Разбойник и леди Анна

      Первый моряк хлопнул себя по ноге и загремел:
      – Да я бы пожертвовал добрым именем матери, чтобы увидеть лицо этого человека, когда она ему рассказывала, что Джентльмен Джонни Гилберт отобрал у нее тысячу фунтов и сорвал несколько поцелуев.
      Джон усмехнулся:
      – Мне пришла в голову точно такая же мысль, ребята. Поэтому, пользуясь ночной темнотой, я последовал за каретой в Чиппинг-Нортон, держась все время на безопасном расстоянии, а на следующее утро подслушал разговоры о том, что жених принял две тысячи фунтов, но велел плачущей девице возвратиться к отцу и привезти еще одну, В противном случае аннулирует брак.
      – Ах, грязная крыса! – в один голос воскликнули оба стражника.
      – Именно так. И вы согласитесь со мной, что он нуждался в хорошем уроке. Поэтому, мои славные джентльмены, я остановил его на Оксфордской дороге среди бела дня, освободил от тех двух тысяч и прочел нотацию о том, что не следует использовать хорошеньких женщин в корыстных целях. Я также отобрал у него коня и пустил его пешком и без штанов, чтобы у него было достаточно времени поразмыслить о своих грехах.
      Стражники расхохотались.
      Джон тоже рассмеялся. Воспоминание об унижении чванливого молодого аристократа было приятным.
      – Жаль, что я никогда не узнаю о том, счел ли он достойной невесту с одной тысячей фунтов, которую не хотел принять с двумя.
      Стражи разразились хохотом, похожим на блеяние. Услышав его, капитан появился на трапе, ведущем на корму.
      – Узник уже достаточно надышался, – заметил он. – Отведите его вниз и не спускайте с него глаз. Он гораздо умнее вас, остолопов. И позаботьтесь о том, чтобы не он смеялся последним.
      – Да, капитан, сэр!
      Они поспешили схватить Джона.
      Бросив прощальный взгляд на побережье Сассекса, исчезавшего за кормой, Джон оказался на трапе, ведущем вниз, в узилище, куда его провели по узкому проходу, через кубрик, и приковали к перегородке, отделявшей кубрик от небольшой каюты, превращенной в склад.
      – Капитану шлея под хвост попала, Джон, – сказал, усмехаясь, один из стражей.
      Джон лукаво подмигнул ему:
      – Капитаны и лорды – одного поля ягода. Их зло берет, когда простой народ на свободе и развлекается.
      Парень рассмеялся и повернулся к товарищу, чтобы повторить ему слова Джона, и при этом показал нож, спрятанный в заднем кармане полотняных штанов. Но этот узкий проход был не лучшим местом для побега. Джон надеялся, что позже ему представится такая возможность. Ему удалось рассмешить двух матросов своими рассказами о грабежах на большой дороге, и это несколько ослабило их бдительность. Он молил Бога, чтобы они и впредь относились к нему дружелюбно. Каждый из них был вооружен пистолетом, и если бы они препроводили его на «Хлою», представился бы шанс захватить оружие и сбежать перед самым отплытием в колонии на Ямайке. Этот шанс был последним, у Джона не оставалось больше ничего ценного, что можно было бы обменять на свою жизнь. Он обещал стражникам начертить карту мест, где разбойники прятали свои сокровища, но они были слишком тупы и лишены воображения, чтобы представить богатства, которые нельзя потрогать или увидеть.
      Джон уселся в крошечной каюте, пахнувшей прежним грузом из Индии – чаем, коноплей и специями, пропитанной также влажным запахом тинистой воды, пробивавшимся снизу, и его тотчас же приковали к перегородке. Оба стража отдыхали на мостках, и он вполуха слушал их скабрезные разговоры о том, что бы они сделали с новобрачной, о которой он им рассказал, если бы она попала к ним в руки.
      Иногда Джон издавал одобрительное кряхтенье, чтобы вдохновить их на продолжение разглагольствований, а сам в это время думал об Анне, но не о том, что могло происходить с ней в эту минуту, потому что эти мысли были слишком мучительны, а о том, что произошло между ними. Он старался сосредоточиться на подробностях, вспоминая, как она выглядит, как он к ней прикасался, как они занимались любовью в доме Нелл и на барже доктора Уиндема.
      Может быть, он ошибался в оценке ее брака? Этот вопрос мучил его долгими днями и ночами. Всегда лучше жить или умереть вместе, даже медленной и страшной смертью от рук палача, чем каждый день умирать порознь.
      Джону особенно нечем было гордиться. Так сложилась у него жизнь. Однако он не совершал ни бесчестных, ни глупых поступков. И тем не менее сейчас его увозят, закованного в железо, на смертоносные плантации сахарного тростника на Ямайке, а негодяй Уэверби, отнявший у него Анну, творит свое черное дело. Джон слишком хорошо это представлял, и ему становилось дурно, когда он вспоминал отчаянное, потерянное лицо Анны во время их последней встречи.
      Проклятие! Кто же в конечном итоге оказался глупцом?
      Наблюдая за стражей, поглощенной игрой в кости, Джон потрогал болты, удерживавшие его оковы в перегородке. И сразу обнаружил, что один из них расшатался. Джон принялся расшатывать его изо всех сил, двигая им взад-вперед по старому, потрепанному морской водой дереву.
      Вечером он сидел прямо, держа руки за спиной, и продолжал трудиться над болтом, хотя пальцы были уже в крови и саднили.
      В какой-то момент ночью Джон почувствовал, что корабль больше не движется в узком проливе, ведущем к Атлантике.
      Торговое судно качалось на мертвой зыби, и казалось, потеряв скорость, собирается войти в гавань.
      Джон принялся работать быстрее. Возможно, еще рывок, и ему удастся выдернуть болт из перегородки. Но Джон заблуждался: болт все еще крепко держался в дереве, а звон его цепей мог встревожить стражников, и они тотчас же заменили бы болты.
      Джон смутно различал звук отбиваемых склянок, показывающих время, и понял, что близится утро. При первых же лучах солнца они встанут на якорь в гавани Саутгемптона и его переправят на «Хлою».
      Незадолго до рассвета один из стражников проснулся и пошел завтракать. Второй все еще спал.
      Джон потрогал болт. Он зашатался, но выдернуть его из дерева не удалось. Джон пал духом и измученный, уронил голову на колени.
      Вернулся стражник, принес хлеб, эль и миску холодной овсяной каши.
      – Поешь как следует, Джон. На зафрахтованных кораблях не бывает сытной еды для человека твоего роста и телосложения. Даже дети умирают от голода во время такого длительного путешествия.
      В отдалении прозвучал колокол, и они услышали, что их зовут из кубрика.
      – Свистать всех наверх!
      Стражники рассовали еду по карманам, вскочили на ноги и исчезли в проходе.
      Джон не мог поверить в свое везение. Он схватил ложку и принялся работать ею, как ломом, вставив ее в зазор между болтом и перегородкой. Сколько еще времени у него оставалось? Несколько минут, может быть, полчаса. Ручка оловянной ложки погнулась, а ее головка отвалилась. Мысленно подсчитывая, сколько времени ему потребуется, Джон принялся оттачивать кончик ручки трением о свои железные оковы.
      После этого работа пошла более споро, и он спрятал гору опилок под перевернутой миской из-под каши.
      Наконец болт вывалился, и Джон принялся лихорадочно работать над вторым, останавливаясь только, чтобы снова хоть немного заострить его. Наконец выпал и второй болт, и руки Джона высвободились.
      Наверху, над головой, послышалось шуршание сворачиваемых парусов, потом якорная цепь заскрежетала, когда корабль ставили на якорь в гавани. И тотчас же послышались голоса в проходе. Он немедленно улегся, стараясь телом скрыть отверстия от болтов, и притворился спящим.
      – Погляди ты на него, – сказал один из матросов. – Спит сном младенца. У этого человека железные нервы, скажу я тебе. Под началом такого, как он, я бы отважился выйти на большую дорогу.
      Зазвенели ключи.
      – Пошли, Джон. Пора! Нам жаль с тобой расставаться.
      Джон не двинулся.
      – Джон Гилберт! Просыпайся, малый!
      Джон все еще не двигался и не открывал глаз, но шарканье их ног послышалось ближе, он почувствовал, что стражники склонились над ним, полные любопытства. Внезапно сделав бросок вперед, Джон с силой сдвинул их головы так, что раздался треск. С шумом выдохнув воздух, матросы упали.
      – Прошу прощения, добрые люди, но мне неохота вдыхать бальзамический воздух Ямайки, – произнес Джон.
      Он открыл свои наручники их ключом, забрал у них пистолеты и, пятясь, направился к проходу.
      Опасаясь на каждом повороте коридора встретить сопротивление, Джон открыл люк, ведущий наверх и расположенный посередине, и чуть высунул голову, чтобы видеть палубу. Возле поручней с подветренной стороны столпились матросы. Если ему снова повезет, он сможет ускользнуть с другого борта, пока они стоят к нему спиной.
      Но в этот момент послышалась барабанная дробь, и помощник капитана с «Хлои» приблизился и взобрался на борт. Помощник с «Хлои» и здешний капитан приподняли шляпы, приветствуя друг друга.
      – Мы прибыли за узником Джоном Гилбертом, – сказал помощник с «Хлои».
      – Доброе утро, капитан, – процедил Джон, растягивая слова и появляясь из люка. Он раскланялся подчеркнуто вежливо своим особенным поклоном, но пистолет держал нацеленным на капитана и прибывшего с «Хлои» моряка.
      – Думаю, джентльмены, я избавлю вас от утомительной заботы содержать меня в заключении. А теперь будьте любезны доставить меня на берег. Нет, и вы тоже, – сказал он, когда увидел, что капитан направляется к двери в свою каюту. – Я забираю вас с собой, чтобы ваша команда не вздумала палить в шлюпку.
      Когда гребная шлюпка отвезла Джона на некоторое расстояние от судна, он впервые за несколько дней почувствовал себя лучше. Если придется брать штурмом Уэверби-Хаус, а то и Уайтхолл, он найдет и освободит Анну. Он у нее в долгу.
      Джон Гилберт подумал, что его действия заставят моряков с «Хлои» пуститься от него вплавь, но, очевидно, они не умели плавать, и потому он благополучно высадил их всех на берег, хотя они громко возражали. Сам же он поплыл к Саутгемптонским докам, где нашел конюшню и обменял два пистолета на клячу-тяжеловоза, выглядевшую как прадед Сэра Пегаса.
 
      Анна сидела перед маленьким столиком красного дерева с инкрустацией, пышно накрытым для ужина на двоих, уставленным серебряными блюдами, и ждала короля Карла. Она надеялась, что ревность Барбары Каслмейн отдалит эту ночь, но ошиблась.
      У одной стены стояли мягкие стулья, над ними висело несколько зеркал в позолоченных рамах, отражавших свет факелов, горевших в настенных консолях напротив. Кушетки во французском стиле окружали камин, а по всей комнате там и тут были расставлены другие предметы мебели. Когда король привел ее нынче днем в маленькую комнату, он извинился за беспорядок, объяснил, что пытался найти менее захламленное помещение, и обещал сделать это в самое ближайшее время.
      Анна оглядывалась по сторонам, и на губах ее играла ироническая улыбка. Это помещение, видимо, использовалось как склад, и новые королевские любовницы проходили здесь нечто вроде стажировки, перемещаясь во все более просторные и менее захламленные покои по мере того, как к ним росла привязанность короля.
      Анна пожала плечами и потерла висок. Мысль ее лихорадочно работала. На время ей удалось избежать общества Эдварда, но не было способа ускользнуть от короля, находясь во дворце Уайтхолл, где его гвардейцы патрулировали все залы и сады.
      – Миледи, – обратилась к ней Кейт, – что мне делать, когда придет король?
      Анна вздохнула.
      – Делай, что прикажет король. То же намерена делать и твоя госпожа.
      Кейт пристально смотрела на Анну:
      – Тогда, госпожа, что должна делать ты до прихода короля?
      Не поднимая глаз от сложенных на коленях рук, Анна ответила:
      – Ты знаешь, чего я хочу. Расскажи мне еще раз, как он выглядел, когда ты в последний раз видела его.
      – Очень красивым, миледи, хотя в его длинных черных волосах застряли соломинки и он лежал на полу конюшни.
      – А что он сказал, когда ты передала ему мои слова?
      – Он улыбнулся самой доброй улыбкой, леди Анна, и поклялся, что послал бы тебе поцелуй, если бы его руки были свободны. Он сказал, – Кейт покраснела; – что поцелуй не может быть настоящим, когда у человека связаны руки.
      Тело Анны будто охватил огонь. Неужели она никогда не забудет поцелуи Джона, которыми он осыпал ее в комнате Нелл и на барже, и прикосновения его рук к ее телу? Только доброе божество могло бы рассеять эти воспоминания. Возможно, скоро она будет молить, чтобы ей было даровано забвение, но как и Святой Августин, моливший о воздержании, так и она будет молить о том, чтобы это пришло как можно позже.
      – Продолжай, Кейт, – тихо произнесла Анна, – не пропусти ничего, ни слова, ни взгляда.
      – Потом, миледи, он принял кольцо с изумрудом и я поспешила уйти. В этот момент меня поймали и выпороли за то, что я нарушила предписание, адресованное слугам, не выходить из дома в этот час. Они не заподозрили меня больше ни в чем.
      – Еще раз прошу у тебя прощения за то, что тебе пришлось вынести из-за меня.
      – Не беспокойся, леди Анна. Слуг порют в любое время, – смиренно произнесла Кейт.
      – Никогда, клянусь, никого не выпорют из тех, кто был и будет у меня в услужении, – сказала Анна, гадая, сможет ли она сдержать слово чести, когда вернется Эдвард. Он привык всех держать в страхе.
      – Это все, миледи? – спросила Кейт, стремительно делая реверанс.
      – Можешь вернуться к своему вышиванию. И, Кейт…
      – Да, миледи?
      – Если я снова начну расспрашивать о Джоне Гилберте, не говори мне больше ничего, как бы я ни упрашивала.
      – Но ты говорила это всего час назад, леди Анна.
      – Знаю, – кивнула Анна.
      Постукивание собачьих когтей по мраморному полу было сигналом приближения королями минутой позже он ворвался в комнату. Собаки тотчас же прыгнули на кушетку и принялись рвать когтями шелковую обивку.
      – Слезь, Фаббс, – приказал король самой жирной собаке из своры, подчинившейся лишь для того, чтобы вскочить на другую кушетку, где она начала кататься, подставив широкое брюхо с сосками для почесывания. Король наклонился, чтобы поцеловать любимицу в морду.
      – Если ты будешь вести себя лучше и понравишься леди Анне, мы дадим тебе пряник.
      Однако король дал лакомство собаке, не дожидаясь, когда та будет вести себя благонравно.
      Анна поднялась и сделала реверанс, присев до самого пола, с интересом наблюдая за этой сценой. Он обожает своих маленьких собачек, любит их больше, чем любовницу, подумала Анна и, хотя не в силах была полюбить короля, ненависти к нему больше не испытывала.
      – Моя дорогая Анна, – приветствовал ее король, надев ей на шею нитку почти прозрачных жемчужин, руки его при этом задержались на ее обнаженных плечах.
      Анна снова присела в реверансе, стараясь избежать его прикосновений.
      – Давайте поужинаем и поболтаем, ваше величество. Я вам расскажу о своих приключениях. Думаю, это вас позабавит.
      – Непременно, – сказал король, – и не опускайте подробностей, даже самых мелких.
      Улыбаясь, король помог Анне подняться и усадил ее, а сам сел на стул напротив, сделав Кейт знак прислуживать им за столом.
      Анна не могла рассказать ему всего, но рассказала истории, которые можно было бы позже повторять при дворе, ну, например, признание в том, что она приняла невольное участие в грабеже на большой дороге. Короля привлекали женщины, имевшие склонность к авантюризму, даже пороку. Иначе он отослал бы прочь Барбару Каслмейн после того, как она изменила с канатным плясуном Джейкобом, чьи гимнастические упражнения вызвали в ней приступ чувственного любопытства.
      Особенно королю понравилась история о побеге Анны от разбойника в одежде грума, исторгшая у короля восклицания восторга и признание в том, что она могла бы играть в бриджах в Королевском театре, где женщинам играть дозволялось не только женские, но и мужские роли.
      – Расскажите нам еще раз, дорогая графиня, – сказал король, искренне смеясь, – какой начался переполох, когда оказалось, что эликсир доктора восстановил вашу красоту и молодость. Мы сочиним об этом стихи.
      Она повторила свой рассказ, добавив некоторые детали, которые сама придумала.
      – Еще вина, ваше величество? – спросила Анна.
      Он кивнул и снял свой камзол.
      – В этих внутренних покоях чертовски жарко, – пробормотал он.
      – Не желаете подышать свежим речным воздухом? – спросила она с надеждой.
      Король нахмурился и помрачнел.
      – Мы не хотим гулять.
      Карл принялся развязывать ленты на своей рубашке, жадно блуждая глазами по ее телу.
      – Помоги госпоже, – сказал он Кейт.
      Анна поднялась:
      – Извините меня, ваше величество.
      Король схватил ее руку и пылко поцеловал.
      – Не заставляйте вашего короля и господина ждать долго, – сказал он. Дыхание его стало прерывистым и жарким.
      Она низко присела и вышла в соседнюю комнату.
      – Ничего нельзя сделать, миледи? – спросила Кейт, тяжело дыша от волнения.
      Раздеваясь, Анна старалась ни о чем не думать, пока не осталась в прозрачном нижнем белье. Хотя она не могла забыть Джона и знала, что всегда будет его помнить, все же надеялась, что эта ночь с королем и те, что последуют за ней, не оставят следа в ее памяти. И это поможет сохранить ей в неприкосновенности и чистоте если не тело, то хотя бы душу.
      Послышался нетерпеливый стук в дверь.
      Анна забралась в постель, приготовленную Кейт.
      – Задерни полог и занавески на кровати и оставь меня, – сказала она.
      Кейт плакала.
      – Перестань! Я не плачу, и ты не должна меня оплакивать. Если я начну лить слезы, меня ничто не сможет остановить и я затоплю весь мир.
      – Да, миледи, – сказала Кейт, вытирая глаза и нос рукавом, и вышла через другую дверь.
      Через мгновение дверь в спальню отворилась.
      – Вот и я, моя любовь.
      – Ваше величество, – сказала Анна, зажав рот тыльной стороной руки, так что голос звучал приглушенно.
      Король рывком раздвинул полог, и Фаббс, прошмыгнув мимо него, вскочила на постель и уютно устроилась на подушке.
      Анна не сводила глаз с короля. Он был обнажен, и его тонкие ноги и узловатые колени придавали ему вид несформировавшегося мальчика. Но это было единственным, что не сформировалось. Что же касалось его мужского естества, то оно походило на пику королевского гвардейца, выставленную вперед во время парада.
      Король подкрался к ней и, тяжело дыша, лег ей на грудь.
      – Моя дорогая графиня, мы будем весьма снисходительны, учитывая ваше девство, ибо во всем нашем королевстве славимся как нежный Король Червей.
      Он наградил ее влажным поцелуем, захватывая в рот ее губы, а рука его уже шарила по ее груди.
      Анна затаила дыхание и затрепетала. Ей хотелось вскочить и убежать, но она не посмела.
      – Снимите это, – ворчливым тоном приказал король.
      – Конечно, ваше величество.
      Сделав глубокий вдох и пытаясь унять в руках дрожь, Анна развязала красную ленту на плече, но тут собачонка вскочила, прыгнула и принялась тянуть ее к себе.
      – Фаббс! – взревел король. – Ах ты, бессовестная негодница!
      Он схватил собачку, на коленях переполз через кровать и затем, прошлепав к двери спальни, открыл ее.
      За дверью стояла Барбара Каслмейн, присевшая в глубоком реверансе.
      На ней был белый передник, какие носят беременные женщины, и ее чувственные глаза под тяжелыми веками улыбались.
      – Добрый вечер, ваше величество. Надеюсь, вы хорошо позабавились.
      – Мы понимаем, что означает такое поведение, графиня Каслмейн.
      – Ваше величество неправильно меня поняли, – ответила Барбара, улыбаясь.
      Она бросила взгляд на Анну, которая сидела на измятой постели, обернув грудь покрывалом.
      – Не стану отрицать, что ревную, но кто не ревнует, тот не любит. И все же я пришла по другой причине, не из любви к вам, хотя доказательство этой любви перед вами. – Она погладила свой разбухший живот. – Я пришла сообщить вам известие, принесенное самым быстрым курьером флота.
      – Да, да, – нетерпеливо откликнулся король.
      – «Причуде» пришлось принять участие в кровопролитной битве с превосходящими силами голландцев, ваше величество, корабль затонул. Спасся только один человек. Они поведал об этом несчастье.
      – Уэверби? – спросил король, бросив пронзительный взгляд на Анну.
      – Нет, ваше величество. Граф Уэверби был убит пушечным ядром, а тело его пошло ко дну, как и тела многих других моряков.
      Анна потеряла сознание, свалилась на пол и ударилась головой.
      – Черт бы все побрал, Бэбс! – произнес король.
      – Увы! – пробормотала Бэбс и нежно привлекла голову короля на свою гостеприимную грудь. – Мой бедный Чарли.

Глава 19
Леди Каслмейн плетет заговор

      Анна выпрямилась и села, колотя кулаками по матрасу. Это случилось уже второй раз по одной и той же причине. Силы Господни! Она постоянно видела один и тот же сон: пруд в Уиттлвудском лесу и Джона Гилберта, прижимавшего ее к своему длинному обнаженному коричневому телу. Она вздрогнула. Это было тело, важная часть которого больше не существовала в мире, та часть, которую, как она знала, ей не суждено было забыть, какой она увидела ее впервые – благородной и гордой.
      – Так пусть, ради всего святого, это сбудется!
      Звук собственного надрывного голоса зазвенел в ушах Анны.
      – Миледи, – обратилась к ней Кейт, сменявшая повязку у нее на лбу, – в приемной ожидает твой дядя епископ. Он пришел выразить тебе свое священническое соболезнование и утешить тебя.
      Анна нахмурилась. Ее дядя? Почему он здесь? И тотчас же в памяти всплыло с новой силой то, что сообщила Барбара Каслмейн. Анна, новоиспеченная графиня Уэверби, овдовела.
      Без дальнейших размышлений Анна пробормотала короткую молитву за упокой души Эдварда, хотя и подозревала, что для спасения его души потребуются молитвы в течение всей ее жизни, если бы только она могла это сделать в своем христианском милосердии, в чем не была уверена.
      Анна не могла заставить себя испытать хоть малейшую скорбь об усопшем во имя девической любви, которую некогда питала к нему. Он лишил жизни ее отца, отнял у Джона его мужское достоинство. За такие преступления Эдварду, конечно же, уготован самый низший круг ада на все времена.
      – Хочешь увидеться с дядей прямо сейчас, леди Анна? – спросила Кейт.
      – Да, Кейт, – ответила Анна. Она дотронулась до повязки на лбу и нахмурилась: – Расскажи еще раз, как это со мной произошло.
      – Ты упала в обморок и ударилась головой, – стала объяснять Кейт. – У тебя на голове шишка величиной с куриное яйцо.
      Кейт подошла к двери и впустила епископа.
      Епископ ворвался в комнату в полном епископском облачении, со всеми знаками, полагавшимися ему по сану, сел на стул у кровати и взял Анну за руку.
      – Мое дорогое дитя, как ты, должно быть, страдаешь. Я виню себя… – начал епископ и умолк.
      – Эдвард погиб, – сказала Анна, высвобождая руку.
      – Какое несчастье! – Епископ покачал головой. – Я буду за него молиться.
      – И за себя, дядя.
      Епископа передернуло.
      – Ты устала и перенервничала, племянница, – он указал на ее голову, – и, возможно, не совсем ясно мыслишь из-за ушиба.
      – Ошибаешься, дядя, ты в ответе за все.
      Ее пальцы, лежащие на покрывале, дрожали. Епископ склонил голову и сжал руки.
      – Анна, я не военный. Не владею мечом. Уэверби угрожал мне.
      – А заодно обещал наградить вас, если мне память не изменяет. Чтобы получить желаемое, Эдвард пускал в ход и кнут, и пряник. Даже мою любовь к Джону Гилберту он использовал в корыстных целях.
      Епископ сидел, не поднимая головы, губы его шевелились.
      Епископ долго молился и тронул ее сердце. Каким бы жалким и трусливым он ни был, он пришел к ней, узнав, что она нуждается в поддержке. Ни одного родственника, кроме дяди, у Анны не осталось.
      – Аминь, – произнес епископ.
      – Аминь, – повторила Анна.
      – Миледи, графиня Каслмейн, – доложила Кейт, появляясь в двери спальни.
      Епископ почтительно встал.
      – Моя дорогая леди Анна, – сказала графиня, подойдя к постели. – Судя по всему, вы нездоровы. Надо пригласить доктора. С ушибом головы шутки плохи, он может вызвать мозговую лихорадку.
      Неизвестно почему, Анна поверила, что графиня пытается ей помочь. Что бы Барбара ни говорила и ни делала, в ее словах и действиях был скрытый смысл.
      – Ваша милость, вы очень заботливы, – сказала Анна. – Я нуждаюсь в помощи своего личного врача Джосаи Уиндема, живущего на барже возле Лондонского моста.
      – В таком случае он посетит вас сегодня же. Его величество разрешит мне послать за ним гвардейца. Король весьма озабочен вашим состоянием, – сказала Барбара, и в глазах ее заплясали смешинки. – Я всю ночь пробыла с ним, стараясь успокоить его на ваш счет и, конечно, в связи с потерей его друга, вашего усопшего и горячо оплакиваемого супруга, графа.
      Только сейчас Барбара снизошла до того, чтобы приветствовать епископа кивком:
      – Милорд епископ. Я так мечтаю услышать вашу поминальную службу по бедному Уэверби.
      Епископ кашлянул.
      – Если король соблаговолит дать свое согласие на то, чтобы я оставался с моей убитой горем племянницей, я, разумеется, это сделаю, но пока еще не подумал о теме своей проповеди.
      Брови графини Каслмейн медленно поднялись:
      – Неужели, милорд епископ? Разве не годится ветхозаветная притча о том, как царь Давид отправил на войну мужа Вирсавии, потому что вожделел ее? А это поучительно всегда, даже в наше время. Не так ли?
      Улыбнувшись при виде ужаса, отразившегося на лице епископа, Барбара выплыла из комнаты на удивление быстро, если учесть огромный живот, в котором она носила королевского бастарда.
 
      Джон Гилберт мчался сквозь пыльный день и туманную ночь, забыв о голоде и усталости, видя в каждом проплывавшем мимо облаке лицо Анны. Он выбирал самые короткие дороги в Лондон и несколько раз ухитрился ускользнуть от королевских патрулей, не решаясь встретиться с ними лицом к лицу, потому что у него не было ни шпаги, ни пистолетов, чтобы обороняться и защитить себя. Дважды он менял свою лошадь на ту, что паслась в поле, и при каждом обмене жители получали лучшую рабочую лошадь.
      Снова наступило раннее утро, когда он добрался до Лондонского моста и отправился разыскивать баржу доктора Уиндема, чтобы получить известие об Анне.
      Джон окликнул владельца баржи. Доктор открыл дверь каюты и уставился на него, не веря своим глазам.
      – Входи поскорее, парень. Твои изображения развешаны по всему городу.
      Джон поблагодарил лошадь, шлепнул ее по крупу, а потом смотрел ей вслед, пока она трусила по той стороне улицы, где протекала Темза. Он был уверен в том, что еще до наступления ночи скотина обретет нового хозяина.
      Доктор настоял на том, чтобы Джон сел, и налил ему огромную кружку вина.
      – Есть что-нибудь еще, что я могу сделать? – спросил он. – Не надо ли тебя полечить? – добавил он, жестом указав на детородные органы Джона.
      – Как ты узнал? – спросил Джон.
      – Слухи гуляют повсюду. Ему надо было защитить себя от сплетен черни. Они смеялись над ним, когда его карета проезжала по улицам после того, как ты пустил его гулять по Сент-Джеймс-парку в чем мать родила.
      Прежде чем Джон успел открыть ему правду, доктора окликнули с берега. Сделав Джону знак оставаться вне поля зрения, доктор Уиндем ответил на зов, высунувшись в окно каюты.
      – Я доктор Уиндем из Королевского медицинского колледжа. Кто нуждается в моем искусстве?
      Джон расслышал ответ:
      – Графиня Каслмейн потребовала вас во дворец. В вашем лечении нуждается графиня Уэверби, страдающая от боли. Вы должны тотчас же прибыть в Уайтхолл, а мы будем вас сопровождать.
      Пока доктор разговаривал с королевским гвардейцем, Джон вскочил на ноги и принялся рыться в сундуке доктора, в котором, как ему было известно, были медицинские халаты. Он облачился в один из них, на котором были вышиты все знаки зодиака, схватил то, что принял за парик Филиберта, и напялил его.
      Увидев его, доктор затряс головой так, что его собственный парик съехал набок.
      – Ты не можешь ехать во дворец, Джон Гилберт, если не хочешь, чтобы твоя голова последовала за твоими… ну, ты понимаешь, что я имею в виду.
      – Очень хорошо понимаю, милый доктор, но у меня нет выбора. Если Анна больна, то моя судьба быть рядом с ней.
      Доктор вздохнул.
      – Печален тот день, когда доктор моего уровня становится пешкой в руках аристократов и мошенников, – пробормотал он.
      Наклонившись, Джон по-дружески положил ему руку на плечо, а потом помог доктору сесть в лодку под королевским пологом. И так, опираясь о шелковые подушки, они поехали на гребной лодке, весла которой ударяли по воде в одном ритме с бурно бившимся сердцем Джона, направляясь к ступеням Вестминстера, оттуда к полю для парадов конных гвардейцев, и наконец оказались за стенами дворца Уайтхолл.
      Час спустя Барбара Каслмейн уже спешила через помещения кордегардии и через поле. Капитан ожидал ее. Он склонился перед ней в низком поклоне.
      – Следуйте за мной, миледи, если вам угодно.
      Она вручила ему кошель, где позванивали гинеи, некоторые из которых были выиграны ею в карты за несколько долгих ночей. Она никогда не проигрывала, потому что ее партнеры по карточной игре хотели остаться в фаворе у короля и иметь к нему доступ.
      – Вознагради своих людей за то, что им пришлось совершить столь быстрое путешествие, и пусть хранят молчание, – сказала она.
      Капитан открыл дверь, поклонившись даме, и она отпустила его.
      Низкорослый человечек в высоком парике сидел на скамейке. Увидев ее, он схватил свой медицинский саквояж и стремительно поднялся с места.
      – Доктор Уиндем? Джосая Уиндем? – спросила она.
      – Имею честь, ваша милость, быть тем самым врачом, за которым вы посылали, членом Королевского медицинского общества и выпускником университета Падуи, – сказал он, оглядывая ее фигуру и отмечая ее положение. – Я специалист по родовспоможению, могу сделать роды быстрыми и безболезненными.