Реквием для хора с оркестром

Глава 3

Ничего удивительного не было в том, что, как только Никита снова пришел в себя, он первым делом одной рукой схватился за свою шею, а второй ощупал собственную макушку.

— На месте, — с глубоким вздохом пробормотал он. — Голова моя на месте.

— Еще бы, — услышал он чей-то голос. — Куда бы она делась?

Никита дико вскрикнул и вскочил на ноги. Земля дрогнула у него под ногами. Говорившего он не увидел, зато увидел нечто такое, что моментально забыл о донесшемся только что невесть откуда голосе. Как выяснилось, Никита находился в большой деревянной клетке, ржавыми цепями подвешенной к толстенной ветви дерева. Дерево — если это было все же дерево — было просто невероятных размеров. Никита посмотрел вверх — кроны видно не было, а гигантский ствол, примерно через каждые два-три метра снабженный массивными ветвями, уходил куда-то в темно-синие рваные облака. Никита опустил глаза и внезапно почувствовал дрожь в пальцах — как выяснилось, клетка его была подвешена на такой высоте, что в густом тумане не было видно земли.

Клетка медленно раскачивалась, отзываясь на малейшие движения Никиты. Ржавые цепи оглушительно скрипели. Держась руками за деревянные и, судя по всему, удивительно прочные прутья, Никита осторожно опустился на пол и вытер со лба ледяной пот.

— Что же это за дерево?.. — пробормотал он. — Ненормальное какое-то дерево… Не бывает таких деревьев… Сколько оно в высоту? Сто километров? Двести?

Никита снова приподнялся и, вытянув шею, просунул голову между прутьями — посмотрел вниз. Клетка опасно накренилась. Никита мгновенно вернулся в исходное положение, едва не лишившись ушей — от резкого движения клетка ухнула в сторону — и, распластался на холодном деревянном полу, уставясь в прыгающее синее рваное небо и обмирая от страха, он физически ощущал ужасную многокилометровую бездну, от которой был отделен всего несколькими сантиметрами досок. Когда ржавые цепи прекратили свои вопли, и на лицо Никите уже не сыпались бурые хлопья, и пол под ним перестал ходить ходуном, он осторожно приподнял голову и сел, обхватив колени руками.

«Что это такое? — думал он. — Все страшнее и страшнее… Ничего не понимаю… Должно же быть какое-то объяснение всему этому. Или нет? Должно, должно…»

— Должно, — вслух сказал он и вдруг замер, явственно услышал гаденькое хихиканье.

Никита вздрогнул, но вскакивать побоялся. Цепи-то толстые, да уж больно ржавые. Кто знает, если клетку раскачивать, то они могут порваться… А грохнуться с такой высоты. Не то что костей не соберешь… даже воспоминания о тебе не останется.

— Хотя, черт его знает, — пробормотал Никита. — Голову мне уже отрубали. Или не отрубали? Или мне все это привиделось? Камера, Гмырь, негр Макамба и этот клетчатый. Олег Сорвиголова. Он-то мне не привиделся… Или тоже привиделся… Ничего не понимаю…

— Ничего не понимает! — хихикнул гаденький голосок.

Никита снова вздрогнул.

— Кто тут? — позвал он.

— Кто тут? — немедленно передразнили его.

— Эй! — крикнул Никита и прислушался.

Ничего не было слышно, кроме посвистывания ветра и тонкого поскрипывания ржавых цепей.

«Ветер, кажется, поднимается, — механически подумал Никита. — Выдержат цепи, если ветер будет сильный? Клетка-то небось тяжелая…»

И вдруг новая мысль пришла ему в голову. Такая простая, что Никита даже не смог удержаться от смеха. Как же он раньше об этом не подумал.

— Да я же, кажется, просто-напросто с ума спятил! — проговорил он сквозь смех. — Только и всего. Когда Вадик засветил мне астролябией по башке, тут у меня шарики за ролики и заехали. Может быть, я до сих пор в отключке валяюсь и развлекаюсь тут всякими видениями. А где я сейчас на самом деле? В смысле в физическом плане? Наверное, в дурдоме. Врачи, наверное, вокруг меня… Может быть, я вообще в коме лежу, как овощ безмозглый.

Никита задумался. Смех его как-то быстро иссяк.

— Все-таки странно, — проговорил он медленно, — видения-то видениями, а ощущения вполне реальные. Как это мне голову отрубили? Никогда не забуду…

— Еще бы, — хмыкнул кто-то.

Никита замолчал.

— Голоса какие-то, — осторожно сказал он. — А когда голос есть, того, кто говорит, не видно, значит, я и вправду спятил. Как это так — голос есть, а говорящего нет.

— И говорящий есть, — услышал Никита. — И голос…

— Голос слышу, — озираясь, проговорил Никита, минуту помедлив, — а говорящего не вижу…

— А то, что ты не видишь, не значит, что меня нет, — ответил голос. — На Вал Ляю ты тоже не видишь, а он есть…

Никита понятия не имел ни о каком На Вал Ляю, но голос говорил вполне осмысленные вещи, поддерживал так сказать диалог. Никита еще раз огляделся по сторонам и, не заметив никого, ущипнул себя за бедро. И так и не понял — почувствовал он боль или нет. Потом снова прислушался — было тихо. Никита мотнул головой. Опять привиделось? То есть прислышилось?

— Эй! — позвал он, глядя в низкое рваное и какое-то очень чужое небо. — А кто такой этот На Вал Ляю?

Минуту не было ответа — Никита почти уже убедился в том, что его только что посетила очередная галлюцинация, теперь оборвавшаяся, как вдруг гаденький и тоненький голосок зазвучал снова:

— Ты что На Вал Ляю не знаешь?

— Нет, — снова вздрогнув, ответил Никита.

— Ну и дурак, — хихикнул голос.

И замолчал.

Никита подумал немного и внезапно понял, что совсем перестал бояться. Видимо, он уже настолько запутался и устал от постоянно меняющегося кошмара, в который попал, что давно перешагнул порог способности к удивлению или страху и теперь ждал развития событий с некоторым даже интересом.

— Сам дурак, — запоздало отозвался Никита. — И вообще, ты показался бы. А то так разговаривать неудобно.

Проговорив эти слова, Никита уставился на глухо нависшее над ним — словно драконье брюхо — чужое небо и стал ждать продолжения. Ждал он совсем недолго — примерно спустя минуту после того, как он произнес последнюю фразу, прямо у него над головой из пустого свистящего воздуха соткался маленький человечек со сморщенным младенческим личиком, украшенным, впрочем, массивными клыками. На безволосой головке человечка торчала пара совершенно козлиных рожек, а за спиной трепыхались серые, словно запыленные, крылья, очень похожие на гусиные, только немного побольше. В воздухе мгновенно распространился резкий запах серы и давно не чищенного птичника.

— Ну? — осведомился человечек тоненьким гаденьким голоском. — Так лучше?

Облизнув пересохшие губы, Никита поколебался, прежде чем ответить. Вообще-то разговаривать, не видя лица собеседника, не особенно приятно, но и смотреть на жутковатую мордочку рогатого младенца — тоже особенной радости Никите не доставляло.

— Да, — тем не менее сказал Никита. — Так лучше, пожалуй…

Человечек опустился чуть ниже, оглядел тесную клетку, в которой был заключен Никита, и присел на сплетение цепей, как будто сел на качели. Поерзал немного, устраиваясь поудобнее, потом удовлетворенно вздохнул.

Никита опасливо посмотрел на крылатого и отодвинулся слегка в сторону, чтобы не сидеть прямо под ним. Хоть человечек, на котором, кстати, не наблюдалось даже намека на какую-либо одежду, ни первичными, ни вторичными половыми признаками не обладал — как пластмассовый пупсик, все же кто его знает… Крылатые, они… У голубей тоже с первого взгляда ничего заметить нельзя, а вот обгадить сверху очень даже могут…

Человечек усмехнулся и поджал под себя маленькие пухлые ножки.

— Ну, — обратился он к Никите. — Рассказывай.

— О чем? — спросил, в свою очередь, Никита и отодвинулся еще дальше к краю клетки, забранному прочными прутьями — ржавые цепи опасно заскрипели, а клетка под тяжестью тела Никиты наклонилась немного в сторону.

— Как это о чем? — удивился человечек. — Тебе что, нечего рассказать? Надо же! Болтается в Смирилище и рассказать ему нечего…

— В Смирилище… — пробормотал Никита, догадываясь, что крылатый называет так, видимо, его клетку.

— Ну да, в Смирилище, — подтвердил человечек и топнул ножкой по креплению цепей. — В Смирилище просто так не попадают. Надо очень постараться, чтобы здесь оказаться. А я, как все цутики и полуцутики, просто обожаю интересные истории слушать. Ну, давай, чего там ты натворил?

«Цутики, — крутилось в голове у Никиты, — полуцутики… Куда я попал? С ума я, конечно, сошел, но не настолько же… Просто не верится, что у меня в голове такой бред мог родиться. И что этому уродцу рассказывать?»

— Началось все… дня два, наверное, назад, — осторожно начал Никита. — Или больше. Или меньше, не помню. Лежал я дома на диване и нажрался водки. Так, незаметно получилось — пил да пил по стакану, а потом вдруг — р-раз и пьяный…

— Постой-постой! — прервал вдруг его крылатый. — Как ты говоришь… на диване лежал дома… Это где?

— В Саратове, — сказал Никита.

— В Саратове, — повторил крылатый, и узкие припухшие глазки его при этом блеснули. — Давай, давай, очень интересно…

Никита кивнул и продолжал. Через несколько минут неожиданно для себя увлекся так, что пересказал крылатому все события, которые случились с ним за последнее время — обстоятельно и подробно, словно рассказывал это самому себе, чтобы разобраться наконец, что с ним происходит.

— Ну а потом налетают на меня три мужика, — тараторил Никита, размахивая руками так, что клетка раскачивалась из стороны в сторону, — а у каждого мужика, представляешь себе, по две головы…

— Ну, — ковыряя крохотным пальчиком в оттопыренной ноздре, комментировал крылатый совершенно спокойно, будто бы ничего удивительного в том, что у мужиков вместо одной головы было две, он не видел, — ифриты. Серьезные ребята. Сразу могли бы тебя в капусту порубить…

— Так я одному вклепал в грудины, — азартно продолжал Никита, — ножик отобрал…

— Ятаган? — теперь уже с явным удивлением в голосе переспросил крылатый, вытирая пальчик о крохотное бедро. — У ифрита ятаган отобрал?

— Ага… Тяжелый ножик такой… Начал отмахиваться от двоих оставшихся…

Крылатый выслушал рассказ Никиты до того самого места, где в качестве одного из персонажей появился он сам, а потом задумчиво протянул:

— Кого только в этом мире не встретишь… Значит, ты только что сюда попал? И уже умудрился в Смирилище угодить?

— Умудрился, — вздохнул утомившийся Никита. — Только вот никак не могу до сих пор понять — куда я попал? И как мне отсюда выбраться? А? Как?

Никита адресовал этот вопрос крылатому, но тот не слышал, явно о чем-то задумавшись. Никита вздохнул, отвел на секунду глаза, а когда вновь взглянул на крылатого, того уже не было.

— Ничего себе, — присвистнул Никита. — Эй! Ты где? Опять невидимым стал?

Никакого ответа он не получил.

— Весело, — самому себе сказал Никита. — Никто мне помочь не может. Даже объяснить… И этот фраер…

Он поднял голову. Налетевший невесть откуда ветер гудел в звеньях цепи, но клетка пока раскачивалась не особенно сильно. Никита лег на живот и подполз к краю. Просунул голову между толстых прутьев и снова посмотрел вниз. Серый ствол чудовищного дерева пронзал громадный пласт абсолютной пустоты и исчезал в маслянистом тумане, неподвижном и от этого, казалось, еще более страшном. Никита опять подумал вдруг о том, каково будет грохнуться с такой высоты, и передернул плечами.

Ветер тем временем все усиливался. Цепи, на которых держалась клетка, уже вполне ощутимо подрагивали, да и сама клетка начала медленно раскачиваться из стороны в сторону. Грубый деревянный пол под ногами Никиты тошнотворно колебался. Провисшее небо, проснувшись, угрожающе зашевелилось.

Никита огляделся. Гигантское пустое пространство — и сверху, и снизу. А он посередине — совсем один и совсем беспомощный. Он сглотнул.

Не зная, что предпринять теперь, он переполз в центр клетки и, как мог прочно, утвердился там.

«Смирилище, — вспомнилось ему. — Придумают же такое…»

В надсадное гудение запутавшегося в ржавых цепях ветра стали вплетаться какие-то посторонние звуки.

Никита живо перевернулся на спину — так оно и есть — прямо у него над головой медленно и очень неправдоподобно, как в мультипликационном фильме, из пустого и гулкого воздуха материализовался крылатый недоносок. Как он там себя называл — цутик? Или полуцутик? Теперь крылатый выглядел возбужденным до крайности — он прятал глаза, хихикал и потирал крохотные ручонки.

— Поступило предложение, — начал он. — Я тебя выпускаю отсюда, а ты мне оказываешь одну услугу…

— Выпускаешь меня? — не поверил своим ушам Никита. — Откуда? Из этой клетки? Из этого… Смирилища? Или?..

— Или, — хихикая, подтвердил крылатый. — Я так понимаю, ты домой хочешь. К своей… Анне? Так?

— Хочу! — заорал Никита, вскакивая на ноги, отчего клетка, жалобно скрипнув ржавыми цепями, прыгнула куда-то влево. Никита немедленно потерял равновесие и грохнулся на пол, откатившись к прутьям. — Хочу! — снова крикнул он, пытаясь подняться, держась за прутья.

— Не суетись, — верещал крылатый, тщетно стараясь перекричать вой ветра и крики Никиты. — Дай, я тебе объясню все…

Никита, так и не успев подняться, замер на корточках, даже, кажется, перестав дышать.

— Короче, так, — начал объяснять крылатый. — Я тебя выпускаю отсюда, ты оказываешься на земле — прямо там, где нужно…

— Дома? — обрадованно переспросил Никита.

— Да погоди ты! — наморщился крылатый и покрутил маленьким вздернутым носом. — Ветер поднимается. Не ори, и так ничего не слышно. Находишь мужика, его зовут Толик. Говоришь, что тебе нужно. Скажешь, что ты от меня, он тебя переправит куда надо. Понял?

— Понял, кажется, — ответил Никита. Он вдруг подумал о том, что не знает, как зовут этого крылатого. Цутик? Полуцутик? Но это, кажется, не имя…

— Как тебя зовут? — спросил Никита, а крылатый, вместо того, чтобы ответить, вдруг сморщился и непонятно хохотнул:

— Г-гы-ы…

«Чего я такого смешного сказал?» — удивился Никита и спросил снова:

— Тебя как зовут?

— Г-гы-ы… — опять хохотнул крылатый. — Имя такое. Среди полуцутиков самое распространенное. А тебя?

— Никита, — ошарашенно проговорил Никита.

— Ни-ки-та… — с усилием выговорил крылатый Г-гы-ы. — Ну и имечко… Ладно. Короче говоря, все понял?

Никита кивнул.

— Не забудь Толику сказать, что ты — от меня. Толик мой старинный приятель. Скажи, мол, кланяюсь ему, мол, и привет шлю…

Никита снова кивнул.

— Вот еще что… — Крылатый Г-гы-ы достал откуда-то, очевидно, прямо из воздуха, непонятную штуковину, пульсирующую и светящуюся, похожую одновременно и на будильник, и на ежа. Штуковину эту Г-гы-ы вручил Никите, специально для этого спланировав с цепей в клетку. — Там шнурок есть, смотри, — жарко дыша в лицо Никите серным запахом, сказал Г-гы-ы… — повесь себе на шею…

Там и вправду оказался шнурок. Неуверенно поглядев на висящего в воздухе прямо перед ним Г-гы-ы, Никита повесил теплую и пульсирующую штуковину себе на шею.

— Это брубнильник, — сказал Г-гы-ы, кивнув на штуковину. — Сглоты считать.

— Да, — сказал Никита, словно объяснение Г-гы-ы находил совершенно исчерпывающим.

— Все понял? — снова спросил крылатый, медленно поднимаясь вверх — под потолок клетки.

— Все, — выдохнул Никита.

— Тогда поехали…

Крылатый Г-гы-ы снова хихикнул, потер ручонки, как-то воровато оглянулся по сторонам, словно готовился сделать какую-то гадость — прищелкнул пальцами и совсем по-разбойничьи оглушительно свистнул.

И в ту же секунду Никита почувствовал, как пол деревянной клетки провалился у него под ногами… даже не провалился, а просто исчез, — и он сам, Никита, не имея теперь никакой опоры под собой, летит вниз. Ветер визжит у него в ушах, а серый маслянистый туман приближается со страшной скоростью — неумолимо, как скорая и верная гибель. Никита мгновенно задохнулся, кое-как прокашлялся, открыл рот, чтобы крикнуть, но снова задохнулся от того, что воздух, ставший вдруг плотным и очень горячим, ворвался в его легкие и заполнил все тело Никиты, как кипящая вода.

Он так и не понял, каким образом остался в живых — не брякнулся о землю и не разлетелся на тысячу частей. В общем-то брякнуться-то он как раз брякнулся, только слегка — и еще показалось ему, что, когда лететь оставалось всего пару метров, какой-то воздушный поток подхватил его, во много раз замедлив чудовищную скорость падения — Г-гы-ы, что ли, постарался? Не иначе.

Оказавшись на твердой поверхности, Никита огляделся. Ветер, бушевавший далеко наверху, отнес его на порядочное расстояние от гигантского дерева, а последние несколько минут Никита летел сквозь туман, ничего совершенно не видя. Да и когда из-за тумана показалась земля, он, честно говоря, крепко зажмурился, уверенный в том, что через несколько мгновений ему конец…

Туман — уже не такой плотный и темный — стлался по поверхности земли. В прозрачно-серых его клубах нечетко прорисовывались стоящие неподалеку низенькие дома… какие-то длинные заборы… одноэтажные строения, похожие на гаражи или на ангары. К одному из таких строений Никита и направился. Брубнильник пульсировал на его груди.

До гаража было немногим более ста метров. Никита шел, с радостью осознавая, что ступает по твердой земле и не ощущает под собой тысячи километров гудящей от ветра пустоты.

Дверь гаража была открыта, и полутемно было в гараже. Какая-то странного вида лампа мерцала там, но ее света не хватало даже для того, чтобы осветить саму себя. Никита постучал костяшками пальцев в железную дверь и прокашлялся. Никто ему не ответил, но в гараже кто-то был. Не может же пустота сама по себе пыхтеть, ворочаться и погромыхивать каким-то то ли железяками, то ли склянками?..

Никита открыл пошире дверь — она пронзительно заскрипела — и вошел в гараж. Остановился на пороге.

Сначала он не видел совсем ничего. Потом ему показалось, что лампа под потолком гаража, напоминающая чей-то мутный глаз, все-таки дает возможность что-то разглядеть. По крайней мере саму лампу. Она скорее всего и была настоящим глазом — она ворочала тяжелым зрачком и время от времени подмигивала Никите.

Никита сглотнул.

«Поскорее бы из этого отвратительного места выбраться, — подумал он. — Домой… Если на самом деле выберусь отсюда, уеду в другой город какой-нибудь. Займусь делом. Бизнесом. Любого рода. Только не связанного с антиквариатом. В жизни больше не прикоснусь к старинной вещи. Тем более — к астролябии…»

Никита прокашлялся. Глаза его вроде попривыкли к мутному желтоватому свету, колыхавшемуся в гараже, и Никита смог увидеть нечто такое, от чего у него немедленно сперло дыхание и защипало в носу.

Спиной к Никите стоял мужик в потертой и засаленной робе, в самых обыкновенных джинсах, отвисших на тощей заднице, — лохматый мужик, от которого и пахло-то вполне по-человечески — смазкой, бензином и какой-то еще милой автомобильной дрянью. Мужик, басовито бормоча что-то себе под нос, копался у непонятного аппарата — как показалось Никите, обыкновенной легковушки — чьи очертания еще не вполне ясно вырисовывались из желтоватого полумрака. У мужика в робе и джинсах не было ни крыльев, ни козлиных рожек — и голова была, кажется, только одна — большая такая, с торчащими на макушке нечистыми пегими волосами.

— Але! — позвал умилившийся родной и знакомой картине Никита.

Мужик оборвал свое заунывное пение, но оборачиваться явно не собирался — он что-то с усилием и скрежетом куда-то вкручивал.

— Але! — крикнул погромче Никита. — Толика мне как найти?

— А зачем тебе Толик? — глухо отозвался мужик.

— Надо, — сказал Никита. — Дело у меня к нему.

Мужик вздохнул и повернулся к Никите. Никита прищурился. Показалось ему, что-то необычное мелькнуло в облике мужика. Усы… длиннющие. Или?..

— Ну я Толик, — гнусаво сказал мужик. — Какое у тебя ко мне дело?

Никита всматривался в мужика, и мужик всматривался в Никиту. Кажется, обоим что-то не нравилось друг в друге. Наконец Толик задрал голову и смачно плюнул в глаз под потолком гаража. Что-то испуганно пискнуло, и глаз тотчас вспыхнул ярким светом, моментально залившим весь гараж.

— Постоянно филонит, гад, — проворчал мужик, поворачиваясь к Никите, — сил никаких нет. Зыркалка чертова. Обещал исправно работать, а только отвернешься — и уже темно. Халявщик…

Толик вдруг осекся, пристально глядя на Никиту. Вернее, на пульсирующую штуковину у него на груди. Да и Никите тоже было на что посмотреть при вспыхнувшем ярко свете. Никаких усов у Толика не было, а был длинный хобот, темный и складчатый, как кишка пожарного шланга. Хобот этот вроде бы только что безвольно висел книзу, а сейчас стал как-то нервно подергиваться, мокро всхлипывая.

— А откуда у тебя это? — спросил Толик, указывая на штуковину на груди у Никиты хоботом, который оказался вдруг гибким и сильным.

— Это бру… брубнильник, — пояснил Никита, — сглоты подсчитывать.

— Понятно, что сглоты, — проворчал мужик. — Откуда, говорю?

— Подарили, — коротко ответил Никита. Ему не понравилось, как этот Толик на него смотрел. Как солдат на вошь — сказал бы в этом случае Гоша Северный, который любил подобные хлесткие выражения. Да и вообще, этот Толик Никите теперь совсем не нравился — кому может понравиться человек с хоботом вместо носа? И — как выяснилось теперь при ярком свете исправно заработавшего глаза — возился Толик вовсе не с автомобилем, а… с каким-то странным механизмом, больше всего напоминающим крокодила, к которому вместо лап приделали колеса.

— Подарили, — проворчал снова Толик. — Ни хрена себе подарок… Ладно, что за дело у тебя?

— Меня надо отправить домой, — объявил Никита.

Толик хмыкнул.

— Куда именно? — спросил он.

— В Саратов, — пояснил Никита.

— Куда?! — вытаращил глаза Толик.

— В Саратов, — уже не так уверенно, как секунду назад, повторил Никита.

— Н-да… — промычал Толик и без усилий почесал хоботом под мышкой. — Такие нынче дела творятся, что и ехать дальше некуда. Значит, у тебя брубнильник — чтобы сглоты подсчитывать — и тебе позарез нужно в Саратов?

Никита кивнул.

— И что же ты, — осклабился вдруг Толик, — в Саратове с брубнильником делать будешь? Сглоты подсчитывать?

Этого Никита не знал. Он понял, что Толик явно не расположен к дружеской беседе.

— А! — вспомнил вдруг Никита. — Забыл самое главное! Меня же этот послал — Г-гы-ы!

Толик на мгновение замер. Потом хобот его напрягся и медленно стал подниматься вверх, как заносимая в гневе длань.

— Кто тебя послал? — негромко переспросил он.

— Г-гы-ы, — ответил Никита. — Друг твой старинный. Кланяется он тебе и привет шлет. Он говорил…

Тут Никита осекся и замолчал, услышав, как железная дверь гаража с грохотом захлопнулась у него за спиной. Глаз под потолком сиял теперь просто ослепительно. Толик вдруг подпрыгнул на месте, задрал хобот так, что стали видны мелкие, редкие зубы и заревел, наливаясь кровью.

В замешательстве Никита отступил и ткнулся спиной в железо.

«Вот дерьмо, — подумал он тоскливо. — Опять что-то не то сделал…»

— Г-гы-ы!!! — ревел Толик, пуская из хобота клубы дыма. — Ах ты падла! Да я тебя сейчас…

В руках у Толика вдруг оказалось по довольно увесистому обломку металлической трубы, а хобот метнулся к ближайшей полке и стянул оттуда нечто, выглядящее в точности как разводной ключ, только с громадными клацающими зубами вместо лопастей.

Никита ошарашенно оглянулся. Убежать некуда. Защищаться… нечем. Этот сволочной крылатый Г-гы-ы втравил его в довольно пакостную историйку. А чего Толик так взбеленился? Может быть, этот Г-гы-ы ему вовсе не друг? А как раз наоборот?

«Перья повыщипываю у этого летуна, — яростно подумал Никита. — И рога поотшибаю. Если, конечно, выберусь отсюда…»

— Брубнильник нацепил, сволочь! — орал Толик, размахивая трубами и зубастым разводным ключом. — Я тебе, гад, покажу брубнильник!

Он подступал все ближе и ближе и, наверное, все-таки размозжил бы Никите голову одним из своих орудий, если бы Никита не стряхнул бы с себя оцепенение и не начал бы действовать.

Перво-наперво Никита сделал то, что на его месте сделал бы каждый решительный человек — то есть отвлек внимание противника, а именно схватил первую попавшуюся железяку и швырнул в похабно подмигивающий под потолком глаз. Раздался дребезжащий визг, и гараж мгновенно погрузился во тьму. Никита, почувствовав движение впереди себя, отпрыгнул в сторону — и очень правильно сделал, потому что мимо уха его просвистело что-то тяжелое и с лязгающим звуком влепилось в стену гаража.

— Ах вот ты как! — взвыл разъяренный Толик. — Да я тебя на мелкие кусочки!… Ты где, падла?.. Комарик! Ищи его, Комарик.

Что-то тяжело и обжигающе горячее заворочалось рядом с Никитой.

«Тот самый крокодил на колесиках, — догадался Никита. — Никакая это не машина, а вполне живая зверюга. И, кажется, очень опасная… Надо же какое прозвище ему придумал — Комарик!»

Никита не видел ни зги в полной темноте гаража, но движение воздуха ощущал. И приближение опасности тоже. Как только раскаленная туша Комарика приблизилась к нему вплотную, он отшатнулся в сторону. Массивный Комарик, который явно намеревался расплющить Никиту в подобие отработанной жевательной резинки, тяжело ударился о железную стену — где только что стоял Никита — и, пробив ее, вывалился наружу.

Неплотный серый маслянистый туман тотчас пополз в гараж через порядочных размеров дыру с неровными, зазубренными, опасно поблескивающими краями.

Это был шанс, и Никита понимал, что в данной ситуации его было бы глупо не использовать.

Поэтому Никита кинулся к дыре, подпрыгнул и вылетел наружу. Удачно увернулся от клацнувших рядом с его ногой клыков Комарика и, как это называется у спортсменов, «взял низкий старт» и рванул, вскочив на ноги, с той скоростью, на которую только был способен.

Оглянулся Никита только один раз — когда был уже достаточно далеко от опасного места — у покалеченного гаража бесновался Толик и хлестал хоботом сжавшегося у его ног Комарика.

Никита перевел дыхание и побежал дальше.

Черт его знает, сколько он бежал. И черт его знает, сколько прошло времени с тех пор, как он перешел на шаг. Никита только раз останавливался, чтобы оглядеться. Никакой, кстати говоря, одышки и никакой усталости он не чувствовал. Чувствовал только сильное желание закурить, но сигарет, конечно, не было.

Вокруг стлался все тот же маслянистый туман. Изредка попадались Никите по дороге невысокие столбы, на которых, уцепившись парой щупальцев за верхушки, торчали те самые странные животные, имевшие вместо туловища один огромный светящийся глаз. Никита первое время испуганно шарахался от таких столбиков, но потом перестал, поняв, что в этой местности подобные зверюги используются в качестве осветительных приборов.

Никаких ориентиров вокруг Никиты не было. Только очень скоро вырос вдали силуэт гигантского дерева. Никита опасался, что, блуждая в тумане, он ненароком может вернуться к гаражу Толика, и поэтому направился к дереву.

И в принципе не особенно удивился, когда увидел у подножия дерева скромно сидящего на какой-то кочке Г-гы-ы. Да еще и не одного, а в компании с точно таким же крылатым, клыкастым и рогатым созданием.

— А вот и наш герой, — проговорил Г-гы-ы лениво и потянулся. — Подходи, подходи, не обидим… Познакомься, мой товарищ и, так сказать, собрат Д-ды-ы… Тоже, конечно, полуцутик.

— Очень приятно, — вежливо проговорил Д-ды-ы и приветливо помахал крыльями.

«Все, — решил про себя Никита. — Хватит с меня. Цутики-полуцутики. Добраться бы мне до твоего горла — я бы тебе сейчас показал… Только бы он опять не сделался невидимым…»

Заложив руки в карманы брюк, Никита приближался к полуцутикам, стараясь никак и ничем не выдать своего состояния, которое, надо сказать, было далеко от спокойного. Только сейчас он заметил, что штуковина, висящая у него на шее, перестала пульсировать.

— Скорее же! — поторапливал Г-гы-ы. — Чего ты, как этот?.. Давай сюда брубнильник!

— Зачем? — осведомился Никита, останавливаясь прямо напротив крылатого паскудника. — Сглоты считать?

— Ага, — подтвердил Г-гы-ы и поднял маленькую пухлую ручку.

Брубнильник вдруг, будто живой, слетел с шеи Никиты и послушно опустился в ручонку Г-гы-ы. Да, может быть, этот самый брубнильник и был живой? Он же пульсировал…

Получив обратно свой брубнильник, Г-гы-ы встряхнул его, поднес к уху и пару раз грохнул о коленку. После этого посмотрел на него и, очевидно, остался очень довольным тем, что увидел — поскольку хмыкнул и предъявил брубнильник Д-ды-ы.

— Видал? — горделиво спросил Г-гы-ы, обращаясь явно не к Никите. — Пятьдесят два сглота. А ты говорил, он и десяти не продержится.

— Кто ж знал, — ответил Д-ды-ы и вздохнул. — Толик-то вообще матерый… Я думал, он как твое имя услышит, так заведется моментально. И брубнильник этот у него поперек хобота давно стоит. Помнишь, как ты его заставил в каменоломнях пятьсот сглотов отрабатывать, после того, как самолично брубнильник отрегулировал, чтобы каждый сглот шел за двадцать миллионов квазисглотов. А плата та же…

Г-гы-ы захохотал. Потом оборвал себя внезапно и хлопнул по плечу своего крылатого приятеля.

— Гони фишники, — сказал Г-гы-ы, — как и обещал — три штуки. Проиграл.

— Проиграл, не спорю…

Д-ды-ы снова вздохнул, но вдруг хихикнул:

— Все-таки мой проигрыш поменьше, чем проигрыш Толика, — заявил он. — Пятьсот сглотов, когда каждый за сглот за двадцать миллионов квазисглотов идет… Было дело…

— Будет знать, как со мной спорить, — хвастливо усмехнулся Г-гы-ы.

Он, видимо, хотел добавить еще кое-что, но не смог произнести ни слова. Подобравшийся почти вплотную к нему Никита схватил его за горло. Г-гы-ы задергался, как самый настоящий младенец, сморщил свое крохотное личико и тонко запищал.

— Не отпущу, — разобрав в пищании крылатого паскудника определенный смысл, прохрипел Никита. — А ну, выкладывай, сволочь, все как есть… Я тебе покажу… гладиаторские бои. Ставки он на меня делает… Задушу, скотина!

— Предупреждаю, — сдавленным голосом выговорил вдруг Г-гы-ы. — Я полуцутик. А полуцутиков трогать запрещается… То есть не рекомендуется.