Разбойник и леди Анна

      Барбара улыбнулась:
      – В таком случае женщины должны ценить вас гораздо больше, чем ваших собратьев по профессии. Но увы, ваша пациентка не я, по крайней мере пока еще не я. Я призвала вас сюда оказать помощь графине Уэверби.
      – Миледи больна?
      – Да. Она упала в обморок, узнав о смерти мужа, и, думаю, осмотрев ее, вы убедитесь, что она расшибла голову и что ей необходим деревенский воздух, чтобы предотвратить мозговую лихорадку, опасную для жизни.
      Графиня Каслмейн протянула ему маленький кошелек с гинеями, чтобы помочь правильно поставить диагноз. Доктор посмотрел на него и покачал головой:
      – Леди Анна – мой друг, и за ее лечение я не возьму ни фартинга. – Он лукаво улыбнулся: – Впрочем, я не хотел бы, чтобы мое столь непрофессиональное поведение получило широкую огласку.
      Графиня Каслмейн скептически оглядела его. Благородство обычно не столь надежно, как золото. Но и оно может быть полезно. Графиня пожала плечами.
      – Как вам угодно, доктор, но в таком случае вы еще более редкий представитель своей профессии.
      В холле позади кордегардии раздался шум, дверь распахнулась, и в комнату ворвался Джон Гилберт. Белый халат почти свалился с его широких плеч, парик вообще исчез.
      – Я вызывала только одного доктора, – сказала графиня. – Кто это? – обратилась она к капитану.
      – Он пытался пробраться во дворец, ваша милость.
      – Этот человек мой помощник, графиня, – пророкотал Уиндем громовым голосом, никак не вязавшимся с его ростом.
      – Оставьте нас, – приказала графиня гвардейцам.
      – Но… – начал было капитан.
      – Оставьте нас, – повторила графиня тоном, не терпящим возражений.
      Когда дверь за капитаном закрылась, Барбара Каслмейн повернулась к Джону. Он отдал ей почтительный поклон, сознавая, что на нем нет шляпы с плюмажем и что из-под халата до самого пола свисают обтрепанные штаны.
      – Миледи Каслмейн, – приветствовал он ее.
      – Сэр, ваше лицо и манеры ни в коей мере не соответствуют моим представлениям о врачах или лекарях, которых я когда-либо видела.
      Джон улыбнулся:
      – Я совсем недавно занялся этим делом.
      Доктор Уиндем прочистил горло, собираясь заговорить, но она отмахнулась от него.
      – Ваше лицо мне знакомо. Мы встречались?
      – Нет, миледи, я бы этого никогда не забыл.
      – У вас хорошо подвешен язык и манеры недурные, но я вам не верю.
      – Известно, что вас невозможно обвести вокруг пальца, миледи. Я Джон Гилберт и прошу вас разрешить мне перекинуться хоть одним словечком с леди Анной. Я навсегда останусь вашим должником.
      – И не пожалеете об этом, если наши счастливые звезды будут и дальше нам покровительствовать, – сказала графиня Каслмейн, внимательно оглядывая его. – Значит, это тот самый Джентльмен Джонни, чей член, по слухам, не короче его меча.
      Она вздохнула, глядя ему в лицо, а ее пальцы прошлись по выпуклым мускулам у него на плече.
      – Уэверби заслужил свою смерть за то, что лишил такого мужчину, как вы, его лучшего украшения.
      Джон не верил своим ушам.
      – Уэверби мертв? А как насчет короля? Заключил ли он сделку с Уэверби?
      Графиня задумчиво продолжала:
      – Уэверби – этот жалкий завистливый подонок – встретил свою судьбу на море после того, как охолостил вас и отдал свою молодую жену королю, правда, лишенную целомудрия, на которое рассчитывал его величество. Я узнала всю эту историю от леди Анны – рассказывая ее, она билась в истерике.
      Джон рванулся к двери мимо леди Каслмейн.
      – Отдайте ее мне. Если король…
      Леди Каслмейн подняла руку.
      – Постойте, разбойник. Я не хочу слышать ни одного дурного слова о моем Чарли. Этот грязный Уэверби, да зачтется ему это, своей своевременной кончиной, спас ее от гораздо худшей участи, чем внимание короля. – Леди Каслмейн удивилась, заметив явное облегчение на лице этого кастрата. Ведь теперь это уже не имело никакого значения. – Не забывайте, за дверью гвардеец, и если вы хотите увидеть леди Анну, умерьте свой пыл. – Она бросила на него лукавый взгляд: – Для мужчины, не сохранившего своих сокровищ, столь ценимых дамами, вы так же отважны, как и остальные представители вашего пола.
      Джон снова улыбнулся:
      – Я не кастрат.
      Она нахмурилась:
      – Вы лжете. Уэверби не совершил бы подобного просчета.
      – Но он посылал других делать за него грязную работу.
      – Я вам не верю. Уэверби показал Анне ваш отсеченный член.
      На лице Джона отразилось страдание. Не будь Уэверби мертв, он убил бы его за подобную жестокость.
      Джон снова поклонился леди Каслмейн. На губах его играла холодная улыбка:
      – Я смиренно прошу вашего прощения, ваша милость, но не могу вынести мысли о том, чтобы красивая женщина, имеющая вашу репутацию, сомневалась в моих мужских достоинствах. Как вы оцените это?
      Все еще хмурясь, она положила руку на его пах. Джон следил за выражением ее лица и ничуть не удивился, что отреагировал на ее прикосновение. Каким еще образом он мог убедить эту странную графиню?
      После подробного объяснения он сделал шал назад и снова учтиво поклонился.
      – Не знаю, миледи, какова будет ваша воля распорядиться мной, но я должен сказать Анне, что цел и невредим. Было бы жестоко оставлять ее в заблуждении.
      – Возможно, но, думаю, это инструмент, способный спасти вам жизнь. – Она принялась мерить шагами комнату, придерживая, рукам и живот. – Сэр разбойник, думаю, сейчас для нее было бы слишком сильным потрясением увидеть вас здесь. Но мы должны его использовать, если вы намерены ради нее бросить вызов королю Карлу Стюарту.
 
      Доктор Уиндем поклонился епископу, сидевшему у окна с молитвенником в руках. Он раздвинул полог постели и заглянул внутрь. Анна была бледной, губы ее казались почти синими, а рука безжизненно покоилась на покрывале.
      – Миледи, – сказал он тихо, – вас пришел врачевать Джосая Уиндем.
      – Добрый доктор, – сказала Анна, – я очень нуждаюсь в вашей чудотворной мази.
      Она слегка улыбнулась и на дюйм подвинула руку к нему. Он взял ее, и Анна открыла глаза, успокоенная при виде знакомого круглого лица. Яркий солнечный свет, струившийся из окон, ударил ей в глаза, и она заморгала.
      – У вас двоится в глазах, миледи? – спросил он.
      – Нет, но у меня ужасно болит голова.
      Доктор приподнял ее веки, заглянул в глаза, и его на удивление нежные пальцы ощупали ее голову. Доктор улыбнулся:
      – Дела обстоят лучше, чем я ожидал.
      Ее глаза медленно привыкали к яркому свету.
      – Кто там у вас за спиной, доктор?
      – Мой помощник, леди Анна.
      Она напряглась:
      – Филиберт?
      – Нет, – ответил он, понизив свой громоподобный голос. – Он признался мне в своем предательстве, и я отослал его прочь. Он мне больше не сын.
      – О, Джосая, – сказала Анна. – Не судите его так строго.
      – Ваша милость, человек обязан отвечать за свои грехи.
      – Искренне сожалею о том, что навлекла на вас еще и эту напасть, – прошептала Анна. – Помогите мне, доктор! Если мне не суждено быть с моим Джонни, дайте мне отвар, который дарует вечный сон.
      Епископ вскочил.
      – Не желаю слушать подобные речи! Племянница, в твоей жизни нет ничего ужасного, – он обвел рукой комнату, намекая на то, что жизнь во дворце не так уж плоха, – чтобы думать о столь страшном грехе, ведущем в ад.
      Анна вздохнула:
      – Дядя, ты говоришь так, как и подобает говорить мужчине, который пытается дать утешение и защитить. Но женщины хотят большего. Не суди нас за то, что мы предпочитаем радость сокровищам, что впадаем в отчаяние, безвозвратно утратив счастье.
      В изножье кровати послышался шорох, и Анна напряглась, чтобы увидеть помощника доктора, остававшегося за занавесями.
      – Почему ваш помощник не покажет своего лица?
      Прежде чем доктор успел ответить, Джон Гилберт вступил в полосу солнечного света, падавшего из окна, высветившего его лицо.
      – Ты простишь меня, Анна, за то, что я не рискнул показаться тебе, пока доктор не сказал, что ты вне опасности?
      Она не слышала его слов, только голос, голос, который отчаялась услышать когда-нибудь снова.
      – Джонни! Ведь ты должен быть в море. Как ты пришел сюда?
      Она пыталась сбросить покрывало, в котором запуталась, но он уже подошел к ней и, присев на кровать, обнял так, что она скрылась в его объятиях целиком, а лицом зарылся в ее мягкие волосы.
      Епископ захлопнул молитвенник:
      – Послушай меня, малый, ты не можешь себе этого позволить здесь, в Уайтхолле, когда король… – Епископ умолк.
      – Я еще не стала любовницей короля, – ответила Анна.
      Ни Анна, ни Джон не обращали ни малейшего внимания на епископа.
      – Это чудо, – сказала Анна, гладя обеими руками лицо Джона, будто хотела проверить, не снится ли он ей, как во все предыдущие ночи.
      – Вот доказательство того, что это правда. – Джон поцеловал ее с такой страстью и томлением, что доктор счел благоразумным отвернуться и даже епископ мгновенно впал в меланхолию.
      Анна отстранилась от Джона, чтобы лучше видеть его лицо и не сомневаться в правдивости его ответа.
      – Ты страдаешь, Джон? Тебе больно?
      Он покачал головой:
      – Так было раньше, но не теперь, – сказал он и еще ближе привлек ее к себе и крепче сжал в объятиях. Он знал, что она говорит о его потере, но обещал графине Каслмейн, что не станет сообщать Анне о том, что тело его не пострадало, до тех пор, пока они не покинут дворца. В эту минуту он не был уверен, что смог бы следовать плану леди Каслмейн, чтобы обмануть короля и уверить его в том, что Анна погибнет, если ее тотчас же не вывезти в сельскую местность. Если бы разбойник не получил королевского прощения, ни у него, ни у женщины, которую он любил, не было бы будущего. Риск был огромным. Разве он не испил уже чашу страданий на Тайберне? Он готов был умереть ради того, чтобы увидеть Анну, но, увидев, захотел жить.
      Послышалось тявканье, дверь открылась, и любимый спаниель короля прыгнул на постель Анны.
      Джон стоял, окаменев, в ожидании встречи, которая могла закончиться для него виселицей.
      – Фаббс! Гадкая Фаббс!
      В дверях стоял король, высокий, элегантный, держа в руке сладкое лакомство для собаки.
      Собачка не сдвинулась с места, но заскулила, желая получить подачку. Король прошел через спальню, отдал ей угощение и дал облизать свои липкие пальцы.
      – Мы думали найти вас в одиночестве, жаждущей общества, моя дорогая леди, – произнес король недовольным тоном. – А находим вас в окружении людей, которые развлекают вас. Кто они, эти люди?
      Доктор отвесил поклон:
      – Джосая Уиндем, врач, ваше величество, специалист по лечению травм черепа, – сказал доктор, на мгновение смутившись, но тотчас же оправился и добавил: – А также по лечению маленьких собачек, особенно что касается их кормежки, обеспечивающей долголетие.
      – А, – сказал король, – в таком случае оба ваших пациента в одной постели. – Он указал на Джона: – А кто этот человек?
      Заговорила Анна, поправляя сбившуюся на голове повязку:
      – Это помощник доктора, сир.
      Джон выступил вперед:
      – Так оно и есть, мой король, но это не главное мое занятие.
      – Хотелось бы знать, что за занятие.
      – До недавнего времени я был самым известным разбойником с большой дороги в вашем королевстве, ваше величество, и приговорен к смерти указом вашего величества.
      Король схватил Фаббс и отступил назад, едва не столкнувшись с епископом Илийским.
      – Стража! – крикнул он.
      Тотчас появились два гвардейца, вооруженных пиками.
      – Арестуйте этого человека, – сказал король, указав на Джона.
      Анна вскрикнула и, попытавшись слезть с кровати, разорвала ночную рубашку и обнажила грудь. Она встала, раскинув руки и закрыв своим телом Джона. Гвардейцы в замешательстве нацелили пики на нее.
      Не обращая на них внимания, Анна закричала:
      – Ваше величество, умоляю вас, не лишайте его жизни. Ради меня!
      – Каковы будут ваши указания, ваше величество? – спросил один из гвардейцев.
      Король воззрился на Джона и Анну, с трудом удерживая извивающуюся Фаббс.
      Джон поднял Анну на руки и снова уложил в постель.
      – Анна, позволь мне, моя любовь, самому защищать себя.
      Джон опустился перед королем на одно колено.
      В этот момент графиня Каслмейн привела пышногрудую молодую девушку с гитарой в руке.
      – Не поиграть ли мне на гитаре? – спросила девушка.
      – Чуть позже, – сказала графиня Каслмейн, тотчас же охватив взглядом всех участников драмы.
      Король смотрел наледи Каслмейн с циничным видом, но очевидным облегчением.
      – Мы подозреваем, Бэбс, что вы замешаны в этом. Никто не в состоянии сыграть такой фарс, как вы. Но вы зашли слишком далеко. Этот человек говорит, что он разбойник, Джентльмен Джонни Гилберт, в течение многих лет докучавший моим подданным и явившийся теперь убить меня.
      Джон бесстрашно взирал на монарха.
      – Я бы никогда не нанес ущерба вашему величеству, сир, но, случалось, наносил его вашим подданным. Я не грабил ни королевских курьеров, ни армейских казначеев. Не нападал на простых людей, мясников или фермеров, везущих свой товар на рынок. Я брал лишь то, что было у моих жертв в избытке.
      Король слушал его с нескрываемым интересом, но неожиданно впал в гнев.
      – Это неправда, разбойник. Ты украл любовь леди Анны, которая по праву должна бы принадлежать нам.
      Не обращая внимания на знаки Джона, Анна вскочила с постели и рухнула перед королем на колени, бледная и дрожащая.
      – Тогда, ваше величество, разрешите мне понести наказание вместе с ним. Разделить с ним его судьбу и умереть на виселице. Уж лучше я умру вместе с ним, чем буду жить без него.
      Король в ужасе отпрянул.
      – Ваш труп будет качаться на цепях на Бэгшот-Хилл, и вороны будут склевывать остатки вашей плоти, пока кости не упадут на землю.
      Он зарылся лицом в кудрявую шерсть Фаббс.
      – Ваше величество весьма красноречивы, – промолвила графиня Каслмейн, откашлявшись. – Но не позволите ли мне высказать свое личное мнение?
      – Смотрите за этим малым, – обратился король к гвардейцам. – Нет, следите за всеми ними.
      Леди Каслмейн положила свою руку на плечо короля и отвела его к окну, выходившему в узкий внутренний дворик, одним взглядом заставив епископа потесниться, потом долго и убедительно что-то шептала ему на ухо.
      – Это не ваша фантазия? – спросил наконец король.
      – Вовсе нет, ваше величество. Покойный милорд Уэверби показывал этот мрачный трофей леди Анне перед их свадьбой. Она поведала мне эту историю со всеми подробностями.
      Королю стало не по себе.
      – Пожалуй, юмор Уэверби слишком мрачен и не соответствует нашему вкусу.
      – Как вы правы, ваше величество, – лукаво произнесла леди Каслмейн. – Я знаю, как вы милосердны, а этот человек, Джон Гилберт, и так уже жестоко пострадал.
      – Но как быть с леди Анной? – спросил король, видимо, не желая ее отпускать. – Мне не нужны несговорчивые девственницы, Бэбс, но я не могу поверить, что такие есть.
      – Миледи, – обратилась леди Каслмейн к Анне, – у вас все еще есть желание остаться целомудренной до конца жизни?
      Анна вскочила на ноги.
      – Да. Такую клятву я дала, когда бежала от графа Уэверби, и готова ее повторить. – Анна умолкла, боясь оскорбить королями наконец смущенно договорила: – Особенно теперь.
      Темные глаза Джона блеснули, он избегал насмешливого взгляда леди Каслмейн. Приблизившись к Анне, он положил руку ей на плечо.
      Король, не отрываясь, смотрел на них обоих, потом долгое время не сводил взгляда с Анны, и на лице его отразилась боль непривычной потери. Театральным тоном, поскольку король обожал театр, он процитировал куплет собственного сочинения:
 
О, когда подумаешь, нет страшнее ада,
Чем любовь безмерная, пусть в ней есть отрада.
 
      Анна низко присела в реверансе, еще не веря, что этот кошмар близится к концу.
      – Ваше величество, благороднейший из королей, – прошептала Анна, целуя его руку. Однако раздражение не покидало короля.
      Король прижал к себе Фаббс, возможно, единственное существо женского пола, чувствовавшее потребность в его любви и ничего не требовавшее взамен, и спаниель лизнул его в щеку.
      – Вы нас огорчили, леди Анна, – печально произнес король. – А мы оказали вам столько внимания.
      Леди Каслмейн сделала гитаристке знак начать играть, и девушка принялась негромко напевать ясным и чистым голосом. Она наигрывала испанский танец, и грудь ее колебалась в такт музыке.
      – Очаровательный мотив, – сказал король, не отрывая взора от музыкантши.
      – Ваше величество, – зашептала леди Каслмейн, – молодые люди ждут вашего королевского знака.
      Король со вздохом кивнул Джону:
      – Прекрасно! Ты получаешь наше прощение. Оно будет действовать до тех пор, пока ты снова не возьмешься за старое.
      Джон поклонился:
      – Мои люди тоже получат прощение, если бросят свое ремесло?
      – И твои люди тоже! – теряя терпение, бросил король. Графиня Каслмейн вызвала секретаря из приемной, извлекшего документ, в коем было засвидетельствовано королевское прощение, и король, не сводя глаз с гитаристки, подписал его.
      Джон снова поклонился и принял пергамент.
      – Ваше величество, мне приписывали множество ограблений, в которых я не был повинен, и будут приписывать снова, но обещаю, что ради сохранности шеи моей и леди Анны с этой минуты я буду вести достойный образ жизни.
      Король кивнул и перевел взгляд на Анну:
      – И вы готовы разделить его образ жизни с ним, каким бы он ни был?
      Анна решительно кивнула:
      – Я дала обет целомудрия, и мне не нужно то, чем он не обладает, ваше величество.
      Джон опустил голову с притворным смирением, и плечи его затряслись.
      Король был тронут до глубины души.
      – Я прикажу приготовить для вас карету, чтобы вы могли совершить в ней свое путешествие. – Он снисходительно посмотрел на Джона: – Никто не посмеет на вас напасть.
      – Благодарим вас, ваше величество, – сказал Джон, – но королевский герб будет привлекать разбойников на Оксфордской дороге.
      – Как вам угодно. – Король пожал плечами. – Мы не можем не пожелать вам благополучия.
      Король отвернулся от них и устремил взгляд на девицу с гитарой.
      – Как ее зовут? – обратился он к графине Каслмейн.
      – Мэри Грин. Она актриса Театра герцога. Жаждет сыграть ваши любимые мелодии в ваших личных апартаментах и доставить вам полное удовольствие.
      Как только король, гвардейцы и актриса удалились, Анна стала благодарить графиню Каслмейн.
      – Не благодарите меня, – ответила та, и на лице ее отразились одновременно любовь и боль. – Король обожает женщин с интеллектом и отвагой, способных бросить ему вызов. А у Мэри голова столь же пустая, сколь полная грудь. Поэтому скоро она получит отставку. Вы были бы более опасной соперницей, леди Анна, особенно потому, что не желали ни его, ни знаков его внимания. Нет большего стимула для мужского сердца, чем неприятие. – Она лукаво улыбнулась. – А теперь уходите, пока король увлечен музыкой.

Глава 20
Ей место в аду!

      – Мистрис, пожалуйста, возьмите меня с собой! – принялась умолять Анну Кейт со слезами на глазах.
      – Я никогда бы тебя не покинула, милая Кейт.
      – И я тоже, – сказал Джон, с улыбкой глядя на маленькую квакершу. Он наклонился и поцеловал ее в щеку, отчего та залилась румянцем.
      Епископ подошел к Анне, не обращая внимания на Джона.
      – Не могу поверить, что девушка из рода Гаскойн могла совершить такое, – произнес он сурово, с молитвенным видом сжимая перед собой руки с крестом, будто пытался отвратить зло. – Вернись со мной в Илий сейчас же, и, когда закончится срок твоего траура, я подыщу тебе достойного мужа и устрою твой брак, разумеется, с милостивого разрешения короля. Убедить его величество в том, что легкомысленная девица образумилась, будет просто, когда истечет положенный срок.
      Анна еще крепче сжала руку Джона.
      – Идем же, племянница, ты должна знать, что я никогда не смог бы благословить союз с таким человеком, – добавил он, бросив смущенный взгляд на Джона. – Брак предназначен для продолжения рода, а если на это нет надежды, нет и основы для супружества.
      Джон изучающе смотрел на епископа, углы его рта подрагивали в улыбке.
      – А как насчет романтической любви, преподобный?
      Епископ сердито засопел.
      – Иллюзорная страсть для ничтожных и легкомысленных. Истинный брак – это союз двух семей, и я не сомневаюсь, что вы рассчитываете в глубине души на земли Анны.
      – Мне не нужна ее собственность. Я отказываюсь от нее, – сказал Джон, и лицо его потемнело, несмотря на принятое решение относиться благодушно к этому человеку и его призванию, потому что он родич Анны.
      – Неужели вы думаете, я настолько глупа, что совершенно не знаю человека, которому отдала свое сердце? Мы с Джоном давно женаты, хоть и не венчались в церкви. Мы клялись друг другу в вечной любви. Я люблю и почитаю его превыше всех мужчин и буду верна только ему, и никому другому.
      Дядя с изумлением смотрел на Анну.
      – Когда перед алтарем вы соединили меня и Эдварда, лорда Уэверби, я совершила грех двоемужества, потому что уже отдала свое сердце, душу и тело Джону Гилберту.
      – Племянница, боюсь, твоя бессмертная душа попадет в ад из-за этих слов!
      Анна выпрямилась во весь рост.
      – Лучше попасть в ад после смерти, чем жить в аду здесь, на земле! Я прошу вашего благословения, дядя, как у любимого брата моего отца.
      – Я не могу благословить этот бесстыдный фарс!
      – Тогда примите благословение от меня, дядя, и смиритесь с моим желанием уйти.
      – Подумай хорошенько, племянница, – начал епископ проникновенным голосом, каким обычно говорил с амвона. – Ты передумаешь через несколько лет, а у женщины нет второго шанса, если она пожертвовала своей репутацией.
      Анна с улыбкой посмотрела на Джона.
      – Я уже получила свой второй шанс, дядя, и не собираюсь упустить его даже ради спасения своей души.
      Джон заключил ее в объятия, а Анна покрыла его лицо поцелуями.
      – Моя сладчайшая Анна, – шептал Джон, прижимаясь губами к ее щеке, потом отстранил ее, чувствуя, как восстает его мужская плоть под докторским халатом.
      – Любовь моя, – сказала Анна. Голос ее дрогнул, а глаза наполнились слезами. Слезами счастья. Джон осушил их поцелуями.
      Епископ вышел из комнаты, не проронив ни слова.
      – По-моему, надо последовать совету леди Каслмейн и как можно скорее покинуть дворец, – сказал доктор Уиндем. – Короли из рода Стюартов известны своим непостоянством.
      Поспешно одевшись с помощью Кейт, которая нашла в сундуке также более приемлемый костюм и для Джона, Анна собралась покинуть свои покои, когда вспомнила о жемчужном колье. Она аккуратно положила его на подушку, чтобы король и пышногрудая гитаристка увидели его нынешним же вечером.
      Джон взял ожерелье в руки.
      – Хорошо подобрано, – сказал он, держа ожерелье на свету. – Блестит и стоило бы в лавке Мэри Катперс на Флит-стрит фунтов сто. Эта бабенка готова была бы сразиться на шпагах за такой лакомый кусочек.
      Анна взяла у Джона ожерелье и снова положила на подушку.
      – Я ничего не возьму, только необходимую одежду.
      Джон ухмыльнулся:
      – Трудно избавляться с укоренившихся привычек, милая Анна.
      – Придется, Джон, – решительно заявила Анна.
      Он улыбнулся. Это была новая Анна, более уверенная в себе.
      – Ты должна помочь мне приспособиться к новому образу жизни, Анна, – сказал Джон, лукаво глядя на нее.
      Вместо ответа Анна легонько коснулась его губ своими.
      В холле их ожидали гвардейцы, быстро препроводившие всех четверых через плац для парадов к воротам Уайтхолла. Короткая поездка в портшезе – и они оказались в Бэнксайд-Инн, гостинице, куда много дней назад Джон определил на постой Сэра Пегаса.
      Конь заржал и принялся бить копытами. Анна обхватила его за шею и поцеловала в морду.
      – Мы не можем втроем проделать весь путь до Уиттлвуда, – сказал Джон, вынув пару пистолетов из седельной сумки и сунув их за пояс штанов.
      – Посмотрим, нет ли у хозяина беспородной молодой лошадки, которую мы могли бы купить для Кейт.
      Пожав плечами, он принялся вертеть на пальце отцовское кольцо, намереваясь расплатиться им, но Анна удержала его за руку и сняла с пальца обручальное кольцо Эдварда, забытое ею в суматохе последних суток.
      – Думаю, нам пора прощаться, Уиндем. – обратился Джон к доктору. – Мы у вас в неоплатном долгу.
      Джон протянул доктору руку для рукопожатия, введенного в практику старым Кромвелем, считавшим, что все пуритане равны перед Господом.
      – С радостью пожму вам руку, Джон Гилберт, – сказал доктор, – но не хочу прощаться. Вам может пригодиться мое искусство, а мне – верные друзья. К тому же миледи еще нуждается в моей мази.
      – Так давайте поедем вместе. Добро пожаловать, – от всего сердца предложил ему Джон, заметив, как просияла Анна. – У нас может появиться еще не одна разбитая голова.
      – Согласен! – воскликнул доктор, с чувством пожимая руку Джону. – Я разделю вашу судьбу, а прекрасная юная Кейт может ехать в ваше разбойничье логово на одной лошади со мной.
      Кейт покраснела и посмотрела на Анну. Та улыбнулась в знак согласия.
      – А как же ваша баржа, доктор? – спросила Анна.
      – Я пошлю с вашим грумом весточку Филиберту на его квартиру в Чипсайде. Это единственный знак внимания, который он получит от убитого горем отца.
      В этот момент зазвонил колокол.
      – Я думал, король запретил звонить в погребальные колокола по жертвам чумы.
      Джон с мрачным видом кивнул.
      – Колокол звонит по приговоренным к смертной казни на всем их пути от Ньюгейтской тюрьмы до Тайберна. Не так давно он звонил по мне.
      Анна содрогнулась и сжала его руку.
      – Давай поищем другой путь на Оксфордскую дорогу, Джон.
      – Это кратчайший путь на восток, Анна, до Уиттлвудского леса мы доберемся за два дня. Я слишком долго отсутствовал, оставив своих людей на произвол судьбы.
      Усевшись наконец на лошадей и прикрепив к седлам сумки с провиантом: вином, сыром и хлебом, они двинулись на Хай-Холборн, а оттуда через Сент-Джайлз на Оксфордскую дорогу. Вонь и пыль здесь были почти непереносимыми, и дышать становилось все труднее, по мере того как солнце близилось к зениту.
      Словно и не свирепствовала чума, улицы были запружены народом – мужчинами, женщинами, детьми, нищими, жонглерами, карманными воришками, подмастерьями, нагруженными своим товаром, державшими путь на ярмарку, расположившуюся вокруг места казни. Газетчики продавали с лотков текст с исповедью и последним напутствием Джека Клинча, разбойника.
      – Вам газету, сэр? – спросил газетчик, потянув Джона за штанину. – Там Джек Клинч сообщает имена сотни мужчин, которым наставил рога.
      – В таком случае, добрый газетчик, Джек утаил от тебя по крайней мере сотню имен. – Джон в этом не сомневался.
      Улица полого поднималась вверх, и Анна увидела пресловутое дерево с тремя ответвлениями, знаменитое дерево Тайберна с болтавшимися на нем трупами.
      Рядом с виселицей царило неуместное веселье. Ручная медведица в женской одежде танцевала под звуки лютни. Анна отвернулась.
      – Неужели для преступников не существует более милосердной казни, Джон?
      – Вероятно, нет, – ответил Джон. – Пока простые люди не научатся жить с достоинством, им не позволят с достоинством умирать.
      Чтобы успокоить Анну, Джон поцеловал ее в макушку и продолжал смотреть на место казни, пока мог видеть трупы. Завтра их место займут еще двадцать четыре смертника, и столько же послезавтра. Кража собственности ценой в пять фунтов считается в Англии Карла Стюарта тяжким преступлением, Тайберн не страдал от недостатка приговоренных, в том числе женщин, а то и детей.
      Джона ждала казнь через повешение или еще более тяжкая участь за семь лет разбойничьей жизни и грабежей на больших дорогах, Анна спасла его своей любовью. Он уже дважды обязан ей жизнью, и хотя прежний Джон Гилберт посмеялся бы над такой сентиментальностью, теперешний вознамерился заставить ее гордиться им.
      Его обещание королю не было пустым звуком с целью добиться прощения. В то же время звезды повелевали ему не чуждаться Уиттлвудского леса. Он знал, что каждое ограбление на Оксфордской дороге будет приписываться ему, и рано или поздно он будет вынужден защищаться от констеблей.
      Когда они миновали Тайберн, людские толпы поредели, и теперь лошади свободно двигались по расстилавшейся перед ними Оксфордской дороге.
      Анна старалась сидеть как можно прямее – ноги ее обвивали луку седла. Ей хотелось опереться головой, которая все еще болела, о его грудь, как это было, когда они ехали из Беруэлл-Холла почти месяц назад. Но она не посмела, полагая, что его ужасная рана еще не совсем зажила, хотя он не подавал виду.
      Анна попыталась сесть поудобнее. Ей многое хотелось рассказать Джону, в том числе и весьма деликатные вещи, рассказать прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик. Чем дальше, тем это будет труднее. Анна обернулась и увидела, что доктор и Кейт оживленно беседуют. Наконец Анна решилась заговорить о том, что, несомненно, занимало мысли обоих.
      – Джон!
      – Да, – отозвался он.
      Жар его дыхания вызвал у Анны дрожь.
      – Мы должны быть откровенны друг с другом, – сказала Анна. – О чем бы ни шла речь.
      – Разумеется, радость моя, говори, я весь внимание.
      Джон хотел рассказать Анне правду, не дожидаясь, когда она сама заведет об этом разговор. Леди Каслмейн поклялась, что и она, и доктор будут хранить молчание, но теперь в этом уже нет нужды.
      Джон про себя улыбнулся. По правде говоря, ему хотелось знать, что думает Анна, его умная прекрасная Анна, о мужском естестве.
      Анна откашлялась.
      – Джон, ты уверен, что не понял меня?
      – Разумеется, – ответил Джон, прижимаясь лицом к ее затылку. – Умоляю тебя, моя любовь, продолжай.