Майн Рид - Белый вождь (Северомексиканская легенда)

      Глава XLIX
      Давно уже Карлоса не было ни слышно, ни видно, а те донесения, которые о нем поступали, после проверки оказывались ложными. Комендант и его собрат начали беспокоиться. Вдруг он и впрямь навсегда уехал отсюда в другие края? Этого они теперь боялись больше всего. У обоих были основания желать, чтобы он убрался подальше от этих мест, и еще совсем недавно они очень обрадовались бы такому исходу дела. Но после неудачной попытки схватить Карлоса оба они - и соблазнитель и охотник до приданого - уже не хотели этого. Страстное желание отомстить взяло вверх над подлой любовью одного и корыстолюбием другого. Всеобщее сочувствие, вызванное их злоключениями, еще больше разжигало их ярость. Можно было не опасаться, что она когда-нибудь заглохнет. Вискарре достаточно было взглянуть в зеркало - и она вспыхивала в его груди с новой силой.
      Вискарра и Робладо сидели на асотее крепости и рассуждали о том, справедливы ли их предположения.
      - Он обожает свою сестру, - заметил комендант, - да и мать тоже, хоть она и карга. А все-таки, дорогой мой Робладо, каждый больше всего дорожит собственной жизнью. Дорога мне рубаха, но шкура еще дороже. Он прекрасно понимает, что если останется здесь, то рано или поздно попадется нам в руки, и знает, что его тогда ждет. Правда, он ловко удирал, но не всегда же ему будет так везти. Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить. Негодяй хитер - уж, конечно, он знает эту поговорку. Вот поэтому я и боюсь, что он все-таки убрался отсюда. Может, и не навсегда, но, во всяком случае, не скоро покажется. Допустим, он и вернется, но как мы будем поддерживать эту вечную слежку? Она изведет самого дьявола. Она так нам надоест, как осада Гранады доброму королю Фердинанду и грязная сорочка его воинственной супруге18. Ей-Богу, мне это уже и так опротивело!
      - Хуже будет, если он удерет от нас, - возразил Робладо. - Лучше уж я буду всю жизнь за ним гоняться.
      - Да, да, я тоже, капитан. Не думайте, я вовсе не намерен отказаться от слежки. Нет, черт побери! Посмотрите на меня!
      Вискарра вспомнил об изуродовавшем его шраме, и горькая гримаса еще более обезобразила его лицо.
      - А все-таки, - продолжал он, - после того, что произошло, вряд ли он оставит их здесь даже ненадолго. Вспомните, какой опасности он подвергал себя, когда пришел за сестрой.
      - Конечно, - задумчиво ответил Робладо, - конечно. Меня больше всего удивляет, почему он не уехал с ними в ночь, когда вернулась Росита, в ту самую ночь... Ведь, судя по письму, он был там, в своем ранчо. Правда, чтобы подготовиться к путешествию через прерии, нужно время. В какое-нибудь наше селение он не переедет, а чтобы уехать далеко, надо подготовиться, хотя бы женщинам. Сам-то он, наверно, в пустыне как дома, не хуже антилопы или степного волка. Но если бы он уж очень захотел, он все-таки мог бы уйти тогда и взять их с собой.
      - Мы промахнулись, что в ту ночь не послали наших людей к его ранчо, заметил Вискарра.
      - Я бы послал, если бы боялся, что он сбежит.
      - Как это "если бы"? А вы не боялись? Разве нельзя было этого ожидать?
      - Нисколько, - сказал Робладо.
      - Я не понимаю вас, дорогой капитан. Как же так?
      - А так, что в долине есть магнит, который притягивает его посильнее, чем мать или сестра, и я об этом знал.
      - Вот оно что! Теперь я понимаю вас.
      - Да! - скрипнув зубами, злобно продолжал Робладо. - Именно она, эта бесценная красотка, которая, невзирая ни на что, будет моей женой. Ха-ха! Он не мог сбежать, не потолковав с ней. Да, разговор у них был, и одному Богу известно, порешили ли они, что это их последняя встреча. Но ничего, это я за них решил, и дон Амбросио мне помог. Черт побери, надеюсь, больше она уже не будет гулять по ночам! Нет, он не бежал. Я не допускаю этого - и по двум причинам. Прежде всего из-за нее... Любили ли вы когда-нибудь? Я хочу сказать, любили ли вы по-настоящему? - И он снова расхохотался.
      - Пожалуй, был такой грех, - тоже смеясь, ответил Вискарра.
      - Вот и в моей жизни тоже был такой идиотский случай. Что ж, тогда вы сами должны знать: уж если человек влюблен всерьез, его никакими канатами не оттащишь от места, где живет дама его сердца. Да, я думаю, наш охотник, хоть он ей совсем не родня, любит и боготворит эту мою будущую супругу. Ха-ха-ха! И уж поверьте, никакая опасность, даже страх перед виселицей не заставит его уехать из Сан-Ильдефонсо, пока у него есть надежда еще на одно тайное свидание. Ну, а так как он знает, что сеньорита готова бежать ему навстречу, он эту надежду не потерял. А второе основание полагать, что он все еще скрывается неподалеку, - это то, о чем вы говорили. Вряд ли он покинет мать и сестру после того, что произошло. Его мы не ослепили, хотя слава Господу или дьяволу, мы всем, кроме него, отвели глаза. Он знает все, Висенса подтвердила нам это. Вот почему, я уверен, он не бросит их надолго. Этот охотник хитер, как койот, он наверняка пронюхивает, где наши засады, знает насчет приманки и уж постарается не попасться нам на глаза. Никуда он далеко не ушел и через этих своих проклятых пеонов поддерживает связь с матерью и с сестрой.
      - Что же нам делать?
      - Я уже об этом думал.
      - Если мы помешаем пеонам ходить, куда им заблагорассудится, они сразу поймут, что вокруг ранчо засада.
      - Конечно, комендант. Так никуда не годится!
      - Вы придумали другой план?
      - Отчасти.
      - Так выкладывайте же!
      - Вот слушайте. Кое-кто из пеонов постоянно навещает Карлоса в его логове. В этом я убежден. За ними, разумеется, следили, но они уходят только днем, и всякий раз оказывалось, что по своим обычным делам. Но есть там один, который уходит из ранчо ночью, а выследить его никак не удается. Как за ним ни шпионят, он всегда исчезает в зарослях. Вот я и думаю, что это он встречается с охотником.
      - Очень похоже на то.
      - Так вот, если бы нашелся кто-нибудь, кто выследил бы его или хоть напал на след... Но тут-то и загвоздка. Больше всего нам нужен теперь хороший следопыт, а во всем гарнизоне не найти ни одного.
      - Но есть же в долине еще охотники, и не только на бизонов. Неужели среди них не найти подходящего?
      - Конечно, охотники есть, и, говорят, никто из них не сочувствует этому преступнику. Да только боюсь, все они нам не годятся. Нам нужен такой, чтоб ему хватало и ловкости и отваги, тут чем-нибудь одним не обойтись. Они его крепко ненавидят, но и боятся тоже. Есть, правда, один, - я слышал о нем кое-что, - как раз такой человек, какой нам нужен. Он не побоится встречи не то что с Карлосом, но и с самим чертом. Ну, а насчет ловкости и всяких там индейских хитростей - так у него среди охотников репутация еще солиднее, чем у Карлоса.
      - А кто он такой?
      - Их двое, они неразлучны. Один - мулат, он прежде был в рабстве у американцев. Он беглый, и конечно, ненавидит все, что ему напоминает о его хозяевах. А нашего охотника он, говорят, ненавидит лютой ненавистью. Отчасти все из-за тех же воспоминаний о прошлом, а отчасти потому, что завидует охотничьей славе Карлоса. Так или иначе, а нам это на руку. Его дружок тоже вроде мулата: он самбо - сын негра и индианки с побережья Матамораса или Тампико. Он давно уже в наших краях, а как он сюда попал, никто не знает. Только этот самбо и мулат с давних пор неразлучны: живут вместе, вместе охотятся и горой стоят друг за друга. Оба они здоровенные молодцы, и хитрости им тоже хватает. Но мулат у них первый - из них двоих он первый подлец. Совесть их обоих не очень-то обременяет. Словом, они-то нам и нужны.
      - Тогда почему бы нам их сейчас же не заполучить?
      - В том-то и беда, что сейчас их здесь нет. Они на охоте. Они понемногу прислуживают миссии: поставляют святым отцам оленину и всякую другую дичь. Теперь, видно, наши смиренные, воздержанные монахи вздумали полакомиться бизоньими языками - у них есть какой-то там особенный рецепт - и послали своих охотников за свежей дичью.
      - А давно они ушли, не знаете?
      - Да уж несколько недель назад, задолго до того, как возвратился Карлос.
      - Тогда, может быть, они скоро вернутся?
      - Очень возможно. Пожалуй, я поеду сейчас в миссию, разузнаю поточнее.
      - Поезжайте. Хорошо бы нам их заполучить. По вашему описанию выходит, что эти два молодчика стоят всего нашего гарнизона. Не теряйте времени.
      - Ни минуты не потеряю, - ответил Робладо. И, наклонившись над парапетом, крикнул: - Эй, Хосе! Коня!
      Вскоре пришел вестовой и доложил, что лошадь оседлана. Робладо уже шагнул к лестнице, но тут навстречу ему над каменным полом асотеи показалась коротко остриженная голова с выбритой на темени круглой, как плешь, тонзурой. Еще мгновение - и на асотее появился сам отец Хоакин, учтивый и улыбающийся.
      Глава L
      Это тот самый служитель церкви, который присутствовал на праздничном обеде в крепости в день святого Иоанна. Он - старший из двух отцов иезуитов и безраздельно хозяйничает в миссии. Младший его собрат, отец Хорхе, поселился в Сан-Ильдефонсо недавно, тогда как отец Хоакин заправляет миссией почти с самого ее основания. Он здесь старожил и поэтому знает всю подноготную каждого жителя долины. К семье Карлоса, охотника на бизонов, он почему-то всегда питал глубокую неприязнь, которую и обнаружил в тот вечер на обеде у Вискарры, хотя и не объяснил, чем она вызвана. Он ненавидит "белоголовых" совсем не потому, что считает их еретиками, - отец Хоакин в душе не придает подобным вещам никакого значения, хотя всегда грозно обрушивается на отступников церкви. Его религиозное рвение - это чистейшее лицемерие и мирская хитрость. Нет такого порока, распространенного в долине Сан-Ильдефонсо, которому не предавался бы больше всех отец Хоакин. Он искусный игрок в монте и при случае не прочь смошенничать, он авторитетнейший судья в петушиных гонках и всегда готов поставить несколоко золотых. Но это еще не все, чем может похвастаться святой отец. Бывая под хмельком - а это не редкость, - он любит рассказывать о своих любовных похождениях в молодости и даже совсем недавно. И хотя новообращенным при миссии полагалось бы быть темнокожими тагносами, там постоянно вертятся несколько юных метисов, мальчишек и девчонок, которых здесь называют племянницами и племянниками отца Хоакина.
      Вы, наверно, считаете, что все это сильно преувеличено.
      Можно ли себе представить, чтобы какой-нибудь почтенный священник пользовался уважением своей паствы, ведя такой образ жизни? И я бы так думал, если бы мне не привелось собственными глазами наблюдать нравы духовенства Мексики. Безнравственность отца Хоакина - отнюдь не исключение в среде его собратьев. Напротив, это явление очень распространенное, можно даже сказать общее правило.
      Итак, совсем не религиозный пыл восстановил монаха против семьи бедного охотника, ничуть не бывало. Он затаил злобу еще против покойного главы семьи: иезуиту порядком доставалось от него при прежнем коменданте.
      Отец Хоакин взошел на асотею суетливый и озабоченный, ему явно не терпелось рассказать какую-то новость, и, судя по его торжествующей улыбке, он заранее предвкушал впечатление, которое произведет эта новость на слушателей.
      - Добрый день, святой отец!.. Добрый день, ваше преподобие! - в один голос сказали комендант и Робладо.
      - Добрый день, дети мои! - ответил иезуит.
      - Вы пришли очень кстати, святой отец, - сказал Робладо. - Вы избавили меня от поездки в миссию - я как раз собирался к вам.
      - Что ж, если бы вы пришли, капитан, я угостил бы вас отменным завтраком. Мы наконец получили бизоньи языки.
      - Вот как! - разом воскликнули Вискарра и Робладо с таким оживлением, что отец Хоакин даже удивился.
      - Ах вы, разбойники прожорливые! Понимаю, к чему вы клоните. Вы не прочь получить от меня несколько штучек. Так знайте, что вы и ломтика не получите, пока не дадите мне чего-нибудь промыть пыль в глотке. Я умираю от жажды!
      Офицеры громко расхохотались:
      - А чего бы вам хотелось, святой отец?
      - Погодите, дайте подумать... Ага! Стаканчик того самого бордо, которое вам недавно прислали.
      Принесли вина; отец Хоакин выпил залпом целый стакан и причмокнул губами как знаток, вполне оценивший достоинства напитка.
      - Прекрасно! Превосходно! - воскликнул он и возвел глаза к небу, как будто все хорошее исходит оттуда и туда возвращается.
      - Так вы получили бизоньи языки? - нетерпеливо спросил Робладо. - Значит, ваши охотники вернулись?
      - Да, вернулись. Из-за этого я и пришел к вам.
      - Великолепно! А я как раз из-за этого собирался в миссию.
      - Ставлю золотой, что у нас на уме одно и то же! - объявил отец Хоакин.
      - Мне невыгодно спорить, отец мой, вы всегда выигрываете.
      - Бросьте! За мои новости вы с радостью отдадите золотой.
      - Какие новости?.. Какие у вас новости? - подступили к нему оба офицера.
      - Еще стаканчик бордо, или я задохнусь. Эта пыльная дорога хуже чистилища. Ну, вот это мне поможет!
      И святой отец осушил еще один стакан вина и снова причмокнул губами.
      - А теперь выкладывайте свои новости, ваше преподобие!
      - Так вот, слушайте: наши охотники вернулись.
      - Ну и что?
      - Что? Они привезли новости.
      - Какие?
      - О нашем друге, охотнике на бизонов.
      - О Карлосе?
      - О ком же еще!
      - Какие новости? Они его видели?
      - Его самого не видели, но напали на его след. Они обнаружили его логово и знают, где он сейчас.
      - Прекрасно! - воскликнули Вискарра и Робладо.
      - Они берутся найти его в любое время.
      - Великолепно!
      - Вот видите, друзья мои, что у меня за новости. Можете ими воспользоваться как вам угодно.
      - Дорогой падре, - заметил Вискарра, - вы умный человек, помогите нам советом. Вы ведь знаете, как обстоит дело. Наши уланы не способны поймать этого негодяя. Что нам делать, как по-вашему?
      Такое доверие очень польстило иезуиту.
      - Друзья, - сказал он, привлекая к себе обоих сразу, - я уже думал об этом. На мой взгляд, вы великолепно обойдетесь и без улан. Посвятите наших двух охотников, насколько это необходимо, в свои дела, снарядите их, и пускай отправляются по следу. И если они вам не поймают этого негодяя еретика, значит, отец Хоакин ничего не смыслит в людях.
      - Как раз об этом мы и думали! - воскликнул Робладо. - Ведь я из-за этого и собирался к вам!
      - И вы правильно рассудили, дети мои. Я полагаю, что это самый верный путь.
      - А возьмутся ли за это наши охотники? Они люди свободные, они могут и не пойти на такое рискованное дело.
      - Рискованное! - повторил иезуит. - Опасность не испугает их, можете мне поверить. Они храбры, как львы, и проворны, как тигры. Будьте спокойны, они не остановятся перед опасностью.
      - Так вы думаете, они согласятся?
      - Можете считать, что они согласились, я уже выяснил это. У них свои причины не слишком любить Карлоса, и вам не придется долго уговаривать их. Да они, наверно, уже собрались в дорогу - ведь они прочитали объявление - и, надо думать, прикинули, какое богатство сулит поимка Карлоса. Подтвердите, что они получат солидное вознаграждение, и не пройдет и трех дней, как они принесут вам уши этого охотника на бизонов или его скальп, а не то и всю тушу, если вам это больше нравится. Уж они-то его выследят, будьте покойны!
      - А не послать ли с ними солдат? Карлос может быть не один. У нас есть основания полагать, что с ним метис - его правая рука, а с такой поддержкой он окажется нешуточным противником для ваших охотников.
      - Вряд ли. Ведь это сущие дьяволы. Но спросите их самих. Им лучше знать, нуждаются ли они в подмоге. Это их дело, пусть они и решают.
      - Послать за ними сейчас или вы сами пришлете их сюда? - спросил Робладо.
      - А не лучше ли кому-нибудь из вас отправиться к ним? Такое дело не терпит огласки. Если они явятся сюда, люди, пожалуй, догадаются, о чем у вас с ними может быть разговор. А уж если до Карлоса дойдет, что эти молодцы его ищут, тогда едва ли им удастся его поймать.
      - Вы правы, отец мой, - сказал Робладо. - А как нам увидеться с ними, чтобы никто об этом не узнал?
      - Нет ничего проще, капитан. Отправляйтесь к ним в дом - в лачугу, вернее сказать. Они живут в хибарке среди скал. Место это глухое, вряд ли вы кого-нибудь встретите по дороге. Вам надо ехать тропой через заросли, но я дам вам проводника, он знает это место и доведет вас. Молодчики вас, должно быть, ждут: я им намекнул, чтобы они не уходили из дому на случай, если понадобятся. Будьте покойны, вы наверняка их застанете.
      - А когда вы пришлете проводника?
      - Он уже здесь - мой слуга поведет вас. Он внизу, во дворе, вам незачем терять время.
      - Конечно, Робладо, - поддержал комендант. - Лошадь ваша оседлана, поезжайте, не откладывая.
      - Еду, сейчас же!.. Где ваш проводник, отец мой?
      - Эстебан! Эй, Эстебан! - крикнул иезуит, наклонившись над парапетом.
      - Я здесь, сеньор! - ответили снизу.
      - Иди сюда! Быстро!
      На асотее тотчас появился мальчик-индеец: он снял шляпу и почтительно приблизился к отцу Хоакину.
      - Проводишь капитана по тропе через заросли к хижине охотников.
      - Хорошо, сеньор.
      - Да смотри, никому ни слова об этом!
      - Хорошо, сеньор.
      - Если скажешь, отхлестаю плетью. Ступай!
      Робладо в сопровождении мальчика спустился по лестнице, ему помогли сесть на лошадь, и он выехал из ворот крепости.
      Отец Хоакин осушил еще стаканчик бордо, предложенный Вискаррой, затем вспомнил, что в миссии его ждет роскошный завтрак, и, распрощавшись с хозяином, отправился восвояси.
      Вискарра остался на асотее один. Если бы кто-нибудь был там и наблюдал за ним, он заметил бы, что стоило Вискарре взглянуть в сторону Утеса загубленной девушки, как на лице его появлялось странное, тревожное выражение.
      Глава LI
      Робладо въехал в заросли; в нескольких шагах впереди его лошади рысцой бежал мальчик Эстебан. Около полумили Робладо ехал по проселочной дороге, которая вела из города к одному из проходов в скалах, затем свернул на узкую тропку, по которой, кроме охотников да пастухов, разыскивающих своих овец, почти никто не ходил и не ездил. Еще две-три мили пути, и он добрался до цели своего путешествия - жилища охотников, притулившегося у подножия утеса.
      Это и в самом деле была жалкая хижина. Несколько стволов древовидной юкки, в изобилии растущей вокруг, заменяли столбы, они поддерживали односкатную крышу - вернее, навес, верхним краем примыкавший к утесу. Крыша была устлана жесткими листьями той же юкки, наваленными плотным слоем. Было там и что-то вроде двери, сделанной из досок, отщепленных от более толстых стволов юкки, и подвешенной на полосах буйволовой кожи. Окном служило отверстие со ставнем из того же материала, подобным же образом подвешенным. Стены были сплетены из виноградных лоз, вкривь и вкось скрепленных тонкими жердями и кое-как промазанных глиной. Хозяева старались тратить поменьше труда на постройку дома, поэтому четвертую стену заменяла гладкая поверхность отвесного утеса, и полоса копоти отметила на ней путь дыма, выходившего вместо трубы просто через отверстие в крыше. Дверь находилась сбоку и примыкала к утесу, окно же было вырезано в передней стене хижины, так что хозяева увидели бы всякого, кто вздумал бы прийти сюда по тропе. Только случалось это редко: свирепые охотники почти ни с кем не водили знакомства, и жилище их было в стороне от проезжей дороги. С одной стороны ее загораживали скалы, с другой скрывали еще и густые заросли.
      За домом виднелся небольшой загон, кое-как сложенный из камней. Там стояли три тощих, облезлых мула и две такие же жалкие лошади. К коралю примыкало поле, вернее - то, что когда-то было полем; теперь, запущенное, заброшенное, оно поросло травой и сорняками. Впрочем, кое-где можно было обнаружить следы человеческого труда: местами в беспорядке торчали неухоженные кустики маиса, а между ними тянулись усики дынь и тыкв. Сразу видно было, что люди, поселившиеся на этой земле, ей не хозяева.
      У порога лежали пять или шесть собак, больше похожих на волков; на земле под нависшей скалой валялось несколько обтрепанных вьючных седел. Два старых, потертых, рваных седла для верховой езды торчали на горизонтальном шесте; на нем же висели уздечки, связки вяленого мяса и стручки красного перца.
      Войдя в этот дом, можно было увидеть двух не слишком опрятных индианок одна месила тесто для грубого хлеба, другая жарила мясо. У самой скалы меж двух камней горел огонь, а рядом на полу были свалены в беспорядке глиняные горшки и тыквенные бутылки.
      Стены этого жилища украшали луки, колчаны и шкуры животных; покрытые шкурами камни, сложенные в двух углах комнаты (там была только одна комната), служили постелью. В третьем углу стояли два охотничьих ружья, одно длинноствольное, другое испанское, с коротким стволом, и два длинных копья, а над ними висели охотничьи ножи, пороховницы, сумки и всякое другое снаряжение, необходимое охотнику Скалистых гор. Были там и сети и прочие принадлежности для рыбной ловли и охоты за мелкой дичью. Вот и вся обстановка и утварь этой лачуги. Все это Робладо увидел бы, войди он в хижину; но он не вошел, так как те, кто был ему нужен, не сидели в четырех стенах. Мулат лежал, растянувшись на земле, а самбо, по обычаю своей родины - побережья жарких стран, - в гамаке, повешенном меж двух деревьев.
      Вид этих людей внушил бы отвращение всякому, однако Робладо он успокоил. Именно такие пособники ему и нужны! Он видел обоих и раньше, но никогда к ним не приглядывался. А теперь, глядя на их наглые, мрачные физиономии и темные мускулистые тела, он подумал: "Да, вот эти справятся с Карлосом. Внушительная парочка. Если судить по внешности, то любой без труда его одолеет - они и крупнее и плотнее его".
      Мулат был повыше своего приятеля. Тот уступал ему и в силе, и в храбрости, и в проницательности. Если не считать самбо, вряд ли можно было сыскать во всей стране еще кого-нибудь с такой отталкивающей физиономией, как у мулата. Ну, а самбо - тот был ему под стать.
      У мулата была темно-желтого цвета кожа, редкие усы и борода. За толстыми фиолетовыми, как у негра, губами красовались два ряда огромных волчьих зубов. Желтоватые крапинки густо усеивали белки его ввалившихся глаз. Над глазами нависли густые черные, широко раздвинутые брови; дырами зияли вывернутые ноздри толстого приплюснутого носа. Густая копна курчавых волос, вернее шерсти, скрывала огромные уши. На голове на манер тюрбана был повязан старый клетчатый мадрасский платок, давным-давно не приходивший в соприкосновение с мылом. Курчавые волосы, вылезавшие из-под складок тюрбана на лоб, придавали лицу мулата еще более дикое и свирепое выражение. Все в этой физиономии говорило о жестокости, наглой дерзости, коварстве и отсутствии каких бы то ни было человеческих чувств.
      Одежда мулата мало чем отличалась от той, какую носят все охотники прерий. Она состояла из шкур и одеяла. Необычен был лишь головной убор - память о тех временах, когда мулат был невольником в Южных штатах.
      У самбо было лицо не менее свирепое, чем у его приятеля. Отличалось оно только цветом кожи. Оно было бронзово-черным - сочетание окраски кожи двух рас, к которым принадлежали его родители. Губы у него были толстые и лоб покатый, как у негра, а индеец сказывался в волосах, почти гладких, свисавших длинными змеевидными прядями на шею и плечи. Однако его внешность обращала на себя меньше внимания, чем вид его дружка-мулата. Он носил обычную для своего племени одежду - широкие шаровары из грубой бумажной ткани и безрукавку из той же материи, грубое серапе и вместо пояса шарф. Грудь, шея, плечи и массивные темные, как бронза, руки были обнажены.
      Робладо подоспел как раз к концу сценки, в которой наглядно выразился характер самбо.
      Полулежа в гамаке, он наслаждался крепкой сигарой и время от времени отгонял мух бичом из сыромятной кожи. Потом окликнул одну из женщин, свою теперешнюю жену:
      - Эй, девчонка! Дай мне поесть! Жаркое готово?
      - Нет еще, - ответил голос из хижины.
      - Тогда принеси мне маисовую лепешку и перцовку!
      - Ты ведь знаешь, дорогой, перцовки нет в доме, - прозвучал ответ.
      - Поди сюда! Ты мне нужна!
      Женщина вышла из хижины и с явной неохотой приблизилась к гамаку.
      Пока она не подошла совсем близко, самбо сидел не шевелясь, потом неожиданно взмахнул бичом, который он до сих пор прятал за спиной, и изо всей силы обрушил его на плечи женщины, защищенные лишь тонкой сорочкой. Удары сыпались один за другим, пока несчастная женщина не отважилась наконец отойти на безопасное расстояние.
      - Так-то, девчонка! В другой раз, когда я попрошу лепешку и перцовку, у тебя они найдутся, не правда ли, душечка?
      И, снова улегшись в гамаке, дикарь разразился громовым хохотом, к которому присоединился мулат. Он собирался точно так же поступить и со своей дражайшей половиной, но как раз в эту критическую минуту у хижины остановился Робладо.
      Оба вскочили на ноги и почтительно его приветствовали. Они знали, кто он такой. Разговор поддерживал в основном мулат - ведь из них двоих он был главный, - самбо же оставался в тени.
      Беседа велась вполголоса, чтобы не услышали женщины и Эстебан. Как и советовал отец Хоакин, приятели были наняты для того, чтобы выследить охотника на бизонов и, мертвого или живого, доставить его в крепость. В первом случае их ожидало немалое вознаграждение, во втором - почти вдвое большее.
      Они не пожелали помощи солдат. Это их не прельщало. Им вовсе не хотелось уменьшить щедрую награду, делить ее еще с кем-нибудь. Для двоих эта сумма была бы целым состоянием, и блестящая перспектива ее получить разжигала их стремление добиться успеха.
      Покончив с этим делом, капитан поскакал обратно в крепость, а мулат и самбо стали тут же собираться на охоту за человеком.
      Глава LII
      Через полчаса мулат и самбо - первого звали Мануэль, второго Пепе - готовы были отправиться в путь. Сборы не отняли и половины этого времени, но добрых пятнадцать минут было затрачено на то, чтобы подкрепиться жарким и выкурить по крепкой сигаре; а лошади пока что грызли брошенные им початки кукурузы.
      Но вот сигары докурены; приятели вскочили в седла и поскакали.
      Мануэль был вооружен длинноствольным ружьем, какими обычно пользуются американские охотники, и ножом, тоже американским, с тяжелым крепким клинком, обоюдоострым на несколько дюймов от конца, - страшным оружием в единоборстве. И то и другое Мануэль привез с собой из долины Миссисипи, там же он научился пользоваться этим оружием.
      У седла лошади Пепе болталось на ремне испанское охотничье ружье; на боку у Пепе висел большой, тяжелый нож - мачете, а за спиной - лук и колчан со стрелами. В некоторых случаях - например, когда нужно добыть дичь или нанести удар, не поднимая шума, - мачете и лук удобнее, чем любое огнестрельное оружие. Из лука стреляют быстрее, чем из ружья; а если первая стрела не попала в цель, что ж, это не пуля - меньше вероятности, что она выдаст намеченной жертве врага.
      Кроме этого оружия, у каждого охотника за поясом торчал пистолет, а на седельной луке висело свернутое лассо.
      Позади, на крупе лошадей, они везли провизию - связки вяленого мяса и завернутые в оленью шкуру холодные маисовые лепешки. Снаряжение довершали тыквенная бутыль для воды с двумя горлышками, рожки, пороховницы и сумки. За лошадьми по пятам бежали два громадных тощих пса, такие же свирепые и дикие на вид, как и их хозяева. Один из них был волкодав местной породы, другой испанская ищейка.
      - Как поедем, Мануэль? - спросил самбо, когда они отъехали от хижины. Напрямик к Пекосу?
      - Нет, нет, вверх полезем, в обход. Увидят нас в долине - еще догадаются, за кем это мы. Ему кто-нибудь сболтнет - тогда не видать нам тех денег. Нет, поедем старой дорогой - через сухое русло к Пекосу. Дольше будет, зато вернее.
      - Черт побери! - воскликнул Пепе. - Да там крутизна - помрешь, пока влезешь. Моей бедной скотине, пожалуй, не под силу. И так выдохлась. Мы ведь сколько гонялись за бизонами!
      Они пересекли заросли и по дороге, огибавшей скалы, подъехали к месту, где в отвесный склон врезалась лощина. По дну ее можно было подняться на верхнее плоскогорье. Подъем был крутой, очень трудный. Любая лошадь заартачилась бы, кроме выросшего в горах мустанга, - эти всюду карабкаются, как кошки. Даже собаки взбирались с трудом на этот почти вертикальный откос. Однако охотники спешились и, таща за собой лошадей, полезли вверх; вскоре они достигли плоскогорья.
      Отдышавшись немного и дав передохнуть лошадям, они опять сели в седла и поскакали галопом через прерии на север.
      - Ну, Пепе, сынок... - пробормотал мулат. - Нам, может, кто попадется навстречу. Может, тут пастух гоняется за антилопой. Слышишь?
      - Ага, Мануэль, понимаю.
      Это были последние слова, которыми они обменивались на протяжении десяти миль. Ехали они гуськом: впереди Мануэль, следом Пепе, позади собаки. Те тоже бежали друг за дружкой - волкодав за ищейкой.
      Проехав десять миль, они достигли высохшего русла реки, наискосок пересекавшего дорогу. По этому самому руслу ехали Карлос и его спутники в день, когда они бежали после происшествия в крепости. Теперь сюда спустились охотники. Как тогда Карлос, они свернули вниз по направлению к устью - к берегу Пекоса. Здесь они въехали в рощу и, спешившись, привязали коней к деревьям. Хотя лошади лишь недавно вернулись после долгого пути и сейчас пробежали еще не менее тридцати миль, они совсем не казались измученными. Несмотря на худобу, они были сильны и выносливы, как это присуще их породе, и могли бы без ущерба пробежать еще миль сто. Их хозяева прекрасно это знали, иначе они не были бы уверены в успехе своей охоты на человека.
      - Как бы он не ускакал, вороной у него хорош, - заметил мулат, поглядев на мустангов. - Ничего, нагоним, а, Пепе?
      - Да уж нагоним.
      - Пара кляч измотает рысака, а, Пепе?
      - Верно, Мануэль, измотает!
      - Не хочу я надрываться, надо сделать игру полегче. Исхитримся, Пепе?
      - Надеюсь, Мануэль!
      - Он наверняка засел в пещере. Лучше местечка ему не найти. Не схватят, когда спит, солдатам тут в жизнь не взобраться. И назад, в долину, ему выйти легко. Ходит взад и вперед, никакие шпионы его не углядят. Больше ему негде быть. Наверняка он в пещере с конем вместе. Только вот загвоздка: когда его поймать? А, Пепе?