Ложь напрокат

Анастас Иванович суету прекратила, похлопала глазами, подумала и решительно высморкалась в прихватку. Я почувствовала сходное желание и, в очередной раз шмыгнув носом, поняла, что забыла носовой платок.

– Возьми салфетку, – заметив мои судорожные поиски, дала совет подруга.

Анастас Иванович тяжело вздохнула, выдохнула. По кухне пролетел легкий ветерок. Веселые занавески тревожно затрепетали. Я начала догадываться, что произошло…

– Считаю наше экстренное собрание открытым, – взяла решительный тон подруга.

Анастас Иванович деловито кивнула и уже привычным жестом зашвырнула прихватку в облюбованный угол. Наташка подвинула ей табуретку, и она села. Добрая половина того места, которым села, осталась парить в воздухе.

– На повестке дня один вопрос – измена Степана Ивановича.

Глаза Анастас Ивановича подозрительно заморгали, а рот принял скорбное выражение. Я испугалась, что соседка обидится на порядок обсуждения личной проблемы, но, к счастью, ошиблась. Бывший начальник отдела кадров, воспитанный на социалистическом соревновании, трудовых подвигах и строгой производственной дисциплине, она полагала такой порядок естественным.

– Слово предоставляется… – Наташка мельком взглянула на Анастас Ивановича, – мне! А я скажу, что наш сушеный Геракл Степан Иванович, невзирая на сломанные в прошлом году ребра, своими слабыми, набалованными руками сам вырыл себе яму. И сегодняшней ночью свалился в нее окончательно. В смысле, не пришел ночевать.

– Подождите, – сделала я попытку остановить поток красноречия, – может быть, с ним что-то случилось? Ну перешел дорогу в неположенном месте и…

– Перешел, – согласилась подруга. – Именно в неположенном месте. И этот маршрут завел его слишком далеко – в подмосковную Апрелевку. Помнишь, раньше пластинки были? На каждой написано: Апрелевский завод грампластинок. Их по блату доставали. Ну не будем отвлекаться от темы. Анастасия вместе с мужем Степаном ежегодно снимали летнюю пристройку где-то на окраине этого городка. Все было хорошо, пока в прошлом году у хозяйки не умер муж. Это ужасно! Не в том смысле, что умер, – сам вперед ногами в могилу лез, алкоголик, а в том, что хозяйка лишилась рабочих рук. В редкие минуты трезвой, а поэтому неполноценной жизни муженек работал не покладая их. Пахал, сеял, строил… Анастасия не сразу заметила, что хозяйка положила глаз на Степана: во-первых, в отличие от нее его трудно разглядеть, во-вторых – кому он, кроме нее, нужен. – Анастас Иванович беспокойно заерзала на табуретке. – Я хотела сказать, – поправилась подруга, – что он слишком набалован безмерной любовью и заботой жены. Она его так выхаживала после того, как села ему на ребра! У меня бы терпения не хватило. У тебя бы, Иришка, и подавно. Так вот. Дачный сезон закончился, а Степан Иванович продолжает мотаться в Апрелевку почти каждый день. Сегодня на ночлег не вернулся.

– Похудел, – всхлипнула Анастасия Ивановна, – совсем избегался. Стал хуже одеваться. Раньше я за ним следила, а сейчас все мои попытки одеть его в приличные вещи отвергает. И галстук не надевает, шляпу поправить не дает. А вчера эту шляпу вообще дома оставил. Овсяную кашу съел, а ее оставил… – Скорбные рыдания сотрясли розовый брючный костюм.

– А почему вы решили, что он в Апрелевку катает?

Мой вопрос вызвал издевательскую улыбку Натальи. Анастас Иванович прекратила рыдать.

– А железнодорожные билеты?! – разом вскричали они с возмущением.

На некоторое время установилась плодотворная тишина. Все задумались. Результат не замедлил сказаться. Решение послать Степана Ивановича к чертовой матери было отвергнуто сразу. Не для того воспитывали и лелеяли много лет, чтобы подарить готового мужа чужой нахальной бабе. План на ближайшее время был таков: через пару дней, в зависимости от моего самочувствия, выбрать время и съездить в Апрелевку на разведку. Анастас Ивановича не брать. Может испортить все дело. В основном габаритами. В полном смысле слова – женщина видная. В разведке действовать по обстоятельствам. Самой Анастасии сделать новую прическу. Наташка решила этим заняться сама: в парикмахерской пенсионерку обдерут. Затем подобрать подходящий вариант макияжа и прикупить еще один, не брючный – костюмчик. В этом деле подруга тоже обещала помочь. Розовый брючный костюм лучше пока не надевать. До будущей весны. Степана особо не кормить. Анастасии Ивановне принять томный, загадочный вид и временами таинственно исчезать из квартиры, оставляя мужа без обеда. Дальше будет видно.

Разработанный план мероприятий коренным образом изменил настроение соседки. Она вскочила и захлопотала, раскладывая по местам полотенце, прихватки, салфетки, мгновенно убрались в мойку использованные чашки. Наша миссия была завершена. От чая мы категорически отказались: дома меня заждались куриные грудки.

В коридоре Наташка торопливо бросила: «Зайду позже» – и исчезла за дверью своей квартиры. Как раз в тот момент, когда я собралась поделиться с ней страшной новостью. Конечно, не время и не место… Но что делать, если решение возникло стихийно. Не сложилось!..

Вид куриных грудок вызвал жалость. Томятся, бедные, на кухонном столе с утра, глаза бы на них не глядели. Я поторопилась выполнить указание изготовителя на пакетике «Магги на второе», включила плиту, закрыла будущий кулинарный шедевр крышкой, чтоб глаза на них больше не глядели. Потом вспомнила о белье, сиротливо валяющемся в тазу на балконе, и жалость нахлынула с новой силой. Уже к себе.

Жалела я себя долго. Вспоминала все мелкие обиды и крупные неприятности, накопленные за годы семейной жизни. Упивалась своей несчастной долей. Удобный диванчик, пушистый плед, спрей от насморка как нельзя лучше располагали к слезным раздумьям. Пока не вспомнила о Танюшке. Вот ей уже не придется себя жалеть. Поскольку с ней произошла одна из самых крупных неприятностей, которая только может случиться с живым человеком. Наташке, пожалуй, не стоит рассказывать о странном утреннем звонке. Она, будучи квалифицированной медицинской сестрой с солидным стажем, тем не менее панически боится покойников. Мистические триллеры обожает, но смотрит их только при ярком освещении и в присутствии народа. В крайнем случае в присутствии верной Деньки, время от времени подкармливая собаку разными деликатесами. Чтобы не удрала. Я в принципе недалеко ушла от подруги, но ужастики могу смотреть и в одиночестве. Просто в страшные моменты выключаю звук. Становится даже забавно. Ну а если уж совсем припечет… Одеяло на голову – и порядок. На худой конец можно закрыть глаза.

Двойной звонок в дверь возвестил о прибытии Натальи.

– Открыто! – завопила я с дивана.

Последний слог оторвался от слова и прозвучал хриплым шепотом. ОРЗ шло в наступление.

Подруга в полном молчании прошла в комнату и села в кресло напротив меня. Лица на ней не было. А то, что было вместо него, являло собой маску из разнообразных чувств, замешанных на страхе.

– Как температура?

– Нормально. На мне можно опару ставить. А как ты?

– Тоже нормально. Сегодня мне звонила Татьяна. Я была в хирургии. Девчонки посоветовали ей перезвонить позднее. Она не перезвонила, тогда я позвонила сама. Мобильный был отключен, а по домашнему телефону какая-то мымра сообщила, что Татьяна умерла. Я обругала АТС, считая что этот бред – результат неправильного соединения. Разбираться не стала. Воспользовалась свалившейся с неба удачей – твоей болезнью и удрала с работы. Решив перезвонить Татьяне из дома. Только все некогда было, хотя и нервничала – надо же, как злость из людей прет! Так шутить. А сейчас звоню опять… – Голос у Наташки сорвался на рыдания: – Та… Танечку похоронили-и-и…

Я молчала. И не потому, что стало болеть горло. Просто соображала. Результат меня обрадовал и заставил радостно заулыбаться. Рыдания над ухом прекратились. Прохладная рука подруги легла на лоб:

– Это у тебя нервное. И я тоже хороша. Надо успокоится, слышишь? Да перестань ты ржать. Совсем перегрелась!

– Танюшка же тебе утром на работу звонила.

– Ну, звонила…

– С того света? – В шепоте моем торжество было не очень заметно, а жаль. Я свое отбоялась.

Наташка нахмурилась, откинулась в кресле и ахнула:

– Не может быть! Это ее душа мается…

– Мается, – подтвердила я. – Вместе с телом. Это тело мне тоже звонило, сделало выговор за отсутствие на похоронах.

– Как это? – прошептала Наталья. – Из гроба восстала? Чем-то он ее не устроил…

– Она туда и не ложилась. Вопрос: кто ее там заменил?

Подруга недоверчиво посмотрела на меня, потом расцепила сжатые в замок руки и торжественно перекрестилась:

– Может быть, ты и права. И… что теперь делать?

Я почувствовала себя сильной и бесстрашной.

– Будем ждать очередного звонка. Боюсь только, не смогу ответить. Горло дерет все ощутимее. А в субботу поедем к ней домой – девять дней с момента этой нелепицы. Если она будет отсутствовать, начнем разбираться. Лучше бы, конечно, еще позвонила…

Она и позвонила. Буквально минут через пять. Ответила ей Наталья. Поняв, кто на проводе, подруга моментально включила громкую связь. Я услышала взволнованный голос Танюшки:

– Наташенька, ты? Я Ирине звонила. Наверное, ошиблась номером. Ты тоже не была на моих похоронах! Обидно. Ладно, у меня мало времени. И связь все время прерывается… Девчонки, помогите! Я ничего не понимаю. Меня похоронили. Заживо. Давайте встретимся в субботу на Домодедовском кладбище. После скорбного митинга откажитесь ехать со всеми. Скажите… Ну, сами что-нибудь придумаете. У могилы и встретимся. Я к вам подойду.

– Танюша, – заорала Наталья, – где ты?! А место встречи изменить нельзя? Приезжай к нам.

– Я пока устроилась. К вам не поеду. Боюсь. Если хотите помочь – встретимся там, где я сказала. И, если не трудно, выручите меня хотя бы сотней долларов. Я потом отдам…

Связь оборвалась.

– Слушай, она, точно, живая! – Лицо Натальи лучилось радостью. – Сотню долларов попросила… Ну ты уникум! Был момент, когда я чуть тапки со страху не откинула.

Мне удалось скромно промолчать. У меня такой момент несколько растянулся во времени – прихватил пару часов.

Следующие три дня прошли в болезненном угаре. Я себя даже ни разу не пожалела. Было так плохо, что за меня это делали муж и дети. К вечеру четверга появились первые признаки выздоровления: температура спала, проснулся интерес к количеству накопившейся в мойке посуды и белью, мужественно сохнувшему на балконе. Члены семьи успели между собой перессорится и по очереди бегали ко мне клепать доносы друг на друга и доказывать свою правоту в семейных разборках. Так, выяснилось, что сын, не выдержав вахты по уборке кухни, сослался на внезапно возникшую потребность выполнять завет В. И. Ленина: «Учиться, учиться и учиться!» С отрывом от любого производственного процесса. Короче, удрал к бабушке, а ей, любимой, сообщил, что по месту прежнего его жительства в ее помощи не нуждаются – справятся сами. Надо уметь преодолевать трудности, с которыми ни родная сестра Алена, ни отец раньше не сталкивались.

Муж и отец, купив продукты, забыл их по месту работы. Дочь, чтобы не помереть с голоду, была вынуждена в этот поздний вечер просить подаяния у Натальи Николаевны. Зато на следующий день, возвращаясь из института и не полагаясь на родителя, Аленка купила продукты сама. Родитель забыл было покупки в очередной раз, но вовремя о них вспомнил, буквально на выходе из больницы. В результате притащил пару весомых пакетов. Ну а чуть ранее с продуктовым набором приехала свекровь, обеспокоенная непомерным аппетитом внучка, приготовила обед, а заодно и ужин. Все было в порядке.

Шпионскую деятельность пришлось временно приостановить. Сопровождать «коварного изменщика» Степана Ивановича в Апрелевку втайне от него самого Наталья в одиночку не решалась. Я при всем желании составить ей компанию не могла. Посовещавшись, решили ограничиться приведением личности Анастаса Ивановича в соответствие со стандартом обманутой, но не сломленной этим обстоятельством жены. На относительное выздоровление оставался один день – пятница: в субботу надлежало явиться на кладбище. Была еще одна проблема – избавиться в этот день от заботы мужа и дочери, но она легко решалась с помощью дачи. Отметив мужество Димки, с которым он не хотел туда ехать (на самом деле наоборот), я повздыхала и упросила сделать это ради Алены – дочь вообще не бывает на свежем воздухе. С Аленкой разговор состоялся почти в том же духе, только она сопротивлялась больше. Окончательным доводом, сломившим сопротивление, была необходимость срочно высадить луковицы тюльпанов. Подозрительно поглядывая в мои честные глаза, дочь предупредила, что к вечеру может вернуться.

Субботним утром Димка с Аленкой отвратительно долго копались. Стоило большого труда делать равнодушный вид. Уехали сердитые и только в начале десятого. С наказом не трезвонить мне и не отвлекать от процесса выздоровления. Я демонстративно отключила телефон. Едва за ними закрылась дверь, как я мигом оделась и уже готова была выскочить в коридор, как услышала громкие голоса. Один был Наташкин, второй – Димкин. Муж что-то забыл. Пришлось спешно нырнуть под одеяло прямо в куртке и кроссовках.

– Это я! – донеслось из прихожей. «Кто бы сомневался!» – Забыли ключ от дачи.

Я что-то промычала про удивительную несобранность, создающую кучу проблем. И зря. Димка, остановившись на пороге комнаты, устроил импровизированное утро воспоминаний моих почти ежедневных ляпов. Я не на шутку обиделась. Муж подошел мириться и… Я поняла, что допустила самый крупный из мелких промахов.

– Да у тебя испарина! – воскликнул он, коснувшись губами моего лба.

Полежал бы сам в свитере, куртке, теплых колготках, шерстяных брюках и кроссовках на ногах под одеялом…

– Болезнь выходит, – громко сказала подруга, вовремя прервав момент прощания. – Зашла узнать, не надо ли чего в магазине. Ты иди, Димочка, иди, не волнуйся, мы сами справимся.

Димка неуверенно потоптался на месте, взглянул на меня с сожалением и наконец покинул помещение. Но, как выяснилось, не совсем. Входная дверь опять приоткрылась, и муж попросил меня все-таки включить телефон. Хорошо, что это было с порога, поскольку я уже вскочила с кровати.

– Включим! – успокоила его подруга. Дверь тихонько закрылась. – Да пусть себе звонит в наше отсутствие. Жалко, что ли. А Димке, если что, скажем, что включили и опять выключили. Имеешь ты, в конце концов, право спокойно подремать… двадцать четыре часа в сутки!

Наташка приняла решение ехать на своей «Ставриде». Сложность была только в том, что на ней же собирался ехать Борис. На дачу. Вместе с Денькой. Лешик уехал туда еще вчера. Наташка сослалась на рабочий субботник и обещала воссоединиться с семьей позже, прибыв электричкой. Муж удивился, но попросил сообщить о времени прибытия на станцию. Дабы встретить.

На повороте с Кольцевой дороги в Бутово подруга позвонила Борису и сообщила, что она в травмпункте. Вместе с машиной. Он не понял и встревоженно поинтересовался, вызвала ли она ГАИ. Подруга опешила и спросила: зачем? Препирались они долго – долларов на пять. Пока Наташка не заорала: «Помолчи!!!» – и начала объяснять сначала. Все, что успела придумать: какая-то Полина из нашего дома, которую Борис не знает и знать ему ни к чему, то ли подвернула, то ли сломала ногу рядом с нашим подъездом. И попросила протянуть руку помощи. Она протянула и теперь сидит и ждет, когда до Полины дойдет длинная очередь в травмпункте. Рядом плачут маленькие дети Полины. Так что Борис пусть сидит и ждет возращения машины. Как только, так сразу…

Наташка врала убедительно, мне даже послышался плач маленьких детей Полины.

– А он ее точно не знает? – с сомнением поинтересовалась я.

– Если уж я не знаю, то он и подавно. – В голосе Натальи слышались победные нотки.

Приехали мы ровно к десяти часам. Бросив машину у подъезда, поднялись на восьмой этаж и замерли у двери Танюшкиной квартиры, не решаясь позвонить. Но дверь скоро открылась, и оттуда выскочила заплаканная Галка. Увидев нас, она так удивилась, что замерла на месте, загородив проход. Мы удивились не меньше и отодвинуть ее в сторону даже не пытались.

– Ты уже вернулась из Питера? – спросила я, забыв поздороваться.

– Да. Позавчера. А тут такое… Я вообще-то толком и не знала соседку – несколько раз видела мельком, еще до ее переезда. Такая молодая, почти мне ровесница. Вот зашла спросить, не нужна ли какая-нибудь помощь… – Галка промокнула платочком глаза и посторонилась, но не ушла. – А вы что, ее хорошо знали? – Мы молча кивнули. – Бывают же совпадения! И давно?

– А со дня намеченного тобой новоселья, – съязвила Наташка. – Ты о нем удачно забыла, не предупредив нас. Но мы не в обиде. Я так понимаю, питерский любимый получил полный расчет? А здесь тебя ждет новое счастье?

– Извините, девчонки. Так получилось. Все так закрутилось. И никто меня больше не ждет, – печально возразила Галка. – Надоело… Вы после кладбища сюда? – переменила она тему, убирая скомканный платочек в рукав синего платья.

– Скорее всего, нет. Ириша болеет, а я тороплюсь по делам.

– Жаль. А то бы зашли ко мне. Посидели бы.

– В следующий раз, – мягко сказала я.

У Сергея мы застали человек пять. Сам он, привалившись к стене, стоял с безвольно опущенными руками. Похудел. Безжизненные глаза на осунувшемся лице смотрели на нас равнодушно. Мы тихонько поздоровались. На диване сидели двое пожилых людей, очевидно родители Сергея. Очень похожая на него худенькая молодая женщина с девочкой лет восьми была, скорее всего, его сестрой.

– Это подруги Танюши, – тусклым голосом представил нас Сергей. – Я вам звонил, – обратился он к нам. – В субботу и воскресенье. Никто не ответил…

– Нас не было, – пояснила я, не в силах добавить, что мы уезжали на дачу.

Наталья легонько толкнула меня локтем, я повернулась и сразу же увидела на закрытом салфеткой телевизоре фотографию задорно смеющейся Танюшки. Перед ней стояла неполная хрустальная рюмка водки, накрытая кусочком черного хлеба: жидкость потихоньку испарялась.

– Ну что ж, – обреченно хлопнув себя по коленям, тихо сказал отец Сергея, – больше ждать вроде некого… Поедем потихоньку. Танечка, наверное, заждалась.

Мать тихонько заплакала.

– А с работы? – недоуменно спросила Наталья. – С работы разве никого не будет?

– Все приедут прямо на кладбище. Они знают куда, – сухо пояснил Сергей.

На улице Наталья предложила кому-нибудь из членов семьи пересесть к нам в «Таврию», но они предпочли держаться вместе, разместившись в «Жигулях» Сергея.

Всю дорогу мы молчали. Похоже, родственники не испытывали сомнения в постигшем их горе. Это все, что удалось выяснить. Лезть к ним в душу с вопросами было, мягко говоря, неуместно. Мы уже и сами пропитались этим горем насквозь и почти поверили, что Танюшины звонки были потусторонними. Наталья на протяжении всего пути без конца вытирала слезы и хлюпала носом. Я ей усердно помогала.

Свежая могила была обложена многочисленными венками и свежими цветами. Фотография радостной Танюшки была та же, что и в квартире, только большего размера. Я с удивлением увидела, что ленты на венках и часть искусственных цветов варварски порезаны. Скорее всего, ножницами. И, не поверив своим глазам, нагнулась, растерянно потрогав трепетавшие на легком ветру лоскутки ленты с надписью: «Любимой жене…»

– Рабочие кладбища, закапывавшие могилку, порезали, – пояснила сквозь слезы сестра Сергея. – Сказали, если не порезать, венки утащут и продадут.

К могиле стягивался народ. Неожиданно мать Сергея упала на колени, прижалась к одному из венков и громко запричитала. Сквозь рыдания доносились обрывки невнятных слов. Свекровь просила прощения у невестки за то, что уступила ей очередь в сроке смерти. Пожилую женщину с трудом подняли и отвели в сторону. Наташка побежала на помощь. Сергей с искаженным серым лицом пытался сдержать слезы. Это ему не удалось. Плакали почти все. Ни много ни мало – тридцать семь человек, не считая нас с Наташкой. Оглядывая разношерстную толпу, я отметила несколько человек, выражения лиц которых мне не понравились. Две хорошо одетые женщины стояли чуть в стороне от остальных. Физиономия одной, шатенки, выражала явную скуку. Она с нетерпением ожидала окончания церемонии. А вот вторая, блондинка, была бесстрастна. Тем сильнее поразила меня ироничная улыбка, мелькнувшая на ее лице при взгляде на Сергея. Ей было около сорока. Красивая, с легким макияжем. Глаза скрывала дорогая оправа затемненных очков. Заметив мой пристальный взгляд, она быстро отвернулась и что-то сказала соседке. Та посмотрела в мою сторону, пожала плечами и нагло ухмыльнулась. Я торопливо опустила глаза. Очевидно, дамы заметили, что большого горя я тоже не испытываю.

Прощальные соболезнования семье покойной оставляли желать лучшего. Наталья что-то говорила о жизни после смерти и обещала всем скорую встречу с усопшей. Я мямлила о фортелях судьбы и лечебном эффекте времени, желая Сергею обрести надежду… Какую и в чем, не пояснила. Сама запуталась. Надеюсь, что нас не очень внимательно слушали.

Члены семьи были скрыты за плотным кольцом людей, выражающих бесполезное соболезнование. Я решительно подошла к двум красоткам и как можно равнодушнее поинтересовалась причиной смерти Татьяны.

– А вы что, не были на похоронах? – поинтересовалась шатенка.

– Не была. Мне поздно сообщили. А спрашивать сейчас, что случилось, сочла неудобным…

– Ее сбила машина. Вечером, когда она шла домой с работы. Повезло – не мучилась. Сразу насмерть.

– Изуродовали, наверное?

– Да нет. Лицо, во всяком случае, было не повреждено. В гробу, как живая, лежала…

– Нам пора идти, – бесцеремонно вклинилась в разговор блондинка. – Илья возмущаться будет. Отметились, и ладно. – Она бросила на меня холодный бесчувственный взгляд.

Поблагодарив за информацию, я отошла в сторону.

Толпа быстро редела. Вскоре у могилы остались только родственники и мы с Наташкой. Маша, сестра Сергея, предложила поехать помянуть… Имя его жены она не назвала. Не могла или не хотела. Мы отговорились тем, что решили еще постоять у могилы Татьяны в тишине. Попросить прощения за то, что не смогли проводить ее. А потом навестить место захоронения двоюродного деда троюродной тетки одной хорошей знакомой. Соврать что-нибудь поприличнее побоялись. Из суеверия.

Сергей и его родители даже и не пытались вникнуть в смысл сказанного. А Маша, казалось, вздохнула с облегчением.

Члены семьи тихо направились к выходу. Мы стояли и смотрели им вслед.

Оглянувшись по сторонам, я увидела женщину средних лет. Кажется, она что-то сажала на соседней могилке. Дернула Наташку за куртку – может быть, это замаскировавшаяся Татьяна? Женщина выпрямилась, несколько раз подозрительно взглянула в нашу сторону, что-то проронила себе под нос и вернулась к своему занятию. Резкий порыв ветра опрокинула банку с цветами. Георгины аккуратным веером рассыпались по рыжей глине. С покосившейся фотографии за этим действом весело наблюдала Татьяна.

– Какой-то придурок поставил банку с цветами без воды. Вот она и опрокинулась. На, – не глядя протянула Наталья мне банку, – налей. Вода в двух шагах, налево по дорожке. Как к выходу идти. А я пока остальные емкости проверю и фотографию поправлю.

– Давайте я принесу, – раздался мужской голос. Наташка с букетом резко выпрямилась, а я уронила банку. Все на ту же рыжую глину. Перед нами стоял Сергей. Несколько в отдалении остановилась Маша. Я с трудом подавила желание спросить у них, что им тут нужно. Быстро нагнулась, отметив, что ботинки у Сергея, в отличие от моих башмачков, чистые, подняла банку и протянула ему. Он молча взял и ушел. Маша подошла ближе.

– Почему вы позволили ему вернуться? – устроила ей допрос с пристрастием Наталья. Маша ничего не ответила. – Уводите его немедленно. Хотите, чтобы он рядом с женой лег?

Мария явно смутилась. Торопливо оглянулась и, убедившись, что брат далеко, тихо пояснила:

– Понимаете, ему несколько раз привиделась Танюша. Один раз из окна видел, еще до похорон. Второй – вчера. Тоже недалеко от дома. Прямо мистика какая-то. – Носовой платочек нервно переходил из одной руки Маши в другую. – Честно говоря, я даже боюсь ночевать в его квартире. Родители попросили пока с ним пожить…

– Глюки! – уверенно произнесла Наташка, махнув букетом. – На сороковой день все как рукой снимет.

– Уверяю вас, – внесла я свою лепту, – Танюша чувствует себя сейчас гораздо лучше, чем Сергей и вы сами. Не надо заставлять ее нервничать… на том свете, – быстро добавила я, заметив испуганный взгляд Маши.

– А вы уверены, что похоронили именно Татьяну? – Вопрос подруги окончательно сразил бедную женщину, поскольку ответ был несколько странный:

– Вы про живую или мертвую?

Наташка, по-моему, окончательно сбитая с толку, ограничилась протяжным: «Ну-у-у-у…» Но Машу это не смутило. Все так же торопясь и оглядываясь, она забормотала:

– В гробу точно лежала, как живая. Посмертный макияж, наверное. Лицо лишь чуточку изменилось. Носик стал такой остренький, а так… Я только по рукам поняла. Вот они были совершенно неживые – морщинистые какие-то и ногти синие… Господи, какой ужас! Она же была беременна! – Маша закусила губу и прикрыла глаза.

Я невольно схватилась за Наташку. Порывом страха и удивления подругу как раз качнуло в мою сторону.

– Держите, – коротко бросил Сергей, протянув Наталье полную банку воды.

Подруга осторожно слила излишек и вернула георгины на место. Все немного помолчали, глядя на фотографию покойной. Я лихорадочно обдумывала ситуацию…

– Ну что, теперь к двоюродному дедушке? – решительно пресекла мои раздумья Наташка.

Я криво улыбнулась.

– И нам тоже пора, – ласково сказала Машенька и решительно взяла брата под руку.

Он аккуратно высвободился, нагнулся к фотографии, и я услышала надрывный стон:

– Пока жив, буду просить у тебя прощения!

Потом послышались сдержанные рыдания. Маша, затравленно взглянув на нас, ухватила брата под руку и повела его, совершенно переставшего сопротивляться, – к выходу. Наташка медленно вытирала платком мокрые руки, время от времени бросая косые взгляды на опять покривившуюся фотографию. Я сосредоточенно следила за действиями подруги.

– Ты уверена, что мы не сошли с ума? – деловито спросила она.

– Зачем? – удивилась я.

– Не зачем, а почему, – поправила Наташка. – Потому что нам кажется, что Татьяна жива. Знаешь, эффект, как от фокусов Копперфилда или… таможни.

– О чем ты?

– Все о том же. Есть такая байка: Дэвид Копперфилд во время своего визита в Питер решил удивить наших таможенников. Увидел пролетающий мимо самолет, сделал пасс – самолет исчез. Как не бывало. Таможенник тупо посмотрел на результат, недоуменно пожал плечами, шлепнул с размаху печать на какой-то документ: во, говорит, был вагон с электроникой – стал вагон с гуманитарной помощью… То есть вагона с электроникой тоже как не бывало.

– Ты хочешь сказать… Татьяна действительно умерла? – скороговоркой произнесла я, чувствуя, как слабеют ноги.

Краем глаза успела отметить пару комочков слипшейся глины, скатившихся с могилы. Мне даже показалось, что венки на ней «дышат». В этот момент я пожалела только об одном: что рядом нет спасительного одеяла, которое можно было бы натянуть на голову.

– Девчонки… – раздался сзади громкий шепот, от которого я крепко зажмурила глаза, не в силах двинуться с места. Меня просто парализовало от страха. В ту же секунду раздался вопль Натальи. Подруга, как всегда в экстремальных случаях, поминала свою маму. Правда, не своим голосом.

– Девчонки, вы что? – В знакомом голосе слышались нотки обиды.

«Глаза пока открывать не буду, – подумала я. – Мало ли что…»

– Мама! – повторно помянула Наташка родительницу, но уже не столь категорично, как чуть раньше.

Я приоткрыла один глаз. Передо мной была все та же картина: кладбище, могила, венки, фотография… Ничего нового.

– Ну ты и вырядилась! Покойница…

В голосе подруги сквозь страх сквозило удивление. Любопытство пересилило, и я осторожно – ноги были ватными – развернулась. Взору предстала брюнетка с короткой стрижкой, в темных очках. Яркая губная помада была несколько вызывающа, но бесспорно шла женщине. Кожаные темно-коричневые брюки и желтая куртка прекрасно сочетались. Как друг с другом, так и с внешностью. На привидение женщина не походила. На Татьяну тоже. Хотя голос, без сомнения, принадлежал ей.

«Реинкарнация, – устало подумала я. – Могла бы и предупредить по телефону-то».

– Где ты все эти шмотки отхватила? – Все большую уверенность обретал не только Наташкин голос, но и руки. Подруга деловито погладила куртку. – Теплая… А чего дрожишь?

– Да это нервное…

Дама сдернула темные очки, и я узнала Танюшку.

– Так где ты так укомплектовалась? – повторила вопрос Наташка. – В морге?

– А-а-а! Вещи? Это из секонд-хэнда. Поношенные. Деньги пришлось экономить. Да вроде ничего, не очень заметно.

– Класс! – восхитилась Наташка и посмотрела на меня в ожидании подтверждения своего вывода.

Я кивнула в знак полной с ней солидарности. Очевидно, что-то в моем облике Наталье не понравилось. Ее взгляд стал явно обеспокоенным. Она повернулась к Татьяне и сказала:

– Я Иришку с койки сорвала. Больничной, хотя и домашней. Боюсь, как бы осложнения не заработала. Может, двинем отсюда куда-нибудь? Двоюродный дедушка троюродной бабушки какой-то там чужой племянницы простит наше невнимание. – Секунду подумала и, устремив взгляд в небо, смиренно добавила: – Я надеюсь…

Татьяна растерянно поморгала, пытаясь понять связь между моим состоянием и невниманием к какому-то дедушке. Но, вероятно, поводов для раздумий у нее хватало и без нас, поскольку она тут же согласилась покинуть тихую обитель. По-моему, даже слишком поспешно. Тем не менее перед уходом подошла к своей, вернее, вроде как к своей, могилке и принялась сосредоточенно рассматривать обрывки надписей на порезанных ленточках. Некоторые венки поправила и даже погладила. Дальше произошло нечто странное. Разглядев на очередной ленте надпись: «Любимой жене…», она резко рванула венок и отбросила его в сторону. Могила сразу же приобрела неряшливый вид. Оглянувшись на нас, попросила помочь, и несколько минут мы перетаскивали оставшиеся венки так, чтобы скрыть образовавшийся пробел. Удовлетворенно взглянув на результат совместного труда, Татьяна отряхнула руки, аккуратно протерла фотографию и, кажется, осталась довольна.