Последние сто дней рейха

      Войска Мантейфеля также находились на грани окружения, которое могло произойти в результате соединения войск Жукова, наступавших с юга, и войск Рокоссовского, наступавших с севера и уже закрепившихся на другом берегу Одера, создав плацдарм на сорок километров в глубину и на семьдесят километров в ширину. Несмотря на такое положение, Гитлер настаивал на том, чтобы Мантейфель продолжал держать оборону.
      - Вы в состоянии выполнить этот приказ? - спросил Хейнрици.
      - Возможно, мы сможем продержаться до конца дня, а затем придется отступать, - последовал прямой ответ.
      Хейнрици заметил, что это может означать подвижную оборону.
      - Выбора у нас нет, - ответил Мантейфель. - Если мы останемся там, где находимся сейчас, то окажемся в окружении, так же как и 9-я армия.
      Хейнрици согласился, что отвод войск в ближайшее время необходим, и выехал на юго-запад, чтобы встретиться со Штейнером, сообщившим по телефону, что ставка все еще требует от него наступления на Берлин.
      Хейнрици застал Штейнера с Йодлем. У них шел жаркий спор. О таком наступлении не могло быть и речи, поскольку это означало бы лишь ненужные жертвы.
      - Это особое задание, - настаивал Хейнрици. - Это возможность освободить фюрера. Такая возможность дается только один раз в жизни. Вы можете хотя бы попытаться!
      Он добавил, что для такого наступления имеются тактические основания. Это хоть как-то прикроет фланг Мантейфеля. Несмотря на уговоры, Штейнер отказался даже пообещать что-либо определенное.
      Шел дождь. Хейнрици и Йодль ехали в ставку, которую перевели поближе к санаторию доктора Гебхардта. Хейнрици обратил внимание на толпы беженцев, идущих по дороге, и горящие здания, оставшиеся после недавнего авианалета.
      - Вы видите, - заметил он, - за что мы сражаемся? Посмотрите, как страдают люди.
      - Мы должны освободить фюрера.
      - А что потом?
      Йодль неопределенно ответил, что после этого только фюрер сможет справиться с положением.
      Такой уклончивый ответ лишь уверил Хейнрици, что в ставке нет понимания, как закончить войну. Прибыв после наступления темноты на командный пункт, он услышал телефонный звонок и, даже не сняв плаща, поднял трубку. Звонил Мантейфель. Русские вышли на второй рубеж обороны.
      - Я прошу разрешения немедленно отойти на заранее подготовленные позиции. Либо сейчас, либо никогда.
      Согласно последнему приказу Гитлера запрещалось крупномасштабное отступление без указания ставки, но Хейнрици без всяких колебаний приказал: "Немедленно начинайте отход. Приказываю также оставить Штеттин". Хейнрици повесил трубку и дал команду полковнику Айсману проинформировать ставку о том, что он лично приказал 3-й танковой армии отступить, невзирая на приказ Гитлера.
      Глава 24. "Мы должны построить новый мир, гораздо лучший"
      В два часа дня 23 апреля президент Трумэн проводил важное совещание со своими ведущими военными и дипломатическими советниками: Стимсоном, Форрестолом, Лейхи, Маршаллом, Кингом и Стеттиниусом. На совещании также присутствовали помощник госсекретаря Джеймс Данн и эксперты по Советскому Союзу, недавно вернувшиеся из Москвы, - Гарриман, Боулен и генерал Дин.
      Стеттиниус сообщил, что Молотов, который должен был встретиться с президентом через несколько часов, занял непоколебимую позицию по польскому вопросу и требует место для представителя Люблинского правительства на конференции в Сан-Франциско.
      - Наши договоренности с Советским Союзом пока идут в одностороннем порядке, и мы не можем допустить такого продолжения, - резко заметил Трумэн. - Либо сейчас, либо никогда. Я не собираюсь менять планы по конференции, и если русские не хотят к нам присоединиться, то могут отправляться к черту.
      Он попросил каждого высказать свое мнение. Стимсон признал, что не владеет данным вопросом, но подверг сомнению целесообразность такого резкого шага.
      - Меня это очень беспокоит... По моему мнению, мы должны быть более осторожны и следить за тем, чтобы не накалять ситуацию.
      - Это не единственный инцидент, - возразил Форрестол, - а один из серии односторонних действий со стороны России. Советы заняли похожую позицию в Болгарии, Румынии, Венгрии и Греции. С такой ситуацией мы сталкиваемся сейчас и будем сталкиваться и в дальнейшем.
      - Весь вопрос заключается в том, поддержим ли мы программу советского влияния в Польше, - сказал Гарриман. - Очевидно, что стоим перед возможностью разрыва отношений с русскими, но я чувствую, что при должной выдержке мы этого разрыва сможем избежать.
      - У меня нет намерений предъявлять Молотову ультиматум, - заметил Трумэн. Он просто хотел прояснить позицию американского правительства.
      Стимсона все еще беспокоило отношение президента к затронутому вопросу.
      - Хотелось бы знать, сколь долго русские смогут настаивать на своей позиции по Польше, - сказал он. Про себя Стимсон подумал, что пришло время принять все меры к обузданию таких людей, как Форрестол и Гарриман, которых безмерно раздражало поведение русских. Ему было жаль Трумэна, которому в наследство досталась сложная ситуация и который мог принять необдуманные решения.
      - Мне думается, что, скорее всего, русские более реалистично подходят к своей собственной безопасности. Жаль, что один инцидент может привести к созданию пропасти между двумя странами.
      Лейхи также проявил озабоченность.
      - Я надеюсь, что вопрос перед русскими можно поставить таким образом, чтобы оставить возможность для последующего улаживания ситуации, - сказал он. - Я уезжал с Ялтинской конференции с ощущением, что у советского правительства нет намерений предоставлять свободу действий правительству в Польше. Я бы удивился, если бы советское правительство вело себя по-другому.
      Соглашение в Ялте могло интерпретироваться по-разному, и он чувствовал, что разрыв с русскими слишком серьезное дело.
      - Нам следует сказать им, что мы выступаем за свободную и независимую Польшу.
      Наконец Маршалл сказал о том, что было у всех на уме.
      - Надеюсь, что русские вступят в войну против Японии в удобный для нас момент, - сказал он. - Во власти русских вступить в войну на Дальнем Востоке еще до того, как мы закончим грязную работу.
      Как Лейхи и Стимсон, он чувствовал, что "возможность разрыва с Россией очень серьезна".
      - Является ли спорным вопросом приглашение правительства Люблина в Сан-Франциско? - спросил Кинг.
      - Это вопрос решенный и не является спорным, - заметил Трумэн. Вопросом является исполнение соглашений, о которых договаривались правительства нашей страны и Советского Союза.
      Заслушав все аргументы и соображения, он принял решение - то, что сказали Форрестол и Гарриман, имеет наибольший здравый смысл.
      - Я намереваюсь сказать господину Молотову, что мы ждем от России выполнения ялтинских решений, так же как и мы собираемся выполнить свои обязательства.
      В пять тридцать Молотов прибыл вместе с послом Громыко и переводчиком Павловым{38}. Стеттиниус, Гарриман и Лейхи остались с президентом. С ними находился также и Боулен, которому предстояло переводить. Поприветствовав своих гостей, Трумэн сказал: "Сожалею, что не удалось добиться прогресса в решении польской проблемы".
      Прямое и решительное высказывание оказалось неожиданным для русских, поскольку они привыкли к мягкому стилю ведения переговоров Рузвельтом. Он сказал, что США полны решимости осуществить планы создания Организации Объединенных Наций, несмотря на возникающие трудности и различия в подходах. Если в отношении Польши не будет принято решение, то Трумэн выразил серьезные опасения касательно послевоенного сотрудничества.
      - Речь идет о сфере экономического сотрудничества, а также политического... и у меня нет надежды, что я смогу провести эти меры через Конгресс, пока не получу общественной поддержки.
      Трумэн передал Молотову послание, предназначенное Сталину, в котором, в частности, говорилось: "... По мнению правительства Соединенных Штатов, крымские решения по Польше можно выполнить, если группа лидеров, действительно представляющая демократическую Польшу, будет приглашена в Москву на консультации... Правительства Соединенных Штатов и Великобритании сделали максимум возможного для решения проблем в сложившейся ситуации и выполнения крымских решений в своем совместном заявлении, посланном маршалу Сталину 18 апреля...
      Советское правительство должно понять, что если в настоящее время не удастся продвинуть выполнение крымских решений по Польше, то это серьезно подорвет веру в единство трех правительств и их решимость продолжать сотрудничество в будущем так же, как это было в прошлом.
      Гарри Трумэн".
      Молотов взял письмо и сказал в своем обычном строго официальном стиле:
      - Надеюсь, что выражаю точку зрения советского правительства, заявляя, что оно желает сотрудничать с США и Великобританией, как это было прежде.
      - Согласен, - быстро отреагировал Трумэн, - в противном случае не имеет смысла вести данный разговор.
      Сильно удивившись такому напору, Молотов сказал, что основа сотрудничества уже заложена, и три правительства смогли найти общий язык для устранения разногласий. Более того, три страны всегда решали вопросы как равные партнеры и не было ни одного случая, когда одна из сторон пыталась навязать свою волю другой.
      - Мы просим только одного - чтобы советское правительство выполнило крымские договоренности по Польше.
      Гарриман подумал, что такая прямота подействует на русских очень отрезвляюще. На Лейхи такой ответ Трумэна также произвел впечатление.
      Молотов слегка приглушенным голосом ответил, что его правительство стоит за выполнение крымских договоренностей, и добавил:
      - Для нас это вопрос чести.
      По его словам, добрые отношения, которые сложились, открывают светлые перспективы в будущем.
      - Советское правительство убеждено, что можно преодолеть любые трудности.
      Трумэн снова вмешался, говоря немного в нос:
      - По Польше было достигнуто соглашение, и маршалу Сталину следует сделать только одно - выполнить соглашение в соответствии с данным словом.
      Молотов ответил, что Сталин выразил свою точку зрения в послании от 7 апреля, и добавил:
      - Лично я не могу понять, почему, если три правительства смогли прийти к соглашению по вопросу югославского правительства, то почему такая же формула неприменима к вопросу по Польше.
      - По Польше достигнуто соглашение, - резко заметил Трумэн. - Теперь советскому правительству только остается его выполнить.
      Молотов был явно раздражен. Он сказал, что его правительство безусловно поддерживает ялтинские решения.
      - Однако я не могу согласиться с тем, что отмена этих решений другими может рассматриваться как нарушение обязательств советского правительства. Несомненно, польский вопрос, который небезынтересен для граничащей с ней страны, представляет большой интерес для советского правительства.
      Трумэн не собирался уклоняться от главной темы разговора.
      - Соединенные Штаты готовы полностью выполнить все договоренности, достигнутые в Ялте, и просит от советского правительства сделать то же самое.
      Президент дал понять, что Соединенные Штаты хотят дружбы с Россией, но добавил при этом:
      - Однако я хочу, чтобы вам было абсолютно ясно, что это можно сделать только на основе взаимного соблюдения договоренностей, а не на принципах улицы с односторонним движением.
      Впервые за все время беседы Молотов открыто проявил раздражение.
      - Со мной никогда в жизни еще так не разговаривали! - воскликнул он.
      - Выполните свои обязательства, - сказал Трумэн, - и с вами никто так не будет разговаривать.
      Вайнант, посол Великобритании в Вашингтоне, проинформировал Трумэна, что Черчилль желает поговорить с ним по трансатлантической телефонной линии о предложении Гиммлера, переданном через шведское правительство, о капитуляции немецких войск на Западном фронте. Президент позвонил Маршаллу, который предложил провести данный разговор из Пентагона.
      Генерал-майор Джон Э. Хэлл, начальник управления оперативно-стратегического планирования, дал указание подготовить шифровальную систему и позвонил исполняющему обязанности госсекретаря Джозефу Грю, чтобы получить дополнительную информацию, но тому тоже не было ничего известно о подробностях. Он не знал, что длинную радиограмму министра Г. В. Джонсона из американского посольства в Стокгольме уже расшифровали в другой части здания.
      Трумэн, Лейхи, Маршалл, Кинг, Хэлл и полковник Ричард Парк собрались в центре коммуникаций Пентагона, и в 14. 10 все услышали голос Черчилля:
      - Это вы, господин президент?
      - Это президент, господин премьер-министр.
      - Рад слышать ваш голос.
      - Большое спасибо, я рад слышать ваш, - ответил Трумэн.
      - Я несколько раз разговаривал с Франклином, но... Вы получили отчет от вашего посла из Стокгольма?
      Черчилль сообщил, что он получил детальный доклад от сэра Виктора Маллета, британского посла в Швеции, и считал, что подобный же получил и Трумэн от Джонсона. Трумэн подумал, что Черчилль имеет в виду информацию, полученную от Вайнанта, и не знал, что Грю недавно выехал из Госдепартамента с расшифрованным сообщением от Джонсона.
      - Да, получил.
      - Об этом предложении?
      - Да. У меня короткое сообщение (сообщение Вайнанта), где говорится о существовании данного предложения.
      - Да, конечно, - сказал Черчилль, все еще думая, что Трумэн получил сообщение от Джонсона. - Нам показалось, что предложение выглядит неплохо.
      - Что он может сдать?
      Озадаченный непониманием Трумэна, Черчилль сказал, что "упоминались Италия и Югославия, а также весь Западный фронт, но он (Гиммлер) не предлагает капитуляцию на Восточном фронте. Англичане, по его словам, подумали, что, может быть, следует сообщить об этом Сталину. То есть, разумеется, сказать, что, по нашим соображениям, капитуляция должна быть одновременной на наших условиях.
      Если Черчилль изъяснялся туманно, то Трумэн нет.
      - Я думаю, что его нужно вынудить капитулировать перед тремя правительствами: Россией, Британией и США. Я не считаю, что мы должны идти на частичную капитуляцию.
      - Нет, нет, нет, - скороговоркой произнес Черчилль. - С таким человеком, как Гиммлер, нельзя говорить о частичной капитуляции. Он будет выступать от имени немецкого государства так же, как и любой другой. Поэтому мы думаем, что переговоры, которые он ведет, должны вестись с тремя правительствами.
      - Именно так. Я тоже так считаю.
      - Я понимаю, конечно, что это локальная капитуляция на фронте. А потом, Эйзенхауэр имеет полномочия принять капитуляцию, и он пойдет на это.
      - Да, разумеется.
      Трумэн наконец понял, что они имеют в виду совершенно разные сообщения, и сказал:
      - Я не получил сообщения из Стокгольма. Ваша информация - это все, чем я располагаю по данному вопросу. Мне сообщили, что ваш разговор основывался на сообщении, которое вы получили из Швеции.
      - Понятно, - сказал Черчилль. Он прочитал сообщение, полученное им из Стокгольма, и сказал, что его долгом было сказать Сталину о предложении Гиммлера.
      - Я тоже так считаю, - согласился Трумэн. - Вы уже поставили Сталина в известность?
      - В течение двух часов я выдерживал паузу, ожидая ответ на посланную вам телеграмму...
      Телеграмму все еще не доставили, но Грю уже подъезжал к Пентагону с сообщением от Джонсона.
      - Телеграмма отправлена. Вот ее содержание... Трумэн не обратил внимания на тот факт, что Черчилль разговаривает как бы сам с собой, и прервал его:
      - Хорошо, тогда вы сообщите Сталину, а я сразу за вами сообщу ему о нашем разговоре.
      - Именно. Вот что я сообщил Сталину и затем передал вам: Нижеследующая телеграмма была недавно получена мною от посла Великобритании в Швеции. Президент США также знает об этом.
      Я подумал, что вы получили эту телеграмму. Она не прошла?
      - Нет, я ее еще не получил. Черчилль продолжал цитировать: Что касается правительства Ее Величества, то вопрос совершенно ясный одновременная безоговорочная капитуляция всем трем основным державам.
      - Полностью с этим согласен, - подтвердил Трумэн. Мы полагаем, что Гиммлеру следует сказать, что немецкие силы, представленные как отдельными солдатами, так и целыми подразделениями, должны сдаться повсеместно войскам союзников или их представителям. Если этого не произойдет, то наступление союзников будет продолжаться с той же мощью со всех сторон и на всех театрах военных действий, где продолжается сопротивление. Ничто из вышесказанного не может повлиять на наши решения.
      Американцы не могли понять смысл последнего предложения. Под "решениями" Черчилль имел в виду "договоренности", и он также забыл добавить последние слова: "принятые во время встречи союзных войск"{40}.
      - Я отправил ее несколько минут назад, - продолжал Черчилль, - и я посылал сообщение вам вместе с телеграммой. С той самой, которую я сейчас прочитал. Я немедленно собрал военный совет, и он одобрил текст телеграммы, которую я вам прочитал.
      - Я также одобряю текст.
      - Тот, который я послал Сталину?
      - Я одобряю текст телеграммы, посланной Сталину, и немедленно отправляю Сталину идентичное сообщение.
      - Большое спасибо. Именно этого я и хотел.
      Один из американцев, генерал Хэлл, засомневался. Он чувствовал, что Черчилль пытается прощупать президента насчет возможности сделки с Гиммлером без участия русских.
      - Я рад, - сказал Черчилль. - Уверен, что нам удастся договориться, и я надеюсь, что Сталин ответит нам телеграммой, в которой скажет: "Я также согласен". В этом случае мы могли бы дать указание нашим представителям в Стокгольме сказать Бернадотту, что вы передадите послание Гиммлеру. До тех пор пока мы не придем к общему согласию, нельзя будет ничего сделать.
      - Хорошо.
      - Премного благодарен.
      - Спасибо вам, - ответил президент.
      - Вы помните о тех речах, которые мы собирались произнести по поводу встречи союзников в Европе?
      Трумэн выглядел озадаченным.
      - Я не понял вашей последней фразы, господин премьер-министр.
      - Вы знаете, о чем я говорю - речь, заявления, которые уже написаны. Я думаю, они должны быть обнародованы, как только произойдет соединение войск союзников.
      - Я думаю, что вы правы, - ответил Трумэн, наконец понявший, о чем идет речь. - Я с этим согласен... Надеюсь скоро с вами увидеться.
      - Это также входит в мои планы. Вскоре я пошлю вам несколько телеграмм по этому поводу. Я полностью согласен с вашими действиями по польскому вопросу. Мы с вами шагаем в ногу.
      - Я собираюсь так поступать и впредь.
      - Я, собственно говоря, буду следовать за вами, поддерживая любые ваши действия по этому вопросу.
      - Спасибо и спокойной ночи.
      В 20. 00 президент начал чтение своего радиообращения к делегатам, собравшимся на заседание по случаю открытия сессии Организации Объединенных Наций в Сан-Франциско. Он сказал, что это заседание имеет особую важность. "Вам, участникам конференции, предстоит быть архитекторами нового, лучшего мира. Наше будущее в ваших руках. После вашей работы на конференции мы узнаем, достигнет ли страдающее человечество справедливого и прочного мира... Энергия участников конференции и выработанные ими решения будут направлены исключительно на решение единственной проблемы - создания столь необходимой для поддержания мира организации. Вам предстоит выработать фундаментальную хартию. Суть проблемы - создать разумный механизм для решения споров между нациями. Мы должны построить лучший мир, гораздо лучший - такой, в котором будут уважаться вечное достоинство человека...".
      Через два дня Большая Тройка объявила, что американская и русская армии соединились, и скоро весь мир узнал в деталях о встрече подразделения лейтенанта Робертсона с советскими солдатами в Торгау. Когда он и три его солдата передали Эйзенхауэру самодельный флаг, с которым они встречались с русскими, то верховный главнокомандующий, веря, что они первые соединились с русскими, немедленно повысил их в звании.
      Часть четвертая.
      Бескрылая победа
      Глава 25.
      "Охота на фазана"
      После соединения американских и русских солдат гитлеровский рейх оказался разделен на две части. В южную часть, где вся полнота власти находилась у фельдмаршала Кессельринга, входила юго-восточная Германия, около половины территории Чехословакии, большая часть Австрии, западная часть Югославии и Северная Италия. На Восточном фронте войска Кессельринга держались довольно стойко от Дрездена до Адриатического моря, но весь западный сектор обороны находился на грани краха.
      Северная часть Германии находилась в еще более ужасающем положении. Гитлер назначил ответственным за этот участок фронта главнокомандующего военно-морскими силами адмирала Карла Деница. Сюда также входила большая территория бывшего третьего рейха: Норвегия, Дания, около половины Восточной Пруссии и очаги обороны на востоке. Самому Берлину предстояло стать последним оплотом сопротивления; Жукову и Коневу требовалось несколько часов для того, чтобы окружить старую прусскую столицу.
      В два тридцать утра 26 апреля Кейтель послал радиограмму Деницу в его штаб, находившийся в Плене, в восьмидесяти километрах севернее Гамбурга: Битва за Берлин станет сражением за судьбу Германии.... Вы должны поддержать битву за Берлин... Войска следует доставить воздушным транспортом в сам город, а по суше и воде на подступы к Берлину...
      Через час Кейтель послал радиограмму Шернеру, чьи войска находились южнее того места, где произошла встреча американцев и русских: Группа армий "центр" после выяснения обстановки должна атаковать на северном направлении между Бауценом и Дрезденом с целью отвлечь силы противника от Берлина...
      То, о чем просил Кейтель, было невозможно выполнить, но к рассвету сообщения о том, что Берлин будет освобожден, распространились по городу, и даже реально смотрящий на вещи генерал Вейдлинг, военный комендант Берлина, написал в своем дневнике: "День надежды!".
      Кребс снова и снова звонил Вейдлингу и всегда с "хорошей новостью": Венк ведет на помощь Гитлеру целую армию; "прибыли" три хорошо вооруженных батальона; Дениц направил в столицу на самолетах лучших курсантов из центра подготовки подводников.
      Оптимизм Вейдлинга испарился, когда он начал свой ежедневный обход своих войск. У высокой башни слежения за самолетами противника полковник Ганс-Оскар Велерман, новый командующий артиллерией Берлина, сказал Вейдлингу, что он смог связаться со своими батареями только по обычному телефону. Стены кабинета Велермана были завешаны детальными картами, на которых указывался радиус действия и максимальная дальность выстрела орудий, но они были бесполезны, поскольку отсутствовала система связи. Велерман сказал, что у него мало тягачей для орудий, а запас снарядов на исходе. Счастливым считался день, когда по воздуху доставлялся один снаряд на орудие.
      На всех командных пунктах города наблюдалась одна и та же ситуация. Вейдлинг вернулся в штаб после наступления темноты, уставший до изнеможения и в отвратительном настроении. От взятых недавно в плен солдат противника стало известно, что на Берлин наступают две или три танковые армии и не менее двух полевых армий. Он позвонил Кребсу и сообщил, что противник только что прорвался на городские окраины на западе, юго-западе и востоке. Даже это сообщение не расстроило Кребса, и он продолжал утверждать, что Венк прорвется через несколько часов.
      Ночью Вейдлинг еще раз проехал по Берлину. Площадь Потсдамерплац и улица Лейпцигштрассе подвергались такому массированному обстрелу, что кирпичная и каменная пыль колыхались здесь, как густой туман. Улицы были изрыты воронками и завалены обломками зданий. Проехать на машине оказалось настолько трудно, что генерал вышел из нее и пошел пешком. Когда артиллерийский обстрел усилился, он спустился в метро, забитое жителями города, и пошел по рельсам до следующей станции.
      Как бы ни были напуганы жители города, их надежда не умирала. Венк идет к ним на помощь! Они воодушевлялись все больше и больше с каждым новым сообщением о его приближении.
      Однако на самом деле к Берлину прорывался только один корпус, 20-й, и его ограниченная задача заключалась в том, чтобы добраться до Потсдама и обеспечить коридор для отхода берлинского гарнизона. Основные силы армии Венка пробивались на восток, чтобы спасти Буссе.
      - После выполнения этой задачи, - сказал Венк полковнику Рейххельму, своему начальнику штаба, - мы повернем к Эльбе и сдадим наши армии американцам. Это будет наша последняя операция.
      Воздушные налеты американцев и англичан почему-то прекратились, и Венк надеялся, что это может означать намерение Запада вот-вот присоединиться к немцам для совместной атаки на большевиков.
      В пятидесяти километрах к востоку от Венка окруженная 9-я армия Буссе медленно, с тяжелыми боями, пробивалась на запад, и измученные солдаты продолжали идти только подстегиваемые ответственностью за толпы беженцев и надеждой, что скоро они соединятся с Венком.
      Буссе не обратил внимания на приказ ставки, который предписывал ему соединиться с Венком и идти на Берлин. Его войска находились в кольце, и было бы чудом, если бы он соединился с Венком. К счастью, Буссе был хорошо знаком с песчаным лесистым районом к югу от Берлина еще с молодости, когда он проходил военную подготовку в "Песочнице Кайзера", и он умело повел войска через лес, скрывший их от самолетов противника и танков.
      Вместе с подразделениями двигались гражданские лица: мужчины, женщины, дети, ехавшие на повозках, нагруженных скарбом, едой и багажом. Как ни странно, но паники не было. Гражданские знали, что они окружены, но все были живы, погода стояла теплая, еды хватало, и все твердо верили военному руководству.
      Среди тех, кто находился в "котле", были и те, кто выжил во Франкфурте-на-Одере. Белер, которого повысили в звании до генерала, за четыре дня до этого пробил брешь в кольце русских, по которому вышли 30000 раненых солдат и мирных жителей, теперь присоединившиеся к 9-й армии.
      Генерал фон Грейм два дня пытался попасть в окруженный Берлин, чтобы встретиться с Гитлером. В шесть часов вечера он направил самолет на разбитую взлетно-посадочную полосу аэропорта Гатов. В кабине за ним сидела Ханна Рейч, известная летчица-испытатель, такая же ярая национал-социалистка, как и сам Грейм. Вскоре маленький самолет снова поднялся над землей и полетел над деревьями в сторону рейхсканцелярии. В небе шел ожесточенный воздушный бой. Вдруг в полу появилась зияющая дыра, и Грейм завалился на бок. Ханна дотянулась через Грейма до рукоятки управления и взяла управление на себя. Каким-то непостижимым образом ей удалось выровнять самолет и удачно приземлиться на бульваре, проходящем через Бранденбургские ворота. Она реквизировала машину и помогла Грейму сесть в нее.
      Первым, кто приветствовал Ханну в бункере, была Магда Геббельс. Она обняла ее и со слезами на глазах выразила свою признательность за то, что остались еще храбрые и преданные люди, которые пришли поддержать фюрера, в то время как основная масса бросила его.
      Ханна пошла в лазарет, где личный врач Гитлера оказывал помощь Грейму, у которого была серьезно повреждена нога. Несколько позже вошел фюрер.
      - Вам известно, зачем я вас вызвал? - спросил Гитлер Грейма.
      - Нет, мой фюрер.
      - Я вызвал вас потому, что Герман Геринг предал и сбежал от меня и от своей родины. За моей спиной он установил контакты с врагом, и это показывает, какой он подлец.
      Голова Гитлера понуро опустилась, а руки дрожали. Он показал Грейму телеграмму, присланную Герингом.
      - Это ультиматум! Бесстыдный ультиматум! Теперь уже ничего не осталось. Посмотрите, через что мне предстоит пройти: не осталось преданности, чести, нет такого разочарования и предательства, которых я не испытал, но вот такая низость!
      Гитлер замолчал, не в состоянии продолжать. Он посмотрел на Грейма и очень тихо сказал:
      - Назначаю вас преемником Геринга на посту командующего люфтваффе. От имени немецкого народа я пожимаю вам руку.
      И Грейм, и Ханна взяли Гитлера за руки и стали умолять его разрешить им остаться в бункере, чтобы хоть как-то поддержать его. Гитлер был тронут и разрешил им остаться. Их решение, сказал он, будут долго помнить в истории люфтваффе. Тем же вечером Гитлер вызвал Ханну к себе.
      - Ханна, - сказал он негромко, - вы относитесь к тем, кто умрет вместе со мной. У каждого из нас есть вот такая капсула с ядом.
      Он дал ей две капсулы: одну для нее, а другую для Грейма.
      - Я не хочу, чтобы кого-либо из нас взяли в плен русские, а также чтобы нашли наши тела. Каждый лично отвечает за уничтожение своего собственного тела с тем, чтобы его нельзя было опознать. Наши с Евой тела будут сожжены. Вы придумайте свой метод.
      Ханна расплакалась.
      - Спасайтесь, мой фюрер, этого хотят все немцы!
      Гитлер отрицательно покачал головой.
      - Как солдат, я должен подчиниться своему собственному приказу защищать Берлин до последнего вздоха.
      Гитлер стал расхаживать широкими шагами по маленькой комнате, сцепив руки за спиной.
      - Я считал, что если останусь здесь, то и остальные войска последуют моему примеру и придут на помощь Берлину.
      Гитлер повернулся к Ханне, и его лицо оживилось.
      - Но, Ханна, у меня все еще есть надежда! Армия генерала Венка идет к нам с юга. Он должен отбросить русских назад, чтобы спасти наших людей, а затем мы снова возьмем верх!
      К рассвету следующего дня, 27 апреля, Берлин был полностью окружен, и последние два аэропорта - Гатов и Темпельхоф - оказались в руках Красной Армии. В бункере после получения телеграммы от Венка, в которой говорилось, что его 20-й корпус дошел до Ферха, в нескольких километрах южнее Потсдама, царило оживление и оптимизм.
      Ведомство Геббельса тут же объявило, что Венк дошел до Потсдама и скоро будет в Берлине. Если Венк сможет дойти до Берлина, то почему этого не сможет сделать Буссе?
      Берлинцам сказали, что "... ситуация решающим образом изменилась в нашу пользу.