Звездное Скопление Аластор (№1) - Аластор-2262

Но за рулем он увидел вопреки своим ожиданиям не Марчу, а худого длиннорукого мужчину с узкими плечами и острыми локтями, в темно-коричневом бархатном костюме с синей отделкой, пошитом по моде, которой старались придерживаться аристократы. Редкие коричневые волосы его свисали почти до самых плеч, невыразительное, даже кроткое лицо оживляли лукавые глаза ц ироничный изгиб рта. В этом мужчине Глиннес узнал Джано Акади-ментора, который запомнился ему говорливым весельчаком, хотя временами бывавшим язвительным и даже способным на злые колкости, но умевшим из любого трудного положения выпутаться с помощью кстати вставленной поговорки, туманного намека или глубокомысленного высказывания, что на многих производило глубокое впечатление, но раздражало Джата Халдена.

Глиннес спустился на причал и, поймав швартов, закрепил к кнехту. Акади ловко спрыгнул на берег и сразу же рассыпался в горячих приветствиях.

– Я прослышал, что ты вернулся, и понял, что не смогу успокоиться, пока не повидаюсь с тобой. Мы все очень рады тому, что ты снова среди нас!

Глиннес с признательностью поблагодарил Акади за те приятные слова, что услышал от него, и тот стал трясти его за руку с еще большей горячностью, чем раньше.

– Боюсь, мы очень сильно изменились за время твоего отсутствия – многое, возможно, даже не очень-то придется тебе по душе.

– У меня еще по сути не было времени на то, чтобы разобраться, что к чему, – предусмотрительно произнес Глиннес, но Акади, не обращая внимания на его слова, смотрел на погруженный во тьму дом.

– Твоей дорогой матушки сейчас нет дома?

– Не знаю, куда она подевалась. Но это, как полагаю, не помешает нам пропустить кружку-другую вина.

Акади кивнул, давая понять, что нисколько не возражает, после чего они вдвоем направились вдоль причала по направлению к дому.

– Треване, как я вижу, все еще здесь, – заметил Акади, бросив взгляд в сторону леса Рабендари, на опушке которого виднелись оранжевые сполохи костра Дроссетов.

– Они уходят отсюда завтра. Акади понимающе кивнул.

– Девушка очаровательна, но отмечена какой-то особой печатью – другими словами, она осознает, какая особая судьба ее ждет, и это ляжет тяжким бременем на ее сердце. Хотелось бы знать, с кем разделит она это роковое бремя.

Глиннес в недоумении взметнул брови – ему и в голову не приходило связывать с Дьюссаной столь ужасные мысли, однако оброненное Акади высказывание нашло неожиданно глубокий отклик у него в душе.

– Вы верно подметили – она производит впечатление незаурядной личности.

Акади уселся на одном из старинных соломенных кресел на веранде. Глиннес принес вино, сыр и орехи, и вместе с ним стал любоваться пастельными красками тралльонского заката.

– Ты, как я полагаю, приехал домой провести отпуск?

– Нет. Я ушел из Гвардии. Я теперь, похоже, сквайр Рабендари – если только не вернется Шира, что, как все считают, крайне маловероятно.

– Два месяца, в самом деле, наводят на самые худшие опасения, – несколько нравоучительным тоном изрек Акади.

– Что с ним, по-вашему, сталось? Акади отпил немного вина, затем ответил:

– Несмотря на всю свою репутацию, мне известно об этом ничуть не больше, чем тебе.

– По правде говоря, для меня совершенно непостижимо создавшееся положение, – признался Глиннес. – Почему Глэй продал Эмбл? До меня это никак не доходит. Он же даже не собирается ни толком разъяснить мне причину, ни вернуть назад деньги, чтобы я мог аннулировать договор. Мне никогда даже в голову не приходило, что могу оказаться в такой запутанной ситуации. Что вы думаете обо всем этом?

Акади осторожно поставил кружку на стол.

– Ты хочешь проконсультироваться со мной, как с профессионалом? Только зря потратишь деньги, поскольку, если уж начистоту, я не вижу средства для решения возникших у тебя трудностей.

Глиннес тяжело вздохнул, призывая себя к терпению. Знакомая ситуация: перед ним снова тот самый Акади, с которым он никогда толком не знал, как себя вести.

– Если вы сможете оказаться полезным, я вам заплачу, – произнес Глиннес и не без удовольствия для себя заметил, как Акади проводит языком по внезапно пересохшим губам.

– Гмм, – промямлил Акади, умышленно затягивая с ответом, чтобы привести в порядок мысли. – Естественно, я не стану требовать платы за досужие сплетни. Я должен доказать свою полезность, как ты верно заметил. Иногда различие между бытовым одолжением и профессиональной помощью совсем незначительно. Я предлагаю четко определить те условия, на которых будем сотрудничать.

– Можете назвать это консультациями, – сказал Глиннес, – поскольку дальнейшее рассмотрение вопроса будет зависеть как раз от полноты информации, которой я буду располагать.

– Очень хорошо. В отношении чего ты хотел бы заполучить информацию?

– В отношении общего состояния дел. Мне хочется овладеть ситуацией, но пока что я блуждаю в потемках. Прежде всего – остров Эмбл, продавать который Глэй не имел права.

– Нет проблем. Верни деньги и аннулируй договор.

– Глэй не отдаст мне этих денег, а своих собственных двенадцати тысяч озолов у меня нет.

– Щекотливая ситуация, – согласился Акади. – Шира, разумеется, отказывался продавать остров. Сделка была заключена только после его исчезновения.

– Гмм. Что же вы предлагаете?

– Ничего. Я только разъясняю тебе факты, исходя из которых можешь делать выводы, какие сам пожелаешь.

– Кто такой Льют Касагэйв?

– Не знаю. Чисто внешне он как будто мирный, добропорядочный джентльмен, проявляющий любительский интерес к местной генеалогии. Он составляет обзор местной аристократии, так, во всяком случае, он мне говорит. Мотивы, которыми он при этом руководствуется, вполне могут выходить за рамки чисто научных исследований, это само собой разумеется. Может быть, он пытается обосновать претензии на тот или иной из местных титулов. Если это так, то нас ждут впереди весьма интересные события… Ммда. Что еще мне известно о загадочном Льюте Касагэйве? Он утверждает, что он – болианин с Эллента, значащегося, как тебе несомненно известно, в Скоплении Аластор за номером 485. Лично я очень в этом сомневаюсь.

– Почему?

– Я, как тебе известно, человек наблюдательный. После одного из ленчей в его имении я заглянул в свои справочники и обнаружил, что, хотя это и довольно странно, подавляющее число болиан составляют левши. Касагэйв все делает правой рукой. Большинство болиан крайне набожны и местом искупления своих грехов считают Черный Океан на Южном Полюсе Эллента, где прибежища душам умерших дают различные подводные существа. На Элленте употребление пищи водного происхождения расценивается как подчинение своего внутреннего мира пагубным влияниям, терзающим душу изнутри. Ни один болианин не ест рыбы. Тем не менее, Льют Касагэйв без малейших угрызений совести ублажал себя ухой из морского паука, а затем жареной рыбой-ныряльщиком с не меньшим удовольствием, чем я. Болианин ли Льют Касагэйв? – Акади воздел руки к небу. – Не знаю.

– Но для чего ему понадобилось скрываться под чужим именем? Если только не…

– Вот именно. И все же, объяснение может оказаться весьма банальным. Возможно, он всего-навсего болианин без предрассудков. Сверхподозрительность может привести к столь же опасным заблуждениям, как и простодушная наивность.

– Несомненно. Ну что ж, оставим его пока что в покое. Все равно я не в состоянии вернуть ему деньги, потому что не вернет их Глэй. Вам известно, куда он их подевал?

– Известно. – Акади чуть искоса глянул на Глиннеса. – Должен заметить, что информация более высокой категории, и мне нужно прикинуть причитающийся с тебя гонорар.

– Ладно, ладно, – успокоил его Глиннес. – Если он окажется непомерно высоким, вы всегда сможете уступить. Где деньги?

– Глэй отдал эти деньги некоему субъекту по имени Джуниус Фарфан, проживающему в Уэлгене.

Глиннес нахмурился, глядя на водную поверхность рукава Эмбл.

– Я уже слышал это имя раньше.

– Весьма возможно. Он – секретарь местной ячейки фаншеров.

– Вот как! Зачем Глэю нужно было именно ему отдавать деньги? Глэй, что ли, тоже фаншер?

– Если и нет, то очень близок к тому, чтобы стать им. Пока что он еще не перенял образ жизни и характерные особенности фаншеров.

– Странную серую одежду? – неожиданно осенило Глиннеса. – Особую прическу?

– Это чисто внешняя символика. Движение это, естественно, вызвало раздраженную реакцию, и притом небезосновательно. Заповеди Фаншерада откровенно противоречат общепринятым нормам и должны рассматриваться антиобщественными.

– Мне это ни о чем не говорит, – проворчал Глиннес. – До сегодняшнего дня я ничего не слышал о Фаншераде.

– Название происходит от одного из древних земных языков, – Акади перешел на столь любимый им поучительный тон. – И означает оргиастическое прославление неземного блаженства. Исходный принцип сам по себе не более, чем избитая истина: жизнь настолько драгоценный дар, что должен быть использован наилучшим образом. Разве с этим кто-нибудь станет спорить? Фаншеры же возбуждают враждебность к себе, когда пытаются воплотить эту мысль. Они считают, что каждый должен стремиться к достижению благородных целей и, если удастся, добиваться их. Если же ему сопутствует неудача, то он с достоинством воспринимает ее и удовлетворяется тем, что сделал все, что мог, для осуществления поставленных целей, таким образом не зря потратив свою жизнь. Если же удается достичь поставленных целей… – Акади пожал плечами. – Разве в нашей жизни кто-нибудь остается в выигрыше? Не в накладе только смерть. И все же – в основе своей идеалы Фаншерада достойны восхищения.

Глиннес скептически скривился.

– Пять триллионов жителей Скопления – и все из последних сил чего-то домогающиеся? В таком случае покоя не будет ни для кого.

Акади, хитро улыбаясь, покачал головой.

– Пойми вот что: фаншерад – жизненная установка не для пяти триллионов. Фаншерад – это одинокий вопль отчаяния, протест заблудившегося в бесконечно огромной вселенной. Благодаря фаншераду отдельно взятый человек бросает вызов безвестности и отвергает ее, самоутверждаясь и громогласно заявляя о своей собственной значимости. – Акади сделал паузу, затем снова хитро улыбнулся. – Нетрудно заметить, кстати, что единственным подлинным фаншером, добившемся выполнения всех своих желаний, является Вседержитель.

Закончив тираду, Акади снова поднес к губам вино.

Солнце полностью скрылось за горизонтом. Высоко над головой повис плотный слой зеленоватых перистых облаков, будто изморозью покрывших небо. Обрывки их в южной и северной частях небосвода окрасились розовым, фиолетовым и темно-лимонным цветом. Какое-то время на веранде царило молчание. Первым его нарушил Акади, тихо произнеся:

– Теперь понятно, что такое фаншерад? Немногие из фаншерадов достаточно четко представляют себе эти свои новые убеждения – ведь большинство из них всего лишь дети, замученные праздностью, эротическими излишествами, обеспокоенные безответственностью и неряшливой внешностью своих родителей. Они считают предосудительными коч, вино, буйные пиршества – словом, любую расточительность во имя удовлетворения сиюминутных потребностей или особо острых ощущений. По всей вероятности, их основной целью является создание нового, совершенно отличного имиджа для самих же себя. Они насаждают безликость и единообразие в одежде и внешности исходя из того, что человека нужно узнавать не по символам, которые он подбирает для того, чтобы выделиться среди других, а по его поведению.

– В общем, компания желторотых и неоперившихся недовольных, – проворчал Глиннес. – И откуда только берется у них нахальство бросать вызов столь огромному количеству людей, которые старше и мудрее их?

– Увы, – тяжело вздохнув, произнес Акади, – все это старо, как мир.

Глиннес подлил вина в кружки.

– Все это кажется глупым, ненужным и тщетным. Что нужно людям от жизни? Нам, триллам, вдосталь хватает всего, что есть в жизни хорошего: еды, музыки, развлечений. Неужели все это вредно? Ради чего еще жить? Фаншеры – это горгульи, визжащие на солнце.

– На первый взгляд их идеалы кажутся нелепыми, – сказал Акади. – И все же…, – тут он пожал плечами, – есть определенное благородство в их мировоззрении. Недовольные – но почему? Чтобы извлечь крупицы смысла из застарелого вздора? Отметить первозданный хаос печатью человеческой воли? Утвердить блистательное великолепие любой отдельно взятой души, живущей среди пяти триллионов ничем не примечательных, серых корпускул? Да, да и еще раз да – каким бы отчаянным и дерзким это ни было!

– Вы так завелись, будто сами фаншер, – неодобрительно бросил Глиннес.

Акади отрицательно покачал головой.

– Как бы я к этому не относился, но все это, увы, не для меня. Фаншерад – занятие молодежи. Я уже слишком стар для него.

– А как они относятся к хассэйду?

– Они считают его лишь видимостью активности, средством, только мешающим народу разобраться в истинном многоцветье и богатстве содержания такого явления как жизнь.

Глиннес едва не подскочил от изумления.

– Подумать только – при всем при этом треванка обозвала меня фаншером!

– Вот это проницательность! – воскликнул Акади.

Глиннес сверкнул глазами, глядя на Акади, но увидел только выражение прямо-таки святой невинности.

– Каким образом начался фаншерад? Я не припоминаю такого течения.

– Исходный материал был уже подготовлен давно, так, во всяком случае, я себе это представляю. Требовалась только некоторая искра идеологии, не более того.

– И кто в таком случае идеолог фаншерада?

– Джуниус Фарфан. Он живет в Уэлгене.

– И мои деньги теперь у этого Джуниуса Фарфана! Акади поднялся из-за стола.

– Я слышу рокот моторки. Это Марча. Наконец-то.

Он спустился к причалу. Глиннес последовал за ним. Оставляя за собой вспенившийся водяной веер, из рукава Илфиш вынырнула лодка, свернула в рукав Эмбл и подрулила к причалу. Глиннес взял у Глэя швартов и закрепил к кнехту. На причал грациозно выпорхнула Марча. Глиннес в изумлении глядел на ее одежду: платье в обтяжку из сурового белого полотна, высокие черные сапожки и черная, облегающая голову шляпка, скрывавшая волосы и подчеркивавшая ее сходство с Глэем.

Акади первым поздоровался с ней.

– К сожалению, я вас не застал. Зато получился очень приятный разговор у нас с Глиннесом. Мы обсуждали фаншерад.

– Как это мило! – воскликнула Марча. – И вам удалось обратить его?

– Едва ли, – произнес, ухмыльнувшись, Акади. – Чтобы семя проросло, нужно сначала бросить его в подходящую почву.

Глэй, держась в стороне, казался еще более язвительным, чем прежде.

– Вот у меня кое-что специально для вас, – продолжал Акади. – Вот это, – он вручил Марче небольшой пузырек, – сенсибилизаторы. Они повышают умственную восприимчивость и улучшают усвоение. Будьте с ними поосторожнее. Если принять более одной таблетки, то станете чрезмерно взыскательны к форме изложения, не воспринимая содержание. – Он передал Марче еще несколько книг. – Вот это учебник математической логики, это – материалы конференции по мини-хронике и, наконец, это – курс основ космологии. Все это важно для выполнения намеченной для вас программы.

– Очень хорошо, – несколько скованно ответила Марча. – Хотелось бы знать, чем мне вас отблагодарить за это?[16]

– Чего-нибудь порядка пятнадцати озолов будет более, чем достаточно, – ответил Акади. – Только, разумеется, не торопитесь. Мне же надо теперь пускаться в дорогу. Уже почти совсем темно.

И все же Акади задержался до тех пор, пока Марча не отсчитала пятнадцать озолов и вложила их в его дряблую ладонь.

– Спокойной ночи, друг мой, – сказала она, прощаясь с Акади, после чего вместе с Глэем направилась к дому.

– А каков размер компенсации за то удовольствие, которое я получил, обременив вас необходимостью дать консультацию?

– Действительно обременили. Дайте-ка поразмыслить. Двадцать озолов, пожалуй, будет более, чем любезно с вашей стороны, если мои умозаключения оказались вам полезными.

Глиннес выплатил названную сумму, отметив про себя, что Акади заломил довольно высокую цену за свою осведомленность. Акади прыгнул в лодку и взял курс вверх по течению фарванского гирла реки Заур, а затем свернул в разветвляющийся в западном направлении рукав Вернис, чтобы затем, пройдя рукавом Тетрин, уходящим на север, оказаться на траверсе острова Сарпассант, где и был расположен принадлежащий ему старинный особняк.

Внутри дома на Рабендари зажглись огни. Глиннес неторопливо поднялся на веранду, где стоял поджидавший его Глэй.

– Я теперь знаю, что ты сделал с деньгами, – произнес Глиннес. – Ты отдал остров Эмбл за ради сущего вздора.

– Мы уже достаточно подробно обсудили сложившееся положение. Завтра утром я оставляю твой дом. Марча хочет, чтобы я остался, но мне кажется, что в любом ином месте мне будет куда спокойнее.

– Сделал свое грязное дельце и теперь ходу, вот как? – Наполненные злобой взгляды братьев встретились, Глиннес резко повернулся и прошел внутрь дома. Марча сидела за столом, просматривая принесенные Акади учебники. Глиннес уже открыл было рот, затем снова закрыл его и вышел на веранду, где сел и погрузился в тягостное раздумье. Через некоторое время из дома стали доноситься голоса Марчи и Глэя, тихо переговаривавшихся между собой.

Глава 6

Утром Глэй собрал принадлежавшие ему вещи, и Глиннес отвез его в Зауркаш. За весь путь не было произнесено ни единого слова. Уже стоя на причале в Зауркаше, Глэй сказал:

– Я буду не слишком далеко, во всяком случае, в ближайшее время. Может быть, расположусь на Муниципальном острове. Акади будет знать, где меня искать в случае надобности. Постарайся быть поласковее с матерью. Жизнь у нее складывалась не очень-то счастливо, и если ей теперь хочется изображать из себя девушку, то что в этом такого уж плохого?

– Верни двенадцать тысяч озолов, и я, может быть, позабочусь о том, чтобы ты ни в чем не нуждался, – сказал Глиннес. – А пока что я ничего от тебя не ожидаю иного, как еще каких-нибудь глупостей.

– Что еще более глупо с твоей стороны, – ответил Глэй и покинул причал. Глиннес еще долго провожал его взглядом, затем, вместо того, чтобы вернуться на Рабендари, взял курс еще дальше на запад, в сторону Уэлгена.

Переход к Заливу Блэклин, в глубине которого располагался Уэлген, занял менее часа. Лодка Глиннеса быстро и легко скользила по идеально спокойной глади вод нескольких протоков, пересекавших дельту в поперечном направлении. Позади осталось главное русло могучей реки Карбаш, несшей свои воды с севера на юг и впадавшей в Южный Океан в миле к юго-востоку от Уэлгена.

Глиннес привязал лодку к общественному причалу, расположившемуся почти в тени трибун хассэйдного стадиона, каркас которого составляли серо-зеленые столбы из минасовых стволов, соединенные между собою черными стальными фермами. От внимания его не ускользнула огромная афиша с красными и синими надписями на светло-кремовом фоне:

ХАССЭЙДНЫЙ КЛУБ «ОЗЕРА ФЛЭЙРИШ

объявляет о наборе в команду для участия

в регулярных хассэйдных турнирах.

Лиц, желающих записаться в команду

и обладающих соответствующей спортивной подготовкой,

просим обращаться к секретарю клуба

ДЖЕРАЛУ ЭСТАНГУ

или непосредственно к спонсору клуба,

достопочтенному лорду ТАММАСУ ГЕНСИФЕРУ.

Глиннес дважды перечитал объявление. До него никак не доходило, где же это лорд Генсифер наберет достаточное количество талантливых игроков, чтобы составить из них команду, которая могла бы достойно выступать в турнирах. Десятью годами ранее в Шхерах была добрая дюжина таких команд: «Уэлгенские Дьяволы Бури», «Неукротимые», представлявшие хассэйдный клуб из Альтрамара, «Гаспарские Чудотворцы», «Гиалоспаны из Воалияша»[17] с острова Большой Воуль. «Зауркашские Змеи» – представлявшие из себя довольно случайную и не очень дисциплинированную группу игроков, в которой в разное время играли и Джат, и Шира, и он сам, – «Латники из Лорессами», гордость хассэйдного клуба одноименного поселка, и несколько других, отличавшихся по уровню игры и характеризовавшихся повышенной текучестью состава. Жители Шхер проявляли огромный интерес к соревнованиям, за искусными игроками велась настоящая охота со стороны менеджеров и спонсоров, их частенько надували, хотя и заманивали доброй сотней различных способов. У Глиннеса не было ни малейших причин сомневаться в том, что точно такое же положение господствует в шхерном хассэйде и сейчас.

Глиннес побрел прочь от стадиона, но голову все сверлила и сверлила одна и та же навязчивая мысль. Плохо оплачиваемая хассэйдная команда теряла даже свои собственные деньги и, если ее никто не субсидировал, быстро распадалась. Среднеоплачиваемая команда имела равные шансы как оказаться в выигрыше, так и продуться – все зависело от умелого подбора команд-соперниц, от того, были ли они классом ниже или выше. Но удачливая агрессивная команда зачастую даже за один сезон успевала собрать обильную жатву, при дележе которой на одного игрока могло вполне прийтись двенадцать тысяч озолов.

В задумчивости Глиннес вышел на центральную площадь городка. Окружавшие ее здания показались ему чуть-чуть более поблекшими под действием непогоды, чем когда-то, несколько более разросшимися показались кусты местного винограда «калепсис», листва которых создавала тень в беседке перед входом в таверну «Ауде де Лис», и – на что теперь с особым беспокойством обратил внимание Глиннес – повсюду попадались на глаза девушки и парни либо в единообразной одежде фаншеров, либо в одежде, так или иначе напоминающей стиль фаншеров. Глиннес скривил губы в насмешливой ухмылке, испытывая отвращение к абсурдности всего этого. В центре площади, как и раньше, стоял прутаншир – квадратная платформа со стороной в двенадцать метров, с порталом над нею и небольшим возвышением для музыкантов сбоку от нее. В задачу музыкантов входило создание особой атмосферы покаяния, сопутствовавшей жестокому обычаю.

За десять лет на площади появилось не более двух новых зданий. Самым заметным из них была совсем еще недавно открытая таверна «Святой Гамбринус», возвышавшаяся на опорах из древесины минаса над расположенной на уровне земли открытой пивной, где четверо музыкантов-треван услаждали слух тех, кому еще с ночи не терпелось промочить горло.

Сегодняшний день был базарным. Уличные торговцы фруктами, овощами и рыбой расставили свои тележки по периметру площади. Все они были из урайев, народности столь же обособленной и своеобразной, как и треване. Триллы из Уэлгена и близлежащих деревень неторопливо прохаживались среди тележек с товаром, перебирали его, пытаясь оценить качество, торговались с продавцами и то и дело покупали тот или иной товар. Сельских жителей легко было узнать по их одежде – обязательному параю с кое-какими добавлениями, которые диктовала мода, удобство, каприз или определенные эстетические соображения: какая-нибудь безделушка здесь, бросающаяся в глаза аппликация там, цветастые шарфики и галстуки, вышитые жилетки, украшенные причудливыми узорами юбки, бусы, ожерелья, громко бренчащие браслеты, ленты и головные повязки, кокарды. Одежда городских жителей была не столь вычурна, и среди них Глиннес заприметил немалое количество людей в наряде фаншеров: искусно пошитых костюмах из добротной серой ткани и до блеска начищенных черных полусапожках. На головах у некоторых из них были круглые шляпы из черного фетра, полностью скрывавшие волосы. Среди приверженцев подобного стиля одежды встречались люди далеко уже не молодые, несколько даже смущавшиеся модной изысканности своего убранства. Совершенно необязательно, отметил про себя Глиннес, чтобы все они могли быть фаншерами.

К Глиннесу подошел худой длиннорукий мужчина в темно-серой одежде.

– Вы тоже? – спросил Глиннес, ошеломленно глядя на него с насмешливо презрительной улыбкой. – Кто бы мог поверить!

– А почему бы и нет? – без всякой тени смущения ответил Акади. – Что такого уж худого в мимолетном капризе? Мне доставляет удовольствие притворяться, будто я снова молод и зелен.

– И одновременно, должно быть, притворяетесь приверженцем фаншерады? Акади пожал плечами.

– Позволю себе повториться – а почему бы и нет? Возможно, фаншеры слишком себя идеализируют; возможно, не в меру горячо брюзжат по поводу суеверности и чувственности остальных нас. И все же… – он примирительно развел руками, – …я таков, какой есть.

Глиннес неодобрительно покачал головой.

– Эти фаншеры ни с того, ни с сего вообразили, что одним им свойственна вся житейская мудрость, а их родители, которые дали им жизнь, жалки и убоги.

Акади рассмеялся.

– Мода приходит, мода уходит. Нелепые с виду причуды избавляют повседневность от скуки – так почему же отказывать себе в удовольствии следовать им? – Прежде, чем Глиннес смог ответить, Акади сменил тему. – Я рассчитывал встретить тебя здесь. Ты, естественно, разыскиваешь Джуниуса Фарфана, и так уж случилось, что я могу подсказать тебе, где можно его отыскать. Погляди вон туда – видишь заведение под «Святым Гамбринусом»? В глубине его, там, где самая густая тень, сидит фаншер, делающий какие-то записи в толстой бухгалтерской книге. Это и есть Джуниус Фарфан.

– Вот я сейчас и пойду к нему.

– Желаю удачи, – сказал Акади.

Глиннес пересек площадь и, войдя в пивную, подошел к столику, на который указал Акади.

– Это вы – Джуниус Фарфан?

Сидевший за столиком поднял голову. Глиннес увидел лицо с классически правильными чертами, правда, несколько бледноватое и отрешенное. Серый костюм со строгой элегантностью сидел на его худощавой фигуре, состоявшей, как казалось, только лишь из нервов, костей и сухожилий. Напоминавший по форме каску или шлем черный матерчатый головной убор, скрывавший прическу, еще сильнее оттенял бледный квадратный лоб и задумчивые серые глаза.

– Вы не ошиблись, – ответил Джуниус Фарфан, показавшийся Глиннесу еще моложе, чем он сам.

– Меня зовут Глиннес Халден. Глэй Халден – мой родной брат. Недавно он передал вам крупную сумму денег, порядка где-то двенадцати тысяч озолов.

– Верно, – нисколько не смутясь, подтвердил Фарфан.

– Я принес нехорошую весть. Глэй получил эти деньги незаконно. Он продал собственность, которая принадлежала не ему, а мне. Короче говоря, я хочу, чтобы эти деньги были возвращены.

Фарфана это заявление, казалось, нисколько не удивило и даже не очень-то обеспокоило.

– Присаживайтесь, – произнес он, показывая на свободный стул. – Может быть, отведаете пива? Глиннес сел, пододвинул к себе кружку.

– Спасибо. Так все-таки, где деньги? Фарфан смерил Глиннеса спокойным взглядом.

– Вы, естественно, не питали особых надежд на то, что я вручу вам более двенадцати тысяч озолов прямо в мешке.

– Именно на это я и надеялся. Мне нужны деньги, чтобы истребовать назад принадлежащую мне собственность.

Фарфан, как бы извиняясь, вежливо улыбнулся.

– Ваши надежды неосуществимы, так как я не в состоянии вернуть деньги.

Глиннес громко стукнул кружкой по столу.

– Почему?

– Эти деньги уплачены за заказанное нами оборудование для фабрики. Мы намерены изготовлять товары, которые в настоящее время завозятся на Тралльон с других планет.

Голос Глиннеса стал хриплым от ярости.

– В таком случае разыщите какие-нибудь другие деньги для своих надобностей, а мне верните мои кровные двенадцать тысяч озолов.

– Если эти деньги в самом деле были вашими, – спокойно согласился Фарфан, – я открыто признаю этот долг и буду рекомендовать возвратить его с подобающими процентами с первой же прибыли нашего предприятия.

– И когда вы предполагаете получить эту прибыль?

– Не знаю. Мы надеемся каким-нибудь образом приобрести земельный участок – то ли взяв ссуду, то ли получив в дар, то ли арендовав у муниципальных властей конфискованную у кого-то землю в пользу общины. – Фарфан улыбнулся, и лицо его неожиданно стало совсем мальчишеским. – После этого мы должны возвести производственные здания, заказать сырье, освоить технологический процесс, начать производить и продавать товары, расплатиться за сырье, закупленное для изготовления первой промышленной партии, приобрести новое сырье и комплектующие изделия и так далее.

– Все это потребует довольно много времени, – произнес Глиннес.

Джуниус Фарфан нахмурился, затем закатил глаза.

– Давайте условимся на промежутке в пять лет. Если к тому времени вам все-таки захочется возобновить свои притязания, то мы сможем снова обсудить этот вопрос, надеюсь, к нашему взаимному удовлетворению. Как частное лицо, я очень вам сочувствую, – сказал Джуниус Фарфан. – Как секретарь организации, крайне нуждающейся в капитале, я только очень доволен, что удалось воспользоваться вашими деньгами. Насколько я полагаю, нам эти деньги куда нужнее, чем вам. – Он закрыл гроссбух и поднялся из-за стола. – Всего хорошего, сквайр Халден.

Глава 7

Глиннес проводил взглядом Джуниуса Фарфана, который пересек площадь и стал обходить прутаншир, пока не скрылся за ним. Он добился как раз того, на что и рассчитывал – то есть ничего. Тем не менее, его негодование распространялось теперь на обходительного Джуниуса Фарфана в такой же мере, как и на Глэя. Но как бы то ни было, наступило время забыть об утраченных деньгах и попытаться отыскать новые. На всякий случай заглянул в бумажник, хотя и без того знал его содержимое: три купюры по тысяче озолов каждая, четыре по сотне и еще сотня в купюрах меньшего достоинства. Ему недоставало, таким образом, девяти тысяч озолов. Пенсия, с которой он вышел в отставку, составляла сто озолов в месяц, что было более, чем достаточно для человека в его положении. Он покинул пивную «Святой Гамбринус» и, перейдя на противоположную сторону площади, вошел в контору «Банка Уэлгена» и представился главному управляющему.