Агент Византии

На следующей неделе Аргирос понял, почему Риарио так ненавидел оспу. Василий беспомощно наблюдал, как характерная сыпь покрыла лицо, руки, ноги и даже живот и спину Елены.

Сначала отметины были красными и выпуклыми. Должно быть, они страшно зудели, поскольку Елена скребла их до крови. Горячка вернулась с прежней силой, так что больная теряла сознание. Аргирос вынужден был тряпьем привязать ее руки к кровати, чтобы она не расцарапала себя в бреду.

В моменты, когда сознание частично возвращалось, она плакала и стонала.

– Я буду уродиной, Василий, уродиной. Разве ты меня будешь любить такой?

Что бы он ни говорил, он не мог разубедить ее. Это изводило его не меньше, чем картина того, как час за часом и день за днем симптомы болезни становились все ужаснее. Иногда ему казалось, что он сходит с ума, иногда он даже сам желал потерять рассудок.

Особенно больно было сознавать, что он ничем не может облегчить ее страдания. Он протирал ее язвы несколько раз в день. Прохлада могла чуть уменьшить жар, но притирания жиром, медом или какими-либо другими ингредиентами, которые он покупал, не снимали зуд.

Аргирос не мог заставить Елену есть, и за дни изматывающей лихорадки она очень похудела.

Каждый день он выходил из дома только для того, чтобы принести свежего молока для Сергия. Мальчик постепенно привыкал к импровизированному приспособлению со спринцовкой, как до того он привык к материнской груди. Это тоже печалило Аргироса, хотя хорошо было уже то, что у сына не поднималась температура.

Аргирос ближе познакомился с Петром Склеросом и его большой семьей: они были единственными здоровыми людьми, с которыми он общался. Пару раз он даже ловил себя на мысли, что готов упрекнуть их – за то, что они не болели оспой, – и тут же чувствовал стыд за свое малодушие.

Он не мог ничего поделать с собой, но был рад уйти из дома, и иногда придумывал поводы, чтобы задержаться и не возвращаться сразу. Он помогал детям Склероса наводить чистоту в коровнике, гнать коров на пастбище в парк и обратно. А однажды он даже сам подоил корову.

– Вот, Сергий, – сказал он с глуповатой гордостью, когда принес мальчику кувшин. – Твой папа надоил это молоко своими руками. Ведь оно особенно вкусное, правда?

На Сергия этот подвиг не произвел впечатления.

Елене стало хуже. Красные пятна на ее коже превратились в пузыри, которые сначала наполнились светлой жидкостью, а потом гноем. Пузыри лопались, когда Елена билась в лихорадке, и от них распространялся жуткий запах. Теперь она совсем ничего не ела и лишь пила немного воды. Она владела своим телом ничуть не лучше маленького Сергия.

Дыхание ее стало хриплым и тяжелым. Кроме сыпи, на коже проступили синяки. Она по-прежнему бредила, но двигалась все меньше. Все эти признаки пугали Аргироса, и он побежал в церковь Святых Апостолов за священником для причастия.

Хотя церковь эта уступала только Святой Софии, там служило всего несколько священников. Одни умерли, другие бежали. Только один пошел к ним в дом, когда Аргирос сказал, что у Елены оспа.

Остальных магистр обозвал трусами. Священник по имени Иоасаф коснулся руки Аргироса.

– Они всего лишь люди, сын мой, – сказал прелат. – Не требуй от них большего.

– Почему же вы не побоялись пойти?

Иоасаф пожал плечами. Его густая коричневая борода скрывала грудь.

– Бог рассудит по своему усмотрению. Остался бы я или пошел, я в Его власти.

Магистр подумал, что бы на это сказал Риарио. Когда они со священником вошли в дом, Елена была мертва.

Иоасаф помолился над ее телом, а затем обратился к Аргиросу:

– Она уже обрела покой и избавилась от мучений.

– Да, – тупо ответил Аргирос. Он был удивлен тому, что уже ничего не чувствовал. Это напоминало рану от меча: рана была, но боль подступит позднее.

– Нужно понять, что такова Божья воля, – сказал Иоасаф. – Она обрела жизнь вечную, по сравнению с которой этот мир с его муками – всего лишь мгновение.

– Да, – повторил Аргирос, но разделить спокойную уверенность святого отца он не мог. Василий не понимал, почему для того, чтобы попасть на небеса, нужно пережить неделю ада.

Иоасаф ушел. Аргирос даже не заметил этого. Он сидел, уставившись на безжизненное тело Елены. Даже в момент смерти оно не расслабилось, а было искажено конвульсиями.

Аргирос не знал, сколько времени он просидел так возле их брачного ложа. Плач Сергия заставил его встать. Он сменил пеленки и покормил ребенка. В их прошлой жизни с Еленой, бывало, они шутили над этим.

Воспоминания об их веселых днях овладели им, и только теперь он осознал факт смерти жены. Он сел рядом с сыном и закрыл лицо руками. Только теперь появились слезы, и он будет плакать еще долго.

Наконец, двигаясь машинально, точно бронзовые люди Гефеста из Илиады, он заставил себя сделать самое неотложное. Сочувствие Арета Саронита казалось притворным; чиновник слишком часто повторял одни и те же слова в последние недели. Как и последний совет:

– Идите домой и ждите гробовщиков. Они скоро придут.

Два бритоголовых каторжника унесли тело к одной из больших могил, заново вырытых за городом. Стражник с самострелом стоял рядом. Если каторжники переживут эпидемию, их отпустят на волю.

Если бы не Сергий, магистр предался бы отчаянию. Ребенок был еще слишком мал, о нем кто-то должен заботиться. И у Аргироса не было времени, чтобы скорбеть по жене.

Василий опять подумал, не стоило ли пригласить к мальчику кормилицу. Раньше он уклонялся от этого, полагая, что никто не согласится прийти в дом, где была зараза. Теперь же он не желал показывать Сергия чужим людям без необходимости. Только ребенок напоминал ему о жене. Ее родных он сбросил со счетов. Послав им письмо с сообщением о смерти Елены, он решил никогда не иметь с ними ничего общего.

Когда постучали в дверь, Василий подумал, что это мог быть тесть, пришедший выразить сочувствие. Идя открывать, магистр нащупал нож. Но вместо Алексия Мосхоса у порога стоял Джиан Риарио.

Плечи доктора опустились, когда он увидел лицо Аргироса.

– О проклятье, – произнес врач. – Она была молода и крепка, и, если бы преодолела кризис, я мог бы ей помочь. Как же тяжко терять близких.

– Что вы об этом знаете? – бросил ему магистр.

– Вы думаете, что я никогда не был женат? – Вопрос и скрытая в нем скорбь сразу отрезвили Аргироса. В следующую минуту Риарио спросил: – Ваше дитя в порядке, надеюсь?

– Да.

– Хотя бы что-то. Я же не был настолько удачлив, – пробормотал доктор скорее для себя, чем для Аргироса. Затем он снова оживился. – Знаете, если вас будет смущать, что его пучит, позовите меня. Я живу на улице церкви Святого Симеона, шестая дверь от нее. Вы умеете писать? Да? Отлично – вы можете оставить записку в двери, если меня не будет дома, а скорее всего так и будет. Даже если он просто начнет пукать, понимаете?

– Да, спасибо вам.

Риарио фыркнул, снова принимая циничный тон.

– Я бы больше заслуживал вашей благодарности, если бы действительно надеялся чем-то помочь.

– Но вы пытались.

– Ну, возможно. Как я уже говорил, оспа сотворила со мной все, что только было в ее власти. Я больше не боюсь ее. – Он громко рассмеялся. – Ай, пусть это звучит глупо, но у меня нет страха перед ней.

Зато магистр боялся: и он, и Сергий – они оба были уязвимы перед болезнью. Каждая порция выпитого ребенком молока воспринималась как победа – ведь что говорит о здоровье, если не хороший аппетит?

На следующий день Сергий закапризничал, но это не очень беспокоило отца, несмотря на предупреждение Риарио. Аргирос продолжал заниматься печальными делами, остававшимися после смерти Елены. Он уложил ее вещи в мешки и ящики, чтобы отнести их в церковь Святого Симеона, где дьяконы могли раздать их нуждающимся.

Потом сын заплакал, и Аргирос сразу насторожился. Он понимал разницу между простыми капризами и криком, по которому можно было судить, что с ребенком действительно что-то неладно. Он поспешил в детскую, предполагая, что одна из косточек, какими он закреплял пеленки малыша, могла отстегнуться и уколоть мальчика.

Но с виду не было ничего необычного. Сергий даже был сухим. Он прекратил плакать, но выглядел вялым. Пожав плечами, Аргирос склонился над колыбелью, взял ребенка на руки и едва не уронил его – такой горячей показалась ему кожа мальчика.

Холод пробежал по спине Аргироса. Как будто не желая верить в то, что он только что обнаружил, он наполнил спринцовку молоком и предложил ее сыну. Сергий сделал пару слабых сосательных движений, а затем срыгнул. Аргирос обернул ребенка одеялом и кинулся к дому Риарио.

К счастью, врач был там. Он нахмурился, увидев ребенка.

– Жар? – спросил он без обиняков.

Аргирос кивнул, не в силах ответить вслух.

– Это может быть вызвано тысячами причин, – заметил доктор и поднял бровь. – Детей тошнит от разных болезней, а не только от оспы, учтите.

– Да, но и от оспы тоже. Как вы определяете оспу?

– По сыпи, когда она появляется.

Аргирос был уверен, что за четыре дня ожидания он сойдет с ума. Это читалось по его лицу, и Риарио добавил:

– У детей болезнь протекает быстрее, чем у взрослых. Если высыпания не проявятся до завтра или, в крайнем случае, до послезавтра, вероятно, вам повезло.

Он исчез в глубине дома и вернулся с небольшим закупоренным пузырьком в руке.

– Это маковый млечный сок из Египта. Он поможет малышу заснуть, и это хорошо. Завтра утром я приду осмотреть его. – Врач похлопал Аргироса по спине. – Даже если это оспа, не все от нее умирают.

– Да, – согласился Аргирос.

Однако он невольно вспоминал, что Риарио раньше говорил об оспе у детей. По дороге домой Василий усилием воли попытался выбросить из головы мрачные мысли.

Он дал сыну дозу макового сока и подождал, пока ребенок уснул тяжелым, глубоким сном. Понюхав остатки вчерашнего молока в кувшине, Аргирос поморщился: молоко скисло. Убедившись, что Сергий крепко спит, он поспешил на ферму Склероса.

Жена молочника приветствовала Василия у двери и вскрикнула, заметив его угрюмый вид. Полное лицо Марии Склерины побледнело, когда сдавленным голосом Аргирос рассказал ей о болезни сына.

– Матерь Божья, только не ваш сыночек после жены! – воскликнула она и перекрестилась. – Я каждый день благодарю Господа, что Он сохранил жизнь нам с Петром и нашим восьмерым детям, а теперь мы оба поминаем и вас в наших молитвах. Кто может сказать, чем Бог руководствуется в своих устремлениях?

– Не я, – ответил Аргирос.

Он рассеянно почесал зудевшую тыльную сторону ладони.

– Давайте ваш кувшин, я его наполню. Я знаю, что вы не хотите оставлять сына одного ни на минуту. Дети так дороги нам, даже когда они еще слишком малы, ведь правда? – Глаза Марии помрачнели. – Мы с мужем потеряли двоих детей и оплакивали их так, как будто мы их вырастили. Но мы еще счастливее большинства семей, которых мы знаем.

– Это правда, – сказал Аргирос; его родители вырастили только троих из семерых детей.

Он был рад не продолжать эту беседу, следуя за Марией в коровник. Она сполоснула кувшин и налила в него свежего молока от коровы, которая на все взирала с удивительной тоской. Как и муж, Мария отказалась от денег. Слезы подступили к глазам Аргироса, когда он благодарил молочницу; любое самое незначительное проявление доброты глубоко трогало его.

Почти не просыпаясь, Сергий немного поел и на сей раз не срыгнул. Это возродило надежду в душе Аргироса, и он решил сам лечь поспать. Но сон его был прерывистым, и он с облегчением услышал, как после восхода солнца в дверь постучал Риарио. Василий сразу вскочил с постели, чтобы открыть доктору.

Но у Риарио не оказалось хороших новостей. Он с унынием шепнул магистру, когда тот проводил его в детскую:

– Уже есть первые высыпания.

Аргирос видел: врач прав. Выпуклые красные пятна выступали на лице ребенка.

– Это плохо? – спросил Аргирос, в ужасе подозревая, что ответ очевиден.

– Да, – прямо ответил врач: он не тратил слов попусту. – Чем быстрее развивается болезнь, тем хуже прогноз.

– Чем я могу помочь ему? Должно же быть хоть что-то!

Магистр продолжал скрести ногтями ладонь, но даже не замечал этого.

Риарио печально покачал головой.

– Только то, что вы делали для жены. Заботьтесь о малыше, как только сможете. Купайте его в прохладной воде, сбивайте жар. Старайтесь, чтобы он ел, – ему нужна сила. Приходите, если потребуется еще маковый сок. Молитесь, если считаете, что это полезно.

Грубые слова доктора о молитве поразили Аргироса, когда он их впервые услышал. Сейчас магистр лишь кивнул. Он по-прежнему верил, что молитвой можно спасти больного – но только в редких случаях.

Риарио ушел, и Аргирос остался с сыном один, пытаясь бороться с прогрессирующей оспой. Он думал, что ничего уже не могло быть хуже после того, как ему пришлось ухаживать за Еленой. Теперь он понял, что ошибался. Казалось, будто силой какого-то злого заклинания течение болезни ускорилось настолько, что Аргирос мог наблюдать, как Сергию час от часу становилось все хуже. Что бы он ни делал, ничто не замедляло развития оспы.

Единственное, что приносило пользу – хотя и небольшую, – это маковый сок. Он спасал мальчика от страшного зуда, которым так мучилась Елена. С наступлением темноты тело ребенка покрылось гнойными нарывами. Конец наступил немного позднее часа, когда зажигают фонари. Сергий издал неглубокий вздох и перестал дышать. Еще несколько минут отец не мог понять, что его сын умер.

Когда Аргирос осознал это, он бежал из дома, в котором началась и закончилась жизнь его молодой семьи, как будто дом этот был проклят. Он так и думал. За пару медяков он готов был купить факел, чтобы предать дом огню, и не важно, если при этом сгорит половина Константинополя. Он вслепую бродил по темным улицам и аллеям столицы.

Василий опомнился, проходя мимо церкви Святого Симеона. Позднее он решил, что, видимо, не случайно ноги занесли его сюда. Он подошел к дому Риарио. Из всех знакомых ему в городе людей именно доктор мог облегчить боль и умерить страдания.

Когда в ночи раздается стук в дверь, мужчины обычно подходят к двери с лампой в одной руке и с дубиной или ножом в другой, готовясь дать отпор разбойникам. Однако из-за своего ремесла Риарио привык к поздним посетителям. Еще закутанный в одеяло, он сразу открыл дверь.

– Да? Что такое? – спросил он и поднял свечку, чтобы разглядеть пришедшего.

Лицо доктора помрачнело, когда он узнал Аргироса.

– Значит, так быстро? – спросил он, не ожидая ответа. – Вам лучше войти. У меня есть вино.

Риарио наполнил маслом и зажег несколько светильников в гостиной, сбросил со стула на пол пару тряпок и взмахом руки пригласил магистра сесть. Вся комната была усыпана одеждой, книгами и медицинскими принадлежностями. Одинокие мужчины обычно бывают или очень опрятны, или наоборот. Доктор принадлежал ко второй категории.

Он поставил перед Аргиросом глиняный шин и другой такой же перед собой, не удосужившись достать кружки.

– Пейте.

Аргирос выпил. Как губка, его скорбь впитала вино и оно не подействовало. Он поставил кувшин.

– Но почему? – крикнул он, и комната наполнилась стоном.

– Спросите у Бога, когда предстанете на Страшном суде, – сказал Риарио. – Я собираюсь спросить. И Ему лучше придумать подходящий ответ, иначе я заставлю Его заплатить. Когда-то у меня была любимая жена и две дочери, которых я не смог снабдить приданым, и лицо, на которое приятно было посмотреть в зеркало. А через две недели… Но вам это известно.

– Известно. – Агрирос сделал большой глоток вина, а затем продолжил: – Я тоже хочу заразиться. Почему я здесь сижу целый и невредимый, когда они погибли?

Он опять почесал ладони.

– Никогда не желайте себе заболеть оспой, – очень серьезно произнес Риарио. – Никогда. Отравитесь, если хотите, выпрыгните из окна, но оспы себе не желайте. Скажите спасибо, что вы не знаете, о чем говорите.

Глаза доктора впились в магистра, сверкая от огня светильников. Смущенный этим пристальным взглядом, Аргирос опять поднес к губам кувшин. Риарио отвел глаза. Даже выпив, он не терял рассудительности. Его брови взметнулись кверху.

– Будьте осторожнее со своими пожеланиями, – прошептал он. – Может быть, вы уже подцепили ее.

– А? О чем вы?

– Посмотри на свои руки, глупец!

Магистр поставил кувшин и взглянул на руки. Его сердце заколотилось от ужаса. На пальцах и на тыльных сторонах ладоней было несколько ненавистных красных прыщей, теперь так хорошо ему знакомых. Пара из них уже превратилась в пузыри.

– Это невозможно! – воскликнул он. – Я не болен!

Риарио встал возле него, потрогал его лоб и уверенными и чуткими пальцами проверил пульс.

– Вы не больны, – наконец согласился он. Это прозвучало как обвинение; врач нахмурился. – Но почему нет? Это же оспенные язвы. Почему у вас их так мало?

– Не знаю.

Как ни абсурдно, но Аргирос чувствовал себя виноватым.

Риарио продолжал ощупывать и прикасаться к нему, пытаясь понять, почему Аргирос не выглядел больным. Магистр и сам никак не мог понять. Он видел, как оспа обезобразила Елену, а потом убила ее, видел, как недуг свел в могилу его сына, а у него самого была всего лишь горстка безвредных прыщиков. Если Бог решил выполнить желание Василия, это напоминало насмешку.

Вдруг Василий ударил себя рукой по лбу.

– Я дурак!

– Я бы охотно поверил, но почему вы так считаете? – спросил Риарио.

– Я не думаю, что подхватил оспу.

– Тогда что это? – Доктор кивнул на пузыри на руках Аргироса.

– Как же молочник, чей мальчик заразился этой болезнью, называл ее? Коровья оспа, вот что это такое. Я пару раз доил корову, чтобы достать молока для Сергия…

– Вы правы, и я тоже дурак, – уныло покачал головой Риарио. – Я довольно часто сталкивался с этой хворью у доярок, которые боялись, что они заразились черной оспой. Сейчас, когда столько настоящих больных я в первую очередь думаю о черной оспе и забыл о другой.

Продолжая ворчать на себя, доктор вьшгел из комнаты. Он вернулся с двумя кувшинами.

– Теперь потребуется еще немного вина.

– Я не хочу пить, чтобы отметить спасение, – заметил магистр.

– Тогда пейте, чтобы пить, или чтобы забыться, или просто пейте со мной за компанию, потому что я хочу напиться. Пейте, и все.

Риарио откупорил пробку кувшина с помощью скальпеля, поднял посудину и закинул голову назад.

Аргирос последовал его примеру. Наконец-то сладкое вино начало действовать. Он осоловело взглянул на Риарио.

– Что проку в вас, чертовы доктора, если вы не можете спасти ни одного больного?

Риарио не рассердился. Он опустил голову на руки.

– Хотел бы я, чтобы мы могли. Однако учтите следующее: мы вправляем кости, лечим порезы и ожоги, а иногда даже ловко управляемся с ножом.

Магистр кивнул.

– Ах, да, я видел это в армии. Но я помню такие походы, которые проваливались с самого начала, потому что половину солдат валил кровавый понос и никто с этим не мог справиться.

– Да, знаю; такое случается. – Риарио помедлил, но затем осторожно продолжил, как будто решаясь поделиться давно лелеемой мечтой, над которой Аргирос мог поглумиться. – Чего бы я на самом деле хотел, так это одолеть недуг еще до того, как он начинается.

Действительно, магистр едва не разразился смехом.

– И как вы думаете этого добиться?

– Откуда я знаю? – раздраженно ответил Риарио. – Я все думаю о царе Понта Митридате – помните, том, кто так упорно сражался с Римом во времена Суллы и Помпея. Он сделался настолько нечувствительным к ядам, многократно принимая их небольшими дозами, что, когда решил покончить с собой, не смог отравиться и прибег к услугам своего наемника.

– Чудесно, – заметил Аргирос. – А где вы возьмете маленькую дозу болезни? И…

Он осекся с открытым ртом. Он вспомнил Петра Склероса, его полную счастливую жену, их восьмерых детей – все они были здоровы, когда в Константинополе свирепствовала оспа. Он вспомнил отметины коровьей оспы на руке маленького Павла – и, конечно же, все остальные члены семьи Склеросов тоже переболели ею. Вспомнился и рассказ Риарио о том, как к нему приходили люди с коровьей оспой, опасаясь, что они заразились черной оспой.

– Во имя Пресвятой Девы и всех святых, – прошептал магистр.

– Что?

Риарио как будто еще сожалел о том, что поделился с магистром своими мечтами.

Запинающимся языком Аргирос изложил доктору свою догадку. Когда он закончил, то решил, что сейчас Риарио назовет его идиотом.

Врач медленно сжал руки в кулаки. Его лицо приняло выражение, которое Аргирос распознал не сразу. Василий припомнил времена, когда он служил в армии; как-то раз на опушке он наткнулся на дикого кота, выслеживавшего белку. Кот был так же сосредоточен, как сейчас Риарио.

– Постойте, – прошептал Риарио. – Вы понимаете, какое оружие вы дадите в руки врачей, если вы правы, Аргирос?

– Если прав, – повторил магистр. – А как вы это проверите?

– Я знаю, как можно это сделать, – заявил Риарио. – Взять немного гноя из язв и поместить его в разрез тому, кто уже переболел коровьей оспой. Если беднягу после этого не свалит оспа, то он уже ею никогда не заразится.

– Думаю, вы правы. Так сделайте это.

– Но с кем? – с усмешкой спросил доктор. – Какой безумец станет так рисковать собственной судьбой?

– Я, – ответил Аргирос.

– Не дурите, дружище. Если вы ошибаетесь, вы заразитесь по-настоящему, и не во имя исполнения глупого пожелания.

Магистр протянул вперед руки.

– Чего мне опасаться? Моя жизнь и так уже разбита.

– Это в вас говорит вино. И ваше горе.

– Утром я буду трезв и скажу вам то же самое. А что касается моего горя… если даже я доживу до возраста Мафусаила, все равно не перестану скорбеть. Вам-то это должно быть известно.

Риарио поморщился и неохотно кивнул. Тем не менее он сказал:

– Идите домой и ложитесь спать. Если вам хватит глупости прийти утром, что же, мы все обсудим, ели нет, я вас не упрекну, можете не сомневаться.

Аргирос не хотел возвращаться домой: воспоминания последних недель еще были чересчур горькими, чтобы он мог продолжать жить там. В конце концов, за него решили его ноги. Они стали ватными, когда он попытался встать из-за стола. Голова кружилась, как водоворот Сциллы. Он снова рухнул на стул и отключился.

Когда он проснулся, голова была такой тяжелой, что ему показалось, будто он умер и попал в ад. Он издал стон, затем другой и услышал собственный голос.

Риарио бродил по комнате; слушать его голос тоже было мукой.

– Есть два лекарства от похмелья, – произнес доктор. – Одно из них – капуста, а другое – опять вино. От капусты у меня всегда отрыжка. Держите.

Аргирос думал, что его бедный желудок уже не примет вино из кружки, которую ему подал Риарио, но желудок вино не отверг. Через какое-то время Василий вновь ощутил себя человеком, хотя и был погружен в меланхолию.

По осунувшемуся виду и покрасневшим глазам Риарио было ясно, что он тоже страдал от похмелья. Он взялся было за кусок хлеба, но вздрогнул и положил его на место.

– Я уже чересчур стар для такого рода развлечений.

– Я вдвое вас моложе, но уже много лет назад стал слишком стар для этого. – Магистр сел прямо и тут же пожалел об этом. – Оспа!

Риарио взглянул на него со смутным любопытством.

– Вы по-прежнему хотите идти дальше?

– Я же сказал, разве не так? Я помню. Это одна из последних вещей, которую я действительно помню.

– Дайте-ка я вас осмотрю, – сказал Риарио и взялся за руки Аргироса. Тот тоже посмотрел на них. Чистые коричневые струпья уже появлялись поверх пузырей. Доктор хмыкнул. – Ах, вы уже пошли на поправку. Тогда идем. Раз уж вам не терпится попасть в безвестную могилу на Пелагийском кладбище среди прочих самоубийц, я помогу вам этого добиться.

– Если бы вы были уверены в этом, вы бы и пытаться не стали, – заметил Аргирос.

– Думаю, что нет. В то же время я бы отказался от попытки, если бы не был уверен, что не заражусь сам.

Сказав это, Риарио принялся расхаживать по дому в ожидании, что кто-нибудь придет и доложит о новом случае заболевания оспой. Он уже начинал проявлять нетерпение, потому что накануне к этому часу его уже звали в три места. Но сегодня прошло много времени, прежде чем в дверь постучалась плачущая женщина.

– Мой муж! Идемте скорее! Мой муж заразился оспой!

Аргирос и Риарио оба зажмурились от яркого утреннего солнца. Занятая своим горем, женщина ничего не замечала. Она без вопросов приняла Аргироса за второго врача.

У магистра свело желудок, когда он стоял у постели больного. Вид несчастного слишком остро напоминал ему об испытаниях, через которые он только что прошел с Еленой и Сергием. Оспины покрывали лицо и конечности мужчины; но пока их еще заполняла светлая жидкость, а не гной.

– Он будет жить? – тихо спросил Аргирос, чтобы женщина, плакавшая в соседней комнате, его не расслышала.

– Может быть, – ответил Риарио. – Жар не такой уж сильный, как часто бывает, и пульс у него очень стабильный.

Доктор посмотрел на магистра. Аргирос заставил себя кивнуть.

Риарио достал из сумки скальпель; Василий решил, что это был тот же инструмент, которым вчера вечером откупоривались кувшины с вином. Доктор сделал небольшой надрез на большом пальце правой руки магистра. Тот чуть не отдернул руку. Добровольно подвергнуться заражению, и при этом сохранить невозмутимость, как оказалось, даже труднее, чем идти в битву.

Мыча себе под нос, Риарио вскрыл скальпелем пару нарывов на коже больного. Он нанес жидкость из них на ранку, которую сделал на руке Аргироса, и наложил повязку. Затем задумчиво взглянул на скальпель.

– Если на нем есть яд, придется вымыть нож, прежде чем я воспользуюсь им снова.

Через несколько минут он вышел, чтобы рекомендовать жене больного те же процедуры, какие Аргирос проделывал для Елены: протирать тело прохладной водой, соблюдать покой – и давать все безвредные успокаивающие, от которых, впрочем, было мало проку. Они заведомо не могли помочь в лечении.

Большой палец Аргироса начало дергать. Неважно. Если он прав, здесь скрывалось нечто сильнее любого лечения, поскольку все переболевшие коровьей оспой никогда не заражались черной. Если же он ошибался, что ж, Риарио уже говорил, чего в этом случае ожидать. Так или иначе, скоро все прояснится.

Визиты к Роарио превратились в ежедневный ритуал. Доктор осматривал Аргироса, проверял его температуру и пульс. Потом Риарио обычно верчал: «Пока Жив», наливал пациенту стаканчик вина – небольшой стаканчик – и отправлял домой.

Эта рутина придала существованию магистра смысл, вокруг которого его жизнь начинала постепенно восстанавливаться. Как и служба, к которой он вернулся через неделю после смерти Сергия. Число работников магистрата сильно сократилось, одни из них погибли, другие оплакивали родных или заботились о больных. Однако количество дел оставалось тем же. Утомление – почти такое же мощное болеутоляющее средство, как вино.

Через три недели от пореза на большом пальце Аргироса остался только бледный шрам. Магистр уже терял терпение, постоянно слыша от Риарио избитую фразу.

– Думаю, все так и останется? – многозначительно спросил Василий.

– О да, я тоже с некоторых пор так считаю, – ответил доктор. – Есть еще одна проблема: нам известно, что вы могли иметь иммунитет к оспе еще до того, как подхватили коровью оспу. Вы ухаживали за женой и сыном и, видите ли, не заразились от них.

Аргирос был потрясен. Ему казалось, что его обманули.

– Значит, то, что я сделал, бессмысленно?

– Нет, нет, нет и нет. Ваш случай является доказательством, но только частично. Я недавно провел новую проверку. Знаете, что не только Склеросы избежали оспы, но и почти все семьи молочников в городе?

– Не знаю, но так и должно быть, разве нет? Они как раз и должны первыми переболеть коровьей оспой вместо черной.

– Так. Это и заставило меня поверить в вашу правоту, хотя неизвестно, были ли вы восприимчивы к оспе или нет. Я заразил коровьей оспой пару десятков человек и попытался потом заразить их черной.

– И? – Аргиросу не терпелось подскочить к Риарио и вытрясти из него ответ. – Во имя Пресвятой Девы, скажите же, как они?

Доктор, по обыкновению, криво усмехнулся.

– Все живы, скажу я вам.

– Тогда, если, к примеру, префект города прикажет всем в Константинополе заразиться коровьей оспой, или же детей заразить ею через какое-то время после рождения…

– Никто из этих людей не будет потом поражен оспой, – закончил Риарио за магистра. – Так я думаю. Я уже начал посвящать в это открытие других врачей. Весть скоро распространится.

Аргирос благоговейно перекрестился и склонил голову в молитве.

– И о чем вы теперь молитесь? – вопросил Риарио после того, как магистр несколько минут провел в молчании.

– Я просил прощения у Господа за то, что посмел поставить под вопрос Его волю, – кротко ответил Аргирос. – Теперь я наконец-то вижу цель, с которой Он наслал горе мне и тем, кого я люблю… любил. – Последняя поправка опять напомнила о скорби. Аргирос поспешил добавить: – Если бы они не заболели, я бы не наткнулся на открытие, которое может спасти жизнь многим несчастным. Верно, что я послужил лишь орудием в руках Господа.

– Вздор, – ответил доктор. – Тогда как быть с другими, кто заболел и умер за время эпидемии? Если Бог убил их всех только для того, чтобы двое из них потребовали вашего внимания, тогда для меня Он – кровавый убийца.

– Нет, – возразил Аргирос. – Подумайте: если бы не было много больных, я бы пошел к кормилице, а не к молочнику, и никогда бы не узнал о коровьей оспе. Но я боялся привести в дом кормилицу и так познакомился со Склеросом и его семьей.