Афганский гладиатор

      – Я в своем уме и трезв, а вот ты, по-моему, явно не в себе. Так что лучше иди, куда послали, не мешай нести службу!
      – Да я тебя!
      Тимохин подошел к начальнику штаба, схватил его за рубашку:
      – Что ты меня? Ну? Договаривай!
      Гломов попытался вырваться, но не смог, только рубашка затрещала по швам. Тимохин процедил:
      – Не дергайся, Лом, себе хуже сделаешь. И послушай, что я тебе скажу. Или ты дальше будешь вести себя как нормальный офицер, уважающий подчиненных начальник и прекратишь доставать меня, или я просто набью тебе морду. Как то было в училище, не забыл еще?
      Цвет физиономии Гломова менялся, как у хамелеона, сейчас он был бледен как смерть:
      – Ты понимаешь, что делаешь, Тимохин? Захотел под трибунал?
      Старший лейтенант оттолкнул от себя начальника штаба, так что тот сел на топчан, предназначенный для дневного отдыха дежурного офицера:
      – Я-то все понимаю, Лом, плохо, что ты не хочешь ничего понимать. Но я предупредил тебя. А ты знаешь, слово я всегда держу. Не нарывайся! Никакой трибунал не удержит меня от того, чтобы свернуть тебе жало. За таких подонков, как ты, не сажают! К тому же я сильно сомневаюсь в том, что, кроме замполита и его поджопника Булыгина, кто-то еще из офицеров встанет на твою защиту. А сейчас проваливай! И подумай хорошенько, как вести себя дальше, начальник.
      Тимохин сел на стул и вновь взял в руки газету.
      Гломов поднялся, поправил рубашку, погоны:
      – Ну, Тимохин, ой как ты пожалеешь о своей сегодняшней выходке. Я так просто это дело не оставлю. Тебе придется ответить. И ты ответишь, не будь я капитан Гломов!
      Старший лейтенант, не поворачиваясь, спросил:
      – Ты еще здесь? Помочь выйти?
      – Негодяй!
      Капитан выскочил в коридор. Тут же из предбанника донеслось:
      – Ну, что встали, как истуканы? Подтянуть ремни! Распустились тут! По два наряда вне очереди каждому!
      Гломов разносил солдат, посыльных по штабу. Те попытались спросить, за что их наказывают, но начальник штаба только взвизгнул:
      – Молчать, недоноски, пока я вас...
      И, не договорив, хлопнув дверью, Гломов выскочил на улицу, чуть ли не бегом направился в сторону военного городка. Проводив взглядом через окно начальника штаба, Тимохин вышел в предбанник. Помощник и посыльные стояли в растерянности. Сержант спросил:
      – А чего это капитан взбесился, товарищ старший лейтенант? Рядовым наряды вне очереди объявил. За что? Ремни у них затянуты, честь начальнику штаба отдали, как положено. За что он наорал-то на бойцов?
      Тимохин сказал:
      – Не обращайте внимания. Такое с нашим начальником штаба бывает! Не будем обсуждать его действия, это не положено. Забыли об инциденте, и все!
      Один из рядовых проговорил:
      – Легко сказать, забыли. А за что на тумбочке два наряда теперь стоять придется?
      – Сказал, забыли, значит, забыли. И стоять нигде не будете. Сгоряча капитан объявил взыскание. А чего не сделаешь сгоряча? Но если надо будет, то мы с ротным к командиру батальона обратимся. Он снимет наложенные на вас необоснованные взыскания. Так что выше носы, бойцы! Все нормально!
      Солдаты повеселели. Они знали, что их положение в большей степени зависит от взводного и ротного, нежели от вышестоящего командования.
      Успокоив подчиненных, Тимохин вернулся в помещение дежурного по части. Следом зашел помощник, сержант Блинов:
      – Извините, товарищ старший лейтенант, я невольно слышал ваш разговор с капитаном. Так получилось. Как раз из туалета вышел, а тут и вы сцепились.
      Тимохин спросил:
      – Ну и что?
      – Я... Я хочу сказать, что если кто будет спрашивать из начальства, что произошло сегодня, то будьте уверены, я отвечу, что ничего не слышал и ничего такого не видел. В общем, скажу, что не было никакого скандала.
      Старший лейтенант спросил:
      – А разве, Блинов, врать хорошо? И как можно лгать вышестоящему командованию? Этому ли вас учат в подразделении?
      – А разве капитану разрешается так вести себя с другими офицерами и тем более с солдатами, которые не могут ответить ему?
      – И все равно, сержант! Нехорошо говорить неправду. Хотя... иногда и приходится. Ты не беспокойся, не думаю, что начальник штаба станет развивать конфликт...
      – Извините, а о каком конфликте вы говорите?
      Тимохин рассмеялся:
      – Ну и хитер ты, Блинов! Верно, никакого конфликта не было! Так и бойцам передай! После чего садись за пульт, я пойду в столовую, ужин на носу. Одного посыльного я заберу с собой. Вернусь, пойдешь ужинать с другим бойцом.
      Проверив готовность ужина, сняв пробу и разрешив раздачу пищи, Тимохин объявил построение батальона.
      Роты выстроились на плацу. Отправив подразделения в столовую, Александр прошел в парк боевых машин. Прапорщик Чепцов сидел на кушетке и, морща лоб, вертел вошедший в моду кубик Рубика. Дежурный по парку был настолько увлечен этим занятием, что не заметил Тимохина. Тот от дверей контрольно-технического пункта, улыбаясь, спросил:
      – Что, Вова, не получается собрать кубик?
      Прапорщик поднял глаза на офицера:
      – А, это ты? Да ни хрена не получается. Крутишь его, козла, и так и этак, а он все одно встает разными цветами. Удивляюсь, как этот кубик вообще мог придумать человек? Сколько же ума надо иметь?
      Тимохин присел на стул возле пульта КТП:
      – Согласен, а собирается он просто!
      – Хочешь сказать, что ты можешь собрать его?
      – Конечно!
      – Докажи!
      – Давай!
      Взяв кубик, старший лейтенант через несколько минут вернул его собранным прапорщику, вызвав у того искреннее изумление:
      – Ну ни хрена? А как ты его? И вертел недолго. Неужели соображалки хватило понять его систему?
      Старший лейтенант закурил:
      – Соображалка тут ни при чем! Я тоже с этим кубиком в свое время помучался. А потом в журнале «Наука и жизнь» наткнулся на статью, где давался порядок сборки. Запомнил, потренировался, вот и результат!
      – А сам бы не додумался?
      – Вряд ли!
      – Мне нарисуешь эту схему сборки?
      – Я тебе журнал отдам. Он у меня где-то дома валяется. Если только в печке не сжег. Но не должен был.
      – Это ништяк! Только уговор, Саня, о журнале никому ни слова. У нас никто не собирает кубик, видно, кроме «Коммуниста Вооруженных Сил», другими журналами не пользуются. А я возьму и перед построением соберу. Вот мужики удивятся. За умного прокачу.
      Александр, затушив окурок, сказал:
      – Договорились!
      Прапорщик напомнил:
      – Насчет ужина еще не решил?
      Старший лейтенант махнул рукой:
      – Давай! На пузырь деньги найдешь?
      – Обижаешь!
      – Ладно, посидим, но только не сразу после отбоя, а как танцульки в клубе кончатся и толпа по домам разойдется!
      – Понял! У тебя все нормально? А то вид какой-то непонятный. Вроде улыбаешься, а невесело. Произошло что?
      – Да так, с Гломовым опять сцепился!
      – По-крупному?
      – Да!
      Прапорщик вздохнул:
      – Эх, смотри, Саня, сожрут эти псы, Гломов с замполитом Василенко. Ты ж им как кость в горле. Впрочем, за это тебя и уважают мужики в батальоне.
      – Подавятся, Вова!
      – Ну, гляди! Жаль будет, если они верх возьмут, а для этого и у Гломова, и у Василенко возможностей больше чем достаточно. Правда, комбат вроде непонятно почему тебя поддерживает, но и его сломать нетрудно.
      – Хорош об этом, Вова! Короче, где-то часов в одиннадцать я, проверив казармы, приду. Перед выходом из штаба отзвонюсь.
      В дежурке помощник сообщил Тимохину, что звонил командир батальона. Сказал, как объявится дежурный, чтобы связался с комбатом.
      Александр сел за пульт, пододвинул телефонный аппарат, набрал трехзначный номер квартиры Галаева. Почти тут же услышал:
      – Слушаю!
      – Дежурный по батальону старший лейтенант Тимохин. Вы...
      Комбат прервал офицера:
      – Ты что себе позволяешь, старший лейтенант?
      Александр отыграл удивление:
      – В смысле?
      Подполковник повысил голос:
      – В прямом, Тимохин, в прямом! Как ты посмел на моего заместителя, офицера, старшего тебя по должности и званию, руку поднять?
      – О чем вы, Марат Рустамович?
      – Ты чего дурочку ломаешь? При заступлении в наряд ничего не произошло?
      – Ничего особенного!
      – Да? А кто начальника штаба за грудки хватал, грозясь избить? Хрен в кожаном пальто?
      – Не знаю, что за информацию вы получили, но она не совсем достоверна. Никто не трогал Гломова. Это он вел себя неподобающим образом. Ни с того ни с сего наехал на солдат, объявив им наряды вне очереди совершенно необоснованно, о чем я укажу в рапорте после дежурства. На меня наорал, как на пацана, забыв, наверное, что я такой же офицер, как и он, хотя какой офицер Гломов?! Одно недоразумение.
      – Но почему вы с Шестаковым не доложили начальнику штаба о смене?
      Старший лейтенант ответил:
      – Шестаков здесь ни при чем. Это я решил не беспокоить капитана Гломова. Наверное, у него в штабе было срочное дело, раз он вечером явился в Управление. Вам звонили, но вы не ответили.
      – Я все время был дома!
      – Значит, связь не сработала.
      – И как, по-твоему, я должен отреагировать на рапорт Гломова, который он грозился в понедельник положить мне на стол?
      – Это смотря, что укажет в своем рапорте Гломов. Я тоже подам рапорт. И у меня будут свидетели безобразного поведения начальника штаба. А вот кто подтвердит писанину начальника штаба, не знаю!
      – Как же ты достал меня со своими стычками с начальником штаба!
      Тимохин сказал:
      – Он знает, что следует сделать, дабы эти стычки прекратились. Всего ничего. Стать нормальным, уважающим достоинство других людей офицером! Или должность позволяет вести себя по-хамски? По Уставу не позволяет. Следовательно, капитан Гломов явно превышает свои должностные полномочия. Разве это не повод для разбирательства?
      – Иди ты к черту, Тимохин!
      – С удовольствием! Кому передать дежурство?
      – Ты у меня пошуткуешь! Я с тобой завтра поговорю.
      – Понял! Только прошу беседу провести или до 9-00 или после 13-00, не во время положенного мне отдыха!
      Комбат бросил трубку.
      Проконтролировав проведение вечерних проверок в подразделениях, Тимохин в 23-00 объявил в батальоне отбой. В это время стихла и музыка, доносившаяся из Дома офицеров. Дискотека закончилась. Офицеры с женами или по отдельности разошлись по домам военного городка.
      Тимохин доложил оперативному дежурному по гарнизону о том, что распорядок дня в батальоне исполняется без срывов, нарушений, замечаний, и собрался позвонить Чепцу, как появился помощник. Сержант сообщил:
      – Товарищ старший лейтенант! Там к вам женщина пришла! Просит пропустить в штаб.
      – Что за женщина?
      – Симпатичная такая. По-моему, я ее в медсанбате видел. Пропустить?
      – Нет! Передай, пусть присядет на лавку в курилке, я подойду!
      Помощник козырнул:
      – Есть, товарищ старший лейтенант!
      Александр подумал – это Ирина! Но почему она решила прийти ночью в штаб? Что-то у нее случилось? А что могло случиться? Если только на дискотеке кто-нибудь из молодняка обидел? Но что гадать? Сама все расскажет. Старший лейтенант вышел на улицу, приказав помощнику занять место за пультом дежурного. Прошел в курилку, присел напротив любовницы. Он не ошибся, это Люблина пришла к нему.
      – Привет, Ира! Что произошло?
      Женщина прикурила сигарету, взглянула на Тимохина, и тот понял – любовница изрядно пьяна:
      – Ты не рад меня видеть?
      – Рад! Я спросил, что случилось?
      – Ничего. Просто соскучилась и решила проведать тебя! Одному ночью в части поди скучно? Или эту скуку кто-то разгоняет?
      Она выдохнула в сторону старшего лейтенанта струю дыма:
      – Так разгоняет или нет?
      Тимохин развеял рукой дым:
      – Ты пьяна, дорогая! Иди-ка лучше проспись!
      Женщина изобразила удивление, что вышло неубедительно. Оно и понятно, выпила никак не меньше полбутылки вина или шампанского. А Люблина и со стакана пива пьянела. Алкоголь действовал на нее быстро и непредсказуемо, иногда вызывал смех, иногда слезы, реже раздражительность и грубость.
      – Да, дорогой, я пьяна! Но не от вина, а от любви. Идиотской любви к тебе, которую ты не желаешь замечать. И пытаешься растоптать.
      – Ну, понесла! Ира, прошу, иди домой, проспись! Завтра встретимся, поговорим!
      – И только-то? Мне нужно большее, нежели разговоры. Мне ты нужен! Весь!
      – Хорошо! Будет тебе все, что хочешь!
      – Отделаться хочешь? Хотя если ты провожаешь меня к себе домой, то я пойду, чуть позже!
      – Нет! Я провожаю тебя не к себе!
      Женщина сощурила глаза, светящиеся зовущим, страстным и пьяным блеском:
      – Почему не к себе? У тебя дома другая баба? Кто? Уж не машинистка ли ваша?
      – Нет! Там должен ночевать Шестак. Один или нет, не знаю!
      – Вот как? А я не верю. Возьму и проверю!
      – Ты не сделаешь этого!
      – Почему? Легко!
      – Так! Ты зачем пришла?
      – Я тебе уже говорила, проведать, потому как соскучилась. И вообще, почему ты груб со мной? Со мной грубым быть нельзя! Меня теперь оберегать и любить надо!
      Тимохин усмехнулся:
      – Прям-таки надо? Скажи еще, необходимо по обязанности! И с чего вдруг?
      Люблина выбросила окурок:
      – С того, дорогой, что я, вполне вероятно, беременна! А так как последние месяцы спала только с тобой, то и беременна, естественно, от тебя!
      Слова женщина сопровождала кокетливыми жестами рук.
      – Вот так, Сашенька! Как тебе новость? Ты, конечно же, рад, не правда ли?
      – Очень! Однако, что значит «вполне вероятно, беременна»? Ты не уверена в этом?
      – Ну, это не важно! В понедельник проверюсь, и диагноз подтвердится. В этом я уверена! Но что-то я не вижу особой радости у будущего папаши?
      – В понедельник увидишь!
      – И ты, конечно, как человек благородный, женишься на мне?
      – Посмотрим!
      Женщина изобразила возмущение. А вообще она играла плохо, спиртное мешало. Подобный разговор следовало начинать по трезвянке, хорошо подготовившись и выбрав момент. Люблина же играла экспромтом:
      – Что значит «посмотрим»? Не оставишь же ты меня матерью-одиночкой? Хотя от вас, мужиков, всего можно ожидать.
      Старший лейтенант поднялся:
      – Так! Идем! Я провожу тебя. А то сама не дойдешь!
      – Идем! К тебе! Я хочу тебя!
      – Сколько раз говорить, ко мне нельзя!
      – Так пойдем ко мне! Соседка с танцев к молодому лейтенанту свинтила.
      – У меня служба, или ты не врубаешься ни во что?
      – Ой, ой, ой! Служба! Тоже службист нашелся. Тебе ж плевать на все!
      – На все, но не всегда!
      – Значит, служба? А как же я? Неужели здесь лучше, чем со мной в постели?
      – Ты совсем заговариваться начала! Короче, Ира, или мы вместе идем, или я приказываю солдатам отвести тебя в общежитие.
      – А ты не боишься, что солдаты изнасилуют меня? С голодушки?
      – Не боюсь! Так как, вызывать наряд?
      – Скотина ты, Тимохин! Соблазнил женщину, а теперь издеваешься. А еще офицером себя называешь! Самец ты обычный, а не офицер. Но учти, так просто ты от меня не отделаешься. Если...
      Тимохин вызвал посыльных:
      – Иванов, Петренко! Ко мне!
      Солдаты подошли, доложили о прибытии.
      Старший лейтенант указал на женщину:
      – Отведите даму в женское общежитие.
      Люблина встала, покачнулась:
      – Я в провожатых не нуждаюсь.
      Взглянула на любовника, усмехнулась:
      – Я уйду! Не волнуйся, дорогой! А вот в общагу или еще куда, подумаю по дороге. Пока, любимый! Счастливой тебе службы, карьерист ты мой!
      Ирина, закурив очередную сигарету, вышла на аллею и, шатаясь, пошла в сторону городка. У ограды остановилась, повернулась, чему-то рассмеялась и скрылась за зарослями кустов.
      Рядовой Петренко предложил:
      – Пойти за ней, товарищ старший лейтенант?
      – Зачем?
      – Пьяна же. В арык оступится, разбиться может!
      – Не оступится. Давайте на отдых по одному! Но так, чтобы потом не бегать, не будить!
      – Есть!
      Тимохин вернулся в дежурку. Ударил кулаком по столу:
      – И что за день сегодня такой? И что за жизнь пошла? Быстрей бы командировка. Надоело все, сил нет!
      Помощник спросил:
      – У вас и с женщиной неприятности, товарищ старший лейтенант?
      – Занимайся своим делом, сержант! И не задавай ненужных вопросов!
      Александр поднял трубку телефона, набрал номер КТП.
      Чепец ответил:
      – Дежурный по парку слушает!
      – Тимохин! У тебя все готово?
      – Конечно! Пока подойдешь, из столовой горячей картошки поднесут. А водку взял еще до отбоя!
      – Хорошо! Иду!
      – Угу! Жду! Бойцов на территорию отправлю, чтобы потом не базарили чего не следует!
      Тимохин повернулся к помощнику:
      – Я в парк! Через час буду. Тогда и ляжешь спать. А пока неси службу. Пройдет проверочный сигнал или оперативный передаст информацию, что делать, знаешь. Не получится расшифровать, звони в парк.
      – Да все будет нормально. Первый раз, что ли?
      – Ну, давай! Я надеюсь на тебя!
      – Не волнуйтесь, товарищ старший лейтенант!
      Проверив несение службы внутренним нарядом рот, Тимохин зашел на контрольно-технический пункт, где уже на табуретке стояла сковорода, на пульте бутылка водки с двумя кружками.
      Старший лейтенант присел на кушетку:
      – Наливай по полной, Вова!
      – Как скажешь!
      Дежурные по части и парку выпили, закусили. Вернее, поужинали.
      Закурив, прапорщик сказал:
      – Это, конечно, не мое дело, Саня, но твоя Ирина на дискотеке с капитаном-хирургом, недавно прибывшим в медсанбат, жару давали не слабо!
      – Откуда тебе это известно? Я же предупреждал, не ходить в клуб!
      – Я и не заходил. Ты забыл, какие окна в Доме офицеров? Витрины больше, чем в поселковом центральном кабаке. С улицы все видно. Я в автолавке водку взял и назад темной стороной. На клуб глянул, а там медсестра твоя во всех позах гнется в руках у этого капитана. И шампанское по очереди из горла тянут. Ирка хохочет, виснет на хирурге. Я обалдел. Ведь она ж с тобой живет! Или спьяну голову потеряла?
      – Ничего, Вова, утром найдет головушку свою буйную.
      – Нет, но так нельзя! На виду у всех! А на них многие смотрели. Базара теперь будет на весь городок. И из тебя рогоносца сделают. Хотя ты ей не муж, она не жена. Но сплетен не оберешься.
      Тимохин махнул рукой:
      – Черт с ними! Этих сплетен и без повода всегда полно!
      – Что верно, то верно! Только не пойму, с чего она разошлась? Вроде баба скромная, а тут?
      – Хорош, Володь! Разливай, что осталось, да пойду я в штаб. Помощнику отдыхать скоро.
      Офицеры допили водку, опустошили сковороду.
      Ровно в час, зайдя еще в столовую, старший лейтенант прибыл в штаб. Наступило самое муторное время в наряде. С часу и до подъема. Потом пойдет легче. День проходит быстро. До 13-00 спишь, потом обед, и пора к смене готовиться. Если, конечно, до подъема не произойдет ничего неожиданного. Но в этот наряд старшего лейтенанта ждало еще одно событие. И вновь неприятное. Началось оно, когда стрелки часов показали 3 часа утра.

Глава третья

      Воскресенье 10 июня. 3 часа утра. Дежурный по отдельному ремонтно-восстановительному батальону старший лейтенант Александр Тимохин мерно дремал, покачиваясь на стуле у пульта служебного помещения. На топчане, за занавеской, похрапывал его помощник сержант Юрий Блинов, посыльный по штабу рядовой Иванов отдыхал в казарме, и только второй посыльный рядовой Петренко нес службу, сидя на ступеньках крыльца штаба, часто бросая взгляд на часы и зевая. Раннее утро. Тишина. Лишь ленивый стрекот цикад да уханье какой-то ночной хищной птицы в зеленой зоне у реки Теженка.
      Неожиданно, как выстрел, раздался грохот от падения стула в предбаннике. Александр, оторвавшись от дремы, повернулся и увидел перекошенное страхом лицо буквально вломившегося в дежурку бодрствующего посыльного, здоровяка Петренко.
      Тимохин спросил:
      – В чем дело, солдат?
      Рядовой хватал ртом воздух и только показывал рукой за спину, на коридор.
      Дежурный офицер крикнул:
      – Да что с тобой? Ну?
      – Там... там... за штабом... какой-то пацан... того...
      – Что того?
      – Это... вешаться, бля, собрался!
      – Что?
      Тимохин вскинул на рядового удивленный взгляд:
      – Тебе не приснилось, а то спите в наряде, как кони в оглоблях?
      – Да нет! Не приснилось!
      Петренко более-менее пришел в себя:
      – Точняк говорю, товарищ старший лейтенант! На старом баскетбольном щите парень какой-то в трусах, веревку к кольцу приладил, петлю сообразил. Дальше я смотреть не стал, сразу к вам!
      – А чего не помешал ему?
      – Не знаю! Испугался!
      Старший лейтенант приказал:
      – Бегом за мной!
      И выбежал из штаба, бросился через скамейки и ограду курилки, по клумбе, к углу здания. Выскочил на пространство между забором и тыловой стороной штаба, где когда-то была спортивная площадка, о которой напоминала лишь ржавая, покореженная конструкция баскетбольного щита. Досок не сохранилось, только металл. Кольцо, от которого вниз спадала веревка с петлей на окончании. Боец, решивший покончить жизнь самоубийством, пытался дотянуться до петли, находясь на конструкции. И не мог. Что спасло ему жизнь. Реши он подтащить к петле ящик, валявшийся недалеко, то сейчас уже дергался бы в предсмертных судорогах. Но не догадался. Полез на щит.
      Дежурный резко остановился перед металлической конструкцией. Настолько резко, что ему в спину всей массой врезался рядовой Петренко, чуть не сбив Александра на землю, в пыль.
      Старший лейтенант ругнулся:
      – Твою мать, Петренко! Куда прешь танком?
      – Извиняюсь, товарищ старший лейтенант.
      И указал на самоубийцу, которого прекрасно видел Тимохин:
      – Вон он, висельник!
      – Да? Других здесь нет?
      Рядовой всерьез воспринял вопрос офицера:
      – Не видал! А что проверить другой торец?
      – Молчи.
      Тимохин подошел к висящему пока еще при помощи одной руки и ног на металлических распорах вышки молодому пареньку, который ни на что и ни на кого не обращал внимания, пытаясь дотянуться до петли. Резко крикнул:
      – А это что еще за обезьяна?
      Несостоявшийся самоубийца заметно вздрогнул и чуть не сорвался вниз. Удержался. Расширенными глазами он смотрел на неведомо откуда объявившихся за штабом рембата офицера и солдата.
      Тимохин сделал еще два шага к вышке.
      Боец в трусах закричал:
      – Не подходи! Или я головой в бетон! Мне терять нечего!
      Вышка стояла на бетонном основании и отчаявшийся или свихнувшийся солдат вполне мог броситься вниз головой на этот пятак бетона. Поэтому Тимохин остановился.
      – Встал! Какие еще будут указания?
      – Кто вы? Зачем вы здесь?
      Тимохин не первый раз сталкивался с подобными случаями, которые в армии происходили нередко, и чаще всего их причиной являлись проблемы гражданки. Поэтому знал, как вести себя в данной ситуации.
      – Кто мы, спрашиваешь? А сам не догадываешься? Хотя бы по нарукавным повязкам?
      – Наряд рембата?
      – Верно! Теперь зачем мы здесь. Затем, чтобы посмотреть, как ты будешь вешаться. Такое зрелище ж не каждый день, а точнее, утро увидишь. Кстати, ты не скажешь, как тебя зовут?
      – А зачем вам это?
      – Чтобы знать, кто такой отчаянный решил сдуру покончить с собой!
      – Я не сдуру решил!
      – Неужели осознанно в петлю лезешь?
      – Да!
      То, что потенциальный самоубийца вступил в разговор, было хорошо. Значит, не все еще потеряно. До петли ему по-любому уже не дотянуться, а вот броситься вниз солдат может. Насмерть не разобьется, не та высота, а вот калекой на всю жизнь останется без всяких сомнений.
      – Так как тебя зовут, воин?
      – Ну, Борис, и че?
      – Ты из танкового полка?
      – Нет!
      – Из мотострелкового?
      – Да!
      – Ясно. Пехота, значит! А чего сюда, к штабу рембата, вешаться пришел? У вас своих спортивных площадок навалом, да и столбов с деревьями хватает, почему это место выбрал?
      – Мое дело!
      – Нет, конечно, каждый волен сам выбирать место, где покончить с жизнью, и все же почему рембат? И идти сюда было дальше, и заметить по дороге могли.
      – Не ваше дело!
      Тимохин повернулся к Петренко:
      – Иди в штаб, а то на пульте никого. С этим корешком я сам разберусь!
      – Понял! В штаб пехоты ихнему дежурному насчет висельника позвонить?
      – Погоди! Лишние люди здесь не нужны. И шум тоже.
      Рядовой, развернувшись, пошел к углу штаба.
      Самоубийца крикнул:
      – Куда он?
      Александр ответил:
      – Службу нести! Дежурка-то пустует. А если сигнал тревоги пройдет?
      – Он полкана вызовет?
      – Зачем? Зачем тревожить твоего командира полка? Пусть спит. Мы и без него обойдемся, не правда ли?
      – Что значит «обойдемся»?
      – Мне тебе каждое слово пояснять? Ты с детства такой непонятливый или в армии отупел?
      – Я не отупел! И не идиот!
      – Тогда не переспрашивай. Ты куришь?
      – Чего?
      – А говоришь, не отупел! Я задал тебе элементарный вопрос – ты куришь? И что в ответ? Опять то же самое?
      Солдат шмыгнул носом:
      – Ну, курю, и че?
      – «Ростов» будешь?
      – Я не слезу!
      – Сиди на вышке, если хочешь, я подам сигарету. Что ради наших доблестных защитников отечества не сделаешь? Подать?
      – Прикуренную! Но, предупреждаю, попробуете захватить, сразу вниз головой прыгну. Я такой!
      – Да уж вижу, какой ты! Только на хрена мне тебя захватывать? Разобьешься – меня же и обвинят в твоей гибели. А я за тебя отвечать не имею ни малейшего желания. Покурим, не одумаешься – уйду. А ты делай что хочешь. В конце концов, твоя жизнь – это твоя жизнь.
      – Я не верю вам!
      – Тебя кто-то просит или заставляет верить? Сказал же, мешать не буду. Вон от угла только посмотрю, как ты удавишься. Если, конечно, позволишь!
      – Не смейтесь!
      – А я не смеюсь! Разговариваю с тобой вполне серьезно.
      Боец терялся от спокойного, даже равнодушного тона офицера, который по всем инструкциям должен из кожи вон лезть, дабы не допустить самоубийства солдата. Ведь за это его наградят. А этому старшему лейтенанту словно все по барабану. Но курить самоубийце хотелось.
      – Ну, давайте вашу сигарету. Только, как говорил, прикуренную. А потом уходите. И смотреть на меня нечего! Не цирк!
      – Как скажешь, Боря. Имя у тебя...
      – Чего?
      – К ситуации как никакое другое подходит – Борис в петле на щите повис! Нормально, да?
      – У вас идиотские шутки!
      – Согласен! Извини, если обидел!
      Тимохин вплотную подошел к вышке. Медленно достал пачку «Ростова». Выбил из нее две сигареты. Прикурил сразу обе. Одну протянул солдату. Тот нагнулся, спустившись на пролет, и не успел взять сигарету, как был сорван сильной рукой Тимохина вниз. Офицер и несостоявшийся самоубийца упали на землю. Александр быстро скрутил солдата, привязал его руку к трубе кстати подвернувшимся куском крепкой бечевы. Впрочем здесь, за штабом, где уборкой занимался хозяйственный взвод, всякого «добра» хватало.
      Солдат крикнул:
      – Вы обманули меня!
      – Ты не оставил мне выбора. Не мог же я в самом деле допустить, чтобы ты повесился.
      Офицер подобрал сигарету парня, протянул ему:
      – Кури!
      Тот свободной рукой схватил сигарету, жадно затянулся.
      Тимохин отряхнулся, тоже закурил, присел перед солдатом на корточки. Тот отодвинулся:
      – Бить будете?
      – За что? Не бойся. Я маленьких не обижаю. Ты мне лучше, Боря, скажи, с чего это вдруг ты решил повеситься? Хотя попробую угадать. Любимая девушка на гражданке полюбила другого и больше не ждет тебя. Так?
      Солдат, обреченно вздохнув, утвердительно кивнул короткостриженой головой:
      – Так! Зойка, девушка моя, письмо вчера прислала. Она каждый день писала, я тоже. Вот и вчера получил послание. Настроение выше крыши, а как вскрыл конверт да прочитал письмо, так в глазах потемнело. Она замуж собралась. За одноклассника своего. Он не пошел в армию, в институт поступил. Вот Зойка и закружилась с ним, пока я тут... службу тащу! А я люблю ее! И она ведь все время писала, что любит и ждет. А получилось? Врала она мне? Ну зачем? Гуляла с парнем, спала с ним, а мне писала, что любит и ждет! Я как представил Зою в платье невесты, с этим... этим студентом, так у меня... у меня все оборвалось! И решил, не нужна мне жизнь такая!
      Солдат, отвернувшись, заплакал. По-детски хлюпая носом.
      Старший лейтенант поднялся:
      – Понятно, Боря! Стандартная, обычная история! Через это почти все проходят, кто оставляет, уходя в армию, невест. Вот и ты попал. И оказался нюней, сопляком, а не мужчиной. Короче, вся твоя беда в том, что слабак ты! Вот такие и вешаются. Хотя, если честно, я тебя понимаю!
      Солдат повернул к офицеру заплаканное лицо:
      – Вы не можете меня понять!
      – Это еще почему?
      – Не знаю! Но не можете!
      – Эх, Боря, Боря! Может, и не следует это говорить, но я в свое время пережил нечто подобное.
      – Вы?!!
      – А что тут удивительного? Разве офицер не такой же человек, как и ты? И у меня была любовь первая! Да еще какая! Я тоже уехал учиться в другой город, и лет мне тогда было меньше, чем тебе. А в отпуске, в первом зимнем, встретил в родном городе девушку. Случайно, на улице! Помню, морозы тогда стояли жуткие. А тут вечер, пустой последний троллейбус, девушка в нем. Красивая очень. Я со стороны не мог налюбоваться на нее. Так доехали до конечной остановки. А район тот считался глухим, неспокойным. Шпана так и рыскала по ночам. Смотрю, она осматривается и от холода поеживается. Ну, я к ней. Разрешите, мол, проводить? Девушка согласилась. Взяла она меня под руку, и пошли.