Убийство

Я никогда не рассказывал маме и папе об этом случае. Я даже соврал им — сказал, что потерял свои монетки, когда они поинтересовались, на что я их истратил. Это был единственный случай, когда мама отругала меня, а папа позволил себе резкий тон, потому что мама сочла необходимым, чтобы он тоже поговорил со мной. Но я так и не рассказал им о ленте. Я знал, что они ужасно расстроятся, если узнают о том, что сделала Лили, и я держал язык за зубами. Даже забавно.

Да нет, конечно. Что тут забавного! И почему все должно было именно так случиться?

Почему так бывает: человек хочет сделать одно, а его вынуждают поступать совсем иначе?

Почему не могут люди оставить тебя в покое и почему ты сам не можешь оставить их в покое? Почему нельзя жить среди них и в то же время вести свою собственную, отдельную жизнь? Почему нельзя просто знать, что у них все хорошо, что бы с тобой ни происходило, и что у тебя все тоже будет хорошо, что бы ни происходило у них.

Я бродил по дому, потягивал виски и думал. Мне было хорошо и грустно. Я поднялся по лестнице, зашел в свою комнатку в мансарде. Уже смеркалось, в комнате сгустились тени. И я видел все таким, каким оно было раньше, мне даже не нужно было зажмуриваться. Прошлое вернулось ко мне.

Занавески из клетчатого ситца. Круглый тряпичный коврик. Книжный шкаф, сооруженный из ящиков для фруктов. Высокая кровать под стеганым одеялом. И картинка над ней — мальчик со своей мамой и надпись: «Его лучшая подружка». И маленькое кресло-качалка. Лили так и не собралась перевезти его в город. Поколебавшись, я осторожно присел.

Конечно, теперь я был для него слишком велик. Еще бы, ведь мама с папой подарили его мне на Рождество в тот год, когда мне исполнилось семь лет. Я ерзал и втискивался и в конце концов ручки затрещали, раздвинулись, и я опустился на сиденье. Оно тоже было маловато, но мне все же хватило места. Я даже мог осторожно покачаться. Так я и сидел, покачиваясь взад-вперед и подтянув колени к подбородку. И снова оказался в прошлом, и сам стал таким, каким был тогда.

Потом я услышал, как на чердаке возятся крысы, и со вздохом поднялся. Стоял, смотрел в окно и думал, что же мне делать.

В конце концов, что я мог сказать Луане? Стоит мне открыть рот — и она закричит, зарыдает, а я так и буду стоять и хлопать глазами, как идиот. Глупо надеяться, что Луана согласится принести извинения. Во-первых, не стану их слушать, а во-вторых, она отлично это понимает. Она понимает и то, что никакого суда не будет. Процесс — дорогое удовольствие, а мои избиратели не станут тратить деньги без особой необходимости. И в этом случае они конечно же не увидят никакой необходимости в судебном процессе. Они могут на нее злиться, могут мечтать вцепиться ей в глотку. Но ни за что не станут тратить на нее общественные деньги. Кроме того, я просто не смогу привести ее в суд.

Она — клиент Коссмейера. И как бы он ни относился к ней лично, но в суде будет стоять за нее насмерть, а он один из лучших в графстве адвокатов. Он усадит меня на скамью для свидетелей и станет передразнивать и издеваться, забрасывая вопросами. Быстрее, чем я сумею обдумывать ответы.

Я снова отпил из бутылки. Потом еще и еще раз. Это придало мне бодрости, и я подумал, — да кто он такой, этот Коссмейер? Что он собой представляет?

Снова сделал глоток и еще один. Рыгнул.

Ничего он собой не представляет. Ровным счетом ничего. Он просто болтун, этот ваш Коссмейер. Не адвокат, а паяц, клоун. Что он сможет предъявить суду, кроме своих штучек?

Вне зала суда, где он вынужден строго придерживаться фактов, он и вовсе ничего собой не представляет. А если правильно выстроить факты, то я и сам сумею выставить его на посмешище. Все графство, весь штат увидят, как Хэнк Уильяме вывел Коссмейера на чистую воду.

Вот черт! Ведь я так и не поговорил с Луаной. Она не станет меня слушать, хотя могла бы и послушать хоть раз. Да Бог с ней! Чего от нее ждать? А чего ждать от Коссмейера? Ему придется побеспокоиться и подготовить факты, иначе придется ему приятно улыбнуться и сказать — извините, должно быть, тут какая-то ошибка. Должно быть, бедная женщина вконец спятила.

Да что вы, я весь вечер провел дома, вместе со своей сестрой. И Лили это подтвердит.

Господь всемогущий! Откуда у меня эти мысли? Никогда в жизни я не смог бы пойти на такое. Никогда в жизни не смог бы никого обидеть.

Но ведь они-то были на это способны. Разве они не обижали меня? Почему они не оставят меня в покое?

Но если я ничего не сделал, что же сказать Лили?

Удастся ли мне снова обмануть ее? Сочинить еще одну правдоподобную историю и убедительно преподнести Лили? Тогда я выиграю время, чтобы найти какой-то выход. А может, и вовсе ничего не делать? Знаете, ничего не делать — тоже своего рода решение.

Но мысль о том, что придется обманывать Лили, пугала меня. Стоило вспомнить, что она вытворяла утром, и у меня пропадало всякое желание ей лгать.

Да это было и ни к чему. Ведь можно было придумать что-нибудь другое, более безопасное.

Господи! Я просто не знал, на что решиться. Я знал, чего хочу и на что способен, но знать и действовать — разные вещи.

В бутылке оставалось не больше трети. Я поднес ее к губам и сделал три больших глотка, перевел дух и сделал три других. Потом закашлялся, оступился и выронил бутылку.

Теперь в ней ничего не осталось. Я вздрогнул и вытаращил глаза. Да так и застыл, как будто аршин проглотил.

Пнул бутылку ногой. Это рассмешило меня, и я с хохотом потряс кулаком в воздухе.

После этого спустился по лестнице, сел в машину и уехал.

Домой я добрался около четверти девятого. Лили встретила меня в прихожей, готовая к действиям, но я ее опередил.

— Одну минутку, — начал я. — Выслушай меня, а потом, если у тебя будут ко мне вопросы, я с удовольствием на них отвечу. Ты хочешь мне напомнить, что...

— Генри, — пробормотала она, — Генри...

— Ты собираешься напомнить, — я повысил голос, — что я был против этого визита к Луане. Говорил, что при положении, которое я занимаю, это было бы крайне опрометчиво. Но ты настаивала. Поэтому...

— Генри, — ее голос задрожал, — ты... виделся с ней?

— Естественно. По-твоему, где я был весь вечер? И все оказалось даже хуже, чем я предполагал. Теперь что бы ты ни делала... да что с тобой такое?

Она зажала рот руками и попятилась от меня.

— Да ты пьян. Ты сам не знаешь, что...

— Да, я немного выпил, всего пару глотков, и не желаю выслушивать никаких рассуждений на эту тему.

— Замолчи! — Ее голос сорвался, она всхлипнула. — Послушай меня, Генри, несколько минут назад звонил шериф. Я так и знала, что ты опять сделал какую-то глупость, потому что тебя долго не было. Я не стала ему говорить, что тебя нет дома. Сказала, что ты принимаешь ванну. Теперь ты должен ему перезвонить.

Я почувствовал, как внутри меня все похолодело, и душа медленно сползла в пятки.

— З-зачем? Что случилось?

— Ты сам знаешь. Ты до того пьян, что... Ты убил ее — вот что! Луана мертва!

* * *

Доктор Джим Эштон подъехал к дому сразу вслед за мной, и внутрь мы вошли с ним вместе. Джим держался напряженно. Удивительно, хотя, может быть, ничего удивительного в этом и нет, но я был совершенно спокоен и уверен в себе. Правда, был момент, когда я чуть не сбежал, но сумел с собой справиться. Туман в мозгу рассеялся, а с ним ушла и неуверенность. Мои чувства обострились, я был напряжен, взвинчен, и чувствовал себя в прекрасной форме.

Шериф Джеймсон с парой помощников уже ждали нас в доме. Я переговорил с Джеймсоном, потом зашел в столовую и задал несколько вопросов Ральфу Девору. Он был сильно расстроен, но я бы не сказал, что новость его убила. На все мои вопросы он дал ясные и четкие ответы. Должен сказать, что они меня вполне удовлетворили. Я похлопал его по спине, выразил свои соболезнования и сказал, что ему не о чем беспокоиться. Потом вернулся в коридор.

Луана Девор лежала у подножия лестницы, одетая в ночную рубашку. Несмотря на то, что лежала она на животе, ногами к лестнице, ее шея была вывернута, и голова обращена лицом вверх. Губы разбиты и покрыты коркой засохшей крови. На лице виднелись и другие следы от ушибов. Шея, естественно, оказалась сломанной.

Джим закончил осмотр, и мы направились в столовую, чтобы составить заключение. Я сказал ему, что Ральф вне подозрений. Он, конечно, был поражен — ведь кроме меня никто не знал о невиновности Ральфа. Но потом пожал плечами и согласился со мной.

— Я бы сказал, что это несчастный случай. Видимо, она получила телесные повреждения в результате падения с верхней ступеньки. Просто трудно этому поверить, ведь она всю жизнь только и делала, что берегла себя, но от правды никуда не денешься.

Я усмехнулся. В самом деле, странно, что Луана стала жертвой несчастного случая, притом что у стольких людей были основания желать ей смерти. Однако что есть — то есть. Джим считает, что произошел несчастный случай. И я был с ним согласен. И шериф тоже. А раз мы все так считали, значит, так оно и было, и пришлось бы изрядно попотеть, чтобы доказать обратное.

Я снова засмеялся. Джим бросил на меня странный испытующий взгляд, и мне стало неловко: наверное, мой смех прозвучал на этот раз слишком громко. Я поинтересовался, о чем он хочет меня спросить.

— Ничего особенного. Только... Скажите, шериф звонил вам домой?

— Да, — ответил я. — И что из этого?

— Ничего. Я полагаю, в это время Лили была дома? Ну что ж, тогда отлично. Рад это слышать. Бобби встречался с дочкой Павлова, чему я тоже очень рад. Но все же...

— Ах вот оно что, — протянул я, потому что понял, к чему он клонит. — Послушайте, Джим, только не поймите меня превратно, а сами-то вы где были?

— Довольно! — отрезал он. — Я не желаю обсуждать это здесь.

— Но ведь время смерти установлено приблизительно...

— Я уже сказал, что не желаю обсуждать это здесь. Можем мы встретиться у здания суда минут через пятнадцать?

— Конечно, — я кивнул, — даже раньше.

— Отлично. Так и договоримся.

И он уехал. Я же снова вернулся в коридор.

Ближайшее похоронное бюро находилось в тридцати милях, поэтому надо было ждать, пока они приедут и заберут тело. Шериф Джеймсон согласился остаться и проследить, чтобы все было как следует, а кроме того, позаботиться о Ральфе. Один из его помощников отнес в мою машину кое-какое имущество Ральфа, которое я временно взял к себе на хранение, и я отправился в город.

Машина Джима Эштона уже стояла напротив здания суда. Я подъехал, он вышел мне навстречу и сразу заговорил:

— Вас интересовало, когда наступила смерть, Хэнк. Так вот что я вам скажу: когда жертву обнаруживают быстро, как это вышло в данном случае, время смерти можно установить довольно точно. Конечно, я не говорю о минутах или секундах, но это довольно ограниченный промежуток времени. Именно на этот промежуток у меня нет алиби, Хэнк.

— Но мы же решили, что это несчастный случай, — возразил я. — К тому же вы не единственный, кто мог бы...

— А кто еще? У моего сына есть свидетель, у вас с Лили и у Ральфа — тоже. Конечно, тут еще эта девица, которая охотится за ним, но, если он выпадает из этой схемы, то, значит, и она тоже. По крайней мере, ее положение лучше моего. Черт! Ведь именно по ее милости я... да, впрочем, уже не важно. Важно то, что на тот момент, когда произошла смерть Луаны, все, кроме меня, могут...

— Минутку. — Я положил ему руку на плечо. — Успокойтесь, Джим. Вы же сами производили осмотр тела. Так что же мешает вам указать другое время смерти, такое, за которое вы сможете отчитаться?

Он посмотрел на меня непонимающими глазами. Джим — неглупый человек, по крайней мере, я в этом совершенно уверен, но сегодня он явно понимал меня с трудом. Меня вообще понимали с трудом.

— Ах вот что! — наконец произнес он. — Ну что ж, пожалуй.

Я подмигнул ему и подтолкнул локтем.

— Конечно! Не вижу никаких препятствий.

Он с облегчением улыбнулся. Но тут он глянул мне через плечо, и улыбка исчезла.

— Смотрите, — кивнул он, помрачнев, и я обернулся. — Вот что меня останавливает.

Я предполагал, что Коссмейера известят о случившемся, и знал, что он не замедлит появиться. Но такой прыти я все-таки не ожидал и не был готов к тому, что он сделал, вернее, собирался сделать.

Его автомобиль с откидным верхом как раз проезжал под фонарем. И мы отчетливо, как при дневном свете, увидели не только его самого, но и человека, сидевшего с ним рядом. Это был врач, который иногда наведывался в город.

Они свернули на дорогу, ведущую к усадьбе Деворов. Джим вздохнул и сказал, что этого и опасался.

Я заверил его, что все обойдется, но это не помогло. Он уехал мрачнее тучи. Я забрал то, что лежало у меня в машине, и отнес в свой кабинет.

Я тоже чувствовал себя не лучшим образом. Вроде того, будто меня ударили в солнечное сплетение. Джим очень меня беспокоил. Я ни на минуту не допускал мысли, что это он убил Луану. Его невозможно было обвинить, не заставив подписать признание, а я думаю, что сломить Джима Эштона не удалось бы даже Коссмейеру. Конечно, виновен он или не виновен, по неприятностей ему не избежать.

Проклятие! В сущности, он сам это заслужил. Не будь он так беспечен, или глуп, или неудачлив, я каменной стеной встал бы на пути Коссмейера, уж я бы поставил этого мерзавца на место.

Я выругался и пнул ногой корзину для мусора. Потом схватился за телефон, надеясь хоть как-то выправить положение. Через полчаса, не успел я повесить трубку, раздался звонок.

Звонил Джим. Он нашел алиби на то время, когда умерла Луана. И не только для себя, но и для Ли, этой самой девчонки. Они подтверждали непричастность друг друга.

Получив это известие, я уже готов был вздохнуть с облегчением. И вздохнул бы, если бы не увидел в окно, что ко мне направляется Коссмейер.

Я повесил трубку, благодаря Бога за то, что все сложилось так удачно. Да что там удачно — просто превосходно!

Я слушал, как Коссмейер поднимается по лестнице, как он идет по коридору, приближаясь к моему кабинету, и на моем лице расползалась улыбка. Когда шаги раздавались уже у самой двери, я убрал улыбку и поднялся ему навстречу.

Держался я очень вежливо. Исключительно корректно. Сказал, что для меня большая честь принимать у себя такого высокого гостя. Что я буду польщен, если хотя бы в ничтожной степени сумею оказаться ему полезен.

На его лице отразились удивление и легкое замешательство. Он присел к столу напротив меня и неуверенно улыбнулся.

— Прошу прощения. Я решил, что поскольку мы с вами не первый год знакомы, тем более что приглашать врача со стороны уже вошло в практику...

— Я рад, что вы так решили. Ваше решение как нельзя лучше отвечает моим намерениям. И теперь, раз вы проявляете к этому делу повышенный интерес...

— Повышенный? Разве это слово уместно, когда речь идет о смерти моего клиента?

— Как вам будет угодно. Возможно, если вы не будете меня перебивать, мы сумеем быстро во всем разобраться. У меня находится холщовая сумка, содержащая примерно пятьдесят семь тысяч долларов. Они принадлежат Ральфу Девору, что убедительно доказывает бухгалтерская книга. Я полагаю, вы не станете оспаривать тот факт, что...

— Конечно нет, — кивнул он, — парень невиновен. Луана не стала бы удерживать его возле себя насильно, а на убийство из-за денег он бы не пошел. К тому же известно, где он находился в тот момент, когда она погибла. Вы согласны со мной, господин прокурор? Тогда продолжайте.

Продолжать? Едва ли я мог что-нибудь добавить. Я-то приготовился, что сам введу его в курс дела. И все тщательно распланировал — что он скажет, какое у него будет лицо... Что я ему отвечу... А этот дурак Джеймсон со своими помощниками все испортили.

— Хорошо, — сказал я, — если вам уже все рассказали...

— Можно получить нужные сведения и по-другому, для этого не обязательно слушать чьи-то россказни. Частенько об истинном положении вещей можно просто догадаться. С другой стороны, кто бы догадался, что у такого парня, как Ральф Девор, может оказаться такая куча денег? Что они у него вообще есть?

— Какая разница. Ведь это его деньги. Он не стал бы убивать из-за собственных денег.

— Вы совершенно правы, — произнес он значительно, — он не стал бы этого делать. У меня и в мыслях не было подозревать его, то есть я вообще не думал, что это убийство.

— Вы... — Я сделал паузу. — Вы не думали, что это убийство? Значит, вы согласны с тем, что это несчастный случай?

Он пожал плечами:

— Ну да. А почему бы мне не согласиться? Конечно, тут еще это повреждение на телефонной линии, но из этого еще ничего не следует. Да, я склоняюсь к тому, что это несчастный случай.

Он взглянул на меня с легкой неприязнью. Я сидел опустив глаза и чувствовал, что краснею. Но никак не мог придумать достойный ответ. Он все испортил. Все, что я задумал. И теперь мне нечего было ему сказать. Мне оставалось только сидеть перед ним дурак дураком и знать, что он меня таковым и считает.

Он откашлялся. Пробормотал что-то по поводу моей работы. Что он мне не завидует, потому что исполнять обязанности окружного прокурора — задача не из легких.

— Видите ли, я привык находиться по другую сторону барьера, — добавил он. — Хотя многие адвокаты начинают свою карьеру именно в должности прокурора. Это дает им бесценный опыт, и чем больше их прокурорский стаж, тем сильнее они как адвокаты. Знаете, как я обычно говорю, господин прокурор? На каждого хорошего прокурора найдется еще лучший адвокат.

Я молчал. У меня не было сил даже взглянуть ему в глаза. Он снова откашлялся.

— Боюсь, что перебил вас некстати и вы потеряли нить рассуждений. Кого вы собирались опросить? Могу я взглянуть на список?

Я положил перед ним список лиц, которые могли иметь основания желать Луане смерти, а также список тех, кто мог подтвердить их непричастность. Он пробежал глазами по именам, записанным в столбик, и забурчал себе под нос, явно рассчитывая на то, что я услышу:

— Бобби Эштон и Мира Павлова... Лили и Генри Клей Уильяме... простите... Надеюсь, мое алиби вам не потребуется? Доктор Эштон и Дэнни Ли... Гм... Что за чертовщина, однако?

Он вернул мне список и сказал, что я справился с первоочередными задачами следствия. После долгой и тягостной паузы он неожиданно рассмеялся.

Я почувствовал, что начинаю приходить в себя. Таким теплым, таким дружелюбным был его смех, что я едва не расхохотался тоже.

— Знаете, господин прокурор, — выговорил он смеясь, — иногда я чувствую себя персонажем вестерна. Этаким ковбоем с солидной репутацией. Которому стоит поднести руку к собственной шляпе, а все уже думают, что он готов схватиться за револьвер. Разумеется, я стараюсь защищать интересы своих клиентов и делаю это добросовестно. Но это не значит, что я буду искать себе лишние проблемы. Я, знаете ли, не любитель лишних проблем, их и так слишком много в жизни.

Он снова рассмеялся, как будто хотел, чтобы я разделил с ним его веселье. В ответ я холодно взглянул на него, чтобы на этот раз ему стало неуютно, чтобы он, а не я, почувствовал себя дураком, и поерзал на стуле.

Он неуклюже поднялся:

— Ну ладно. Думаю, мне пора. Увидимся. И позвольте мне выразить свое восхищение той скрупулезностью, с которой вы ведете расследование.

Он кивнул мне и направился к двери. Я дал ему дойти до нее и только тогда произнес:

— Минуточку, мистер Коссмейер...

Он обернулся:

— Да?

— Вернитесь. Я еще не дал вам разрешение уйти.

Он натянуто засмеялся:

— Что? Как прикажете вас понимать?

Я молча смотрел на него. Он нехотя вернулся и снова сел напротив меня.

— Вы только что выражали восхищение моей скрупулезностью. Но мне пришло в голову, что я проявил ее в недостаточной мере. Где вы сами были в момент смерти Луаны Девор?

— Где был я? Ах вот оно что...

— Луана рассказывала о вас массу неприятных вещей. Права она или нет, я не знаю, но тем не менее...

— Будем придерживаться сути вашего вопроса, — ответил он спокойно. — В это время мы с женой были дома.

— С женой? — Я покачал головой и позволил себе слегка улыбнуться. — Только с женой? А еще кто-нибудь может это подтвердить?

— Кроме нее, никто. Так что я попадаю в ту же команду, что и остальные в вашем списке. Так же, как и вы.

Я пожал плечами:

— Хорошо. Думаю, ее слов будет достаточно. Хотя и не могу сказать, что такой ответ меня полностью удовлетворяет.

Он побледнел. Казалось, бледность вытеснила с лица загар, и теперь на лице оставались только черные горящие глаза.

— Почему это вас не удовлетворяет? Почему показания моей жены и мои собственные кажутся вам менее достоверными, чем показания всех остальных?

Его низкий рокочущий голос звучал напряженно и сдавленно.

Он снова повторил свой вопрос, и напряжение в голосе усилилось.

Мне стало не по себе, но пути назад уже не было. Некуда было спрятаться ни от его взгляда, ни от голоса, ни от слов, таящих угрозу. Если бы он снова засмеялся, хотя бы улыбнулся, тогда я смог бы обратить все в шутку...

— Весь вечер вы только и делали, что издевались надо мной. И я проглотил все ваши намеки, кроме последних слов. Когда вы заявили, что вас не устраивают показания моей жены, что ее и мои слова не кажутся вам такими же правдивыми и заслуживающими доверия, как слова других людей, вы совершили большую ошибку.

— Погодите...

— Кого вы покрываете, Уильяме? Почему вы изо всех сил пытаетесь внушить мне, что это несчастный случай? Потому что сами в этом замешаны? Вы сидите здесь и отлично знаете, что произошло убийство, а никакой не несчастный случай. Вы знаете, кто убийца? Отвечайте! Вы знаете, кто убил Луану Девор, и я тоже знаю. Вам нечего возразить, остается только показать на себя пальцем. Вы...

— Нет, — воскликнул я, — я был с сестрой, я...

— Представьте, что я скажу вам, будто уже спрашивал вашу сестру, и она не смогла подтвердить, что вы были вместе. Представьте также, что я, шутки ради, поставлю вас в затруднительное положение и попрошу найти еще кого-нибудь, кто подтвердит ваше алиби?

Теперь его голос уже не был сдавленным и тихим. Он стоял, нависая над моим столом, но мне казалось, что он заполняет собой всю комнату, что он у меня за спиной, сбоку, сверху, — всюду, со всех сторон я слышал его голос. И он теснил меня, и я отступал, пока не оказался в темном запутанном лабиринте, где не было ничего, только он и его голос. Я уже ничего не соображал, я...

И тогда я подумал: «До чего же глупо! Почему вечно хочешь сделать одно, а делаешь другое?»

И еще я подумал, что она никогда мне ничего не говорила. Мама и папа сказали тогда, что я поступил хорошо, а ей не понравилось. Потому что она меня ненавидела. Всю жизнь она...

— Это она! — услышал я свой голос. — Она говорила, что так и сделает! Она сказала, что меня не было дома, потому что ее самой там не было! Она...

— Значит, она не может подтвердить ваше алиби? И вы не можете доказать, что находились дома? А вы и в самом деле там были, Уильяме? Может, вы были в доме Деворов? Ведь это вы убили Луану, Уильяме? Убили, а потом решили схитрить...

— Нет! Нет! Нет! Как вы не понимаете? Я не могу... не могу никого убить. Честное слово, господин Коссмейер! Я не такой человек. Я знаю, что все это выглядит так, как будто... Но только это не я! Я не мог это сделать. Я не убивал ее, не убивал, не убивал...

Он сделал движение рукой, показывая, чтобы я замолчал. На его лице теперь не осталось и следа бледности, он, наоборот, покраснел. Он выглядел смущенным, растерянным и, пожалуй, раздосадованным.

— Простите меня, — сказал он. — Я и не думал, что это вы убили Луану. Я просто разозлился и поэтому...

— Он не убивал ее, — послышалось у дверей. — Потому что это я ее убил.

Глава 11

Мира Павлова

Папа перепугал меня до полусмерти, когда пришел домой на ленч. Правда, он разговаривал и вел себя как всегда. Но меня не покидало ощущение, что он знает про нас с Бобби. В конце концов я так испугалась, что нервы у меня не выдержали, я выскочила из-за стола и убежала к себе.

Потом, когда я сидела на кровати в своей комнате, меня охватил еще больший страх.

«Господи, — подумала я, — зачем я это сделала! Теперь он точно что-нибудь заподозрит».

Меня била дрожь, и подступала дурнота, — в последнее время со мной часто так бывало.

Но пойти в ванную я не решалась. Он мог услышать и подняться ко мне. Мог пристать с вопросами к маме, а это еще хуже, потому что она боится его не меньше, чем я.

Странно, что мы так относимся к нему, я имею в виду, что мы так его боимся. Потому что для этого нет никаких оснований. Он никогда и пальцем нас не тронул — ни меня, ни маму.

Никогда не сказал нам грубого слова, не бранил нас. Он никогда не позволил себе ничего такого, что иногда позволяют себе другие мужчины в своей семье. И все-таки мы его боялись. Так было всегда, сколько я себя помню.

Через минуту мама тоже вышла из-за стола, поднялась наверх и остановилась в дверях моей комнаты. Я показала пальцем на свой рот. Она тоже пальцем указала на мои туфли. Я скинула их и прошла вслед за ней в ванную. Господи, какое же это было облегчение!

Я склонилась над раковиной, а мама пустила воду, чтобы не было слышно, как меня тошнит. И это было огромное облегчение.

Мы вернулись в комнату — она в туфлях, а я в одних чулках, — сели на мою кровать, и она обняла меня. Это вышло нескладно и неуклюже, потому что в нашей семье не принято обниматься и целоваться. Но все равно это было здорово. Вскоре, хотя нам это время показалось бесконечно долгим, папа ушел. Мамины руки соскользнули с меня, и мы дружно испустили глубокий вздох. И рассмеялись, потому что получилось забавно.

— Как ты себя чувствуешь, девочка? — спросила мама; девочка — так она меня называет, когда ей хочется быть поласковее. — Встань-ка, я на тебя взгляну.

Я встала. Подняла платье, и мама посмотрела. Потом показала рукой, чтобы я опять села.

— Еще незаметно, — сказала она, — если посмотреть на тебя, так и не догадаешься. Конечно, если он уже...

Я снова задрожала:

— Тебе кажется, он знает? Думаешь, ему кто-нибудь сказал?

— Да нет, не знает, — поспешила ответить она. — Конечно не знает. Я уверена, что он не стал бы молчать, если бы узнал.

— Тогда почему он так странно себя ведет?

— Потому. Он всегда так делает.

Она сидела, положив руки на колени, и разглядывала голубые вены, проступающие на шершавой покрасневшей коже. Ноги без чулок тоже были шершавые и покрасневшие, покрытые синяками в тех местах, где вены лопнули от варикоза. Казалось, она вся шершавая и красная с ног до головы. И я расплакалась.

— Ну что ты, девочка, — приговаривала мама, неуклюже похлопывая меня по спине. — Может, принести тебе перекусить?

— Нет. — Я замотала головой.

Она повторила, что мне лучше поесть: ведь я почти не притронулась к завтраку. И сказала, что испечет для меня на скорую руку булочек или еще чего-нибудь вкусненького.

— Ох, мама. — Я даже улыбнулась сквозь слезы. — Вечно ты о еде! Если человек ногу сломает, ты в первую очередь предложишь ему поесть.

На ее лице появилась неуверенная улыбка.

— Ну что ж. Наверное, я бы так и сделала.

— Ладно. Попытаюсь съесть парочку пирожков, что ты пекла к завтраку. Может, еще выпью кофе покрепче. Я вдруг здорово проголодалась.

— Знаешь, я тоже. Посиди здесь, отдохни, а я принесу нам перекусить.

И она принесла кофе, и полдюжины пирожков, и парочку толстых сандвичей. И мы наелись до отвала, когда справились со всем этим. По крайней мере, больше я не смогла бы проглотить ни крошки. И тогда меня охватило умиротворение — глупое умиротворение сытого человека.

Муха билась о сетку, в окно залетал ветерок, принося с собой запах цветущей люцерны. По-моему, только свежевыпеченный хлеб пахнет лучше, чем цветущая люцерна. И я задумалась: почему мама не пекла сегодня хлеб, ведь она каждое воскресенье ставила на ночь тесто, а утром в понедельник пекла хлеб.

— Знаешь, просто не было настроения, — ответила она на мой вопрос. — Если печь в такую погоду, потом и за неделю не проветришь.

— Но ведь можно печь в газовой плите. Ты же можешь потребовать, чтобы он провел газ?

Мама улыбнулась как-то кисло. И спросила, видела ли я человека, который мог бы потребовать что-нибудь от папы? И добавила:

— К тому же не думаю, что сейчас это возможно, даже если бы он согласился. Вряд ли он возится с углем, только чтобы насолить соседям.

Я согласилась с ней.

— Почему ты вышла за него? Ты ведь не могла не знать, какой он. Я думаю, это и раньше было заметно.

— Видишь ли... — Она откинула со лба прядь волос. — Я сотни раз говорила тебе об этом. Он был старше меня и раньше вышел из приюта. А потом начал зарабатывать, стал заходить в приют просто в гости, вот я и...

— Но не потому, что ты тоже хотела уйти из приюта. Это же была не единственная причина?

— Нет, конечно.

— Он был тогда не такой? Ты любила его?

Она снова уставилась на свои колени и только неопределенно развела руками. Такие слова, как «любовь», всегда ставили ее в тупик, вот и сейчас она покраснела.

— Конечно, я вышла за него не только из-за приюта. Иногда мне приходит в голову, — может быть, и он так считает? Нам с тобой не следует так говорить о нем. Даже думать не следует. У него ведь особое чутье, он может догадаться, о чем мы думаем.

— Ну, это его проблемы. Чего еще он может ждать от нас?

Мама покачала головой и промолчала.

— Мама, — спросила я, — что ты имела в виду, когда сказала, что папа не смог бы провести газ, даже если захотел бы? У него нет денег?