Путь для героя (№1) - Следствие считать открытым

Про то, что я был там именно в момент разрушения, знал только Таниус, собственно, и спасший меня от верной смерти. Ну и еще…

— Ничего полезного я там не нашел, кроме ахинеи из уст сумасшедшего слуги, которую я сейчас припомнить не в состоянии, медного горшка, о предназначении коего я гадаю до сих пор, стальной пластинки, рассеивающей магию, и надписи «ЛУСА…» на письменном столе, которая, вероятно, является обрывком слова «Лусар». Но ты никак не мог знать о том, что я был в башне тогда! Поэтому сам собой возникает мой третий вопрос. Кто ты?!

Вместо ответа он взглянул мне в глаза. Нет, не в глаза, глубже — прямо в душу. Это был Он. Тот самый маньяк-убийца, проклятие рода Гористоков, который вернулся из-за грани, чтобы отомстить мне; тот, кто был Тьмой в разгромленной башне Аргхаша; тот, который был волком-призраком в мерзлой пустыне Волчьего Плато.

— Да, изначально я — тот, о ком ты подумал, — с легкой усмешкой кивнул одноглазый бандит. — Я действительно вернулся оттуда, откуда никто и никогда не возвращался, и на то у меня была очень веская причина — добраться до тебя. К сожалению, бродячему духу оказалось очень непросто найти себе подходящее вместилище в этом мире, поэтому два моих первых воплощения были неудачными. Сначала я попытался вселиться в слаборазвитый мозг чародейского служки, но выяснилось, что вторжение в человеческий разум без согласия его хозяина вызывает раздвоение сознания и последующее безумие. И все же кратких мгновений просветления мне хватило, чтобы проследить за тобой и благодаря памяти и знаниям чародейского прислужника найти наилучшую форму для того, чтобы вновь и как можно скорее встать на твоем пути. Я выбрал, как мне казалось, самый опасный экземпляр — мертвого волка с человеческой душой, способного убивать одним лишь взглядом. Однако здесь я снова просчитался — оказалось, что это ужасное чудовище действительно некогда было человеком, и человеком великим для своего времени, но за сотни лет пребывания в облике волка этот несчастный деградировал до такой степени, что его разум уже немногим отличался от волчьего. Поэтому, заделавшись волком, пусть даже и сверхъестественным, я оказался сильно ограничен в умственных способностях, и именно эта слабость не позволила мне разобраться с тобой в схватке на Волчьем Плато. Поэтому я даже был рад, что безмозглую тварь упокоили, поскольку в недрах ее призрачной памяти я уже приметил кое-кого, кто согласился бы на сотрудничество со мной и мог бы изучить тебя, так сказать, вблизи.

— И этот «кое-кто» является… — Тут я взглянул на Трейсина, занявшего столик в углу и тщетно ожидавшего, что и ему принесут чего-нибудь поесть.

— Молодец, сообразил! — слегка поаплодировав, воскликнул одноглазый. — Кстати, хвалю и за то, как скоро ты догадался о том, что серебро сгорает именно в моих руках. Только ты немного опоздал с проверкой — я вовремя успел покинуть это тщедушное создание, и уже в мое отсутствие этот пес с перепугу наболтал лишнего. Ну и бес с ним — волкодава из шавки все равно не сделать… Апорт, предатель! — азартно крикнул Кривой, запустив в купца мослом. Тот ловко поймал его на лету и принялся обгрызать, услужливо поглядывая на своего «духовного» покровителя. — Хорошая собачка, только трусливая, а стало быть, ненадежная. Пустим ее на мясо… штурмовое!

Трейсин весь затрясся, выронил кость, жалобно заскулил и заплакал. Сейчас он и в самом деле очень был похож на забитого пса, ожидающего очередной удар сапогом под дых.

— Да шучу я! Шучу! Хватит ныть, ты мне еще пригодишься. Кто же я есть такой? Я играю заблудшими душами — теми, кто жаждет власти, богатства, славы и готов ради этого пойти на многое. Я предлагаю им силу и решимость для достижения цели. Если они принимают предложение, то я и они становятся единым целым, а наша память, равно как и наши желания, также становятся общими. Думаю, что я ответил на твой вопрос.

— Думаю, что нет. Я хотел услышать про твое внутреннее содержание, а не про то, как ловко ты перекидываешься из тела в тело. Кто ты есть по сути своей?

— Ох и глубоко же ты копнул, копая себе могилу… Твой последний вопрос — очень важный. Даже можно сказать, ключевой. Но сейчас я не могу ответить на него, поэтому… Поэтому ты — проиграл.

— Стоп, минуточку! Согласно правилам, ты не ответил, значит, ты. — проиграл!

— Правила в этой игре устанавливаю я! Я же их и меняю, когда захочу. Вы, проиграли, Райен, умрите с миром! Стрелки!..

Последнее слово он выкрикнул с надрывом — следуя моей беззвучной команде, в этот миг на него из-под стойки молнией бросился Штырь. И стрелки среагировали моментально — десять арбалетных болтов ударили в спину маленького вора, этот удар бросил его на Кривого, успевшего вскочить, но не успевшего выхватить оружие. Оба, зацепившись за табуретку, рухнули в бушующее пламя в камине.

Последующие события менялись посекундно: моя мысль еще не оформилась в слова, а серебристые браслеты уже передали ее — Таниус, вновь выхвативший свой двуручный тесак, рванулся к стойке и с раскрутки ударил по столбу, на котором держался балкон, прорубив бревно больше чем наполовину. Меч намертво застрял, Таниус не мог вытащить его, а наверху арбалетчики уже вновь взводили свое оружие. И тогда капитан Фрай применил такой же прием, каким он вышиб дверь моего дома, — он разбежался, подпрыгнул и врезался плечом в поврежденное место.

Столб не вынес удара бронированной туши и с треском переломился, а Таниус на ходу пролетел еще дальше и с грохотом врезался в стойку, сломав ее и обрушив на себя полки с бутылками. Поверх всего этого рухнул балкон, лесные стрелки посыпались сверху, как горох, а на них, в свою очередь, упала лестница, которая верхним концом держалась на балконе. В довершение всего в эту же кучу обрушился дверной косяк второго этажа вместе с куском стены. Было совершенно непонятно, что происходит в завале и туче известковой пыли, но, судя по стонам и воплям, кто-то там еще был живой.

В зале остались только я и Трейсин. Не спеша я достал арбалет, взвел его, положил на стол, то же проделал со вторым.

— И что мы теперь будем делать? — тихо спросил я его. — Может, исповедуешься перед смертью?

— И не надейся, я тобе не страшусь! Я тобя ненавижу! — прошипел Трейсин, пробираясь к входной двери. — Да, то я потравил Лусу! То есть идея та была не моя, то решил Он, удостоивший мой ничтожный разум своим явлением. Но я не противился, я ненавидел их усех, моих родичей: дядек и теток, сестер и братовьев, они были усе таки правильные, благопристойные — аж до тошноты. Они погнали мене из деревни токмо лишь за то, что я, младой двадцатилетний парнишка, чуток побаловался с масенькой дивчиной. Они обрекли мене на пожизненные скитания и страдания. Однако ноне они усе мертвы — Он подсказал мене, что вытяжка упокой-травы сходна с водой и ничуть не пахнет, а ежели ее выпить, так через день станется страшная смерть. И я сделал то! Я стал могучим! А ты, ничтожество, ты усе испоганил! Ты вынудил мене предать Его, и засим я обречен на вечные муки. А может статься, и нет, Он же сам сказал, что я ему еще пригожусь! Может быть, я убью тобя, и тогда он мене простит?.. О нет, ни теперича! — поправился Трейсин, когда я навел на него арбалет. — Опосля когда-нибудь. А теперича я повернусь и уйду, а ты не станешь стрелять мене в спину, потому как ты — хороший герой! Бывай, борец за добро и справедливость! Эй, там, отоприте, тут уже усе свершилось! — затарабанил он в дверь. — Да что ж там творится?

А снаружи и в самом деле что-то творилось. Уже минут пять из-за входной двери раздавался гомон, словно там стояла целая толпа. Внезапно все утихло, раздался тяжелый топот двух десятков ног и звучное: «Йэ-э-эх!» От могучего удара дверь вылетела вместе с косяком и частью стены и рухнула на пол, весь зал заволокло белой пылью. Тут я ощутил чувство глубокой благодарности к строителям-халтурщикам, строившим этот хлипкий домик. Спасение пришло, хоть и не совсем вовремя.

Людская река хлынула в кабак. Бригада, вынесшая дверь настоящим штурмовым тараном со стальной головой барана на оголовке, тщетно пыталась развернуться и вынести бревно — через минуту здесь было уже не протолкнуться. Сквозь пеструю галдящую толпу пробился Портавель, который теперь, в гравированном панцире и с пучком страусовых перьев на каске, гораздо более походил на командарма.

— Успели, успели! — завопил он радостно. — Наши люди узрели, как вас споймали в «Полумесяце», так мы и ломанулись досель, что было мочи. Ну как, все живы? А где твои друзья: здоровяк в броне, масенький в чудной накидке и хитрый с покоцанной рукой?

Таниуса откопали под завалом и привели в чувство.

— Кости целы, стало быть, оклемается! — заявил Портавель, ощупавший раненое плечо.

Латы спасли капитана Фрая, но наплечник, сломавший столб, был смят, и рука висела плетью, что вызывало некоторые сомнения в его боеспособности. Впрочем, Таниус достаточно быстро пришел в себя — через пяток минут он уже твердо стоял на ногах, очищая свой широкий меч от винно-известковой грязи. Конечно, теперь про использование двуручника и речи не могло быть, поэтому капитан выбрал себе новое оружие — короткий пехотный клинок, позаимствованный у одного из поверженных бандитов.

А как же Штырь? Оказалось, он из последних сил успел выползти из камина — чудо-плащ спас его от огня, сгорев почти полностью. Один болт пробил ему руку, другой — зацепил ногу, семь торчали… нет, не в спине! Находчивый малек привязал ремнями к спине толстую дубовую доску от стойки — все болты застряли в ней. Раны были не опасны, но, конечно, ни в каком прорыве в колокольню он теперь участвовать не мог. Значит, замок на колокольне нам придется ломать самим и с помощью подручных средств.

Я осторожно подошел к потухшему камину, где лежал Он, а точнее, то, что от Него осталось после принятия огненной ванны. Трудно сказать, что именно в этот раз убило моего Врага: то ли огонь, вцепившийся в своего исконного врага мертвой хваткой, то ли кинжалы Штыря в его груди, то ли одинокая арбалетная стрела, торчавшая изо лба обгоревшего черепа. Может быть, все сразу. Так или иначе, он получил свой утешительный приз, а я — остался победителем. Надолго ли?

В это время сквозь толпу протолкался хозяин «Красна Солнышка», облаченный в кольчугу и державший в руке окровавленную двуручную секиру.

— Левое кррло выполнило свою боевую задачу, понимаешь! — доложился он Портавелю. — Мы перрбили всех урр-дов, засевших в соборре и в моем заведении! А где этот недоносок, что по недоррзумению Небес стал моим брртом?! — заорал он.

— Я зде-е-есь! — донесся жалобный голосок из темного угла, а затем оттуда на четвереньках выполз и его обладатель.

— Иди-ка, иди сюда, сейчас твой бррт научит тебя уму-ррзуму, понимаешь! Вот тебе пустой ррстворр, вот тебе ррзбав-ленное пиво, вот тебе «дешево и серрдито», а вот тебе за то, что обслуживал бандитов, покуда твой бррт с ними воевал! — С этими словами воинствующий толстячок отвешивал звучные оплеухи неразумному родственнику.

— Я больше не буду-у-у! — заныл побитый трактирщик.

— Теперрь уж, конечно, не будешь! Надевай доспех, бер-ри в ррки меч и вперрд — Ррдину спасать, понимаешь!

На войну, как на войну: перед выходом я навьючил на себя все свое оружие — шестопер за поясом, данийский кинжал — в голенище сапога, один арбалет — в руках, второй — за спиной. Кстати, я забыл про Трейсина! Он остался где-то там, под грудами кирпича и упавшей дверью, по которой потом прошлись десятки ног. Теперь, наверное, в блин превратился, хотя с этого змееныша станется в щель промеж досок забиться. Дай-ка я проверю…

Но в этот момент звонко треснула потерявшая опору балка притолоки, и я поспешил выскочить из разваливающегося кабака. Оказалось, вовремя — через минуту внутри что-то загрохотало и обрушилось.

Снаружи было множество людей — тысячи три или четыре, и народ продолжал прибывать. Шли все, кто мог держать оружие: и закаленные в боях ветераны прошлой кампании в кольчугах и латах, заботливо хранившихся в промасленных тряпках на случай новой войны; и крепкие дедки, убеленные сединами, но уверенно сжимавшие в узловатых, мозолистых руках боевые топоры; и необстрелянная молодежь с луками и охотничьими ножами за поясом. Были даже женщины — чтобы оттаскивать раненых с поля боя. Кто-то принес старый имперский штандарт с солнечным Лотосом. И еще я заметил одну необычную вещь — практически каждый нес с собой плоскую плетеную корзину из ивовых прутьев, в каких местные хозяйки сушат бобы и фасоль по осени.

— Моя догада! — похвастался Портавель. — Эти корзинки ихние стрелы не могут пробить, стало быть, потерь на площади у нас случится немного. А еще мы сыскали единственного уцелевшего обитателя ратуши, он разумеет там усе ходы и выходы. Вот он.

Из-за богатырской спины Портавеля вылез уже знакомый мне распорядитель по распространению книг. Вид у него был воинственный и забавный — маленький, худенький, в очках с толстыми линзами, чиновник был одет в плетеную кольчугу, доходившую ему чуть ли не до колен, и нес на плече тяжелую металлическую линейку, которой вполне реально было проломить голову.

— На мене светильника недостало, вот бандюки мене и пустили, дав пенделя под зад! — воскликнул очкастый книжник, воинственно размахивая линейкой. — Но я им жестоко отомщу, те злыдни спалили градские архивы и дедулю архивариуса заедино! Сбоку ратуши, супротив колокольни, имеется второй выход — запасный. Там хоть и усе завалено древним хламом, но несколько людин могут пролезть. Засим — поглядывайте туда!

— Держи, вояка! — Я отдал очкарику «Имперскую историю Южной Земли», которую таскал с собой все это время, но так и не удосужился дочитать. — Первая книга для нового архива.

— О, то есть весьма редкая и дорогая книга! Благодарствую! — воскликнул он и долго жал мне руку.

— А вот и колдуна влекут! — закричали в толпе.

Старый кудесник, наверное, впервые в жизни удостаивался такой почести — его несли в шелковом, расшитом золотыми птицами паланкине городского головы. Спустя четверть часа «смотритель судеб» появился на площадке под куполом храма и начал нараспев читать заклинания. Тотчас со всех сторон озарилось небо, а над кварталами за ратушей появились языки пламени.

— Во здорово колдует, совсем как настоящее! — прицокнул языком Портавель. — Теперича и нам пора. Токмо вот еще что. Посредь нас нету ни единого благородного, усе отряды — разноплеменные и слушают токмо своих старшин. Нас некому вести на приступ, у нас нету единого знака, а без него люди могут дрогнуть в тяжкий миг. Вы разумеете, о чем я? — Он кивнул на Таниуса, который уже вполне отошел от удара, хотя и держал руку на перевязи.

Таниус задумался, но потом согласно кивнул. Он пошел туда, где стояли передовые отряды, взял по дороге имперское знамя и залез на барельеф фонтана.

— Ти-ихо! — заорал что было мочи Портавель. — Пускай все услышат!

— Граждане Эштры, слушайте меня! — крикнул капитан Фрай, размахивая штандартом. — Здесь собрались самые разные люди: фаценцы и зеленодольцы, хигги и ундоты, ранийцы и травяне [7]. Пусть мы — дети разных народов, но нас объединяет одно — единая вера! И общий враг, притаившийся там, под покровом ночи. У каждого народа есть свой боевой клич, с которым они идут в смертельный бой, но есть один, общий, который знают все. Пусть давно нет Империи и никто не хочет ее возрождения, но ее слава и доблесть наших предков поведут нас к победе. И я призываю: Пламенем Солнца, Именем Света, Империя!..

— Вперед!— грохнуло тысячекратное эхо.

Мостовая содрогнулась от мерной поступи отрядов, плотным строем двинувшихся в другой конец площади, откуда сквозь черные оконные проемы ратуши на нас смотрела смерть. Я пристроился на фланге, поближе к колокольне, подальше от первых рядов. Рядом со мной семенил специалист по книгам, прижимая мой подарок к груди, словно это был любимый ребенок. Таниус, примерившийся к своему новому мечу и уже исполнявший им сложные фехтовальные приемы, быстро вошел в роль заводилы и уже хотел пойти перед строем, но я его одернул и показал на место впереди меня.

У нас была другая цель — теперь, в свете искусственного огня, в городском небе высветилось нечто совсем невообразимое: над башней колокольни, качаясь и подергиваясь, кружился узкий черный смерч, воронка которого терялась в темноте звездного неба. При каждом взгляде на этот странный хобот замирало сердце, а по спине неизбежно пробегала дрожь. И нам предстояло идти именно туда…

Сзади раздался страшный грохот — это окончательно рухнул «Полумесяц». Ветер дул с запада, и едкая известковая пыль густым облаком накрыла площадь, спрятав повстанцев от зоркого вражеского глаза под плотной белесой пеленой. Это нам тоже на руку.

Три сотни шагов до ратуши. Седоусый ветеран, шагавший в первом ряду, затянул «Щит к щиту» — песню, с которой ходили в атаку наши отцы и деды:

Бескрайняя ночь над землею ложится,

Но путь в темноту нам указан судьбой,

И в звездном сиянии неба свершится

Триумф легиона — решающий бой.

Пусть наш капеллан прочитает молитву,

Чтоб слово святое сомкнуло уста,

А в полночь начнется последняя битва,

Итог подведет роковая черта.

Две сотни шагов до ратуши. В темноте одиноко щелкнул лук. Стрелок еще не мог видеть нас, потому ориентировался по слуху и все равно попал — ветеран рухнул на брусчатку, сжимая стрелу в груди, но песню подхватили сотни других.

Щит к щиту, наша кровь горяча,

Сталь на груди жаром сердца согрета,

Щит к щиту, наши пульсы стучат

Пламенем Солнца и Именем Света.

Щит к щиту, все решится сейчас

Пламенем Солнца и Именем Света!

Полторы сотни шагов до ратуши. Воздух вспорол вой стрел, некоторые из них нашли свои жертвы. Имперский штандарт впереди покачнулся и упал, но тут же вновь вознесся над толпой.

Любые удары мы вынесем стоя,

С презреньем глядя своей смерти в глаза,

Священный девиз легионного строя —

Полшага вперед и ни шагу назад!

И мы не приемлем иного удела,

Над нами — лишь неба предвечный закон,

Мы будем сражаться за правое дело,

Трубите атаку — вперед, легион!

Сто шагов до ратуши. Повстанцы перешли на бег. Стрелы бьют все точнее, павших все больше. Одна из них пробила плечо хозяина «Солнышка», он осел в пыли на мостовой, но «трусливый» брат подхватил выпавшую секиру и встал в строй на освободившееся место — пламя мести мерцало в его глазах.

Щит к щиту, в этот сумрачный час

Наша задача — дожить до рассвета,

Щит к щиту, ночь взорвется для нас

Пламенем Солнца и Именем Света!

Щит к щиту, все решится сейчас

Пламенем Солнца и Именем Света!*

* То, что в книге называется песнями, песнями и является, и мелодия к этим текстам тоже имеется. — Примеч. авт.

Два десятка шагов до ратуши. Строй сломался, пропуская таранную бригаду, и та с разбега врезалась в окованные медью решетчатые ворота. Двери устояли. Стрелки с верхних этажей продолжали осыпать толпу стрелами, но наиболее рьяные повстанцы, побросав щиты-корзины, уже полезли в высокие стрельчатые окна первого этажа, прямо на бандитские клинки. Рогатый таран гулко грохал по трещавшим воротам — его направляли уже человек тридцать. Каждые несколько секунд кто-то из них падал, пронзенный стрелой, но таранную команду прикрывали корзинами со всех сторон, и она продолжала свой нелегкий труд. Наконец толпа радостно взревела — одна из створок сорвалась с петли, и в образовавшийся проем хлынули десятки храбрецов.

— Таниус, к колокольне! — взвизгнул я, заметив, как от боковой стены ратуши отделилось несколько теней. — Лови арбалет!

Приходилось рисковать, подставляя спины под вражеские стрелы, но из окон по нам так никто и не выстрелил — схватка шла уже внутри ратуши. Четверо открывали замок, двое бросились нам наперерез, стреляя на ходу. Их стрелы отскочили от нагрудника Таниуса, оба наших выстрела нашли цель. В привратном зале колокольни еще двое бандитов, выхватив клинки, преградили нам путь. Таниус атаковал сразу обоих и разделался с ними несколькими ударами, а я оказался в нескольких шагах от Бубая, который держал в руке факел и неуклюже карабкался по лестнице. Если он доберется до костра наверху — город погиб.

Три секунды — трос натянут, две секунды — болт уложен, одна секунда — прицел наведен. Выстрел! Но в эту последнюю секунду впереди что-то метнулось, заслонив цель. Бубай скрылся за строительными лесами, а у лестницы остался лежать… Ласка?!

Этого не должно было случиться. Мальчик, ты не должен был этого делать!

— Вот мы и встретились снова, теперь уже в последний раз… Вы же обещали, что не будете его убивать… — прошептал он. — Сегодня, часа три назад, на отца снизошло просветление, и он рассказал мне, что им управлял темный дух. Это он убедил его разграбить и разрушить город и в ореоле боли и страданий принесенных в жертву людей открыть врата в Бездну Тьмы. Злой дух отправился на расправу с вами, Райен, но пообещал вернуться. И вернулся. Теперь отец обезумел — второй раз его рассудок не вынес вторжения. А со мной все кончено — рана смертельна… Я понимаю… вы должны спасти город и весь этот мир, но… пожалуйста, не убивайте папу, если сможете…

Где-то наверху, на лесах, Таниус рубился с Бубаем, а я сидел и смотрел в широко раскрытые глаза Ласки. Этот по-детски наивный взгляд, устремленный в вечность, я запомню навсегда. Я не могу побыть с тобой дольше — мне нужно идти наверх, ударить в Отец-Колокол, спасти город и… защитить мир.

В колокольной шахте не было ни одного окна, поэтому мне приходилось подниматься на ощупь, лелея слабую надежду, что очередная ступенька окажется на месте. В воздухе, и без того спертом от свежей краски на стенах, витал густой сладковатый трупный смрад, от которого постепенно начинало мутить. Время от времени мои ладони касались липких и влажных пятен еще не присохшей крови, и чем выше я поднимался, тем больше ее было на ступеньках и перилах.

Жертвы принимали смерть наверху, а потом их сбрасывали вниз — к этому заключению я пришел после того, когда холодная рука, свисавшая с лесов, «обласкала» мое лицо, а минутой спустя я едва не скатился с лестницы, оступившись о мертвое тело.

Наконец я все-таки дополз до звонницы. Огромная поленница, залитая смолой, так и не дождалась своего поджигателя. Факел Бубая, разрубленный и потухший, валялся в стороне — в последний момент капитан все же успел преградить путь врагу. И теперь поединок был в самом разгаре. Бандитский атаман ревел и рычал, как бешеный зверь, ожесточенно размахивая тяжелым убойным топором, при этом разнося вдребезги хлипкую ограду шахты и выбивая снопы искр из каменных стен. Капитан Фрай успевал лишь уклоняться от смертоносного оружия и постепенно отступал, по-видимому, пытаясь измотать могучего противника.

Я благоразумно обошел побоище гигантов (ведь затопчут и не заметят) и, искоса поглядывая на схватку, принялся изучать странные и страшные вещи, открывшиеся моему взору. Здесь, на высоте птичьего полета, в отблесках иллюзорного пожара, свет и мрак в агонии метались из стороны в сторону, не давая зрению приспособиться и подробно рассмотреть что-либо. Но в стремительной пляске теней мне все же удалось отметить некоторые детали. Вся площадка колокольни была залита кровью, а к ее стенам гвоздями были прибиты отрубленные ладони и вырванные языки. А еще на камнях кровью же были нарисованы угловатые зловещие символы, образовывавшие колючие узоры и уродливые кособокие гексаграммы, — все это безумное художество сплеталось в сплошное кольцо, идущее вдоль внутренней стены звонницы. Это и есть Врата Бездны? Тогда…

Я поднял глаза к крыше. Крыши не было. Звезд не было. Неба не было. Я стоял на дне бесконечной трубы, раскручивавшей свои колышущиеся границы ввысь — туда, где тоскливо мерцало черное пятно. И этот кусочек сплошного мрака медленно опускался ко мне. А может, это я поднимался к нему? В сознании опавшей листвой зашелестели отзвуки чьих-то голосов, обрывки фраз…

Нет, наверное, не стоит мне глядеть туда. Я опустил голову, но приближающаяся и растущая Тьма осталась перед глазами, и я отчетливо услышал стук своего сердца, и с каждым ударом он становился громче и реже. Отзвуки голосов наложились друг на друга и слились в единый, навязчивый призыв:

«…Сюда… иди ко мне… я жду тебя… я люблю тебя… ты на верном пути…»

Ах ты, напасть какая! И тогда я закрыл глаза, но с ужасом понял, что все еще продолжаю лететь по призрачному коридору прямо в распахнутые объятия Тьмы, навстречу этому сладкому, неодолимому зову. Непроглядная черная пелена расползлась уже на половину моего взора. Сердце колоколом ударило в последний раз, и время прекратило свой вечный бег…

— Не смотри-и туда! — резануло по ушам пронзительным визгливым диссонансом, Свет и Тьма одновременно метнулись мне в глаза, и, летя в никуда, я почувствовал: только что мне ощутимо заехали в ухо.

— Спасибо тебе, конечно, что прямо из Бездны меня вытащил, но зачем же по голове-то бить?! — тут же придя в себя, обратился я к Таниусу.

Но в этот миг на нас обрушился ураган под названием «разъяренный Бубай». Лезвие его ужасного оружия устремилось прямо ко мне, и тогда капитан Фрай, отбрасывая меня свободной рукой, другой был вынужден отражать удар, отразить который был не в силах. Огромный топор, с размаху столкнувшись с лезвием меча, выбил из него искры, срубил кусок гарды и ударил Таниуса по здоровому плечу, смяв и изогнув стальной наплечник, словно листок бумаги.

От такого сокрушительного удара правая рука капитана совершенно вышла из строя. Теперь поединок медленно превращался в убийство — Таниус, перехватив меч в левую, пока более-менее действующую руку, поспешно отступал, едва успевая увертываться от ударов озверевшего громилы. Кажется, пора и мне вмешаться. Извини, Ласка, теперь у меня нет выбора, иначе твой бывший отец, а ныне исчадие Тьмы, загоняет моего друга до смерти.

Вытащив из-за пояса шестопер, я осторожно подкрался с тыла и, улучив момент, изо всей силы врезал Бубаю по затылку. Нормальный человек от такого удара свалился бы как подкошенный. А у этого то ли череп толстый, то ли живучесть повышенная — Бубай только мотнул головой и отмахнулся от меня, как от назойливой мухи. От такой отмашки я отлетел в сторону шагов на шесть и крепко приложился головой об стену, аж звездочки в глазах замелькали. Таниус успел воспользоваться моментом и проткнул противнику плечо, несколько уравняв шансы. Но, оказалось, этим он только разозлил Бубая — его удары стали еще размашистей.

Ну да, ведь эту нечисть просто так не убьешь. Только сталью и огнем сразу. Или… сталью и магией. Зачарованный кинжал — им, что ли, попробовать?

Опять мне не дали времени на размышление — Таниус споткнулся и вынужден был блокировать топор своим иззубренным мечом. В этот раз клинок сломался, как тростинка, но лезвие топора отклонилось и, оставив глубокую вмятину на боку капитанского доспеха, воткнулось в пол.

Пока Бубай размахивался для последнего удара, я в прыжке всадил данийский кинжал ему промеж лопаток. По самую рукоятку. Может быть, кодекс чести хорошего героя и запрещает наносить удары исподтишка, в спину, но в тот момент мне на это было глубоко наплевать.

До чего же живуч этот монстр — его проткнули кинжалом чуть ли не насквозь, а он вновь поднял свой топор и бросился на меня, но, на мое счастье, запутался ногами в колокольных веревках и растянулся во весь рост. Топор падал как раз мне голову, я вовремя успел отмахнуться шестопером, с которого срезало маковку словно бритвой. Топор отлетел на леса, а я едва не последовал за ним.

Бубай, хрипя и обливаясь кровью, поднялся и в этот раз. Что-то странное происходило с ним — с зачарованного клинка волнами стекало синее пламя и охватывало могучий торс языками волшебного огня. Трубя, как раненый слон, Бубай попытался дотянуться до спины, на которой разгорелся настоящий костер. И не смог — руки оказались коротки!

Наш час настал! Таниус, собравшись с последними силами, вновь применил свой знаменитый «удар на лету», с разбегу опрокинув бандитского главаря в колокольную шахту. «Живой факел», издав предсмертный вой, проломил ограждение, сверзился вниз и долго падал, рассеивая темноту, сшибая и ломая леса по пути, пока его полет не остановила веревка. По иронии судьбы, Бубай зацепился за канат Отца-Колокола, и теперь тот гулко бухал, звоня набат и возвещая отступление банды из города.

С первым же ударом что-то дрогнуло в воздухе над колокольней. Осторожно, готовый тут же отскочить и треснуться лбом о стену, я поднял глаза вверх. Надо мною раскинулось чистое звездное небо, заметно полинявшее в преддверии восхода.

Это была моя победа. Сандра, Таниус, Штырь — все они раз за разом спасали сыщика-неумеху от смерти, побеждая Его, но Он воскресал и с каждым разом становился сильнее. Теперь я сам нанес смертельный удар врагу, и это должно отправить его в небытие — от сраженного разбойного атамана не осталось вообще ничего. Тело, одежда и даже зачарованный кинжал — все сгорело дотла синим пламенем.

Путь в Бездну исчез, словно его и не было никогда, — вероятно, после гибели Игрока оборвались какие-то важные связи, без которых врата во Тьму не могли существовать. Вот, оказывается, каковы были истинные планы духа, вернувшегося из-за грани, — выпустить силы Тьмы в наш мир и превратить его в преисподнюю. Конечно, это страшно, но… ничего загадочного в этом уже нет, намерения темного засланца на деле оказались совершенно предсказуемыми и до скуки банальными.

Спустившись с колокольни, я сразу же окунулся в бурлящую толпу ликующих горожан. Вместе с непрестанным шумом, исходящим из сотен галдящих и вопящих глоток, на меня нахлынуло какое-то благодушное отупение, словно бы перегруженный мозг отказался осознавать все то, что ему предлагают. Поэтому события последующих нескольких часов отразились в моем сознании обрывочно и статично, словно картинки из книжки.

Водруженный над взятой штурмом ратушей, вновь над столицей, как и четырнадцать лет назад, реял имперский флаг — символ победы. Солнце на его полотне освещали лучи настоящего солнца, взошедшего над свободным городом.

Банды, лишившись предводителей, под колокольный звон незаметно исчезли из города, не пытаясь его поджечь. Их не преследовали — весь народ стекался на центральную площадь, которая к полудню была уже полностью заполнена: люди смеялись, плакали и чествовали победителей. Портавеля принародно избрали новым мэром — хоть и туповат малость, зато честен, сметлив и по части мздоимства знает меру.