Мод Силвер (№2) - Дело закрыто

— Да.

— Вы заходили в его номер по делу, или же он позвонил сам?

— Он позвонил.

— Позвонил сказать, что звонок не работает?

— Да. Мне и самой это показалось не особенно логичным, но он объяснил, что иногда звонок работает, а иногда нет.

— Вы сказали, он писал письма. А где он сидел, когда вы вошли?

— У окна. Там есть небольшой столик.

— Он сидел к вам спиной?

— Да. Он что-то писал.

— Но он обернулся, когда вы появились?

— Нет. Он сказал только: «У вас звонок не в порядке. То работает, то нет» — и все время продолжал что-то писать.

— Значит, он вообще к вам не оборачивался?

— Нет.

— Следовательно, лица его вы не видели?

— Выходит, не видела.

— Тогда откуда вы знаете, что это был именно мистер Эвертон?

Анни удивленно на нее взглянула.

— А кто же еще! Такие волосищи грех спутать.

— Но лица его вы не видели? Только волосы?

— Да. Но я ж говорю: их ни с чем не спутаешь.

Хилари подалась вперед.

— У многих людей рыжие волосы.

Анни, непонимающе глядя на Хилари, разгладила ладонями юбку на коленях и удивленно сказала:

— Только не такие!

— То есть?

— Слишком длинные для мужчины. Такие ни с чем не спутаешь.

Хилари вспомнила прическу Берти Эвертона. «Слишком длинные для мужчины» — точнее и не скажешь. Она кивнула.

— Да, действительно длинноватые.

— Да, — в свою очередь кивнула Анни.

Хилари заглянула в свою бумажку.

— Ну, со звонком, кажется, все. Днем вы видели Берти Эвертона только со спины и узнали его по длинным рыжим волосам. Вечером он позвонил вам снова.

— Да.

— В половине девятого?

— Да.

— И попросил принести ему бисквитов, поскольку плохо себя чувствовал и собирался прилечь. И вы их ему принесли.

— Да.

— Миссис Джеймисон. А на этот раз вы видели его лицо?

Хилари казалось, что вот сейчас ее сердце выскочит из груди, потому что от ответа на этот вопрос зависело все — абсолютно все — и для Джефа, и для Марион.

Между бровями Анни Джеймисон появилась глубокая вертикальная складка.

— Он позвонил, — медленно проговорила она. — Я постучала и вошла.

— А как вы попали в номер? — неожиданно спросил Генри.

Анни повернулась к нему.

— Дверь была приоткрыта.

— А днем, когда он вызвал вас по поводу неисправного звонка, она тоже была приоткрыта?

— Да, сэр.

— Оба раза она была открыта? Вы совершенно в этом уверены?

— Уверена.

— Спасибо. Продолжайте, пожалуйста.

Анни снова повернулась к Хилари.

— Вы постучались и вошли, — напомнила та.

— Да. Мистер Эвертон стоял у окна и смотрел на улицу. Он даже не повернулся, а просто сказал: «Я не совсем здоров и собираюсь прилечь. Не могли бы вы принести мне бисквитов?»

— А что он делал, когда вы их принесли?

— Умывался.

— Умывался?

— Ну, точнее, уже вытирал лицо полотенцем.

Сердце Хилари подпрыгнуло.

— Значит, лица его вы снова не видели?

— Оно же было закрыто полотенцем.

— А он что-нибудь говорил?

— Да. Он сказал: «Поставьте». Ну, я поставила бисквиты на стол и вышла.

Хилари снова заглянула в показания.

— Вы сказали, он показался вам пьяным.

— Да. Он и был пьяным.

— А почему вам так показалось?

Анни задумалась.

— Мне не показалось. Он действительно был пьян.

— Откуда? Я хочу сказать, вы же не видели его лица.

— Ну, в комнате ужасно пахло спиртным, и потом, у него так изменился голос.

— Понятно, — кивнула Хилари, стараясь не думать о том, что это им дает. Она в последний раз заглянула в бумагу.

— А когда на следующий день вы принесли ему в девять утра чай, он уже полностью пришел в себя и выглядел совершенно нормально?

— Да. Совершенно нормально.

— И на этот раз вы видели его лицо?

— Да. С ним все было в полном порядке.

Генри решительно вмешался.

— Иначе говоря, миссис Джеймисон, во вторник, шестнадцатого июля, вы ни разу не видели лица мистера Эвертона. В ваших показаниях ничего не говорится о том, видели ли вы его утром, но я уверен, что тоже нет.

— Нет, утром не видела. Дверь его номера была заперта.

— Таким образом, на протяжении всего этого дня — вторника, шестнадцатого июля — вы ни разу не видели лица мистера Берти Эвертона?

— Нет, — сказала Анни и хотела было добавить еще что-то, но запнулась и, переведя взгляд с Генри на Хилари, растерянно спросила: — Но если это был не мистер Эвертон, тогда кто же?

Глава 30

Они посетили три автостоянки и, даром потеряв время, опоздали к ленчу. Кузина Селина была от этого далеко не в восторге. «Ничего страшного», — сказала она тоном человека, который твердо намерен оставаться вежливым даже перед лицом смертельного оскорбления. Потом она поджала губы и выразила уверенность, что мясо пережарилось. Попробовав свою порцию, она вздохнула, возвела очи горе и, снова их опустив, с мученическим видом придвинула к себе говядину и брюссельскую капусту.

Пока в комнате находилась горничная, весь разговор — исключительно неестественный и натужный — приходился на долю Генри и Хилари. Как только они остались одни, свой скорбный голос подала миссис Макалистер.

Тема «Какая жалость, что Марион не хочет сменить фамилию!» поистине была кладезем, из которого миссис Макалистер без устали черпала вдохновение, поскольку она всегда — с самого начала! — знала, что ничем хорошим для Марион брак с Джеффри Греем кончиться не может, потому что «приятные молодые люди никогда не оказываются хорошими мужьями. Вот мой муж…» Далее следовал длинный список достоинств ее покойного мужа, к которым приятную внешность уж точно нельзя было причислить. Как сказала потом Хилари: «Безобидный и ласковый, как овечка, но с виду — вылитая обезьяна».

Оставив профессора в покое, вдова вернулась к советам, которые она неоднократно давала Марион. «И если бы она к ним прислушалась, то ни за что не оказалась бы сейчас в столь бедственном положении. А ведь у меня был на примете прекрасный молодой человек, и, выйди она за него, я была бы только рада, но нет, ей обязательно надо было поступить по-своему, и вот вам результат. Не желаете еще говядины, капитан Каннингхэм? Тогда будьте добры, позвоните, чтобы Жанни принесла».

— Генри, я точно не выдержу! — сказала Хилари, когда они снова оказались на улице. — Ладно. Что теперь: Глазго или автостоянки? У нас есть время до чая. Она отдыхает.

— Если Глазго, к чаю мы не успеем.

— Мы можем позвонить и сказать, что задерживаемся. Срочное дело… Да что угодно.

— Сделаем лучше так, — предложил Генри. — Я поеду, а ты останешься здесь.

Хилари рассерженно топнула ногой.

— Ну вот что, молодой человек! Попробуй повторить это еще раз и увидишь, что будет! Если ты думаешь, что я соглашусь торчать здесь и развлекать мою обожаемую кузину, позволив тебе в одиночку вести расследование, ты очень и очень ошибаешься!

— Ну хорошо, хорошо! Зачем же так волноваться? В Глазго мы поедем завтра. А сегодня нам лучше закончить с автостоянками, но я, хоть убей, не понимаю, с чего это мисс Силвер взяла, будто кто-нибудь может хоть что-то помнить о какой-то машине спустя год. Абсолютно дурацкая затея, и, чем скорее мы с ней разделаемся, тем лучше.

— Дуракам, говорят, везет, — заметила Хилари.

Им, однако, не повезло. Это были чудовищно промозглые и удручающе бесплодные поиски. Они начались под снегопадом в Петландз и закончились под ледяным дождем на улицах Эдинбурга. И, прежде чем достаточно стемнело, чтобы можно было, не нарушая приличий, отправиться спать, Генри и Хилари успели провести шесть часов в общении с миссис Макалистер.

На следующий день они были в Глазго, с опаской поглядывая на темное небо, готовое, казалось, в любой момент разразиться всеми возможными неприятностями — дождем, снегом, мокрым снегом, а также градом и молниями. Оно нависало, давило и угрожало, но пока держало себя в руках.

Руководствуясь адресом Фрэнка Эвертона, полученным в фирме «Джонстон, Джонстон и Маккендлиш», они оказались в каком-то рабочем районе, который удивительно быстро и так же неожиданно перешел в самые настоящие трущобы.

Генри огляделся и нахмурился. Все было даже хуже, чем он ожидал. Неподалеку без всякого видимого дела слонялись несколько личностей исключительно зловещей и отталкивающей наружности. Над головой нависали грязные, мрачные стены многоэтажных жилых домов. Генри посмотрел на подъезд, в который им нужно было идти, и крепко взял Хилари за локоть.

— Слушай, ты не можешь туда идти. Я вообще не должен был брать тебя с собой. Но кто же знал, что парень живет в трущобах?

— Здесь я тебя тоже ждать не намерена, — заявила Хилари, которой и улица, и подъезд представлялись равно непривлекательными и опасными.

— Разумеется нет. Ты вернешься.

— Куда это?

— Я провожу тебя до угла. Там начинается вполне приличная улица. Будешь прогуливаться там, пока я не вернусь.

Прогуливаться по улице в ожидании, когда за тобой придут, — чудовищно скучное занятие. Особенно если на этой улице нет ровным счетом ничего, кроме совершенно одинаковых домов, унылых и мрачных до невозможности. Очень скоро Хилари надоело прохаживаться вдоль них, и она решила дойти до угла посмотреть, не идет ли Генри. Генри не шел. Теперь улица выглядела еще даже более пустынной, чем раньше. Хилари осторожно сделала по ней десяток шагов, потом еще десяток и вдруг поняла, что ни за что не сможет вспомнить, в каком из этих огромных людских муравейников исчез Генри. В ее голове раздался тоненький голосок: «А если он уже не вернется?» И в тот же миг все ее мысли, словно в тумане, утонули во всепоглощающем ужасе. Он пронизывал ее насквозь, добираясь до самого сердца. «Глупости! — твердо сказала себе Хилари. — Что может случиться с Генри в таком большом и обжитом доме? Он просто кишит людьми. В сущности, это самое безопасное место в мире. Он битком набит орущими детьми и женщинами, которые скандалят и ругаются друг с другом. И, конечно же, не услышат, если кто-нибудь закричит или позовет на помощь». Ужас охватил ее с новой силой. Задрав голову, она растерянно посмотрела на бесконечные ряды окон, уходящих все выше и выше, и вдруг, не веря своим глазам, увидела в одном из них лицо миссис Мерсер.

Глава 31

Лицо оставалось в окне ровно столько, сколько Хилари понадобилось, чтобы пропустить от удивления вдох и срочно заменить его двумя судорожными глотками воздуха. Потом лицо исчезло, отодвинувшись от окна и растворившись в сумраке комнаты.

Хилари продолжала смотреть наверх. Окно располагалось на пятом этаже слева от главной лестницы, и не было никаких сомнений, что секунду назад из него смотрела именно миссис Мерсер. Потому что если само лицо и могло еще привидеться Хилари, то написанное на нем выражение бесконечного ужаса не приснилось бы ей и в страшном сне. Хилари даже не знала, что человеческое лицо способно выражать такой ужас. Вспомнив этот отчаявшийся застывший взгляд и перекошенный от страха рот, она поняла, что должна срочно — не теряя ни секунды — что-нибудь сделать. Забыв на время о Генри, она перебежала улицу и нырнула в темный подъезд.

На втором этаже она остановилась отдышаться. Нельзя пробежать пять лестничных пролетов одним махом — нечего даже и пытаться.

Мы идем все вверх, вверх, вверх,

А потом все вниз, вниз, вниз, — пропел чертенок. «При чем тут „вниз“? — удивилась Хилари. — Только вверх, стараясь при этом не потерять голову и не сбить дыхание, потому что хороша же я без них буду, когда доберусь до места!» Поднимаясь, она встретила только с десяток ребятишек, по двое и по трое оккупировавших лестничные площадки. Все они были совсем еще маленькими, потому что старшие находились сейчас в школе. Хилари их не интересовала ни в малейшей степени, как, впрочем, и они ее. Взлетев на пятый этаж, она подбежала к первой двери слева, постучалась в нее и, только уже услышав, как этот звук разносится по пустому коридору, задумалась, что она будет делать, если ей откроет Альфред Мерсер, — мысль настолько же жуткая, сколько и запоздалая. Она может убежать! Но нет, Хилари не собиралась больше ни от кого бегать.

Из-за двери не доносилось ни звука. Рука Хилари поднялась было, чтобы постучать снова, но так и застыла в нескольких сантиметрах от двери. Хилари почувствовала, что ее медленно, но верно сковывает ледяной ужас. Чтобы стряхнуть это оцепенение, она резко и сильно опустила ладонь на дверную ручку. Та подалась, и дверь с тихим скрипом провернулась на петлях внутрь.

Хилари замерла на пороге, рассматривая пустой тамбур, из которого открывались три двери. Легко, конечно, сказать «открывались», но на данный момент все три были плотно закрыты. Окно, из которого выглядывала миссис Мерсер, должно было находиться за левой. Хилари прикрыла внешнюю дверь и осторожно двинулась вперед, чувствуя, как по спине ползет неприятный холодок. Две другие двери находились теперь у нее за спиной, и из каждой вполне мог появиться Альфред Мерсер, схватить ее за горло и душить до тех пор, пока… Глупости! Он не станет этого делать. Зачем ему? Так говорил один голос, но другой, и он звучал куда более убедительно, уверял: «Еще как сделает, если решит, что тебе слишком много известно».

Хилари остановилась возле двери и прислушалась. Изнутри не доносилось ни звука. Казалось, весь дом бурлил жизнью и звуками, и только эта квартира была заполнена мертвой и пустой тишиной. Если бы Хилари расслабилась хоть на секунду и доверилась своим инстинктам, она тут же бы сбежала отсюда к шуму и жизни. Она до боли сжала кулаки и, взявшись пылающей ладонью за холодную дверную ручку, толкнула дверь и вошла.

Это была пустая убогая комната с грязными тряпичными занавесками, свисающими по обе стороны окна, из которого выглядывала миссис Мерсер. Напротив окна стояла двуспальная расшатанная кровать, а в правой стене виднелась не то ниша, не то стенной шкаф. Посередине стоял шаткий столик и пара стульев. Открытая дверь заслоняла от Хилари изголовье кровати, и сначала она подумала, что в комнате никого нет.

Она прошла чуть дальше и увидела миссис Мерсер, забившуюся в угол и прижавшуюся к стене так, точно она пыталась с ней слиться. Одной рукой она цеплялась за спинку кровати, другой держалась за сердце. Она наверняка бы осела уже на пол, если бы не оцепенела от ужаса. Вместо лица у нее была все та же отвратительная маска бесконечного ужаса, заставившая Хилари не раздумывая броситься на помощь через пять лестничных пролетов. А потом, прямо на глазах Хилари, эта маска расползлась по швам. Миссис Мерсер выпустила спинку кровати и, медленно повалившись на нее боком, расплакалась.

Хилари прикрыла за собой дверь и спросила:

— Миссис Мерсер, что с вами? Кто вас так напугал?

Ответом ей были судорожные всхлипы и море слез.

— Миссис Мерсер.

— Я думала, это он. Боже мой, я была уверена, что это он! Что же мне делать? Господи, что мне делать?

Хилари положила руку ей на плечо.

— Вы приняли меня за Мерсера, да? Он был здесь? Он ушел?

Бледные испуганные глаза взглянули наконец ей в лицо.

— Он вернется. Теперь уже скоро. Он вернется, чтобы со мной покончить. За этим он меня сюда и привез — чтобы избавиться.

Она поймала свободную руку Хилари и сжала ее в своих холодных влажных ладонях.

— Я не решаюсь больше ни спать, не есть. Однажды он уже оставил газовую конфорку включенной, и у чая был горький привкус, а он сказал, что ничего такого не чувствует, хотя не выпил ни капли, когда я налила ему чашку, а когда я спросила: «Ты разве не будешь чай, Альфред?», он так толкнул чайник, что половина вылилась, и закричал: «Ага! Сама пей! На здоровье!», и назвал меня словом, каким никогда не должен был называть, потому что я его жена, и мне нечего стыдиться, что бы там ни случилось в прошлом, и уж в любом случае не ему меня этим попрекать — видит бог, не ему!

Хилари крепко сдавила ее плечи и встряхнула.

— Но почему вы до сих пор с ним? Почему не уйдете? Что вас здесь держит? Пойдемте со мной — пойдемте сейчас же, пока он не вернулся!

Миссис Мерсер вырвалась с силой, которую дает лишь отчаяние.

— Вы думаете, он меня отпустит? Он будет преследовать меня всюду, пока не настигнет и не расправится. О господи, я прошу лишь о том, чтобы это скорее кончилось. Я не могу больше так жить!

— Почему он хочет убить вас? — вкрадчиво спросила Хилари.

Миссис Мерсер содрогнулась и стихла.

— Хорошо, — не сдавалась Хилари, — давайте я вам скажу. Ведь мы обе это знаем. В том-то и беда, что вам слишком много известно. Он хочет избавиться от вас потому, что вы слишком много знаете об убийстве Джеймса Эвертона. Потому что вы знаете о невиновности Джеффри Грея. И мне плевать, убьет Мерсер нас вместе или по отдельности, но вы расскажете мне все, что знаете, и сделаете это прямо сейчас!

Миссис Мерсер уже перестала плакать. Она сидела, сгорбившись, на краю кровати в своем черном чопорном платье, обмякшая и притихшая. Ее выцветшие глаза смотрели прямо в лицо Хилари.

— Меня повесят, — с пугающей простотой тихо сказала она.

Сердце Хилари забилось как сумасшедшее. В ней вспыхнула надежда. Она с трудом заставила свой голос звучать спокойно и доверительно.

— Не думаю, миссис Мерсер. Вы же больны. И вы не делали этого сами — ведь не делали же, верно?

Взгляд бледных глаз скользнул в сторону.

— Миссис Мерсер, вы же не стреляли в Эвертона? Ведь не стреляли же, да? Вы должны мне сказать — должны!

Пересохшие губы миссис Мерсер чуть приоткрылись, и по ним скользнул бледный язык. «Нет», — прохрипела она и, справившись со своим голосом, повторила уже чуть громче: «Нет».

— Тогда кто? — выдохнула Хилари, и в тот же момент они услышали, как с тихим стуком открылась входная дверь.

Миссис Мерсер рывком вскочила на ноги — Хилари готова была поклясться, что ни одному нормальному человеку не удалось бы повторить это движение, — и толкнула Хилари к стенному шкафу. В ее горле что-то захрипело, но из него не вылетело ни слова.

Впрочем, для слов не оставалось уже времени, как не было и нужды в них. Альфред Мерсер вернулся, и стенной шкаф был единственным местом в этой пустой комнате, где Хилари могла спрятаться. Раздумывать было некогда. Хилари действовала инстинктивно и, не успев опомниться, оказалась в темном душном шкафу с плотно закрытой дверцей. Свободного места там почти не было. Спина Хилари касалась стены, а плечи упирались в грубую деревянную поверхность. Прямо перед ее лицом что-то висело, чуть покачиваясь в темноте. Хилари тут же вспомнила слова миссис Мерсер, и на ее висках выступил холодный пот: «Меня повесят». И вот оно, висело в темноте прямо перед ней…

Усилием воли она взяла себя в руки. Разумеется, висело. Стенные шкафы на то и придуманы, чтобы что-то в них вешать. В этот миссис Мерсер повесила свое пальто, и теперь оно тихо покачивалось в темноте, касаясь щеки Хилари. Она немного успокоилась, и тут же почувствовала очередную ледяную волну, проступившую холодным потом на лбу. В комнате раздался голос Мерсера.

— Опять чем-то недовольна? — грубо спросил он.

— Нет, Альфред.

Хилари представить себе не могла, каким образом миссис Мерсер удалось так быстро взять себя в руки. Ее голос звучал почти естественно. К несчастью, только почти.

— Нет, Альфред! — передразнил Мерсер. — Ничего другого я от тебя и не ждал. «Ты проболталась этой чертовой девке?» Нет, Альфред! «Ты встречалась с ней? Говорила? Видела, как она шныряет, вынюхивая, вокруг коттеджа?» Нет, Альфред! И каждый раз — каждый чертовый раз — это было «да, да, да!». Ты, проклятая размазня!

Хилари могла только догадываться, каких усилий стоило миссис Мерсер ответить:

— Я не понимаю тебя, Альфред. Я ничего такого не делала.

— Ну, конечно! Не делала! И в поезде, надо думать, ты с ней тоже не говорила?

— Я ведь уже объясняла тебе, Альфред: я только спросила ее о миссис Грей.

Миссис Мерсер явно начинала сдавать. Такое страшное напряжение было ей не по силам. Ее голос задрожал.

— И кой черт тебя дернул вообще с ней заговорить? Ну кто тебя об этом просил? Ведь дело было закрыто! Джеффри Грей преспокойно сидит в тюрьме! Если бы ты держала язык за зубами, все было бы в порядке. И как, интересно, я могу тебе после этого доверять?

— Я никогда ничего не говорила, клянусь тебе!

Голос Альфреда Мерсера упал до зловещего шепота:

— А почему тогда она потащилась в Ледлингтон? Что она делала на дороге в Ледстоу? И неужели она оказалась бы в том коттедже, если бы ты по доброте душевной не дала ей понять, что знаешь, как можно вытащить ее обожаемого мистера Грея из тюрьмы?

— Я ничего не говорила ей, Альфред. Ничего!

— О да! Ты никому ничего не говоришь. Если бы я сам не нашел следы ее ботинок за коттеджем, так бы и не знал, что она была там и что-то вынюхивала. И как, интересно, я могу знать, что именно ты в тот раз ей наговорила? Да я даже не могу быть уверен, что ты не сдала нас полиции!

— Я поклянусь на Библии! — в отчаянии вскричала миссис Мерсер. Ее голос сорвался, и она зарыдала.

— Заткнись! — бросил Мерсер. — Это тебе не поможет. Дверь закрыта, внешняя — тоже. Никто тебя не услышит, хоть ты тут оборись. Здесь и своих крикунов хватает — я тебе уже говорил. Потому-то мы сюда и приехали, Лу. Через лестничную площадку живет парень, который напивается минимум трижды в неделю, не считая воскресений, и после этого бьет жену, и, когда он ее бьет, она кричит как резаная. Так, мне говорили, кричит, что просто волосы встают дыбом. Только вчера обсуждал это на лестнице с одним парнем. Просто ужас, говорит, как кричит. А когда я спросил у него: «А что же соседи?», он рассмеялся и сказал: «Да они все уже привыкли». «Неужели даже полицию никто не вызовет?» — спрашиваю, а он отвечает: «Будто им делать больше нечего, чем в семейные дела лезть, а если бы вдруг и полезли, потом долго бы еще жалели». Так что криком тут не поможешь, Лу.

Наступила тишина. Потом что-то прошелестело по полу, и Хилари мысленно увидела картину, которую застала, войдя в комнату: миссис Мерсер, отступившую к стене и вцепившуюся в спинку кровати. Она так ясно увидела ее перекошенное ужасом лицо, будто дверцы шкафа были распахнуты настежь. Потом тишину нарушил жесткий голос Мерсера:

— Ну, хватит! Теперь будь умницей. Подойди сюда, сядь за стол и пиши, что я тебе скажу.

Хилари услышала, как у миссис Мерсер вырвался вздох облегчения. Она явно ждала другого. Замерев от ужаса, она приготовилась уже к боли и смерти, и теперь, когда ей приказывали всего-навсего подойти к столу и написать что-то, она ожила и, всхлипнув, начала дышать снова.

— Что мне писать, Альфред?

— Подойди и сядь. Я скажу что.

Хилари снова услышала шаркающие шаги — медлительные, усталые шаги по дощатому полу. Потом скрипнул стул, зашуршала бумага, и снова раздался голос Альфреда Мерсера:

— Напишешь, что я скажу, и не вздумай возиться с этим весь день. У тебя вполне прилично получается, когда захочешь. Если что-нибудь пропустишь или, наоборот, добавишь, пеняй на себя. Поехали. Сверху поставь число: двадцать седьмое ноября. Теперь с красной строки. «Я не могу больше этого выносить. Я совершила тяжкий грех и должна покаяться, чтобы мистер Джеффри Грей смог обрести наконец свободу».

Раздался скрип отодвигаемого стула и взволнованный лепет миссис Мерсер.

— Что ты задумал? Ты говорил, что сердце мне вырежешь, если я проболтаюсь.

— Ты будешь писать или нет? — заорал Мерсер. — Значит, нет. Видишь этот нож, Лу? Видишь? Он острый. Хочешь проверить, насколько он острый? Не хочешь. Тогда садись и пиши, что тебя велят.

Миссис Мерсер снова уселась. В комнате было так тихо, что Хилари слышала, как скользит по бумаге перо — едва различимый торопливый шелест. Голос Мерсера и тихий шелест пера, и снова голос Мерсера и тяжелое прерывистое дыхание его жены.

— Написала? Хорошо. Теперь дальше. «Я не хотела убивать мистера Эвертона. Мы с Альфредом давно уже любим друг друга, и он сказал, что женится на мне, если мы устроимся к мистеру Эвертону под видом семейной пары. Я согласилась, но Альфред все откладывал и откладывал свадьбу, и однажды мистер Эвертон все узнал…»

Хилари услышала медленный протяжный вздох.

— Да что же это такое? — прошептала миссис Мерсер.

— Узнаешь, когда напишешь, крошка, — ответил ее муж. — Написала: «однажды мистер Эвертон все узнал»? Ладно. Поехали дальше. «Мистер Эвертон был очень рассержен, но как раз в тот день приехал из Шотландии его племянник Берти, и ему было не до нас. Альфред сказал, что все уладит, и подал заявление, но было уже поздно. Мистер Эвертон сказал, чтобы мы уходили, и что уволить нас — его прямой долг. Поэтому я пошла и взяла в нижнем ящике комода пистолет, который мистер Джеффри забыл там при переезде. Это было шестнадцатого июля. На ужин мы пригласили нашу соседку, миссис Томпсон. Проходя мимо двери кабинета, я услышала, что мистер Эвертон звонит Джеффри Грею и просит его немедленно приехать. Я решила, что он хочет рассказать ему о нас с Альфредом. Это случилось в восемь часов вечера. Я тут же поняла, что мне следует делать. Теперь я знала, во сколько должен был появиться мистер Джеффри. Когда пришло время, я сказала, что мне нужно разобрать постель, взяла пистолет…»

— Альфред! — это был скорее выдох, чем восклицание, и он тут же сменился слабым испуганным вскриком.

— И еще получишь, если не перестанешь напрашиваться. Ну! Готова? «…пистолет мистера Джеффри». Написала? Хорошо. «Я спрятала его под фартук и вошла в кабинет. Я умоляла мистера Эвертона сжалиться надо мной и никому не рассказывать о нас с Альфредом, но он не пожелал и слушать, а потом назвал меня плохим словом, и я в него выстрелила».

Хилари услышала, как прошуршал по столу лист бумаги, который с силой отпихнула от себя миссис Мерсер.

— Я не стану! Я не стану этого писать! Меня повесят! — обезумев от ужаса, прошептала она.

— Для этого хватит и того, что ты уже написала, — сказал Альфред Мерсер. — Только ты напрасно беспокоишься, Лу. Никто тебя не повесит. У них просто не получится, потому что, когда ты допишешь эту бумагу и поставишь свою подпись, ты выпьешь кое-что из бутылки, которую я принес, ляжешь спать и больше никогда уже не проснешься.

— Я не стану! — прошептала миссис Мерсер. — Не стану!

— Ах, не станешь? Ну, тогда… — Теперь он говорил так тихо, что Хилари не могла расслышать ни слова. До нее доносились только отрывистые резкие звуки. Вот точно так — хрипло и тяжело — дышит загнанное в угол животное.

Потом раздался визг миссис Мерсер и ее прерывистый задыхающийся голос:

— Не надо! Не надо, я все сделаю!

— Так-то лучше. Давай! Я не собираюсь возиться с тобой весь день. Ничего-ничего: здесь уже столько клякс, что еще парочка ничего не изменит. Пиши: «…я в него выстрелила». И поразборчивей. Ну!

Снова зашуршала бумага и заскрипело перо. Миссис Мерсер тихо скулила. Голос ее мужа звучал жестко и холодно:

— «Заперев дверь, я протерла ключ и ручку. Пистолет я протерла тоже и положила его на коврик возле двери в сад. Потом выбралась наружу, обогнула дом и снова залезла внутрь через одно из окон гостиной, после чего закрыла его. Таким образом, когда полиция прибыла на место, все окна были заперты. Я оставалась у окна до тех пор, пока мимо него не прошел, направляясь к кабинету, мистер Джеффри. Тогда я выбежала в холл и закричала. Тут же появился Альфред, а вслед за ним и миссис Томпсон, и они начали стучать в дверь. Они решили, что это сделал мистер Джеффри, и я промолчала. Я никогда ничего не говорила об этом ни Альфреду, ни кому-либо другому. Он ничего не знал и, как все, был уверен, что убийца — мистер Джеффри. На слушаниях и на суде я дала ложные показания, но это мучило меня и мучает до сих пор. Мы с Альфредом поженились, как он и обещал, и он был очень добр ко мне, но я не могу больше. Я совершила смертный грех и должна умереть». Теперь поставь внизу свою подпись. Она должна быть четкой и разборчивой. Подписывайся своим полным именем: Луиза Кьеза Мерсер.

Волосы на висках у Хилари промокли насквозь; по спине между лопатками медленно пробирались капли холодного пота. Это было как в худшем из ночных кошмаров, который завладевает сразу всеми органами чувств: ноздри Хилари вдыхали затхлый воздух замкнутого пространства, взгляд растворялся во тьме, а в ушах звучали жуткие угрозы. Что она услышала сейчас? Чего стоила история, которую Альфред Мерсер продиктовал жене? Было это ложью, которую он под угрозой ножа заставил написать запуганную и сломленную женщину, или все-таки правдой? Потому что это вполне могло оказаться правдой. Это ничему не противоречило и прекрасно все объясняло. Хотя нет, это не объясняло, почему Джеймс Эвертон изменил свое завещание. Но что за беда? Что за беда, если это оправдывало Джефа?

Мысли испуганно и бестолково метались в голове Хилари, а снаружи доносились отчаянные мольбы миссис Мерсер.

— Альфред, ради бога! Я не могу это подписать. Альфред, я никому не скажу ни слова, клянусь тебе! Я уеду куда-нибудь, где никто и никогда меня не найдет. Никто и никогда не услышит от меня ни единого слова, Альфред, я поклянусь в этом на Библии!

Альфред Мерсер с трудом оторвал от своих брюк руки несчастной женщины, ползавшей перед ним на коленях, злобно выругался, но тут же взял в себя в руки. Сначала он должен был получить ее подпись. Он должен был ее получить.

— Встань, Лу. Встань с пола, — произнес он убийственно спокойным голосом.

Миссис Мерсер недоверчиво подняла на него глаза. Она была так напугана, что уже не могла думать. Она боялась, что ее повесят, она боялась смерти и боялась ножа в руке Альфреда Мерсера — ножа больше всего. Она тут же встала. Мерсер приказал ей сесть за стол, и она села. Он приказал ей поставить свою подпись, и ее холодные дрожащие пальцы слепо нащупали на столе ручку.

— Подпиши! — повторил Альфред Мерсер, показывая ей нож.

Пытаясь справиться со своим страхом, Хилари напряженно вслушивалась в мертвую тишину комнаты, ожидая тихого скрипа, с которым перо выведет на бумаге имя Луизы Кьезы Мерсер. «Но, если она подпишет, он убьет ее. Он сразу ее убьет! Я не могу просто сидеть здесь и ждать, когда это произойдет. Но у него нож. Он убьет и меня тоже. Никто не знает, что я здесь. Даже Генри».