Гроза двенадцатого года - Звезда Парижа

Татьяна Романова

Звезда Парижа

Глава 1

Россия,

1812 г.

Безумная храбрость – это зло или благо? Или разумная осторожность более выгодна в этой жизни?.. Светлейшая княжна Елена Черкасская за последние две недели часто задавала себе этот вопрос, уже не зная, выживет ли она, или погибнет под холодным октябрьским дождем на пустынных дорогах воюющей России.

Девушка была в пути почти две недели. Покинув Ратманово – южное имение своего погибшего под Бородино старшего брата, она хотела добраться до столицы, встретиться там с другом детства покойного князя Алексея императором Александром Павловичем и передать ему письмо своей тетушки графини Апраксиной. В этом письме старая дама сообщала государю, что князь Василий Черкасский, объявивший себя после смерти племянника его наследником и опекуном его четырех младших сестер, оказался жестоким преступником и убийцей. Принуждая старшую из княжон Елену выйти замуж за трижды овдовевшего ровесника ее деда, новый опекун жестоко избил девушку и убил старую няню, заслонившую собой потерявшую сознание княжну. Графиня просила у императора защиты своим племянницам и наказания убийце.

В ту ночь, когда Елена пришла в себя после страшного избиения, она не думала ни о чем, кроме того, что должна добраться до Санкт-Петербурга и встретиться с императором. Тогда девушка ни минуту не усомнилась в своих силах. Переодевшись в мужской костюм и отрезав волосы, она взяла в конюшне любимого коня брата – орловского рысака Ганнибала и ускакала, надеясь через три недели быть в столице. Сначала дела у путешественницы складывались довольно удачно: дядя не послал за ней погоню, а в деревнях, где Елена предлагала деньги, ее пускали переночевать, продавали хлеб и корм для коня. Молчаливые крестьяне не задавали лишних вопросов избитому пареньку, путешествующему в одиночестве на коне необыкновенной красоты и стоимости. Но чем дальше она уезжала от своей теплой южной губернии, тем суровее становилась осень. Теперь, когда холод и дождь совсем измотали и княжну, и Ганнибала, девушка уже не раз пожалела, что, собираясь в дорогу, не обдумала все обстоятельства и не подготовилась к плохой погоде и заморозкам.

Снова начался сильный осенний ливень, забирающий последние силы. Елена чувствовала, что сознание вот-вот покинет ее. Она сидела, склонившись к шее Ганнибала, крепко вцепившись в его гриву. Сил держаться прямо у девушки уже не было, и если бы не замечательный конь, наверное, её уже не было бы в живых.

– Мой герой, потерпи еще чуть-чуть. Видишь, уже показалась деревенька, тебе нужно проскакать совсем немного, – прошептала княжна.

Когда они рано утром покидали маленький домишко на северной окраине Калуги, небо было ясным, и хотя было очень холодно, Елена обрадовалась, что они не вымокнут. Еще три дня пути по этой дороге, и они попадут в Марфино. Сначала девушка не хотела заезжать в имения, принадлежащие Черкасским, боясь, что слуги выдадут ее дяде, но теперь она ясно понимала, что в такую погоду не доберется верхом до столицы. Бедный Ганнибал был совсем измучен, его нужно было оставить в теплой конюшне и ехать в столицу на почтовых лошадях. Но для этого следовало принять свой прежний облик. Сегодня княжна приняла окончательное решение: попросить помощи у управляющего поместьем Ивана Ильича, доброго пожилого человека, раньше всегда относившегося к ней и к ее сестрам с трогательной заботой. Она хотела, чтобы Иван Ильич помог ей купить простую женскую одежду и довез до почтовой станции.

Сегодня к вечеру Елена надеялась добраться до довольно большого города Малоярославца и попроситься на ночлег где-нибудь на его окраине, но этот холодный дождь спутал все её планы. Он все шел и шел. Одежда девушки совсем промокла, озноб колотил её так, что стучали зубы, и только сила духа еще удерживала её в седле. Маленькая деревенька, показавшаяся за поворотом дороги, стала для нее последней надеждой. Решив постучаться в крайний дом, княжна вцепилась ледяными пальцами в гриву Ганнибала и попросила:

– Помоги, дружок, довези меня, пожалуйста.

Глаза девушки закрылись, и она уткнулась головой в мокрую серую гриву. Почувствовав, что с его хозяйкой что-то не так, благородный конь перешел на шаг и тихо ступая пошел в сторону села, аккуратно неся на спине маленькую согнувшуюся фигурку. Благословенное забытье, черным туманом окутавшее измученную девушку, принесло ей покой и радость: из темной мглы в сознании всплыли яркие картины счастливой поры жизни в Ратманове, и она снова была тринадцатилетней девочкой – любимой внучкой светлейшей княгини Черкасской.

Анастасия Илларионовна привезла маленьких сирот в свое имение после смерти своего старшего сына Николая, погибшего на охоте, и его второй жены Ольги, пережившей горячо любимого мужа только на восемь дней. Княгиня тогда решила, что остаток жизни посвятит внучкам. Время лечит, горе детей притупилось, и Елена с удивлением обнаружила, что с бабушкой ей хорошо и легко как ни с кем. Они понимали друг друга с полуслова, а иногда даже не нужно было слов, хватало только взглядов. В тот летний вечер пять лет назад они сидели вдвоем в гостиной роскошного дома, скорее дворца, построенного в Ратманове по проекту столичного архитектора Растрелли. Окна гостиной выходили в сад и были раскрыты настежь. Цветы на клумбах благоухали, цикады пели, а легкая мелодия, которую княжна разучивала на большом английском фортепьяно, занимающем весь дальний угол комнаты, уносилась с нагретым воздухом и таяла в теплых летних сумерках.

– Бабушка, почему мне с тобой так легко, даже иногда кажется, что ты думаешь так же, как я? – с любопытством спросила девочка.

– Посмотри вон туда, и ты все поймешь, – засмеялась Анастасия Илларионовна и показала на портрет, висевший над камином. На нем княгиня была изображена через год после своей свадьбы.

– Ну что смотреть, – возразила Елена, – сейчас ты скажешь, что я очень на тебя похожа, но, может быть, это было в детстве, а сейчас я совсем не похожа. Ты там – красавица, а я высокая и худая, и лицо у меня не красивое, а самое обычное.

Бабушка с улыбкой посмотрела на свою внучку. Ей через полгода будет четырнадцать, она уже вытянулась и достигла роста взрослой женщины, но была еще очень худа, с длинными руками и ногами, однако уже стало понятно, какой прекрасной женщиной будет ее Елена. Длинные, от природы вьющиеся волосы цвета старого золота, перехваченные на макушке бархатной лентой, спускались пышными локонами ниже талии. Большие глаза девочки, опушенные длинными черными ресницами, обычно темно-голубые, в минуту волнения становились синими. Внучка действительно была очень похожа на нее в молодости, но опытный глаз бабушки уже заметил главную особенность лица Елены. Правильные черты на этом милом лице сложились так, что казалось, если что-то хоть чуть-чуть изменить, обязательно будет хуже. С любого поворота лицо было прелестным: профиль был нежным и соразмерным, поворот в три четверти оттенял длинные ресницы, прямой нос и нежную линию щеки, а когда княжна смотрела прямо на собеседника, никто не мог остаться равнодушным, глядя на огромные яркие глаза, совершенную линию нежного рта и высокие дуги темно-коричневых бровей. Господь дал старшей княжне Черкасской такую гармонию черт, которой у ее бабушки, несмотря на всю ее красоту, никогда не было. Девочка была само совершенство, только пока этого не понимала, а Анастасия Илларионовна не спешила ей об этом рассказывать.

– Ты обязательно будешь красавицей, и будешь красивее меня, – пообещала княгиня внучке, – господь послал мне на старости лет подарок: увидеть себя молодой. Ты очень на меня похожа. У тебя тот же характер, та же жизненная сила, поэтому мы и думаем с тобой одинаково. Я надеюсь, что и жизнь свою ты проживешь успешно: красивой, богатой и самостоятельной.

Одно только не хотела обсуждать княгиня – то, что прекрасно знала уже давно: внучка унаследовала от своей матери преданное сердце, то качество, что могло погубить любую женщину, если судьба пошлет ей недостойного человека. Но девочка, услышав последнее слово, сказанное бабушкой, сама начала разговор:

– Бабушка, я хотела тебя спросить. Вот ты говоришь нужно быть самостоятельной. А как же мои родители? Матушка не была самостоятельной, но они жили очень счастливо, ты сама знаешь.

– Каждой женщине нужно то, что соответствует её природе. Когда твой отец вызвал меня в столицу, чтобы познакомить со своей невестой, скажу тебе честно, что меня волновало только одно: как она отнесется к твоему брату Алексею, ведь не все женщины могут принять детей своего мужа от первого брака. Когда же я увидела Ольгу, заглянула в ее добрые глаза, то сразу поняла, что моему измученному трагическими испытаниями сыну и маленькому внуку будет с ней хорошо. Поэтому я в первый же вечер дала согласие на брак твоих родителей и никогда об этом не пожалела. Одного я не предвидела, что твоя матушка полюбит своего мужа со всей страстью молодой женщины, впервые познавшей мужчину. Ольга полностью растворилась в твоем отце, и когда он умер, она тоже не смогла жить. Я говорю это, хотя тебе нет даже четырнадцати лет, потому что боюсь не дожить до твоего замужества. Девочка моя, не отдавай своего сердца мужчине так безоглядно, не клади свою жизнь ему под ноги, всегда будь сама собой и тогда ты будешь счастлива. Старое правило: «Выигрывает тот, кто позволяет себя любить», к сожалению, всегда справедливо. У тебя сильный характер, ты будешь успешной в любом деле, за которое возьмешься. Береги свое сердце, не дай его разбить. Обещаешь?

– Обещаю, бабушка, – кивнула Елена, серьезно глядя на княгиню.

– Вот и отлично, – улыбнулась Анастасия Илларионовна, – а сейчас беги спать. Сестры твои давно спят, а ты пользуешься моей слабостью к тебе и вертишь бабушкой как хочешь.

– Ну, тобой повертишь, – засмеялась внучка, – даже Алексею это не под силу, а брат – твой любимчик.

Лицо княгини, на которое смотрела Елена, стало белеть и расплываться. Девушке показалось, что холодная рука потащила ее вверх из теплых летних сумерек Ратманова. Княжна вынырнула из черного тумана и попыталась понять, что с ней. Она лежала на шее Ганнибала, уткнувшись лицом в его мокрую гриву. Сквозь пелену дождя девушка с трудом различила серые избы, которые были еще ужасно далеко. Подумав, что она, наверное, уже не доберется до них живой, княжна опять потеряла сознание. И снова из ледяной тьмы как утешение всплыли радостные воспоминания: тот день рождения, когда Елене исполнилось четырнадцать лет.

Тогда с самого утра весь дом готовился к празднику. Утром отец Василий отслужил службу во здравие именинницы, потом ждали гостей на детский обед и танцы, а вечером был обещан фейерверк. К полудню вереница саней, где сидели закутанные в шубы дети с матерями и гувернантками, выстроилась около большого мраморного крыльца дома светлейшей княгини Черкасской. Сама Анастасия Илларионовна удалилась в свои комнаты, поручив надзор за гостями своей верной наперснице Тамаре Вахтанговне, когда-то няне маленького Алексея, а теперь домоправительнице Ратманова. Старая грузинка периодически заходила в кабинет княгини, рассказывая как проходит праздник, и когда она сообщила, что обед закончен и начинаются танцы под руководством месье Ребе, учителя всей местной молодежи, Анастасия Илларионовна распорядилась позвать к себе внучку.

– Да, бабушка, ты хотела меня видеть, – прощебетала счастливая Елена, впорхнув в кабинет княгини.

Анастасия Илларионовна с любовью посмотрела на это очаровательное создание. Сегодня на девушке было белое шелковое платье, с гладким корсажем и легкой струящейся юбкой. Княгиня подумала, что еще год и ее девочка станет несравненной красавицей, вот только увидит ли бабушка это счастливое превращение. Старая женщина поднялась с кресла у камина, где коротала суматошный день, и взяла с каминной полки темно-синий бархатный футляр.

– Вот, дорогая, это твой дед подарил мне на свадьбу, сегодня я дарю это тебе, – торжественно произнесла она и протянула футляр девушке.

Елена открыла крышку. На синем бархате лежали ослепительной красоты серьги. Два огромных овальных индийских сапфира густого василькового цвета в ажурной филигранной оправе, усыпанной бриллиантами, крепились к уху застежками в виде маленьких бантов. Серьги, которыми Елена девочкой любовалась на портрете бабушки в Марфино, считая их чем-то нереально волшебным, теперь принадлежали ей. Девушка подняла на бабушку сияющие глаза, одного цвета с подаренными сапфирами, засмеялась от счастья и бросилась на шею Анастасии Илларионовне.

– Это действительно мне? О, бабушка, как я тебя люблю! Можно я надену их прямо сейчас?

Впервые за время, прошедшее со смерти родителей, княжна была такой счастливой. Анастасия Илларионовна представила, как изумятся мамаши и гувернантки, собравшиеся сейчас в бальном зале, увидев такое нарушение приличий, когда четырнадцатилетняя девушка выйдет на детский праздник, надев украшение, на которое можно купить хорошее поместье. Тут же согласившись исполнить просьбу Елены, она сама помогла ей надеть серьги и залюбовалась прелестным личиком внучки. Огромные глаза девушки засияли еще ярче, оттененные сапфирами.

– Беги к гостям, моя хорошая, – напутствовала Анастасия Илларионовна.

Княжна побежала в бальный зал, а потом в сад, где сверкало новое чудо – фейерверк. Разноцветные звезды взлетали вверх, вбок, крутились колесом, а напоследок в черном зимнем небе засверкала огромная буква «Е». Дети хлопали, визжали, свистели, их даже не пугало присутствие грозной княгини, но та махнула рукой, останавливая матерей и гувернанток, бросившихся успокаивать своих питомцев. Елена тоже смеялась и хлопала, стоя рядом с сестрами среди заснеженных яблонь, глядя на яркие звезды фейерверка. Потом звезды погасли, сад Ратманова исчез, и девушку, возможно уже навсегда, поглотила холодная черная тьма…

Плотные сумерки поздней осени опустились на раскисшую от дождей дорогу почти мгновенно. Медленно бредущий Ганнибал тихо нес свою драгоценную ношу по направлению к деревне, когда тишину нарушил топот копыт. Трое всадников выехали из леса и начали нагонять коня с потерявшим сознание всадником.

– Ваше высокоблагородие, смотрите, паренек. Не умер ли? – усатый драгун подхватил под уздцы Ганнибала и остановил его.

Молодой офицер в плотном непромокаемом плаще, под которым виднелась форма кавалергарда, подъехав, наклонился над скрючившейся на спине лошади фигуркой и снял сырую бесформенную шляпу, прикрывающую лицо всадника.

– Да он избит сильно, посмотри, Кузьма, какие синяки, – с жалостью заметил офицер, глядя на переливающиеся всеми цветами от желтого до черно-фиолетового пятна на коже парнишки и темные болячки на лбу, губах и скулах.

– Может, поэтому и сомлел? – предположил усатый драгун.

Он потряс за плечо юного всадника, но только сдвинул неподвижное тело, и оно начало сползать на бок.

– Ну, надо же, – расстроился Кузьма и попытался удержать сползающее тело, – не выходит, ваше высокоблагородие, сейчас упадет.

– Давайте его ко мне, я довезу, немного осталось, – велел офицер.

Кузьма и второй молчаливый драгун спешились, и, сняв юношу с уставшего серого коня, посадили его впереди своего командира. Офицер одной рукой прижал к себе легкое тело, а другой рукой натянул поводья. Кузьма взял повод серого коня и вскочил в седло.

– Ваше высокоблагородие, а конь до чего хорош, давно я таких не видел, только уж очень он измучен. Но ничего, выходим, – заметил он.

Офицер дал сигнал трогать, и маленький отряд двинулся к околице села. Они свернули в один из крайних домов и спешились на широком дворе, огороженном дощатым забором. Кузьма придержал юношу, пока командир спрыгнул с коня, а потом помог подхватить его и занести в дом. Они положили больного на широкую лавку, стоящую около печи.

– Кузьма, иди в штаб-квартиру, приведи доктора Власова, – приказал офицер. – А Мирону скажи, чтобы серого жеребца как следует накормил и ноги его посмотрел.

Драгун отдал честь и вышел из избы. Его командир скинул плащ, кивер и подошел к жарко натопленной русской печке. Прислонившись к теплым кирпичам, он смотрел на юношу, и решал, что ему делать дальше. В этой избе, которую отвели адъютантам генерала Милорадовича, он пока жил один. Генерал любил обоих своих адъютантов, но его, графа Александра Василевского, выделял особенно, поэтому когда встал вопрос о том, кого отправлять в Санкт-Петербург с донесением о победе над французами, одержанной под Тарутино отрядами Милорадовича, генерал, уловив в глазах Александра нежелание ехать, отправил с пакетом второго адъютанта Ивана Миниха. Теперь граф мог еще несколько дней распоряжаться этой избой по своему усмотрению. Можно было бы оставить бедного подростка на отдых, а потом нанять экипаж и отправить его к родным или в госпиталь.

– Правильно дядя говорит, что все ненужные проблемы липнут ко мне, как мухи к горшку с медом, – пробормотал граф, вспомнив своего любимого дядюшку, и улыбнулся.

Он отошел от печки и наклонился над бесчувственным юношей.

Решив, что паренька нужно раздеть и согреть, иначе простуда ему точно обеспечена, Александр расстегнул совершенно промокший плащ, вытащил его из-под неподвижного тела и бросил к печке. Также быстро сняв сюртук, который смело можно было выжимать, он взялся за пуговицы рубашки. Под рубашкой тело юноши было замотано плотным куском холста, закрепленным еще и широким поясом с металлической пряжкой. Граф начал расстегивать пряжку и ребром ладони почувствовал под мокрым холстом большой квадратный выступ. Он снял пояс и развернул холст. На теле, покрытом разноцветными разводами ужасных синяков, лежал кожаный мешок для бумаг. Граф взял мешок в руки, и его обдало жаром: он увидел два упругих полушария с нежно-розовыми сосками. Перед ним лежала девушка.

Глава 2

Граф Александр Василевский, единственное и обожаемое дитя в знатной и богатой семье, родился под счастливой звездой. Отец его, граф Николай Иванович, приходился родственником могущественному князю Потемкину, чем, впрочем, никогда так и не воспользовался. В молодости он послужил в гвардии, повоевал под началом великого Суворова, потом, получив наследство после батюшки и двоих его бездетных братьев, стал так богат, что пришлось ему заниматься делами своих многочисленных имений. Выйдя в отставку, он поселился в самом большом из них, с радостным названием «Доброе», находившемся в тридцати верстах от Киева, и начал искать себе достойную невесту. В своих мечтах он видел скромную миловидную девушку, тихую, воспитанную и послушную, которая любит вести хозяйство и родит ему много крепких и здоровых детей.

Воплощая свою мечту в жизнь, граф появился в светском обществе Киева. На первом же балу в дворянском собрании, куда его привезли киевские друзья, он увидел ослепительно прекрасную княжну Мари Понятовскую. Златокудрая красавица с большими зелеными глазами мельком улыбнулась Василевскому, и он больше ни о ком не мог думать. Как тень, он всюду следовал за прекрасной Марией Игнатьевной, а она забавлялась его преданностью и преклонением, пока граф не набрался храбрости попросить её руки у её старшего брата Ксаверия, бывшего опекуном девушки.

Князь Ксаверий Понятовский был человеком очень своеобразным. Он принадлежал к самой младшей из многочисленных ветвей этого знаменитого рода, давшего Польше последнего короля. В 1772 году при первом разделе Польши владения семьи оказались раздробленными. Часть имений отошла к России, а часть – к Пруссии. Отец князя Ксаверия решил вместе со старшим сыном принять подданство Пруссии, а младшего сына отправить в Россию. Выполняя волю отца, Ксаверий Понятовский выехал на постоянное жительство в большое имение Табор под Динобургом в Лифляндии, принял российское подданство и посвятил свою жизнь изучению античной культуры.

Смерть старого князя Игнатия, последовавшая двенадцать лет спустя, преподнесла Ксаверию сюрприз. Отец назначил младшего сына опекуном своей единственной дочери Марии. Он передал с девушкой приданое – сорок тысяч золотых талеров и завещал выдать ее замуж в России, чтобы её старший сын наследовал неженатому Ксаверию, если тот не возьмется за ум и не заимеет наследников. Девушка приехала к брату и нарушила его такую приятную уединенную жизнь, полную размышлений над трудами античных авторов. Назвать характер прелестной Мари бурным было бы слишком слабым определением. Полная противоположность своему спокойному брату-философу, она обожала праздники, охоту, скачки. Ее гувернантки всегда качали головами, размышляя, можно ли загнать этот огонь хоть в какие-то рамки, и грустно приходили к выводу, что это невозможно.

И вот теперь холостой князь Ксаверий должен был найти мужа этому феерическому созданию. Он считал эту задачу невыполнимой, но, верный своему долгу, начал ее решать. Отправив княжну Мари в Киев к жене соседа-помещика, вывозившей в этом сезоне свою старшую дочь, и заплатив за это столько денег, что оборотистая дама сшила множество туалетов обеим девушкам, не потратив ни копейки из собственных средств, князь Ксаверий наслаждался благословенной тишиной, наступившей в доме. Он ждал сестру обратно весной следующего года, справедливо считая, что ни один здравомыслящий человек не женится на девушке с полным отсутствием качеств, необходимых покорной жене и рачительной хозяйке дома.

Каково же было его удивление, когда жарким летним днем 1784 года по мощеной площадке перед его двухэтажным кирпичным домом с готическими окнами зацокали копыта четверки вороных лошадей, запряженных цугом, и изящная карета остановилась напротив крыльца. Красивый молодой человек, одетый в шелковый голубой камзол, обшитый серебряным галуном, попросил слугу доложить его сиятельству, что граф Василевский хочет видеть его по неотложному делу. Князь Ксаверий, недовольный тем, что его оторвали от чтения Плутарха, вышел в гостиную и увидел молодого человека, нервно меряющего комнату шагами.

– Ваше сиятельство, позвольте представиться, я граф Николай Василевский, – молодой человек шагнул к хозяину и воскликнул, – я приехал поговорить о деле, имеющем для меня огромную важность! Я люблю вашу сестру и прошу у вас её руки.

Князь Ксаверий рухнул в кресло, знаком приглашая сесть и визитера. Придя в себя от изумления, он поглядел на молодого человека и задал ему только один вопрос:

– Вы богаты?

– Да, я богат, у меня есть четыре имения в Киевской губернии и два – в Тверской. Ваша сестра никогда ни в чем не будет нуждаться. К тому же я – родственник светлейшего князя Потемкина, и если Мария Игнатьевна захочет жить в столице, мы будем приняты при дворе.

– Я согласен, – произнес князь Ксаверий, поднялся и пожал руку счастливому жениху. – Мы тоже в родстве с Потемкиным: мой дядя женат на его племяннице. А за сестрой я даю хорошее приданое – сорок тысяч золотых талеров.

Он вызвал поверенного, и через два часа брачный договор был подписан. Князь написал письмо даме, у которой жила Мари, а граф Василевский поехал в Киев готовиться к свадьбе.

Прекрасная княжна, узнав, что брат решил её судьбу, не спросив её мнения, сначала устроила несчастному жениху головомойку и отказывалась его видеть. Но тронутая его верностью и покорностью её воле, а также уговорами своей опекунши, объяснившей девушке, что она, сама того не ведая, поймала в сети самого богатого жениха в этом сезоне, сменила гнев на милость и начала готовиться к свадьбе. По желанию невесты счастливый граф Николай оплатил самую роскошную свадьбу, которую видел Киев за последние пятьдесят лет, после чего увез свою обожаемую жену в свадебное путешествие по Европе. Молодая графиня домой не спешила. После Европы она пожелала посетить столицу, а там она захотела приобрести дом. Все ее прихоти выполнялись мужем беспрекословно. Прекрасный особняк на Английской набережной она получила в подарок от графа за рождение в 1786 году сына, названного Александром в честь благоверного князя Александра Невского, в день памяти которого он родился.

– Мой сын будет служить в гвардии, – радовался счастливый отец, глядя на маленький сверток, лежащий на руках у матери.

– Только этого не хватало, – махнула на мужа рукой еще более похорошевшая после родов графиня Мари. – Сын – твой наследник, он всегда будет дома со мной, и нигде служить не будет.

Мальчик был копией своей красавицы матери, за что оба родителя любили его еще больше. Они, не отдавая себе отчета, соревновались между собой, кто больше балует Сашеньку. Годы непрерывного обожания должны были полностью испортить характер ребенка, но после десятого дня рождения маленького графа Александра Василевского, которое семья отмечала в своем имении Доброе под Киевом, графиня заболела. Лучшие врачи из обеих столиц и из Киева были приглашены к ее постели, но приговор был у всех один – чахотка. Семья срочно уехала в Италию, где граф купил для своей Машеньки виллу на берегу моря. Но три года борьбы с болезнью закончились смертью бедной графини. Безутешный муж пережил её на год и умер от горя, которое он пытался заливать крепким украинским самогоном, назначив опекуном своего единственного сына его дядю князя Ксаверия.

Четырнадцатилетний Александр приехал в поместье дяди в Лифляндии в таком тяжелом нервном состоянии, что князю Ксаверию пришлось отложить все свои любимые дела и заниматься только племянником. Когда через месяц мальчик начал отвечать на вопросы, а через два разговаривать с дядей, князь Ксаверий поймал себя на мысли, что его уже не так тянет к древним книгам. Общаться с умным и тонким подростком оказалось гораздо интереснее, чем читать в одиночестве зимними вечерами. Он занялся обучением племянника, выписывал учителей и гувернеров, но никто из них не занимался с Александром больше, чем он сам.

Благодаря дяде, граф Василевский получил замечательное образование. Он говорил и писал не только на английском, французском и немецком языках, но также на греческом и на латыни, прекрасно знал математику, историю, географию и философию. Но, видно, небесный покровитель направлял молодого графа к воинским подвигам, и Александр уговорил дядю пригласить учителей и обучать его фехтованию и военным наукам: фортификации и военной истории. Не желая расставаться с племянником, князь Ксаверий даже поехал с ним в Германию, где тот два года проучился в Гейдельбергском университете.

Но как ни противился дядя, Александр рвался в армию, никакие уговоры не могли его остановить. Когда князь понял, что молодой человек всё равно пойдет служить, он счел за благо тряхнуть старыми связями и тугим кошельком и получил для племянника назначение поручиком в гвардейский кавалергардский полк. Летом 1806 года молодой человек уехал в Санкт-Петербург к месту службы, а князь Ксаверий возвратился в свое тихое имение в Лифляндии. Александр, обожавший своего единственного родственника, часто писал дяде, внося своими письмами радость и оживление в размеренную жизнь старого философа.

В начале 1808 года князь Ксаверий получил послание от душеприказчика своего брата Станислава с сообщением, что он унаследовал все имущество покойного, к письму был приложен указ короля Пруссии, закрепляющий за Ксаверием титул князя Понятовского в его королевстве.

Князь вызвал поверенного и составил новое завещание, по которому он оставлял все свое имущество теперь уже в России и Пруссии своему племяннику графу Василевскому, а сам поехал в Санкт-Петербург просить у государя права передать по наследству Александру и свой титул. Три месяца хлопот увенчались успехом, и он получил долгожданный указ. Не ставя племянника в известность о своем решении, он выехал в Берлин, где, заплатив немалые деньги, также получил указ о признании титула князя Понятовского после его смерти за графом Александром Василевским. К рождеству князь вернулся в свое любимое имение и снова зажил привычной жизнью, читая древних философов и переписываясь с племянником, только теперь во всех его письмах к Александру настоятельно звучала просьба жениться и дать семье наследников.

Первые годы службы показались молодому кавалергарду сплошным праздником. Отличившись в зарубежном походе 1805 года и героически сразившись под Аустерлицем, его полк больше не участвовал в походах следующих лет, а стоял на квартирах в Санкт-Петербурге, неся службу по охране августейшей семьи. Молодцы-кавалергарды, все как один представители лучших семей России, были желанными гостями на балах и приемах в высшем свете столицы. Но молодые люди предпочитали собственные компании с вином и игрой по-крупному. Князь Ксаверий не видел большой беды в том, что его племянник будет жить в доме своей матери на Английской набережной – нужно же было молодому человеку где-то отдыхать от казарм. Старому философу даже не пришло в голову, что вместе с его мальчиком в роскошный особняк, с такой любовью обставленный покойной графиней, заедут все офицеры кавалергардского полка, а также все их друзья и знакомые!

В двадцать один год Александр унаследовал состояние, оставленное ему отцом, но, не желая отягощать себя заботами, попросил дядю и дальше управлять его имуществом, как он это делал последние семь лет. Получения наследства он даже не заметил, потому что князь Ксаверий присылал ему такое щедрое содержание, что, несмотря на все траты, деньги у него никогда не кончались.

Как и все молодые офицеры, он любил женщин, а женщины обожали его. Высокий златокудрый красавец с лицом, как будто сошедшим с римской фрески, он унаследовал внешность своих польских предков. Широкоплечий, стройный, с длинными сильными ногами, он двигался с грацией тигра. Когда граф фехтовал или танцевал на балах, немало женских глаз останавливалось с немым восхищением на этом античном божестве с яркими зелеными глазами. Но благородные дамы его не интересовали, зато длинная вереница актрис, балерин, певиц, выступавших в театрах столицы, прошли через особняк на Английской набережной. Ни одна не задерживалась здесь надолго, все они, удаляясь с печалью в сердце от потери расположения этого красавца, уносили как утешительный приз полный кошелек и шкатулку, набитую драгоценностями.

Прослужив в гвардии пять лет, Александр уже не так восторженно относился к прелестям веселой офицерской жизни. К двадцати пяти годам он устал от обожания своих молодых товарищей, кутежей, вечного беспорядка и проблем в доме, превращенном им в офицерский клуб. Поэтому в декабре 1811 года его даже обрадовало письмо дяди, в котором тот предупреждал племянника о своем приезде через две недели в столицу для встречи с докторами. Дядя со старинной учтивостью выражал надежду, что если Александр не возражает, то он мог бы остановиться в доме на Английской набережной, оставляя за скобками то, что сам этот дом столько лет содержал.