Миры Джона Уиндема - Кукушки Мидвича

      - Можно. Профессиональный интерес.
      - Ферма? - предположил я.
      - Да. Нас очень интересует все необычное, что происходит в ее окресностях. А сейчас происходит именно необычное, согласен?
      Как я уже успел догадаться, "нас" означало либо военную разведку в целом, либо отдел, в котором он работал.
      - Я думал, что для таких вещей у вас есть специальные подразделения.
      - Есть разные точки зрения, - туманно ответил он и сменил тему.
      Нам удалось снять для Брнарда комнату в "Орле", и мы пообедали втроем. Я надеялся, что после обеда он выполнит свое обещание "объяснить позже", но, хотя мы говорили о самых различных вещах, в том числе и о Мидвиче, Бернард явно избегал каких-либо упоминаний о своем профессиональном к нему интересе.
      Но все равно, вечер получился прекрасным, и я удивлялся, как мог забыть старого друга.
      Дважды за вечер я звонил в полицию Трейна, узнать, не изменилось ли что-нибудь в Мидвиче, и оба раза мне отвечали, что изменений почти нет. После второго звонка мы решили, что дальше ждать не имеет смысла и, допив последний бокал, разошлись.
      - Приятный человек, - скаазла Джанет, когда я закрыл дверь нашей комнаты. - Я боялась, что вы устроите эдакую милую встречу старых бойцов; для жен это совершенно невыносимо; но вышло иначе - по другому и хорошо. Где вы были днем?
      - Сам удивляюсь, зачем я ему понадобился, - признался я. Наверное, у него были какие-то планы, но пока он их скрывает.
      - Действительно, странно, - сказала Джанет, словно только что осознала происшедшее. - И он ничего вообще не сказал о том, что это может быть?
      - Ни он, ни остальные, - заверил я ее. - Единственное, что им известно - это то, что могли сказать им мы: экран действует мгновенно, и никаких последствий не остается.
      - Ну, хоть это обнадеживает. Будем надеяться, что в поселке никто не пострадал больше, чем мы, - сказала она.
      Утром 28-го, когда мы еще спали, офицер метеослужбы сообщил, что туман над Мидвичем рассеивается, и экипаж из двух человек поднялся на борт вертолета. Им подали клетку с парой хомяков, и вертолет с шумом взмыл в воздух.
      - Они уверяют, - сказал пилот, - что на шести тысячах футов вполне безопасно. На всякий случай, начнем на семи. Если пройдет хорошо, будем потихоньку снижаться.
      Наблюдатель установил свои приборы и занялся игрой с хомяками, пока пилот не сказал:
      - Порядок. Теперь опускай их, отметимся на семи тысячах.
      Клетка пошла вниз, и наблюдатель отмотал около трехсот футов троса. Вертолет сделал круг. Пилот сообщил земле, что собирается пролететь над Мидвичем, и наблюдатель лег на пол, следя в бинокль за хомяками, которые чувствовали себя прекрасно и безостановочно бегали по клетке.
      - Эй, шкипер, - позвал он.
      - Что?
      - Та штука, которую мы собирались фотографировать, у монастыря...
      - Ну так что с ней?
      - Или это был мираж, или она улетела, - сказал наблюдатель.
      6. Мидвич восстает ото сна
      Почти в то же самое время, когда наблюдатель сделал свое открытие, полицейский пост на дороге из Стоуча в Мидвич проводил обычную проверку. Стоявший на посту сержант бросил кусок сахара через белую линию, проведенную поперек дороги, и стал наблюдать за собакой, которая тут же бросилась за ним. Собака схватила сахар и моментально его сгрызла.
      Несколько мгновений сержант внимательно смотрел на нее, потом подошел к линии и, поколебавшись, перешагнул. Ничего не случилось. С растущей уверенностью он сделал еще пару шагов. Несколько ворон с карканьем пролетели над его головой. Он проводил их взглядом - птицы полетели к Мидвичу.
      - Эй, на связи, - позвал он. - Сообщи на КП в Оппли, что зараженная зона уменьшилась в размере и, кажется, совсем исчезает. После следующих проверок дадим подтверждение.
      Несколькими минутами раньше в своем поместье Кайл Гордон Зеллаби с трудом пошевелился и застонал. Вскоре он осознал, что лежит на полу, и что в комнате, где только что было светло и тепло - может быть, даже чересчур тепло - теперь темно и холодно.
      Он поежился и подумал, что никогда в жизни так не замерзал. Холод, казалось, пронизывал до костей. В темноте кто-то зашевелился, и послышался слабый голос Феррелин:
      - Что случилось? Папа?.. Антея?.. Вы где?
      Зеллаби пошевелил непослушной челюстью и сказал:
      - Я здесь... почти замерз. Антея, дорогая, где ты?
      - Здесь, рядом, Гордон, - произнес неуверенный голос совсем близко.
      В комнате раздались шаги.
      - О господи, я вся окаменела! - пожаловался голос Феррелин. - Оо-о! Я даже ног собственных не чувствую, - она на мгновение остановилась. - А это что за стук?
      - Н-наверное, мои зубы, - с трудом произнес Зеллаби.
      Послышался звон колец на шторах, и комната наполнилась тусклым серым светом.
      Зеллаби взглянул на камин и не поверил своим глазам. Только что он клал в огонь новое полено, а теперь там не было ничего, кроме кучки золы. Антея, сидевшая на ковре рядом с ним, и Феррелин у окна - обе тоже смотрели на камин.
      - Да что случилось, в самом деле... - начала Феррелин.
      - Шампанское? - предположил Зеллаби.
      - Что ты, папа! - Феррелин, пошатываясь, подошла к камину и, дрожа, протянула к нему руку.
      - По-моему, он потух, - сказала она.
      Она попыталась взять с кресла газету, но негнущиеся пальцы не слушались. С несчастным видом, зажав газету в окаменевших ладонях, Феррелин запихнула ее в камин. Так же, двумя руками, она с трудом достала несколько щепок из корзинки и бросила их на бумагу.
      Пытаясь зажечь спичку, Феррелин чуть не заплакала.
      - Пальцы не слушаются... - жалобно сказала она.
      Спички рассыпались по полу перед камином. Каким-то чудом, чиркая коробком, ей удалось зажечь одну спичку. От нее вспыхнула следуюшая, и Феррелин подтолкнула огонек ближе к газете, торчашей из камина. Бумага занялась, и пламя расцвело чудесным цветком.
      Антея поднялась на ноги и, шатаясь, подошла ближе. Зеллаби подполз на четвереньках. Начали потрескивать щепки. Все трое, сидя на корточках, жадно потянулись к огню. Онемевшие пальцы стали понемногу отогреваться, и вскоре Зеллаби почти совсем пришел в себя.
      - Странно, - заметил он сквозь зубы, которые все еще пытались стучать, - странно, что лишь прожив столько лет, я начал понимать, почему люди поклонялись огню.
      На обеих дорогах, из Оппли и Стоуча, не замолкал шум моторов. Вскоре два потока санитарных, пожарных, полицейских машин, джипов и военных грузовиков двинулись в Мидвич, и встретились на площади в центре поселка. Подъехал гражданский транспорт, и из него высыпали пассажиры. Большая часть военных грузовиков направилась по Хикхэмской дороге к монастырю. Только один маленький красный автомобиль развернулся и помчался к поместью Кайл, затормозив на дорожке из гравия у самой двери.
      Алан Хьюз ворвался в кабинет Зеллаби, схватил Феррелин, сидевшую у огня, и крепко прижал к себе.
      - Милая! - воскликнул он, все еще тяжело дыша. - Милая! С тобой все в порядке?
      - Милый мой! - ответила Феррелин, словно это и был ответ.
      После деликатной паузы Гордон Зеллаби заметил:
      - С нами тоже, кажется, все в порядке, хотя мы совершенно сбиты с толку. Кроме того, мы несколько замерзли. Вы не думаете...
      Казалось, Алан только что их увидел.
      - Э... - начал он и запнулся. - Боже! Что-нибудь согревающее, и мигом! - он выскочил из кабинета, таща Феррелин за собой.
      - "Что-нибудь согревающее, и мигом", - пробормотал Зеллаби. Столько прелести в этой простой фразе. Антея, дорогая, если твои руки достаточно согрелись, чтобы повернуть ручку и вынуть пробку, имей в виду, что графин с бренди стоит в буфете на прежнем месте.
      Когда в восьми милях от Мидвича мы спустились к завтраку, нам сообщили, что полковник Уэсткотт уехал несколько часов назад. Мидвич больше не запретная территория, и мы можем вернуться домой.
      7. Мидвич успокаивается
      На дороге из Стоуча все еще стоял полицейский пост, но нас, как жителей Мидвича, сразу же пропустили, и мы, миновав окрестности, выглядевшие совершенно обычно, без помех добрались до нашего коттеджа.
      Мы не раз думали о том, в каком состоянии найдем свой дом, но беспокойство оказалось напрасным. Коттедж стоял в том же виде, в каком мы его покинули. Ничего не изменилось, если не считать прокисшего молока в холодильнике, так как электричество было отключено. Через полчаса события вчерашнего дня стали казаться чем-то нереальным; а когда мы отправились навестить Зеллаби, оказалось, что для них все это было нереальным в еще большей степени.
      Ничего удивительного: по словам Гордона, наверняка они могли утверждать только одно - что вчера вечером не успели лечь спать, а утром очнулись страшно замерзшими; об остальном же они узнали из слухов, причем весьма неправдоподобных. Зеллаби никак не хотел поверить, что это не какое-то надувательство, и только позвонив в несколько мест по телефону и увидев свежие газеты, он вынужден был согласиться с тем, что действительно наступило 28 сентября. Но даже после этого он продолжал считать, что кто-то сыграл с ним неумную шутку, из-за которой из его жизни выпал целый день.
      Однако большая часть жителей поселка просто пожала плечами и списала этот день со счетов, так что было весьма сомнительно, что события вокруг Мидвича могли бы стать сенсацией, даже если бы спецслужба и не наложила бы запрет на информацию. Блюдо, так сазать, издавало многообещающие ароматы, но в нем почти нечего было есть. Одиннадцать человек все-таки погибли, и это можно было бы раздуть, но не хватало деталей, которые заинтересовали бы читательскую публику, а в рассказах людей, переживших события, вообще не было ничего драматического, поскольку рассказать они могли только о своем пробуждении в жутком холоде.
      Природа, причины происшедшего продолжали оставаться тайной. Радар, кажется, зарегистрировал в ночь на 27-е неопознанный летающий объект, но это было уже не первое подобное наблюдение, и вряд ли последнее. Может, из этого и удалось бы сотворить какую-нибудь историю про летающую тарелочку, но - увы! - единственная не слишком удачная фотография, которая могла бы служить подтверждением, являлась собственностью правительства.
      Кроме того, Мидвич был настолько неприметен, что потеряй он месяц, а не день, вряд ли кто-нибудь это заметил бы.
      В результате пресса и радио быстро утратили интерес к событиям в Мидвиче и полностью переключились на железнодорожную катастрофу, которая произошла вечером 27-го и сулила куда более богатый материал.
      Итак, мы в Мидвиче смогли спокойно подсчитать потери, зализать раны и вообще придти в себя после происшествия, которое позднее назвали Потерянным днем. (А потом его, кстати, вообще наглухо засекретили.)
      Мы потеряли одиннадцать человек: мистер Уильям Транк, фермер, его жена и маленький сын погибли во время пожара в коттедже. Пожилая пара по фамилии Стэгфилд тоже погибла во время пожара в другом доме. Еще одного фермера, Герберта Флэгга, нашли с переломанной шеей у подножия лестницы в коттедже Харриманов. Миссис Харриман в это время была наверху, а сам мистер Харриман работал в пекарне. Гарри Крэнхард, один из тех двоих, кого наблюдатели на башне церкви в Оппли видели лежавшими возле "Косы и Камня", вскоре умер от двусторонней пневмонии. Миссис Дроксон утонула в ванне. Остальные трое - пожилые люди, для которых удар при падении и длительное пребывание на холоде в легкой одежде оказались смертельными.
      В следующее воскресенье мистер Либоди произнес благодарственную молитву об избавлении, и в Мидвиче воцарилось прежнее спокойствие.
      Правда, еще с неделю или около того в Мидвиче появлялись солдаты и служебные машины, но объект их интересов находился вне пределов поселка, так что это мало отражалось на его жизни. Возле развалин монастыря выставили пост для охраны большой ямы в земле, оставленной каким-то явно тяжелым предметом. Инженеры обмерили этот феномен, сделали зарисовки, сфотографировали, всевозможные специалисты побегали взад- вперед с миноискателями, счетчиками Гейгера и прочими приборами, но потом военные вдруг утратили к нему всякий интерес и уехали.
      На Ферме исследования продолжались несколько дольше, в них участвовал и Бернард Уэсткотт. Несколько раз он заглядывал к нам, но о событиях ничего нового не говорил, а мы не спрашивали. И только перед самым отъездом в Лондон он снова завел разговор о Потерянном дне.
      - У меня есть для вас предложение, но, боюсь, придется просить вас обо всем забыть, если вы не согласитесь.
      - Звучит таинственно, - сказал я. - Но думаю, мы сумеем все забыть как следует, если потребуется. Выкладывай.
      - Ну, во-первых, должен признаться, что мы проверили вас обоих. Я помню, что ты во время войны занимался кое-какой полезной работой. Что же касается старшины флота Его величества* Джанет Драммонд, позже переведенной во вспомогательную женскую службу, то я узнал, что она также получила благодарность от руководства за работу весьма конфиденциального характера. Так что, я думаю, после некоторых формальностей вы могли бы, если пожелаете, временно поступить на службу в мой отдел.
      С некоторым изумлением мы посмотрели сначала на него, потом друг на друга.
      - Но, - осторожно сказал я, - наверное, будет лучше, если ты поподробнее расскажешь нам, о чем речь.
      - В общем так. Нам очень важно, чтобы кто-нибудь некоторое время наблюдал за жизнью поселка. За тем, что здесь будет происходить. Мы, конечно, могли бы оставить здесь одного из наших людей, но против этого есть некоторые возражения.
      _______________________________________________________
      * Во время второй мировой войны на троне Великобритании находился Георг IV. (Годы правления 1936-1952 гг.)
      Во-первых, ему придется начинать на пустом месте, а чтобы вжиться в деревенскую жизнь, требуется время. Во-вторых, сомнительно, что мы сможем обеспечить его здесь постоянной работой, а иначе столь же сомнительно, что от него будет много пользы. С другой стороны, если бы нам удалось найти того, кто уже знает здешние места и людей и мог бы письменно сообщать нам о возможных новостях, это бы всех устроило. Что ты об этом думаешь?
      Некоторое я время размышлял, затем сказал:
      - Не очень мне это нравится. Все зависит от того, каковы будут наши обязанности.
      Я взглянул на Джанет.
      - Похоже, - холодно заметила она, - нам предлагается шпионить за нашими друзьями и соседями. Наверное, вам больше бы подошел агентпрофессионал.
      - Это же наш дом, - поддержал я ее.
      Бернард кивнул, словно именно такого ответа он и ждал.
      - Вы считаете себя частью здешнего общества? - спросил он.
      - Во всяком случае, стремимся к этому, - ответил я.
      Он снова кивнул.
      - Хорошо. По крайней мере, вы начинаете чувствовать себя чем-то обязанным ему. Мидвич нуждается в защите извне, и он ее получает. Но мы сможем защитить его еще лучше, если будем иметь достоверную информацию.
      - Какая защита и от кого?
      - В данный момент - в основном от тех, кто любит совать нос не в свое дело. Неужели ты думаешь, что события в Мидвиче только случайно не попали в тот же день в газеты, а толпы журналистов не осаждали жителей?
      - Нет, конечно, - сказал я. - Ты же сам говорил, что это было сделано из соображений безопасности. Я не знаю, чем занимаются на Ферме, знаю только, что чем-то секретным.
      - Усыплена была не только Ферма, - заметил он. - Усыплено было все на милю вокруг.
      - Но Ферма наверняка находится в центре. Может, им просто не удалось ограничить воздействие меньшей площадью.
      - Так думают в поселке? - спросил он.
      - Большинство - да, различия только в деталях.
      - Вот это мне и хотелось бы знать. Люди во всем винят Ферму, так?
      - Естественно. А из-за чего еще в Мидвиче могло такое произойти?
      - Ну, а допустим, у меня есть основания считать, что Ферма не имеет к случившемуся никакого отношения? И наше тщательное расследование это подтверждает...
      - Но тогда все превращается в бессмыслицу, - запротестовал я.
      - Вполне возможно, если, конечно, считать бессмыслицей аварию.
      - Аварию? Ты имеешь в виду вынужденную посадку?
      Бернард пожал плечами.
      - Не знаю. Скорее всего, это просто случайное совпадение. Одно могу сказать точно: почти каждый житель поселка подвергся воздействию странного и незнакомого феномена. А теперь вы и все остальные считаете, что все уже закончилось. Почему?
      Мы с Джанет уставились на него.
      - Ну, - сказала она, - прилетели и улетели, ну и что?
      - Так просто прилетели, ничего не сделали, и опять улетели, не оставив никаких следов?
      - Не знаю. По крайней мере, никаких видимых последствий - кроме несчастных случаев, конечно, - ответила Джанет.
      - Никаких видимых последствий, - повторил Бернард. - В наши дни это почти ничего не значит, вам не кажется? Вы, например, можете получить приличную дозу рентгеновского или гамма-излучения, но ведь это не даст НЕМЕДЛЕННЫХ последствий. Не волнуйтесь, это лишь пример, ничего подобного мы не нашли. Однако там было нечто, чего мы еще, наверное, просто не умеем искать - нечто неизвестное, вызывающее, скажем так, искусственный сон. Вы можете гарантировать, что все прошло окончательно и без следа?
      - Вы хотите сказать, что мы, или кто другой, должны вести наблюдения и отмечать возможные последствия?
      - В общем, да. Мидвич подвергся воздействию неизвестных сил, и необходимо проследить, не проявятся ли какие-либо необычные результаты. Возможно, придется предпринять какие-то действия. Хорошо было бы поручить это вашему доктору Уиллерсу, но тогда мы поставили бы его в сложное положение. То, что происходит между врачом и пациентом, обычно строго конфиденциально, и ему пришлось бы нарушать законы врачебной этики. Поэтому, я считаю, лучше довериться тому, кто хоть и не обладает столь специфическими возможностями, как доктор, тем не менее умеет наблюдать за обстановкой и обобщать свои наблюдения. Помню, в свое время донесения Ричарда ценились весьма высоко, и я уверен, что могу на него положиться. Но по своему опыту я знаю, что многие женские разговоры до мужчин часто не доходят - быть может, потому, что это им просто неинтересно. Поэтому мне кажется, что вдвоем вы сможете иметь более полную информацию о том, что происходит в поселке.
      Джанет пристально посмотрела на него.
      - Но что же здесь может произойти, Бернард? - спросила она.
      - Если бы я знал, то не делал бы вам подобного предложения, ответил он. - Я предпринимаю меры предосторожности. Мы не знаем, что это была за штука, и что она тут делала. Мы не можем объявить здесь карантин без всяких на то причин. Но мы можем следить, не появятся ли такие причины. И помочь в этом просим вас. Ну так как?
      - Пока не знаю, - сказал я. - Дай пару дней подумать, потом я тебе отвечу.
      - Хорошо, - согласился он, и мы продолжили разговор на другие темы.
      В следующие несколько дней мы с Джанет несколько раз возвращались к этому разговору, и ее отношение к предложению Бернарда каждый раз менялось.
      - Что-то он от нас скрывает, я уверена, - говорила она. - Но что?
      Я не знал.
      Она спрашивала:
      - Это ведь не то, как если бы нас просили следить за конкретным человеком, правда?
      Я соглашался, что да, правда.
      А она продолжала:
      - В принципе, это ведь очень похоже на то, чем занимается служба медицинского контроля, верно?
      Да, верно, думал я.
      И опять:
      - Если мы не согласимся, он найдет кого-нибудь другого. Честно говоря, не знаю, кого бы он мог найти в Мидвиче. А если он пришлет кого-нибудь со стороны, это будет уже совсем неприятно, правда?
      Я снова был с ней согласен.
      В итоге, помня о стратегической позиции мисс Огл на почте, я не стал звонить Бернарду, а написал ему, что мы не имеем ничего против сотрудничества, а в ответ получил письмо, в котором он писал, что мы встретимся с ним в наш следующий приезд в Лондон, а пока дело не срочное, и нам следует просто держать глаза открытыми.
      Так мы и делали, но ничего интересного не происходило - спустя две недели после Потерянного дня уже ничто не нарушало безмятежный покой Мидвича.
      Те немногие, кто считал, что Служба безопасности лишила их шансов на широкую известность и фотографии в газетах, наконец, успокоились; остальные радовались, что в их жизнь больше не вмешиваются. Мисс Полли Раштон, у которой закончились каникулы, попрощалась со своими мидвичскими дядей и тетей и уехала домой в Лондон. Алан Хьюз к ужасу своему узнал, что его не только переводят на север Шотландии, но и вообще уволят из армии на несколько недель позже, чем он предполагал, и теперь большую часть времени он тратил написание рапортов, а остальную часть посвящал переписке с мисс Заллаби. Миссис Харриман, жена пекаря, придумав ряд весьма неправдоподобных обстоятельств, из-за которых тело Герберта Флегга оказалось в ее коттедже, перешла в наступление сама, то есть постоянно стала напоминать мужу обо всех известных и предполагаемых сомнительных фактах из его прошлого. Остальные мидвичцы продолжали жить как обычно.
      В общем, это странное событие лишь слегка потревожило Мидвич - в третий или четвертый раз за время его тысячелетней дремоты.
      А теперь я должен сказать о некоторых технических трудностях, поскольку это не моя история - это история Мидвича. Если бы я дальше излагал события в том порядке, в котором поступала ко мне информация, возникла бы невообразимая путаница, и следствия шли бы впереди причин. Поэтому возникла необходимость расположить информацию в хронологическом порядке, придавая соответствующий вес событиям, которые и мне, и всем нам казались в то время незначительными. Если читателю покажется, что автор обладает сверхнаблюдательностью, он должен помнить, что это потому, что я писал, оглядываясь назад, в прошлое. В то время автор и сам не вполне представлял, кусочки к а к о й мозаики к нему попадают, и лишь когда часть из них стала складываться в некую картину, он активно занялся поиском недостающих.
      Далеко не сразу выяснилось, например, что вскоре после возвращения к нормальной - казалось - жизни, в поселке стали возникать очаги странной напряженности. Началось это в конце ноября - в начале декабря, а кое-где, возможно, и раньше. Примерно тогда же Феррелин Зеллаби упомянула в одном из своих почти ежедневных писем Алану Хьюзу, что ее "подозрения полностью подтвердились".
      В своем не очень связном письме она объясняла, что не понимает, как это могло случиться, ведь, исходя из всего, что она знает, этого вообще не может быть, но факт остается фактом - она, кажется, беременна - впрочем, слово "кажется" здесь не подходит, поскольку она в этом совершенно уверена. Поэтому не сможет ли он вырваться к ней на выходные, обсудить создавшееся положение?..
      8. События разворачиваются
      Значительно позже я узнал, что Алан был не первым, кому Феррелин сообщила свою новость. Некоторое время она была очень обеспокоена и озадачена, и за два или три дня до того, как написать Алану, решила, что пора признаться домашним. С одной стороны, она нуждалась в совете и объяснениях, которых не смогла найти ни в одной книге, а с другой считала это более достойным, чем ждать, пока кто-нибудь не догадается сам. Пожалуй, лучше всего сначала рассказать Антее; матери, конечно, тоже, но потом, когда хоть что-нибудь прояснится; это был один из тех случаев, когда мать могла легко выйти из себя.
      Однако решение было куда легче принять, чем осуществить. С утра в среду Феррелин была готова улучить подходящий момент, отвести Антею в сторону и все ей выложить.
      К несчастью, в среду ничего не получилось, в четверг утром тоже, а днем Антея была на заседании в женской организации и вернулась только вечером сильно уставшая. Был подходящий момент утром в пятницу - но тоже не вполне, так как к отцу в это время пришел гость, и уже накрывали к чаю. И так одно за другим - и к утру субботы Феррелин все еще ни с кем не поделилась своей тайной.
      "Я сегодня же поговорю с Антеей - даже если это будет не вполне удобно. Так может продолжаться неделями", - твердо сказала она себе, одеваясь.
      Феррелин вышла к столу, когда Гордон Зеллаби уже заканчивал завтрак. Он рассеянно поцеловал ее и вскоре с головой ушел в работу сначала в глубокой задумчивости обошел сад, затем скрылся в кабинете.
      Феррелин поела кукурузных хлопьев, выпила немного кофе и принялась за яичницу с беконом. Съев пару кусочков, она отодвинула тарелку достаточно решительно, чтобы Антея оторвалась от своих размышлений и взглянула на нее.
      - В чем дело? - спросила Антея со своего конца стола. - Яйца несвежие?
      - Нет, все в порядке, - сказала Феррелин, - просто не хочется. Внутренний голос подсказывал: "Почему бы не сейчас?" Она глубоко вздохнула и проговорила: - Дело в том, Антея, что мне сегодня утром было плохо.
      - В самом деле? - спросила мачеха, намазывая хлеб маслом. Накладывая мармелад, она добавила: - И мне тоже. Ужасно, правда?
      Начав, Феррелин решила довести дело до конца.
      - Понимаешь, - ровным голосом сказала она, - мне плохо не просто так. Мне плохо от того, что у меня будет ребенок.
      Антея несколько мгновений смотрела на нее с задумчивым интересом, затем медленно кивнула.
      - Понимаю. - Она сосредоточенно намазала тост мармеладом, потом снова взглянула на Феррелин. - У меня тоже.
      От удивления Феррелин даже открыла рот. К своему стыду и смущению, она испытала легкий шок. Антея была только на шестнадцать лет старше, и вполне естественно, что... В голове у Феррелин все перемешалось. Семья Зеллаби отнюдь не соответствовала викторианским представлениям о благопристойности, но ребенок, который станет сводным братом или сестрой ей самой, дядей или тетей ее собственному ребенку и внукам Зеллаби, которым у ж е было по четыре-пять лет, превращал нормальное соотношение поколений в хаос. Кроме того, это было несколько неожиданно.
      Она продолжала смотреть на Антею, тщетно пытаясь что-либо сказать. Как-то сразу все перевернулось с ног на голову.
      Антея смотрела мимо Феррелин куда-то вдаль сквозь окно и голые ветви каштана. Глаза ее сияли. Сияние росло, пока, наконец, не превратилось в две слезинки, скатившиеся по щекам.
      Феррелин все еще сидела, словно парализованная. На Антею это было так не похоже...
      Внезапно Антея наклонилась и уронила голову на руки. Словно стряхнув с себя что-то, Феррелин вскочила, подбежала к Антее, обняла ее и почувствовала, как та дрожит. Она прижала ее к себе и стала гладить по волосам, шепча слова утешения.
      Феррелин не могла не осознать, что они почти поменялись ролями, правда, сама она не собиралась рыдать у Антеи на плече, но все произошло настолько внезапно, что она даже засомневалась, не сон ли это.
      Вскоре, однако, Антея взяла себя в руки. Она несколько раз вздохнула и стала искать платок.
      - Извини, что я такая дурочка, но я так счастлива.
      Антея всхлипнула, моргнула и вытерла платком глаза.
      - Понимаешь, - объяснила она, - я сама себе не верила, а вот сказала тебе, и это стало реальностью. Я всегда так мечтала... но ничего не получалось... и я уже забыть готова была... А теперь это произошло, и я... я... - она снова тихо заплакала.
      Через несколько минут она окончательно успокоилась, вытерла глаза и решительно убрала платок.
      - Ну, хватит, - сказала Антея. - Никогда не любила плакать, хотя иногда это помогает. - Она посмотрела на Феррелин. - Совсем эгоисткой становлюсь. Прости меня, ладно?
      - О, все в порядке. Я рада за тебя, - великодушно сказала Феррелин. Помолчав, она добавила: - Мне самой не хочется плакать, я только немного испугалась.
      Слова эти удивили Антею. От Феррелин она такого ответа не ожидала. Антея внимательно посмотрела на падчерицу, словно лишь сейчас осознав всю важность происходящего.
      - Испугалась, дорогая? Тебе нечего бояться. Это не очень приятно, конечно, но не будем пуританами. Прежде всего нужно убедиться, что ты права.
      - Я права, - мрачно сказала Феррелин. - Но я ничего не понимаю. Тебе проще, ты замужем и все такое...
      Антея не обратила внимания на ее слова.
      - Надо сказать Алану.
      - Да, наверное.
      - Конечно, надо, и нечего бояться. Алан тебя не оставит. Он обожает тебя.
      - Ты уверена?
      - Конечно, глупенькая. Достаточно на него посмотреть. Естественно, нельзя быть полностью уверенной, но не удивлюсь, если он будет очень рад. В чем дело? - она замолчала, озадаченная выражением лица Феррелин.
      - Ты не поняла. Это не Алан.
      Сочувственное выражение исчезло с лица Антеи. Взгляд стал холодным, она начала подниматься со стула.
      - Нет! - в отчаянии воскликнула Феррелин, - ты не поняла, Антея. Это не Алан. И никто вообще, понимаешь? Поэтому я и боюсь.
      Примерно через неделю миссис Уиллерс, жена доктора, нагруженная покупками, шла домой от автобусной остановки и заметила небольшую группу людей, собравшихся у коттеджа Харриманов. Большую часть группы составляли женщины. Судя по выражению их лиц, они были чем-то явно увлечены.
      Миссис Уиллерс сначала подумала, что Харриманы, вероятно, где-то раздобыли цветной телевизор и поставили его так, чтобы другие могли завидовать. Однако, подойдя поближе, она услышала звуки ссоры, которые, даже приглушенные, своим реализмом явно превосходили продукцию телестудий. Женщина громко протестовала и иногда вскрикивала, а мужчина пользовался таким языком, который никогда не услышишь ни в передачах Би-Би-Си, ни даже в коммерческом вещании. Миссис Уиллерс собралась было перейти на другую сторону улицы, но передумала и решила вмешаться в дела Харриманов. Подойдя к дому, она как раз услышала очередной мучительный вопль миссис Харриман.
      - Мужчины, - сказала миссис Уиллерс, - сделайте же что-нибудь!
      В группе было двое мужчин, но они даже не взглянули на нее и сделали вид, что не слышат.
      - Хороши же вы, - зло сказала она.
      Она открыла калитку, решительно прошла два ярда по посыпанной гравием дорожке, нажала ручку и резко толкнула дверь. Дверь с грохотом ударилась о стену.
      Миссис Уиллерс уверенно шагнула внутрь.
      - Немедленно прекратите! - приказала она.