Космический госпиталь (№5) - Чрезвычайные происшествия

Раненые, окружавшие друзей со всех сторон, еще шевелились, но большей частью то были подергивания, говорящие о последней стадии удушья. Эти движения, естественно, не сказывались положительно на состоянии полученных пострадавшими существами ран. Лишь двое худлариан сохраняли неподвижность. Их конечности подогнулись и удерживали массивные тела худлариан всего в нескольких дюймах от пола. Мак Эван схватил кусок трубы, поднялся на цыпочки и изо всех сил ударил по панели.

Удар этот ему дорого обошелся. Труба с такой силой отскочила от неподатливой панели, что Мак Эван взвыл от боли и выронил ее. Он снова выругался и в полной беспомощности огляделся по сторонам.

Полковник наблюдал за ним сквозь прозрачную стенку кабинета. За стеной, отделявшей зал ожидания от главного зала космопорта, за Мак Эваном следили нидианские телекамеры, они записывали каждое движение, каждое слово, каждый вздох, слышавшиеся здесь. Пыль успела осесть, и теперь стало видно, что за наружной стеной столпились и наблюдают за Мак Званом бригады нидианских спасателей. Стоило ему теперь только махнуть рукой полковнику, и тягачи выдернут из зала злополучную илленсианскую машину, а еще через несколько минут раненым окажут помощь медики.

Но как на такое развитие событий отреагируют илленсиане, как нация? Иллиенсиане были высокоразвитой цивилизацией, населявшей десятки планет, многие из которых они были вынуждены в ходе колонизации приспосабливать к своим атмосферным потребностям. Но несмотря на то что сами они очень много путешествовали, знали о них в Федерации маловато, потому что их планеты были слишком опасны и неприятны. Мало кто отваживался отправиться с визитом к илленсианам. А вдруг они сочтут нидиан ответственными за эту аварию и гибель своих сограждан? Или вдруг они ополчатся против других планет, где обитают теплокровные кислорододышащие существа, которые будут спасены ценой жизни илленсиан?

А если все будут тянуть волынку, если погибнут все, кроме илленсиан, как на это посмотрят правительства Кельгии, Тралты, Мельфы, Орлигии и Земли?

Скорее всего они не набросятся на Илленсию. Может быть, из-за такого происшествия не вспыхнет война. То есть она не будет объявлена официально. Однако зерна войны будут посеяны вне зависимости от того, кто будет спасен, а кто принесен в жертву, и даже в том случае, если погибнут все. Война начнется не потому, что все этого захотят, а из-за совершенно невероятного несчастного случая, сопровождавшегося немыслимым числом кошмарных событий, большей части которых можно было бы избежать.

Даже неожиданной потери сознания нидианским водителем можно было бы избежать, если бы его досконально обследовали медики перед тем, как он сел за руль. То, что авария произошла именно тогда, когда она произошла, было чистым невезением, а остальное довершила слишком несговорчивая аварийная система безопасности. Мак Эван с отчаянием и злостью думал о том, что большая часть существ погибла и погибнет из-за невежества и страха. Все представители разных видов слишком боялись друг друга или друг с другом слишком вежливы для того, чтобы взять друг у друга несколько уроков первой помощи.

Гролья-Ки стоял на коленях рядом с Мак Эваном. Он кашлял, но все еще сжимал в руках кусок трубы. В любой момент полковник мог принять решение, потому что Мак Эван, единственный землянин на месте происшествия, оказался трусом. Но кого бы ни решил спасать полковник, он все равно совершил бы ошибку. Мак Эван подошел поближе к одному из худлариан и помахал рукой перед его глазом.

Несколько невыносимо длинных секунд никакой реакции не было. Мак Эван уже решил, что худларианин мертв, когда тот вдруг проговорил:

– В чем дело, землянин?

Мак Эван глубоко вдохнул через нос и обнаружил, что воздух у него закончился. Он испугался и чуть было не вдохнул ртом, но вовремя сдержался. Использовав почти весь остававшийся в его легких воздух, он протараторил, указав на панель:

– Сможете разбить панель? Только панель… а я… нажму на кнопки…

Он отчаянно пытался подавить желание вдохнуть отравленный хлором воздух. Худларианин медленно вытянул щупальце и обвил им полукруглую панель. Щупальце соскользнуло. Худларианин попробовал еще раз. Снова не вышло. Тогда он немного отодвинул щупальце и уперся в пластик жесткими, прочными, как сталь, пальцами. На поверхности пластика появилась небольшая царапина, но треснуть пластик и не подумал. Худларианин снова отодвинул щупальце.

У Мак Эвана жутко шумело в ушах – ему казалось, что более громкого звука он не слышал ни разу в жизни. Перед глазами у него плыли большие черные пятна, и он едва видел худларианина, который предпринимал еще одну попытку продавить треклятый пластик. Мак Эван сорвал с себя мундир, скомкал и прижал ко рту, использовав в качестве импровизированного фильтра. Второй рукой он прижал к лицу нидианскую маску, чтобы хотя бы глаза защитить от хлора. Он осторожно вдохнул и постарался не раскашляться. Худларианин занес щупальце для новой попытки.

На этот раз он ударил им по пластику, как тараном. Панель разнесло вдребезги.

– Прошу прощения за мою неаккуратность, – извинился худларианин. – Из-за голодания у меня плохо с координацией движений…

Он умолк. В этот миг прозвучал мелодичный, сладостный звон, и створки ворот туннеля открылись. Оттуда хлынула волна свежего прохладного воздуха. Записанный на магнитофонную пленку голос произнес: «Уважаемые пассажиры! Просим вас воспользоваться движущейся дорожкой и приготовить документы для проверки перед выходом на посадку».

Двое худлариан еще нашли силы для того, чтобы уложить на движущуюся дорожку самых тяжелых раненых. Только потом они ступили на дорожку сами, после чего, издавая массу непереводимых звуков, принялись усердно обрызгивать друг друга краской. Навстречу раненым бежали медики, среди которых было двое илленсиан.

Из-за аварии вылет тралтанского корабля задержался на шесть часов. Это время ушло на то, чтобы оказать медицинскую помощь пострадавшим с легкими травмами и перевезти тяжелораненых в разные учреждения столицы, где о них могли позаботиться врачи, принадлежавшие к тому же виду. Машину, из которой предварительно извлекли раненых илленсиан, вытащили из зала тягачами. Сквозь огромную дыру в стене лился холодный воздух с летного поля.

Гролья-Ки, Мак Эван и полковник стояли у выхода в туннель. Часы у них над головой указывали на то, что до вылета осталось менее получаса.

Полковник поддел носком ботинка кусок пластика от бывшей панели и сказал, не глядя на друзей:

– Вам повезло. Нам всем повезло. Просто страшно подумать о том, что могло бы случиться, если бы вам не удалось вывести всех пострадавших. Но вам вместе с худларианами удалось спасти всех, кроме пятерых, которые бы умерли, так или иначе. – Он смущенно рассмеялся и добавил: – Медики с других планет говорят, что многие ваши идеи на предмет оказания первой помощи просто-таки варварские по своей примитивности, но все же вы никого не угробили и некоторым спасли жизнь. Все это вы сделали под наблюдением телеоператоров, за вами наблюдали миллионы телезрителей не только на Нидии, но и на других планетах. Вы на деле доказали необходимость более тесного и откровенного контакта представителей разных видов, о котором говорили, и этого никто никогда не забудет. Вы снова стали героями, и я так думаю – нет, проклятие, я в этом уверен… теперь вам стоит только попросить, и нидиане отменят распоряжение о вашей высылке.

– Мы отправляемся по домам, – решительно заявил Мак Эван. Полковник воззрился на него с неподдельным изумлением.

– Мне понятны ваши чувства в связи с тем, что отношение к вам так резко изменилось. Но теперь власти планеты вам благодарны. Все – и нидиане, и иностранные тележурналисты – жаждут взять у вас интервью. Можете быть уверены, к вашим идеям все прислушаются. Но если вам нужна какая-то форма публичного извинения, то я мог бы в этом смысле что-то организовать.

Мак Эван покачал головой.

– Мы улетаем, – сказал он, – потому что знаем, как решить эту проблему. Мы нашли область, в которой совпадают интересы граждан всех планет без исключения, ту идею, под которой все подпишутся. Решение было очевидным, но просто до сегодняшнего дня нам не хватало ума, чтобы увидеть его.

Осуществление этого решения, – продолжал он, – не по силам двум старикам-ветеранам, которые уже всем изрядно прискучили. Для этого потребуются усилия организации наподобие вашего Корпуса Мониторов, технические мощности полудюжины планет, невероятное количество денег и очень, очень много времени…

Мак Эван продолжал говорить. Он видел, как всполошились телевизионщики, околачивавшиеся неподалеку. Интервью им не светило, но они жадно записали последние слова, которые Мак Эван сказал полковнику. А когда орлигианин и землянин отвернулись и ушли, телевизионщики засняли застывшего по стойке «смирно» полковника. Выражение лица у него было странное, глаза блестели.

Времени прошло много. Очень много. Первоначальные, самые скромные прогнозы то и дело приходилось продлевать, потому что не проходило и десятилетия без того, чтобы где-нибудь во вселенной не открывали новый разумный вид, представители которого затем выражали желание вступить в Федерацию. Приходилось думать о том, как представителей нового вида разместить. Проект был настолько грандиозен, что в конце концов сотни планет, принимавшие участие в его осуществлении, стали сами собирать составные часта и доставлять их к месту сборки. Получился гигантский космический конструктор.

Колоссальное сооружение, возводимое в открытом космосе в Двенадцатом Секторе Галактики, было госпиталем, уникальной космической больницей. На трехстах восьмидесяти четырех уровнях госпиталя были воспроизведены условия обитания всех существ, населявших Галактическую Федерацию, – от хрупких метанодышащих созданий до необыкновенных существ, которые жили, питаясь жестким излучением.

Главный Госпиталь Двенадцатого Сектора Галактики представлял собой чудо и с точки зрения инженерии, и с точки зрения психологии. Его снабжением, эксплуатацией и администрированием ведал Корпус Мониторов, однако традиционных трений между военным и гражданским персоналом здесь не возникало. Не возникло и серьезных разногласий между десятью с лишним тысячами сотрудников, принадлежавших к более чем шестидесяти видам, каждый из которых отличался своими привычками, запахами, воззрениями на жизнь.

Пожалуй, объединяло всех этих существ, независимо от их размера, формы и числа конечностей, единственное: их желание лечить больных.

А в огромной столовой для теплокровных кислорододышащих рядом со входом к стене была прикреплена небольшая мемориальная доска. Сотрудники – кельгиане, иане, мельфиане, нидиане, этлане, орлигиане, дверлане, тралтаны и земляне, врачи и эксплуатационники – проходили мимо этой таблички, не замечая ее. Редко кто-то останавливался, чтобы прочесть запечатленные на ней имена. Все были слишком заняты. Одни обсуждали рабочие моменты, другие обменивались последними сплетнями, третьи просто ели, сидя за столиками, порой предназначенными вовсе не для них, а для представителей совсем другого вида, и пользуясь при этом инопланетянскими столовыми приборами. В столовой всегда бывало полно народа, и приходилось размещаться там, где было свободное место. Но как раз об этом и мечтали когда-то Гролья-Ки и Мак Эван.

УЦЕЛЕВШИЙ

Уже больше часа Старший врач Конвей смотрел то на черную пустоту открытого космоса за носовым иллюминатором, то на дисплей системы дальнего обзора. И там, и там было пусто, и с каждой минутой отчаяние все сильнее овладевало Конвеем. Офицеры «Ргабвара», собравшиеся в отсеке управления, заметно нервничали, но волнения своего вслух не выражали, поскольку знали, что на месте катастрофы командование кораблем переходило к старшему медицинскому сотруднику.

– Только один уцелевший, – мрачно проговорил Конвей.

Сидевший в кресле капитана Флетчер отозвался:

– Во время предыдущих вылетов нам везло, доктор. Чаще всего именно такую картину и застает на месте трагедии корабль-неотложка. Вы только подумайте, что тут могло произойти.

Конвей ничего не ответил, потому что именно об этом он и сам думал в течение последнего часа.

Межзвездный корабль неизвестного происхождения, по массе втрое превышающий «Ргабвар» – космическую неотложку, – потерпел аварию. Что-то случилось внутри корабля, отчего он разлетелся на мелкие куски, разбросанные теперь на огромном пространстве космоса. Анализ температуры и подвижности обломков показывал, что вероятность ядерного взрыва была невелика. Катастрофа, судя по всему, произошла около семи часов назад – именно в это время сработал автоматический аварийный маяк. Скорее всего звездолет лишился одного из своих гипергенераторов, а сама конструкция корабля была не настолько совершенной, чтобы кто-то из экипажа уцелел. Удивительно, что кто-то один все-таки выжил.

Конвей знал, что на звездолетах, выпускавшихся в Галактической Федерации, при выходе из строя одного из генераторов гипердрайва остальные автоматически отключались. Тогда звездолет благополучно перекочевывал из гиперпространства в пространство обычное и был вынужден беспомощно болтаться посреди звезд. Добраться до места назначения с помощью обычной, импульсной системы двигателей возможным не представлялось, потому оставалось либо ремонтировать пострадавший генератор, либо ждать прибытия помощи. Однако бывали случаи, когда система аварийного отключения остальных двигателей не срабатывала или срабатывала слишком поздно. Это означало, что некая часть корабля продолжала по инерции двигаться с гиперскоростью, в то время как остальную часть выбрасывало в обычное пространство. Последствия таких происшествий для старых гиперзвездолетов бывали, мягко говоря, катастрофичными.

– Скорее всего вид, к которому принадлежит уцелевший член экипажа, – глубокомысленно изрек Конвей, – начал осваивать полеты в гиперпространстве относительно недавно, иначе бы эти существа применяли модульную технологию сборки кораблей. Как нам известно, только такая конструкция кораблей позволяет хотя бы части экипажа спастись при отказе гипергенератора. Но я не могу понять, почему отсек, в котором находится единственный уцелевший член экипажа, не разлетелся вдребезги, как остальные отсеки.

Капитан, с трудом сдерживая раздражение, проговорил:

– Доктор, вы были слишком заняты процессом извлечения уцелевшего члена экипажа, и вас можно понять: в любой момент в отсеке мог закончиться воздух, и несчастный мог погибнуть от декомпрессии. Однако из-за естественной спешки вы не имели возможности провести структурные наблюдения. Отсек, в котором находилось уцелевшее существо, представлял собой изолированное помещение непонятного предназначения, смонтированное поверх обшивки основного корпуса и соединенное с ним люком и шлюзовой камерой. При взрыве этот отсек отвалился от корабля целиком. Этому созданию просто невероятно повезло. – Флетчер указал на дисплеи системы дальнего обзора. – Но теперь мы точно знаем, что остальные обломки слишком малы для того, чтобы внутри них мог находиться еще кто-то из членов экипажа. Я вам откровенно скажу, доктор: мы тут напрасно теряем время.

– Согласен, – рассеянно отозвался Конвей.

– Отлично, – резко проговорил Флетчер. – Энергетический отсек. Приготовиться к гиперпространственному прыжку через пять…

– Подождите, капитан, – негромко оборвал его Конвей. – Я не закончил. Нужно, чтобы сюда вылетел корабль-разведчик… даже несколько, по возможности, дабы обследовать обломки на предмет наличия личных вещей, фотографий, произведений искусства – всего, что могло бы помочь нам воспроизвести естественную среду обитания этого существа. Пожалуйста, свяжитесь с Архивом Федерации и запросите у них любую информацию о разумных существах, принадлежащих к виду, физиологическая классификация которого кодируется как ЭГКЛ. Поскольку вид этот для нас нов, специалистам по установлению контактов эти сведения понадобятся в самом ближайшем времени. А если уцелевший ЭГКЛ выживет, то в госпитале такие сведения будут нужны… позавчера.

Передайте сигнал первоочередной важности в госпиталь, – продолжал Конвей, – и уж тогда вылетайте. Я буду на медицинской палубе.

Офицер-связист «Ргабвара» Хэслэм уже готовился выйти на связь, когда Конвей подошел к отверстию проходящей через весь корабль шахты. В этой шахте царила невесомость. Цепляясь за скобы, Конвей поднялся на медицинскую палубу, расположенную выше. Он только ненадолго наведался в свою каюту, чтобы снять тяжелый скафандр, в который он был облачен во время спасательной операции. Ему казалось, что у него болит каждая кость и каждая мышца. Спасение и транспортировка уцелевшего инопланетянина на «Ргабвар» потребовали недюжинных физических усилий, затем последовала трехчасовая тяжелая операция, и еще час Конвей просидел в отсеке управления, так и не сняв скафандр.

«Постарайся подумать о чем-нибудь еще, – дал себе мысленный приказ Конвей, попробовал поразминать затекшие мышцы, но боль не ушла. – Уж не впадаю ли я в ипохондрию?» – с тоской подумал Конвей.

– Через пять секунд – передача радиосигнала через подпространство, – прозвучал из динамика приглушенный голос лейтенанта Хэслэма. – Приготовьтесь к обычным изменениям в системе освещения и искусственной гравитации.

Свет в кабине замерцал, пол дрогнул. Хотел Конвей этого или не хотел, но в это мгновение он просто вынужден был отвлечься от усталости и боли и подумать о проблеме передачи сравнительно большого объема информации на огромное расстояние в космосе. Как просто в сравнении с этим выглядела отправка обычного сигнала бедствия!

Точно так же, как существовал единственный известный способ путешествий со скоростью, превышающей скорость света, существовал и единственный способ вызова помощи, если в результате катастрофы корабль оказывался подвешенным среди звезд. Прибегнуть в таких случаях к подпространственной передаче радиосигнала было сложно, поскольку радиоволнам трудно было избежать интерференции излучения множества звезд. К тому же для отправки такого сигнала потребовались бы большие затраты энергии корабля, а после аварии энергия почти всегда была на вес золота. Однако аварийный маяк, он же сигнал бедствия, никакой объемной информации не нес. Он представлял собой всего-навсего устройство с автономным источником атомной энергии, которое передавало сведения о своем местонахождении – своеобразный подпространственный крик о помощи. Этот крик раздавался на всех вообразимых радиочастотах в течение нескольких часов, после чего аварийный маяк, исчерпав запас энергии, отключался. В данном случае он отключился посреди тучи обломков, между которыми был обнаружен один-единственный уцелевший. Да, ему просто невероятно повезло.

Между тем, размышляя о том, какие страшные травмы получило это существо, Конвей не мог сказать, что речь шла о небывалом везении. Постаравшись отвлечься от мрачных мыслей, Конвей прошел на медицинскую палубу, дабы справиться о состоянии пациента.

Уцелевший счастливчик был отнесен к физиологическому типу ЭГКЛ, то бишь был теплокровным кислорододыщащим. По размерам он вдвое превосходил человека. На вид пациент напоминал огромную улитку с высокой конической раковиной, на самом кончике которой размещались четыре выдвижных глаза. У основания раковины через равные промежутки располагалось восемь треугольных отверстий, через которые просовывались манипуляторные конечности. Раковина возвышалась над плотной мышечной массой, служившей для передвижения. По окружности двигательной мышцы располагалось несколько мясистых выростов, вмятин и щелей, представлявших собой органы глотания, дыхания, испражнения, совокупления и осязания. Медики уже успели выяснить, каковы требования этого существа к атмосфере и силе притяжения, но пока пациент был слаб, его окружили пониженным гравитационным полем, дабы не пострадало сердце, а давление повысили, чтобы из-за декомпрессии не усилилось кровотечение.

К Конвею, смотревшему на раненого ЭГКЛ, подошли патофизиолог Мерчисон и Старшая сестра Нэйдрад. Пациент лежал на носилках с герметичным прозрачным колпаком. На этих же носилках пациента доставили на «Ргабвар» с места крушения корабля, на них же его должны были перенести в госпиталь, с той только разницей, что теперь пациент был к носилкам привязан.

Невзирая на свой немалый опыт в спасении пострадавших при космических катастрофах – пострадавших всевозможных форм, размеров и физиологических типов, Конвей содрогнулся при воспоминании о той картине, которую медики обнаружили на сей раз. Изолированный отсек, в котором находился пострадавший, в момент обнаружения вертелся с большой скоростью, и несчастного ЭГКЛ там болтало из стороны в сторону. В течение нескольких часов он бился обо все, что находилось вокруг, своим массивным телом, и в конце концов рухнул в угол посреди им же переломанных мебели и приборов.

В результате раковина ЭГКЛ в трех местах треснула, причем в одном месте настолько глубоко, что пострадал головной мозг. Одного глаза не хватало, два тоненьких щупальцеподобных манипулятора были перерезаны какими-то острыми предметами. Части из этих конечностей на всякий случай сохранили, чтобы затем попытаться приживить их. Двигательная мышца была вся исколота и изодрана.

Медики сделали все, что могли: поработали над черепно-мозговой травмой, понизили внутричерепное давление, тампонировали и наложили временные швы на самые страшные раны, подключили к одному легкому систему искусственной вентиляции. Но больше они пока ничего сделать не могли. Производить тонкую нейрохирургическую операцию на борту «Ргабвара» возможности не было. Степень повреждения мозга пациента оценивалась по-разному. Биодатчики говорили одно, а эмпат, доктор Приликла, – другое. Судя по показаниям датчиков, какая-либо активность головного мозга отсутствовала напрочь, но маленький эмпат настаивал – насколько мог настаивать стеснительный, невероятно хрупкий Приликла – на том, что на самом деле это не так.

– С тех пор, как вы ушли, пациент не двигался, не произошло никаких изменений в клинической картине, – негромко сообщила Мерчисон, предварив вопрос Конвея, и добавила: – Это меня не радует.

– И мне радоваться нечего, доктор, – вмешалась Старшая сестра, чья серебристая шерсть ходила волнами, как под сильным ветром. – На мой взгляд, это существо мертво, и мы просто-напросто доставляем Торннастору более свежий материал для патоморфологических исследований, чем обычно.

Доктор Приликла, – продолжала кельгианка, – порой боится сказать то, что думает, поскольку опасается неблагоприятной эмоциональной реакции окружающих. У этого пациента он зарегистрировал эмоцию боли. Как вы помните, это чувство было настолько интенсивно, что Приликла извинился и улетел сразу же после окончания операции. Я так думаю, доктор, этот пациент более не способен ясно мыслить и чувствует только боль. Насколько я понимаю, ваша тактика ясна?

– Нэйдрад! – сердито воскликнул Конвей, но оборвал себя. Фактически сказали Мерчисон и Нэйдрад об одном и том же, вот только кельгианка, как и все ее сородичи, была напрочь не способна на тактичность.

Конвей на миг задержал взгляд на двухметровой гусенице-многоножке, покрытой густой серебристо-серой шерстью, которая непрестанно шевелилась. Движения шерсти у кельгиан происходили непроизвольно, они отражали реакцию этих существ на внешние и внутренние стимулы. Шерсть служила выразителем эмоций, которых в речи недоставало. Другой кельгианин по движению шерсти собрата всегда отчетливо видел, каковы испытываемые им чувства, потому говорили они всегда только о том, что думали. Понятия дипломатии, тактичности, лжи были для кельгиан совершенно чуждыми. Конвей вздохнул.

Постаравшись не выдать собственных сомнений относительно состояния пациента, он решительно проговорил:

– Торннастор предпочел бы скорее собрать из частей живое существо, чем разрезать на части мертвое. Кроме того, в ряде случаев эмпатический диагноз Приликлы оказывался точнее данных инструментального обследования, поэтому мы не вправе безоговорочно считать этого пациента безнадежным. Как бы то ни было, до тех пор, пока мы не доберемся до госпиталя, за его лечение отвечаю я.

Давайте постараемся обойтись без лишних эмоций, – добавил он. – Это непрофессионально и нетипично для вас обеих.

Нэйдрад гневно пошевелила шерстью и издала звук, который транслятор Конвея переводить отказался, а Мерчисон сказала:

– Вы, безусловно, правы. Нам встречались и более тяжелые случаи. Сама не понимаю, почему меня так тревожит этот пациент. Наверное, я старею.

– Начальная стадия старческого маразма могла бы быть объяснением столь нехарактерного поведения, – буркнула кельгианка, – хотя в моем случае это не так.

Мерчисон покраснела.

– Старшей сестре подобные заявления позволительны, но вам, доктор, соглашаться с этим я бы не советовала, – сердито проговорила она.

Конвей неожиданно рассмеялся.

– Успокойтесь. Я и не подумал бы согласиться с такой очевидной неправдой, – сказал он. – А теперь, если вы уверены в том, что собрали все сведения о нашем больном, которые понадобятся Торннастору, я бы посоветовал вам обеим отдохнуть. Из гиперпространства мы выйдем через шесть часов. Если не сможете уснуть, хотя бы постарайтесь не слишком переживать за пациента, иначе это пагубно скажется на Приликле.

Мерчисон кивнула и следом за Нэйдрад вышла из палаты. Конвей, который больше чувствовал себя как недомогающий пациент, нежели как лечащий врач, включил систему звукового оповещения, которая разбудила бы его, если бы в состоянии ЭГКЛ произошли какие-то ухудшения, улегся на носилки рядом с пациентом и закрыл глаза.

Ни земляне-ДБДГ, ни кельгиане ДБЛФ не обладали способностью полностью владеть своим сознанием. Очень скоро выяснилось, что Мерчисон и Нэйдрад все-таки волновались за больного и в процессе своего волнения излучали неблагоприятные эмоции. Не открывая глаз, Конвей услышал тихое биение крылышек под потолком, а еще через пару мгновений прозвучала негромкая мелодичная трель, а из транслятора послышалось:

– Прости меня, друг Конвей. Ты спал?

– Ты же знаешь, что нет, – отозвался Конвей, открыл глаза и увидел парящего над ним под самым потолком Приликлу. Маленький эмпат заметно дрожал, обуреваемый вихрем эмоций – своих собственных и пациента.

Доктор Приликла принадлежал к физиологическому типу ГНЛО, то есть внешне напоминал очень крупную стрекозу с шестью лапками и двумя парами радужных крылышек. Отличительной особенностью его являлось наличие органа, способного очень тонко распознавать чужие эмоции. Только на Цинруссе, где атмосфера была очень плотной, а давление в восемь раз ниже земного, раса насекомых смогла дорасти до таких размеров, развить разум и построить развитую цивилизацию.

Но и в госпитале, и на борту «Ргабвара» Приликле грозила смертельная опасность в течение почти всего рабочего дня. Ему приходилось пользоваться устройством нивелирования гравитации везде за пределами собственной каюты, потому что от того давления, которое для большинства его коллег было нормальным, Приликлу могло мгновенно расплющить в лепешку. Разговаривая с кем-либо, Приликла предусмотрительно держался на расстоянии, чтобы его никто случайно не задел рукой или щупальцем.

Конечно, никто бы намеренно не пожелал причинить вред этому крошечному существу – его все просто обожали. Эмпатическая способность цинрусскийца вынуждала его быть подчеркнуто учтивым и заботливым со всеми без исключения – так он старался окружить себя благоприятным эмоциональным излучением. Но конечно, окончательно обезопасить себя маленький эмпат не мог и потому очень страдал, чувствуя боль пациента и сопутствующие ей сильнейшие эмоции, а также непроизвольные эмоции коллег по работе.

– А вот тебе следовало бы поспать, Приликла, – заботливо проговорил Конвей. – Или Мерчисон и Нэйдрад излучают слишком громкие эмоции?

– Нет, друг Конвей, – смущенно отозвался эмпат. – Их эмоциональное излучение беспокоит меня не больше, чем излучение остальных существ на борту корабля. Я прилетел, чтобы посоветоваться с тобой.

– Отлично! – обрадовался Конвей. – У тебя появились какие-то полезные мысли насчет лечения нашего…

– Я хотел бы посоветоваться насчет себя, – сказал Приликла, допустив жуткую невежливость (для цинрусскийца) тем, что прервал своего собеседника без предварительных извинений. Его тельце и лапки резко дрогнули от ответной реакции Конвея, затем он добавил: – Прошу тебя, друг мой, следи за своими чувствами.

Конвей постарался настроиться на клинический лад. Маленький цинрусскиец был его другом, коллегой, бесценным помощником практически все время с тех пор, как Конвея назначили Старшим врачом. Конвею стало не по себе. Приликла явился к нему, как к врачу. Следовало вести себя с ним как можно более сдержанно. Конвей постарался думать о Приликле, как о пациенте, только как о пациенте… и мало-помалу эмпат успокоился и перестал дрожать.

– На что, – задал Конвей вопрос врачей всех времен и народов, – ты жалуешься?

– Не знаю, – ответил цинрусскиец. – Никогда прежде не испытывал ничего подобного. Такое состояние неизвестно среди представителей моего вида. Я смущен, друг Конвей, и напуган.

– Симптомы? – коротко поинтересовался Конвей.

– Эмпатическая гиперчувствительность, – ответил Приликла. – Эмоции, излучаемые тобой, остальными медиками и членами экипажа, чрезвычайно сильны. Я ясно ощущаю чувства лейтананта Чена, находящегося в энергетическом отсеке, чувства остальных членов экипажа, которые находятся в отсеке управления, хотя они довольно далеко от меня. Вполне закономерные чувства разочарования и сожаления, вызванные неудачей спасательной операции, доходят до меня с ужасающей интенсивностью. Мы и прежде сталкивались с подобными трагедиями, друг Конвей, но такая эмоциональная реакция на состояние существа, которое нам совершенно не знакомо, такая реакция… она…

– Короче говоря, – прервал его Конвей, – мы все жутко расстроены. Пожалуй, сильнее, чем следовало бы, и наши чувства носят кумулятивный характер. А ты, обладая повышенной чувствительностью к эмоциям, ощущаешь их более сильно. Этим и может объясняться твоя гиперчувствительность.