Иные миры

— Только осторожно, а то как бы вас в прошлое не затащило, — предостерег профессор. — Наверное, получится, если как следует захотеть. Насколько я понимаю, все прошлое до настоящего момента реально существует.

— Никак не могу сообразить, сможет он когда-нибудь вернуться в настоящее? — поморщился сэр Джайлс. — Белсмер прав. Если мы чего и хотим от этой штуки, так это в первую очередь строжайшего контроля. Эх, будь моя воля, я бы сделал Эргли грудным младенцем, а его девицу — и вовсе эмбрионом. Сколько этот Пондон уже вертится? Пятница, суббота, воскресенье, понедельник… Четыре дня. Наверное, как только он попадает в верхнюю точку, он должен опять захотеть попасть в прошлое?

— А камень тоже там? — спросил Пеллишер.

— Наверное, — отозвался сэр Джайлс. — Если настоящее ежесекундно спихивает назад прошлое, то и камень проваливается вместе с ним. А он все продолжает хотеть, и каждый раз теряет камень. Нет, это любопытно. Давайте посмотрим, Пеллишер.

Однако профессора что-то смущало.

— Если и взглянуть, то очень осторожно, — сказал он. — Не забывайте про те полчаса.

— Не забуду, нечего мне без конца напоминать! — обозлился сэр Джайлс. — Все равно мы с этим пока не решим ничего. Ладно. Давайте, Пеллишер. Ну! Я — хочу — видеть — … как его там звали, черт побери? Езекииль? А, Илия!.. — Я — хочу — не уходя в прошлое — видеть Илию Лондона. Так, а?

Сколько тогда было времени? Без четверти семь, верно? Вот и сейчас почти столько же.

— А если допустить, что два человека, у каждого из которых есть камень, задумали одновременно нечто противоположное, — говорил Хлое лорд Эргли. — Что тогда произойдет?

— Наверное, ничего, — неуверенно ответила Хлоя.

— Не думаю, — лорд Эргли внимательно разглядывал лежащий перед ним камень. — Скорее, победит более сильная воля. Я вот о чем… Этот несчастный, который попался в ловушку Джайлса, должен был сам захотеть попасть в прошлое, они не могли обойтись без этого. Но ему это нужно только для того, чтобы угодить им, добровольно угодить, понимаете?

И в этот момент у него был камень… — Он замолчал.

— Ну и что? — не поняла Хлоя.

— Сейчас, подождите, это не просто сообразить. Но если камень неделим, так ведь, кажется, утверждал Хаджи, то, может быть, все камни — это на самом деле один-единственный камень? Я понимаю, звучит дико, но иначе не получается… Допустим, это так. Значит, бедняга Пондон в какой-то из моментов держит в руке камень, тогда не можем ли мы с помощью другого камня, то есть по сути того же самого, повлиять на него в момент принятия решения так, чтобы он изменил свои действия… Вы понимаете?

— Пока, наверное, нет, — честно призналась Хлоя. — Вы хотите изменить прошлое?

— На самом деле — нет, — сказал лорд Эргли. — Смотрите. Если все камни — это один камень, то в тот момент, когда Пондон держит свой, он одновременно держит и вот этот, например. И здесь его настоящее соприкасается с нашим!

— Вы хотите сказать, — неуверенно начала Хлоя, — что не камень существует во времени, а время — в камне?

Лорд Эргли ответил не сразу.

— Хочу сказать? Нет. Я верю, что это так. У вас метафизическое сознание, но оно нам пока не требуется. Оставьте обобщения и скажите просто: надо ли нам попробовать предложить ему какой-нибудь другой вариант его настоящего?

— А почему вы так хотите помочь этому человеку? — спросила Хлоя. — По-моему, вы относитесь к сэру Джайлсу еще хуже, чем я.

— Я не терплю тиранию, предательство и жестокость, — ответил судья. — А этого парня предали. Его волю тиранически подавили. Насчет жестокости — не знаю, это зависит от прошлого, в которое он отправился. С другой стороны, его судьба для меня — символ, знак, поворотный пункт.

Не могу поверить, чтобы камню это нравилось.

— Я тоже так думаю, — серьезно сказала Хлоя.

Лорд Эргли удивленно взглянул на нее.

— Вы… действительно так думаете? — с запинкой спросил он, и по ответному взгляду девушки понял, что так оно и есть.

«Это наш антропоморфизм, — подумал он. — Скоро мы начнем спрашивать камень, чего бы ему хотелось на завтрак. — Некоторое время он забавлялся мысленной картиной камня, поглощающего сосиски и кофе. — В конце концов, я знаю не больше Хлои, — продолжал размышлять судья. — Может, ему нравятся сосиски и кофе. Этак мы придем к какому-нибудь индейскому идолу. Господи, помоги, но зато это будет наш идол, а не Джайлса, Шилдрейка или Белсмера. Каждому — по собственному божку, — в душе усмехнулся он. — Ну и ладно. Раз мы теперь знаем, что сами создаем себе богов, нечего откладывать. — Он сделал вид, что не заметил этой последней мысли. — Я же обещал верить в Бога, а какая уж тут вера, если любой бог, в которого я буду верить, будет согласован с мои сознанием? Это значит — неизбежно ограничивать Бога».

— Я действительно думаю… как? — прервала его мысли Хлоя.

— Судья посмотрел на девушку, сидевшую у огня в напряженном ожидании ответа, его мысль метнулась и вернулась в прежнее русло. «Но раз вещи существуют объективно и вне моего сознания, среди них могут быть и такие, в которые можно верить. Если я, например, считаю это восхитительное существо Божьим творением, я тем самым расширяю свои представления о Нем. Сам по себе я бы этого делать не стал.

Значит, у моей веры все-таки внешние источники».

— Да нет, это я так, — сказал он Хлое. — Вернемся к нашим баранам, к нашему единственному пока жертвенному агнцу. Если воля Пондона черпала силу из простой любезности, то не сможем ли мы пересилить ее? — Он принялся расхаживать по кабинету. — А что? Пожалуй, я готов попробовать.

— Только будьте осторожны, — дрогнувшим голосом попросила Хлоя.

— Я буду предельно осторожен, — заверил ее лорд Эргли. — Вы же помните, мы решили положиться на волю самого камня. Надеюсь, логика ему не чужда и он не станет создавать еще один парадокс. Однако, что же и как надо желать в этом случае?

Судья взял карандаш и, глубоко задумавшись, уставился на лист бумаги перед собой. Потом черкнул что-то на листе и протянул Хлое.

— Вот.

Набросок напоминал магическую фигуру. В центре помещался прямоугольник, в котором были едва обозначены человеческие фигуры. Над прямоугольником значилось: «б часов 45 минут или около того», рядом стояло одно слово:

«Пондон». Внизу была выписана формула: «Хочу — через единый камень — отыскать во времени этот миг — указать дорогу тому, кто в прошлом — и вернуться из прошлого в настоящее».

— Последняя фраза звучит трусовато. Джентльмену не пристало перестраховываться. Но если я застряну в прошлой пятнице, никому от этого лучше не станет. Хаджи именно так бы и написал.

— А мне кажется, Хаджи добавил бы кое-что еще, — покраснев, сказала Хлоя и, взяв карандаш, приписала в конце:

«Благоволением Всевышнего», а потом быстро спросила:

— А что это вы нарисовали?

— Это — комната, в которой экспериментировали Джайлс с профессором. Эта закорючка справа — Пондон, вот этот червячок слева — Пеллишер, а многорукий Шива вот здесь — сам Джайлс. По-моему, это должно помочь сознанию.

При всем моем уважении к всеведущему духу камня, мне не хотелось бы перекладывать на него ту работу, которую я и сам могу сделать. — Он посмотрел на часы. — Шесть тридцать три. Наверное, надо дать камню время настроиться.

— Думаете, тут так важна точность? — спросила Хлоя., — По нашей логике — нет, — ответил лорд Эргли. — Но так опять проще моему сознанию. Думаю, из любой минуты настоящего до шести сорока пяти пятницы одинаково близко. Но чем точнее выбран момент, тем лучше я буду чувствовать тот вечер, хоть это и глупо.

— А мне что делать? — спросила Хлоя.

— Наверное, самое лучшее — это просто сидеть тихо, — предложил судья. — Ну, можете помолиться, если считаете, что уже свыклись с вашей верой.

Он взял камень и основательно устроился в кресле. Но еще прежде, чем на лицо его опустилось сосредоточенное, отрешенное выражение, Хлоя передвинула свой стул поближе, села напротив и положила ладонь на руку судьи с камнем.

Левой рукой она взяла рисунок.

— Я отправлюсь с вами, можно? — попросила она, — Не хочу оставаться тут одна.

— Остерегайтесь, — предупредил лорд Эргли, — а то как бы вам не оказаться за разборкой четвертой главы нашей «Природы Закона», или еще хуже — выбивающей стул из-под уважаемого профессора.

— Ну позвольте мне, пожалуйста, — снова попросила Хлоя. — Вы боитесь, что я могу все испортить?

— Наоборот, — серьезно сказал судья, — я уверен, что вы все спасете. Ведь среди нас всех только вы искренне благоговеете перед камнем. Хорошо. Отправляемся. Вам удобно?

Хлоя кивнула.

— Благоволением Всевышнего, — неожиданно прошептала она. Лорд Эргли, расслышав, кивнул и без улыбки повторил: «По воле Божьей».

В кабинете повисла тишина.

Позже Хлоя не могла с уверенностью описать, что же произошло на самом деле. Убедившись в том, что лорд Эргли не усматривает в происшедшем ничего необычного, она все же рассказала ему кое-что.

Поначалу в течение нескольких минут она доблестно боролась, пытаясь сосредоточиться на рисунке и одновременно не упустить цель своих усилий. Краем сознания она все еще удивлялась той горячности, с которой лорд Эргли взялся за спасение незнакомого ему Пондона, и еще успевала думать О новых и сложных понятиях, вошедших в ее жизнь в последние дни. В какой-то момент ей показалось, что внутренний голос, довольно похожий на голос судьи, сурово произнес: «Дитя мое! Не городи ерунды, все это тебя нисколько не интересует. Соберись и будь поточнее». Она только собралась возразить, что ее действительно волнует все это, как некая сила — воля Эргли, сила камня или что-то еще — владевшая ей, отмела в сторону всю шелуху, сознание Хлои сделало рывок и… остановилось, застыло на воспоминании о Френке Линдсее. Ни с того ни с сего она совершенно отчетливо подумала о том, какие усилия прикладывает бедный Френк, чтобы понравиться ей, и сколько он уже добивается ее снисходительности. Он нежно держал ее за руку, научился хорошо целоваться, он очень старался развлекать ее… но до чего же он зануда! Нет, с ним было не скучно, просто все, что он говорил, было ей чуждо. Разговоры…

Хлоя припомнила еще двоих-троих молодых людей. Из разговоров с ними ничего не осталось. На нее словно опустилось облако пустых фраз, произнесенных в разное время разными голосами и до, и во время, и после недавних приключений.

Да нет, и приключения, и спутники у нее бывали просто замечательные, это она сама — неблагодарная девчонка. А сейчас… ее ладонь касается такой знакомой, спокойной и уверенной руки… это лучше любого поцелуя, нежнее, ласковее… В сознании Хлои снова прозвучал голос, принадлежавший то ли камню, то ли судье: «Продолжай, дитя». Голос встряхнул Хлою, на миг она ожесточилась против этой близкой, суровой и властной силы. Она словно повисла между двумя огромными магнитами и понимала, что один из них — Френк Линдсей. Ей казалось, что проходили века, а она все никак не могла выбрать, не желая терять и боясь приобрести, потому что любое приобретение всегда таит в себе утрату. Ей смутно чудилось, что время проходит, она стареет, наверное, она уже слишком стара, ей уже поздно рассчитывать на то, чтобы стать любимой и желанной, слишком стара, чтобы желать. Поток воспоминаний распался на отдельные ручейки. Образы ее знакомых, друзей, поклонников стали зыбкими и закружились вокруг туманным хороводом. А что еще, кроме них, было у нее в жизни? Откуда-то всплыли слова: «Природа Закона». Но и «Природа Закона» никогда не значила для нее слишком много. Природа Закона — время, а сам Закон — ее растущее одиночество и путь к старости. И снова подступающее отчаяние разбила сдвоенная сила руки, на которой лежала ее ладонь. Слова, возникавшие в сознании, приобретали священный смысл, обретали собственную жизнь, властно выстраивали порядок в ее смятенных чувствах и мыслях. Кто-то когда-то давно говорил эти слова… Кто? И внезапно она увидела фигуру лорда Эргли, увидела далеко-далеко, словно смотрела в бинокль с другого конца. Судья стоял в кабинете сэра Джайлса и держал в руке камень. Хлое он виделся олицетворением Английского Закона, наследником но прямой линии тех, кто создавал Закон. Вокруг витали другие имена: Сулейман, Карл, Август, халифы и цезари всего мира, того самого мира, в котором поцелуй занимает миг, а их работа — века. Они старели и заканчивали каждый свой труд, их постройки испытывало время, и они выдерживали испытания. Все еще ощущая свои собственные уносящиеся годы, все еще не выпуская из вида хоровод молодых поклонников, Хлоя никак не могла совершить выбор, но вот что-то сдвинулось в ее сознании, оно раскрылось, и прошлое тотчас же перестало быть. Словно в отместку за эту утрату, мягкие, теплые, живые имена похолодели, а кружащиеся фигуры, стоило ей остановить на них взгляд, стали выцветать и таять. Тогда она встретилась глазами с призрачным образом лорда Эргли, он улыбнулся и покачал головой. Едва слышно тот же голос шепнул: «Продолжай, дитя», — но что и как могла она продолжать? Ее окружала холодная тьма, и даже образ судьи, ее самого честного, самого надежного спутника, исчез и потерялся в этой тьме. В отчаянии Хлоя позвала его, но тут же поправилась и со всей силой веры, которая еще оставалась в ней, произнесла, словно давая обет: «Да, я буду продолжать, буду, только скажите — как?»

Едва различимый призрак не улыбнулся, не успокоил ее, хотя бы кивком головы, и окончательно пропал. Мрак и запустение стремительно затопили все окружающее пространство, и Хлое подумалось, что так приходит Смерть. Все мучения сердца за всю ее жизнь, все измены, неверие и хаос сконденсировались в единую тучу и пали на ее плечи. Последней ушли память о ранней, одинокой и приносящей сплошную боль юности и страх перед ненавистной, жалкой и беспомощной старостью, и еще некоторое время страдание, питаясь само собой, пробивалось сквозь толщу времени. Дальше она потеряла все ощущения и просто ждала, отупев от муки.

Неизвестно, сколько это продолжалось, но однажды в ее сознание пробился голос. Он быстро креп, набирал силу и ясность, он словно раздвигал ночь, окутавшую ее.

— Дитя! — звал голос, и в нем звучали тщательно скрываемые нотки беспокойства. — Дитя мое! Хлоя! Хлоя!

Девушка встрепенулась, подалась навстречу знакомому голосу, и внезапно терзавшая ее боль ушла, а внешний мир обрел существование. Но пока свершалась эта перемена, Хлоя успела заметить на границе между тьмой и светом мягкое сияние камня. Наверное, где-то там же должен находиться и лорд Эргли… Белизна с золотым отливом ширилась и становилась все более прозрачной.

Только теперь, своим измененным сознанием, Хлоя смогла ощутить высшее совершенство камня, у нее захватило дух, и перевести дыхание она смогла лишь узрев вокруг стены знакомого кабинета.

Лорд Эргли смотрел на нее с легким беспокойством. Его собственный опыт был куда определенней. Он без особого труда воссоздал в памяти образ кабинета в Бирмингеме, вспомнил троих мужчин, сосредоточившись, мысленно произнес формулу и волевым усилием передал ее Лондону, а потом отдал ситуацию на волю камня. Он постарался полностью отказаться от любых собственных желаний, они представлялись не столько опасными для него самого, сколько ставящими под угрозу весь замысел спасательной операции. Судье было проще. Его не трогали, как Хлою, все эти титулы, цари и пророки, но мысли его текли сходным путем. Он по-прежнему не знал, обладает ли камень собственной волей, но не стал добиваться ответа на этот вопрос, сосредоточившись на конкретной задаче вызволения Пондона. Он не представлял себе, как именно сможет помочь ему, но эксперимент есть эксперимент. Особенно внимательно судья следил за тем, чтобы не провалиться в Бирмингем.

Он просто воссоздал в памяти время, место и обстоятельства, предоставил их в распоряжение камня и теперь ждал, что за этим последует.

Долго — ему казалось, что очень долго — не происходило решительно ничего. Сосредоточившись на своей задаче, судья почти сразу перестал видеть лицо Хлои перед собой и только спустя некоторое время почувствовал некоторые изменения. Что-то давило на глаза изнутри. Кресло слегка качнулось и словно бы стронулось с места. Накатил и прошел легкий приступ тошноты, в голове возникло ощущение слабости. Кажется, вокруг была все та же комната, но нет, что-то в ней изменилось. Стол справа от судьи как будто размножился. Такие же столы вытянулись в бесконечную линию, это же произошло и с остальной мебелью, каждый предмет словно обретал бесконечную протяженность. Стены мерцали, то становясь прозрачными и пропуская сквозь себя вереницы отражений предметов, то обретая плотность и отсекая ряды шкафов и столов. Он видел и себя самого в разных позах, с разных ракурсов, но пока каждый раз все-таки узнавал себя. Когда он останавливался на каком-нибудь из этих фантомов, призрак приобретал рельефность, краски, зато все остальные блекли и выцветали. Затем сознание расслаблялось, и фантасмагория тут же продолжала свои бесконечные метаморфозы.

Постепенно к нему все острее возвращалось ощущение самого себя, сидящего в своем кабинете, на его руке по-прежнему лежала рука… чья, Хлои? Нет, это была явно другая рука, мужская, высохшая, старческая кисть… Хаджи! «Но тогда — это пятница», — с усилием подумал лорд Эргли. Все труднее становилось удерживать в сознании первоначальную задачу.

Множество образов роились вокруг. Экономка, Хлоя, Хаджи…

Он о чем-то говорил с ними… что-то делал… Сон… и все-таки не совсем сон. Память, его собственная память окружала его. Все больше силы уходило на то, чтобы не дать этим образам хлынуть в сознание и затопить его, чтобы удерживать только один определенный момент. Восприятие стремительно обретало глубину и разрасталось вширь, но не за счет охвата соседних территорий. Пространство явно меняло свои свойства. Вот под немыслимым углом вклинилась соседняя комната, ее изображение наложилось на картину беседующих за столом Хаджи и лорда Эргли. Но и в самой вклинившейся комнате возникали какие-то цветные шары, разрастались, отрывались, порождая новые пространства, теперь уже не всегда узнаваемые. Вот в одном из слоев мелькнул образ Джайлса, совершающего одновременно, словно многорукий Шива, разные действия. Полыхнула белая вспышка, и сквозь все слои миража проступило лицо все того же Джайлса, но внимательно наблюдающего, с огоньком жадного интереса в глазах. В одном из слоев лорд Эргли отвернулся от Джайлса, он хотел взглянуть на Пондона, но обнаружил лишь зыбкий образ человека, идущего к нему по полу, расположенному прямо на уровне глаз. Лондон обреченно шагал и шагал, казалось, скоро он войдет в переносицу лорда Эргли. Последнее видение вызвало у судьи крайне неприятное ощущение, но он сдержался. Теперь Лондон, уменьшенный до размеров крохотной частицы, был прямо перед глазами. Неприятные ощущения исчезли.

Рука — не Хлои, и не Хаджи — сомкнулась вокруг камня внутри его собственной руки. Лорд Эргли открыл свое сознание камню. Теперь все времена были здесь и все были равны. Пленнику, заточенному в прошлом, оставалось лишь понять это… Кажется, камень становится мягче… Но едва это ощущение возникло, как он опять затвердел, а чужая рука исчезла. Послышался слабый треск, сквозь все существо лорда Эргли прокатилась волна неистовой мощи… и он очнулся, стоя на ногах и с трудом переводя дух, а перед ним в кресле, мертвенно-бледная, с закрытыми глазами, лежала Хлоя.

Несколько секунд судья постоял, успокаивая дыхание, потом преодолел легкую дурноту, сел и взял Хлою за руку.

Между их ладонями оказался камень. Не спуская глаз со своей секретарши, он протянул левую руку, нащупал стол и удовлетворенно вздохнул.

— Хотел бы я знать, — сказал он сам себе, — что же у нас получилось и получилось ли вообще. О Небо, как я устал! И кто бы мне сказал, что стряслось с этим ребенком? Вид у нее такой, словно она тоже прошла через весь этот кошмар…

Интересно, чего это Джайлс так дергался? Он-то ведь ничего не делал… Или делал? Господи, хотел бы я знать, где Пондон, где Джайлс, где я сам, в конце концов, и самое главное — где мой замечательный секретарь?

Очень бережно он высвободил свою ладонь, но совсем не убрал, оставив руки в том же положении, как и в начале сеанса. Часы показывали шесть сорок семь.

— Как же все-таки узнать, — произнес судья, не сводя глаз с циферблата, — уловил ли Пондон мою подсказку? Как все это сложно… Стоп! Кажется, я уже говорил это раньше!

Впрочем, это — потом. — Он чуть наклонился вперед и тихо, но отчетливо позвал:

— Дитя мое! Хлоя! Хлоя!

Глава 10

Мэр Рича

Оливер Донкастер, вероломно покинутый и Шилдрейком, и лордом Белсмером, решил не задерживаться в Лондоне, где его никто больше не ждал, и возвращаться к себе в деревню. Идя на станцию, он испытывал немалое раздражение от оказанного приема. Что это за манеры, в конце концов, думал он. Сначала какой-то полицейский чин просит его не отказать в любезности и принять участие в какой-то дурацкой конференции, а потом его выставляют за дверь вместе с прочими, видно, совсем никчемными людьми. Никто ему ничего не объяснил, никто не познакомил с другими приглашенными. Ну да, он слышал, конечно, о лорде Эргли и даже смутно припомнил нашумевшую несколько лет назад книжку сэра Джайлса о свадебных обрядах каннибалов Полинезии. Но кто такой этот Пеллишер или, например, та девушка, которая так ловко вывалила оного Пеллишера из кресла, — он не имел ни малейшего представления, равно как и о том, почему она это сделала. Чего ради ей понадобилось откручивать голову сэру Джайлсу?

«Уж лучше бы она на меня бросилась, — подумал он, — или на Шилдрейка. А я бы с радостью помог ей свернуть шею этому американскому индюку. Интересно, сильно она поранилась? Ну, взяла она один из камней, и что такого?

Черт побери, надо было и мне захватить парочку. Хоть бы кто объяснил, зачем все это. Зачем сэр Джайлс поделил камень на кусочки? Почему девушка была против?» Вопросов Оливеру хватило до самого Рича.

За время его отсутствия городишко не только не успокоился, но даже стал выглядеть еще более сердитым. На улицах и возле дверей то и дело собирались возбужденные группки, разговорам и пересудам не было конца. Вокруг сновала полиция.

Стараясь выглядеть как можно незаметней, полицейские то тут, то там пробирались через враждебно настроенную толпу. Утро не отличалось от предыдущего вечера. Сначала Донкастер решил дать крюка, проведать сестру миссис Фергюсон, но скоро начал сомневаться, удастся ли ему это сделать. Чем ближе он подходил к нужному дому, тем гуще становилась толпа. По улице все же можно было пройти, хотя и не без труда, но вскоре Донкастера остановил пронзительный вопль: «Где камень? Отведите меня к камню!» Оливер растерянно оглянулся на людей вокруг.

Ближайший к нему мужчина кивнул и равнодушно пояснил:

«Опять этот псих». Остальные угрюмо прислушивались. Разговоры смолкли. Проходивший мимо полицейский встретил взгляд Оливера и чуть заметно пожал плечами.

— Где камень? — не унимался голос неподалеку. — Я хочу видеть! Неужели не найдется ни одного доброго человека? Неужели никто не отведет меня к камню?

— Кто это кричит? — спросил Оливер у соседа слева.

— Да старый Сэм Маттон, — угрюмо ответил тот. — Слеп, как филин, да еще и рехнулся почти. Прослышал про здешний камень и заставил внучку водить его по городу, чтобы прозреть, значит. Эй, Сэм! — неожиданно крикнул он через головы. — Что толку орать! Камень давно полиция сцапала. Нам с тобой от него добра уже не видать. — Слова незнакомца прозвучали вызывающе.

С другого конца улицы снова послышался голос слепца:

— Я же не вижу. Я хочу видеть! Пустите меня к камню!

Каждая его фраза заканчивалась каким-то собачьим прискуливанием. Оливер прошел немного вперед и увидел слепого. Это был дряхлый старик, совершенно лысый, иссохший. Он медленно переставлял ноги, сильно опираясь одной рукой на палку, а другой — на плечо девушки лет двадцати, что-то сердито внушавшей ему. Даже на расстоянии Оливер заметил, какая она бледная и как дрожит ее рука на плече старика. Слепец грубо тряхнул плечом и снова затянул жутким, агонизирующим голосом:

— Я хочу ви-и-идеть! Отведи-и-и меня к камню!

И в этот момент силы оставили девушку. Она осела на землю, выпустив руку старика, и забилась в истерике. Две-три женщины бросились к ней, а над толпой, заглушая всхлипы и стоны несчастной, снова вознесся голос ее деда:

— Где камень? Я же не вижу. Нэнси, я же не вижу!

Отведи меня к камню!

Полицейский что-то втолковывал недавнему собеседнику Оливера. Тот хмуро слушал.

— Надо отвести его домой, — расслышал Донкастер.

— Вам надо, сами и отведите, — огрызнулся человек, — если сумеете.

Молодой полицейский с несчастным видом подошел к старику и заговорил с ним. Старый Сэм быстро повернулся на голос, вцепился в мундир и разразился такими душераздирающими стенаниями, что у Оливера мурашки по спине побежали.

— Я умираю! Я видеть хочу, пока живой! Умираю!

Люди добрые, да неужто никто не отведет меня к камню?

— Сказано тебе, камень полиция забрала, — сообщил слепцу сосед Оливера. — Плевать им на твои глаза, понял?

Полиция забрала камень.

— Гром ее разбей, эту полицию, — пожелал кто-то в толпе, а молодой рабочий, ровесник Оливера по виду, вдруг яростно рванулся к констеблю.

— Будьте вы прокляты! — хрипло выкрикнул он. — Вы мою жену убили! Она этим утром умерла, и малыш мой вместе с ней. Они живые были бы, а вы их к камню не пустили, сволочи! — Он замахнулся на полицейского, и тому пришлось отступить в сторону. Через толпу начали проталкиваться еще несколько людей в шлемах.

Вдруг новый голос позади Оливера резко произнес:

— Эй, вы, там! Что здесь происходит?

Оливер оглянулся. К ним быстро приближалась небольшая группа людей. Возглавлял ее маленький человечек весьма свирепого вида с воинственно торчащими усами. Рядом с ним шагал человек повыше и постарше со значительным лицом. За ними шли полицейский инспектор и два-три констебля.

— Что все это значит? — сердито спросил коротышка собравшихся.

— Констебль, очистить улицу! Вы что, порядка не знаете? Кто это такой? — Он ткнул пальцем в старика-слепого. — Почему он так орет? Почему вы допустили, что его на весь город слышно? Да вы что, констебль, службы не знаете?

Я с вами еще разберусь!

Молодой констебль открыл рот, собираясь, видимо, возразить, но передумал. Рослый мужчина положил руку на плечо своему спутнику.

— Послушайте, комиссар, один человек не может за всем уследить, — тихо проговорил он. — А Сэм Маттон — трудный тип. Пусть лучше здешний инспектор разбирается. Я думаю, они поладят в конце концов. Тут надо по-тихому.

— По-тихому? — взорвался начальник полиции. — По-тихому? Послушайте, господин мэр, вы мне с утра твердите, что надо по-тихому. Я вам раз уступил, два уступил, и вот, полюбуйтесь, к чему это привело! — Он оглянулся. — Инспектор, вы что, оглохли? Я же приказал очистить улицу. И скажите этому старому идиоту, что если он не заткнется, я его в тюрьму посажу за скандал в общественном месте.

Мэр повысил голос.

— Его нельзя арестовать, комиссар. Это слишком известная в городе фигура. Ему многие сочувствуют, ему и его внучке. Да и как ему не кричать о своем горе?

— Мне наплевать, как! — отрезал комиссар. — На улице я ему орать не позволю. Ну, инспектор, долго мне ждать?

Инспектор сделал знак своим людям, и они с разных сторон поодиночке стали продвигаться вперед. Но уже после двух-трех шагов застряли. Окрепшие было голоса «Эй, вы, нечего тут шляться», смолкли. Толпа оставалась угрюмо-неподвижной.

— Инспектор! — нетерпеливо окликнул комиссар.

Инспектор посмотрел на Оливера — он стоял ближе всех — и, видимо выбрав его как наиболее законопослушного, сказал невыразительным тоном:

— Давайте, сэр. Если вы подадите пример, они тоже разойдутся.

— А чего ради нам расходиться? — громко спросил Оливер.

Толпа вокруг одобрительно прошелестела и смолкла, предвкушая развлечение. Мэр и комиссар одновременно посмотрели на Донкастера.

— Ты поговори у меня еще, голубчик, — зловеще процедил комиссар, — я тебя живо упеку за сопротивление властям.

— Я знаю, что лорд Верховный судья считает подобные действия незаконными! — выкрикнул Оливер громче прежнего.

Он в общем-то не собирался этого говорить. Но едва сказав, тут же подумал, что на утреннем совещании по виду Верховного судьи не похоже было, чтобы он одобрял действия властей. Конечно, Оливер имел в виду одно, а толпа поняла совсем другое. Люди зашумели.

Комиссар полиции побагровел и приготовился отвечать, но мэр остановил его.

— Я вас правильно понял, сэр, — переспросил он Донкастера, — что Верховный судья рассматривает действия властей как незаконные? И у вас достоверные сведения?

Оливер хотел было объяснить, что насчет законности господин Верховный судья прямо не высказывался, но представил себе, как слабо это прозвучит, и передумал. Перед ним отчетливо встала утренняя потасовка в Министерстве иностранных дел, лорд Белсмер, сэр Джайлс, кровь, выступившая на пальцах девушки…

— Сегодня утром, — во весь голос произнес он, — получил серьезные ранения секретарь Верховного судьи. Он протестовал против определенных действий некоторых членов правительства. Верховный судья намерен предпринять самое тщательное расследование.

Кажется, он слегка перегнул палку. Лорд Эргли официальных заявлений не делал, да и рану девушки вряд ли стоило называть серьезной. Но все-таки…

Полицейский инспектор стоял столбом и ел глазами начальство. Комиссар сопел, как буйвол. Мэр внимательно разглядывал Донкастера. Чей-то голос позади выкрикнул:

«Слышали? Власти нарушают закон!»

При такой оценке собственных слов Оливера пробрал озноб. В наступившей вслед за тем тишине снова взвыл слепец:

— Я хочу-у камень!

— Мы все хотим камень! — поддержал его чей-то бас.

— Да не слушайте вы их! Камень давайте! — раздалось сразу несколько голосов.

Толпа одобрительными выкриками поддержала требования. Кто-то сильно толкнул инспектора, и он едва не сшиб с ног начальника полиции. Дело могло закончиться свалкой, но тут вмешался мэр. Он поднял руки над соловой и громко крикнул: