Пан Сатирус

– Пан, – сказал врач, – лучшего местечка для посадки ты, разумеется, выбрать не мог.

– Я его не выбирал; мы здесь сошли на берег с МА.

Врач вздохнул.

– Тебе и знать-то не положено, что “Кук” – это МА. И вообще, что существует МА. Им пришлось сказать мне об этом, чтобы я мог явиться сюда и разузнать, что тебе известно и кому ты собираешься это сообщить.

Счастливчик Бронстейн рассмеялся.

– Он говорит МА, потому что мы так говорим, док. Он не знает, что это означает.

– Это должно означать “МИНОНОСЕЦ–АВИАНОСЕЦ”, – сказал Пан. – Потому что на нем есть несколько самолетов, и еще потому, что у него длина и скорость как у миноносца. Но если переставить буквы, то это уже будут “Атомные мины”.

Мичман-минер Бейтс вскочил с кровати, на которой он разлегся.

– Что за черт, кто тебе это сказал? – спросил он. – Даже Счастливчик ничего не знает об…

Он запнулся.

– Это точно, – подтвердил Счастливчик.

– Я регрессировал, – сказал Пан Сатирус, – но не до конца. Я еще могу пользоваться зрением и мозгом, который унаследовал от предков. Даже если я и треплюсь целый день, и, признаться, устаю от собственного голоса. Горилла, ведь на палубе лежали мины! А тому, кого пять с половиной лет мотали по всяким атомным лабораториям и ракетным базам, определить, что они предназначены для атомных зарядов, проще простого. Там есть еще такие…

– Заткнись, Пан! – сказал Горилла Бейтс. – Тебя поставят к стенке и расстреляют.

– Горилла, ты рассуждаешь как бесхвостый макак, – сказал Пан. – Если от меня узнают, как летать со сверхсветовой скоростью, русские будут выглядеть как мартышки. Как макаки-резусы.

– Иногда мне кажется, что у тебя расовые предубеждения против этих резусов, – сказал Счастливчик.

– Гигантский резус почти так же умен, как любое другое известное мне животное, – заметил доктор Бедоян. – Впрочем, с бабуинами мне не приходилось иметь дела.

– Это две самые глупые ветви среди множества приматов, сказал Пан. У него был слегка рассерженный вид. – Я полагаю, доктор, что, как всякий человек, вы по простоте приняли послушание и покорность за ум.

– Пусть будет по-твоему, приятель, – согласился доктор Бедоян. – Ладно. Я выполню свой долг перед родиной. Если ты согласен выдать свой великий секрет… что такое ты там сделал с космическим кораблем… я уполномочен предложить тебе все, что пожелаешь.

– Кем?

– Генералом Магуайром.

– Этим гигантом с мозгом мартышки? Берите выше, доктор.

Доктор Бедоян развел руками.

– Пан, мне и так быть козлом отпущения, если ты только знаешь, что это такое. Прими мой совет – держи язык за зубами.

– Хорошо, что вы так заговорили, док, а то мы уже собирались дать вам прикурить, – сказал Горилла Бейтс. – Точно, послушайся доктора, Пан. Ничего им не говори.

– А удержится ли он? – с сомнением спросил Счастливчик Бронстейн. – Ведь если с ним что неладно – так это то, что он не может не болтать.

Пан Сатирус закрыл лицо руками и стал издавать странные звуки. Оба моряка в тревоге вскочили, но врач успокоил их:

– Это он смеется.

Справившись с собой, Пан пояснил:

– Едва ли я смогу раскрыть свой секрет без чертежа. А я регрессировал только до такой степени, чтобы говорить, но не до такой, чтобы рисовать и чертить схемы. Я все еще немного лучше людей.

– Я, между прочим, никогда в жизни не писал на стенах гальюна, – сказал Горилла Бейтс.

– Я тоже не писал, – сказал Счастливчик Бронстейн. – Но я еще не видел ни одного гальюна в Штатах, чтобы там не было чего-нибудь намалевано. Хорошо еще, что там не побывал ни один шимпанзе.

– У меня есть идея, – сказал доктор Бедоян.

Он подошел к двери и открыл ее.

К трем агентам службы безопасности присоединились еще два, отличавшиеся от них ростом и цветом одежды, но не манерой поведения.

– Джентльмены, я не мог уговорить Пана Сатируса сообщить нам нужные сведения. Судя по всему, он очень нервничает. Он недоволен тем, что вы сторожите у дверей его комнаты.

Пан Сатирус тотчас прыгнул, ухватился одной рукой за люстру и повис, раскачиваясь, а другой рукой стал бить себя в грудь. Счастливчик Бронстейн испуганно ретировался к окну.

– Простите, доктор, но мы получили приказ, – сказал Макмагон. – И вы тоже. Заставьте шимпанзе говорить.

– Как? – спросил доктор Бедоян.

– Есть же такая штука под названием “сыворотка правды”?

– Разве я вас учу, как производить проверку на благонадежность? Я врач, мистер Макмагон, и как таковой не принимаю врачебных советов от неспециалистов.

Один из вновь прибывших агентов встал.

– Так вы не ветеринар? – спросил он.

– До окончания колледжа и до работы с приматами я семь лет изучал человека, гомо сапиенс…

В этот момент люстра сорвалась с потолка: архитектор, электромонтажники и штукатуры, создавшие отель во Флоридавилле, никак не предполагали, что в номере для коммивояжеров будет резвиться шимпанзе. Пятеро тайных агентов выхватили пистолеты. Пан Сатирус проворно приземлился, не выпуская из руки люстры, – оборванные провода торчали из нее, как щетинки на рыле у хряка.

Тут Гориллу Бейтса осенило, и он заорал:

– Убрать пистолеты! Не раздражайте мистера Сатируса!

Он ходил в старшинах гораздо дольше, чем любой из молодых людей в агентах, и они убрали пистолеты.

Зазвонил телефон. Счастливчик Бронстейн поднял трубку. Время от времени он произносил “да!”, “нет!”, потом повесил трубку.

– Управляющий отелем. Хочет знать, что случилось. Во всем доме нет тока.

– Поскольку я здесь единственный специалист по человекообразным, – сказал доктор Бедоян, – то могу заверить вас, что в государственных научных учреждениях шимпанзе живут не в таких шатких сооружениях, как это. Я предлагаю вам удовлетворить просьбу моего пациента и предоставить ему возможность успокоить свои нервы.

Пан Сатирус счел это призывом к действию, надвинулся на Макмагона и стал размахивать щетинистым концом люстры перед самым носом агента ФБР. Макмагон не дрогнул и не отступил, пока Пан Сатирус не запел то, что застряло у него в памяти от песенки “Ублюдок – Англии король”… Шимпанзе не отличался музыкальностью.

Все же Макмагон был храбрым человеком. Он выхватил из кармана блокнот, взглянул на наручные часы и стал писать. Затем он вручил шариковую ручку (золотую) и блокнот доктору Бедояну.

– Под вашу ответственность, доктор. Генерал Магуайр сказал, что вы берете на себя эту… гм, пациента, и мы должны оказывать вам содействие.

Доктор Бедоян поставил свою подпись. Пять пар полицейских ног простучали четкую дробь по скрипучей лестнице.

– Я подозреваю, что предаю свою родину, – сказал доктор.

Пан Сатирус швырнул люстру в угол. Раздался звон стекла.

– Порядок, – сказал Горилла Бейтс. – Свистать всех наверх, Счастливчик.

– Для чего? – спросил Счастливчик.

– Ты забыл о дамах? – сказал Горилла. – Скажи там этим из отеля, пусть пришлют нам четырех. Как ты думаешь, зачем док отделался от агентов? Он себе места не находил с тех пор, как мы об этом заговорили.

– Я не находил? – переспросил доктор Бедоян. – Да, вероятно, так оно и было. Ну, конечно, иначе зачем бы мне отсылать этих агентов. Просто я не осознавал, что делаю.

Глава пятая

У человекообразных обезьян, как и у людей, нет хвостов.

Хилари Стеббинг. Современные животные… Лондон, год издания не установлен.

Не вызывало сомнения, что коридорный, откликнувшийся на телефонный звонок Счастливчика, был не первым коридорным, с которым тот имел дело. Не вызывало сомнения и то, что Счастливчик, в свою очередь, был не первым моряком, с которым коридорный обделывал делишки. Он понял радиста с полуслова.

Все перешли в парадную комнату, теперь уже не забитую блюстителями порядка.

Коридорный ушел, а Пан Сатирус, посидев немного в задумчивости, направился в спальню. Доктор Бедоян пошел следом и увидел, что Пан рассматривает обрывки проводов, торчащие из розетки люстры.

– Что случилось, Пан?

Пан покачал головой, подошел к окну и стал глядеть на безотрадный пейзаж Флоридавилля.

– Абсолютно ничего, доктор. Я чувствую себя прекрасно.

– Я и не думаю, что ты болен. Я был твоим личным врачом достаточно долго и могу сказать, когда тебе станет плохо, еще задолго до того, как ты почувствуешь это сам. Но ты чем-то расстроен. Что за причина?

Пан уперся костяшками пальцев рук в пол и стал вращаться вокруг этой оси.

– Счастливчик заказал девушку и для меня.

Доктор Бедоян улыбнулся.

– Наши друзья, кажется, совсем забыли, что ты не моряк.

– Я должен радоваться. Они люди, но очень хорошие.

Доктор Бедоян медленно обходил пациента, пока окно не оказалось у него за спиной, а свет не ударил Пану в глаза.

– Ну и что же? – спросил врач.

Пан Сатирус опустил глаза. Он шаркал громадными ступнями и легонько стучал костяшками пальцев по паркетному полу.

– Мне не нравятся девушки, – сказал он наконец.

– А откуда тебе знать? Ты же ни с одной не был знаком, верно?

Глаза примата блеснули.

– Разумеется, не был. – Пан Сатирус осклабился. – Это не очень лестно для вашего вида?

– Не смущайся, Пан. А мне не нравятся девушки-шимпанзе, и, чтобы предупредить твой вопрос, скажу сразу, что я знаком с ними только как с пациентками. А если ты ничего не знаешь о гиппократовой клятве, то сейчас не время для подробных объяснений.

Пан сел на пол и стал рассеянно почесывать шею большими пальцами ног.

– Но Горилла и Счастливчик мои друзья. Я не хочу ни портить им вечеринку, ни оскорблять их чувств.

Доктор Бедоян сдержал улыбку.

– И правильно делаешь. Ребята так долго были в море, что с охотой возьмут твою даму на себя. И мою. Я помолвлен с одной девушкой из Тарпон Спрингс.

– Ну и что же? – спросил Пан Сатирус, совершенно так же, как раньше доктор.

– С этими гулящими девчонками забавно разговаривать, пить, забавно подтрунивать над ними. Вот увидишь.

– Я не хочу оскорблять ничьих чувств. Вы же знаете, я не человек.

– Уф! Забудь о генерале Магуайре, сделай передышку и выкинь все это из головы. Кажется, наши гостьи уже пришли.

Они и в самом деле пришли.

Из парадной комнаты доносились смешки, щебет, какой-то стук. Официанты притащили ящик джина, два ящика пива и ведро с большим куском льда.

– Пошли, – сказал доктор Бедоян.

Пан Сатирус вздохнул и последовал за своим врачом навстречу судьбе.

Девочек было четыре, все они стояли на различных ступенях девичества – от затянувшихся двадцати пяти до неполных сорока. Все они оказались неизменными блондинками, а три – Дотти, Фло и Милли – были в шортах. Бель была в черных спортивных брюках, но даже это обстоятельство не могло скрыть ее кривоногости, что с тех пор, как рыбий жир стал достоянием широких масс, встречается довольно редко.

Горилла встал и, держа девушек на весу под мышками, представил собравшихся. Затем поставил Фло на ноги и сказал:

– Пан, вот целая охапка настоящих женщин.

– Ты мне нравишься, Коротышка, – сказала Фло и пошла Пану навстречу. – Ну и мускулы же у тебя. – Она ткнула пальцем в мускулы. – Э, да ты без рубашки. – Она отступила. – Это не по-джентльменски.

Счастливчик Бронстейн сказал Милли: “Извините”, и посадил ее на пол рядом со стулом. Он подошел к Фло и обнял ее за плечи.

– Пан снял рубашку, потому что устал. Он сегодня был в космосе, летал вокруг земного шара.

Фло поглядела на него с недоверием.

– Ты хочешь сказать, что он как Джон Гленн?

– Нет, – сказал Пан. – Я летел в другую сторону. С востока на запад.

– У вас очень приятный голос, – сказала Фло. – Бьюсь об заклад, что вы кончали колледж. Я люблю образованных. – Потом в ее глазах снова мелькнуло подозрение. – Нет, не верю. Вы же моряки, знаю я вас!

– Вон спроси у доктора, – сказал Счастливчик.

Фло медленно повернулась к доктору Бедояну, который энергично колол лед.

– Вы доктор?

– Да, мадам. Надеюсь, вы не нуждаетесь в моих профессиональных услугах?

– Этот малый и в самом деле летал сегодня в космос?

– Безусловно, – подтвердил доктор Бедоян.

– Что ж он тут делает в этой дыре, во Флоридавилле?

– Он отдыхает, восстанавливает силы, – сказал доктор Бедоян. – Кто знает, может, завтра его захочет видеть сам президент? А может, конгресс захочет, чтобы он выступил с речью на совместном заседании обеих палат. Но сначала ему нужна разрядка.

– Разговор у вас не как у простого матроса, – сказала Фло. – Только вы небось сговорились с теми двумя.

– Я докажу вам, что вы не правы, – сказал доктор Бедоян и оглядел комнату. Дирекция отеля “Флоридавилльхауз” снабдила парадную комнату крепкой стальной вешалкой для платьев, плащей, костюмов. – Он тренировался на астронавта. Если он захочет, то может повиснуть на этой вешалке на одном пальце.

– Еще чего! – усомнилась Фло.

– Ну, Пан, ради бога, ради науки и всего рядового и старшинского состава американского военно-морского флота! – сказал доктор Бедоян.

Пан Сатирус вздохнул и, шаркая подошвами, подошел к вешалке. Она была немного высока для него, и поэтому он подпрыгнул, уцепился за вешалку указательным пальцем левой руки и повис.

– Здорово, – сказала Фло.

– Я спрашиваю вас, – продолжал доктор Бедоян, – может ли кто-нибудь, не готовившийся стать астронавтом, сделать это?

Пан спрыгнул на пол и пошел к ящику с джином. В ящике были пинты – двадцать четыре бутылки. Он распечатал одну из них и поднял донышком кверху. Потом сообразил, что ведет себя невежливо, и вручил оставшуюся треть пинты Фло.

– Ты любишь выпить, а? – спросила она.

– Только в периоды отдыха и восстановления сил. – Пан улыбнулся. – Я сейчас достану немного льда и стакан. Я вижу, вы не из тех, кто пьет прямо из бутылки.

– О, ты на высоте, отпрыск благородной расы, – сказал доктор Бедоян.

Пан отошел и вернулся с полным стаканом льда.

Это была хорошая вечеринка. От портье принесли радиоприемник и запустили его на всю катушку. Когда пришел начальник местной полиции, ему споили пинту джина и оттащили отдохнуть в свободную комнату на первом этаже.

Счастливчик в трусиках продемонстрировал танец, которому, по его словам, он научился в Буэнос-Айресе. Горилла исполнил балладу, очень популярную, как он сказал, в Дакаре лет двадцать назад.

Пан прошелся по комнате на руках, что для него не составило никакого труда, но девочки аплодировали ему так энергично, что он сделал второй круг на одной руке, подпрыгивая как мячик.

Это принесло ему такой успех у общества, что он уже сам предложил пройтись по кругу в третий раз, на обеих руках, но с любым количеством девочек, которые усядутся ему на ноги.

Доктор Бедоян расплакался, так как забыл принести с собой фотоаппарат. Счастливчик утешил его, заметив, что фотографии все равно были бы конфискованы, как совершенно секретные.

– Да, скорее всего, – сказал доктор Бедоян, слегка приободрившись. Он показал рукой на Пана, который заставлял девочек хихикать, щекоча их большими пальцами ног. – В конце концов, ни братья Райт, ни Кэртис, ни Линдберг, ни любой из космонавтов-людей сроду не удержали бы на ногах сразу четырех девушек. Голову даю на отсечение.

– Для компании Пан – золотой человек! – сказал Счастливчик.

Золотой человек закончил свое первое путешествие с живым грузом у ящика с джином. Стоя на одной руке, он другой рукой передавал бутылки наверх – девушкам. Затем выдул еще одну бутылку сам.

– Док, сколько джина может выпить шимпанзе? – спросил Горилла.

– Тс-с, – сказал доктор Бедоян. – Ни одна из девушек не заметила, что это шимпанзе. Наверно, когда они были помоложе, им приходилось обслуживать предвыборные партийные съезды выше по побережью… Так вот, Горилла, сколько он может выпить, никто не знает. При нынешних пайках, отпускаемых на лабораторных животных, такого эксперимента не проведешь, и я более чем уверен, что мне надлежало бы вытащить стетоскоп и сфигмограф, чтобы через равные промежутки времени обследовать своего пациента и делать заметки. Но я давным-давно уже пришел к заключению, что… Я, кажется, читаю лекцию.

– Продолжайте, – сказал Счастливчик. – Немного образованности военно-морскому флоту США не повредит.

– Невосприимчивость к алкоголю растет с увеличением индекса веселья в компании, – продолжал доктор Бедоян. – Это я заметил. Другими словами, если настроение мерзкое, с ног валят даже три рюмки. А если на душе хорошо, тебя ничем не проймешь.

– Для человека, который окончил колледж, вы довольно наблюдательны, – сказал Счастливчик.

– Док – хороший малый. Кончай! – рявкнул начальническим басом Горилла.

– Есть, мичман.

– А ты, Пан, – сказал Горилла, – одолжи мне одну девочку.

На нем была нижняя рубаха, серые брюки и черные ботинки. Он снял свои красиво блестевшие ботинки и аккуратно поставил их в сторону, чтобы на них не наступили. Затем нагнулся, поплевал на руки и стал на них.

– Фло, садись Горилле на ноги, – приказал Пан.

– Мне нравится, как ты щекочешься, – воспротивилась Фло.

Но Пан был неумолим.

– А ну, побыстрей. Мы хотим устроить гонки.

Доктор Бедоян пробормотал, что Горилла не так уж молод, но мичман уже стоял на руках и двигал коленями то в одну, то в другую сторону, устанавливая равновесие и выбирая стойку, которая позволила бы ему затем двигаться быстро и долго.

Фло слезла со ступней Пана и пошла к Горилле, но она была расстроена.

– Мы с девочками пришли все вместе, и мы так и любим быть вместе, – сказала она. Слезы оставляли полоски на ее уже размазавшемся гриме. – Я не люблю бросать подруг.

– Мне следовало бы сделать химический анализ этих жемчужных капель, – сказал Счастливчику доктор Бедоян. – Наука несет сегодня невосполнимые потери. Может быть, впервые женщина плачет чистым джином.

– Я знал одну бабенку в Рио, которая никогда ничего не пила, кроме чистого рома, – сказал Счастливчик. – Ни воды, ни чая, ни кофе. Только ром. Аптекарский помощник Мэйт сказал, что она отдаст концы очень скоро, но всякий раз, когда мы заходили в порт, она была здоровехонька и продолжала пить ром.

– Потрясающе, – согласился доктор Бедоян. – Иногда я жалею, что не бессмертен – хотелось бы исследовать все то, на что науке не хватает времени… Поглядите на нашего друга Гориллу.

Горилла, пыхтя, одолевал круг; с каждым шагом он все больше проигрывал дистанцию Пану, но проигрывал с достоинством.

Когда Пан вышел на последнюю прямую, Горилла отставал от него всего на четверть круга.

Никто не заметил, как отворилась дверь парадной комнаты, которую как-то не догадались запереть. Все осознали это только тогда, когда послышался властный рык: “Смир-рно!”

Состязание прекратилось, так и не выявив победителя.

Но ведь никто и не делал никаких ставок, разве что спорили на стакан джина, полученного на дармовщинку.

Поскольку во флоте на старшин обычно не рявкают, то Горилла не потерял ни головы, ни равновесия, ни девочки, сидевшей на его согнутых ногах. Он осторожно опустил ее на пол, встал сам на ноги и изобразил небрежный морской вариант стойки по команде “смирно”.

– Вы моряк? – спросил генерал Билли Магуайр. – Если вы моряк, отдайте честь.

– Я без головного убора, сэр, – сказал Горилла.

– Ладно, ладно, – пролаял генерал. – Не вступайте в пререкания. А вы, доктор… что за панибратство с нижними чинами?

– Я на гражданской службе, – сказал доктор Бедоян.

Пан на прощанье ущипнул каждую из трех девочек и опустил их на пол. Затем он кувыркнулся несколько раз и оказался лицом к лицу с генералом.

Генерал Магуайр был в предписанной наставлениями летней форме одежды – камвольной рубашке с короткими рукавами, отутюженных коричневых брюках и снежно-белом тропическом шлеме с приклепанной или привинченной спереди кокардой. Его звезды сияли – по одной на каждом уголке отложного воротничка, а орденские ленточки были без единой морщинки – все четыре ряда.

Пан протянул руку и задумчиво пощупал звезду, прикрепленную справа.

– Это животное пьяно! – сказал генерал Магуайр.

Пан сорвал звезду, пожевал ее, шевеля широкими губами, раскусил пополам и выплюнул.

Генерал Уилфред (Билли) Магуайр был храбрым человеком. Не было такого кресла в Пентагоне, в которое он побоялся бы усесться, имея на руках официальное предписание; когда-то он даже удачливо участвовал в сражениях, зная, что это необходимо для его послужного списка.

И теперь он доказал налогоплательщикам, что не зря учился в Уэст-Пойнте – он не отступил ни на шаг, хотя, безусловно, был первым на своем курсе, допустившим, чтобы его знак различия пострадал от обезьяньих зубов.

– Доктор, вы здесь старший? – спросил он.

– Я, – ответил доктор Бедоян.

– Вас послали сюда получить факты, информацию от этой… этого шимпанзе. Вот как вы ее получаете?!

– Да, сэр. Втираюсь к нему в доверие. Усыпляю бдительность.

Генерал Магуайр с шумом выдохнул воздух.

– Может быть, вы и гражданский человек, доктор, но вы изволите состоять на службе у правительства Соединенных Штатов, у которого я не без влияния.

– Какой ужасный синтаксис, – сказал Пан Сатирус. Это были его первые слова с тех пор, как генерал прервал веселую вечеринку.

– Что?!

Худощавый генерал был вовсе не склонен к апоплексии, однако вид у него был такой, что казалось, вот-вот его хватит удар.

– У меня был однажды сторож, который изучал английский язык. Он взялся за это, чтобы продвинуться по службе. Согласно Фаулеру конструкция вашей фразы ужасна. А я думал, что вы кончали академию, генерал.

Пан медленно протянул руку к кольцу генерала, на котором был выгравирован номер курса и год окончания. Генерал стиснул кулаки.

– Я и окончил ее, сэр.

– Можете, не величать меня сэром, – сказал Пан Сатирус. В конце концов, я всего лишь простой штатский, не платящий налогов шимпанзе семи с половиной лет от роду.

Генерал вздохнул и снова повернулся к врачу.

– Эти… дамы. Имеют они допуск к секретному делопроизводству, а если имеют, то кто им дал его?

– Не говорите глупостей, генерал, – сказал доктор Бедоян. – Вы же видите, что они собой представляют.

Дамы стояли тесной безмолвной стайкой; их невинная веселость улетучилась. Бель скорчилась и положила руки на колени, видимо, пытаясь прикрыть свою кривоногость. Фло плакала.

– Сэр, я вас отстраняю, – сказал генерал.

Доктор Бедоян поднял руку.

– Вы знаете, кто дал мне это задание, генерал. Мне бы хотелось увидеть письменное предписание, прежде чем я передам вам своего пациента.

Над комнатой, где бурлило веселье, проводились состязания в беге на руках, где пили и занимались умеренным развратом, теперь нависла безысходность. Порожденная древним антагонизмом между штатскими и военными, она густела, как темная грозовая туча в августе.

А затем, как это обычно бывает, тучу прорезала молния и грянул гром, до странности напоминавший женский голос.

Эта женщина была не просто женщина; это была леди. И не просто леди, а генеральша. Это была миссис Магуайр.

Она вошла в полном убранстве, приличествующем ее рангу, в простом шелковом платье, с двумя нитками искусственного жемчуга на шее, в туфельках на каблуках, высоких, как мечты кадета. Ее волосы, уложенные по последней моде, не были скрыты от посторонних взоров шляпкой.

Войдя, она воскликнула:

– О, где моя милая обезьянка! Я должна ее расцеловать за сегодняшний чудесный полет.

Сразу же все, кто прежде находился в комнате, мужчины, шимпанзе, генерал и девочки – стали единым целым. Что до девочек, то они совершенно преобразились, или, как выражались в английских романах девятнадцатого века, утратили пол. Они жили и веселились только в мире мужчин. Они чувствовали себя более непринужденно с генералом, чем с его супругой.

Счастливчик Бронстейн был вполне спокоен, когда в сиянии собственных звезд вошел Магуайр. Но теперь он нарушил “радиопаузу”.

– Пан, осторожней, – сказал он.

Пан обернулся к нему и подмигнул. Это было чудовищное зрелище, но опасения Счастливчика почему-то рассеялись.

А затем Пан, переваливаясь на кривых ногах и при каждом шаге стуча костяшками пальцев по полу, двинулся вперед.

– Дорогая, – сказал он, – я все это сделал ради вас. Я знал, что мне никогда не покорить ваше сердце, если я останусь бессловесным, и поэтому… я устроил чудо.

И, собрав в складки свои необъятные губы, он вытянул их вперед и нацелил точно… в губы генеральши.

Она выскочила из комнаты.

Ее супруг хлопнул себя по бедру, но генералы в летней форме одежды класса А не имеют при себе личного оружия. И тогда генерал сказал, что они еще о нем услышат, и последовал за своей половиной.

Счастливчик Бронстейн подошел к двери и закрыл ее, как только однозвездный начальник скрылся с глаз. Горилла Бейтс перевел дух и засвистел. Фло перестала плакать, и девочки медленно опустили руки.

Но доктор Бедоян сказал:

– Очарование вечера уже не вернется.

И пошел за своим пиджаком и за бумажником. Он щедро оде– лил девочек (казенными деньгами), и те молча оделись и ушли.

Оставалось еще несколько бутылок джина. Пан Сатирус откупорил одну, глотнул из нее и поставил обратно.

– Напиться два раза за один вечер невозможно, – сказал Горилла Бейтс. – Это никому не удавалось.

– Мы хорошо провели время, – сказал Пан. – Невинно и хорошо. Ну, почти невинно. К чему было все портить?

– Так уж принято у людей, – сказал доктор Бедоян.

И они пошли спать.

Глава шестая

Порой человекообразным обезьянам становится скучно буквально до смерти.

Кондар Лоренц. Кольцо царя Соломона, 1952

Утром принесло мистера Макмагона и его веселых ребят из морской разведки, службы безопасности НАСА, ФБР и родственных им организаций. Это только в сочинениях юных поэтов рассвет приносит радужные надежды.

Мистер Макмагон принес официальную бумагу.

Счастливчик Бронстейн, который открыл дверь (он спал на кушетке в парадной комнате, Горилла и доктор Бедоян – на кроватях, а Пан Сатирус удовлетворился стулом, на который была навалена одежда), пошел и поднял доктора Бедояна, как того требовал гость.

Доктор Бедоян молча взял документ, молча прочитал его. Потом взглянул на агента ФБР. Лицо мистера Макмагона не выражало никаких эмоций; для него это была привычная обязанность, не больше.

– Через час, – сказал доктор Бедоян.

– Машины будут поданы.

– Действуйте, – сказал доктор Бедоян.

– Счастливчик, свистать всех наверх, – скомандовал Горилла. – Немедленно бритву, зубные щетки, чистые носки… я ношу тринадцатый размер… чистые исподники, и спроси, не смогут ли они выдраить нашу робу за полчаса. – Он бросил на доктора Бедояна смущенный взгляд. – Мы сошли на берег в чем были, но хотим выглядеть как настоящие военные моряки.

Счастливчик не торопился к телефону.

– Что за каша заваривается, док? – спросил он. – Нас отдают под суд?

– Шишки… самые важные шишки хотят встретиться с Паном в двенадцать часов.

Он протянул приказ. Счастливчик взял документ, присвистнул и передал его Горилле. Горилла взял его и тоже присвистнул, но более протяжно.

– Приказ отменяется, Счастливчик. – Он подошел к телефону сам и заказал междугородный разговор. – Дайте мне главного старшину Садовски, – сказал он, после того как прорявкал в трубку разным лицам различные дополнительные номера. – Посигнальте к нему в каюту, он еще не на палубе. Мичман Бейтс говорит. – Он отнял трубку от уха и задумчиво посмотрел на нее. – Ски, это Горилла. Слушай меня, и слушай внимательно, а не то твоя старуха останется вдовой, и на этот раз я не шучу. Приготовь для меня летнюю форму класса А, в поясе примерно на дюйм пошире, чем в прошлый раз. Да, я получил еще одну нашивку, так что смотри, чтобы все было в порядке… Так. Затем белую форменку для радиста первого класса, рост примерно пять футов девять дюймов, вес сто восемьдесят фунтов. Усек? Да, и гражданский костюм, легкий, летний, приятного светлого цвета. Рост примерно пять футов десять дюймов… Какой у вас вес, док?

Доктор Бедоян смотрел на него в изумлении.

– Готовые костюмы я обычно ношу пятидесятого размера, сказал он.

– Он обычно носит пятидесятый размер. И чтоб было хорошее качество. Мы заплатим, когда приедем. Как ты, Ски? Получил еще одну нашивку? Я всегда говорил, что на флоте у нас есть будущее. – Он откашлялся. – Мы будем, у тебя через два часа, самое большее через три. Заметано.

Горилла положил трубку.

– Ски все сварганит. Жаль, нет моих орденских ленточек, но ничего – мы купим их на базе, в военном магазине… Счастливчик, теперь свистать всех наверх. Ко всему добавляется еще гуталин. Для доктора – коричневый.

Пан Сатирус, развалившись в просторном кресле, поглаживал большие пальцы ног.

– Ощущение совсем не изменилось, – сказал он. – Не хочется, чтобы эти пальцы превратились в человеческие, как мой язык. Если люди чувствуют себя по утрам так же скверно, то шимпанзе должны благословлять каждый день своей жизни.

– Мы вольем в тебя немного холодного апельсинового сока, дадим аспиринчику, и ты почувствуешь себя лучше, – сказал доктор Бедоян. – Это у тебя с похмелья.

– Слыхал я о таком, – сказал Пан Сатирус. – В воскресное утро у сторожей только и разговору было, что о похмелье… Жаль, что я не ограничился полученной от них информацией.

– Но вот проблема, – заметил доктор Бедоян. – Реакция шимпанзе на аспирин резко отличается от реакции человека… Кем тебя считать?

– Большие пальцы ног у меня остались как у шимпанзе, сказал Пан Сатирус, – но в голове и желудке такое ощущение, какого никогда не бывало. По-видимому, это действительно с похмелья. Не думаю, чтобы мое тело регрессировало. Или деградировало. Или как это там…

Он кувыркнулся через спинку кресла и заковылял в ванную. Оттуда донесся глубокий вздох облегчения.