Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Пепел победы

ModernLib.Net / Вебер Дэвид Марк / Пепел победы - Чтение (стр. 22)
Автор: Вебер Дэвид Марк
Жанр:

 

 


      Если быть честной, то, демонстрируя перед матерью оптимизм, Хонор полагала, что отец ее только утешает, и адаптация будет не намного легче, чем в первый раз. Она слишком хорошо помнила, каково ей тогда было, и боялась разочарования. Однако предсказания Альфреда полностью сбылись, и теперь она отчасти испытывала чувство вины перед отцом — за то, что усомнилась. Новый глаз функционировал почти безупречно, если не считать незначительной визуальной дезориентации, связанной с недоработкой программ самокоррекции и соотнесения яркости, контрастности и цветовосприятия естественного и искусственного глаза. Но и в этом отношении наблюдался прогресс, хотя она еще не приступила к освоению новых возможностей глаза. Сначала требовалось привыкнуть к нему и сжиться со стандартными функциями, а потому дополнительные функции оставались отключенными — до поры. Все сразу все равно не освоить, а ей ведь приходилось уделять внимание и новой руке.
      При мысли о ней Хонор непроизвольно скорчила гримасу. Конечно, она радовалась тому факту, что у нее наконец появился протез, но постоянно напоминала себе, что только начинает учиться пользоваться им. Делать это приходилось часто, очень часто… собственно, всякий раз, когда чертово устройство широким взмахом врезалось в дверной косяк или дергалось, реагируя на команды, которых ему никто не отдавал. Такая несуразная неуклюжесть (пусть это была в конечном счете и не ее личная неуклюжесть) могла довести до бешенства кого угодно, особенно женщину, которая десятилетиями совершенствовалась в боевых искусствах. Хорошо еще, что программой были предусмотрены ограничительные и блокирующие команды. Хонор прибегала к ним нечасто, поскольку ей требовалось как можно скорее привыкнуть к ощущению новой руки и научиться контролировать ее, но, когда требовалось, она могла обездвижить конечность и ходить с рукой на перевязи, не подвергая соседей опасности случайного удара. Еще один уровень блокировки ограничивал подвижность руки реакцией лишь на сознательно отданные команды. В целом программный пакет предлагал гибкую, многоуровневую систему блокировки, но, несмотря на несомненные преимущества данного усовершенствования с точки зрения сиюминутного удобства, Хонор вовсе не была уверена в том, что пользы от него больше, чем вреда. Она опасалась поддаться искушению прибегать к помощи слишком часто. Даже хуже, она уже несколько раз ловила себя на попытке прибегнуть к блокировке без крайней необходимости — под благовидным предлогом того, что необходимость постоянного, сознательного контроля над протезом отвлекает ее от кучи неотложных дел. Хорошо еще, что, сознавая опасность данного искушения, Хонор осознанно ему противилась. А еще больше ее смущала возможность того, что она, чего доброго, остановится, достигнув «удовлетворительной» степени контроля, и не станет стремиться к совершенству.
      Но по крайней мере сегодня она могла позволить себе прибегнуть к блокировке с чистой совестью: не хватало еще, чтобы хозяйка в разгар званого обеда, не ровён час, смахнула со стола серебряный прибор или опрокинула бокал. Вряд ли подобная неловкость поможет становлению ее авторитета среди приглашенных. А народ за столом собрался разный, так что ей стоило подумать о производимом впечатлении.
      Конечно, для кого-то ее авторитет давно был непререкаем. Сидевшая слева от нее Андреа Ярувальская уже не выглядела подавленной и преследуемой. После того как Хонор сделала ее своей помощницей на ВТК, к ней вернулась уверенность в себе, благо в качестве командира сил условного противника на учениях в «дробилке» она сумела внушить уважение к себе подавляющему большинству курсантов. Куда важнее было то, что точка зрения Хонор на поражение при Сифорде-девять получала все более широкое распространение. Ярувальская, похоже, считала, что всецело обязана этим Хонор, а та полагала, что лишь способствовала восстановлению справедливости. Так или иначе, флот не потерял прекрасного тактика, чему, безусловно, стоило порадоваться.
      Нимиц с Самантой, само собой, сидели справа от Хонор на высоком двойном табурете, сделанном специально для этой парочки по личному проекту МакГиннеса. Следующее место справа было отведено заместителю Хонор по ВТК, Красному контр-адмиралу Джексону Крайансаку. Если грузный темноволосый офицер и чувствовал себя ущемленным тем, что его посадили «на одно место ниже» парочки пушистых древесных жителей, то виду он не подавал. Более того, Хонор ощутила, что распределение мест его позабавило и он искренне любовался Самантой. Во время трапезы он разговаривал, обращаясь непосредственно к ней и проявляя вежливость, на которую способен далеко не всякий уроженец Сфинкса. Он не преминул поздравить Нимица с успешным прохождением очередного этапа лечения, а Саманте подсунул лишнюю веточку сельдерея со своего блюда.
      За длинным столом, кроме Крайансака, Ярувальской и Мишель Хенке, чей корабль до отправки на передовую был временно прикомандирован к флоту метрополии, сидели шесть офицеров и восемнадцать гардемаринов. Именно за ними постоянно и по возможности незаметно наблюдала леди Харрингтон, поскольку обед во многом был затеян именно ради них. Гардемарин Теодор внезапно дернулся, словно кто-то пнул его под столом. Как оно и было, со смехом подумала леди Харрингтон, когда следом гардемарин Тереза Маркович ожгла Теодора сердитым взглядом, и указала глазами на его почти нетронутый бокал.
      Теодор уставился на нее с недоумением, а когда сообразил, в чем дело, физиономия его сделалась краснее вина. Из всех присутствующих он был младшим не только по рангу, но и по возрасту, что, согласно традиции, накладывало на него определенные обязательства. О которых он, видимо, начисто забыл, вот и пришлось соседке по столу освежить его память пинком. Паренек схватился за бокал (чуть не расплескав вино, отчего покраснел еще гуще), поднялся и звонким, почти мальчишеским голосом — реципиент пролонга третьего поколения в его возрасте выглядел совсем подростком — провозгласил тост:
      — Дамы и господа, за королеву!
      — За королеву! — прокатился по залу дружный отклик.
      Хонор отпила из своего бокала. После горячего какао вкус бургундского воспринимался несколько своеобразно; она почувствовала, что это несоответствие вкусов позабавило Нимица.
      После первого тоста застольные разговоры возобновились, но официальная часть на этом не завершилась, и через некоторое время Хонор взглянула на гардемарина Абигайль Хернс. Поймав ее взгляд, молодая женщина собралась с духом и подняла свой бокал.
      — Дамы и господа, — провозгласила она с легким иностранным акцентом, — да здравствуют Грейсон, Ключи, Меч и Испытующий!
      Последовало замешательство; затем растерянные офицеры и гардемарины снова подняли бокалы и попытались хором повторить тост. Хонор скрыла лукавую улыбку: у некоторых получилось правильно, но многие просто понадеялись, что их ошибки затеряются в общем хоре. За исключением Мишель Хенке и, кажется, Андреа Ярувальской, никто из присутствующих не слышал раньше грейсонского тоста верности… а пора бы его запомнить. Флот Грейсона кровью и мужеством заслужил право на равенство с Королевским флотом, и Хонор была твердо настроена на то, чтобы воздать ему должное.
      Увидев одобрительную улыбку леди Харрингтон, Хернс с огромным облегчением опустилась на свое место, и Хонор, поставив бокал, удовлетворенно потрепала Нимицу уши. По возрасту Абигайль была старше Теодора на два стандартных года, но публичное выступление далось ей даже труднее, чем ее юному товарищу. Хонор могла гордиться ею. И поводов для гордости у нее было много.
      Когда начались занятия по тактике и леди Харрингтон объявила первую перекличку, она, к своему удивлению, услышала фамилию «Хернс», произнесенную с таким знакомым, мягким, безошибочно определяемым акцентом. Хонор даже не удержалась — резко повернула голову на звук — и удивилась еще сильнее, так что еще здоровый глаз широко раскрылся, поскольку среди моря черно-золотых мантикорских мундиров она увидела синий грейсонский. Он был не единственным в классе, однако он единственный содержал в себе женщину. Абигайль оказалась первой в истории Грейсонского космофлота женщиной-гардемарином.
      Хонор немедленно взяла себя в руки и продолжила перекличку, как ни в чем не бывало, но молодую женщину запомнила и пригласила ее к себе в приемные часы. Вообще-то делать этого не следовало: у мисс гардемарина Хернс наверняка хватало проблем и без прилипчивой славы «любимчика начальства», но любопытство пересилило. Кроме того, попавшей в непривычную среду женщине могла потребоваться моральная поддержка.
      К немалому изумлению Хонор, Абигайль оказалась девушкой знатного происхождения, третьей дочерью Аарона Хернса, землевладельца Оуэнса. Оставалось лишь гадать, как лорд Оуэнс позволил своей любимой дочурке отправиться в чужой мир, осваивать совершенно не женскую по грейсонским понятиям профессию флотского офицера. Сама мисс гардемарин Хернс, рослая для грейсонки — то есть среднего роста по мантикорским меркам, — стройная гибкая брюнетка девятнадцати стандартных лет от роду, на сей счет предпочитала не распространяться. Впрочем, когда Хонор впервые попала на Грейсон, этой особе было лет восемь, и, судя по оттенку эмоций, она с детства благоговела перед героическим образом некой коммандера Харрингтон. Девушка уже научилась держать свои чувства под контролем, но еще с тех самых пор, когда она, стоя на балконе Оуэнс-хауса, следила за ужасающими вспышками ядерных взрывов в ночном небе и знала, что один-единственный тяжелый крейсер ведет почти безнадежный бой, защищая ее планету и ее народ, в ней родились неизбывное восхищение флотом и любовь к нему.
      О том, чтобы посвятить себя военной службе, в то время не могло быть и речи: если иностранки из менее цивилизованных миров могли служить в армии или на флоте, то благовоспитанной грейсонской девушке, тем более девушке благородного происхождения, об этом не приходилось и мечтать. На Грейсоне готовы были признать заслуги мужественных иностранок, тем более что с течением времени их все больше становилось и в составе Грейсонского космофлота, но к своим соотечественницам планета предъявляла иные требования. Им, по заветам Испытующего, было уготовано место у домашнего очага.
      Ситуация могла показаться безнадежной, однако Абигайль была не из тех, кто смиряется с неизбежностью. Она была отцовской любимицей, и землевладелец Оуэнс отнюдь не превратил девочку в избалованную бездельницу, привыкшую к тому, что все потакают ее капризам. Напротив, он воспитал ее в убеждении: целеустремленность и упорный труд способны преодолеть любые преграды.
      Следуя этому принципу, девушка добилась своего — где напрямик, где исподволь. Пользуясь возможностями, открывавшимися по мере осуществления реформ Бенджамина Мэйхью, она прослушала ряд курсов по считавшимся традиционно «мужскими» техническим дисциплинам и (что было исключительно коварным тактическим приемом) при каждом удобном случае указывала отцу на пример землевладельца Харрингтон. А поскольку землевладелец Оуэнс славился своими либерально-реформистскими взглядами и, будучи лично знакомым с Хонор Харрингтон, относился к ней не только с уважением, но и с большой симпатией, этот пример не был для него пустым звуком. Однако Хонор, как бы то ни было, являлась иномирянкой по рождению и легендарной героиней. Трудно было поверить, что какая-либо иная женщина способна пройти сквозь такие опасности и достигнуть таких высот. Даже будь это возможно, любящий отец вовсе не желал для своей крошки Абигайль подобной судьбы. Конечно, «вода камень точит», но, возможно, стремления девушки так и остались бы неосуществленными, когда бы не волна патриотического негодования, охватившая Грейсон при известии о казни Хонор. Абигайль потребовала от отца права на священную месть, и землевладелец не смог ей отказать.
      Харрингтон частенько пыталась представить себе реакцию гранд-адмирала Мэтьюса на просьбу не кого-нибудь, а землевладельца Оуэнса о зачислении его дочери в гардемарины. Зная Мэтьюса, Хонор могла предположить, что внешне он сохранил хладнокровие, хотя на самом деле с трудом сдержался, чтобы не запрыгать от радости. Как грейсонский мужчина он вырос с инстинктивным убеждением в необходимости всячески лелеять женщин, оберегая их от малейшей угрозы, однако на его отношение к прекрасному полу существенно повлиял опыт общения со служившими на флоте иномирянками. Кроме того, он лучше кого бы то ни было осознавал остроту кадровой проблемы и понимал, что преодолеть ее без привлечения составлявших большую часть населения планеты женщин практически невозможно. Но и возлагая немалые надежды на проводимые Протектором Бенджамином реформы, адмирал, как полагала Хонор, не надеялся в этой жизни увидеть женщин на действительной военной службе.
      На острове Саганами, понятное дело, никто не возражал, а когда на Грейсоне стало известно о «воскрешении» Хонор, лорду Оуэнсу было уже поздно менять свое решение. Из того немногого, что удалось выудить Хонор у Абигайль, она поняла, что землевладелец, с одной стороны, боялся за дочь и был ошарашен ее напором, но с другой — испытывал гордость. И еще одно: отпуская дочь в новую жизнь, отец делал вид, будто вся эта идея, целиком и полностью, принадлежит ему — что, пожалуй, было свидетельством его исключительной ментальной гибкости.
      Оправившись от потрясения, которое испытала, обнаружив среди гардемарин грейсонку, Хонор, разумеется, постаралась не выказывать по отношению к ней особого расположения. Абигайль прекрасно училась, да и как человек вызывала несомненную симпатию. Однако Харрингтон понимала, что, публично демонстрируя особое отношение, окажет девушке медвежью услугу. Это, впрочем, не мешало ей втайне следить за успехами молодой аристократки, которой пришлось столкнуться с немалыми трудностями.
      Разумеется, она получила хорошее образование и была подготовлена технически, однако спартанская обстановка острова Саганами имела мало общего с изысканным великолепием покоев землевладельцев. В некоторых военных учебных заведениях бытовали традиции, позволявшие воспитанникам старших курсов подшучивать над младшими, порой довольно жестоко. На Саганами всякого рода неуставные отношения решительно и сурово пресекались, однако это с избытком компенсировалось строгостью дисциплинарных требований, постоянной изнурительной муштрой и огромными нагрузками, как физическими, так и психологическими. Гардемарины первого курса постоянно чувствовали себя вымотанными: их гоняли до упаду, а когда они валились с ног, поднимали и начинали гонять снова. Кое-кто возмущался, однако Хонор считала такой подход правильным. Молодым людям и девушкам предстояло прямо из учебных аудиторий отправиться на войну, и любые поблажки могли сослужить дурную службу как им самим, так и их будущим подчиненным. Повышенная требовательность и работа на пределе возможностей требовались, чтобы по-настоящему подготовить их к будущим тяготам и опасностям.
      Однако при всем своем одобрении порядков, царивших в Академии, Хонор прекрасно понимала, что гардемарину Хернс приходится труднее, чем кому бы то ни было. Взгляды ее были прогрессивны для Грейсона, а здесь ей довелось столкнуться с практическим воплощением бытовавшего на Мантикоре представления о полном равенстве полов, такими, например, как совместные занятия по физической подготовке или рукопашному бою. Не говоря уже о том, что ее красота и грация привлекали внимание молодых людей, которые, будучи воспитанными в традициях куда более вольных, не считали нужным скрывать свое восхищение и выражали его с откровенностью, способной повергнуть благовоспитанную грейсонскую девушку в ужас.
      Абигайль, однако, проявила недюжинную стойкость. Хонор, со своей стороны, ненавязчиво дала ей понять, что как единственный землевладелец в радиусе множества световых лет чувствует особую ответственность за всех грейсонских курсантов и всегда готова служить им советчиком и наставником. Эти слова вполне соответствовали действительности, а на том, что они имеют еще больший вес, когда речь идет о единственном грейсонском курсанте женского пола, Харрингтон благоразумно акцента не делала. Абигайль поблагодарила ее и пару раз действительно обратилась к ней за советом. Так поступала не только она, и никто из однокурсников не имел оснований утверждать, будто девушка находится на особом положении.
      Между тем Хонор радовалась не только за нее, но и за флот, ибо Абигайль обнаружила явную одаренность в области тактики и, в отличие от самой Харрингтон, оказалась прекрасным математиком. Несколько хуже дело обстояло с командными навыками, ибо женщины Грейсона по традиции не занимали руководящих постов, но здесь помогло ее аристократическое происхождение. Для дочери землевладельца привычно отдавать распоряжения слугам, среди которых были и мужчины.
      Но хотя Хонор относилась к Абигайль с искренней симпатией, присутствие девушки на обеде объяснялось вовсе не тем, что она являлась единственной уроженкой Грейсона женского пола, штудировавшей военные премудрости в стенах Академии. Существовало две причины, по которым курсанты получали приглашения на званый обед, к герцогине Харрингтон. Во-первых — кстати, именно по этой причине число гардемаринов за столом колебалось от полутора десятков до двадцати пяти, — это была форма знакомства, и хотя бы один раз такое приглашение непременно получал каждый слушатель ее курсов. Во-вторых, право на дополнительные приглашения давали успехи в учебе, а здесь Абигайль была в числе лучших. Хонор даже удивлялась тому, как стремились гардемарины попасть за адмиральский стол. Разумеется, она готова была поощрять такого рода соревнование, ибо оно способствовало повышению успеваемости, но в ее время гардемарины из кожи вон лезли, лишь бы держаться подальше от высокого начальства. Однако ситуация, похоже, радикально изменилась: все курсы адмирала Харрингтон с самого начала ее работы в Академии пользовались неизменной популярностью, а повторное приглашение к ней на обед служило предметом особой гордости. Это было мощным воодушевляющим фактором в усвоении учебного материала, хотя все обучающиеся знали, что их ждет после того, как уберут со стола.
      Хонор подавила ухмылку. Вообще-то оказаться на званом обеде рядом с любым из инструкторов элитных Высших тактических курсов, по прежним понятиям, было для простого гардемарина неслыханным делом. Младшая из присутствующих офицеров, Ярувальская, имела звание полного коммандера. Все эти обладатели звезд, петличных знаков и золотого шитья приглашались не только ради застольной беседы. На самом деле званые обеды леди Харрингтон представляли собой своеобразную форму группового инструктажа, и она ощущала, что юные гости ждут предстоящего с нетерпением.
      — Мы почти закончили, — сказала Хонор подошедшему узнать, не добавить ли ей какао, МакГиннесу. — Будь добр, передай мистрис Торн, что ее обед, как всегда, великолепен.
      — Непременно, ваша светлость.
      — Ну а мы, наверное, переберемся в игровую комнату, — сказала она, отодвинув кресло и встав.
      Протез все еще ощущался как посторонняя тяжесть, но она уже начинала привыкать к нему. Гардемарины тоже приучили себя не обращать внимание на непроизвольные подергивания искусственной руки во время лекций и столь же тактично не замечали неподвижность искусственной руки во время обеда. Мысленно усмехнувшись, Хонор сняла блокировку, высвободила протез из перевязи и осторожно взяла Нимица обеими руками.
      Операция, сделанная ему, удалась даже лучше, чем ей, и теперь к Нимицу, по мере того как он осваивал почти атрофировавшиеся от долгого бездействия мускулы, быстро возвращалась былая подвижность и гибкость. Харрингтон в полной мере разделяла с ним радость полноценного движения, но и он вместе с нею восторгался заново обретенной ею способностью брать его на руки. Когда она, почти с прежней уверенностью, посадила Нимица себе на плечо, кот разразился довольным, вибрирующим урчанием.
      Саманта спрыгнула на пол и засеменила рядом, но тут же — на что также отреагировала радостным урчанием — была подхвачена на руки Ярувальской.
      Благодарно улыбнувшись коммандеру, Хонор, даже здесь сопровождаемая верным Лафолле, проследовала во главе всей процессии в ставшую традиционным местом послеобеденного общения огромную игровую комнату. Правда, оборудование этого помещения для игровой комнаты богатого особняка было несколько необычным: хозяйка распорядилась установить здесь четыре компактных, но полнофункциональных тренажера-имитатора командной рубки. При всех чудесах миниатюризации они все же занимали довольно много места, но никто из гостей на тесноту не жаловался.
      Именно тренажеры представляли собой «главное блюдо» званых обедов герцогини Харрингтон, и гости, уже бывавшие здесь раньше, спешили занять удобные места на сдвинутых к стенам, чтобы освободить место для аппаратуры, стульях и канапе.
      Никто, естественно, не покушался на личное кресло Хонор, стоявшее рядом с никогда не горевшим, по причине субтропического климата, камином, и ни один курсант никогда не спорил из-за места с офицером, но сиденья, на которые не претендовали старшие по чину, расхватывались как горячие пирожки.
      — Итак, дамы и господа, — сказала Хонор, когда все расселись, — размышляли ли вы над тем вопросом, который я поставила перед вами в аудитории?
      На миг воцарилась тишина, потом один курсант поднял руку.
      — Гардемарин Гиллингэм, вы хотели бы открыть обсуждение?
      — Думаю, да, мэм, — сдержанно ответил худощавый юноша. В его ломком баске звучал заметный ализонский акцент.
      — Кто-то должен быть первым, — улыбнулась Хонор. — Это непросто, но за смелость вы получите дополнительные очки.
      В аудитории послышались смешки. Ухмыльнулся — конечно же, почтительно — и сам Гиллингэм.
      — Спасибо, мэм, — сказал он и уже серьезно, хотя не совсем уверенно, перешел к существу дела. — Мэм, когда вы сказали, что в настоящем бою нет места такому понятию, как полная неожиданность, меня это несколько смутило.
      — Вы допустили небольшое упрощение, — поправила его Хонор. — Я сказала, что с учетом возможностей современных сенсоров вероятность того, что кто-то сможет приблизиться к противнику на дистанцию поражения незаметно для последнего, весьма мала.
      В такой ситуации «неожиданность», как правило, объясняется не тем, что ваше приближение осталось незамеченным неприятелем, а лишь тем, что он неправильно истолковал увиденное.
      — Да, мэм. Но что, если приближение вражеского корабля по какой-то причине все же останется незамеченным?
      Поднялась еще одна рука.
      — Да, мисс Хернс? Вы хотели что-то добавить?
      — Так точно, миледи.
      Никто из курсантов не отреагировал на непривычное обращение, хотя в Академии было принято, адресуясь к старшим, говорить «сэр» или «мэм». Рыцарство и пэрство много значили в общественной жизни, однако от простого мантикорского курсанта вовсе не требовалось вникать в тонкости титулования. На Грейсоне дело обстояло иначе, и ни одному выходцу с этой планеты и в голову бы не пришло обратиться к землевладельцу, опустив титул.
      — Мне показалось, — сказала Абигайль, — что нападение не может быть неожиданным объективно, однако атакующая сторона может и должна пытаться сделать его таковым в глазах тех, кто подвергается атаке. С помощью маневров, технических средств маскировки или чего-то еще можно попытаться заставить противника видеть вовсе не то, что существует на самом деле. А когда правда выяснится, будет уже поздно. Нечто подобное с помощью электронных средств вы устроили при Четвертом Ельцине.
      — Да, именно такие ситуации я и имела в виду, — ответила Хонор после короткой паузы.
      Пример действительно был подобран безупречно, и упрекать Хернс в том, что он был взят из опыта боевых действий самой адмирала Харрингтон, не следовало. Курсанты частенько приводили в качестве примеров ее операций и по большей части вовсе не из подхалимских соображений. Просто эти операции они воспринимали как более «реальные» — видя перед собой непосредственного участника событий — и понимали, что перенимают опыт из первых рук.
      — Да, — продолжила Харрингтон, — Четвертый Ельцин — один из типичных образцов такого подхода. Другим образцом нам послужит Третий Ельцин, когда графу Белой Гавани удалось ввести адмирала Парнелла в заблуждение относительно силы своего флота, численность и состав которого раскрылась, только когда завязался бой.
      — Это мне понятно, — сказала Гиллингэм, — но при Третьем Ельцине граф воспользовался системами маскировки и понизил мощность клиньев. Благодаря этому часть его единиц оставались незамеченными до боевого столкновения. По-моему, это и является полной неожиданностью.
      — Адмирал, — сказала Хонор, воззрившись на Джексона Крайансака, — не согласитесь ли внести ясность в этот вопрос? В конце концов, вы же там были.
      Далеко не все курсанты знали об этом, и многие посмотрели на осанистого Крайансака с почтительным удивлением.
      — Был, ваша светлость, — подтвердил флаг-офицер, скрыв улыбку, вызванную тем, что он внезапно оказался в центре внимания. После чего повернулся к Гиллингэму. — Полагаю, гардемарин, ее светлость имела в виду следующее: да, когда хевы обнаружили наши дополнительные единицы, Парнелл уже не имел возможности уклониться от боя. Но давайте вернемся назад и проанализируем рапорты адмиралов Белой Гавани и д'Орвилля. Существует и другой источник информации: представители РУФ побеседовали с адмиралом Парнеллом перед тем, как он улетел с Беовульфа, и записали его версию событий. Если она все еще засекречена — чего быть не должно, но, тем не менее, возможно — пошлите мне сообщение по сети и я оформлю вам допуск. Так вот, сопоставив данные из всех трех источников, вы придете к заключению, что, несмотря на превосходство наших систем маскировки и все принятые нашим командованием меры, несмотря даже на то, что он имел убедительные разведывательные данные, в соответствии с которыми наши силы должны были оказаться гораздо меньше действительных, адмирал Парнелл сумел достаточно точно определить число наших кораблей стены. Уклониться от боя ему не удалось, но отреагируй он минут на пятнадцать-двадцать позднее, его флот был бы уничтожен полностью. Лично я склонен предположить, что разведка подвела адмирала. Он видел то, — и такое случается слишком часто, — что ожидал увидеть. По крайней мере, на первых порах.
      — Вот именно, — подтвердила Хонор. — Но признаком подлинной одаренности флотоводца — а адмирал Парнелл, уж вы мне поверьте, один из лучших тактиков человечества — является его способность преодолеть собственные ожидания. Парнеллу это удалось. Пусть слишком поздно для того, чтобы избежать поражения, но достаточно быстро, чтобы Белой Гавани не удалось окружить его флот и полностью уничтожить.
      — Совершенно верно, ваша светлость, — подтвердил, энергично кивая головой, Крайансак, — я сам пытался обойти его с фланга, и моя эскадра линейных крейсеров для этого имела оптимальную позицию, но Парнелл легко уклонился от этого маневра. Особенно, — контр-адмирал сухо улыбнулся, — учитывая огневую мощь его стены. С которой не захотел бы связываться ни один линейный крейсер.
      — Я понял, сэр, — кивнул Гиллингэм. — Но граф Белой Гавани явно стремился застать противника врасплох, а из ваших с адмиралом Харрингтон слов получается, что делать этого нам не следует.
      Спрашивал молодой человек задумчиво и серьезно, без юношеского вызова. Хонор потерла кончик носа, размышляя, как ей лучше отстоять свою правоту, поощрив одновременно в гардемарине вдумчивость и самостоятельность мышления.
      — Мы с адмиралом Крайансаком хотим сказать, — сказала она, помолчав, — что, считая себя самым умным и надеясь, что это позволит ему манипулировать противником, командир рискует совершить роковую ошибку. Потому что с самым опасным из возможных тактических сюрпризов вы рискуете столкнуться в том случае, когда противник, разгадав ваш обман, обратит его против вас. Примечательным примером такого рода может служить битва, не космическая, а морская, состоявшаяся в середине второго века до Расселения на Старой Земле, возле острова Мидуэй. Я бы хотела, чтобы вы, Гиллингэм, ознакомились с ходом этого сражения и действиями таких флотоводцев, как адмирал Раймонд Спрюэнс, адмирал Честер Нимиц, адмирал Чиучи Нагумо и адмирал Исороку Ямамото. Всю необходимую информацию можно извлечь из базы данных Тактического факультета. Потом доложите классу свои соображения о том, как японский Императорский флот пал жертвой собственной самоуверенности.
      — Так точно, мэм, — ответил гардемарин.
      Если в голосе его не было восторга, то не слышалось и огорчения. Все знали, что Хонор любит давать индивидуальные задания, и они всегда оказываются полезными и интересными.
      — Продолжая начатую мысль, — сказала адмирал Харрингтон, — я хотела бы объяснить вам, что, хотя вы, безусловно, должны всячески стараться ввести противника в заблуждение, никогда не следует быть слишком уж уверенными в том, что вам это удалось. Не пренебрегайте всеми возможными обманными маневрами, но свои расчеты стройте на том предположении, что противник сумел их разгадать и располагает относительно вас стопроцентно верными сведениями.
      — Прошу прощения, миледи, но вы сами при Четвертом Ельцине поступили не так, — тихо сказала Хернс.
      Хонор, ощутив прокатившуюся по рядам курсантов волну испуганного удивления, кивнула девушке, предлагая развить мысль.
      — Вы воспользовались системой маскировки, чтобы выдать супердредноуты за корабли более легкого класса, чтобы завлечь противника на дистанцию поражения. Ваш отчет о битве, во всяком случае та его часть, которая рассекречена и распространяется без специального допуска, не говорит подробно о ваших намерениях, но разве вы не рассчитывали заставить адмирала хевов увидеть именно то, что хотелось вам?
      — Пожалуй, рассчитывала, — согласилась Хонор. — С другой стороны, мой план действия был продиктован тем фактом, что иного выхода, кроме попытки навязать бой, у меня просто не было, а при столь низком ускорении, какое могли развить мои супердредноуты, хевы при желании могли легко уклониться от сражения. Меня ставила в жесткие рамки категорическая необходимость, во-первых, не подпускать противника на расстояние, которое позволило бы ему расстрелять грейсонские орбитальные фермы, а во-вторых, не дать ему отступить на дистанцию баллистического пуска ракет на околосветовой скорости. В таких обстоятельствах мне не оставалось ничего другого, кроме как принять именно этот план… в сущности, это был акт отчаяния, в осуществимости которого я вовсе не была уверена.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40