Когда объявят лот 49

Стоя в дверях, он произнес: - Миссис Маас, - словно упрек, а за его спиной в спокойном рассеянном свете вечернего неба молчаливо сверкал прямоугольный бассейн. В искрящихся, обрамленных огромными ресницами глазах читалась порочная улыбка; Эдипа озиралась в поисках прожекторов, микрофонов, киносъемочных кабелей, но там стоял лишь он - собственной персоной с любезной бутылкой французского божоле, которую, судя по его рассказу, он - бесшабашный правонарушитель - контрабандой провез в прошлом году в Калифорнию под самым носом у пограничников.
      - Ведь мне позволят войти, - проворчал он, - после того, как я весь день прочесывал мотели?
      Эдипа не планировала на вечер ничего более серьезного, чем посмотреть по телевизору "Золотое дно". Поэтому переоделась в обтягивающие джинсовые слаксы и ворсистый черный свитер, а волосы распустила. Она сознавала, что выглядит очень даже ничего.
      - Входите, - сказала она. - Но у меня всего один стакан.
      - Я, - оповестил ее галантный Мецгер, - могу пить из горлышка. - Он вошел и уселся на пол, прямо в костюме. Откупорил бутылку, налил Эдипе и заговорил. В частности выяснилось, что она не так уж и заблуждалась, приняв его за актера. Двадцать с лишним лет назад Мецгер был одним из детей-кинозвезд и снимался под именем Детка Игорь. - Мама, - объявил он с горечью в голосе, - из кожи вон лезла, только бы выкошерить меня, как кусок говядины в раковине, она хотела, чтобы я стал обескровленным и непорочным. Порой я думаю, - Мецгер пригладил волосы на затылке, - а вдруг у нее бы получилось? Даже страшно. Сама знаешь, кем становятся мальчики после таких матерей.
      - Ты определенно не выглядишь... - начала было Эдипа, но, одумавшись, не стала продолжать.
      Мецгер сверкнул огромными, наискось, рядами зубов.
      - Внешний вид теперь ни черта не значит, - сказал он. - Я живу в оболочке своей внешности, и не чувствую никакой уверенности. Мне не дает покоя мысль о том, как все могло сложиться.
      - И часто ли, Детка Игорь, - поинтересовалась Эдипа, теперь уже понимая, что все это лишь слова, - такой подход срабатывает?
      - А знаешь, - сказал Мецгер, - Инверарити однажды упомянул о тебе.
      - Вы были близки?
      - Нет. Я составлял ему завещание. И ты не хочешь знать, что он сказал?
      - Нет, - сказала Эдипа и щелкнула телевизионным выключателем. На экране расцвел образ дитяти неопределенного пола - голые ноги неуклюже сжаты вместе, кудри до плеч вперемешку с короткой шерстью сенбернара, чей длинный язык вылизывал дитятины розовые щечки, от чего тот трогательно поморщил нос и стал приговаривать: "Ну, Мюррей, ну не надо, я и так уже весь мокрый".
      - Это же я, я! - воскликнул Мецгер, уставясь в экран, - Боже мой!
      - Который? - спросила Эдипа.
      - Этот фильм назывался, - Мецгер щелкнул пальцами, - "До последней капли крови".
      - Про тебя и твою мать?
      - Про этого мальчика и его отца, которого выперли из британской армии за трусость, а он просто прикрывал дружка, понимаешь, и чтобы реабилитироваться, он вместе с мальчишкой следует за своим полком до Гелиболу, где ухитряется построить мини-субмарину, и они каждую неделю проскальзывают через Дарданеллы в Мраморное море и торпедируют турецкие торговые корабли - отец, сын и сенбернар. Собака сидит и глядит в перископ, лая, когда что-то замечает.
      Эдипа наливала вино. - Ты серьезно?
      - Слушай, слушай, тут я пою. - И в самом деле ребенок с собакой и со старым веселым греком-рыбаком, возникшим не пойми откуда с цитрой в руке, стояли теперь напротив бутафорской панорамы Додеканеса - море на закате, - и мальчишка пел.
      ПЕСНЯ ДЕТКИ ИГОРЯ
      С турком и фрицем мы будем биться
      Мой папа, мой песик и я.
      Через бури-шторма, как герои Дюма,
      Мы втроем держим путь за моря.
      Скоро залп из ста дул услышит Стамбул.
      Это мы, в океане паря,
      Удар принимаем, огонь открываем
      Мой папа, мой песик и я.
      Затем - музыкальный переход на цитре рыбака, потом мелкий Мецгер снова запел, а его двойник, невзирая на протесты Эдипы, принялся в тон подпевать.
      То ли он вообще все это подстроил, - вдруг подумала Эдипа, - то ли подкупил инженера на местной станции, чтобы тот прокрутил фильм, и это часть заговора, искусно выстроенного, чтобы меня соблазнить, - заговора. О, Мецгер.
      - Ты не подпевала, - сделал он замечание.
      - Я же не знаю эту песню, - улыбнулась Эдипа. Пошел громкий ролик, рекламирующий "Лагуны Фангосо", новый жилой комплекс к западу от Сан-Нарцисо.
      - Один из проектов Инверарити, - заметил Мецгер. Шнуровка каналов с частными причалами для мощных катеров, плавучий зал для публики в центре искусственного озера, на дне которого лежали вывезенные с Багам и отреставрированные галеоны, куски колонн "под Атлантиду" и фризы с Канар, настоящие человеческие скелеты из Италии, гигантские ракушки из Индонезии все это для развлечения энтузиастов cкубы. На экране вспыхнула карта этого места, Эдипа громко вздохнула, и Мецгер в надежде, что вздох относится к нему, обернулся. Но ей просто вспомнился давешний вид с холма. Опять та же внезапность, глашатайство: печатная схема, плавные изгибы улиц, частные пляжи, Книга Мертвых...
      Не успела опомниться - снова "До последней капли крови". Субмариночка "Джастин" - в честь покойной мамы - стояла у причала, отдавая швартовы. Ее провожала небольшая толпа, в том числе тот старый рыбак и его дочь нимфетка с кудряшками и ножками, которая в случае хэппи-энда должна достаться Мецгеру, неплохо сложенная миссионерская медсестра-англичанка, к финалу предназначавшаяся папе Мецгера, и даже овчарка, положившая глаз на сенбернара.
      - Ах да, - сказал Мецгер, - это где мы попали в переплет на Проливах. Полный мрак, кефезские минные поля; фрицы к тому времени уже повесили сетку - гигантскую сетку, сплетенную из двух-с- половиной-дюймового троса.
      Эдипа налила еще стакан. Полулежа, они смотрели на экран, слегка соприкасаясь боками. - Мины! - воскликнул Мецгер, прикрывая голову и откатываясь от Эдипы. - Папочка, - рыдал Мецгер в телевизоре, - мне страшно. - Внутри подлодки царил хаос - собака носилась галопом взад-вперед, разбрасывая слюни, которые смешивались с брызгами из течи в переборке, а отец пытался сделать затычку из рубашки. - Мы можем только, - объявил отец, - попробовать погрузиться и пронырнуть под сетью.
      - Смешно, - сказал Мецгер. - В сетях они оставляли ворота, чтобы их подлодки могли пройти сквозь и атаковать британский флот. Все наши субмарины второго класса просто пользовались этими воротами.
      - Откуда ты знаешь?
      - Я же там бывал.
      - Но... - начала было Эдипа, но вдруг увидела, что у них кончилось вино.
      - Ага, - сказал Мецгер, извлекая из внутреннего кармана пиджака бутылку текилы.
      - Без лимона? - спросила она по-киношному игриво. - Без соли?
      - Брось эти туристские штучки. Разве Инверарити добавлял лимон, когда вы там были?
      - С чего ты взял, что мы туда ездили? - Она наблюдала, как увеличивается уровень жидкости в ее стакане, а вместе с ним - ее анти-мецгеровский настрой.
      - В тот год он записал это как командировку. Я занимался его налоговыми делами.
      - Денежные связи, - с грустной задумчивостью произнесла Эдипа, - ты и Перри Мейсон - одного поля ягоды, у вас одно на уме. Крючкотворы.
      - Но наше преимущество, - объяснил Мецгер, - состоит как раз в этой приспособляемости к виткам. Ведь адвокат в зале суда, перед присяжными, становится актером. Реймонд Бэр - это актер, играющий адвоката, который перед присяжными становится актером. Взять меня - бывший актер, который стал адвокатом. На телевидении сделали даже пробный фильм, основанный в общих чертах на моей карьере, с моим другом Манни Ди Прессо в главной роли, а он был когда-то адвокатом, но бросил дело, дабы стать актером. Который в этой пробе играет меня - актера, ставшего адвокатом и периодически превращающегося обратно в актера. Тот фильм лежит сейчас в специально оборудованном склепе на одной из голливудских студий, от света с ним ничего не случится, и его можно крутить бесконечно.
      - Ты, кажется, влип, - сказала Эдипа, глядя на экран, ощущая сквозь костюм Мецгера и собственные слаксы тепло его бедра. В настоящий момент:
      - Наверху - турки с прожекторами, - рассказывал он, разливая текилу и наблюдая, как вода заполняет субмариночку, - с патрульными катерами и автоматами. Хочешь, заключим пари о том, что будет дальше?
      - Конечно нет, - сказала Эдипа, - ведь фильм уже снят. - Он лишь улыбнулся в ответ. - Один из бесконечных показов.
      - Но ведь ты его не знаешь, - сказал Мецгер. - Ты еще не видела. - В рекламной паузе оглушительными похвалами загремел ролик про сигареты "Биконсфилд", особо привлекательные благодаря фильтру из костного угля высочайший сорт.
      - А уголь из чьих костей? - поинтересовалась Эдипа.
      - Инверарити знал. Он контролировал пятьдесят один процент производства.
      - Расскажи.
      - В другой раз. А сейчас у тебя последний шанс забить пари. Выберутся или нет?
      Эдипа захмелела. Ей без всякого повода пришло в голову, что это отважное трио может в итоге и погибнуть. Она никак не могла понять, сколько осталось до конца. Посмотрела на часы, но они стояли. - Это абсурд, сказала она, - конечно же, выберутся.
      - Почему ты так решила?
      - Все подобные фильмы хорошо кончаются.
      - Все?
      - Почти.
      - Это уменьшает вероятность, - самодовольно произнес он.
      Она искоса посмотрела на него сквозь стакан. - Ну так дай мне фору.
      - Если я дам фору, ты догадаешься.
      - Итак, - воскликнула она, слегка, пожалуй, нервничая, - я ставлю бутылку чего-нибудь. Текилы, окей? Спорим, у вас ни хрена не вышло. - Ей казалось, эти слова выскочили из нее сами.
      - Что у нас ничего не вышло. - Он задумался. - Еще одна бутылка, и ты просто уснешь, - рассудил он. - Нет.
      - На что тогда ты хочешь спорить? - Она и так знала. Они упрямо смотрели друг другу в глаза - казалось, минут пять. Она слышала, как из телевизора друг за другом вылетают рекламные ролики и влетают обратно. Она злилась все сильнее - может, от спиртного, а может, просто не терпелось, чтобы снова пустили фильм.
      - Ну что ж, прекрасно, - произнесла она как можно сдержаннее, в конце концов сдавшись, - спорим. На все что хочешь. У вас ничего не вышло. Вы превратились в корм для рыб на дне Дарданелл - твой папа, твой песик и ты.
      - Идет, - распевно произнес Мецгер, взял ее руку, якобы пожать в знак сделки, а вместо этого поцеловал ладонь, и его сухой язык слегка прошелся, как жеребец на выпасе, по линиям ладони - неизменный штрих-код ее индивидуальности, который, подобно цыпленку, вместе с солью проклюнулся из ее ладони. Она задумалась: неужели опять все так же, как, скажем, когда они впервые были в постели с Пирсом, покойником. Но тут пустили фильм.
      Папаша, свернувшись, лежал в воронке от снаряда на крутых утесах берегового плацдарма АНЗАКа, вокруг свистела турецкая шрапнель. Ни Детки Игоря, ни собачки Мюррея на экране не было. - Что за чертовщина, произнесла Эдипа.
      - Боже! - Воскликнул Мецгер, - они наверное перепутали ролики.
      - Это раньше или позже? - спросила она, протягивая руку за бутылкой, движение, приведшее ее левую грудь к носу Мецгера. Неугомонный комик Мецгер скосил глаза, прежде чем ответить.
      - Секрет.
      - Ну же, - слегка задев его нос кончиком чашечки бюстгальтера, она налила еще текилы. - Или пари завершено?
      - Давай, - сказал Мецгер, - задавай вопросы. Но за каждый ответ ты должна что-нибудь с себя снять. Назовем это "стриптиз Боттичелли".
      У Эдипы родилась великолепная идея. - Прекрасно, - сказала она, - но для начала я на секунду выскочу в ванную. Закрой глаза, отвернись, не подглядывай. - На экране корабль-угольщик "Река Клайд" с двумя тысячами человек на борту причалил, среди неземной тишины, в Седдюльбахире. Было лишь слышно, как голос с фальшивым британским акцентом прошептал: "Все прекрасно, ребятки". - Вдруг раздался одновременный залп из сотен турецких орудий с берега, и началась бойня.
      - Я помню эту часть, - сказал Мецгер - глаза зажмурены, голова отвернута от телевизора. - На пятьдесят ярдов вокруг море алело от крови. Этого не показывают. - Эдипа проскользнула в ванную, где оказался огромный стенной шкаф, быстро разделась и принялась натягивать на себя как можно больше вещей - она захватила их с собой: шестеро трусиков разных цветов, пояс, три пары нейлонок, три лифчика, две пары слаксов в обтяжку, четыре нижних юбки, черное узкое платье, два сарафана, полдюжины юбок "трапеция", три свитера, две блузки, стеганый халат, светло-голубой пеньюар и старое орлоновое муму. Потом - браслеты, брошки, серьги, кулон. Казалось, ушли часы на то, чтобы все это надеть, и закончив, она обнаружила, что передвигается с трудом. Эдипа совершила ошибку, посмотрев на себя в высокое зеркало, - она увидела ходячий надувной мячик и рассмеялась столь неистово, что, споткнувшись, навалилась на раковину и спихнула баллончик лака для волос. Тот стукнулся об пол, что-то звякнуло, под нарастающим давлением содержимое стало распыляться, и баллончик ракетой понесся по ванной. Ворвавшийся Мецгер обнаружил Эдипу на полу в тщетных попытках встать на ноги - среди липких миазмов благоухающего лака. - Боже мой! - произнес он голосом Детки Игоря. Злобно шипя, баллончик отскочил от унитаза и просвистел у правого уха Мецгера, промазав где-то на четверть дюйма. Мецгер шлепнулся на пол и, прикрыв Эдипу, съежился, а баллон продолжал свои высокоскоростные карамболи; из комнаты доносилось медленное низкое крещендо морской бомбардировки, залпы гаубиц и стрелкового оружия, автоматные очереди, вопли и подрубленные молитвы гибнущей пехоты. Эдипа устремила взгляд кверху - мимо его бровей, к яркой лампочке на потолке, - ее поле зрения кроилось вдоль и поперек дикими, вспышкообразными полетами баллона, чье давление казалось неисчерпаемым. Она испугалась, но не протрезвела. У нее было чувство, что баллон знает, куда лететь, или, может, нечто быстродействующее - Бог или компьютер - просчитало заранее всю сложную паутину его передвижений; но ей быстродействия явно недоставало, она знала одно: баллон может поразить их в любую секунду, с какой бы скоростью он ни мчался, хоть сотни миль в час. - Мецгер, застонала она и погрузила зубы ему в плечо сквозь блестящую ткань. Все вокруг пропахло лаком. Столкнувшись с зеркалом, баллон отскочил серебристый сетчатый стекляный цветок, повисев еще секунду, с жутким звоном ухнул в раковину, - сделал "свечку" в душевую, где вдребезги разгромил панель матового стекла, затем, покружив среди трех кафельных стен, взмыл к потолку, пронесся мимо лампочки над двумя распростертыми телами, сопровождаемый гулом - искаженным ревом телевизора и собственным жужжанием. Она уже отчаялась увидеть, как полету придет конец, но вдруг баллон, обессилев, рухнул на пол, в футе от носа Эдипы. Она лежала, уставившись на него.
      - Вот так так! - послышались британские замечания. - Ну и ну! - Эдипа освободила Мецгера от своих зубов, огляделась, и в дверях увидела Майлза, -того самого, с челкой и в мохеровом костюме, но помноженного на четыре. Это, скорее всего, была группа, о которой он говорил - "Параноики". Эдипа не отличала их друг от друга - они стояли, разинув рты, а трое держали электрогитары. Тут появились лица девушек, выглядывающие из-за подмышек и колен. - Как эксцентрично, - сказала одна из них.
      - Вы из Лондона? - поинтересовалась другая. - Там сейчас такая мода? В воздухе туманом висел лак для волос, пол был усыпан поблескивающими осколками.
      - Господь любит пропоиц, - подвел итог парень с ключом в руке, и Эдипа решила, что Майлз - это он. Преисполненный почтения, он, дабы развлечь их, принялся рассказывать об оргии серфингистов, в которой участвовал неделю назад, - там фигурировали пятигаллоновая банка почечного сала, небольшой автомобиль со стеклянным верхом и дрессированный тюлень.
      - В сравнении это, конечно, блекнет, - сказала Эдипа, которая уже могла слегка шевелиться, - но почему бы вам, знаете, не выйти на улицу? И не спеть? Без музыкального сопровождения ничего не получится. Спойте нам серенаду.
      - Может, позже, - пригласил один из "Параноиков", - вы присоединитесь к нам в бассейне?
      - Это, ребятки, зависит от того, насколько жарко будет здесь, - весело подмигнула Эдипа. Ребятки шеренгой вышли, предварительно воткнув удлинители во все имевшиеся в комнате розетки и спустив пучок шнуров из окна.
      Пошатываясь, она с помощью Мецгера встала на ноги. - Есть желающие на "Стриптиз Боттичелли"? - Телевизор в комнате трубил рекламу турецких бань в центре Сан-Нарцисо - если там вообще был центр - под названием "Сераль Хогана". - Тоже собственность Инверарити, - сказал Мецгер. - Ты знала?
      - Садист, - закричала Эдипа, - еще раз скажешь что-нибудь подобное, и я надену этот ящик тебе на голову!
      - Ты и в самом деле с приветом, - улыбнулся он.
      Ничего она не с приветом, в самом деле. Эдипа спросила: - Существует ли, черт побери, хоть что-нибудь, чем бы он не владел?
      Подняв бровь, Мецгер взглянул на нее: - Вот ты бы мне и рассказала.
      Если она и собиралась что-то рассказать, у нее все равно ничего бы не вышло, ибо на улице, в вибрирующем потоке низких гитарных аккордов "Параноики" разразились песней. Ударник опасно уселся на трамплине для ныряния, остальных видно не было. Сзади к ней подошел Мецгер, явно планируя положить ладони ей на груди, но не смог их сразу найти за всеми одежками. Они стояли у окна и слушали пение "Параноиков".
      СЕРЕНАДА
      Я лежу на берегу
      Тихом, одиноком.
      По волнам плывет луна
      Серебряное око.
      Тянет на меня прилив
      Безликая луна.
      Мертвым светом - тенью дня
      Укрыла пляж она.
      Ты, как и я, лежишь одна
      В доме на берегу
      Одинокая девочка в доме пустом, и я мечтаю о том,
      Как к тебе прибегу,
      Море вспять поверну, и погаснет луна.
      Но собьюсь я с пути, мне к тебе не дойти, ведь ночь так темна.
      Мне лежать одному,
      Пока прилив не придет
      И не заберет
      Меня, и небо, и песок, и море,
      Одинокое море........ и т.д. (затихая)
      - Ну, что теперь? - Эдипа весело передернулась.
      - Первый вопрос, - напомнил Мецгер. Из телевизора рявкнул сенбернар. Эдипа посмотрела и увидела Детку Игоря, переодетого турчонком-попрошайкой, который вместе с собакой крался среди декораций, изображавших, по ее разумению, Константинополь.
      - Снова не тот ролик, - произнесла она с надеждой.
      - Я не могу позволить такой вопрос, - сказал Мецгер. Подобно тому, как мы ставим молоко, дабы умилостивить злых эльфов, "Параноики" оставили у двери бутылку "Джека Дэниелса".
      - Боже, - воскликнула Эдипа. Она плеснула себе выпить. - Может, Детка Игорь добрался до Константинополя в целой и невредимой подлодке "Джастин"?
      - Нет, - ответил Мецгер. Эдипа сняла серьгу.
      - Тогда, может быть, он приплыл на этой, как это называется? субмарине второго класса?
      - Нет, - ответил Мецгер. Эдипа сняла вторую серьгу.
      - Может, он пробрался туда по суше, через Малую Азию, например?
      - Может быть, - сказал Мецгер. Эдипа сняла третью серьгу.
      - Как, еще одна серьга!? - спросил Мецгер.
      - А если я отвечу, ты тоже что-нибудь снимешь?
      - Да я сделаю это и без вопроса, - заревел Мецгер, сбрасывая пиджак. Эдипа снова наполнила стакан, а Мецгер приложился к бутылке. Потом Эдипа сидела и минут пять смотрела телевизор, позабыв, что от нее ждут вопросов. Мецгер с серьезным видом стянул с себя брюки. Отец, похоже, стоял перед трибуналом.
      - Да, - сказала она, - не тот ролик. Сейчас его того, до последней капли крови, ха-ха.
      - Это может быть ретроспективная сцена, - сказал Мецгер. - Или его осудили дважды. - Эдипа сняла браслет. Так все и шло: последовательность кадров по телевизору, прогрессия снятых предметов одежды, оставлявшая, впрочем, Эдипу в не менее одетом виде, глоток за глотком, неустанный "кошачий концерт" голосов и гитар с площадки перед бассейном. То и дело вставляли рекламу, и всякий раз Мецгер произносил "Инверарити" или "крупный пакет акций", и потом сводил все к кивкам и улыбкам. Она в ответ злилась, но по мере того, как где-то позади ее глаз распускался цветок головной боли, в ней росла уверенность, что они из всевозможных видов поведения новоиспеченных любовников, нашли единственный, заставляющий время замедляться само по себе. Ясность происходящего уменьшалась. В какой-то момент Эдипа вышла в ванную, попыталась найти свое изображение в зеркале, но не смогла. Она пережила настоящий ужас. Но тут вспомнила, что зеркало разбилось и упало в раковину. - Теперь семь лет неудач, - подумала она вслух. - Мне будет тридцать пять. - Она заперла дверь и воспользовалась случаем, чтобы наощупь, почти бессознательно, натянуть еще одну комбинацию и юбку, а также пояс и несколько пар гольфов. Ее поразила вдруг мысль, что если солнце когда-нибудь взойдет, то Мецгер исчезнет. У нее не было уверенности, что она этого хочет. Вернувшись в комнату, она обнаружила крепко спящего Мецгера в боксерских шортах - член стоит, а голова лежит под кроватью. Она заметила животик, ранее скрываемый костюмом. На экране новозеландцы и турки насаживали друг дружку на штыки. Эдипа с криком бросилась к нему, упала сверху, пытаясь разбудить поцелуями. Его сияющие глаза распахнулись и пронзили ее взглядом, ей показалось, что она смутно чувствует между грудями острие. С глубоким вздохом, который, подобно волшебной жидкости, смыл с нее всю строгость, она опустилась и легла рядом настолько ослабев, что не смогла даже помочь ему раздеть себя, двадцать минут он переворачивал, пристраивал ее то так, то сяк, и она подумала, что он похож на увеличенную стриженую девочку, которая невозмутимо возится с куклой Барби. Она даже пару раз засыпала. Проснувшись, Эдипа увидела, что ее уже трахают; она включилась в сексуальное крещендо - подобно монтажному кадру в сцене, которую снимают движущейся камерой. На улице началась гитарная фуга, и Эдипа считала каждый вступающий электронный голос, пока не дошла до шести или около того, но вспомнив, что только трое из "Параноиков" играют на гитарах, решила, что к ним, наверное, подключились другие.
      Так оно и было. Совместный оргазм совпал с тем, что весь свет в доме, включая телевизор, неожиданно погас, все стало мертвым и черным. Любопытное переживание. Короткое замыкание устроили "Параноики". Когда свет включился, Эдипа с Мецгером лежали обнявшись среди разбросанных одежек и пролитого бурбона, а в телевизоре высветились отец, собака и Детка Игорь, заключенные внутри "Джастин", темнеющей по мере того, как вода неумолимо прибывала. Первой утонула собака, оставив огромное скопление пузырей. Камера перешла к крупному плану рыдающего Детки Игоря, одна рука на панели управления. Цепь замкнуло, и заземленного Детку Игоря, бьющегося в конвульсиях и жутко орущего, прибило током. Из-за голливудского искажения всяких понятий о вероятности ток пощадил отца, дав ему возможность произнести заключительную речь - попросить прощения у Детки и пса за то, что он впутал их в это дело, и посожалеть, что они не встретятся на небесах: "Твои глазки видели папу в последний раз. Тебе уготовано спасение, мне же - преисподняя." В финале его страдающий взгляд заполнил экран, звук прибывающей воды сделался оглушительным, нарастающей волной зазвучала эта странная киномузыка тридцатых годов с массивной сакс-секцией, наплывом появился титр КОНЕЦ.
      Эдипа вскочила на ноги и бросилась к противоположной стенке, там повернулась и уставилась на Мецгера. - У них ничего не вышло! - закричала она. - Ах ты негодяй, я выиграла.
      - Ты выиграла меня, - улыбнулся Мецгер.
      - Так что сазал Инверарити? - спросила она в конце концов.
      - Что с тобой будет нелегко.
      Она расплакалась.
      - Иди сюда, - сказал Мецгер. - Ну же, успокойся.
      - Иду, - произнесла она немного погодя. И пошла.
      3
      События, между тем, не замедлили принять любопытный оборот. Если и существовало нечто, связанное с "Системой Тристеро", как Эдипа назовет это позднее, - или чаще просто Тристеро (словно некое тайное имя) - призванное положить конец ее изоляции в башне, то, рассуждая логически, измена с Мецгером явилась отправным пунктом. Рассуждая логически. Пожалуй, как раз это и будет тревожить ее сильнее всего - то, как все логически складывается один к одному. Словно (как уже показалось ей по прибытии в Сан-Нарцисо) вокруг нее совершается некое откровение.
      Главной составляющей этого откровения суждено было явиться через оставленную Пирсом коллекцию марок, которая нередко заменяла ему Эдипу, тысячи цветных окошек в глубокие перспективы пространства и времени: саванны, изобилующие антилопами и газелями; галеоны, плывущие на запад - в никуда; головы Гитлера; закаты; ливанские кедры; несуществующие аллегорические лица - он мог часами разглядывать их, игнорируя Эдипу. Она никогда не понимала его очарованности. Мысль об инвентаризации и оценке лишь прибавляла головной боли. Но не давала повода думать, будто коллекция сможет о чем-то поведать. Не будь Эдипа определенным образом подготовлена или настроена - сначала одним эксцентричным совращением, потом другим, всякий раз почти экспромтом, - что смогли бы рассказать ей немые марки, обернувшиеся экс-соперницами, у которых та же смерть отняла любовника, и которым предстояло быть разбитыми на лоты и отправиться к сонму пока неведомых новых хозяев?
      Это настроение стало превращаться в нечто большее - то ли после письма от Мучо, то ли в тот вечер, когда они с Мецгером заглянули в бар под названием "Скоп". Оглядываясь назад, она не могла вспомнить, какое из событий произошло раньше. Само по себе письмо не содержало ничего особенного, оно пришло в ответ на одну из ее записок - так, о пустяках, которые Эдипа посылала ему дважды в неделю и в которых так и не рассказала о той сцене с Мецгером, ибо чувствовала, что Мучо все поймет. А потом, на танцульках в ЙУХ, его взгляд скользнет через поблескивающий пол спортзала и, остановившись на ней - какой-нибудь Шарон, Линде или Мишель - в одной из гигантских замочных скважин, начертанных на баскетбольной площадке, поймает ее движения, похожие на вертикальное плавание на спине, - ее, чувствующую себя неловко рядом с любым парнем, которого ее каблучки могут сделать на дюйм ниже; ее - хиппушку лет семнадцати, чьи бархатные глазки в итоге, по теории вероятности, встретят взгляд Мучо и откликнутся на него, возбуждение Мучо начнет нарастать - как бывает всякий раз, когда не можешь выбить из своей законопослушной башки мысль о совращении малолетних. Эдипа знала эту схему - такое уже пару раз с ним случалось, хотя она всегда оставалась в высшей степени беспристрастной, - более того, она упомянула о подобной практике лишь однажды: как всегда, в три часа ночи, когда, словно гром среди темного предутреннего неба, прозвучал ее вопрос: не беспокоит ли его уголовный кодекс? "Конечно", - ответил Мучо, немного погодя, - вот и все, но ей показалось, в его интонации слышится большее - что-то между раздражением и мукой. Она подумала, не сказывается ли это беспокойство на качестве его сексуального исполнения. В семнадцать лет Эдипа с готовностью смеялась чуть ли не над всем на свете, а потом вдруг обнаружила, что переполнена отзывчивостью, назовем это так, но не стала доводить ее до крайности, дабы не увязнуть по уши. Благодаря этому качеству она больше не стала задавать ему вопросов. Как и раньше, когда они оказывались неспособны к общению, возымело место благородство мотивов.
      Возможно, интуитивно почувствовав, что прибывшее письмо не содержит новостей внутри, Эдипа внимательнее изучила пакет снаружи. Сначала ничего не заметила. Обычный, в духе Мучо, конверт, спертый на почте, обыкновенная авиамарка, а слева от штампа правительственное предупреждение: В СЛУЧАЕ НЕПРИСТОЙНОЙ КОРРЕСПОНДЕНЦИИ ИЗВЕСТИТЕ НАХАЛЬНИКА ВАШЕГО ОТДЕЛЕНИЯ. Прочтя письмо, она вновь принялась праздно его разглядывать - на сей раз в поисках непристойностей. - Мецгер, - вдруг пришло ей в голову, - что такое нахальник?
      - Это такой тип, - авторитетно стал объяснять Мецгер из ванной, дерзкий, наглый, хамит старшим по званию, выпендривается...
      Она запустила в него лифчиком и сказала: - Я должна извещать о непристойной корреспонденции нахальника своего отделения.
      - А, чиновники порой делают опечатки, - ответил Мецгер, - ну и пускай себе. Лишь бы не ошибались красными кнопками.
      Скорее всего, именно в тот вечер они и наткнулись на "Скоп" загородный бар на дороге в Лос-Анжелес, неподалеку от завода "Йойодины". Зачастую - например, в тот вечер - "Свидание с Эхо" становилось невыносимым: иногда из-за мертвого спокойствия бассейна и смотрящих на него пустых окон, а порой из-за многочисленных подростков-соглядатаев, каждый из которых имел копию майлзова ключа и поэтому мог, когда взбредет в голову, проверять - не творится ли внутри что-то эксцентрично-сексуальное. Все это стало настолько невыносимым, что Эдипа с Мецгером завели обыкновение затаскивать матрас в большой стенной шкаф, затем Мецгер выдвигал ящики, выставлял их у двери, убирал нижний и просовывал ноги через свободное пространство, ибо это был единственный способ лежать вытянувшись, - после чего обычно терял всякий интерес к процессу.
      "Скоп" оказался любимым местечком электронщиков с "Йойодины". Оригинальная зеленая неоновая вывеска снаружи изображала экран осциллографа, на котором без повторений порхал танец фигур Лиссажу. Тот день оказался днем получки, а все посетители - изрядно набравшимися. Пристально оглядев происходящее, Эдипа с Мецгером нашли столик в глубине. Рядом материализовался тощий бармен в темных очках, и Мецгер заказал бурбон. Озираясь по сторонам, Эдипа нервничала все сильнее. В скоповской публике присутствовало нечто, не выразимое словами: все носили очки и молча на тебя глазели. Кроме пары-тройки ребят ближе к дверям, которые увлеченно соревновались - кто дальше сморкнется. Из подобия музыкального автомата в дальнем конце бара неожиданно раздался хор криков и улюлюканий.
      Все разговоры смолкли. Несший напитки бармен на цыпочках отступил назад. - Что происходит? - прошептала Эдипа.
      - "Стокхаузен", - сообщил пожилой хиппи, - поначалу здесь для фанов "Радио Кельна". А позже такой кач начнется! Мы, понимаешь, единственный бар в округе с крутой электронно-музыкальной политикой. Приходите по субботам, с полуночи у нас тут "Сэшн Синус-Волны", живая музыка, ребятки съезжаются на джем со всего штата - Сан-Хосе, Санта-Барбара, Сан-Диего...