Гея (№2) - Фея

— Мне не нравится, когда ты уходишь одна, — примерно в двадцать первый раз повторил Крис. — Я кое-что читал про прогулки по пещерам, и ты все делаешь не так. Ты все равно что в омут бросаешься.

— Но ты же не можешь со мной пойти. Валье нужно, чтобы ты был здесь.

— Простите меня, — вставила Валья.

Робин тронула титаниду за руку, заверяя, что совсем ее не винит, и извиняясь за то, что коснулась столь деликатной темы. Потом, утешив Валью, взялась за старое.

— Кому-то надо выходить. Если я не пойду, мы тут с голоду подохнем.

Робин говорила правду, и Крис это знал. В пещере, кроме сиялок, обитали и другие существа, точно так же лишенные и страха, и агрессивности. К ним легко было подобраться и еще легче убить — но не так просто найти. Робин пока что обнаружила три вида — все размером с крупную кошку, медленные как черепахи, бесшерстные и беззубые. Как и чем они жили, оставалось загадкой, но Робин неизменно находила их лежащими неподвижно рядом с коническими серыми массами теплого, упругого вещества, которое могло быть сидячим животным или бесчерешковым растением, крепко укорененным. Упругие массы Робин назвала сосцами из-за их сходства с коровьим выменем, а три вида животных — огурцами, латуком и креветками. Причем вовсе не из-за вкуса — вкусом все они более и менее напоминали говядину — а в честь земных организмов, которые они пародировали. Она, кстати говоря, неделями ходила мимо огурцов, пока случайно не пнула один — и тот не вылупил на нее громадные белые глазищи.

— Нам вполне хватает, — сказал Крис. — Не понимаю, с чего ты взяла, что теперь надо ходить чаще, чем раньше. — Но, еще не докончив фразу, он уже сам знал, что это неправда. Немного мяса у них и впрямь было — но явно недостаточно для непомерных аппетитов Вальи.

— Лишнее никогда не помешает, — заспорила Робин, глазами показывая, что, пока тут Валья, сказать то, о чем они оба думают, не удастся. Между собой они уже обсуждали ее беременность и выяснили, что некоторые из их опасений титанида также разделяет. Так, Валью тревожило, что она не получает ни достаточно пищи, ни необходимую для нормального развития своего ребенка диету. — Этих гадов так трудно найти, — продолжила Робин. — Наверное, лучше бы они от меня бегали. А так можно пройти в метре от огурца и его не заметить.

Спор все тянулся и тянулся, и ничего не изменялось. Робин уходила через день — вдвое реже, чем ей бы хотелось, и в тысячу раз чаще, чем хотелось бы Крису. Всякий раз, как Робин уходила, Крис представлял ее лежащей с переломанными руками-ногами на дне ямы, лишившейся чувств, неспособной позвать на помощь и вдобавок зашедшей слишком далеко, чтобы они ее услышали. А всякий раз, как Робин оставалась в лагере, она не могла усидеть на месте, слонялась взад и вперед, орала на них, извинялась, опять орала. Она обвиняла Криса, что тот ведет себя как ее мать, обращается с ней как с ребенком, причем грубо и своевольно. Оба знали, что все это правда, — и никто ничего не мог поделать. Робин страшно хотела уйти за помощью, но не могла, пока Крис и Валья нуждались в ее охотничьих трофеях. Крис хотел уйти еще сильнее, но даже не заикался об этом из-за Вальи. Оба кипятились и спорили до одурения. Никакого просвета не было видно до того самого дня, когда Робин злобно всадила нож в один из серых сосцов — и получила за это струю белой жидкости в физиономию.

— Это молоко Геи, — сказала Валья и тут же осушила мех, предусмотрительно наполненный Робин. — Я и не думала, что оно есть на такой глубине. На моей родине оно течет от двух до десяти метров под землей.

— В каком смысле «молоко Геи»? — поинтересовался Крис.

— Не знаю, как объяснить. Просто — молоко Геи. И это значит, что все мои тревоги позади. Мой сын вырастет сильным. Молоко Геи содержит все, что нужно для жизни.

— А мы? — спросила Робин. — Можем мы… могут люди тоже его пить?

— Люди на нем просто расцветают. Это универсальное питание.

— А как оно на вкус, Робин? — спросил Крис.

— Понятия не имею. Ты что, думаешь, я так сразу его нахлебалась?

— Люди, которых мне довелось знать, утверждали, что у него горький привкус, — сказала Валья. — Я и сама это подмечала, но считаю, что качество его от оборота к обороту меняется. Когда Гея довольна, молоко бывает сладким. Когда Гея гневается, оно густеет и портится. Впрочем, питательных качеств оно никогда не теряет.

— А как она, по-твоему, сейчас себя чувствует? — спросила Робин.

Валья снова перевернула мех, добирая из него последние капли. Потом задумчиво наклонила голову.

— По-моему, она встревожена. Робин рассмеялась.

— О чем это Гея может тревожиться?

— О Сирокко.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что сказала. Если Фея все еще жива и если мы выживем, чтобы рассказать ей о последних минутах Габи и ее последних словах, Гея содрогнется.

Робин выразила сомнение, и Крис про себя с ней согласился. Ему было непонятно, какую угрозу Сирокко может представлять для Геи.

Но важность открытия от Робин не укрылась.

— Теперь я смогу отправиться за помощью, — заявила она, начиная спор, который длился три дня и про который Крис заранее знал, что его проиграет.

— Веревка. Ты уверена, что тебе хватит веревки?

— Откуда мне знать, сколько нужно, чтобы хватило?

— А спички? Ты взяла спички?

— Вот тут. — Робин похлопала по карману пальто, привязанного к верху рюкзака, на который пошел один из Вальиных вьюков. — Крис, прекрати. Мы уже раз десять всю поклажу перебрали.

Крис знал, что она права, он прекрасно понимал, что вся его возня в последние минуты направлена только на оттяжку ее ухода. Прошло четверо суток со времени его окончательной капитуляции.

Разыскав ближайшие сосцы Геи, они аккуратно перетащили туда Валью. Хотя по прямой от старого лагеря было всего 300 метров, но она пересекала две крутые расщелины. Тогда они оттащили титаниду на полкилометра к северу, в поисках другого пути, затем на километр к югу, затем обратно.

— А мех с водой у тебя есть?

— Да вот же он. — Закинув мех за плечо, Робин потянулась за рюкзаком. — Пойми, Крис, все у меня есть.

Крис помог Робин взгромоздить огромный рюкзак на спину, отчего она стала совсем крошечной и напомнила Крису маленькую девочку, которой разрешили выйти на улицу и поиграть в снегу. Крис в эти секунды очень любил ее и страшно хотел о ней заботиться. А именно этого делать было нельзя, потому что Робин этого не хотела. Так что Крис отвернулся раньше, чем она успела перехватить его взгляд.

Но рот на замке он все-таки не удержал.

— Не забывай оставлять по пути пометки. Робин молча показала Крису небольшое кайло и снова сунула его в инструментальный пояс. Пояс этот был настоящим чудом, сработанным из отделанной шкуры огурца умелыми руками Вальи. План состоял в том, что, когда Валья сможет передвигаться на костылях, они с Крисом пойдут по пути, размеченному Робин. Крису не хотелось об этом думать. Ведь если Робин до того времени не успеет выбраться и вернуться с подмогой, это будет значить, что она попала в беду.

— Если перестанешь находить сосцы, иди три сна после того, как опустеет мех. А потом, если так их и не найдешь, возвращайся.

— Четыре. Четыре сна.

— Три.

— Мы договорились, что четыре. — Тут Робин взглянула на Криса и вздохнула. — Ладно. Три, если тебе от этого полегчает. — Несколько мгновений они стояли, глядя друг на друга. Потом Робин подошла и обняла его.

— Держись тут, — сказала она.

— И я почти то же хотел сказать. — Робин нервно рассмеялась, и Крис прижал ее к себе. Наступил неловкий момент, когда Крис не мог понять, хочет Робин, чтобы он ее поцеловал; потом решил, что наплевать, — и поцеловал. Девушка еще сильнее его обняла. Но почти сразу же, отводя глаза, отпрянула. Затем еще раз на него взглянула, улыбнулась и направилась прочь.

— Пока, Валья, — сказала она.

— До свидания, малышка, — крикнула в ответ Валья. — Я бы сказала «да не оставит тебя Гея», но ты, по-моему, предпочла бы идти одна.

— Вот уж точно, — рассмеялась Робин. — Пусть лучше сидит у себя в ступице и тревожится насчет Феи. Увидимся через килооборот.

Крис не спускал с нее глаз, пока она не скрылась из виду. Раз ему показалось, что Робин обернулась и машет рукой, но уверенности не было. Вскоре осталось только скачущее световое пятно от трех сиялок в плетеной клетке. А потом и оно исчезло.

На вкус молоко Геи и впрямь оказалось горьким, причем со времени ухода Робин становилось все горче. Вкус слегка менялся изо дня в день, но этих перемен было далеко недостаточно, чтобы обеспечить то разнообразие, которого жаждал Крис. Меньше чем через какой-то гектаоборот Криса уже тошнило при одной мысли о проклятом молоке, и он начинал задумываться, не лучше ли поголодать, чем давиться этой пакостной жижей.

Как можно чаще Крис отправлялся на поиски дров и пищи, заботясь о том, чтобы надолго Валья одна не оставалась. По пути он собирал древесину и время от времени приносил одно из местных животных. Всякий раз это был повод для радости, ибо Валья тут же доставала свои припасенные специи и каждое блюдо готовила по-новому. Вскоре Крис обратил внимание, что сама она ест очень мало из приготовленного. Причем он не сомневался — это не потому, что титанида предпочитает молоко. Множество раз Крис хотел потребовать, чтобы она брала полную долю, но так и не набрался решимости. Свою порцию он ел как скряга, растягивая трапезу на целые часы, и, если Валья предлагала, всегда брал добавку. Крис ненавидел себя за это, но ничего сделать не мог.

Время расплылось. Все острые грани хода времени совсем стерлись, начиная с того часа, как Крис прибыл в Гею. Даже раньше. Путешествие на звездолете уже начало отрывать его от земного времени. Затем было замораживание хода времени в один вечный день в Гиперионе, медленное переползание в ночь и опять в день. А теперь процесс завершился.

После долгого просвета, длившегося от Карнавала в Крие до прибытия в пещеру, Крис снова начал впадать в безумие. Теперь он думал об этом именно так — как о приступе безумия, а не как о переживании «эпизода», согласно жеманной формулировке докторов. И просто потому, что именно это и происходило. Он больше не верил, что Гея сможет его излечить — даже если захочет, и с чего бы ей вдруг захотеть. Отныне Крис определенно был обречен идти по жизни в сопровождении целой компании душевнобольных незнакомцев. Следовало только как можно успешнее с ними справляться.

Делать это в пещере было значительно легче, чем где-либо еще. Часто Крис в буквальном смысле ничего не замечал. Мог очнуться в каком-то месте, не помня, как туда забрел, и не ведая, впал он в безумие или просто в рассеянность. Всякий раз он с тревогой бросался к Валье проверить, не причинил ли он чего-то дурного. Но, как ни странно, чаще всего титанида выглядела после этого даже радостнее, чем в предыдущие дни. Облегчало приступы невменяемости и другое — Валью явно не тревожило, безумный Крис или нормальный. Казалось даже, безумный он ей еще больше нравится.

Порой Крис задумывался, не такое ли исцеление имела в виду Гея. Ведь здесь его безумие ничего не значило. Получилось, что он сам поставил себя в такое положение.

Без всякого обсуждения Валья взяла на себя обязанность делать зарубки на календаре после каждого его сна. Это, помимо прочего, Крис расценил как доказательство того, что действительно страдает провалами памяти и приступами безумия. Что он в такое время делал, ему было совершенно неведомо. Валью он не спрашивал, а сама она об этом не заговаривала.

Зато обо всем остальном они говорили. Обходы окрестностей лагеря занимали не более «часа» каждый «день», так что от девяти до сорока девяти часов оставалось практически на одни разговоры. Поначалу они рассказывали о себе, но в результате очень скоро Валья истощила все сведения. Крис и забыл, какая она невозможно юная. Хотя Валья и была зрелой самкой, опыт ее оказался прискорбно мал. Впрочем, и у Криса ушло ненамного больше времени, чтобы истощить все сведения о своей жизни. Тогда они обратились к другим темам. Они беседовали о надеждах и опасениях, о философии — титанидской и человеческой. Они выдумывали игры и сочиняли рассказы. С играми у Вальи выходило весьма посредственно, зато с рассказами — грандиозно. Фантазия и угол зрения титаниды были настолько отдалены от человеческих, что ей раз за разом удавалось изумлять Криса своими дерзкими, поразительными прозрениями о вещах, в которых она ровным счетом ничего не смыслила. Крис как никогда раньше начал подмечать, что значит быть близким к человеку, и все же не человеком. Он вдруг понял, что отчаянно жалеет все те миллиарды людей, которые не дожили до контакта с Геей, которым никогда не приходилось общаться с таким невероятным и удивительным существом, как титанида.

Терпение Вальи тоже его изумляло. Крис уже с ума сходил, а ведь свободы передвижения у него было куда больше. Он начал понимать, почему общепринятой практикой считалось добивать коней с ранеными ногами — их корпус не был предназначен для длительного лежания. Ноги титаниды были более гибкими, чем у любого земного коня, и все же ей приходилось очень туго. Целую половину килооборота Валья только и могла, что лежать на боку. Когда кости начали срастаться, она стала садиться, но не могла долго поддерживать это положение из-за того, что уложенные в лубок передние ноги все время приходилось вытягивать перед собой.

Крис впервые начал догадываться, что Валье нелегко это переносить, когда она упомянула, что в больницах титанид лечат, подвешивая на лямках — так, чтобы раненые ноги свисали вниз. Изумлению его не было предела.

— Что же ты раньше-то не сказала? — спросил он.

— Я не знала, какой из этого толк, раз уж…

— Кизяк ты конский, — выругался Крис и подождал, пока Валья улыбнется. Таков был теперь его любимый эпитет, которым Крис пользовался для нежной издевки, притворяясь, что ему осточертела ежедневная обязанность убирать за титанидой. Но на сей раз Валья не улыбнулась.

— Я наверняка смог бы что-то такое смастерить, — сказал Крис. — Допустим, ты встала бы на задние ноги. Тогда сзади можно было бы просунуть какую-то перевязь, которая шла бы между передними ногами… да, думаю, у меня бы получилось. — Он снова подождал, но титанида упорно молчала. И даже на него не смотрела. — Валья, в чем дело?

— Не хочу причинять тебе беспокойство, — еле слышно вымолвила Валья и негромко заплакала.

Крис никогда не видел, чтобы она плакала. Каким же идиотом он был, когда думал, что все в порядке. Подойдя к титаниде, он почувствовал, что она жаждет его ласки. Поначалу неловко было утешать такую великаншу, да и положение, в каком она находилась из-за травмы, дела не облегчало. Но скоро Крис приноровился и стал утешать Валью, ни о чем другом в этот момент не думая. Ведь все это время она так мало просила, вдруг понял Крис, а он ей даже этого не давал.

— Об этом не тревожься, — прошептал он в длинную, вытянутую раковину ее уха.

— Какая же я была дурочка, — простонала Валья. — Надо же было так по-дурацки ноги сломать.

— Нельзя винить себя за несчастный случай.

— Но я все помню. Вернее, помню-то я немного, но это помню. Я так перепугалась. Не знаю, что случилось там, позади… и на лестнице. Помню только жуткую боль и что думать я тогда могла только о бегстве. Я бежала и бежала, а когда добежала до расщелины, то прыгнула — хотя точно знала, что до той стороны не допрыгну.

— Со страху каждый может черт-те-чего понаделать, — резонно заметил Крис.

— Да, но ты торчишь здесь из-за меня.

— Мы оба здесь торчим, — признал он. — Не стану притворяться, что мне это нравится. Никому из нас здесь торчать неохота. Но раз уж ты ранена, я буду рядом, И я не виню тебя в случившемся.

Валья долго не отвечала, а ее плечи слегка подрагивали. Когда она перестала плакать, то громко шмыгнула носом и заглянула Крису в глаза.

— Только здесь мне и хочется быть, — сказала она.

— То есть как? — Крис слегка отстранился, но титанида его удержала.

— А так, что я страшно тебя люблю.

— Не думаю, что ты действительно меня любишь. Валья помотала головой.

— Я знаю, о чем ты. Но это неправда. Я всегда тебя люблю — и когда ты тихий, и когда ты бешеный. У тебя так много лиц. Кажется, только я одна все их и знаю. И все люблю.

— Пара-другая докторов заявляли, что знакомы со всеми моими лицами, — печально отозвался Крис. Когда Валья не ответила, он все-таки отважился на вопрос, который давно боялся задать. — А когда я безумен, я занимаюсь с тобой любовью?

— Да, мы занимаемся любовью в феерическом взрыве чувств. Ты мой мужественный жеребец, а я твоя андрогинная эротоманка. У нас бывает задняя возня и передние совокупления. А еще мы забавляемся по-всякому в середине. Твой пенис…

— Стоп, стоп! Я не просил грязных подробностей.

— Но я не сказала ничего низменного или порнографического, — целомудренно возразила Валья.

— Не пойму… да ты что, целый словарь сожрала? — удивился Крис.

— Ради одного эксперимента я должна знать все английские слова, — ответила титанида.

— Что ты… ладно, потом расскажешь. Я знал, что один раз с тобой любовью занимался. И просто хотел узнать, занимался ли еще.

— Всего двадцать-тридцать оборотов назад.

— А тебя не волнует, что я это делаю только тогда, когда впадаю в безумие?

Валья подумала.

— Честное слово, я долго пыталась понять, что ты имеешь в виду под словом безумие. Порой ты теряешь самоконтроль — вот тоже слово, с которым я намучилась. Тогда у тебя возникают проблемы с женщинами твоей расы, которые не хотят с тобой совокупляться, и со всеми людьми, которые препятствуют твоим желаниям. У меня никаких проблем нет. Когда ты становишься слишком беспокойным, я просто беру тебя за волосы и держу на вытянутой руке. Когда ты немного успокаиваешься, я тебя уговариваю. И ты прекрасно откликаешься на уговоры.

Крис рассмеялся, но смех этот даже для него самого прозвучал неискренне.

— Ты меня изумляешь, — сказал он. — На Земле меня изучали лучшие доктора. И ни черта не могли со мной поделать. Давали какие-то пилюли — только что не бесполезные. Думаю, они бы в восторг пришли, услышав о твоем методе лечения. Берешь за волосы, держишь на вытянутой руке и уговариваешь. Ну просто атас!

— Зато действует, — защищаясь, сказала Валья. — Но, наверное, это может быть эффективно только в том обществе, где все крупнее тебя.

— А мое поведение в такие времена в тупик тебя не ставило? — спросил Крис. — Ведь титаниды друг на друга не набрасываются, не так ли? Полагаю, я должен казаться тебе… ну, неприятен, когда так себя веду. Это очень не по-титанидски.

— Почти все человеческое поведение очень не-титанидское, — сказала Валья. — Когда ты, как ты говоришь, «безумен», то немного агрессивнее обычного. Но ведь тогда усиливаются все твои страсти — и любовь и агрессия.

— Но я не влюблен в тебя, Валья.

— Нет-нет, ты меня любишь. Даже это твое обличье, твое разумное лицо любит меня титанидской любовью — неизменной, но слишком большой, чтобы отдать всю ее кому-то одному. Ты так мне и говорил, когда бывал безумен. Еще ты говорил, что твоя разумная часть этой любви не признает.

— Этот псих тебе лгал!

— Нет, ты не станешь мне лгать.

— Но я здесь как раз потому, чтобы от всей этой дури излечиться! — в растущем отчаянии воскликнул Крис.

— Я знаю, — простонала Валья, опять готовая вот-вот залиться слезами. — Я так боюсь, что Гея тебя излечит и ты уже никогда не узнаешь, как ты меня любишь!

Крису подумалось, что более безумной беседы трудно себе представить. А может, он вообще сумасшедший — все время. Это тоже лежало в пределах возможного. Но ему совсем не хотелось видеть Валью плачущей. Она действительно ему нравилась — и вдруг сопротивление потеряло всякий смысл. Он поцеловал ее. Титанида мгновенно откликнулась, тревожа его своей силой и страстью, затем помедлила и приложила губы к самому его уху.

— Не беспокойся, — сказала она. — Я буду нежной.

Крис улыбнулся.

Хотя это оказалось непросто, со временем ему удалось соорудить перевязь, на которой с удобством могла отдыхать Валья, пока ее ноги восстанавливались. Довольно долго пришлось искать три достаточно длинных и прочных шеста среди чахлых кустарников, которые в пещере сходили за деревья. Когда Крис их нашел, то быстро смастерил высокий треножник. Веревки как раз хватило, чтобы сделать перевязь и обмотать ее ненужной в теплой пещере одеждой. Валья осторожно подтянулась на руках, и Крис просунул ее ноги в петли. С удовлетворенным вздохом титанида устроилась поудобнее. И впоследствии большую часть времени проводила именно так, когда ее передние копыта болтались в нескольких сантиметрах от земли.

Но далеко не все время. В перевязи не получалось заниматься фронтальной любовью, а эта забава быстро сделалась существенной частью их жизни. Вскоре Крис уже недоумевал, как же он так долго без этого обходился, а затем понял, что, конечно же, не обходился — он все время занимался любовью с Вальей. Теперь ему казалось, что, скорее всего, он впал бы в отчаяние, доведись ему заголодать среди такого изобилия. Даже молоко Геи стало лучше на вкус, и Крис считал, что дело тут в его настроении, а не в таковом у Ее Величества.

Валья была совсем непохожа на человеческих женщин. Бесцельно было бы даже пытаться судить, лучше она или хуже, — просто она была другой. Ее переднее влагалище в пределах всех допусков подходило Крису слишком точно, чтобы это можно было считать результатом какого-то невероятного совпадения. При таких мыслях ему почти слышалось, как Гея хихикает. Славную шутку сыграла она с человечеством, устроив все так, чтобы первые же разумные негуманоиды, с которыми земляне встретились, могли играть в те же игры, что и они, и с той же экипировкой. Валья была просторным, сочным игралищем — от кончика ее широкого носа через целые акры крапчатой желтой кожи до мягких подушечек над копытами ее задних ног. Ласки ее рук, тяжесть ее грудей, вкус ее кожи, рта и клитора казались — по большому счету — вполне человеческими. И в то же время титанида была такой непривычной со своими выпуклыми коленями, гладкими и твердыми мышцами спины, бедер и ляжек. А особенно — с ошарашивающим явлением ее пениса, когда тот влажным выскальзывал из складки. Когда же Крис целовал ее в ложбинку меж выразительных ослиных ушей, Валья пахла женщиной.

Поначалу Крис неохотно признавал присутствие большей части ее тела. Пытался притворяться, что титанида существует только от головы до переднего паха и игнорировал все, как ему казалось, сексуальные излишества. Постепенно Валья нежно подвела его к опробованию удивительных возможностей своих остальных двух третей. Отчасти колебание Криса объяснялось тем упорным недомыслием, с которым он боролся, находя его у других, и не понимал, что сам его разделяет: поскольку часть тела Вальи конская, стало быть отчасти она лошадь, а с животными заводить интимную близость не следует. Подобные рассуждения пришлось отбросить. Причем это оказалось на удивление просто и легко. Во многих отношениях в Валье было меньше конского, чем в Крисе обезьяньего. Еще один барьер как бы устанавливался самой Вальей — она была гермафродитом (хотя афрогермодит представлялось более точным определением, ни одно из них не подходило для точного определения титаниды). Крис никогда не страдал гомосексуальностью. Валья же заставила его понять, что, пока он занимается любовью с ней, это и другие подобные слова просто лишены смысла. Она оказалась всем сразу, и не имело значения то, что ее задние половые органы были столь велики. Крис давно понял, что совокупления — лишь малая часть любовных игр.

Титанидские костыли представляли собой длинные, прочные шесты с обитыми тканью полумесяцами на одном конце, чтобы точно подходить к подмышкам — то есть мало чем отличались от типа, тысячелетиями использовавшегося людьми. Крису не составило труда смастерить пару.

Поначалу Валья проходила лишь по пятьдесят метров и отдыхала. Затем одолевала то же расстояние обратно до палатки. Вскоре она почувствовала, что может осилить больше. Тогда Крис свернул палатку и упаковал все себе на горб. Пришлось тяжко, особенно с шестами треножника Вальи для перевязи. Не будь низкой гравитации, никогда б ему на такое не отважиться. Но все равно тяжесть была страшная.

Валья ходила вперевалку, сначала поднимая один костыль, затем другой — и сопровождая все это движениями задних ног. Все это накладывало непривычное напряжение на плечи, человеческую спину, прямой угол позвоночника. Крис понятия не имел, как выглядит скелет титаниды; лишь не сомневался, что ее позвоночный столб должен сильно отличаться от человеческого — иначе как бы она поворачивала голову на 180 градусов и делала другие немыслимые движения, которые ему довелось наблюдать. Тем не менее, сходство тоже было — боли в спине они испытывали почти одинаковые. Под конец каждого дня похода лицо Вальи перекашивалось от страдания. Мышцы на изгибе спины становились как негнущиеся канаты. Массаж не помогал, хотя Крис старался вовсю. В конце концов, чтобы принести титаниде хоть какое-то облегчение, он принимался молотить ее кулаками, словно готовил отбивную.

Постепенно они окрепли, хотя все равно понимали, что легко им не станет. Некоторое время каждый следующий отрезок выходил длиннее предыдущего, пока они не достигли максимума, который Крис оценил в полтора километра. Ежедневно им попадалось множество отметок, сделанных Робин во время ее более раннего прохода. Не было возможности узнать, как давно сделаны эти отметки, и не было времени обсуждать, что они оба на этот счет думают. По всем прикидкам Робин уже давным-давно должна была вернуться с подмогой.

Крис и Валья тащились все дальше и дальше — и с каждым днем у них в головах все яснее вырисовывался один вопрос.

Где же теперь Робин?

ГЛАВА XXXVIII

Бравада

Робин уже давно перестала сомневаться в правоте Криса. Она ее признала. Не следовало ей таскаться по такому месту одной.

Она еще раз попыталась шевельнуть рукой. И на сей раз кое-чего добилась — один палец слегка дернулся, и она почувствовала под ним что-то твердое. Но ее охватил страх: а вдруг окажется, что тело переломано. В таком случае она вечно будет лежать во тьме, и, хотя подавляющая часть этой вечности пройдет в безмятежной нирване, следующие несколько недель станут предельно скверными.

Как странно думать, что меньше года назад ей было девятнадцать. Она не знала страха и тем более не думала, что не далее как завтра может оступиться и пролететь тысячу метров к своей смерти.

Впрочем, у смерти не было основания ждать до завтра. Пока Робин беспомощно здесь лежит, Ночная Птица вполне может подкрасться к ней и… и проделать все то, что она проделывает с беспомощными ведьмами.

Робин снова изо всех сил попыталась повернуть голову. Еще совсем немного — и она ее увидит. Конечно, если, как уже заподозрила Робин, Ночная Птица и впрямь притаилась на том каменном выступе в нескольких метрах над головой. И снова ничего не вышло. Только в глаз, будто жало, вонзилась соленая капелька пота.

Надо свистеть, припомнила девушка. И тут же: чушь и нелепость. Тебе уже девятнадцать лет, скоро двадцать. Ночной Птицы ты не боялась с тех пор, как стукнуло шесть. И все же, будь она способна сморщить губы, защебетала бы как канарейка.

Робин вовсе не была уверена, что далекие звуки, которые стали слышаться вскоре после того, как она ушла от Криса и Вальи, складывались из эха ее собственных шагов, негромких шепотков рассевшихся наверху сиялок, далекого шума падающей воды. А неуверенность всегда позволяет разгуляться воображению. Вот зрелище Ночной Птицы и выпрыгнуло из детских воспоминаний, чтобы визжать и скалиться где-то совсем рядом — но вне поля зрения.

Робин не верила, что это и впрямь Ночная Птица; даже в своем теперешнем состоянии она понимала, что такого существа никогда не было — ни здесь, ни на Земле. Всего лишь страшилка, какие рассказывают друг другу маленькие девочки, — и ничего больше. Но вся каверза насчет Ночной Птицы заключалась в том, что ее никто никогда не видел. Она слетала вниз на крыльях тени и всегда нападала сзади, могла менять форму и размеры, подлаживаясь к любому темному уголку, чтобы с одинаковой легкостью прятаться в мрачной каморке, под кроватью или даже в пыльном углу. И то, что преследовало Робин — если вообще это что-то было, — принадлежало царству грез. Ведь она ничего не видела. Иногда ей казалось, что она слышит отвратительное поскребывание когтей, постукивание жуткого клюва.

Робин знала, что, помимо огурцов, латука и креветок, в пещере есть и другие живые существа, а также различные виды растений. Попадались ей крошечные стеклянные ящерки. Ног у них было от двух до нескольких сотен. Ящерки любили тепло, и, по мере продвижения на запад, их становилось все больше. Вскоре первой утренней заботой стало для Робин вытряхивание из спального мешка всех забравшихся туда стекляшек. Еще были твари, подобные морским звездам, улиткам и устрицам, разнообразные как снежинки. Раз Робин увидела, как сиялку прямо в полете сцапал невидимый летун, а в другой раз нашла нечто, вполне способное быть частью вездесущего тела Геи, лишенной своих каменных одежд. Или с таким же успехом могло быть существо, рядом с которым синий кит показался бы не больше пескаря. Все, что Робин выяснила наверняка, это то, что оно теплое, мясистое и, по счастью, сонное.

А если в пещере, которая на первый взгляд казалась бесконечными километрами голых камней, жили все эти твари, то почему бы там не обитать Ночной Птице?

Робин еще раз попыталась оглянуться через плечо, но на сей раз удалось лишь чуть-чуть приподнять подбородок. Вскоре она уже могла слегка дрыгать ногой. Но еще долго после того, как девушка вновь оказалась способна двигать руками и ногами, она оставалась недвижной как бревно, дожидаясь, пока обретет полный контроль над телом. Ноги ее свисали на метр ниже головы. И прежде чем спуститься по склону, следовало сто раз подумать.

Когда Робин, наконец, двинулась, осторожности ее не было предела. Она отползала назад на локтях, пока не почувствовала, что поверхность выравнивается. Затем, повернувшись, намертво вцепилась в теплый камень. Что за чудесная штука гравитация! Но только когда она придавливает тебя к ровной поверхности, а не грозит сдернуть с ненадежного насеста. Раньше Робин и в голову не приходило задумываться о гравитации как о друге или враге.