Вне закона

Валерий Махов

Вне закона

© Махов В. В., 2011

© DepositPhotos.com / Сергей Буторин / Vladyslav Starozhylov / Katarzyna Mazurowska, обложка, 2011

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2011

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2011

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

* * *

Часть первая

Пролог

На глазах Тумановского изменилась страна. Союз нерушимый вдруг взял и разрушился. То, что раньше казалось надежным, незыблемым, вечным, превратилось в прах и тлен. Какой радостью в детстве была покупка первого черно-белого телевизора «Рекорд-64» в 1966 году! Как радовали развлекательные и политические программы! Ведь до появления в доме телевизора каждый день начинался с боя курантов и гимна, будь он неладен. И только воскресенье начиналось иначе – с музыкальной программы «С добрым утром!». И если имена своих мучителей, ведущих производственной гимнастики, преподавателя Гордеева и пианиста Ларионова, Туман запомнил на всю жизнь, то имена Веры Орловой, Галины Новожиловой, Гуны Голуб и веселого архивариуса из «Доброго утра» из памяти стерлись. И тут телевизор.

Сергей Сергеевич Смирнов. Писатель-фронтовик. Он вел программу «Подвиг». И его за несколько лет сломали.

Вначале он находил героев Отечественной войны, которым по вине «тыловых крыс» не досталось ни орденов, ни медалей, и прямо в студии сообщал, что награда нашла героев. За святые и чистые слезы ветеранов Игорь был благодарен Сергею Сергеевичу Смирнову. Но вдруг он пропал из эфира. А через некоторое время появился снова. Та же студия, та же заставка, тот же Смирнов. Но герои другие. В студии сидели два жирных узбекских хлопкороба, герои соцтруда. И Смирнов, постаревший и погрустневший, рассказывал, что героизм – это не только война, но и мирное строительство. Смотреть на это фарисейство сил не было. И передача вскоре исчезла. Еще был «Клуб кинопутешествий», «Музыкальный киоск» и «Кинопанорама». «Кинопанорама» Алексея Каплера – это отдельная тема.

Алексей Каплер был первым на телевидении, кто оторвал голову от бумажки и обратился к телезрителям как к друзьям. Туман был даже свидетелем одного эфира, когда «ивановские ткачи» в открытом письме упрекали Каплера в том, что он якобы не готовится к встрече с ними, раз не заглядывает в конспект. На что ироничный Каплер сказал: «Ну, представьте себе, что вы пригласили меня в гости, приготовили всякие вкусности, мы по-домашнему расположились в кухне, чтобы поговорить по душам, и тут я достаю заранее приготовленные конспекты и начинаю зачитывать план нашего общения! Поймите, я готовлюсь, но так, чтобы вам было со мной интересно. И для этого необязателен суфляж и шпоры».

На Западе громыхнула сексуально-порнографическая революция, о непроходимости которой все время говорили большевики. Хиппи своими цветочными головами прикрыли землю от войны, а Игорь покупал в электричках у слепых фотографии своих кумиров из «Битлз».

В шестом классе мама приобрела для него магнитофон «Яуза-5»… И понеслось. Пленка «тип 2», «тип 4», «тип 6», «тип 10»… Кто сейчас помнит эту маркировку?! Чтобы иметь хотя бы одну неполноценную запись «битлов», Игорь бился два месяца. Песня называлась «Бебилон». Тогда по телевизору очень модными политическими обозревателями были Валентин Зорин и Борис Шрагин. Они по очереди вели программу «Некоронованные короли Америки». Программа шла каждое последнее воскресенье месяца. Музыкальной заставкой для этой программы была не песня первого советского ВИА «Ярославские робяты», певшего о Ереме, который «стал тонуть, Фому за ногу тянуть», а битловский «Бебилон». Два-три месяца переписки, склейки, монтажа – и полная версия битловской песни готова. Ты герой! Еще были программы питерской студии «Горизонт» из цикла «Каким ты станешь, парень?». Да мало ли, что тогда было. Мало. Смертельно, адски мало!

В школе лицемерия, которую Тумановский закончил с отличием, преподавали такие гиганты этого непростого жанра, как Генрих Боровик. Однажды на одной из встреч пытливый Туман замучил избалованного вниманием и славой модного политического журналиста и публициста вопросами о том, как тот пообщался с Керенским. Фигура Керенского была для Игоря интересной и противоречивой. Автор модного в те времена «Интервью в Буэнос-Айресе» неохотно и утомленно рассказывал, как летел с Керенским из Нью-Йорка в Вашингтон и сидел рядом с ним в самолете. Керенский, естественно, узнал Генриха Боровика и сразу же проявил к нему интерес. «Я прямо видел, как его распирало от желания заговорить со мной. Но о чем я мог с ним говорить?» – всем своим видом намекал Боровик. Наконец Керенский собрался с духом и обратился к советскому публицисту:

– Скажите, а меня в России еще помнят?!

– Конечно, помнят, – успокоил тот престарелого авантюриста и отвернулся. Через несколько дней Боровик узнал о его смерти.

Это была первая версия их встречи. Но каково же было удивление Тумана, когда на нескольких разворотах «Литературной газеты» он прочитал о том, как готовились эти встречи. Встреч, как выяснилось, было несколько… Каким интересным, хотя и своеобразным, оказался одноклассник Ленина! Поэтому на первом демократическом съезде, когда Боровик попробовал, как уж умел, защитить советскую власть плюс электрификацию всей страны, интеллектуал и умничка Карякин двумя снайперскими фразами вернул известного журналиста на грешную землю, слегка уставшую от его фарисейства.

Глава 1

Медовая ночь плавно превратилась в не менее медовый день, а тот, в свою очередь, в такую же медовую неделю.

Антон и Лена были по-настоящему счастливы.

Они любили друг друга. И, казалось, этому не будет конца. Подписав рапорта на отпуск, они после свадьбы, не сказав никому ни слова, забились на дачу Голицыных, отключили телефоны и, как будто в первый и последний раз, наслаждались друг другом.

Молодые, сильные, красивые, видевшие так мало радостного и искреннего в жизни, они жадно познавали друг друга и размыкали объятия только по нужде (поесть, поспать, помыться, пообщаться с биде и т. д.).

Секс-игры, которые они придумывали друг для друга, не имели ничего общего с немецкой порнографией, но, тем не менее, были смелыми, нежными, необычными и какими-то чистыми, что ли.

Антон жмурился от удовольствия и любовался Леной. Все в ней было необычно, загадочно даже после разгадки и прекрасно по-настоящему.

Ни красота огромных аквариумов, ни хриплое потрескивание камина не доставляли ему столько радости, сколько возможность часами смотреть на это стройное, родное, такое желанное и такое совершенное тело.

Любовно ухоженный и необычно подстриженный газон, перламутрово-розовая влажность холодных губ, безумная матовость раскосых, моментально набухающих от любого прикосновения сосков, плоский, потрясающей формы живот с маленькой загадочной впадиной, из которой языку так не хотелось обратно в рот. Когда Лена ложилась на живот, линии спины были настолько совершенны, а ямочки на ягодках, которые какой-то скудоумный лишенец назвал ягодицами, настолько соблазнительны, что, думая о попке в целом, Антон терял рассудок окончательно.

А запах! Так пахнуть, как Лена, могла только Коко Шанель в младенческом возрасте. Смесь парного свежего молока и загадочная терпкость нездешних, неземных парфюмов!

Счастье, почему ты не бесконечно? Все бы ничего, но, изгаляясь над своим безрадостным прошлым и придумывая все новые и новые пиры для души и тела, Лена заказала пиццу и включила на минуту телефон.

Моментально позвонил Кротов.

– Вы что там, молодые, совсем с ума сошли?! Можно быть счастливыми, но нельзя быть безумными! Джульетта, дай трубку Ромео или тому, что от него осталось!

И в эту минуту Лена поняла, что желанная сицилийская пицца превратилась в пуританскую иерусалимскую мацу.

– Антон, это Крот, на, поговори, но сразу предупреждаю, что раньше чем через год я из этой постели не встану!

Антон нехотя взял трубку, в душе проклиная все виды современной связи, кроме безопасного секса.

– Привет, персональный пенсионер районного значения, – не очень радушно поздоровался Антон.

– А вот и не угадал, мой изнывающий половой истомой на законном основании друг! В свете последних решений генерал, узнав о вашей свадьбе, понял, что для розыска вы уже умерли, а для следствия еще не родились. Он постирал все лампасы, ползая на коленях, но все же уговорил меня еще годик послужить. Так что рапортом своим я подтерся и уже неделю обмываю твое освобождение, вашу свадьбу и свое решение. А вы – свиньи, превращающие верного друга в алкоголика.

– Это каким же образом? – возмутился было Антон.

– Он еще, сука, спрашивает! Друзья напиваются вместе. А алкаши – в одиночестве, – с фальшивой тоской заблажил в трубку Крот.

Антон вдруг отчетливо понял, что так просто теперь от Крота не отделаться, и, дабы не быть свиньей, гостеприимно прохрюкал в трубку, чтобы Крот приезжал на дачу.

Надо ли говорить, что уже через пару часов возле дачи вонял и кряхтел дежурный УАЗик.

Смущенная Лена и проклявший свое невольное гостеприимство Антон встречали Дубцова, Костромина и Кротова.

Сержант-водитель отказался и быстро уехал.

Гости достали добытые честным трудом коммерческие закуски и питье.

Все расположились в большой столовой, где гостеприимно горел камин, в больших аквариумах золотые рыбки неторопливо и снобистски поддерживали на очень высоком плаву авторитет и имидж хозяев, которые еще совсем недавно были так счастливы здесь.

В этот вечер все много пили, ели и громко, перебивая друг друга, разговаривали. И как бы ни старались помалкивать о работе, все равно так или иначе к ней возвращались.

Главной темой был маньяк-педофил, за три дня совершивший три нападения на детей. Антон старался не слушать, а Лена, наоборот, была задумчива, сосредоточенна, внимательна. Когда глубокой ночью гости разъехались и Антон снова захотел секса, Лена в первый раз ласково, но настойчиво отказала, сославшись на головную боль.

Ох уж эта женская голова! Она всегда болит как по заказу, не вовремя.

Антон обиделся и заснул, а Лена долго еще лежала, прислушиваясь к его ровному дыханию, и, глядя в потолок, думала о чем-то далеком, своем, страшном.

Глава 2

Ленина стажировка заканчивалась, естественно, назначением в убойный отдел на должность оперуполномоченного. И, к огромному удивлению коллег по работе, Антон, ставший после смерти отца и брата единственным, кроме матери, наследником всех активов в виде движимого и недвижимого и пассивов (в плане репутации), тоже вышел на работу в родной отдел. Мент – это не профессия, это диагноз.

На первом же совещании у Дубцова стало ясно, что все мелко и ничтожно по сравнению с педофилом-маньяком.

Общественное мнение пока удавалось сдерживать, так как убитые дети, мальчики девяти, десяти и одиннадцати лет, оказались беспризорными. Они попрошайничали и были известными токсикоманами. Но от этого их жизни не считались менее ценными. Маньяка нужно было найти и обезвредить.

Дубцов просил оперов напрячь всю свою агентуру, а Лену – хорошо поработать с базой данных, проверить, нет ли там отпечатков пальцев, анализов спермы или слюны педофила.

Антон обзвонил своих верных невидимок и от одного приблатненного рэкетира узнал одну интересную деталь.

Дело в том, что трупы детей обнаружили в подвалах жилых домов. А рэкетир сообщил, что беспризорники говорили, будто перед тем, как пропадали пацаны, там видели ментов, которые якобы проводили облавы на «труболетов».

Антон быстро обзвонил соответствующие службы и выяснил, что в эти дни никаких мероприятий не проводилось. «Так, так, так… Уже теплее», – подумал Антон, постепенно заводясь.

Глава 3

– Елена Сергеевна? – Голос в трубке, мягкий и вкрадчивый, явно принадлежал пожилому человеку. Определитель номера, естественно, не сработал. – Я не ошибся?

– Даже если предположить, что вы не ошиблись, я не верю в любовь с первого звонка. А поскольку вам повезло и ваш номер не высветился, у вас есть шанс выйти из этой истории целым и невредимым. Поэтому забудьте мой телефон, а свои предложения засуньте себе в жопу, если, конечно, ваши геморройные шишки позволят вам эту процедуру.

Закончив свой элегантный словесный спич на этой мажорной ноте, Лена нажала кнопку отбоя и бросила мобилу в шахту бездонной женской сумочки, куда, казалось бы, можно было сбросить молодогвардейцев без ущерба для их здоровья и Лениной репутации.

«Не родись красивой, не водись с болтливой, не возись с сопливой», – пронеслось в Лениной рыжей голове, но тут новый звонок вернул ее к реальности.

Она довольно долго искала телефон, и, пока нашла, звонок умолк. «Видно, не судьба», – подумала Лена. Но судьба в который раз доказала ей, что Судьба!

Звонок прозвучал снова, и взбешенная Лена заорала в трубку не своим, а чужим голосом:

– Тебе что, старый пердун, получать пенсию надоело?! Так я тебя срочно из дома престарелых в хоспис определю! А оттуда не выписывают, оттуда списывают. Потеряйся, мудак, и не звони мне больше!

– Елена Сергеевна, бросьте ваш агрессивный тон, он не очень гармонирует с вашей ангельской внешностью. А увидеться нам все равно придется. Либо вы сами назначите время и место, либо я вызову вас повесткой. Я лицо официальное. Зовут меня Николай Иванович. Фамилия моя Кузнецов. Я начальник одного из отделов СБУ. Речь в нашей беседе пойдет о вас, об Антоне и о вашей другой, не известной пока никому, кроме меня, жизни. Так что выбор за вами. Либо вы назначите место и время, либо я потеряю к вам интерес и отдам материалы в ОСБ.

Глава 4

Сегодня у братвы оказался удачный день. Вернее, день был, как всегда, сонным, а вот вечер – удачным. На этой узкой и длинной улице имени Квитки-Основьяненко ресторанов стояло больше, чем гуляло прохожих. Поэтому попрошайничать беспризорным было и сытно, и кайфово.

Мишка Шнырь, бойкий десятилетний пацан, прозванный так за безотказность в работе, сегодня настрелял больше сорока гривен, плюс в ресторане имени Полиграфа Полиграфовича его за помощь в борьбе с мусором от пуза накормили картошкой с мясом, вкус которого он, честно говоря, стал уже забывать.

Настроение было благостное. Он удобно развалился на старом продавленном матраце, на котором вчера ночью старшаки впятером так и не смогли удовлетворить Элку-Мокрощелку. Сбросив с себя пятого, сонно засопевшего малолетку, она тоскливо осмотрела пустой спящий подвал и пошла склонять к сожительству ГШС-ный наряд. От матраца пахло пороком. Мишка достал пакет, тюбик с клеем и глубоко втянул воздух. В голове закружились цветные картинки калейдоскопа несбыточного.

То Черное море, то синее небо, то экзотические пальмы. Мишка открыл глаза, чтобы еще раз вдохнуть клей «Момент», и в этот самый миг дверь подвала открылась и на пороге появился мент.

Весь кайф сразу же вылетел из головы, и Мишка понял, что это облава и что следующую ночь он проведет в спецприемнике.

Мент схватил Мишку за горло, но не потащил к выходу, а стал медленно душить. Мишка вспомнил все разговоры о маньяке и вместо того, чтобы орать и сопротивляться, двумя руками схватил маньяка за напряженный член и начал доставать его из штанов.

Мишке уже приходилось удовлетворять разных извращенцев и орально, и анально, но в данный момент речь шла не о заработке и даже не о куске хлеба. Речь шла о его жизни. Он достал из штанов огромный возбужденный член и почувствовал, как ослабла хватка на шее. Ни секунды не мешкая, он опустился на колени и начал быстро и умело делать уроду минет. Когда руки маньяка отпустили горло и схватили голову пацана, чтобы поглубже засунуть орудие пытки в детское нутро, Мишка что было сил стиснул зубы на самом конце ненавистного предмета и, почувствовав вначале, как брызнула кровь, а уже потом услышав вопль, метнулся вон из подвала. Он бежал по освещенным вечерним улицам и радовался тому, что жив.

Трое его знакомых беспризорников были изнасилованы и задушены маньяком, а он, Мишка Шнырь, остался целым и невредимым.

Совсем охренели менты. Уже баб им мало. Малолеток трахают и убивают. Надо валить к тетке на юг.

Глава 5

Порфирий позвонил, как всегда, не вовремя. Но Антон уже был на тропе войны, и даже секс, который в семье Голицыных был священной золоторунной коровой, отошел на второй план. Антон крикнул, чтобы Лена ложилась без него, пристегнул шпоры, вкинул в наплечные ножны табельную шпагу и, оседлав горячего немецкого скакуна, поскакал на встречу с осведомителем.

– Добрый вечер, добрый вечер, милейший Антон Януарьевич. Семейная жизнь вам только на пользу. Остепенились, подобрели. Как говорят ваши подопечные: «Если мент счастлив в браке, все дела его в сраке». Простите за язык улицы.

– Надеюсь, вы меня среди ночи подняли из счастливого, как сами сказали, брака не для того, чтобы обсуждать прелести этого института?! – задираясь, спросил Антон.

– Что вы, что вы, уважаемый Антон Януарьевич! Дело чрезвычайной важности и отлагательств не требует. Относил я давеча корреспонденцию в ЛОМ ЮЖД и видел, как менты с поезда одного мальца сняли. Я его потом покормил и разговорил. Прелюбопытную историю, знаете ли, мальчонка рассказал. Его в подвале, где он, с позволения сказать, жил, чуть один мент, я извиняюсь, не задушил. История, знаете ли, с сексуальным душком. Вам бы с ним пообщаться.

– А где же я с ним пообщаюсь?

– Да он у моей сестры на квартире. Она женщина одинокая, встретила его, как сына. Накормила, искупала, и сейчас он спит.

– Так чего же мы ждем, поехали! – нетерпеливо закричал Антон. – А то он, чего доброго, обчистит старушку и деру даст.

– Экий вы, право слово, нетерпеливый, Антон Януарьевич. Да сестрица моя в ВОХРе всю жизнь прослужила. У нее знак «Ворошиловский стрелок» всех степеней и три почетные грамоты за бдительность. Она бы Штирлица разоблачила, а тут какой-то беспризорник. Поехали, убедитесь сами.

Глава 6

Сестра Порфирия действительно была действующей боевой единицей. Будучи на пенсии, она занималась активной общественной работой. Если бы такие вохровцы охраняли закрома Родины, то страна была бы в порядке.

Антон быстро разбудил сытого и чистого пацана и, попросив Порфирия с сестрой удалиться, начал профессионально, сочувственно, психологически правильно расставляя акценты, вытягивать из жертвы сведения о палаче.

– Меня в детстве тоже один раз изнасиловали и избили, но я кирпичом проломил голову тому, кто это сделал, – вдохновенно врал Антон.

– А я этому мусору конец откусил, – похвастался Мишка.

– Да не ври. Не может быть, чтобы ты навсегда ему отомстил!

– Точно отомстил. Полный рот крови был.

– Может, это была не кровь?

– Да что я, кровь от кончи отличить не могу?! Точно кровь!

Затем, постепенно вытащив все приметы и оставив плитку шоколада, Антон быстро уехал.

В машине, по дороге к Порфирию домой, Антон примерял полученные от мальца приметы на всех знакомых ментов, но ни один не подходил. Одно было ясно: оборотень – Антон не сомневался, что маньяк – либо действующий, либо бывший мент, – сам не остановится. И второе. Ментовская форма давала ему преимущество, внушая жертвам доверие и страх. Эх, жаль, что нельзя, как в «Семнадцати мгновениях…», негласно проверить слюну или сперму всех сотрудников управления. Зато через того же Яковцова можно по-тихому проверить все травмпункты и отделения хирургии по поводу специфической «производственной» травмы.

Высадив Порфирия, Антон созвонился с профессором Яковцовым и с еще несколькими местными эскулапами, занимающимися частной практикой.

Результат выскочил на другой день. Один из хирургов сообщил Антону, что его коллега буквально вчера прооперировал бедолагу, которому проститутка в экстазе откусила конец.

Антон поехал в больницу и обнаружил там огромного детину в коматозном состоянии.

Выставив у палаты охрану, Антон отправил на срочную экспертизу анализы Хрякова Петра Ивановича, бывшего сержанта патрульно-постовой службы, уволенного недавно за злоупотребление служебным положением.

Экспресс-анализ показал, что кровь, слюна и сперма, взятые у Хрякова, идентичны тем, что были обнаружены на телах и одежде трех несчастных детей.

Прямо из лаборатории Антон поехал в больницу, но по телефону его вызвал Дубцов и приказал срочно ехать в отдел.

Антон ничего хорошего от этих срочных вызовов не ждал, но, тем не менее, изменил маршрут и поехал в отдел. В отделе шло совещание в присутствии начальников всех служб и самого Потапова. Рядом с ним сидел очень важный чин из управления.

Этот чиновник по кличке Мехлис, Михайлов Михаил Михайлович, оперативной работой никогда не занимался. Всю жизнь продурковал в замполитах. И теперь тоже следил за нравами и наклонностями личного состава.

Распахнув большой красный альбом, он прислушивался к докладам начальников служб и делал у себя какие-то пометки.

Антон извинился и попросил разрешения присут ствовать. Мехлис поднял голову и, обращаясь к Потапову, спросил:

– А почему это звезды розыска так высоко зазвездились, что позволяют себе опаздывать на совещание к руководству?!

Потапов, привыкший задавать вопросы, а не отвечать, нервно заерзал.

– Виноват, товарищ полковник. Но привычка раскрывать преступления, а не протирать галифе в президиумах часто подводит. Вот и сегодня раскрыл очередного маньяка, а на совещание опоздал, – сказал Антон.

– Капитан Голицын, что вы себе позволяете?! Вы как разговариваете со старшим по должности и званию?! Преступления раскрываются всем аппаратом управления, а не одним зарвавшимся хвастуном. Даже буфетчица, кормящая личный состав, вносит свою посильную лепту в процент раскрываемости. Даже уборщица, и та вносит!

– Да, товарищ полковник, только пули летят не в замполитов, не в уборщиц и буфетчиц, а в оперов.

– Ваша нелюбовь к дисциплине и любой идеологии всем хорошо известна. Этот спор бесполезен. Вас уже поздно воспитывать. А вот наказать еще не поздно.

– Впрочем, как и поощрить, – присаживаясь, вполголоса заметил Голицын.

– Разрешите продолжить? – спросил ранее докладывавший Дубцов. – Итак, бывший сотрудник Хряков, нанеся скальпелем несколько ударов сержанту Гусейнову и завладев его табельным оружием, скрылся из больницы.

Антона прошиб холодный пот. Хряков, когда Антон уезжал, был почти в коме. Бредил, бормотал что-то бессвязное.

Вечер, как говорили классики, переставал быть томным. На свободе оставался маньяк-убийца, вооруженный и злой на весь мир.

– Какие меры предприняты для задержания Хрякова? – осведомился Мехлис.

– Возле дома выставлено наружное наблюдение. Во всех местах его возможного появления работает наружка. Всем постам ГАИ и ППС розданы его фотографии и приметы. Все врачи предупреждены об ответственности за недонесение. Сегодня по всем каналам будет показан его портрет с обращением к населению.

– Еще какие соображения?

– Нужно объявить награду за любые сведения о нем. Большую награду. Скажем, сто тысяч гривен, – предложил Кротов.

– А где управление возьмет эти деньги? – спросил Мехлис.

– Обещать – это еще не жениться, – объяснил свое жизненное кредо Кротов.

– Все. Все свободны, – подытожил Потапов. – Дело чести – задержать этого оборотня.

Глава 7

Кузнецовым Николаем Ивановичем оказался пожилой, без определенного возраста и запоминающейся внешности мужчина. На нем был дорогой, сшитый далеко за пределами нашей родины костюм. Манера держаться и разговаривать выдавала в нем человека, много лет привыкшего только приказывать. Прекрасная речь, хорошо поставленный голос – всего этого так не хватало в потомственном аристократе Голицыне…

Они встретились, как старые друзья после долгой разлуки. Лена взяла его под руку, и они сели на электричку. Проехав и поговорив ни о чем три остановки, вышли и пешком направились в элитный дачный поселок.

Дача Николая Ивановича с виду была скромным двухэтажным коттеджем. Но, будучи дорого и богато отделанным внутри, особняк словно возвращал хозяину все недополученные им в электричке уважение и восторг!

Лена устроилась в удобном кресле напротив большого плазменного телевизора и с волнением приготовилась либо к банальному шантажу, либо к комитетской вербовке. Для себя она уже приняла решение и, внутренне успокоившись, большими чистыми глазами смотрела на приговоренного даже с некоторым сочувствием.

– Итак, вербовка или шантаж, уважаемый Николай Иванович? Если вербовка, то ее цель? Если шантаж, то секс или деньги?

– Что вы, что вы, уважаемая Елена Сергеевна! Ни то, ни другое. Дело в том, что я разрабатываю вас уже давно. Знаю историю вашей жизни, историю дневника вашей матушки. И те страшные последствия, которые наступили – а мы все ходим под Богом – для «героев» дневника. Вначале я это делал из чисто профессионального интереса для того, чтобы взять вас с поличным и привязать хоть к одному из эпизодов. Но вы так увлекли меня своей тонкой работой, что я даже залюбовался некоторыми нюансами. Со временем мне в голову пришли определенные мысли, которыми я хочу поделиться с вами. Дело в том, что у меня, как и у вас, обостренное чувство справедливости. И, кроме личных мотивов (об этом после), у меня еще масса причин ненавидеть зло. Но меч в руках слепой и уставшей женщины давно затупился, а на весах правосудия уже много лет взвешиваются не правда и ложь, а количество взяток. При таком качестве правосудия за деньги легко можно оправдать убийцу и маньяка, педофила и людоеда.

– Николай Иванович, я много слышала о так называемой «Белой стреле». Уж не знаю, что вы там обо мне нарыли? Контора глубокого бурения роет, конечно, глубоко, но романтика народного мстителя, этакой Никиты в робингудовских ботфортах, меня не прельщает. Я замужняя женщина. Люблю своего мужа и своих будущих детей. Поэтому, если речь идет о деньгах и сумма приемлема, я согласна. Если речь идет о сексе, то давайте это обсуждать при условии, что секс будет одноразовый и безопасный. А «Белая стрела» или «Красная бригада» меня не интересуют.

– Елена Сергеевна, давайте не будем столь категоричны. Аргументы, которые я приведу в защиту своей позиции, столь убедительны, что вы, как человек умный, примете мое предложение. Ни о каких деньгах речи быть не может, я достаточно обеспеченный человек. Секс – это производное любви, а без нее – это скотство. Я люблю вас, как дочь, – значит, секс исключен. Если вы думаете о последнем доводе королев, давайте обсудим и это. Последний довод королей – это пушки. А королев? Что касается королев, Леночка, то это яд. Если вы намерены поступить со мной так же, как с героями ваших прежних похождений, то выбросьте это из головы. Я подстраховался. И хватит танцев. Я устал. Либо вы говорите «да» и мы продолжаем, либо «нет» – и каждый идет своей дорогой. Времени на раздумья нет. Итак, да или нет?!

– Да!

– Громче!

– Да!

Глава 8

Новый начальник тюрьмы Граченко по кличке Грач, в отличие от своего предшественника Курочки, который по зернышку склевал на говно активы и рассовал по карманам все, что только можно, был человеком осмотрительным и рассудительным. Он не лез в оперские и режимные разборки, а просто назначил операм и режимникам тариф. И если кто-то не укладывался, то наказывал, а если перевыполнял – поощрял. Единственной слабостью Грача были бабы. Но это здоровое увлечение воспринималось скорее как плюс, а не минус. После Курочкиного беспредела произвол Грача был мягким и ненавязчивым. Из трех пресс-хат на каждом корпусе он оставил по одной, да и те были больше страшилками, чем реалиями.

Короче, при Граче тюрьма вздохнула и зажила своей обычной ночной неспокойной жизнью. И вопросы решались, и зеки были довольны.

Только сын Грача, безумно любивший своего отца и во всем бравший с него пример, не обратил внимания на одно странное обстоятельство. Его любимая и обожаемая жена стала как-то странно к нему относиться. Работая в той же системе, что и отец, он, будучи замполитом, все время проводил на зоне и не заметил, как родной отец, бросив мать, стал жить со своей невесткой, его, сына, женой. Когда в один ужасный день сын застал жену в постели отца, он чуть не застрелился, потом чуть не сошел с ума, а позже крепко запил. Но горе было так глубоко, что залить его водкой оказалось невозможно. Бедный парень одним движением перечеркнул свое прошлое, в котором остались и горячо любимая жена, и обожаемый отец.

Вот такие шекспировские страсти кипели на Прохладной Горе.

Глава 9

– Итак, Лена! Вернемся к нашим баранам и их верным и преданным баранессам. Вначале немного о себе. Всю свою жизнь я честно служил системе и горжусь этим. Своей семьи у меня не было, и семью сестры я считал своей семьей. Сестру, ее мужа и моих несовершеннолетних племянника и племянницу зарезали и сожгли. Банда залетных гастролеров-гастарбайтеров. Они работали на соседней даче. А мои их подкармливали. Хозяин соседней дачи задерживал зарплату, они же на Новый год хотели ехать в свою Молдавию. Работодатель уехал за границу, а семья сестры была дома. Муж сестры был известным в городе коммерсантом. Ночью пять молдавских строителей ворвались в дом. Молотками убили мужа моей сестры. Потом на глазах у матери убили сына. Потом, изнасиловав всем сходом тринадцатилетнюю дочь, убили и мать, и дочь. После чего, забрав три тысячи долларов – все, что было в доме, – подожгли дом. Их поймали, они признались только в ограблении, а насилие, убийство и поджог отрицали. Им дали от трех до шести лет.

У меня тяжелое и, главное, неизлечимое заболевание. Мне осталось жить не больше года. Я хочу уйти уверенным, что невинные души моих родных отмщены и спокойны. Кроме того, я хочу, чтобы с лица земли исчезли еще несколько уродов, но об этом в другой раз. Мне понравилось то, с каким изяществом вы избавляли землю от тех, кто причинил вам боль. Самое приятное чувство – не мне вам рассказывать – это ее величество месть. Вот ему, этому чувству, мы и послужим. Я – со своими большими оперативными и финансовыми возможностями, и вы – со своим опытом, умом и красотой.

Глава 10

Николай Иванович Кузнецов сказал Лене только часть правды. Он скрыл от нее, что это он через подставных лиц нанял пятерке убийц и насильников самых дорогих адвокатов и их усилиями практически развалил всю работу следствия. Это он, а точнее, его деньги повлияли на столь гуманный приговор.

Он боялся, что, пока эти уроды будут сидеть, рак уложит его в могилу. А он не мог умереть, не завершив некоторые свои дела.

И Лена в этом плане была для него просто незаменима.

Разрабатывая Лену, он, естественно, присматривался и к Антону. В идеале можно было бы создать что-нибудь наподобие тандема «Бонни и Клайд». Была ли «Белая стрела», не было ли ее, толком так никто и не знал. Но стоило одному грузинскому авторитету сказать на сходке о том, что у генерала Рушайло тоже есть дети, как его тут же убили при выходе из бани. Вот такие «совпадения» бывали в Москве.

В конторе, которой Кузнецов отдал всю жизнь, с незапамятных времен работал отдел зачистки. Опытные ликвидаторы устраняли врагов социализма во всем мире. Одного болгарского диссидента случайно укололи зонтиком на лондонском мосту. Другому, украинскому националисту, подсунули «заряженные» конфеты. Третьему, апологету Октябрьской революции, ледорубом разрубили его гениально-кровавую голову и т. д.

В ремиксе на фильм «Место встречи изменить нельзя», ленте «Ликвидация», маршал Победы Жуков, отлученный Сталиным от большого пирога, на своем маленьком черноморском бисквите – Одессе – решил бороться с преступностью ее же бандитскими методами, попросту отстреливая всех и каждого. С точки зрения ленинско-большевистского учения, методика – «правильная, потому что верная». Ну а то, что под пули ночных стрелков попадали невинные, так это для маршала, привыкшего бросать миллионы на смерть, было сущим пустяком.

Насколько все это соответствовало реальности, неизвестно. Николай Иванович решил действовать тоньше и изящнее. Все силы и средства у него для этого были. Не хватало только верных и преданных помощников. Но с появлением Лены и Антона и эта проблема становилась решаемой. Что ж, цели поставлены, планы намечены. За работу, товарищи!

Глава 11

Один древний дурно воспитанный философ, живший в бочке и бродивший в поисках человека с факелом средь бела дня, как-то умудрился нахамить даже Александру Македонскому. Когда покоритель мира, стоя у скверно пахнущей бочки, сказал философу: «Проси что хочешь!», тот, недолго думая, попросил великого завоевателя отойти и не загораживать ему солнце.

Мудрый завоеватель великодушно простил хамство блаженного философа, дав тем самым повод усомниться, кто из двоих – Диоген, похожий на свихнувшегося Платона, или Македонский – был на самом деле философом.

Так думал Антон, глядя на часы в ожидании Лены.

Последнее время с ней явно что-то происходило. Но вот что? Антон не боялся тупорылых люмпенских измен типа: «Что это за кума, что под кумом не была». Они с Леной, не договариваясь, каждый для себя, решили, что если кто-то что-то захочет, то они это вначале обсудят. А подлостей и вранья не будет.

Он еще раз набрал ее мобильник, но скучный казенный голос вагоновожатого метро сказал: «Обережно, двері зачиняються». То есть «ваш абонент знаходиться поза зоною, зателефонуйте, будь ласка, пізніше!»

«Пізніше буде вже дуже пізно!» – в тон оператору грустно подумал Антон. Господи! Неужели рай только в шалаше? А когда начинается работа, друзья, быт, проблемы, все хорошее быстро заканчивается и снова начинаются будни. Что за чертово колесо обозрения нашей жизни!

В то время, когда рука уже тянулась к табельной бутылке «Стрелецкой», чтобы немедленно застрелиться, в замке заковырялись, заскреблись, закопошились любимые ключи. Дверь тихонечко приоткрылась, и осторожно, воровато, виновато, на цыпочках, не уверенная, что он не спит, Лена прошуршала в ванну, мудро совмещенную с туалетом.

Антон снова закупорил бутылку, вернее, на время поставил ее на предохранитель до выяснения обстоятельств отсутствия фигуранта по делу любви и семейного счастья.

Лена вылетела из интимно-совмещенной комнаты неожиданно и великолепно. Взмахнув руками, оторвавшись от земли и взлетев, она плавно приземлилась в нужном месте и в нужное время.

– Соскучился, мой маленький… Волновался, любимый… Сердился, дурашка, – шептали ее жадные губы. Она змеей сползла вниз и, не переставая шептать глупые, разрывающие мозг слова, стала ласкать предательски тянувшийся ей навстречу член.

Сознание вернулось только утром.

Глава 12

За пару визитов дача Кузнецова стала для Лены уже привычной и знакомой. Они пили на веранде вкусный ароматный чай и неспешно, по-домашнему, обсуждали предстоящее дело.

– Итак, моя прекрасная леди, первая наша совместная акция будет посвящена такому ничтожеству, как Хряк, то есть бывшему сержанту Хрякову. Оперативным путем я вычислил, что это раненое животное сегодня ночью собирается посетить свою бывшую любовницу – вокзальную буфетчицу Галину Ивановну Перебийхвост. Она живет в частном доме на пустыре возле свалки. Место как раз для нашего друга Хряка. Вот, Леночка, адрес, а вот подробный план местности. Машину следует поставить здесь, тогда все будет как на ладони. Рядом – железнодорожный переезд. Поезда грохочут каждые десять-пятнадцать минут. Вам надо поставить машину и открыть капот. Буфетчица заканчивает в 22.00. Значит, Хряк подтянется примерно к 23—24-м. Вот ваш изящный инструмент с глушителем. Его следует оставить на месте события. Только, Леночка, не забудьте о контрольном. Все должно быть на высоком идейном и профессиональном уровне. Как говорит ваш муж Голицын, «зло должно быть наказано»!

– Скажите, Николай Иванович, а ведь Голицын и во сне разговаривает, вы, случайно, не знаете, о чем?

– Нет, Леночка, но когда мой учитель сразу после войны вербовал одну известную советскую кинозвезду, она обескуражила его фразой: «А вы знаете, я не могу работать на органы, я разговариваю во сне и могу все разболтать». Она, в отличие от многих коллег по цеху, не стала стучать, но история с ее неудачной вербовкой стала известной, а фраза – крылатой. Хотя лично для вас на следующую встречу я подготовлю список тем, обсуждаемых Голицыным под воздействием Морфея.

– Спасибо, Николай Иванович, я пошутила. Давайте используем наши оперативные возможности во имя мирных, в смысле, благих, тьфу, черт… ну, в общем… во имя наших общих целей.

– Как скажете, Леночка, как скажете. По Хряку вопросы есть?

– По Хряку – нет. У меня вопрос личный. Наш контракт заканчивается после искоренения нами всей преступности в регионе?!

– Нет, Леночка. Он заканчивается только со смертью одного из участников контракта. Единственный нюанс, на который я хотел обратить ваше внимание, это то, что смерть должна быть естественной. В противном случае последствия могут быть непредсказуемыми. Но мы заболтались. Вам пора. Удачи, прелестница моя. Удачи!

Глава 13

После того памятного посещения могилы матери накануне свадьбы Лена никогда даже в мыслях не позволяла себе вернуться к старому, то есть на тропу войны. Ей очень нравились ее домашний халат, мягкие тапочки, возня у плиты. Придумывание новых блюд было дня нее сродни придумыванию новых поз в постели. Поваренная книга стала для нее своего рода Камасутрой. Они кайфовали с Антоном от своей молодости, своего секса, своей кулинарии, своей квартиры, своих разговоров… Короче, от всего своего – совместного.

Что бы ни затеяла Лена, все приводило Антона в восторг, и наоборот. Одним словом, они любили друг друга. Господи! Какое это счастье!

Но вот появился, словно ядовитый гриб после слепого дождя, Николай Иванович, и это было угрозой для всего того, к чему так тяжело и упорно шла Лена. Она сразу же решила убить Кузнецова, чтобы не стать игрушкой в его руках. Единственное, что не решила еще Лена, это когда и как.

Но непростая жизнь уже научила ее, что нужно просто ждать – и в нужный момент подсказка будет найдена. А пока Лена расположилась на пустыре напротив дома буфетчицы и дурогонки Галины Перебийхвост и, удобно откинувшись на сиденье, попивала из банки пиво и наблюдала за всеми, кто подходил к пустырю и свалке.

Буфетчица появилась в 22.30. Лена узнала ее по огромной копне измученных перекисью волос и тяжелым сумкам, которые были бы, пожалуй, не по плечу и известным одесским амбалам. А вот Галина Ивановна несла шабашку домой легко и уверенно, в сотый раз подтверждая придуманный трудолюбивыми муравьями тезис о том, что «своя ноша не тянет». Она зашла в дом, зажгла свет и бросилась в кухню – очевидно, готовить ужин. Тот, для кого она так вдохновенно старалась, возник неожиданно и совсем не оттуда, откуда ждала его Лена. Он резко открыл дверь ее машины, и Лена боком повалилась в траву.

– Кого пасем? – хрипло выдохнул Хряк.

– Ой, мужчина, как вы меня напугали! Мы с подругой заблудились, и она пошла за подмогой, а я тут сижу и дрожу.

Лена, натурально дрожа, поднялась и потянулась за пивом. Это успокоило Хряка.

– Пивком поделиться? – игриво сказала Лена и со всей дури заехала Хряку между ног.

Он вскрикнул и упал на колени. Лена выстрелила в затылок, а потом сделала контрольный – в анал.

Глава 14

В убойном отделе царило здоровое оживление.

Антон Голицын проставлялся за очередное звание – майор милиции. Как ни старался Мехлис, а все же генерал подписал представление с учетом раскрытия Хрякова.

С утра Антон вместе с Порфирием заскочил к его сестре проведать Мишку, который наотрез отказался ехать в детский дом. А сестра твердо и категорично заявила, что будет заниматься усыновлением.

Мишка сиял, как сапоги у Павла Грачева перед двухнедельной батальонной прогулкой по заповедным местам Ичкерии. Он был счастлив и горд. Счастлив, потому что, кажется, нашел свою настоящую семью, а горд от того, что с ловкостью колобка и жестокостью уличного беспризорника не только ушел от маньяка, но и помог его опознать. А то, что того нашли мертвым на пустыре рядом с помойкой, так это высшая справедливость и есть. Как жил, так и сдох!

Антон пообещал посодействовать с усыновлением и, что греха таить, очень довольный, набрав горячих и холодных напитков, уехал в отдел обмывать очередное звание.

Все заметно нервничали, ожидая Потапова. Дед пришел на пять минут. Поздравил Антона. Поцеловал Лену. Выпил рюмку водки и, попросив Дубцова проследить за порядком, быстро уехал домой – подальше от греха и гусарского разгула. Дубцов, проводив начальство, дал сигнал, и началось… Банды петлюровцев и гайдамаков, замоскворецкие ухари, купцы и бесстрашные питерские кавалергарды с завистью взирали с небес на разгульную удаль правильных и не очень ментов.

Пьянка, начавшаяся в отделе, закончилась глубокой ночью на том пустыре, где нашли мертвого Хряка. Опера сделали чучело маньяка из отобранных у кого-то подушек. Вначале маньяк был расстрелян из табельного оружия. Потом его посадили на осиновый кол и подожгли. И над пылающим чучелом, обнявшись и рыдая нестройными голосами, запели «Гори, гори, моя звезда».

Глава 15

Утром сводку о ночном шабаше на пустыре прочли все. Но поскольку там говорилось о «группе неизвестных, разбежавшихся при появлении милиции», то все спустили на тормозах. Все обо всем знали, но никто никого не сдал.

Дубцов, вначале красный, как переваренный рак, а потом бледный, как спирохета, возбудитель сифилиса, дважды выбегал из кабинета Потапова. После чего уже в отделе, поправившись валерьянкой, сказал, что «в следующий раз даже при получении генеральской звезды все будут по очереди нюхать его, дубцовский, хрен, через его несвежий носовой платок, раз пить ни хрена не умеют!»

Притихшие опера замазывали тональным кремом ушибы, синяки и ссадины, полученные в неравном бою с превосходящими силами патрульно-постовой службы, вызванной на пустырь перепуганными ночной оргией жителями.

Когда страсти немного утихли, Дубцов попросил оперов успокоиться и зачитал ориентировку на двух киллеров, которые должны приехать в город и исполнить один серьезный заказ.

Дело в том, что, когда воюют преступные группировки, тут все более-менее ясно. Понятны их методы и цели. Но когда за бывший гигант тяжелой индустрии воюют бывшие коммунисты с бывшими комсомольцами, все становится непредсказуемым.

Да и слово это модное – «рейдерство» – Дубцов произносил как-то с опаской, как когда-то много лет назад такое же непонятное и загадочное – «рэкет».

– Итак, раненые и контуженые кавалеристы. Садитесь на своих пони и скачите по притонам и блатным хатам. Ройте землю, шмонайте небо, но заезжих исполнителей мне хоть из-под земли, хоть прямо с неба. Свободны, вырожденцы. По пони!

Глава 16

Чип и Дэйл дружили с самого детства. Вместе ходили в школу. Вместе пошли вначале на борьбу, потом на бокс и до ухода в армию уже прилично боксировали на уровне города и области. В военкомате двое веселых, здоровых, спортивных хлопцев без труда попали в одну часть ВДВ.

В армии, стоя спина к спине, дрались против всех дедов отделения, а потом и роты. С первого дня, сломав пару челюстей, они отбили дедам всякую охоту знакомить их со всеми прелестями дедовщины. На них просто махнули рукой, так как знали – тронешь одного, разбираться придется с двумя. Есть такие духи, которых можно убить, но нельзя приручить и выдрессировать.

Так рядовые Чипцов и Дейнеко, отслужив в армии, вернулись домой. А дома их почему-то никто не ждал. Девчонки повыходили замуж. Сверстники ушли в бизнес и коммерцию «по-советски». Не дай бог нормальному бизнесмену узнать, что это такое.

А выглядит такой бизнес, как в известном анекдоте: «Встречаются два солидных бизнесмена в малиновых пиджаках. Один другому говорит:

– Нужен сахар.

– Сколько? – спрашивает другой.

– Десять вагонов, – отвечает первый.

– Есть, – говорит второй, – по цене пять рублей за килограмм. Итого шестьсот тонн.

– Устраивает, – говорит первый. – Завтра встречаемся в сто пудов заключать сделку.

И после того как ударили по рукам, один бежит искать сахар, а другой – деньги».

Чип и Дэйл поняли, что такое кино не для них, и, сломав еще пару челюстей, уехали в Москву искать счастья. Там им повезло. Они попали к серьезному человеку. Он отправил их в какой-то лесной подмосковный лагерь на переподготовку, где их три месяца учили стрелять и взрывать. После чего они стали выполнять заказы на устранение неугодных их шефу людей.

Так прошло несколько лет. Они сколотили приличное состояние и уже стали подумывать о том, чтобы уйти на покой. Но судьба распорядилась по-другому. Правда, они этого пока не знали. Выполняя очередной заказ шефа, Чип и Дэйл спешили своей судьбе на помощь.

Глава 17

Графу Льву Николаевичу Толстому повезло. Ему суждено было заглянуть в зеркало всего одной русской революции, самой бескровной. Бог любил его нежно и забрал семнадцатого года. Но вот что интересно: будучи уже довольно пожилым человеком (графу было под восемьдесят), он в течение одного года переболел малярией, пневмонией и тифом. Дивный набор безобидных заболеваний. Любое из них в начале двадцатого века уложило бы в гроб и автора помоложе. Ан нет. Граф выжил. Чтобы уйти через некоторое время из дома в одном рубище и с вервием груза прожитых лет на вые. И тихо скончаться, то есть упокоиться на неизвестной железнодорожной станции. Не под знаменем, как его герой на Бородинском поле. Не в кругу семьи, как старый граф Безухов, а тихо и странно, улыбнувшись в лицо суете сует, ханжеству и лицемерию. О такой смерти мечтал златокудрый, буйно помешанный на Руси крестьянский сын Сергей Есенин.

Чтоб за все за грехи мои тяжкие,

За неверие в благодать

Положили меня в русской рубашке

Под иконами умирать!

…Сегодня, зная все о своем смертельном диагнозе, Николай Иванович Кузнецов, полковник службы безопасности Украины, уже свыкся с мыслью, что скоро конец. И, думая о милых его сердцу Толстом и Есенине, он завидовал умиротворенности Толстого и смелому порыву Есенина.

Он не боялся смерти. В жизни ему часто приходилось рисковать и собой, и другими. Он не верил в загробную жизнь, но верил в высшую справедливость.

Сам бывший ликвидатор, за годы службы принесший много горя другим и пекущийся об интересах государства, которого давно уже нет, он, лишившись своей родни, в одну ночь стал другим человеком. Как не умер старец Толстой в тот страшный для себя год, пока не нашел мира в своей душе, так и Кузнецов решил не уходить, пока не накажет виновных в смерти родни. А попутно, по мере сил и возможностей, он решил очистить город от прочей нечисти, с которой наш гуманный закон носится, как дурак с колесом от велосипеда. И сегодня, ставя самовар для вечернего ритуального чаепития, он с нетерпением ожидал свою Никиту – Елену Сергеевну Голицыну, красивые руки которой держали на весу весь смысл его оставшейся жизни.

Глава 18

После освобождения и свадьбы Антона и Лены Кротов в корне изменил свое отношение к Голицыну. Раньше он считал его представителем «золотой молодежи»: папа – профессор, мама – проститутка и т. д.

После смерти отца и брата-банкира Антон унаследовал приличное состояние, но работу не бросил. Поэтому, когда Кротову предложили остаться еще на год, ему стало стыдно, он согласился на это предложение.

Остался только ради того, чтобы из молодых оперов подготовить нормальную смену. В прошлые годы в розыск приходили, как правило, люди, отслужившие армию, поработавшие сержантами на земле в ППС и закончившие юридический факультет.

То есть с образованием, с определенным опытом, а главное, по призванию или, как говорят наши неподкупные судьи, по внутреннему убеждению. А сегодня кто попало и откуда попало.

А сколько блатных! Дети бывших и ныне действующих сотрудников. Начитавшись таких проходимцев от литературы, как Даун Дегенератович Шитов с его главным бестселлером «Позор без мозгов», они шли в ППС, чтобы безнаказанно потрошить пьянь, а в розыск – чтобы первыми поиметь с того, кто желал расплатиться за совершенное преступление.

Таким же мажором еще недавно Кротов считал Голицына, но события последних дней переменили его мнение об Антоне.

Они не стали близкими друзьями. Но в момент освобождения Антона Кротов сыграл не последнюю роль. Плюс поведение Антона, то, как он держался в экстремальных условиях, не дав опустить себя, послужило Кротову сигналом для изменения отношения на 180 градусов.

Во многом помогло еще и уважительное отношение Кротова к Лене. Раз она выбрала Антона, значит, это неспроста.

А для Потапова и Дубцова изменение отношений двух ключевых сотрудников отдела было просто подарком судьбы.

То, что не удавалось путем искусной промывки мозгов, путем долгих бесед «за жизнь» со стаканом водки, удалось как-то само по себе, естественно и незаметно. А значит, и уровень раскрываемости повысился на порядок, и обстановка в отделе перестала быть хорошо вспаханным, удобренным, ухоженным минным полем.

Молодое пополнение оперов, глядя на легендарных убойщиков Кротова и Голицына, то есть Шарапова и Жеглова, могло выбирать между хорошим опером и очень хорошим. А пример в нашей жизни дорогого стоит!

Глава 19

Лена появилась, как всегда, в назначенное время.

Кузнецов невольно залюбовался красотой и грацией ее фигуры. Ну а лицо и сезонные веснушки дополняли этот совершенный ансамбль.

– Скажите, Николай Иванович, нам обязательно встречаться здесь?

– А что вас, собственно, не устраивает?

– Меня не устраивают поездки в ближнее зарубежье. Кроме выполнения ваших заказов, у меня есть муж и работа.

– Мне нравится та последовательность, с которой вы перечислили магниты, притягивающие вас к этой жизни, дорогая Леночка. А вы не заметили, что вашему мужу, невзирая на козни полковника Михайлова, было присвоено звание майора?

– Так вот кому мы обязаны своей головокружительной карьерой!

– А вы зря иронизируете, моя прелестница. Будь на моем месте другой человек, то и карьера вашего мужа, и ваша семья распались бы в одночасье. Я изъял ваше досье, и никто, кроме меня, не знает о тех ваших добродетелях, которые сокращают жизнь многим подонкам. Но это не повод лишать меня жизни, если вдруг такой каприз придет в вашу красивую головку.

– Да я и не думала об этом, – не моргнув лукавым глазом, слишком быстро и слишком искренно для того, чтобы это было правдой, пропела рыжая бестия.

– Думали, думали, не врите старику. Но я не боюсь. Я подстраховался. Вам выгоднее, чтобы я умер естественной, своей, так сказать, смертью. Но это все лирика. Давайте о деле. Как прошла ваша встреча с Хряковым? На высоком идейно-воспитательном уровне? Больше насиловать и убивать детей он не будет. Скажите, Лена, а контрольный в анус – это ваше ноу-хау?

– А вам не понравилось?

– Почему не понравилось, очень свежо и оригинально. Ну да черт с ним, с Хряковым, есть дела поважнее. Из Москвы прибыли два серьезных киллера – Чипцов и Дейнеко, под кличками, соответственно, «Чип» и «Дэйл». Они в этот раз спешат на помощь генеральному директору одного большого завода. Я не хочу войны в регионе. Официально на них ничего нет. А по оперативной информации – гора компромата. В этом конверте их фотографии и адрес съемной квартиры. Только, пожалуйста, не забывайте, что времени у нас нет. И будьте осторожны. Они очень опасны. Если вопросов нет, давайте закончим. Я сегодня неважно себя чувствую. Удачи вам, светлячок мой рыжий.

Глава 20

Получив необходимую информацию и оружие, Лена быстро попрощалась и уехала с дачи Кузнецова.

И, странное дело, прислушавшись к своим внутренним ощущениям, она вдруг поняла, что все ярче и четче осознает правоту своего нового принципала. В самом начале их, так сказать, служебного романа Лена продумывала варианты быстрого и изящного устранения Кузнецова, поскольку считала его угрозой для своей семьи. Но чем больше она думала об этом пожилом и таком несчастном человеке, тем больше сомневалась в правильности принятого ею решения.

Приговоренный собственным организмом к смерти, обреченный на скорый и страшный уход, он тем не менее остаток отпущенного ему судьбой времени тратил не на женщин и казино, а на борьбу со злом. Пусть у него были своеобразные представления о добре и зле, но он встал на путь борьбы с нечистью и до последнего вздоха с этого пути не сойдет. «Если бы меня любил водолаз, он бы, наверное, клялся любить до последнего вздоха, – думала Лена. – А если бы пожарник – то с первой искры, от которой разгорится пламя, до последнего, погашенного бытом дымка. А если бы сантехник? О, только не это! Пусть уж лучше Голицын, тем более что у него это здорово получается».

Лена невольно посмотрела в зеркало заднего вида и залюбовалась своей улыбкой.

Когда не улыбаешься специально, а так, идя на поводу у какой-нибудь приятной мысли, улыбка получается свежей, красивой и какой-то по-детски беззащитной. А от этих так называемых спецулыбок, которых в арсенале любой женщины всегда навалом (для начальства, для коллег, для соседей, для приставал и т. д.), порой воротило с души.

Лена подъехала к дому. Вошла и, убедившись, что Антона нет, быстро разделась, приняла душ и улеглась в постель, чтобы проштудировать бумаги и обдумать предстоящую работу.

Глава 21

Вскрыв в указанном месте тайник и забрав закладку, Чип и Дэйл убедились, что за ними никто не следит, и вернулись на квартиру.

Этим вечером должно было состояться собрание трудового коллектива, на котором акционеры могли либо перевыбрать состав учредителей, либо продлить кредит доверия прежнему составу.

Актовый зал заводоуправления находился в административном корпусе, а сам корпус – на территории парка. Лучшее место для выполнения заказа трудно было и выбрать.

Наш город, издавна носивший славу мусорского (читай «красного»), не привык к столичным разборкам и кровавым баням.

Поэтому, зная специфику этого явления, Чип и Дэйл считали задание легкой, поощрительной и хорошо оплачиваемой командировкой.

На квартире они достали пистолеты с глушителями. Протерли все отпечатки пальцев, собрали все необходимое, поместив его в карманах, и покинули съемную квартиру. По времени собрание уже должно было закончиться, так что скоро люди выйдут из здания в парк. Осталось только выбрать удобную лавочку на аллее, чтобы поздравить объект с прибыльным местом.

Но уже у самого входа в парк парни обратили внимание на красивую девушку, которая, сидя на корточках возле некрасивой машины, растерянно смотрела на пробитое колесо «Москвича-2141».

Длинноволосая и длинноногая брюнетка была в такой короткой юбке, что вряд ли кто-нибудь взялся бы определить ее предназначение. Если она что-то скрывала, то это неправда. Если она что-то согревала, то скорее наоборот. В общем, это была не юбка, а тоненький поясок от случайно утерянной набедренной повязки.

– Вам помочь? – невольно вырвалось у Дэйла.

– Ой, мальчики, взяла без спроса у папы машину и вляпалась… Помогите.

– А что нам за это будет? – поинтересовался Чип, склонившись над открытым багажником.

– Ничего страшного…

И это было последнее, что услышали киллеры в своей недолгой и никчемной жизни.

Глава 22

Заседание координационного Совета по борьбе с коррупцией и организованной преступностью при президенте было жарким. Дело в том, что заседание было как бы увертюрой перед другим, не менее важным сборищем, расширенной коллегией МВД с участием членов Совета безопасности и всех силовых структур страны. Президент, обычно спокойный и рассудительный, с повадками колхозного бухгалтера и менторским тоном сельского учителя, в этот раз был раздражен и криклив. Очевидно, имиджмейкеры запоздало посоветовали ему стиль «сильной руки», отца нации – строгого, но справедливого. Этому очень поспособствовал один молодой, с красивой плешью на умной голове политик, которого в кулуарах возглавляемой им организации прозвали «киндер-сюрпризом» и которого страшно обидели работники милиции. Накануне его не пропустил на дороге автомобиль старшего офицера ГАИ. А поскольку и до этого с ГАИ были серьезные проблемы, глава президентской администрации, темно-серый кардинал государственной внешней и внутренней политики, глаза, уши и прочие органы слежения и обоняния президента, решил устроить гаишникам пуб личную порку, а заодно напомнить, кто в доме хозяин.

И самое противное, что ругали гаишников не за взятки и поборы, не за качество наших несчастных дорог, а за то, что один зарвавшийся гаишник осмелился выписать штраф инфанту Андрею, а другой из пяти пальцев на руке выбрал для общения с вип-персоной средний.

В общем, в очередной раз насмешив мир, все закончилось быстро, весело и без потерь. Подполковника выгнали, элитное подразделение расформировали, начальника департамента отстранили…

Не зная, как такие действия могут повлиять на борьбу с коррупцией и преступностью, Кузнецов загрустил еще больше и еще сильнее уверовал в правильность избранного пути.

Черт побери, а ведь правы были старые большевики, которые пели: «Никто не даст нам избавленья: ни Бог, ни царь и не герой. Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой. Это есть наш последний и решительный бой!..»

Глава 23

Новый начальник УВД области был из другого региона. Вместо того чтобы, опираясь на старые местные кадры и окинув незамыленным глазом окрестности, с головой уйти в работу, он стал перетягивать свою команду. Естественно, начались интриги, мышиная возня, дворцовые перевороты.

Райотделы были на казарменном положении, отпуска и выходные отменили.

Полковник Потапов слег и взял больничный. Поговаривали о его скорой отставке, что тоже вдохновения не добавляло. Молодые опера, как говорил Костромин, «фишку не рубили», а «старики» просто валились с ног.

Темой сегодняшнего оперативного совещания было загадочное убийство двух киллеров-гастролеров. Дело в том, что преступник (или преступница) был одет в черный парик и большие затемненные очки. Эти вещи обнаружили неподалеку от места преступления.

Все бы ничего, но эти модные аксессуары были на опустившейся бомжихе, которая нашла их, по ее словам, на помойке. А трупы киллеров нашли возле угнанного накануне убийства автомобиля «Москвич-2141», принадлежавшего местному участковому. Один из киллеров лежал возле автомобиля, а другой наполовину в багажнике. Убиты они были тоже профессиональными киллерами, так как ни одной улики или отпечатков пальцев ни в похищенной машине, ни на месте преступления криминалисты не нашли.

Всегда внимательная и собранная Лена на этом совещании была рассеянной и пассивной. Один раз Дубцов даже сделал ей замечание, что больно ударило по самолюбию Антона, а на Лену почему-то не произвело никакого впечатления.

Когда у Лены вдруг громко зазвонил телефон, Дубцов вспыхнул и заорал:

– Вам что, Голицына, не интересно?

– Отчего же, интересно. Только из своего маленького жизненного опыта берусь предположить, что те киллеры, которые убили наших, уже либо тоже в сырой земле, либо на солнечном берегу какого-нибудь теплого моря зарыли свои синие татуированные тела в песок и, потягивая текилу, посмеиваются над нами.

– С таким настроением, Елена Сергеевна, нужно не на оперативках сидеть, а рапорт об увольнении писать.

– Никаких проблем, – звонко парировала Лена.

В наступившей гробовой тишине она быстро написала рапорт и, хлопнув дверью, вышла из кабинета.

Глава 24

С самого раннего детства Володя Быков вел здоровый образ жизни. Пытливый мальчишеский ум всегда помогал найти золотую середину и принять правильное решение.

С детства занимаясь такими силовыми видами спорта, как тяжелая атлетика, борьба, бокс, Володя не был фанатом. Он не пытался добиться каких-либо выдающихся результатов, а занимался и тренировался как бы для себя. Ему было плевать на знамена спортивного общества и престиж команды. Он всегда был крепким, стабильным середнячком. После тренировок парень не шлялся по улицам, оттачивая удары на пьяницах и случайных прохожих, как это делали его друзья по команде, а брал очередную увлекательную книгу и, запершись в своей комнате, запойно читал.

Он очень любил приключения и детективы.

И с самых ранних заусениц ненавидел фантастику. Он не мог изначально настраивать свой мозг на вранье.

Итак, спорт и литература сделали из пытливого мальчика гармоничного юношу, а из юноши – красивого, умного, непьющего и некурящего мужика, презирающего любой вид кайфа, кроме одного. Владимир Владимирович Быков очень любил женщин. Казалось бы, что в этом такого? Любой нормальный мужик слаб на это канальство. Ан нет. Володя Быков возвел ухаживание и добычу в ранг искусства. Каждая новая победа была праздником его души и тела, а каждое новое поражение – поводом для грусти и тоски. Отслужив в армии, он пошел сержантом в милицию с перспективой поступления на юридический факультет.

Попытка поступления на юрфак закончилась факом, а долго лазить у пьяниц по карманам он не смог.

Уйдя из милиции, Быков устроился инкассатором и был на хорошем счету у своего начальства. С товарищами по работе умел ладить без панибратства и, в отличие от них, работу свою любил. А вскоре сбылась главная мечта его жизни – он стал надомником. То есть он разработал схему, при которой мог выполнять часть своей работы дома.

Подобрав пару законченных отморозков, он воплотил свой план в жизнь. Если не вдаваться в подробности, то в ее основе лежал единственно правильный, по мнению Володи, принцип: пленных не брать!

Глава 25

– Это твое окончательное решение? – спросил Антон.

– Да, милый. Я женщиной себя чувствую только с тобой и только ночью.

– А как ты себе представляешь наше будущее?

– А я никогда не связывала наше будущее с работой. Я немного отдохну от этой грязи. Заметь, не отмоюсь, а отдохну. После чего придам этой грязи, раз мы связали с ней жизнь, лечебный характер. То есть открою адвокатскую контору и начну самостоятельную частную практику.

– Лена, не дури. Что это за семейный бизнес? Я буду сажать, а ты – отмазывать?

– Фу, Антон. Что за манеры? Ты будешь выполнять свою работу, а я – свою. Ты же воюешь за справедливость. А я буду защищать тех, кто в этом нуждается. И вообще, о чем мы спорим? Ты не видишь меня в другой профессии? В институте я отлично владела теорией юриспруденции. Теперь знакома и с азами практики. Ну а жизнь… она сама подскажет дальнейший расклад. И потом, я не припомню, чтобы мы в постели обсуждали быт.

– Это не быт, это жизнь. – Обняв Лену, Антон глубоко вздохнул.

– По-моему, ты пресытился, – игриво улыбнулась Лена.

– По-моему, ты бредишь! – испуганно закричал Антон, увлекая ее на себя.

После короткого, неравного и, как всегда, решительного боя, в котором выигрывал тот, кто меньше всего думал о победе, Антон, лежа на спине с закрытыми глазами, с улыбкой вспоминал классику из «Белого солнца пустыни»: «Хороший дом, красивая жена, что еще нужно, чтобы встретить счастливую старость…»

Как можно пресытиться счастьем любить, обладать, верить, ждать, надеяться, что снова будешь любить и обладать? Да пошло оно все к…

«Пусть смерть! Джульетта хочет так».

Глава 26

Лена застала Кузнецова после химиотерапии. Он был под капельницей, бледное лицо приобрело какой-то непривычный сероватый оттенок. Сестра, дежурившая у него на даче, оставила их одних.

– Простите, моя прелестница, мой внешний вид, но по всем приметам времени нам остается мало. Поэтому, оставив сочувственный взгляд и негармонирующий с ним бодрый голос, приступим к делу. Мне очень понравилась ваша проделка с «Москвичом» участкового. Бедного служаку чуть кондратий не хватил, когда его пальцы стали катать на экспертизу, а из лысины дергать остатки волос.

Кузнецов громко рассмеялся, потом долго кашлял и, наконец, продолжил:

– Участились случаи нападения на инкассаторов. Бандиты не оставляют свидетелей. Действуют нагло, дерзко и пока безнаказанно. Но это мое, так сказать, политическое завещание. Найди этих выродков, Лена, и убей! А пока – вот конверт. В нем досье и фото моих кровников. Тех, кто отравил жизнь и мне, и тебе. Двое освобождаются завтра. Остальные – через год. То, что произойдет через год, – это уже груз твоей совести. А вот эти завтра должны быть убиты. У меня все меньше и меньше сил. Я физически ощущаю, как из меня уходит жизнь. На плаву меня держат только злость и месть. В досье все данные. Оружие в этом дипломате.

– Николай Иванович, не волнуйтесь. Я уже вошла в ритм. Мы в одной связке. Я даже с работы уволилась, чтобы заниматься нашими делами.

На лице Кузнецова мелькнула слабая, добрая улыбка. Он закрыл глаза, положил свою руку поверх Лениной и тихо произнес:

– Все, беги, мое последнее чудо. Моя надежда и мой стимул. Беги и возвращайся поскорее.

– Только вы меня обязательно дождитесь.

– А если не дождусь, ты что, расстроишься?

Лена быстро выдернула руку и зло сказала:

– Если не дождетесь, я кое на каком камне напишу: «Фуфлыжник».

Глава 27

Быков нашел братьев Одинцовых случайно. Один раз на тренировке он спарринговал со старшим братом, толком даже не зная, как его зовут. Просто они были почти одного роста и веса, и тренер поставил их в пару побоксировать чуть-чуть. Одинцов-старший для Быкова был легкой добычей, поэтому Быков боксировал легко, даже с некоторой ленцой. А вот Одинцов завелся и все намеревался пробить соперника всерьез. В конце концов Быкову надоело бегать по рингу от сопливого новичка, и он правым снизу послал того в нокдаун.

Нокдаун был такой глубокий, что тренер не стал считать, а сразу остановил бой и начал орать на Быкова, что это не гладиаторские бои, а простая тренировка боксеров-любителей, что в следующий раз он просто выгонит Быкова из секции. Быков обиделся и ушел в раздевалку. Приняв душ, он завернулся в полотенце и распахнул свой шкафчик, чтобы одеться, но там его уже поджидал Одинцов.

– Ринг – это не улица. На улице я тебя сделаю! – процедил он сквозь зубы. Быкову не хотелось заводиться, и он дружелюбно ответил:

– Конечно, сделаешь!

И в этот самый момент получил такую увесистую оплеуху от неожиданно подкравшегося сбоку Одинцова-младшего, что еле устоял на ногах.

Возмущенный такой наглостью и вероломством, Владимир бросился на врагов, и через несколько секунд оба Одинцова уже валялись на полу. На шум прибежали тренер и вахтер. Естественно, все трое моментально вылетели из секции.

Быков подождал братьев на улице, но не с целью продолжить драку, тут все было понятно, а чтобы сделать им «предложение, от которого они бы не смогли отказаться».

И здесь он ничем не рисковал: если бы Одинцовы отказались, он свел бы разговор на шутку-проверку. Но братья на удивление быстро, ни секунды не раздумывая, сказали «да».

И на первом же деле – нападении на воинскую часть и убийстве часового солдата – проявили себя с самой лучшей стороны. Солдату перерезал горло старший, а ноги держал младший.

Глава 28

Преступный мир города был не на шутку взволнован.

Смутные времена наступили для рисковых парней.

Город, где много лет назад все уже было поделено, вдруг стало трясти и накрывать волнами кровавых и непонятных тем.

Во-первых, отморозки – то ли свои, то ли гастрольные – практически в одно и то же время несколько раз подряд совершили налеты на инкассаторов. И все бы ничего, ведь деньги – бумага. Но каждый раз гибли люди. Раненых добивали. Жестоко, глупо, безжалостно. Впрочем, не так глупо, как кажется на первый взгляд. Свидетелей-то как раз и не было!

Во-вторых, какой-то выживший из ума джеко-потрошиловский стрелок направо и налево стал мочить разных уродов. Маньяка Хрякова, например, а затем двух московских суперкиллеров. Причем, московские профи были далеко не из подарочного магазина. Ни ментов, ни конкурентов близко к себе не подпускали. А тут вдруг раз, и один – в багажник, другой – в дождевую лужу на асфальте. И у каждого контрольный сквозняк в бестолковке. Вот дела!

И, как всегда в таких случаях, опять пошли разговоры о пресловутой «Белой стреле» и т. д.

А поскольку смена руководства УВД порядка в городе не добавила, так как у ментов тоже начались свои разборки и передел сфер влияния, преступный мир города несколько погрустнел. Люди здесь были сплошь пожилые и солидные, всем им было что терять, кроме рыжих цепей, и они быстро договорились о координации и взаимодействии на момент внезапно возникшего кровавого кризиса. Когда-то, не так и давно, обращаясь с трибуны XXVI съезда партии к стране, Генеральный секретарь Л. И. Брежнев сказал: «Все, что завоевано народом, должно быть надежно защищено». Так вот, следуя этому мудрому постулату, братве было что защищать. Свои завоевания и достижения никто просто так отдавать не собирался.

Глава 29

Яркий солнечный день томил и склонял организм к преступным мыслям о том, чтобы бросить все и уехать отдыхать на природу. И там, в лесу, у чистой и прохладной воды, после того, как попробуешь мясо, пропахшее дымом костра, и выпьешь сладковатой русской водки, и происходит слияние с природой, которого в городской суете и спешке, в серости и гари выхлопных газов просто не замечаешь.

В такой волшебный весенний день двери городского СИЗО слегка приоткрылись, и на улицу вышли два высоких парня молдавской наружности. Их никто не встречал, так как родина была далеко, а неожиданное освобождение воспринималось ими как чудо. Два года проведя под следствием и под судом в условиях закрытой тюремной системы, молдавские мародеры расслабились и зажмурились от удовольствия.

– Добрый день, мальчики! – Голос принадлежал высокой длинноногой блондинке. – Вы Миша и Паша?

– Да.

– Меня прислал ваш адвокат Ефим Ильич. Он попросил встретить вас, покормить и отвезти к нему.

Миша и Паша были растеряны и счастливы. Чтобы добраться до своей исторической родины, они планировали подломить пару ларьков, а тут такая удача. Да и блондинка-секретутка улыбалась так обещающе (или это после двух лет тюрьмы казалось?), что пацаны, жмурясь от яркого солнца, мурлыкали себе под нос песни из репертуара Софии Ротару.

Спустившись на дорогу к машине Ольги, так звали секретаршу адвоката, они удобно расположились на заднем сиденье красивого фирменного автомобиля и, задымив длинными черными сигаретами, только теперь осознали, что впереди долгая и счастливая жизнь и что теперь весь мир будет принадлежать только им.

– Скажите, Оля, а подруга у вас есть? – сгоняя дым в тугие сизые кольца, поинтересовался Миша.

– Для вас или для вашего друга? – спросила Оля.

– Конечно, для друга, – глядя ей в глаза через зеркало заднего вида, ответил тупорылый гоблин.

– Да вы сначала поешьте, отмойтесь, отдышитесь, узнайте у адвоката, во что обошелся ваш приговор и освобождение, а потом уже о глупостях думайте.

Молдаване вмиг погрустнели и за всю дорогу не проронили ни слова.

Уже затемно, плотно поев в дорогом кафе, они добрались до загородного дома адвоката. Оля ушла предупредить хозяина, а они остались в машине в ожидании, когда их позовут в дом.

Глава 30

– Как хорошо вы сегодня выглядите, – сказала Лена, глядя на улыбающегося Кузнецова.

– Я же не хочу, чтобы мои надгробные камни украшали неформальные надписи. А я вас так быстро не ждал, – еле сдерживая тревогу, заметил больной.

Кивком отпустив сестру, он весь превратился в слух. Но Лена молчала и большими горящими глазами озорно смотрела на своего бледного визави.

– Не умерщвляйте меня искусственно, – взмолился Кузнецов. – Расскажите поподробнее, почему сорвалось?!

– А ничего, собственно, и не сорвалось. Все, в общем-то, продолжается. Просто вчера я испугалась, что вижу вас в последний раз, и мне захотелось сделать для вас приятный сюрприз.

И уже без пауз, так как Кузнецов побледнел еще больше, Лена скороговоркой выпалила:

– Я представилась им секретаршей Воланда и привезла их к нему на дачу, где он должен решить их дальнейшую судьбу.

Кузнецов стал преображаться на глазах, от прежней бледности не осталось и следа. Лицо его порозовело. Он встал, поправил халат и, быстро подойдя к Лене, порывисто и неловко обнял ее. Сквозь тонкий шелк халата Лена почувствовала, как горячо его тело.

– Это, конечно, нарушение всех оперативно-конспиративных норм. Но вы даже не представляете, как я вам благодарен. Как мало я все-таки разбираюсь в человеческой душе! Мне всегда казалось, что вы глубоко вздохнете, когда я умру, и закажете благодарственный молебен по случаю избавления от такой напасти.

– Что вы, Николай Иванович! Вы мне стали как отец. Вы наполнили мою жизнь таким смыслом, что вчера, увидев ваше состояние, я по-настоящему испугалась! Чем больше мы с вами уничтожим этих гнид и опарышей, тем меньше в нашем городе останется говна.

– Ну все, все, – сказал Кузнецов, вытирая ладонью слезы на Лениной щеке. – Я сейчас отпущу сестру, а ты заезжай машиной во двор и веди этих красавцев в гараж, там накроешь им стол и выпей с ними чего-нибудь. Я скоро подойду.

Лена вернулась к машине и въехала во двор. Гастарбайтеры уже успели вздремнуть. Лена предложила им пройти в гараж, где можно посидеть, выпить и подождать Воланда, который вот-вот освободится от клиента.

Они зашли в большой подземный железобетонный бункер, который назвать гаражом мог только тот, кто никогда не был в ставке Гитлера. В конце бункера распахнулась просторная, хорошо освещенная комната с удобной мягкой мебелью и большим холодильником-баром.

Лена разлила в высокие бокалы напитки, забросила ногу на ногу и стала листать журнал. Завороженные кролики удобно сели напротив удава, вернее удавки.

Глава 31

Долго работая в системе инкассации, Быков знал всю ее специфику, тонкости и сложности. И какой смысл идти на эту работу, если не для того чтобы грабить инкассаторов? Статус не определен. Мент не мент. Вооружен, но не очень опасен. Везешь бочку меда, а получаешь кусочек рафинада. Да и то иногда с большими задержками. Склонив братьев Одинцовых к идее грабить своих коллег, он поставил только условие: полнейшая дисциплина и никакой самодеятельности.

Все ранее были не судимы. Все, кроме Быкова, имели семьи, числились уважаемыми и достойными членами своих коллективов. Шансов сгореть было мало, если только соблюдать главное правило игры: пленных не брать.

После нескольких удачных нападений бандиты окончательно уверовали в то, что они супермены и что их вожак – гений. А все было просто. Нападения совершались не чаще одного раза в год. Примерно в одно и то же время. Всех инкассаторов убивали, свидетелей не оставляли. И даже если кто-нибудь что-нибудь и видел, то и в страшном сне, за все инкассаторские сумки мира он не пойдет в милицию. Видеть, как в твоем городе, где даже из рогатки никто не стреляет, средь бела дня вооруженные до ноздрей люди расстреливают живых и тоже вооруженных людей, – это, согласитесь, зрелище не для обывательских глаз.

Особенно страшно, когда медленно и спокойно, не торопясь, эти вооруженные нелюди ходят между телами и в упор добивают раненых. Были свидетели, которые заметили проезжавшую в это время машину ГАИ и резко прибавившую скорость, чтобы случайно не попасть под неразборчивую пулю. Но их показания куда-то исчезли, да и сами они пропали…

Денег, взятых Быковым и его бандой, налетчикам хватало на год. Как только они заканчивались, тут же планировалось и тщательно разрабатывалось новое нападение.

Схема одна, почерк один, оружие одно, вот только раскрыть эту серию никак не удавалось. Дело было на самых высоких контролях, и пару раз высокопоставленные брехуны уверенно рапортовали о задержании бандитов, однако потом уверенность сменилась растерянностью, а растерянность – жалостью к тем беспомощным ничтожествам, которые никаких чувств, кроме уважения, казалось бы, и вызывать-то не должны!

А все было весьма просто. Только нужно пошевелить жирными, прокопченными и прошашлыченными извилинами тому, кому это положено. Делает это тот, кто все точно знает, причем не какой-то залетный, а в доску и гвозди свой. Иначе кто бы подпустил его к себе так близко? Кто?!

Глава 32

«…Вот где она сейчас?! Где можно шляться с выключенным телефоном в 22 часа 30 минут?» – думал Антон, большим арестантским шагом в сотый раз меряя периметр квартиры. Нормальный человек мог бы позвонить ее приятельнице, близкой подруге или родне. У этой же половой попрошайки нет ни родных, ни близких, ни подруг. Звонить Кротову или Костромину – себя позорить.

Остается только сидеть и терпеливо ждать, пока это стихийное бедствие пройдет и наконец для него настанет рай, пусть и совсем ненадолго. Антон был не рад ни полному холодильнику, ни вкусному ужину, ни записке интимного содержания, адресованной одному несчастному лоху!

С этим надо кончать. Делить им нечего, у нее своя квартира, у него своя. У нее своя машина, у него своя. Детей, слава Богу, нет! Так что же тянуть? Ждать, когда страсть, притворившаяся любовью, перейдет в дурную привычку? А почему в дурную? Возможно, в умную. Привычка целовать любимую с утра – умная? Привычка отдавать долги – умная? Привычка помогать друзьям – умная?

Да, да, да!

А вот любить кого-то больше, чем себя, – привычка дурная!

И от этой привычки надо избавляться.

Антон прошел еще несколько километров по комнате и еще раз набрал Ленин номер. Но связи с телефоном абонента опять не было. «А чтоб ты скисла и завонялась!» – вырвался у Антона крик.

Он остановился, глянул на себя в зеркало, потом снова на часы и открыл бар. Достав коньяк, он плеснул больше половины стакана и одним глотком впустил в себя известное русское решение всех вопросов и проблем!

И сразу же стало легче. С теплом и расслабоном армянской пятизвездочной рапсодии пришли спокойствие и умиротворенность. Он плеснул еще, залпом, не грея теплом руки, не чувствуя вкуса, выпил и сразу же провалился в сон.

Проснулся Антон от яркого солнечного света. Лена лежала рядом. Длинные рыжие, вьющиеся от природы локоны игриво поджигали подушку и щекотали кончик носа. Хотелось чихнуть, но он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть этот великий миг радостного пробуждения. Она всегда просыпалась с улыбкой. Как все мелко и ничтожно по сравнению с этой улыбкой! Брависсимо, и пусть весь мир подождет.

Глава 33

Миша с Пашей не успели допить и насладиться зрелищем Олиных ног. Предвкушая скорую развязку, то есть тот долгожданный миг, когда эта белая короткая юбка флагом сдавшегося гарнизона беспомощно повиснет на спинке стула, а эти ноги, загадочно сплетенные, раздвинутся наконец, они так и не узнали, что такое «пир победителей». Правда, они не сразу среагировали на шаги и властный голос хозяина подземелья:

– Ну-ка, быдло, раком в бетон или стреляю!

Прямо напротив них в строгом черном костюме, словно призрак, стоял тот, кого меньше всего хотели видеть бандиты. Это был брат той бабы, семью которой они вырезали два года назад. Они видели его один раз на суде и знали, что он большая шишка в СБУ. Миша первый пришел в себя и попробовал рвануться вперед. Выстрела он почти не услышал, так как пистолеты были с глушителями, но по тому, как жарко у правого виска просвистела пуля и грохнулась за спиной в стену, он сразу понял, что вторая снесет ему полголовы. Он упал на бетонный пол как подкошенный и прикрыл голову руками. Паша же, наоборот, застыл на месте, как памятник неизвестному гастарбайтеру, и, кажется, впал в транс.

Лена же продолжала сидеть и с настоящим интересом листала журнал. И эта ее невозмутимость стала для бандитов самым страшным приговором. Глядя на ее непробиваемое спокойствие, они поняли, что с ними не шутят.

– Лена, примерьте на них браслеты. Вдруг размер совпадет?

Лена грациозно встала, взяла из рук Кузнецова две пары наручников и украсила ими руки парализованных бандитов. Кузнецов рассадил их в кресла, и все словно бы вернулось на полчаса назад. Только от вальяжности и самоуверенности уродов не осталось и следа. На их лицах был даже не страх, а животный ужас.

– Успокойтесь, друзья мои, – ровным голосом произнес Кузнецов. – Нам нужно многое обсудить. Собственно, тема у нас одна. Вы сейчас громко, членораздельно рассказываете мне на камеру все подробности той чудной для вас и страшной для моей семьи ночи. Хочу сразу предупредить, я знаю все подробности, так как провел собственное расследование. Рассказывайте не только о себе, но и о троих своих друзьях. Запомните: как только услышу вранье, последует первый выстрел в коленку. Второй – в голову. Все понятно?! Тогда начали. Вопросов будет мало. Кто где стоял. Кого, как и чем убивали, где спрятали ножи и молотки. Приз за правду – жизнь. Итак, вперед!

Лена включила камеру и отошла, предоставив Кузнецову возможность выпить до капли всю эту горько-сладкую чашу.

Кузнецов спокойным голосом задавал вопросы, и постепенно, шаг за шагом, перед глазами Лены встала картина той страшной ночи.

Вначале молдаване ломились на дачу своего работодателя. Но охрана сказала, что хозяева уехали за границу и будут только после Рождества. После этого, покурив хорошей травы и опрокинув по стакану водки, бригада дружно постучалась на дачу сестры Кузнецова.

– Почему именно туда?

– Ну, во-первых, они нас часто грели продуктами и курехой. Во-вторых, у них во всех окнах горел свет и громко играла музыка. А в-третьих, хозяин был крутым коммерсом, а значит, и деньги у него водились. Дверь открыл сам хозяин. Мы поздравили его с праздником и напросились погреться. Он сам предложил нам денег на дорогу, но Василий, наш бригадир, увидев большой пресс, ударил его молотком по голове и забрал весь кошелек. Потом в кухню забежал сын хозяина. Его схватил Миша, а я ударил молотком, чтобы не кричал. После этого мы открыли холодильник и достали водку. Мы с Пашей и Василием пошли по хате искать остальных, а Колька и второй Мишка остались в кухне. В большой комнате сидели ваша сестра и ее дочь, они смотрели телевизор. Ваша сестра стала кричать, чтобы мы убирались, и звать мужа на помощь. Мы уже были сильно угашенные и плохо соображали, что делаем…

– Так что, освежить вам память? – по-прежнему спокойным и оттого зловещим голосом спросил Кузнецов.

– Нет, нет, мы все помним. Я сел на диван возле вашей племянницы, а Василий и Паша схватили вашу сестру и оттрахали ее.

– А она не сопротивлялась?!

– Нет. Я достал нож и сказал, что перережу горло ее дочери, если она будет плохо обслуживать пацанов.

– И что она?

– Она старалась. А потом мы втроем оприходовали ее дочь.

– Как?!

– Вначале каждый, а потом все вместе.

– Что потом?

– Потом очнулся муж вашей сестры и бросился с ножом на нас. Мы, конечно, забили его молотками. Пока возились с мужем, девчонка выползла из комнаты, и Пашка в коридоре перерезал ей горло, потом добили вашу сестру, обшмонали дом, поснимали болты и гайки и, подпалив дачу, отвалили.

Кузнецов откашлялся и тем же ровным голосом спросил:

– А куда дели молотки и ножи?

– Побросали в колодец на краю поселка, там, где живет самогонщица Калинишна. Потом взяли у нее самогонку, помылись и поехали в город гулять. На вокзале нас приняли менты. Мы во всем признались, но утром пришел адвокат и сказал, чтобы мы изменили показания. На следующий день мы сказали, что менты нас побили и заставили признаться в убийстве и поджоге. На самом же деле мы только деньги украли и водку из холодильника, а кто их еще заходил поздравлять в ту ночь, мы не знаем. Может, конкуренты по бизнесу, может, еще кто. Мы не при делах. Следаки отправили делюгу в суд, а дальше вы знаете.

– Знаю, знаю. Сейчас я вас отпущу, но с одним условием. Эту запись я сохраню до освобождения ваших друзей. Как только через год или два они выйдут, вы будете свидетельствовать против них и говорить, как и сегодня, правду. Можете ехать на родину. Адреса ваши я знаю, но по первому требованию возвращайтесь. Договорились?

– Да! Да!

– Ну вот и ладно. На этом видеозапись явки с повинной прекращается.

Кузнецов выключил камеру и устало опустился в кресло напротив своих дорогих гостей.

– Ну что, гости дорогие, будем прощаться.

– Будем, будем! – Жертвенные бараны дружно закивали.

Выстрелы прозвучали буднично и чуть слышно. Радость и надежда так и остались на лицах убийц.

Глава 34

Лена проснулась от пристального взгляда Антона. Улыбнувшись и потянувшись, она открыла глаза и, невинно похлопав ресничками, спросила:

– Как тебе не стыдно напиваться и засыпать одетым?!

– Лена, а тебе не стыдно шляться по ночам с выключенным телефоном и перспективой быть изнасилованной и убитой?

– Антон, это предъява? Если да, то обоснуй, если нет, то извинись, и в зависимости от глубины и искренности раскаяния будет зависеть твоя дальнейшая судьба.

– Лена, перестань. Эта твоя вечная манера валить с холодной головы на горячую. Просто последнее время у тебя появились свои дела. Ты стала исчезать из дома. Тебе звонит какой-то мужик. А эти ночные похождения? Просто объясни мне, что происходит. Зачем ты бросила работу? Что будешь делать дальше? Дошло до того, что я возглавил список мужей, которые либо последними узнают, что происходит в их доме, либо до смерти живут в счастливом неведении.

– Антон! Смени, пожалуйста, тон.

То ли от насупленного смешного лица хитрой бестии, то ли от случайной рифмы, но стало так смешно, что Антон не выдержал и расхохотался.

– Странные у тебя эмоциональные перепады. То гнев, то милость. Антон, давай по порядку. У меня действительно есть проблемы, еще из той, прошлой жизни. И я их сейчас успешно решаю. Мужик, который мне звонит, никакого отношения к интересующим тебя дыркам на моем теле не имеет. Он стар, неизлечимо болен и вообще не в моем вкусе. Работу я бросила, потому что все лучшее на этой работе со мной уже случилось. Я встретила тебя. Лампасы на юбках не носят, а другой муж мне не нужен. Я буду заниматься частной адвокатской практикой, и решение мое окончательное и, как приговор Верховного суда, вступает в силу с момента оглашения. Теперь о холодных и горячих головах, а также немного о женской логике. Ты знаешь, почему Хиллари Клинтон баллотировалась на пост президента США и стала госсекретарем? Ты думаешь, что это семейный подряд? Или амбиции? Ни то, ни другое. Я, как женщина, ее понимаю и поддерживаю. Когда ее безумный саксофонист совал свою волшебную флейту в рот практикантки Моники Левински, вся страна, затаив дыхание, ждала реакции Хиллари. И если бы она не простила, то был бы импичмент. Но мудрая Хиллари простила, а вслед за ней и вся страна. Только Хиллари решила, что результат будет 1 к 100. Она тоже будет президентом или госсекретарем и в том же Овальном кабинете будет заниматься с разными практикантами оральным сексом до достижения желаемого результата. Вот она, женская логика, а не месть. Понятно?

Глава 35

– Я пригласил тебя, моя прелестница, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие.

– Неужели к нам едет ревизор? – поддержала Лена настроение Кузнецова.

– Нет, нет, не все так плохо. Я думаю, что нашему, с позволения сказать, бизнесу это не угрожает. А пренеприятность известия состоит в том, что сегодня был консилиум и мне отменили химиотерапию и прочие активные процедуры.

Лена просияла.

– Так вам стало лучше?

– Нет, мое чудо. Мне стало хуже. Просто профессор – мой друг, и он честно сказал мне, что в лучшем случае еще месяц, два. Но не больше. И нет смысла мучить себя и истязать. Он посоветовал мне привести в порядок дела и примириться с Богом, так как скоро предстоит держать отчет. Вы знаете, Лена, почему последний суд каждого человека называется Страшным?! Да потому что это единственный справедливый суд. И поскольку человек грешен, а суд действительно справедлив, то он страшен.

– Не пугайте меня, Николай Иванович. Я уже не представляю своей жизни без вас. За это короткое время я успела привязаться к вам и полюбить. Будьте моим отцом, будьте моим братом, будьте моим любовником – кем угодно, только будьте!!! Не бросайте меня!!!

Из глаз двух таких разных людей брызнули слезы. Лена прижалась к Кузнецову, и он стал гладить ее своей большой горячей рукой по голове. Оба плакали, и обоим было грустно и хорошо. Хорошо от мысли, что они есть друг у друга, и грустно, что это заканчивалось.

Впервые в жизни Ленину красивую голову гладили не для того, чтобы куда-нибудь наклонить, а просто любя и жалея.

– Успокойся, моя родная. Ты тоже стала мне дочерью. Именно поэтому я решил тебя отпустить. Все бумаги на свое движимое и недвижимое я уже оформил на тебя. Так что открывай адвокатскую контору и тихо отмывай Курилкино и мое наследство. Пусть я не до конца отомстил за свое горе, зато обрел близкого, верного, любимого человека. Мое горе мутировало и трансформировалось в мое счастье.

– Я не согласна, Николай Иванович. С вами или без вас я закончу наше общее дело. Скажу вам больше. Когда я мстила за мать, расправляясь с ее убийцами, мне было легко и азартно. С последним взлетевшим на ее могильную ограду скорбным ангелом улетучился, как бы улетел смысл моей жизни. Вроде бы я счастлива в браке, любима. Вроде бы у меня все было – работа, друзья-соратники, дом, куда хотелось возвращаться. А вот чего-то все-таки не хватало. Потом появились вы. Вначале я испугалась и стала вынашивать планы скорейшего от вас избавления. Но после первой ликвидации картина была написана уже не маслом, а кровью. А кровь, как известно, пьянит. И вот, счастливая от сознания того, что я – рука Провидения, и хмельная от мысли, что рука эта красивая и твердая, я узнаю вдруг, что все заканчивается. Нет! Я уже большая девочка и поэтому повторяю: с вами или без вас, но я буду продолжать наше общее дело. И поскольку очистить землю от грязи в одиночку – это утопия, то идите спокойно, я скоро догоню!

– Лена! Ты это серьезно?!

– Да, Николай Иванович, вполне.

– Скажи, я как-нибудь смогу изменить твое решение?

– Нет! Оно окончательное!

– Хорошо, Лена! Будь по-твоему. Но только дай мне слово, что послушаешься меня и сделаешь так, как я скажу. И тогда я уйду с легким сердцем, уверенный, что с тобой все будет хорошо.

– Даю слово сделать все так, как вы мне скажете.

– Лена, слушай меня внимательно. Я помогу тебе сделать Антона нашим союзником. Наверняка у вас дома уже был не один скандал из-за твоих странных исчезновений и поздних возвращений?! Только, пожалуйста, не перебивай, мне эта мысль нелегко далась, но, переспав с ней, я твердо убедился в том, что это наш единственный шанс. Предупреждаю, если ты хоть раз мне возразишь, если хоть раз сделаешь что-нибудь не так, все потеряет свой смысл. Сегодня ты приходишь к Антону и говоришь: «Антон, хочу тебе признаться. Я – жертва шантажа. Кузнецов Николай Иванович, отставной (а я уже в запасе) полковник СБУ, поймал меня на убийстве и путем шантажа заставил убивать…» Дальше говоришь правду о наших делах. Дашь ему переварить информацию, а потом скажешь, что боишься, что устала, что Кузнецов поручил тебе убить своего мужа, то есть тебя, Антон, мотивируя это тем, что мент ты очень хваткий и раскроешь его преступную деятельность. Ты была согласна на все, но убить Антона – нет. Поэтому ты решила во всем ему признаться, а потом убить старого гэбэшного маньяка. Но поскольку он очень осторожен и коварен, ты не уверена в успехе и на всякий случай решила все рассказать. Поверь мне, девочка, вначале будут крики и упреки, потом слезы и клятвы, потом бурный, неповторимый – как я вам завидую! – секс, а утром он тебе скажет, что все обдумал и решил сам замочить гэбиста. Ты внимательно выслушаешь его план и предложишь свой, так как не раз была на даче, знаешь, где расположены камеры наблюдения и т. д. Пойми, Лена! Лежать парализованным и срать под себя я не буду. Капсула с цианидом у меня много лет с собой. А вот если благородный Антон меня замочит, он, во-первых, сделает мне одолжение, избавив от страшных мук, во-вторых, не заставит меня, верующего человека, становиться самоубийцей! Это грех! Хотя одним больше, одним меньше, какая уже разница?! Но все равно. Чем месяц, терпя муки и страдания, мне придется слушать фальшивые вздохи и каждый день медленно, трусливо уходить. Лучше уйти раз, но красиво и с пользой. Ничего не говори. Подбери сопли и иди домой. Утро вечера…

Глава 36

Коррупция разъедала. Бюрократия процветала. Элита жирела. Народ… А что народ? Народ безмолвствовал. Китайской бюрократии две тысячи лет, соответственно, коррупции столько же, они же родные сестры-одногодки. И там по сей день коррумпированных чиновников расстреливают по пятьсот человек в год. И хотя мера эта высшая, но и она против коррупции бессильна. Расстрел хорошо помогает в борьбе с демографическим взрывом, а вот в борьбе с коррупцией – нет. Странная ситуация.

Как-то заспорив с Костроминым о корнях и глубинных причинах этих явлений на Руси, Антон на другой день нашел у себя на столе написанную Костроминым оду взятке.

На Руси спокон веков

Не помажешь – не поедешь.

Даже если ночью бредишь,

Не порвать тебе оков.

Не порвать незримых пут,

Ты, как кокон, ими связан.

Спокон веку все дают,

А дают – так брать обязан.

В горле ведь всегда дерет,

Если есть сухою ложкой.

Нет калорий в той кормежке,

Не полезет она в рот.

В мире, где ни дать, ни взять,

Правит балом безнадега.

К счастью не ведет дорога,

Не живет там благодать.

Брали хоть борзым щенком,

Хоть березы славным ситцем,

Льном, и дегтем, и сукном

Брали, чтоб не подавиться.

Брали и сейчас берут,

Руки пусть не оскудеют,

Что давали и дают,

Жить иначе не умеют.

И была бы смешная эта ода, если бы на душе не было так грустно.

Антон порвал оду и показал Костромину кулак. Костромин обрадовался, что не средний палец, и углубился в бумаги. Молодые опера Саша и Паша притихли, глядя, как майор Голицын внимательно смотрит в их сторону.

«Боже мой, – подумал Антон, – мне не смешны их шутки и не страшны их страхи. Между нами нет и десяти лет разницы, а я для них дед, старый маразматик. Даже не отец. Отец может научить чему-то. Отца уважают. А деда – нет. Над ним вначале подсмеиваются, потом смеются, потом жалеют… Нет, пацаны. В ваших залитых пивом мозгах еще не вызрели те ценности, за которые стоит жить и не так страшно умереть. Вы пришли в ментуру за длинным рублем, в поисках приблатненной романтики и воровской экзотики.

Жизнь очень быстро развеет розовый туман вашей мечты. Скоро вы поймете, что Змей Горыныч – это не самый страшный дракон на земле. Три его огнедышащие головы спереди – это, конечно, страшно. Но три его розовые и беззащитные жопы сзади – это и есть слабое место. Отсюда вывод, как говорил Жеглов: на три страшные головы всегда найдется три беззащитные жопы. Так что держите голову в тепле, а жопу – в безопасности».

Вот такой – в одном взгляде – и был этот странный мастер-класс. Кто сумел прочитать, тот выживет, кто нет – тот нет.

Глава 37

Полковник милиции Валерий Иванович Потапов смотрел политическое ток-шоу. Сколько их развелось сегодня! «Свобода на Интере», «Свобода с Савиком Шустером», «Майдан Свободы» и т. д. Главное достояние демократических завоеваний – свобода слова! Ну хорошо, добились. А что дальше?! Все в один голос кричат: «Наш народ мудрый, наш народ не обманешь!» Да ни черта подобного! Мудрый народ не выберет дважды подряд продуктовый набор за стогривенный – мера марсианина. Мудрый народ не будет молча смотреть, как бандиты грабят его Родину. А у этого народа принцип один: не ебут – не дрыгай ногами!

Министр МВД – Терминатор. Он думает, что управлять тремястами тысячами вооруженных людей можно, не имея специального образования и специальной подготовки. Лейтенант, доставший из своего ранца с эмблемой войск связи маршальский жезл борца с преступностью. Бандитам – тюрьмы! Тьфу! Фарисеи! Развалить такое государство! Разграбить такую страну! И сейчас сидят эти сытые, богомерзкие политические шуты и, не моргая бесстыдными глазами, заявляют, что готовы взять на себя ответственность. Да какую, к чертям, ответственность?! За что? Желание прорваться к кормушке с самой большой ложкой, схватить самый жирный кусок и называется теперь «взять на себя ответственность». И чем жирнее кусок, тем больше ответственность!

Петя Каскмуненко, бывший комсюк, теперь главный – после Гены Муданова – коммунист планеты. Благородный седовласый сатир, бросивший постылую, благо не очень верную, спутницу ради молодой и очень красивой соратницы по борьбе за светлое будущее всего человечества. Какие породистые, сытые у компартийцев лица! Вот крымский Дрозд. Хотел, схватив Петю за член на горячем, сковырнуть его с поста лидеров. И обосрался. Не те времена. Раньше бы за аморалку из партии, а сегодня чуть ли не ордена дают. Ох, Самого на них нет!

А демократы! Молодые, наглые, образованные, отмороженные. Им сколько в рожу ни плюй – все Божья роса!

Говорят, место начальника УВД сейчас стоит триста тысяч, а место начальника райотдела – сто. При таких делах нужно уходить самому, а не ждать опалы или несчастного случая.

Дело жалко! Дело, которому верой и правдой, не за страх, а за живот служили несколько поколений Потаповых. Дело, которому сам Валерий Иванович отдал почти тридцать лет жизни – жалко. Но жалко, как выяснилось, сегодня осталось только у пчелки, да и то одноразовое. Раз тебя пожалеет и умрет от жалости…

Нет, умереть лучше от старости, в узком кругу родных и близких.

Будьте вы прокляты, раклы!

Вдруг Потапов рассмеялся. Раклы – это студенты бурсы. Из них потом исповедники и проповедники вырастали. Они к свету истины потом вели. А эти – не раклы, эти – кастраты, с которыми даже евнухи не здоровались бы!

Глава 38

– Послушай, Антон! Я не собираюсь перед тобой отчитываться. Сегодня ты залез в мой мобильник. Завтра залезешь в сумочку, послезавтра – в бельевую корзину! Я не хочу, чтобы эксперты из Бокариуса изучали под электронным микроскопом мои использованные прокладки. У меня есть мое личное, неприкосновенное пространство, куда даже тебе нельзя! Запомни главное: я тебе не изменяю! Ты можешь быть калекой, можешь быть даже мертвым – но ты никогда не будешь рогатым!

– Леночка, дело не в рогах! Мне надоели твои тайны. Мне остохерели твои ребусы и кроссворды. Я хочу нормальной человеческой жизни с любимым человеком. Я же чувствую, что у тебя что-то не так. Я вижу, что у тебя проблемы. А ты молчишь, скрываешь. Пора кончать это секс-топ-шоу «Я сама». Или ты сейчас мне все рассказываешь, или…

– Или что?!

– Или я сам все узнаю!

– Каким образом? Будешь за мной следить? Поставишь меня на прослушку?

– Не твое дело!

– Послушай, Антон! Это касается только меня. Я сама все улажу.

– Нет, черт побери! Моя жена не будет улаживать все сама. Моя жена все мне расскажет, и тогда я приму решение. И запомни: решения всегда буду принимать только я. Твоя задача – слить информацию.

– Ты, Антон, не с сексотом разговариваешь. Я тебе сливать ничего не буду. Иди подрочи на сливной бачок.

– Лена, прости! Не обижайся. Я так извелся за последнее время. На работе жопа! Потапов написал рапорт. Дубцов в панике. Молодые никакие… Кротов запил. А тут еще ты со своими тайнами.

– Антон, ты уверен, что хочешь знать всю правду?

– Да.

– Ну что ж… Ты большой мальчик. Я сейчас дам тебе прочитать одну тетрадку, а потом ты примешь решение.

Лена спустилась к машине и открыла багажник. Отодвинув обшивку, достала старую общую тетрадь в коричневом переплете и вернулась в дом.

Антон молча прочитал дневник старшеклассницы и долго, не моргая, смотрел в одну точку.

– Так, значит, это все ты?!

– Да, Антон, я.

– И отца, и Курилко, и Шмидта?..

– В той или иной степени. Или тебя интересуют подробности? В одном могу признаться: Курилко – мой отец. Дальше рассказывать?!

– Нет, Лена! Не надо. Сколько же ты пережила? Сколько же ты вынесла? Бедная моя…

– Это еще не все. Один урод, бывший гэбист, меня выследил и стал шантажировать. Он заставил кое-что для него сделать. Я сделала. Он пообещал оставить меня в покое. Но сначала он требует, чтобы я замочила тебя, так как ты крутой опер и можешь развязать наш узелок. Я, естественно, обещала и сейчас готовлю комбинацию под него. Чтобы эта гремучая змея больше не только не гремела, но и не шипела. Я бы все равно тебе все рассказала, только вначале зачистила бы. А потом рассказала…

Антон долго молчал, а затем, прижав Лену к себе, стал целовать ее, ласкать. Господи! Кузнецов – провидец.

Глава 39

Новый начальник райотдела был молод, лыс, амбициозен.

Представлял его начальник УВД, и было совершенно очевидно, что человек этот из его команды.

Потапову вручили часы с монограммой, большой букет цветов и грамоту от министра. Все.

Будучи опером, Потапов получил два ножевых и одно пулевое ранения. Орден Красной Звезды за Афган от советской власти и орден лично от Коли Боброва, как любовно называли Бабрака Кармаля воины-интернационалисты, шестнадцать с лишним тысяч из которых, согласно официальной статистике, легли в горячие пески этой загадочной, прекрасной, так никем и не покоренной восточной страны.

Дед провел рукой по лицу, как бы отгоняя воспоминания, и сквозь слезы улыбнулся своим, теперь уже бывшим, коллегам. Было в этой улыбке что-то детское, беззащитное. Таким Потапова в жизни никто не видел. Он поблагодарил министра за грамоту, женщин – за цветы, генерала – за часы, подчиненных – за службу.

Полковник наш рожден был хватом,

Слуга царю, отец солдатам.

Да жаль его, в слезах и с матом

Отправлен он в запас, —

невесело исковеркал Лермонтова Костромин.

– Ты бы заткнулся, а то как бы завтра «На смерть поэта» того же автора кто-то в твою честь не прочел, – обдавая галерку крепким, густым перегаром, зловеще выдохнул Кротов.

– Кому там весело?! – строго спросил генерал. – Ты, Николай Валерьевич, присмотрись к убойщикам Дубцова. Распустились последнее время. Дисциплина – ноль. Показатели – самые низкие по управлению, а амбиции – самые высокие.

– Я, товарищ генерал, – встал новый начальник райотдела, – гусаров, драгунов, уланов и прочих там кавалергардов не люблю. Мне голубые шинели больше нравятся. Жандармский ротмистр – он всегда трех штабс-капитанов стоил. Так что дисциплинку наладим. Если, конечно, внутренняя безопасность вопросов иметь не будет.

Вот на такой мажорной роте в гробовой тишине актового зала и закончился первый акт трагикомедии под названием «Новая метла».

Глава 40

– Сегодня, прелестница моя, наша последняя встреча. Завтра придешь с Антоном и сделаешь его нашим союзником. – Кузнецов побледнел и закашлялся.

– Николай Иванович, я прошу вас, давайте все отменим. Я умоляю вас.

– Перестань скулить, дура! Мне секретаря ЦК по идеологии сейчас нужно агитировать за Советскую власть?! Мы все с тобой обсудили, все обговорили. Если он завтра не поможет мне уйти достойно, то через неделю-другую я уйду сам как беспомощный и жалкий инвалид, проклиная себя и весь мир! А так он и мне поможет, и себе. Став, сам того не подозревая, нашим союзником, Антон обретет ту внутреннюю свободу, состояние которой так хорошо известно и тебе, и мне. Я уйду с сознанием того, что дело всей моей жизни не ушло со мной, а осталось. Я оставляю и дочь, и сына. Я ухожу счастливым. Поэтому, если сопли на сахарине высохли, давай о деле. Все ли было, как я сказал?

– Николай Иванович, вы Нострадамус!

– С учетом моего диагноза настрадался я много!

– Да я не в этом смысле, – вспыхнула Лена. – Я в смысле дара предвидеть.

– Я, Лена, не предвижу, я просчитываю. И ты, когда вырастешь и съешь столько говна, сколько я, тоже научишься быстро и правильно считать. Итак, завтра ты приходишь с мужем, чтобы он попросил меня отпустить тебя. Я, естественно, отказываюсь и говорю, что мне проще тебя убить, чем отпустить. Я достаю пистолет и целюсь в тебя. В этот момент он должен выстрелить в меня. Стрелять Антон будет из моего личного оружия, которое ты сегодня у меня стыришь! Чтобы потом вы смогли инсценировать самоубийство. И еще, Лена, была бы ты послабее, мне было бы грустно и тоскливо. А так мне весело и спокойно. Только, пожалуйста, не подведи, ведь контролировать ситуацию и держать себя на плаву мне все труднее и труднее. Если не вы с Антоном, то завтра или послезавтра я все сделаю сам. Бумаги с завещанием в твою пользу я оставлю у своего нотариуса. Он знает. Здесь, в этом секретере, – все материалы на убийцу брата Антона – Вадима. Его убили по команде Гаджиева. Здесь – копии левых бумаг Вадима и Гаджиева. Записи их телефонных разговоров и видео их личных бесед. Короче, мотивы и предпосылки убийства. Я думаю, что Гаджиев будет после меня. Но это уже, как говорит майор Томин, «совсем другая история». Живите, моя прелестница, и будьте счастливы, а я оттуда буду радоваться и оберегать вас.

Глава 41

Новый начальник был плешив, точнее, лыс. Сам Кротов ничего против лысины не имел, но он не любил бравад и бахвальства. Любая крайность выводила его из себя.

В его детстве пацаны покупали «бриолин» в аптеке по одиннадцать копеек и смазывали жирным слоем непокорные вихры, чтобы уговорить их лечь на пробор.

Отец Кротова рано начал лысеть, и пробор на его голове все время менял дислокацию, пока не появился в районе левого уха. Дальше отступать было некуда, и отец плюнул и сдался. Кротов хорошо помнил, когда появилась мода на лысых.

Все началось с артиста Дворжецкого, который сыграл вначале страшного бандита, а потом не менее страшного, но обаятельного генерала Романа Хлудова в кинофильме «Бег». Вот уж кому действительно шла лысина! Вот уж чей взгляд невозможно было забыть!

Современный кинематограф усилиями Федора Бондарчука и Гоши Куценко тоже не прочь поэксплуатировать эту тему. Герои делятся на героев и антигероев. Герои – это менты из «Улицы разбитых фонарей» или «Убойной силы». Веселые, подвыпившие, шухерные, способные на поступок (читай подвиг). Превыше всего в жизни ценящие дружбу, верящие в любовь и ненавидящие зло.

Антигерои (читай плохие), как правило, злые, водке предпочитающие наркотики, не верящие ни во что, кроме грязного чистогана, и почти все лысые.

Как только плешивый замечает плешь, он сразу же бреет голову наголо, дескать, я не плешивый, я лысый. Захочу, дескать, опять отрастет. А для пущей убедительности лысые обзаводятся трехдневной щетиной. Дескать, во как! Девяносто процентов знакомых Кротова – лысых – носят обильные волосяные покровы в виде усов и бороды.

Господи! Да ведь ты же мужик! Разве так важно, лысый ты или нет?!

Важно, умный ты или нет! Надежный ты или нет. Верный ты или нет!

А лысина или плешь для мужика – это не главное. Не нужно думать, что лысый – это вооруженный и очень опасный. Лысый, он такой же, как и волосатый. Бросьте, мужики. Пусть девчонки заморачиваются своим внешним видом, им надо, мы их выбираем.

Пусть культуристы и стриптизеры (они же профессиональные альфонсы) начинают каждый свой день с заклинания: «Свет мой, зеркальце, скажи да всю правду доложи. Я ль на свете всех милее…» Мужикам, настоящим добытчикам, это ни к чему.

«Господи, что это я завелся?» – подумал, выходя из глубокой задумчивости, капитан Кротов. Лысина начальника была потной и напряженной.

– Да, да, Кротов, я вас спрашиваю. О чем это вы задумались?

– О низком проценте раскрываемости нашего отдела, – вскочив, на одном дыхании соврал опер.

– Ну что ж, похвально. Только что-то подсказывает мне, что думали вы не об этом, и в ближайшее время я научу вас на совещаниях думать о работе.

Глава 42

Порфирий Мамин загрустил. В цивилизованной стране это состояние называется депрессией, и если бы Порфирий жил там, то уже вся еврейская мафия врачей-психоаналитиков ломала бы свои кошерные головы над тем, как бы побыстрее вывести его из этого состояния. В нашей же благодатной стране, где психиатрия долгие годы обслуживала интересы государства, превращая так называемых инакомыслящих в среднестатистических налогоплательщиков и избирателей, психоанализом занимались в основном ясно– и дальновидящие, потомственные и приобретшие по случаю свои способности гадалки, кликуши, несмешные (не путать с грустными) клоуны и прочая нечисть, а потому помочь никто не мог.

Спасение утопающих в нашей стране всегда было делом рук самих утопающих. Вот почему эти руки ничего не украли, никого не посторожили, никого не спасли. И никому не помогли.

Ну и бог с ними, с этими бесполезными руками. Порфирий грустил, ибо ничего в этой жизни его не радовало. Он ел и не чувствовал вкуса. Он шел в туалет и не брал с собой книгу! Он спал и не видел снов!

Причиной всех его бед был майор Голицын. После женитьбы на этой рыжей бестии Леночке Голицына будто подменили. Он потерял интерес к работе, информацию от Порфирия выслушивал рассеянно, а последнюю, о новом наркопритоне, до сих пор даже не реализовал!!!

Как опытный реаниматор человеческих душ, Порфирий пытался взглядом своих мутных всевидящих глаз выкрикнуть: «Он уходит от нас! Мы его теряем!» Но никто, и прежде всего сам Антон Голицын, Порфирия не слышал. В конце концов Мамину это надоело и он решился на последний мужской разговор.

Антон долго отказывался от встречи, но Порфирий пригрозил, что сам придет на работу или домой, и Антон, не на шутку встревоженный таким напором осведомителя, согласился.

Они долго сидели в одной неприметной придорожной забегаловке, где пахло хорошо разбавленным пивом и случайным обсчетом. Разговор не клеился.

Но Порфирий все-таки подобрал отмычки и взломал душу Антона, будто устаревший, с виду только неприступный сейф.

– Понимаешь, отец, – дрожащим голосом шептал на ухо сексоту гроза городских насильников и убийц, – она меня не любит! Я люблю ее так, что мне самому страшно об этом думать! Я люблю и боюсь этой любви. Я с ней абсолютно счастлив. С ней я не чувствую времени. С ней мне не нужен никто. С ней меня ничего, кроме нее, не волнует! Это какое-то наваждение! Это какая-то напасть!

– Это любовь, сынок!

– Как ты, никого не любивший, можешь знать, что это такое?!

– Потому и знаю, что не любил, потому и завидую, что вижу, как ты счастлив.

– У нее кто-то есть, отец. Я это чувствую. Помоги мне, выследи их. Я хочу все знать о ее тайной жизни. Мне нужно или выздороветь от этой болезни, или убедиться, что я неизлечим, и тогда умереть счастливым.

– Успокойся, сынок. Я все узнаю. Только запомни: умрешь ты – умру и я. Допивай и иди домой, я все сделаю в лучшем виде.

И Порфирий выследил Лену и Кузнецова. И когда рассказ Лены совпал с докладом Порфирия, Антон уже ни секунды не сомневался в принятом для себя решении. «Карфаген должен быть разрушен!»

Глава 43

На проходившем у губернатора экстренном совещании координационного Совета по коррупции и организованной преступности все, затаив дыхание, слушали начальника ОБОПа. Он говорил вещи, от осознания которых присутствующим было не по себе. Из его сбивчивого доклада следовало, что в городе появились совершенно «неуловимые мстители». То есть действовала хорошо организованная и разветвленная организация, убивающая плохих людей. Да, да, да! Именно так. Кто-то очень серьезный, хорошо информированный и блестяще подготовленный планомерно убивал преступников и отморозков. В городе вновь заговорили о «Белой стреле».

После доклада начальника ОБОПа в зале стало еще тише. Область и так считалась не совсем благополучной. После недавнего «случайного убийства по неосторожности» бывшего губернатора – именно в тот момент, когда он реально мог возглавить очень мощную политическую силу и изменить ситуацию в стране, – в области и без того стало неспокойно. Любое приглашение на охоту носило теперь почти анекдотический характер, а всякая охота была «пуще неволи».

Губернатор, молодой, перспективный политик, бывший бизнесмен и банкир, личное состояние которого, по утверждению одного солидного издания, превышало триста миллионов долларов, откашлялся, нервно поправил галстук и голосом профессионального крупье, призывающего делать ставки, попросил присутствующих поактивнее высказывать свое мнение.

– Поймите, господа. Нам всем есть что терять. Мы все здесь, если кто не знает, далеко не бедные люди. У нас и у наших семей, кроме оков и цепей, есть еще бизнес, который эти семьи кормит. И хотя все присутствующие являются государственными служащими, каждый из вас прежде всего заинтересован в тишине и покое. Где гарантия, что, зачищая всякую нечисть сегодня, этот Зорро или Фантомас завтра не превратится в Тиля Уленшпигеля? Где гарантия, что завтра он не начнет отнимать у богатых, чтобы раздать бедным?! Короче, господа! Любой катаклизм, вплоть до стихийного бедствия и техногенной катастрофы, не управляемый и не возглавляемый нами, не нужен. Поэтому я даю вам неделю срока, чтобы вы прошерстили город и если не уничтожили, то хотя бы выявили причину наших сегодняшних бессонных ночей. Мне не хотелось бы проснуться от воплей, вызванных газетными заголовками типа «Куда смотрит власть?». Все, господа, оставьте на время личное и займитесь общественным. Как говорят в определенных кругах, общак – дело святое!

Глава 44

Антон выстрелил первым, и Кузнецов, даже не дернувшись, словно принял в себя не пулю, а что-то нужное и приятное, опустил голову на грудь. Пистолет Кузнецова, так и не снятый с предохранителя, выпал из руки на пол.

Антон застыл на месте и впал в забытье.

Лена же, напротив, как будто делала это не в первый раз, бросилась к Кузнецову, проверила пульс аккуратным прикосновением пальца, вздохнула, покачала головой и подошла к Антону.

Ей с трудом удалось забрать у него пистолет. Она протерла рукоятку и всунула пистолет в руку мертвого Кузнецова. Ей показалось, что его холодные пальцы пожали ее руку, и она чуть не закричала. Но это была, наверное, последняя судорога. А может, померещилась и она.

Потом она открыла несколько шкафов и из одного достала папку с надписью «Вадим Голицын», после чего, подхватив с ковра не снятый с предохранителя пистолет и бросив рядом с телом гильзу от точного выстрела, взяла Антона за руку, и они быстро выбежали из комнаты.

Уже в машине, увидев выражение лица Антона, Лена повернулась к нему и резко дала звонкую пощечину.

Антон, скорее от неожиданности, чем от боли, вернулся на грешную, но такую родную землю.

– Лена, ты что?!

– Нет, это ты что?! У тебя, похоже, ступор. Ты же воевал, Антон, да и в ментуре пострелял немало. Что же сегодня? Ты что, пенсионера безоружного в сквере на лавочке подстрелил? Да если бы ты не успел, он бы нас обоих там уложил, а потом бы вызвал ментов и заявил о попытке ограбления. Или придумал бы еще что-нибудь пооригинальнее.

– Да я, Лена, все понимаю, но что-то здесь все равно не так.

– Ты мне сейчас, Антоша, напоминаешь Остапа Бендера, сдавшего чемодан с деньгами на почту. Но не в тот момент, когда он любовался собой и своим поступком со стороны, а в тот, когда вдруг понял, что потерял свой статус. Потерял в одну секунду то, к чему так долго и мучительно, через потерю любви, смерть друзей, гибель «Антилопы» шел долгие месяцы. А дальше, Антон, была длинная и унизительная сцена с баночкой «райских яблочек». Так вот, пока мы не дошли до нее, давай остановимся. Что случилось, то случилось. Я жива, слава Богу, старик мертв. Теперь на пути у нашего счастья остался один международный экономический кризис. То есть то, что бездарные политики придумали, чтобы оправдать собственные ничтожество и никчемность. Кузнецов – это серьезно, а кризис – это так, сущий пустяк. Спасибо тебе, мой защитник и повелитель.

Глава 45

Майор Дубцов тяжелым, плохо похмеленным взглядом долго смотрел в одну точку и не знал, что ответить.

– Повторяю вопрос: «Кто мы? Куда мы идем? Что движет нами?» – Голос Кротова доносился откуда-то издалека. Будто бы с другого берега быстрой черной реки, чтоб она высохла.

Оба знали, что такое «афганский синдром», не понаслышке. Оба отдали свой интернациональный долг с процентами. И сейчас, сидя в подвале одного подшефного кафе, офицеры напивались и, по извечной традиции русского нетрезвого народа, вначале измерили градус взаимного уважения, а затем решили наконец разобраться, кто же все-таки виноват, ну а если водка не ряженая, то заодно и выяснить, что делать.

– Да что ты, Коля, заладил, как замполит на собрании первички: «Повторяю вопрос, повторяю вопрос»? Давайте-ка еще по сто граммов, и придет ясность. А то я до сих пор вчерашний бухенвальдский набат в голове слышу.

– Да не вопрос, Ваня. Выпить-то не проблема. А вот прояснится ли ситуация, не знаю. – И Кротов разлил по бокалам прозрачную, холодную надежду на все хорошее. – И вообще, чем философию разводить, капитан Кротов, сказали бы лучше тост. А то прямо как басурманы какие-то – пьем и не знаем, за что.

– За русский проект. Чтобы все получилось.

Они выпили, крякнули, закусили. «Вот сейчас самое то», – подумал Дубцов.

– Послушай, Ваня, вот ты все философствуешь, рассуждаешь, а почему, к примеру, на работу забил последнее время?

– Дак ты, Коля, тоже не стахановец, как я погляжу. И Голицын не Кривонос, и Ленка не Паша Ангелина. Все мы с приходом нового руководства к работе поостыли. Вопрос только в том, а почему? Почему простые люди должны страдать, Коля, из-за того, что тебе не нравится лысина нового начальника?

– Да что ты, Иван, к лысине этой прицепился? Меня не плешь раздражает, а фальшь. Мастырок не люблю. Мне либо серебряный, либо золотой. Посеребренных и позолоченных не люблю. Многих «звезд», прости господи, матери после роддома без париков видели. Сошел с эстрады, умойся, выйди из образа, самим собой стань. Так нет, всю жизнь в образе. Тошнит уже от лицедейства фарисейского. Немного ведь, Ваня, хочу. Чтобы мужики на мужиков похожи были, а бабы на баб! Ведь не свободные мы художники, Ваня. Мы псы государевы. Мы в особых приказах работаем. Мы и устать можем, и ошибиться. Вот тут и важно, чтобы Потапов был, а не Марчук. Чтобы не карьерный молокосос с чистоплюйскими выходками, а старый мудрый лис. Давай, Ваня, еще по одной за здоровье всех честных и бедных ментов выпьем.

Они выпили, обнялись и затянули свою любимую ментовскую колыбельную.

Если я заболею,

К врачам обращаться не стану,

Обращаюсь к друзьям

(Не сочтите, что это в бреду):

Постелите мне степь,

Занавесьте мне окна туманом,

В изголовье поставьте

Упавшую с неба звезду.

Глава 46

Чем ниже опускалась Лена, тем выше взлетал Антон. Все в этой женщине было великолепно. Ее красота, ее обаяние, ее ум, ее чувство юмора, чувство меры и ее чувства, меры и границ не знавшие, – все в ней было не от мира сего. Чем больше она открывалась, тем большей загадкой становилась.

Победить ее было немыслимо. Проиграть ей было счастьем. Вот и сейчас она будто бы вдувала в него какую-то нездешнюю радость. Любое прикосновение ее губ и языка посылало по телу Антона электрические мощнейшие заряды. Пока ее рот, этот концерн, выпускающий счастье, не выпускал Антона из своего тепла, Антон думал, что все лучшее в его жизни уже происходит. Но стоило этой рыжей язычнице сесть сверху, и Антон узнавал все прелести амазонского матриархата.

Взмыленная после смертельной скачки, упавшая сверху и засыпавшая его блаженную улыбку мокрыми рыжими волосами, она через минуту снова спускалась по нему, как по склону, вниз, и он снова выл и стонал от счастья. Щедрая без остатка, сильная и неутомимая, она готова была ласкать его бесконечно.

– Я сейчас кровью буду кончать, – взмолился Антон. – Давай хоть часок поспим. О часе сна и о стакане сметаны я мечтаю, как евнух о фаллоимитаторе.

– Экий ты капризный, Антон. Небось прежних своих телок ублажал побольше, чем несчастную, опостылевшую жену.

– Лена! Ты видела фильм «Если невиновен, отпусти»?

– Антон! Я видела фильм «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?»

– Так что, до старости лет я ни разу не высплюсь?!

– А ты что, хочешь спать?!

– Если честно, то да. Ну хоть часик.

– Нет проблем. Хоть два, – сказала щедрая Лена и, обидевшись, повернулась к нему спиной. Это была провокация.

Антон сам не понял, как его имидж встал, задымился и резко вошел в Лену. И все повторилось снова.

Чудны и неисповедимы дела твои, Господи. Осанна!

Глава 47

С последним черным ангелом, взлетевшим и застывшим на ограде маминой могилы, Лена как бы преобразилась. Любовь к Антону закончилась замужеством. Замужество оказалось очень любопытным институтом. Это только в браке чувства притупляются и размываются бытом. В супружестве они, наоборот, крепнут и трансформируются в нечто могучее и интересное. В нечто такое, что делает каждый совместно прожитый день прожитым во имя и на благо близкого и родного для тебя человека. Лена не боялась любить. Она боялась потерять!

Вспоминая свое прошлое – холодную и вонючую спальню, недоедание и недосыпание, раннее сексуальное рабство, постоянное унижение и неуверенность в завтрашнем дне, вранье и лицемерие и прочее, прочее, прочее, – Лена все больше и больше убеждалась в правильности выбранного пути. Она не стала жертвой. Она сама многое и многих принесла в жертву, дабы реализовать свои планы. Перелопатив тонны грязи и дерьма, она в ослепительно-белом платье от кутюр взошла под венец. Она в этой такой прекрасной для нее новой жизни не боялась ничего, кроме своего прошлого. И вот это прошлое настигло ее в лице отставного гэбиста Кузнецова. Но и из этого испытания Лена вышла с честью. Хотя и с потерями. Она потеряла Кузнецова, к которому за этот короткий срок успела привыкнуть, как к отцу. Зато Антон, прочитавший мамин дневник, узнавший о проделках своего отца, узнавший все о Лене и ее прошлом, за одну ночь проживший целую жизнь… решил, что в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии – но с Леной и до конца!

Весь мир, такой сложный и такой злой, стал для Антона вдруг простым и прекрасным. А как же иначе? Ведь Лена и есть этот мир. Две жизни и две судьбы, сплетенные в одну, – это и есть простое человеческое счастье. Счастье – становиться каждый день лучше для любимого, счастье – засыпать и просыпаться с любимым, счастье – отдавать все лучшее, что есть в тебе, ради этого счастья. Как это просто – быть счастливым! Господи, ты все видишь!

Только теперь, совершив первый раз в жизни тяжкое преступление – убийство, Антон задумался о смысле этой самой жизни. И чем больше он об этом думал, тем больше понимал, что все сделал правильно.

Ему и до этого приходилось стрелять в людей, и скорбный список его личного кладбища был побольше, чем у некоторых хирургов и онкологов. Но чтобы открыто, заранее подготовившись, убить человека, да еще и имитировать самоубийство, а потом принимать участие в его расследовании, – такое с Антоном было впервые.

Естественно, если бы не Лена, то ничего бы и не было. А так… Ладно, проехали. Будем считать, что это была дуэль. Хотя какая, к черту, дуэль?! Убийство – оно и в Африке убийство. И не важно, убил ли ты Патриса Лумумбу или Моиса Чомбе с его другом и соратником Касавубу… Утешало только то, что спасал этим убийством Антон не себя, а Лену. А поскольку Лена была его частью, и с каждым днем все большей и большей, то выходит, что спасал он себя и собственное счастье! Поэтому кошмары по ночам Антона не мучили. И не делали они это по двум причинам: во-первых, Лена была счастлива, а во-вторых, все ночи были заняты любовью! Любовь Антона и Лены не знала ни рыбных, ни критических дней. Скорее наоборот. Во время так называемых месячных Лена становилась еще более агрессивной и сексуальной. И Антон познавал для себя такие миры и галактики, что чувство астронавта, первооткрывателя и первопроходца, весь этот период ни на секунду не покидавшее его, приятно кружило пропащую голову.

Один раз после очередного сумасшедшего погружения в царство сбывшихся эротических грез Антон неожиданно для себя предложил Лене убить Гаджиева, виновного в смерти его брата Вадима. Лена хрестоматийной фразой из «Покровских ворот» – «Заметьте, не я это предложила» – поздравила Антона с боевой зрелостью. Они еще немного покувыркались и во всех подробностях обсудили план зачистки Гаджиева. Он был прост и изящен. И это было второе совместное семейное дело. «Николай Иванович, ты провидец», – с улыбкой в сотый раз подумала Лена.

Глава 48

…Не нужно учиться летать, чтоб достать до звезд. Нужно научиться видеть звезды в глазах любимой. Свет этих звезд был самым ярким и самым желанным. Ни одни глаза раньше не были так красивы. Ни в одних глазах раньше так не отражались убожество дня и богатство ночи.

«Эти глаза напротив» голосом Валерия Ободзинского разрывали воспаленный Антонов мозг. «Эти глаза не против», – успокаивающе подпевало воображение. «Эти глаза – наркотик», – в конце концов подводил итог выползающий из катакомб извилин еще оставшийся ум.

Долгое созерцание Лениных глаз всегда заканчивалось одним. Антон закрывал свои и летел в бездонную пропасть радости и счастья.

В последнее время их сексуальные игры окрасились новыми яркими ощущениями. Лена и раньше во время секса бормотала что-то несвязное, часто непонятное, но всегда возбуждающее. А теперь – и это Антону нравилось – она выкрикивала конкретные вопросы типа: «Ты убьешь за меня эту мразь?!», «Ты отнимешь за меня у него его поганую жизнь?», «Ты порвешь эту тварь на куски?!». – «Да! Да! Да!» – хрипел в экстазе Антон. И чувство, что за любимого человека он способен на все, делало его увереннее и сильнее. Вот она, первобытная любовь, когда, кроме любимого человека, не нужен никто. Когда пищу и одежду добываешь только для того, чтобы поесть и согреться перед тем, как настанет праздник. Вот она, высшая справедливость. Когда пуп за пуп, локон за локон. Когда на кончике ее язычка сосредоточены все радости мира, а каждая черточка, каждый изгиб ее тела есть контуры твоих любых маршрутов.

Только бы эта сказка как можно дольше не заканчивалась. А если и суждено быть хеппи-энду, то пусть в один день, в один час, в одну минуту.

Глава 49

После ухода врача Валерий Иванович Потапов долго и нервно ходил по кабинету. Врач был другом и не скрывал своего разочарования результатами осмотра. Сердце сбоило, давление давило, печень увеличена, язык цвета хаки. А вердикт прост и понятен: копаться на дачных грядках, товарищ полковник, – это не для тебя. Только прежний, привычный режим, только прежний ритм жизни, иначе – «Встать, Страшный суд идет!»

Потапов достал мобильный телефон и набрал номер Голицына. Антон долго не брал трубку, потом шепотом ответил, что сейчас совещание и перезвонит попозже.

У Потапова засосало под ложечкой. Он брезгливо бросил трубку на диван, но потом вдруг с надеждой снова схватил ее. Лена ответила сразу, как будто ждала звонка. После нескольких приветственных слов и глупых бытовых вопросов двух свежих отставников Потапов перешел к делу.

– Я там краем уха слышал, что ты хотела открыть адвокатскую контору.

– Да, Валерий Иванович, край вашего уха, как всегда, точен и прав.

– Так я тут вот что подумал, адвокат из меня, как из «макарова» «беретта», а вот сыскную частную контору я бы открыл. Отсюда предложение – давай объединим усилия.

– Предложение заманчивое, Валерий Иванович. Прямо скажем, такое, от которого нельзя отказаться.

– Ну, вот и хорошо. Ты подумай, все обмозгуй, посоветуйся с Антоном и давай снова поработаем вместе. Я – старая легавая. Мне по помойкам бегать не пристало. И если закрома Родины охранять не дают, то буду сторожить частные клады, так что жду вас с предложениями и пожеланиями.

Закончив разговор, Потапов почувствовал облегчение и прилив сил. К нему, похоже, вернулось хорошее настроение. Рано пить боржоми, рано есть овсянку, сэр!

Глава 50

В наследство от Кузнецова Лена получила не только материальные блага, но и обостренное чувство справедливости. Она и раньше ненавидела зло и по мере сил старалась с ним бороться. Кузнецов оставил Лене небольшой арсенал оружия, снабженного цейсовской оптикой и приборами ночного видения, плюс несколько миниатюрных взрывных устройств. Все это богатое приданое Лена в свое время вывезла на дачу и надежно спрятала в гараже. План устранения Гаджиева был до смешного прост. В подъезде его дома консьержа не было, и это упрощало задачу до минимума. Антон, надев парик с длинными волосами и с помощью Лены сделав макияж, изменил внешность до неузнаваемости и провел рекогносцировку на местности. Потом они с Леной на разных машинах методом посменного дежурства за несколько дней установили график жизненного ритма Гаджиева. А дальше – еще проще. Антон заложил небольшой заряд эквивалентом двести граммов тротила в почтовый ящик Гаджиева и вечером того же дня, припарковав машину в непосредственной близости от подъезда, стал ждать возвращения горячего кавказца из казино. За день до этого они с Леной по секундомеру просчитали, за какое время Гаджиев дойдет до почтовых ящиков, плюс-минус с учетом его комплекции и состояния. Получалось от машины до подъезда 20–30 секунд, а от дверей и до ящиков – 8—10.

Гаджиев появился примерно в полвторого ночи. Он был немного пьян, весел и бодр и напевал какую-то восточную мелодию.

Сегодня ему весь день очень везло. С утра его фирме удалось выиграть тендер на крупное строительство в рамках подготовки к чемпионату Европы по футболу. А это, во-первых, госфинансирование, во-вторых, престиж. В обед наконец-то позвонила новая бухгалтерша и согласилась обсудить подробности освобождения ее мужа из тюрьмы. Куда его, кстати, Гаджиев засадил из-за упорного нежелания бухгалтерши переспать с ним. И наконец, вечером он выиграл в казино десять тысяч долларов, деньги хоть и небольшие, а приятно. Гаджиев вошел в подъезд и вдруг на дверце своего почтового ящика увидел наклеенную скотчем фотографию покойного друга Вадима Голицына. Велик Аллах! «Прямо как в фильме “Место встречи изменить нельзя”», – весело подумал Гаджиев. И вдруг его осенило, но в этот момент страшной силы взрыв разорвал тишину ночи. Аллах акбар. Разумеется…

Глава 51

Александр Пукач и Павел Лукаш, или Саша и Паша, как их любовно называли в отделе, сразу же нашли себя в своей профессии.

Их молодые и горячие головы были далеки от идеологических догм, а юные и горящие глаза лишены морально-этических шор.

Они знали, зачем пришли в органы, и с первого дня бросились бороться с преступной собственной бедностью. Они не были блатными. Они сами, без помощи сельских родителей, учились, сами же пробивали себе дорогу. Ни Кротов, ни Голицын, ни тем более Дубцов указом и примером для них не были.

Сразу же обложив полрайона данью, они невольно вторглись в чужие владения.

Дело в том, что наркопритоны разрабатывали и крышевали ребята из ОБНОНа, и все наркобарыги, естественно, были у них на связи.

Однажды Саша и Паша прихватили наркомана, который, не выдержав неформальных методов дознания, сдал своего барыгу. Ни с кем не посоветовавшись, резвые борзые опера ворвались в наркопритон в момент заключения сделки века. Приехавшие питерские курьеры как раз доставали партию свежего товара. В результате молниеносных и непродуманных действий опера завладели пятью килограммами кокаина и огромной суммой денег в долларах и евро.

Хозяина хаты и двух курьеров опера жестоко избили, но с учетом огромного улова золотых рыбок выпустили в свободное плавание, а местного карася предупредили об оплате и тоже оставили в покое.

Если бы опера взяли только деньги, это было бы полбеды. Но они, взяв кокс, влезли на «минное поле». Вначале их вызвал новый начальник райотдела и, отобрав оружие вместе с удостоверениями, дал три дня на возврат изъятого. Он не слушал никаких объяснений о том, что ничего на самом деле не было, а пригрозил особой инспекцией и всеми муками ада.

Вечером того же дня оперов отметелили трое неизвестных недалеко от райотдела, возле кафе, куда они зашли поужинать и обсудить создавшуюся ситуацию. Их били молча, сосредоточенно и целенаправленно. Более того, их били грамотно и профессионально. На лице следов не осталось, а вот все тело было синим и болело невыносимо. Больше ждать не следовало, и Саша с Пашей пошли советоваться с Кротовым, что делать дальше, ибо кто виноват, они и сами знали. Кротов, внимательно выслушав молодых оперов, немедленно принял решение.

– Значится, так, – голосом Глеба Жеглова стал чревовещать старый опер. – Первое – кокс немедленно вернуть, это питерский канал, за ним стоят большие деньги и море разливанное крови.

– Но как вернуть?! Не пойти же двум несчастным милиционерам на хату к барыге с извинениями, дескать, простите нас, ваше кайфовое мудичество, господин наркобарон! Ошибочка вышла. Не посоветовавшись со старшими товарищами, мы, горемычные и непутевые, нарушили ваш покой и бизнес!

– А и не надо к барыге. Поздно уже к барыге. Продрочили вы это время. К тому же не милиционеры вы сейчас, без оружия и удостоверений.

– А кто мы?

– Вы сейчас отставной манды камердинеры. Вы сейчас веселые яйцезаносчики друг друга. Вы сейчас ноль со знаком минус. То есть движение в вашу сторону всем запрещено. Это только я, старый опиздол, правила нарушаю, а за такие нарушения на улице не прав, жизни лишают. Так что вы губья не надувайте, а внимательно слушайте, что нужно в этой ситуации делать. Итак, кокс немедленно вернуть. То есть принести в кабинет начальника мимо дежурки и сдать по весу, грамм в грамм. Ясно?

– Ясно. А деньги?

– А вот с деньгами вопрос другой.

В нависшей над заговорщиками гробовой тишине Паша выдохнул:

– Что, можно оставить?

– Да вы и впрямь безбашенные отморозки, как про вас все ларечники говорят! Деньги тоже нужно отдать. Отдать, но после небольшой отмывки от наркотической грязи.

– А это как?

– А вот как. – Кротов молниеносно, хорошо отработанным жестом Копперфильда извлек неизвестно откуда большую пачку банкнот в банковской упаковке. – Какова сумма награбленного? – спросил он.

– Полтора лимона, – ответил Паша.

– Ну, значит, за сто тысяч будет в самый раз. – И Кротов передал ничего не понимающим операм свою стодолларовую пачку банкнот. – Да что же вы тупые-то такие? Возьмите эти североамериканские рубли чеченского разлива и поменяйте их на те, что у вас есть. В общей суете никто доллары на фальшь проверять не будет, а если даже и будет, то на вас, тупорылых гопников, никто и не подумает. Эти положите туда, а взятые оттуда принесете мне. Только не вздумайте импровизировать, – увидев нездоровый блеск в глазах взбодрившихся оперов, добавил Кротов и вернул их на грешную землю. – Саксофонисты из вас никакие, вы ложечники, в лучшем случае балалаечники, джаз вам играть еще рано. Все ясно? А раз ясно, берите «куклу» и дуйте в закрома сдавать награбленное, остальное я все улажу. И дальше ни шагу самостоятельно.

Глава 52

Лена, узнав подробности зачистки Гаджиева, вначале обрушила на Антона гром и молнии, но, будучи сама авантюристкой и рискушей, по достоинству оценила этот изящный прощальный жест. За годы холодной и расчетливой мести она привыкла, что в ее жестоких играх жертва практически всегда знала имя палача.

Они, как обычно, лежали, разметавшись по постельному полигону в разные стороны, молодые, красивые, разгоряченно-остывающие после безумной и отчаянной борьбы.

– Кто следующий? – с улыбкой спросил Антон.

– Ты это серьезно?! – сразу же встрепенулась Лена. – Мы так легко можем превратиться в Бонни и Клайда.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.