Трэш коллекция - Прощание кремлевского диггера

До таких высот сервиса моя родная милиция никогда еще не доходила. Таким образом, благодаря отзывчивому участковому и волки были сыты, и овцы целы. Я попала к себе домой. Но и перед братом, когда через пару часов он проснулся и начал со скандалом трезвонить «ты где?!?», я смогла отчитаться, что вошла в квартиру не одна, а с милицией. Можно считать, даже перевыполнила обещание. Открывая свою дверь, я вспомнила рассказы моих друзей-горнолыжников: если ты попадаешь в расщелину и не можешь выбраться сам, то, после того как приезжают эвакуаторы и вытаскивают тебя оттуда, надо обязательно встать на лыжи и самому спуститься с горы. Потому что если ты не встанешь на лыжи в этот раз – то потом уже не встанешь на лыжи никогда. Таков закон преодоления психологического шока. Также и я в тот момент четко поняла: если я не войду в свою квартиру в этот день, то, значит, не войду в нее больше никогда.
 

МАЛЕНЬКАЯ ОШИБОЧКА

 
      Так уж, видно, на роду написано у моей подруги Маши Слоним: каждый раз случайно оказываться рядом в критический момент моей истории. Так произошло и в день после взрыва. Когда я вопреки обещанию своим родным и друзьям все-таки вернулась (с помощью вышеописанной военной хитрости, с милиционером) в свою квартиру, Маша, дико волновавшаяся за мою жизнь, тоже, в свою очередь с помощью военной хитрости, пыталась увезти меня к себе в загородный дом. Заехала и предложила просто немножко покататься в ее новеньком красненьком кабриолете «Пежо» с космической отъезжающей крышей (которая по случаю морозов, разумеется, была застегнута на все пуговицы) и по дороге обсудить происшедшее. И, как вы, наверно, уже догадались, едва мы сели в машину, раздался… нет, не взрыв, а очередной телефонный звонок. Но на этот раз (в отличие от предыдущей нашей поездки к Маше) звонил даже не анонимный курьер, желающий принести мне бомбу в посылке из Америки, а мой бывший коллега по газете «Коммерсант» из отдела криминальных расследований.
      – Елена, моя фамилия Жеглов, – брутально представился он. – Я хочу предложить вам выгодную сделку.
      Признаться, когда я услышала его фамилию, то была готова на любую сделку еще до того, как выслушала ее содержание. Просто из-за очередной топорной стилистической шалости криминального фарса, писавшегося на моих глазах, да еще и с моим участием в главной роли, за один день мне довелось не только впервые в жизни побывать в легендарной цитадели советского уголовного розыска, но еще и познакомиться с двойником харизматического советского сыщика из «Место встречи изменить нельзя».
      – Я несколько лет проработал в девятом управлении ФСБ, – сразу объявил мне «живой» Жеглов, журналист газеты «Коммерсант». Суть сделки он изложил мне так: – Вы даете мне информацию о содержании вашей сегодняшней беседы со следователем уголовного розыска, а я вам за это даю информацию, полученную по моим каналам, о том, какое на самом деле взрывное устройство вчера у вас сработало.
      Я сразу разочаровала звонившего, сказав, что информационный товар, который он мне предлагает – залежалый: – Следователь уголовного розыска уже сообщил мне тип взрывного устройства. И даже успокоил меня, что я «максимум» потеряла бы зрение и слух, если бы вышла из своей двери вовремя, когда обещала водителю такси.
      – Вот в том-то и дело, Елена, что со взрывным устройством маленькая ошибочка вышла, – поправил меня Жеглов. – На самом деле у вас там было заложено самое настоящее самодельное взрывное устройство, мощностью шестьдесят-семьдесят граммов в тротиловом эквиваленте. То есть, чтобы вы могли себе представить, насколько оно мощное, скажу: это мощность нормальной боевой ручной гранаты…
      – Не понимаю… То есть… Вы хотите сказать, что, если бы я вышла… – пытаясь отмахнуться от этой информации, как от дурного сна, переспросила я.
      – Я хочу сказать, что вам это нетрудно себе представить: если ручная граната НЕ попадает в вас, то с вами все в порядке. Но если она в вас ПОПАДАЕТ, то есть если вы оказываетесь в эпицентре взрыва, то… тогда, в общем… с вами тоже было бы уже «всё в порядке»… Только в другом смысле…
      Честно признаться, в эту секунду я почувствовала, что у меня слегка холодеет позвоночник.
      – Но следователь мне сказал… Они меня уверяли что я осталась бы жива…
      – Минимум, что у вас было бы, если бы очень повезло, – это сильнейшие ожоги и баротравма. Мы с вами сейчас не разговаривали бы. Вы были бы сейчас в реанимации под капельницей. И это в лучшем случае. Ну что, вы согласны на сделку, которую я предлагаю? Вы хотите знать все подробности?
      Я на мгновение просто онемела и смогла привести себя в чувство, только внушив себе, что относиться ко всему этому кошмару, который я слышу, должна как журналистка – к ценной информации, а не как жертва несостоявшегося покушения, которая имела все шансы прохлаждаться сейчас уже не в салоне Машиного «Пежо», а в морге.
      – Говорите. Я, конечно, поделюсь с вами всей информацией о разговоре на Петровке. Подробности, которые я услышала от Жеглова, едва ли могли обрадовать моих близких:
      – Итак, как я уже сказал, мощность бомбы составляла шестьдесят-семьдесят граммов по тротиловой шкале. На месте взрыва обнаружены шнур длиной двадцать метров и батарейка, то есть был использован электрический детонатор, и человек, который привел в действие взрывное устройство, видимо, прятался за углом вашего коридора на расстоянии этого двадцатиметрового провода, чтобы взрывом не повредить и себя самого.
      Только в эту минуту личность неудавшегося убийцы обрела для меня реальное очертание. И это тоже, признаться, было ощущение не из приятных. Одно дело думать, что, ну, вот росла себе граната где-нибудь на дереве, а потом взяла и взорвалась у меня под дверью. А другое дело – представлять, что живой конкретный человек в тот момент, когда я стою у зеркала и собираюсь выходить, устанавливает «подарочек», разматывает шнур, прячется за углом… А самым неприятным было, наконец-то, осознать, что этот человек (или люди), хотевший меня убить, вот сейчас где-то ходит по городу и, возможно, даже где-то совсем рядом со мной. И наверное, он, точно как в типовых американских фильмах про маньяков, где-нибудь в баре смотрит телевизор и про себя смакует сообщения о покушении: «Вот, это Я сделал, и теперь про то, что я сделал, все говорят».
      – Постойте, а как они все-таки узнали, что я именно в этот момент должна была выйти? Прослушивали телефон?
      – Ну, с прослушкой сейчас никаких проблем нет. Технические средства сейчас для этого практически неограничены. Принципиального значения это не имеет. А вот информация о взрывном устройстве у меня абсолютно точная, поверьте.
      – Простите, – решилась я после паузы задать вертевшийся на языке вопрос, -… но если у вас есть эта информация о типе взрывного устройства из ваших источников в спецслужбах, то почему следователи уголовного розыска убеждали меня сегодня совершенно в ПРОТИВОПОЛОЖНОМ? Откуда они тогда вообще взяли эту версию о «светозвуковой» гранате?
      – Все очень просто: они эту информацию вычитали сегодня утром у меня в статье в газете «Коммерсант».
      Разумеется, я не поверила.
      – Клянусь вам, все так и было! – заверил меня собеседник.
      – Они там в уголовном розыске и сами ничего не знали! Они знают только то, что им «сливают»! А вчера после взрыва кто-то распустил слух, что это светозвуковая граната. Каюсь, я тоже сначала стал жертвой этой дезинформации и опубликовал эти непроверенные сведения в статье. А потом, сегодня, я уже все перепроверил. Так что в уголовном розыске вам сегодня просто мозги полоскали. Обещаю: завтра в газете появится опровержение.
      Сразу вам скажу: очень скоро мне предоставилась возможность убедиться, что Жеглов сказал правду. Встретившись в следующий раз со следователем уголовного розыска Романовым, я спросила его:
      – Зачем же вы меня обманывали про «безобидное» светозвуковое устройство? Мне рассказали, что это была бомба, мощностью эквивалентная ручной гранате.
      Я прекрасно понимала, что своим вопросом ставлю следователя в тупик: для него одинаково невозможно сознаться как во вранье, так и в том, что у него не было на тот момент ТОЧНОЙ информации. Но следователь оказался не промах. Он пошел по третьему пути:
      – Ну… Елена… понимаете… мы просто хотели вас успокоить…
      Но это были еще не все интригующие подробности, раскрытые мне суперосведомленным коллегой Жегловым. По его версии, специальное информационное ведомство президента, занимавшееся пропагандистскими «спецоперациями», только что «слило» на ленту официального новостного агентства дезинформацию, что покушение было совершено якобы на моего соседа. Я опешила:
      – Это на какого, интересно, соседа? В эпицентре взрыва были три квартиры: первая – моя, вторая напротив – квартира соседки, пожилой, тишайшей, безобидной дамы с котом-кастратом. А третья – пустая квартира, где уже много лет никто не живет, наискосок от меня. Там к рукоятке двери, как мне сказали следователи, и было прикреплено взрывное устройство, и ровно там, в эпицентре взрыва, я и должна была оказаться, если бы открыла дверь.
      – Правильно… Вот против «жильца» нежилой квартиры, согласно версии, опубликованной только что в агентстве, якобы и был направлен взрыв. Якобы там живет какой-то мелкий мошенник Скляр, которому якобы могли отомстить его подельники.
      У меня уже не осталось сил ни удивляться, ни расстраиваться. – Что это за бред? Нет там у нас никакого Скляра! Спросите любого из соседей!
      – Да не волнуйтесь вы! Все уже понятно с этой дезой… Мы нашли по своим каналам имущественные документы на эту квартиру, из них абсолютно четко следует, что упоминаемый «жилец» Скляр там давно уже «не жилец», он продал квартиру пять лет назад. Более того, эта квартира вообще уже давно официально выведена из жилого фонда и признана непригодной для проживания, там пустующее складское помещение. А самое смешное, что гражданин Скляр, на которого, по версии официального агентства, вчера покушались, как мы выяснили, вообще сидит в тюрьме! Завтра я эту информацию обязательно опубликую в статье.
      Я выполнила обещание и в ответ пересказала своему бывшему коллеге то, о чем меня несколько часов назад спрашивали следователи на Петровке. А потом спросила:
      – Вот вы, я вижу, действительно опытный сотрудник… бывший, извините. Как опытный специалист, что вы мне, посоветуете: имеет ли мне смысл сейчас срочно переезжать, снимать квартиру в другом районе? Какие вообще меры безопасности вы мне посоветовали бы предпринять?
      Жеглов загадочно помолчал, а потом сказал: – Ну, если это действительно не вы с вашим издателем устроили этот взрыв для самопиара…
      Тут я уже расхохоталась:
      – Слушайте, вы должны выбрать что-то одно: либо мой самопиар, либо месть Скляру. Вы не находите?
      – Так вот, если действительно не вы организовали это покушение саму на себя, – спокойно, тоном лектора продолжил Жеглов, – то, на мой взгляд, есть два варианта: либо это Контора, либо это какие-то психически неуравновешенные поклонники Путина, которые решили вам отомстить за книгу о Кремле. Так вот, если это какие-то мелкие отморозки-экстремисты – то сменить квартиру вам обязательно нужно, и чем скорее, тем лучше. Потому что даже если у них есть крыша в спецслужбах, как это чаще всего бывает, то эта крыша – не глобальная, и поэтому информационные и поисковые возможности у них ограниченные. На то, чтобы снова найти вас по базам данных, им понадобится время. А вот в случае, если имеет место первая версия, то… – тут мой осведомленный собеседник опять сделал внушительную паузу.
      – Ну, что? Что? Говорите же! Представьте, что к вам обратился бы за советом кто-нибудь из ваших близких! – взмолилась я.
      – В случае, если справедлива эта версия, – с расстановкой продолжил он, – то можете никуда уже не переезжать. Бесполезно. Потому что, если это Контора, они вас везде найдут. Если они захотят вас устранить, то они это смогут сделать, даже если вы уедете за границу. И даже если вы будете предпринимать усиленные меры безопасности – если им понадобится, они сделают это. Вспомните ледоруб Троцкого.
      Не буду вам ябедничать, как Маша (ставшая невольной свидетельницей этого разговора и прекрасно понявшая по моей реакции, что дело гораздо серьезнее, чем нам хотелось бы думать) пыталась насильно, с боями увезти меня к себе за город и «спрятать».
      – Маша, ты наивная! – смеялась я. – Уж твой-то адрес они первым найдут! Пожалей своих семерых собак! Я не хочу, чтобы они остались сиротами.
      Не стану вам описывать также и какими двумя идиотками мы, вероятно, выглядели, когда Маша, изображая из себя заправского бравого телохранителя, а в действительности параноидально оглядываясь по сторонам и шарахаясь от любого шороха на лестничной клетке, провожала меня до двери моей квартиры, а потом, стоя снаружи, требовала:
      – Немедленно запри дверь изнутри! Пока не услышу, как ты ее заперла, я никуда не уйду!
      Пожалуй, я воздержусь и от описания всех прелестей похода с мусорным мешком к мусоропроводу в сопровождении bodyguard'a, которого на следующий день приставил ко мне мой друг. Да что там – мусор… А представьте, каково вместе с охранником (короче, с незнакомым, чужим мужчиной) покупать трусы и колготки… Борис Немцов (лидер только что проигравшей выборы партии «Союз правых сил») на полном серьезе заявил мне:
      – Трегубова, сейчас мы организуем параллельное независимое расследование покушения на тебя. Я подключу службы безопасности своих друзей, и они будут искать заказчиков.
      Речь шла о мини-ФСБ, которую сейчас имеет при своей банковской структуре каждый уважающий себя олигарх, и которая состоит в основном из бывших сотрудников ФСБ, перешедших на коммерческую основу. Вскоре Немцов перезвонил и расстроенным тоном признался, что три крупные банковские службы безопасности его друзей-банкиров, к которым он обратился за помощью, отказались вести расследование покушения. Этот ответ вполне можно было считать результатом расследования. Когда я напрямую спросила одного из действующих олигархов (в смысле, из тех, кого Путин пока еще не выгнал из России и не раскулачил), есть ли, на его взгляд, шанс, что следствие установит заказчиков покушения, он ответил мне с философской искренностью:
      – Ну, конечно, есть шансы: где-нибудь, когда-нибудь, в другой стране и в другой жизни…
      Честно говоря, если бы вы меня в тот момент спросили, то я и сама не смогла бы выдвинуть четкую версию. Я не знала, кто хотел меня убить. И хотели ли меня убить, или просто запугать, чтобы я надолго исчезла из информационного пространства и не мешала бы победоносным перевыборам Путина на второй президентский срок. Хотели ли меня заставить прекратить давать интервью на неприятные для Кремля темы и вместо этого заняться поиском новой квартиры и обеспечением собственной безопасности и безопасности своей семьи? Или пытались с помощью психологического давления заставить вообще плюнуть на все и уехать из страны? Могу вам только пересказать разговор с моей близкой подругой Никой Куцыло (той самой героической девушкой, которая в октябре 1993-го провела несколько дней в обстреливаемом Белом доме и потом написала об этом книжку и которая сейчас работает заместителем главного редактора Аналитического еженедельника «Власть»). Ника оказалась единственной из всех моих бывших коллег по «Коммерсанту», кто не побоялся навестить меня в моей квартире через несколько дней после взрыва. Она заверила меня:
      – Никто ни на секунду не сомневается, что это ФСБ.
      – Но зачем же им было делать это ДО выборов? недоумевала я. – Зачем надо было действовать так явно и так топорно? Я просто не могу в это поверить. Все ведь знают, что я только что опубликовала книжку о Путине.
      – Все это интеллигентские глупости, – возразила мне Ника. – У силовиков совершенно другая логика. Чем откровеннее, тем лучше. Взрыв бомбы у твоей двери вполне логично рассматривать как откровенный сигнал всем остальным журналистам: сидите и помалкивайте. А то хуже будет.
      Что касается официального следствия, то мне с тех пор так никто ни разу ничего и не говорил о его ходе. Со следователем уголовного розыска Владимиром Романовым, бравшим у меня показания, я с тех пор встретилась всего один раз, да и то по моей инициативе. Потому что, когда я позвонила ему и попросила сообщить, как продвигается расследование, он сделал вид, что основным препятствием для хода следствия является то, что у них нет официальных распечаток от моей мобильной компании номеров входящих звонков на мой телефон за тот день, когда был странный звонок о посылке из Америки. Чтобы не давать лишнего формального повода заматывать дело, я взяла в мобильной компании необходимые распечатки и отправилась в уголовный розыск. Как вы догадываетесь, ничего нового в распечатках не было – только зафиксированный номер анонима, который я и так уже сообщила следователю и который он уже идентифицировал как номер телефонной будки на улице рядом с Краснопресненской. Наша встреча со следователем, когда я передавала ему эти бумаги, произошла через девять дней после взрыва, на улице, возле уже хорошо знакомого мне здания уголовного розыска на Петровке, 38, и продолжалась примерно минуту. Была противная мокрая метель, и рядом меня ждал охранник. Когда следователь (как я уже рассказала чуть выше) признался мне, что врал о «безобидности» взорванной бомбы… ой, простите, не врал, а «успокаивал меня», я упрекнула его:
      – Вы бы лучше не «успокаивали» меня, а реально искали, кто это сделал!
      На что он не моргнув глазом выпалил:
      – А он нам уже известен, кто это сделал!
      Уж на что я привыкла за все предыдущие дни ко всем несуразицам вокруг следствия, но такой ход конем опять заставил меня изумиться до крайности:
      – Вы знаете?!? Что ж вы молчите?!? Кто?!?
      – А мы не можем сказать, – усмехнулся сотрудник уголовного розыска. – В интересах следствия. Как вам нетрудно догадаться, с тех пор от следствия не было ни слуху ни духу.
 

* * *

 
      А теперь расскажу вам о второй «маленькой ошибочке». То ли следствия, то ли убийцы. Уже на спокойную голову подойдя к своей квартире, я еще раз внимательно осмотрела «место боевых действий». И вдруг – ярко, как вспышка, сверкнула разгадка той нехитрой логической задачки, которую не могло или не захотело разгадать следствие. Дом, в котором я снимаю квартиру, – старинный, дореволюционный, знаменитый Дом Нирнзее, названный так по фамилии архитектора. Это первый в Москве доходный дом, пансион, где в начале прошлого века снимали квартиры обеспеченные холостяки. У здания, увы, не только особая, неповторимая старомосковская харизма, но и кошмарная коридорная система, которую я уже частично описывала вам, когда пыталась объяснить, как я выбралась из дома после взрыва. Длиннющие коридоры и маленькие часто посаженные квартиры – наследие большевистской страсти уплотнять жильцов. Коридор на моем этаже представляет собой русскую букву «П», В середине верхней перекладинки которой, как раз по центру, находится моя квартира. А в середине обеих боковых колонн этой буковки (то есть симметрично, за левым и за правым углами моего коридора) есть выходы на лестницу, откуда можно спуститься и выйти на улицу через первый и второй подъезды. При этом, как вы уже поняли, оба подъезда – смежные, сквозные, сообщающиеся между собой; в любую квартиру с улицы при желании можно попасть как через первый, так и через второй подъезд. Но фокус в том, что так было не всегда. Раньше, в первоначальном, дореволюционном плане дома подъезды разделялись глухой поперечной стеной. И проходила эта стена… Ну? Догадайтесь где? Правильно, прямо рядом с моей квартирой, разделяя коридор на две части. Стена давно не существует (только на полу рельефный след до сих пор остался), а нумерация квартир в подъездах осталась прежней – начинается с разных КОНЦОВ коридора и заканчивается в том месте, где раньше была стена. Короче, слева от меня, на противоположной стороне коридора, расположена квартира номер 208. За ней в нормальной последовательности по той же стороне идет квартира номер 209 (там живет бальзаковская дама с котом-кастратом). А дальше, чуть правее, по той же стороне коридора, вы думаете, какая квартира идет? Ну, подумайте! Логически? 208-я, 209-я… а потом? А вот и неправильно, не 210-я! Дальше ПО той стороне идет квартира номер 219, к ручке которой было привязано взрывное устройство. 3апутались? Подозреваю, что и не вы одни. А 210-я квартира, знаете, у кого? У меня. И находится она вопреки элементарной линейно-алгебраической логике НА ПРОТИВОПОЛОЖНОЙ от 208-й и 209-й квартир. Теперь самое интересное. НИ НА моей двери, ни на двери той квартиры, к которой привязали бомбу, НЕ НАПИСАН НОМЕР. Просто когда я сняла в аренду эту квартиру, на ней не было таблички с номером, и я до сих пор так и поленилась ее сделать. То есть, если кто-то проникает в дом не через правый подъезд, а через левый, поднимается на мой этаж, идет вдоль по нумерации квартир, видит слева 208-ю квартиру, потом 209-ю, и – через два шага смело привязывает взрывное устройство к следующей двери на той же стороне в полной уверенности, что это номер 210. Даром что на ней номера ТОЖЕ НЕТ. То есть если даже некто инструктирующий заказного убийцу дает ему следующее точное описание квартиры: «квартира номер 210, но номер на ней не написан. Дверь железная. Находится точно в центре среднего коридора», то прийти по этой инструкции с равной степенью вероятности можно как в мою квартиру, так и в нежилую квартиру номер 219. А если предположить, что у этого исполнителя покушения были хотя бы жалкие зачатки здравого смысла и школьного знания арифметики, то становится понятно, что у него был стопроцентный шанс ошибиться дверью. Просто потому, что справа от моей квартиры, знаете, какая дверь находится? Ни за что в жизни не угадаете! Готовьтесь. Только не падайте. Номер 234! Видали где-нибудь такое? Ни в каком больном воображении – даже убийце – не может привидеться, что 210-ю квартиру нужно искать после 234-й! (Только не надо приходить проверять и пугать соседей, договорились? С них, бедняг, и так уже хватит.) А нужно ведь еще достать изоленту, быстро прикрепить бомбу, размотать 20 метров провода, спрятаться за угол коридора, получить от кого-то сигнал прослушки телефона, что жертва сейчас выходит… И все это – в дневное время, и нужно успеть, пока не вышел никто из соседей. А внизу, на первом этаже, еще и отделение милиции… В общем, только маньяк-архитектор Нирнзее был бы способен в ситуации такой спешки переубедить убийцу, что лучше ему забыть про логику, перейти на противоположную сторону коридора и срочно перемонтировать бомбу на ручку «двери без номера». Вот так случайно выяснилось, что век назад ветхорежимный старик-архитектор, дав волю буйному воображению, приложил весь талант, чтобы сбить столку подрывников и спасти меня от взрыва. Признаюсь, меня слегка огорчило это открытие. Физически оно ничего не меняло: моя дверь все равно находилась в прямом эпицентре взрыва. И спасла меня все-таки не путаница Нирнзее и не «маленькая ошибочка» убийцы, а моя собственная страсть к опозданиям. Менялась только мифология: до этого досадного открытия мне подсознательно почему-то было приятно думать, что УБИТЬ меня не хотели – только напугать. И что именно поэтому заботливо привязали бомбу не к моей, а к соседней ручке, по диагонали от меня – чтобы хоть немножко уменьшить вероятность летального исхода. Но, оказалось, я слишком романтизировала образ своих анонимных поклонников.
 

* * *

 
      Через неделю после взрыва я опять получила привет от моих неудачливых подрывников. Это снова был телефонный звонок – только уже не мне, а моей соседке. Охранник провожал меня домой после деловой встречи. Когда мы поднялись на мой этаж и проходили мимо одной из квартир (которая расположена далеко от места взрыва), дверь тихонько открылась и оттуда выглянула перепуганная женщина она явно смотрела в дверной глазок, ожидая моего возвращения.
      – Лена, простите, что я к вам обращаюсь… Вы меня не знаете, но вас тут теперь уже все знают… Понимаете, мне вчера позвонил домой какой-то странный мужчина, представился вашим другом из Америки, который делал ваш интернет-сайт, и потребовал, чтобы я ему дала номер вашего домашнего телефона…
      Опять «горячий привет из Америки»… Так, для сведения: у меня НЕТ никакого интернет-сайта. И нет друзей в Америке. Но теперь, видимо, есть. И не один. Я четко поняла: кто-то показывает мне, что по прежнему цепко держит руку у меня на пульсе. Меня явно пытались запугать, а моих соседей – заставить нервничать.
      – В следующий раз, – посоветовала я сердобольной соседке, – когда вам позвонят сразу давайте им номер телефона нашего отделения милиции. Пусть они там немного поработают моими секретарями… Я не была напугана. Но я прекрасно отдавала себе отчет, что в оставшиеся недели до президентских выборов я превращаюсь в идеальную ходячую мишень. И если кто-то захочет устроить любую провокацию, то он точно знает адрес, куда нести очередную «маленькую тикающую посылочку». И, знаете, гораздо страшнее, чем все взрывы на свете, было через несколько дней после покушения услышать от своей 64-летней мамы, сидящей на сильнейших лекарствах от гипертонии, фразу:
      – Лена, если с тобой что-то случится – я этого не переживу. Если они тебя убьют, то мне незачем будет больше жить.
      Я обещала ей, что хотя бы на время до президентских выборов уеду из России. В более безопасное место. 12 февраля, ровно через десять дней после взрыва и на следующий день после беседы со следователем, который бодро заявил мне, что «знает, но не скажет» имя заказчика покушения, я взяла билет и улетела из Москвы. Когда я пересекала границу в аэропорту, тучный российский таможенник посмотрел на меня с подозрением:
      – Девушка, вы что, недавно через меня уже проходили, что ли? Что-то мне ваше лицо знакомо? А-а-а… Вспомнил… Взорванная… Ну ладно, проходите…
      Честно говоря, садясь в самолет, я больше всего боялась одного: что обратно меня в страну после выборов уже не впустят – под любым предлогом, устроив любую провокацию. Примеров вынужденных эмигрантов и «невъездных» после прихода Путина к власти уже было предостаточно. Словом, эмоционально это было для меня генеральной репетицией изгнания из собственной страны. Которого, надеюсь, мне никогда не придется пережить. Ну, а улетела я, мягко говоря, не совсем в спокойное место… Только маме не говорите. А впрочем – теперь она уже все равно прочтет. Я выбрала своим убежищем город, где самый быстрый свежий сок в мире, где самый вкусный бессычужный сыр, где каждый день дают солнце, а каждый вечер оно до неправдоподобности красиво на «бис» исполняет над морем свой старый трюк под аплодисменты публики, специально ждущей на каменном моле. И единственное место во вселенной, где Абрамович имеет шанс встретиться с Шолом-Алейхемом (исключительно в топографическом, разумеется, смысле, – потому что их улицы пересекаются). Короче, город Тель-Авив. Во-первых, я поняла, что страна Израиль, где не переставая что-то взрывают, – это единственное место в мире, где меня, «недовзорванную» в Москве, уж точно не взорвут. Просто потому, что это было бы уже какой-то безвкусной тавтологией судьбы – чего она себе обычно не позволяет. А во-вторых, я почувствовала, что все мои «писательские» злоключения должны закончиться именно в том месте, где и началась абсолютно детективная история с изданием моей книги, которую я вам сейчас расскажу.

Глава 2 КАК ВЗРЫВАЛА Я

ЕВРЕЙСКИЕ ШТУЧКИ

 
      Я давно уже живу с ощущением, что лучший автор экшн-текстов – это судьба. А мне остается только удивляться ее сюжетам и записывать. А потом перечитывать и не верить, что все это действительно произошло со мной, а не с героиней эксцентричного детектива. Итак, 21 января 2003 года я закончила свою книгу «Байки кремлевского Диггера». Я написала ее ровно за три недели. Встретила с родителями Новый год и начиная с 1 января заперлась у себя в квартире, выключив все телефоны. До пророка Ездры, написавшего 200 книг за 40 дней, мне, конечно, далеко. Однако, ветхая писательская техника под условным названием «Не ищите меня 40 дней в пустыне» оказалась до сих пор эффективной. 382 страницы за 21 день – разделите и поймете, что у меня не было времени даже поесть. Я вставала с рассветом, молилась, выжимала себе пару литров свежего апельсинового сока и – снова ложилась.
      Потому что пишу я, точно как один мой покойный приятель француз, только лежа в постели. Чтобы не тратить сил на поддержание осанки и прочие физиологические глупости. Когда я вышла на свет Божий из своего добровольного заточения, как утверждает моя подруга Маша Слоним, я была похожа на узника Дахау. Но – на уже освобожденного узника. Со ввалившимися щеками и абсолютно счастливыми глазами, светившимися уверенностью в безграничности собственных возможностей. А вот в возможностях книгоиздателей своей родной страны я была уверена гораздо меньше. Я заранее отдавала себе отчет в том, что написанное мною, скорее всего, не сможет быть опубликовано в России. Мой приятель, российский книжный критик, проведя по моей просьбе конспиративное «маркетинговое исследование» книжного рынка обеих российских столиц – Москвы и Санкт-Петербурга, выяснил, что ни один из издателей не возьмется опубликовать критическую книжку о Путине. И это при том, что он даже не называл моего имени и не показывал им текст (я считала принципиально важным до конца сохранять полную секретность, чтобы никто из издателей не «настучал» в Кремль), а лишь вкратце сообщал тему, но даже и это их пугало. В запасе оставался еще один хитрый вариант: издать книгу на русском языке – но не в России, а за рубежом. И ввезти ее потом в Москву ящиками. Этот путь был сопряжен с огромными трудностями, потому что в ту секунду, когда Кремль узнал бы о содержании книги, мог быть отдан приказ задержать весь груз на таможне под любым формальным предлогом. Но – если б вы только знали! – как хотелось увидеть свою книгу, изданной на родном языке! Ради этого я готова была горы свернуть. И даже полететь за три моря. С длительностью авиаперелета четыре часа. Я позвонила в Тель-Авив олигарху-эмигранту Владимиру Гусинскому, которого Путин, если помните, сразу же после прихода к власти первым посадил в тюрьму, а потом позволил бежать за границу в обмен на отказ от акций экс-оппозиционного телеканала НТВ. Гусинский был создателем первого негосударственного телеканала в России, и я была уверена, что моя книга – о том, как закончилась свобода СМИ в России – заинтересует его. И хотя Гусинский тоже был изображен в моей книге далеко не ангелом, однако я надеялась, что, с учетом цензуры в России, он согласится издать эту книгу в своем израильском издательстве «Маарив».