«Девианты»

– Не оправдывайся, – прервал ее Сан Саныч. – Лажанулась – умей признать это. Почему у нас постоянно ошибки в фамилиях? Почему директор хлебозавода у нас Рузанов, когда он Русаков? Почему начальница департамента образования Вагина, когда она Вагинова? Ты меня что, хочешь со всем городом перессорить?

Получив нагоняй, Яна крепко задумалась. Да нет, она же в своем уме! Она отлично знает, что губернатору 45. Да и как можно об этом забыть, когда пару месяцев назад он с большой помпой отмечал свой юбилей, и Яна лично писала об этом? И уж Вагинову она бы ни за что не назвала Вагиной! Светлану Игоревну она знает уже лет пять, еще когда та была директором лицея. Что-то здесь не так… Но что?

Яна пошла к Кудряшову.

– Олег, у нас ЧП. Дай мне, пожалуйста, полосы, подписанные в печать, от… – и она по памяти назвала даты выходов и номера полос, в которых были обнаружены ошибки.

Увы! Все эти опечатки, как есть, фигурировали в полосах, под которыми стояла убористая с сильным наклоном подпись ответсека Черемшанова «В печать». Ничего не понимая, Яна не сдержалась и сорвала зло на чинной Анне Петровне:

– Куда вы смотрите? Протрите очки! Как можно не видеть, что в тексте полно ошибок!

– Но откуда я могла знать, что фамилии неправильные? – с достоинством парировала та. – Вот текст, который вы редактировали. Посмотрите – Рузанов. Вот полоса. И тут Рузанов. Какие ко мне могут быть претензии? Я свою работу выполняю.

Крыть у Яблонской было нечем, поэтому она быстро выпалила:

– Найду кто виноват – мало не покажется! Всем ввалю!

«Наверно, вот так себя чувствует человек, сходящий с ума, – подумала Яна. – На память я никогда не жаловалась, эти тексты я редактировала лично, и прекрасно помню, что ошибок в них не было. Да я сейчас проверю!»

Она бросилась к компьютеру, открыла отредактированный ею документ и прямо подскочила на стуле – вместо Вагиновой была Вагина! Так, а другой текст если посмотреть? С ума сойти – и тут написано, что губернатору 43. Ужас какой… Может, она и правда сходит с ума?

А тем временем Черемшанов обсуждал ЧП в курилке:

– Ну знаете ли, это уже слишком! Если редакторы начнут так наплевательски относиться к своим обязанностям и через слово сажать ляпы, то что же с рядовых сотрудников требовать? И так по-хамски себя ведет! Наорала на Анну Петровну, точно она ей девочка какая-нибудь. И попомните мои слова, накажут всех кого угодно, но только не нашу Яну Яковлевну. Папа у нее, сами знаете, кто…

Через пять дней история повторилась. Опять была допущена ошибка в фамилии важного лица. Лицо звонило Чулкову и костерило его на чем свет стоит. Тот опять устроил нагоняй Яблонской.

– Мне тебя рекомендовали, как очень серьезного человека, – напоследок сказал он ей. – И что я вижу? Видимо, перехвалили тебя. Если так будет продолжаться дальше, я буду вынужден принять меры. А по итогам работы за этот месяц я на сто процентов лишаю тебя премии.

Но не прошло и недели, как вышла заметка Ростунова, где говорилось, будто Москва дает на строительство Эмского метромоста 40 миллиардов. Хотя на самом деле было четыре. Непонятно откуда всплыл нолик. Опять звонили из пресс-службы губернатора с угрозами подать в суд.

– Знаешь что? – взорвался выдержанный обычно Сан Саныч, когда Яблонская явилась к нему на ковер. – Переоценил я твои возможности. Видно, молода ты еще для такой ответственной должности. К работе относишься наплевательски. Мне это надоело, я ищу нового редактора! Зрелого, серьезного человека!

Яна вышла от Чулкова со слезами на глазах – но это были слезы решимости и злости. Она села за компьютер и открыла исходный текст про метромост, который сдал ей Ростунов. И глаза у нее полезли на лоб – там стояла правильная цифра. Быстро открыла свой, отредактированный – там почему-то был пририсован нолик. Ничего не понятно! Зачем она внесла такую редактуру? И, главное, когда она это сделала?

В четверг в обеденный перерыв они с Кудряшовым выбрались в соседнюю кафешку – попить кофе.

– Знаешь, Олег, подумала я и пришла к выводу, что все эти ляпсусы неспроста, – поделилась с ним Яна. – Кто-то меня подставляет.

– Да брось. Кому это надо.

– Нет, я серьезно! И я даже догадываюсь, кто это.

– И кто, если не секрет?

– Анна Петровна! Ну да, я вспылила, накричала на нее, но нельзя же быть такой злопамятной!

– Да нет, не может быть, я ее давно знаю. Она из дворян, вся такая порядочная и щепетильная…

– А вот такие чинные цацы чаще всего подлости и делают! Больно просто – когда корректируешь текст, берешь и исправляешь, что хочешь, а потом на редакторов все валишь.

– И все же я не вижу достаточно серьезного мотива.

– А обычная бабская злоба – это для тебя несерьезно? Да и что ты ее так выгораживаешь? Почему так уверен, что это не она? Значит, ты знаешь, кто? – Яну понесло. – А, может, это ты сам и делаешь? Чтобы мое место занять?

– Да ты в своем уме? – совершенно не изменившись в лице, произнес Олег.

Но Яблонская уже швырнула на стол скомканную салфетку и кинулась к двери.

– Да погоди ты, Ян!

– Отстань, достали вы меня все! – и она скрылась за дверью.

Первым, кого она встретила в редакции, был Черемшанов. Искательно улыбаясь, он присел около ее стола.

– Яночка Яковлевна, минуточку уделите?

– Что случилось, Петр Данилыч? – чтобы справиться с гневом, Яна поднялась на шестой этаж редакции пешком, и сейчас чувствовала, что ее немного отпустило.

– Информация от надежных людей. Вчера у Сан Саныча был Стражнецкий из «Помела».

– Ну а я тут при чем?

– И как вы не понимаете, Яночка Яковлевна, что такая птица, как Сан Саныч не будет просто так общаться со столь мелкой сошкой, как Стражнецкий?

– Почему это он мелкая сошка? Константин очень способный журналист. И опытный. Не случайно Пащенко поставил его редактором отдела новостей.

С тех пор, как год назад они разругались с Костиком после трех недель бурного романа, Яна решила, несмотря ни на что, отзываться о нем исключительно хорошо. Ей казалось, что так уж точно никто не догадается о том, что между ними что-то было.

– Ну, способный он или нет – это большой вопрос, – развел руками Череп. – Лично я считаю его выскочкой. Да и зелен, зелен еще виноград. Сколько ему? Лет двадцать восемь?

– Около того, – буркнула Яблонская.

– В общем, вы сами понимаете, Яночка Яковлевна, что Стражнецкому еще учиться и учиться. Заметьте, не я это сказал, а вы. А как он стал редактором новостей, так это всем известная история…

– Ну и как он стал редактором отдела новостей? – опять начала закипать Яна.

– Извините, но порядочность не позволяет мне распространяться на такие темы, – Череп напустил на себя важность английского лорда.

Яна намеренно держала паузу. И ответсек не обманул ее ожиданий. Как бы нехотя, он продолжил:

– Всем давно известно, что он приударяет за старшенькой Николая Юрьича. Катюшка, конечно, не красавица, но занятная девчушка, да и папа в списке влиятельности Эмской губернии ниже тридцатого места не опускается…

– Ну, и к чему вы мне все это говорите?

– Так и не поняли, зачем Стражнецкий приходил к Сан Санычу?

– Честно говоря, никаких идей на этот счет.

– Ох, святая вы простота! Не копают ли под вас, Яночка Яковлевна? Не Костика ли сватают нам в главреды? А вы, право слово, очень уж легкомысленны. Надо не только по клавиатуре стучать и в монитор смотреть, но и примечать, что вокруг делается…

– Не собираюсь этим заниматься, Петр Данилович. Я сюда пришла работать, а не интриги плести и не начальству задницу вылизывать. Если я Сан Саныча не устраиваю, то он имеет полное право заменить меня. И вообще, что у нас там с полосами? Я не видела ни второй, ни пятой! Разберитесь, чем у вас подчиненные занимаются, Петр Данилович, а потом уж дежурьте на лестнице и следите, кто и когда выходит от Сан Саныча!

– У нас все в полном порядке, сейчас полосы будут! – и Череп сделал вид, что отправился в свое ведомство – на верстку. Однако в коридоре он встретил корреспондента Леху Ростунова. Тот неуклюже, как тюлень на ластах, на толстых иксовых ногах переваливался по направлению к курилке. Там, где он появлялся, сразу же воцарялось стойкое амбре перепревшего пота и давно не стираной одежды. Ростунов любил выпить, обожал писать цветисто и не всегда по делу иронично, и считал себя королем заголовка – что иногда и походило на правду.

Черемшанову не терпелось хоть кому-нибудь пожаловаться на хамку Яблонскую. Ростунов подвернулся очень кстати.

– Ну, Леша, ты пока к Яне Яковлевне в кабинет не заходи, – захихикал Череп в курилке.

– А что там?

– Да ее Сан Саныч увольняет, вот она и не в настроении.

– Да вы что, Петр Данилыч! А кто ж вместо нее?

– Ну, пока точно не известно, но знающие люди говорят, что Костя Стражнецкий из «Помела». Между нами говоря, я очень рад. Настоящую газету может делать только мужик! А Костик дельный парень. Николай Юрьич Пащенко очень высоко его ценит. Да и 28 лет – самый подходящий возраст, чтобы самому встать у штурвала. Ты ведь знаешь, как я уважаю современную молодежь. Она такая – ух! Не то, что мы были…

– Не, Костик реально прикольный пацан, – в своей манере забрызгал слюной Ростунов. – В прошлую пятницу мы классно погудели в «Стельке». Эх, здорово Филатов тогда насовал ему в морду! Стражнецкий надрался в сисю, изорвал наш свежий номер в клочья и высыпал в Филатовский доширак. А закуси-то больше не было, да и бабосов тоже. Ну, Димон не стерпел…

– Вот-вот, я и говорю, какой Костя Стражнецкий смелый человек, – прервал ростуновские воспоминания Череп. В разговоре он любил солировать сам. – А я тебе еще кой-что скажу. Знаешь, что наша выскочка-то так убивается? Ведь у нее со Стражнецким-то шуры-муры были, да только он ее поматросил да бросил! А я бы, честно говоря, и близко к ней не подошел. Ни кожи, ни рожи!

– О ком это вы тут? – в курилку заглянул Кудряшов.

– Да о ком-о ком, о Яблонской твоей ненаглядной! Вон, Леша говорит: страшна как смертный грех…

– Да нормальная она. На любителя, – недовольно сказал Кудряшов.

– Ага-ага, на тебя, например? – Череп толкнул его в бок и вновь захихикал. – То-то я и гляжу, что это ты у нас, Олежек, такой влюбленный?

– Да хватит уже всякую ересь нести, Петр Данилыч! Да и вообще, держите свое мнение при себе. Не нравится вам Яблонская – ну и не надо. Но уж внешность обсуждать…

– Ну да, ты у нас такой весь правильный, Олежек. Только зря ты к ней примазываешься. Спета ее песенка. Костик Стражнецкий теперь у нас главным будет. А ты опять не при делах, талантливый ты наш! Все-то тебя обходят!

– Петр Данилыч, вы как-нибудь точно схлопочете. Я человек мирный, но ведь и вспылить могу, – Кудрящов произнес эту фразу во всегдашнем неторопливом темпе и не повышая голоса.

– Да ладно, ладно, Олег, не обижайся, я ж пошутил, – опасливо заулыбался Череп. – И вообще, не пора ли пойти поработать? Обед-то, кажется, уже закончился.

– Да уж полчаса назад, – мрачно заметил Кудряшов.

Нахмурив брови и оперевшись о стол локтями, Яна рассматривала полосы, только что принесенные ей Черемшановым. Редко бывало, что ее устраивала выполненная работа. Честно говоря, такого не случалось ни разу – она все отправляла на переделку. Вот и сейчас…

– Что за уродство? Кто верстал?

– Ну кто. Марина…

– Что за моду взяли – мельчить заголовки? А это что за «сапог»? Вот, строка опять подвисла. Вы хоть сами-то смотрите полосы, прежде чем их мне показывать?

– Безусловно, Яна Яковлевна, безусловно.

– Тогда скажите, что это за стиль такой – заводской многотиражки 70-х годов? Сколько раз говорила, ставьте снимки крупнее! А вам хоть кол на голове теши, так и будете по-своему делать! Только не надо удивляться, когда получите зарплату и не увидите там энной части премии. И скажите спасибо, что не срезаю всю!

– Мы сейчас мигом все переделаем, Яна Яковлевна, – засуетился Черемшанов. – Умеете, умеете вы объяснить. У меня все сразу в голове на месте встало.

А минуту спустя Череп митинговал в родном отделе верстки.

– Ну распоясалась, ну распоясалась! Орет так, что уши закладывает. Да на меня никто из главных не смел голос повышать, а ведь какие люди были – не чета этой выскочке! Что Пал Ваныч, что Максим Петрович… А эта? Бездари, говорит, вы все и тупицы! Ох, накапайте мне корвалолу, Анна Петровна!

– И мне тоже, – подала голос верстальщица Марина.

– И себе накапаю, – решила Анна Петровна.

Как минимум 15 минут прошло в обсуждениях бесчинств Яблонской. Меж тем, работа стояла, забракованные полосы валялись без дела. Но вот Череп глянул на свои старинные часы, которые вот уже сорок лет сверял дважды в сутки по кремлевским курантам.

– Ого, без трех минут четыре! График, товарищи, график! Яблонская только лаяться горазда, а третью полосу и не чешется засылать! Ну ничего, подожду три минуты и призову там всех к порядку!

Соблюдение графика было бзиком Черепа. Наступления четырех часов он начинал ждать чуть ли не с обеда. Потому что именно с этого часа он чувствовал себя в редакции лицом № 1, вершителем людских судеб, властелином информационного пространства. И если до четырех он ходил по редакции на мягких лапках, то в 16.00. преображался в лютого монстра.

– Яна Яковлевна, вы видели, сколько времени? – ровно в четыре влетел он в кабинет Яблонской. – Опять старая история начинается? Когда вы дадите нам нормально работать? Я настаиваю, я требую, чтобы график сдачи полос соблюдался! Если через пять минут у меня не будет третьей полосы, я поднимусь к Сан Санычу!

– Петр Данилыч, поймите, я с минуты на минуту жду Ростунова. Они с Филатовым уже бегут в редакцию, отзвонились только что. Депутаты подрались на заседании! Будем делать открытие третьей полосы…

– Да??? А мне прикажете куковать тут до ночи? Все у вас вечно в последний момент!

– Да при чем тут я?! Если они сцепились только в три часа! Мы же не виноваты, что это не случилось в двенадцать!

– Мне надоели ваши отговорки! Да пусть хоть камни с неба сыплются – есть график! У нас в портфеле полно материалов, есть что поставить.

– Да не смешите вы меня! Что это за материалы? Вы их хоть читали? Слезы и только! Выбросьте их в корзину, чтобы они вас больше не смущали.

– Не понимаю, чем плоха заметка Кориковой про первые заморозки. Это то, что волнует весь город!

– Да вы с дуба, что ли рухнули, Петр Данилыч?! Какие заморозки? Были, да сплыли. Выгляньте на улицу и не несите чушь! Когда вы уже, наконец, усвоите, что я делаю НОВОСТИ! Новости, понимаете? А это значит, что в номер пойдут не заморозки, которых к тому же уже и нет, а свежак! И на данный момент это драка в Гордуме!

– Да к чему вся эта спешка? Ростунов завтра спокойно отпишется, и мы дадим эту драку в следующий номер. Куда вы сроду торопитесь? На людях уже лица нет от вашей спешки!

– Да дайте вы мне работать! Что вы меня вечно заводите в самый ответственный момент?! Пока я тут главная, я решаю, что и когда будет в газете! Я, а не вы! И завтра на третьей полосе будет драка!

– А я вам вот что скажу на это, госпожа главная редакторша. Даю вам на все-про все 15 минут, и еще скажите мне спасибо за мою безграничную доброту. Не сдадите полосу через 15 минут – я умываю руки и снимаю с себя всякую ответственность за сдачу номера. Да-да, всякую ответственность! – и Череп с видом человека, призвавшего разгильдяев к порядку, прошествовал на верстку.

– Олег, ну ты мне скажи, что он за чудовище такое? Ведь изо дня в день одно и то же, одно и то же, – изливала Яна душу Кудряшову по внутреннему телефону. – И главное, знает ведь, что все будет по-нашему, и мы будем держать полосу, пока Ростунов не отпишется. Так нет же, надо каждый вечер устраивать этот цирк, поднимать всем нервы! Мне номер сдавать, а я вся заведена!

– Ты, главное, не принимай близко к сердцу, – утешал ее Олег. – Не думай, что это он только к тебе придирается. Он всегда таким был. Такой вот склочный мужик. У нас Максима Петровича (один из прежних главредов, при которых работал Черемшанов – Авт.) прямо с рабочего места увезли с прободением язвы. Еле спасли! Петрович тогда месяц в больнице лежал, потом месяц в санатории, а затем уволился. Врачи ему так и сказали: вы на этой работе долго не протянете, хотите жить – уходите. А Павел Иванович? С инфарктом увезли!

Тут хлопнула дверь, в коридоре раздались быстрые шаги – это наконец-то вернулись Ростунов с Филатовым.

– Все нормалек, Яна Яковлевна! У всех комментарии взяли, сейчас быстро отпишусь, – заглянул в кабинет к Яблонской Ростунов.

– Давай, давай, Леш, только в темпе!

В корреспондентской было шумно. Кто-то из журналистов расшифровывал интервью – наушники он, как назло, забыл дома, поэтому все были вынуждены слушать скрипучий голос невыносимо нудного мужика. Корикова брала у кого-то комментарий по телефону – связь была плохая, и Алине приходилось повышать голос. Крикуненко перечитывала какие-то бумажки, после чего рвала их в клочья, что-то бормоча себе под нос – похоже, прибиралась на рабочем месте. Еще пара корреспондентов стучала по клавиатуре, покрасневшими глазами сосредоточенно глядя в монитор. Не снимая шапки и шарфа, Ростунов плюхнулся на свое место и начал набивать текст. Но не прошло и пяти минут, как в комнату влетел Череп.

– Долго вы тут будете телиться? Хотите, чтобы я докладную написал? – набросился он на Ростунова с Филатовым. – Из-за вас весь номер стоит!

– Да мы только что прибежали, Петр Данилыч, – оправдывались те. – Полчаса максимум и текст будет на верстке.

– Полчаса!!! Да вы что, глумитесь надо мной?!

– Петр Данилыч, вы же сами их задерживаете, – встряла Корикова, отвлекшись от телефонного разговора. – Дайте им спокойно отписаться. И давайте потише – я и так ни хрена не слышу, связь просто безобразная.

– Я ухожу, но предупреждаю: если через 10 минут текста не будет, я пишу докладную! – и Череп развернулся по направлению к выходу. Но в двери он столкнулся с Яблонской, которая, услышав перепалку в соседней комнате, уже спешила на арену событий.

– Опять вы здесь! – набросилась она на Черепа. – Я запрещаю вам заходить к корреспондентам и отвлекать их! Будьте добры, все вопросы, которые у вас возникают, решайте со мной! Соблюдайте субординацию!

– Запрещаете! Скажите, пожалуйста! Она! Мне! Запрещает! – руки в боки встал Черемшанов. – А где у меня в трудовом договоре написано, что мне нельзя зайти в корреспондентскую? А? Или, может, Конституция запрещает Петру Данилычу Черемшанову заходить в корреспондентскую? Не вы меня на работу брали, не вы и порядки мне устанавливайте! Ишь, «запрещаю»! – передразнил он Яблонскую.

– Что?! Да я захочу, вас тут в полчаса не будет! – взбеленилась Яна. – Вас, кажется, в прошлом году на пенсию проводили? Ну и чешите на заслуженный отдых, грызите семечки на лавке! А нас оставьте в покое!

– Не ты меня брала, не тебе меня и увольнять! – треснул по столу Череп.

– Да что вы говорите! Вылетите за профнепригодность в два счета. Весь город над нами потешается: ответсек – а компьютером не владеет, до сих пор со строкомером расстаться не может!

– Все, стоп! – в корреспондентскую решительно вошел Кудряшов. – Яна, ты же умная женщина. Петр Данилыч, мудрейший вы человек! Выйдем в коридор, остынем. Иначе мы так и не сдадим номер. Леха бы давно все отписал, если бы не этот бедлам.

– Олежек, ты же видишь… – простер к нему руки Череп, а Яблонская быстро вышла из комнаты.

Кудряшову не сразу удалось спровадить перевозбужденного Черепа к себе на верстку. Тот потребовал, чтобы Олег пошел с ним перекурить, и там еще минут 10 плакался ему в жилетку.

– Олежек, ты пойми, я за дело болею! А в деле главное что? Дисциплина!

– Ну, в армии, может, и дисциплина, а у нас ведь и творчество, и оперативность важны. Можно же и в наше положение войти… Толку-то от этих скандалов? Вот сейчас вся редакция на ушах стоит, никто не работает, все пьют корвалол. И вот увидите, третья полоса к вам придет не раньше шести. Ростунову сейчас писать – а он заведенный. Яне редактировать – а она в разобранном состоянии. Да и вам самому надо в себя придти… Подумайте, Петр Данилыч, подумайте. Давно пора что-то менять.

– Главного редактора, – прошипел Череп.

Проводив ответсека на рабочее место, Олег быстро прошел к Яне. Та сидела с ногами на подоконнике и курила – судя по количеству окурков в пепельнице, уже третью сигарету подряд.

– Хватит дымить, слезай, – Кудряшов потушил Янин «бычок» и протянул руки, чтобы помочь ей спуститься с подоконника. Та сначала отпрянула, но потом все-таки оперлась на его плечо и сползла на пол.

– Я ничего не соображаю, Олег. После этих разборок я словно тупею, – Яна склонилась к плечу Кудряшова.

– Запрись в кабинете и выключи свет. Я сам сдам третью.

– У меня еще и первая…

И оба тут же впились взглядом в часы.

– Без одной пять!!!

В 17.00 по графику надлежало сдавать первую полосу.

– Олег, он сейчас вернется! Не оставляй меня с ним! – на грани истерики Яблонская вцепилась в своего зама.

– Успокойся, – и Олег взял ее за плечи.

В этот момент на пороге кабинета объявился торжествующий Череп:

– Целуемся-милуемся? А можно ли поинтересоваться у голубков, собираются они сегодня сдавать газету или нет?

И тут прорвало даже флегматичного Кудряшова. В два прыжка он подскочил к Черепу и сгреб его за грудки:

– Стучаться надо, понял! Вали отсюда, а то я за себя не ручаюсь, – и он встряхнул надоедливого пенсионера. – Через минуту все будет у тебя на верстке.

– Но-но-но, – пробормотал Череп и бочком протрусил к выходу.

А Кудряшов в те же два прыжка вернулся к Яблонской, заключил ее в объятья, поцеловал в губы и кинулся вслед за Черемшановым.

Прошло еще две недели, а ни о каких кадровых перестановках не было слышно. Телега «Девиантных» катилась по проторенной дороге. Яблонская администрировала, Кудряшов разводил и улаживал, Ростунов с Кориковой выискивали и строчили новости, Филатов жал на спуск, Анна Петровна вычищала ошибки и расставляла запятые, а Черемшанов отлеживался на больничном. На следующий день после стычки Черепа с Кудряшовым Яне позвонила мадам Черемшанова и с укоризной в голосе поведала, что у Петра Данилыча скакнуло давление, а кардиограмма показала синусовую аритмию. Все тут же скинулись по тридцатке и собрали незаменимому Петру Данилычу пакет гостинцев, а Анна Петровна даже отпросилась пораньше домой, чтобы испечь для болящего его любимое лакомство – лимонный кекс.

После импульсивной сцены в кабинете и Олег, и Яна вели себя так, словно между ними ничего не произошло. Правда, первые три дня чувствовалась некая напряженность. Олег дважды ходил в столовую с Ростуновым и Кориковой, не приглашая Яну, а она вдруг и вовсе перестала обедать под предлогом того, что нагуляла за выходные кило лишнего веса.

Однако в четверг около полудня Олег заглянул к Яне:

– Идешь обедать?

– Ой, Олег, столько работы…

– Ну, пойдем тогда кофейку с бутербродами перехватим. Не сидеть же голодными.

И они отправились в редакционную кухню. У запасливого Кудряшова в холодильнике всегда лежало не меньше полбатона его любимой «Охотничьей» и банка плавленого сыра, а в хлебнице был припасен батон. За рабочий день он съедал не меньше пяти-шести бутербродов с колбасой и сыром – его он мазал на булку, а «Охотничью» клал сверху. Эти излишества отложились на фигуре Олега в виде небольшого животика. Впрочем, своим внешним видом он был отнюдь не озабочен, и в зеркало смотрелся редко.

Пока Кудряшов с чувством, с толком, с расстановкой – а он все делал только так – лепил бутерброды, Яна исподволь за ним наблюдала.

«А он ничего, – думала она. – Не красавчик, конечно, как Костик, но вполне приятный. Волосы такие густые, и цвет необычный – чуть рыжеватый. И сложен неплохо, крепкий такой. Не Аполлон, но я, в общем-то, никогда не млела от парней из «качалки». А как он Черепа-то на место поставил! Я и не знала, что он на такое способен. Все его тюфяком да тормозом считала…

Интересно, а почему он не женат? Ведь ему, кажется, тридцатник этим летом отметили. Странно. Комплексы, что ли? Или требования завышенные? А что, запросто! Вот не удивлюсь, если узнаю, что у Кудряшова составлен список качеств, которыми должна обладать его избранница, и он по одной методично отбраковывает знакомых девиц… Что же он за человек такой непонятный?»

– Ой, нет, мне колбасы не надо! – очнулась она от размышлений. – И сахар в кофе не клади. Положил уже? Ну ладно… Как хорошо без Черепа-то, а? А то даже на кухне от него покоя не было. Сейчас бы обязательно тут толкался и разогревал бы какую-нибудь щуку с чесноком или жареную картошку с мясом.

– А я бы картошечки сейчас навернул. Только я ее не жарю, а тушу. Беру свининки пожирнее…

– Ты сам готовишь?

– А что? Да, готовлю и неплохо. Хочешь… – и осекся на полуслове.

– А если хочу? – с полушутливым вызовом сказала Яна.

– Я как в следующий раз буду тушить, принесу на работу и угощу тебя.

Тут на кухню зашла Анна Петровна. В обед она пила только кофе со сливками. Причем, не из пакетика «три в одном». Она собственноручно измельчала зерна в кофемолке, варила в турке и заливала натуральными, а не какими-нибудь растительными, сливками.

– Вчера была у Петра Даниловича, – не обращаясь ни к кому, сказала Анна Петровна. – Слава Богу, идет на поправку. Потолковала с Полиной Георгиевной. Жалуется, что таблетки пить не хочет, а ведь скачет давление-то. Ох, не бережет он себя, не щадит. А ведь не мальчик уже.

– Да вы знаете, Анна Петровна, мне до пенсии еще далеко, а давление тоже скачет в последнее время, – ответила Яна. – Бывает, сердце будто остановится, замрет – так страшно становится! А потом быстро-быстро забьется. И ком к горлу подкатывает.

– Дай пульс проверю, – и Кудряшов взял Яну за запястье. Посмотрел на часы, засек время… – Да, учащенный немного. А я, дурак, предлагаю тебе кофе.

– Да ни при чем тут кофе, Олег…

Едва Яна села за компьютер, как раздался звонок от Полины Георгиевны Черемшановой:

– Что ж вы, Яна Яковлевна, не зайдете к нам, не навестите больного сотрудника? Петр Данилыч и я приглашаем вас. Приходите сегодня, как номер сдадите, я испеку лимонный кекс.

– Ой, простите, закрутилась, у меня действительно много работы. Сегодня обязательно зайду.

– Только Петр Данилыч попросил, чтобы вы, как будете выходить, позвонили ему. Он волнуется, хочет вас получше встретить.

– Да что вы! Не надо беспокоиться.

Примерно полседьмого Яна набрала номер Черемшанова.

– Ждем вас, Яночка Яковлевна! – горячо заверил он. – Адрес вам Поля сказала?

Жил Черемшанов в четырех автобусных остановках от редакции. Яна решила пройтись пешком. Через полчаса она уже звонила в дверь коллеги.

– Так вот вы какая, значит? – разулыбалась Полина Георгиевна. – Петя, Петя, Яна Яковлевна пришла!

Но никто не отозвался.

– Ну ничего, посидим-поокаем вдвоем. Захотелось вдруг ему душ принять и побриться. Уже полчаса, наверно, в ванной торчит.

– Да вы загляните, мало ли чего?

– Нет уж, не буду. Страсть он этого не любит.

Петр Данилыч появился из ванной лишь через двадцать минут – раскрасневшийся, довольный.

– Добрый вечер, Яночка Яковлевна! Ничего, что я в халате? Ну, как вы там живете-можете? Поля, доставай кекс!

* * *

– Все-таки осталось еще что-то человеческое в Черепе, – на следующее утро делилась Яна с Кудряшовым. – Так тепло меня встретили. Правда, смешно так получилось: я пришла, а он, оказывается, в ванне! Ждем десять минут, ждем пятнадцать – а он все не выходит. И Полина Георгиевна странная такая. Говорю ей: сходите, проведайте его. А она ни в какую. Видать, и ее вышколил. А потом – раз! И появляется в халате! Мне даже как-то не по себе стало…

– В халате?

– Да, представь, в длинном синем махровом халате! Так по-домашнему, без комплексов, свой в доску.

– Да уж.

– А потом мы пили чай с кексом. И Череп рассказал, что когда-то очень давно подавал надежды как оперный певец. Сам Лепешинский хвалил его тенор.

– Лепешинская, ты хочешь сказать? Балерина?

– Балерина?! Что за дурь, Олег?

– Ну, кажется есть такая… Да нет, он, наверно, сказал: Лемешев!

– Да нет, вроде не Лемешев. Какая-то такая длинная фамилия была.

– Бред какой-то. А вообще, с трудом верится, – пробормотал Олег, вспомнив лающий тенорок Черепа.

– Но ты меня не дослушал. И вот, за несколько дней до дебюта Череп подцепил сильнейшую ангину. И все! Голос пропал навсегда! Знаешь, он вчера чуть ли не разрыдался, когда вспоминал, как долго он разучивал партию Ивана Сусанина, как мечтал выйти на сцену и спеть «О дайте, дайте мне свободу!»

– Муть какая-то. Никогда не слышал, чтобы Череп о театре говорил.

– Ничего удивительного. А когда нам об этом говорить? Крутимся как белки в колесе. Каждый день заново наполняем бездонную бочку. А на следующее утро – все сначала. Конвейер!

Тут зазвонил телефон.

– Сан Санычу я опять зачем-то понадобилась, – в глазах Яны мелькнула тревога. – Надеюсь, что долго не задержусь.

… Возвратилась она через 40 минут – вернее, ворвалась в кабинет и первым делом грохнула об пол бокал. Затем ребром ладони сшибла блюдце. После чего – вазу. Но она разбилась не сразу. И Яне пришлось сделать еще две попытки, прежде чем пол усеяли тяжелые зеленоватые осколки.

– Ты офигела что ли? Я сейчас психбригаду вызову! – примчавшийся Кудряшов крепко схватил ее за плечи.

– Вызывай, вызывай, у меня, кажется, реально поехала крыша! Я сейчас тут все на хрен разнесу!

– Да уймись ты! Что опять стряслось?

– Да, все здесь разнесу, а потом пойду и убью эту суку!

– Какую суку?

– Эту тихоню, эту мразь, эту нашу белую кость Анну Петровну! Олег, в номере опять ошибки! Представляешь, вместо «мэр» в газете стоит «мэрин»! А вместо «деловых кругов» – «деловые овалы»! – и Яна истерично захохотала. – Это уже не опечатки! Это кое-что посильнее! Эта сука ржет мне прямо в лицо!

– Не может быть! Я тебе не говорил, но после того случая я лично перечитываю все после корректоров. Только они этого не знают. А сейчас, пока Черемшанов болеет, я сам подписываю полосы в печать. Вчера последнюю подписал в 18.25. Все было чисто. Ни мерина, ни овалов. Марина дежурила на сдаче номера. А Анны Петровны в это время в редакции уже не было. Она ушла около шести.