Солдаты удачи (№7) - Угол атаки

Андрей Таманцев (Виктор Левашов)

Угол атаки

Вы все хотели жить смолоду,

Вы все хотели быть вечными, -

И вот войной перемолоты,

Ну а в церквах стали свечками.

А.Чикунов

Я не посылал пророков сих, а они сами побежали; Я не говорил им, а они пророчествовали…

Книга пророка Иеремии, гл. 23, cm. 21

Пролог. Груз без маркировки

Тишина. Крупные, как в августе, звезды. Зеленоватое свечение приборных досок с десятками дисплеев, стрелок и светодиодов авионики.

Высота восемь тысяч метров, скорость семьсот сорок километров в час.

Четыре турбины чудовищной мощности несут по ночному небу махину «Антея».

Курс — в норме. Тяга — в норме. Топливо — в норме. Все в норме. Поэтому словно бы и не слышен в кабине рев турбин.

2.34.

Командир:

— Встретил однажды друга детства. Еще пацанами вместе голавлей ловили. На Кубани, под Белореченкой. Он и говорит: «У тебя всегда рыба была крупней». А мне казалось, что у него.

2.36.

Второй пилот:

— А на самом деле у кого?

Командир:

— Да я уж теперь и не знаю.

2.43.

Штурман:

— В Калькутте сейчас небось духотища.

Бортрадист:

— Нет, там терпимо. А вот в Бомбее — там да.

2.47.

Командир:

— Воздух сегодня тяжелый.

Второй пилот:

— Имеет быть.

2.56.

Командир:

— Пойду покурю.

Командир вышел из кабины. Рев турбин стал гораздо слышней. По огромному самолетному чреву гуляла вибрация. Тусклый свет дежурных плафонов отблескивал на обшивке многотонных длинномеров и негабаритных контейнеров. На торцах контейнеров краснели крупные цифры. Никакой другой маркировки не было.

Командир корабля не имел права знать, что в этих длинномерах и негабаритах. Но он знал. Весь экипаж знал. Потому что их борт загружался продукцией Северо-восточного авиационного завода, а конечным пунктом маршрута была Калькутта. В грузовом трюме «Антея» находились штурмовики МиГ-29М. Фюзеляжи отдельно, крылья отдельно, двигатели отдельно. Эти боевые машины Россия поставляла в Индию в обмен на продовольствие.

Командир сел в откидное кресло и закурил. Неизвестно, о чем он думал. Два «черных ящика» — оранжевые капсулы из сверхпрочной стали с электронной начинкой, установленные в пилотской кабине «Антея», — фиксировали параметры работы всех самолетных систем и переговоры экипажа с землей и между собой. Мысли они фиксировать не могли.

Неожиданно командир поднял голову и нахмурился. Затем погасил сигарету и быстро вернулся в кабину. На магнитной пленке системы оперативного контроля (СОК) остались его слова:

— Что происходит? Второй пилот:

— Теряем высоту. Бортинженер:

— Нет тяги на четвертом двигателе. Командир:

— Форсаж. Второй пилот:

— Даю форсаж. Бортинженер:

— Отказ второго двигателя.

3.17.

Бортинженер:

— Сбой в третьем.

* * *

До Калькутты оставалось шесть часов лету. До промежуточной посадки на военном аэродроме под Душанбе — два с половиной часа.

До конца полета — четыре минуты.

* * *

В 3 часа 21 минуту по московскому времени самолет «Антей» российской компании «Аэротранс», бортовой номер 982, на скорости шестьсот километров в час врезался в северо-восточный склон горного массива Алатау на высоте 4236 метров.

Чудовищный взрыв озарил ледники на окрестных вершинах и вызвал камнепады и сход снежных лавин. Искореженные куски самолета и груза разметало более чем на километр.

Аварийно-спасательная экспедиция прибыла на место катастрофы уже на следующее утро. Но спасать было некого, все члены экипажа и три офицера Главного разведывательного управления, сопровождавшие груз, погибли. Через сутки прилетели члены экстренно созданной государственной комиссии и технические эксперты. Для их доставки к месту взрыва были использованы военные вертолеты, а не транспорт Министерства по чрезвычайным ситуациям. Это позволило избежать ненужной огласки. Сообщение о гибели «Антея» не попало в прессу.

Первый из «черных ящиков» — систему контроля аварийного режима полета (СКАРП) — нашли через два дня по сигналам радиомаяка. Вторую капсулу — систему оперативного контроля (СОК) — нашли через месяц в семистах метрах ниже места взрыва, на альпийском лугу, полузасыпанном камнепадом.

Обе капсулы были опечатаны и отправлены в Москву.

* * *

Через три месяца акт государственной комиссии был подготовлен. Он базировался на заключении экспертной группы. Причиной гибели «Антея» были признаны неполадки в радионавигационной системе, возникшие из-за сильного геомагнитного возмущения, какие нередко случались в этой части Алатау.

Экспертов было девять. Они представляли антоновское КБ, завод-изготовитель, Минавиапром и государственную компанию «Госвооружение», осуществлявшую экспортные поставки за рубеж российской военной техники, в том числе и самолетов системы МиГ и Су.

Восемь из них подписали заключение. Лишь девятый, доктор технических наук, ведущий конструктор Научно-производственного объединения имени Жуковского, настаивал на том, что причину катастрофы нужно искать в нарушении правил эксплуатации «Антея»: в превышении срока работы двигателей и, возможно, — в сверхресурсной загрузке самолета. Ему были представлены документы, свидетельствующие о том, что все регламентные ремонтные работы производились точно в срок, а ни о какой сверхресурсной загрузке не может быть и речи, так как суммарный вес двух истребителей, находившихся в грузовом трюме самолета, намного меньше грузоподъемности «Антея».

Но эксперт стоял на своем. Он отказался подписать заключение. По предложению председателя государственной комиссии он изложил свое особое мнение в отдельном протоколе. Протокол был приобщен к заключению экспертной группы. Но на последнем этапе из пакета документов был изъят, а фамилия несговорчивого эксперта вычеркнута из списка.

Чтобы не возникало лишних вопросов.

* * *

Окончательные выводы государственной комиссии были доложены на закрытом заседании правительства России и приняты к сведению. На очередной рабочей встрече в Кремле премьер-министр, незадолго до этого отправленный в отставку, но продолжавший исполнять обязанности председателя правительства, проинформировал президента о сути дела. Он подчеркнул, что инцидент с «Антеем» не нарушит выполнения обязательств России перед Индией. Страховка транспортных рисков в австрийской компании «Трансинвест» позволила покрыть убытки и финансировать производство новых истребителей взамен утраченных в результате катастрофы. Таким образом, упущенная выгода будет возмещена позже.

Президент выслушал сообщение молча, но в конце рабочей встречи хмуро спросил, буравя собеседника взглядом маленьких злых глаз на распухшем, как у утопленника, лице:

— Что они у вас все падают, понимаешь, и падают? В прошлом году «Руслан» в Иркутске упал, позор на весь мир. Нынче — «Антей». Нужно как следует разобраться с этим делом. Подключи спецслужбы, пусть поработают.

— ФСБ занималась. Никаких признаков диверсии не обнаружено.

— Так почему же они падают? — повторил президент.

На этот вопрос отвечать не следовало. Президент знал почему. Но откровенная враждебность, прозвучавшая в вопросе, болезненно задела и.о. премьера. С него и того хватало, что его отставка была проведена в такой оскорбительной для его самолюбия форме: он узнал о ней из газет. Так, во всяком случае, считали все.

Общественное мнение. Лишь очень немногие знали, что эта отставка была тщательно продуманным ходом в многосложной политической комбинации. Конечной целью ее было вывести многолетнего председателя правительства и верного сподвижника президента из-под обвала экономической катастрофы, неизбежность которой становилась все более очевидной. Он вновь возглавит правительство, когда минует гроза, утвердит позиции президента и партии власти у руля России.

И.о. премьера в этом не сомневался. В окружении президента не было человека, который мог бы его заменить. Возле президента все меньше оставалось людей, на которых он мог полностью положиться. И.о. премьера был одним из этих немногих. А по большому счету — единственным. Поэтому и форма его отставки была выбрана такая, чтобы никто не заподозрил игры.

Все так. И.о. премьера был политическим тяжеловесом, он умел держать удар, но нервы у него были все-таки не слоновьи. И его возмутило, что даже сейчас, наедине с ним, президент продолжает игру на публику. Поэтому он ответил:

— Самолетный парк изношен. На его обновление нет денег.

Он ожидал, что президент скажет: «А четверть миллиарда долларов, которые мы для этого выделили? Куда они делись?» И тогда и.о. премьера мог бы ответить: «На твою предвыборную кампанию, сукин ты сын!»

Не ответил бы, конечно. Но мог.

Но президент произнес:

— Магнитные бури, значит, во всем виноваты. Сколько истребителей мы продали в прошлом году?

— Я прикажу подготовить все данные, — ответил и.о. премьера.

— Сколько стоит один истребитель?

— Зависит от модификации. От двадцати до тридцати миллионов долларов.

Президент помолчал и хмуро кивнул:

— Ладно, иди работай. Этим делом я займусь сам.

И.о. премьера вышел. Последняя фраза президента очень ему не понравилась. Были не правы те, кто считал, что президент одряхлел и не в состоянии контролировать ситуацию. Он, может, и одряхлел, но интуиции не утратил. И въедливости ума тоже.

Вечером того же дня и.о. премьера сообщили, что президент приказал помощнику по национальной безопасности лично заняться историей с катастрофой «Антея». И привлечь к расследованию УПСМ — Управление по планированию специальных мероприятий, самую секретную спецслужбу России, подчинявшуюся только Кремлю.

* * *

Это не понравилось и.о. премьера еще больше.

Глава I

Брызнули в стороны мальки — где-то близко прошла щука. Кувшинки качнулись на легкой волне. Из осоки выплыла серая утица. Вокруг нее кругами ходил селезень, цветастый, как турецкий султан. А потом вода сгустилась и почернела, заскользила по ее глади полная голубая луна.

Торжественная ночь взошла.

Благословен день с трудами его.

Благословенна ночь, ее мир и покой.

И сладкое дыхание дочери, нежной, как одуванчик.

И счастливый шепот жены.

А утром по проселку протарахтел мотоцикл с коляской, заглох у калитки, и хмурый с похмелюги посыльный вручил мне под расписку повестку из военкомата.

Гражданину Российской Федерации Пастухову Сергею Сергеевичу, военнообязанному, рядовому, пребывающему в запасе, постоянно проживающему в деревне Затопино Зарайского района Московской области, предписывалось прибыть завтра к 8.00 в воинскую часть номер такой-то на таком-то километре такого-то шоссе, имея при себе паспорт, военный билет и предметы личной гигиены.

Посыльный дал мне расписаться еще в одной бумаге. В ней разъяснялось, что уклонение от выполнения предписания может быть расценено, согласно статье 331 часть I УК РФ, как преступление против военной службы. Тут же был приведен полный текст статьи:

«Преступлениями против военной службы признаются преступления против установленного порядка прохождения военной службы, совершенные военнослужащими, проходящими военную службу по призыву либо по контракту в Вооруженных силах Российской Федерации, других войсках и воинских формированиях Российской Федерации, а также гражданами, пребывающими в запасе, во время прохождения ими военных сборов».

Конец фразы был подчеркнут.

Для таких, как я.

— Все ясно? — спросил посыльный.

— Яснее не бывает.

Он завел мотоцикл и запылил к Выселкам.

— Господи, почему они не оставят тебя в покое? — спросила Ольга.

— Защита отечества есть священная обязанность каждого гражданина, — объяснил я.

— Какого отечества?! От кого нужно его защищать?!

Я только головой покачал:

— Умеешь ты задавать вопросы! Я вполне разделял ее чувства. Не больно-то умиляла привычка нашего государства обращаться со своими гражданами как с бессловесным быдлом. Но государство — это бульдозер. К совести бульдозера бесполезно взывать.

Бульдозер можно остановить только двумя способами: перекрыть горючку или сунуть в его шестеренки лом. А умней всего — не оказываться на его пути. Не сумел увернуться — что ж, выполняй свой гражданский долг.

Согласно части I статьи 331 Уголовного кодекса.

Суки.

* * *

Я подумал, что нужно позвонить ребятам и предупредить, что некоторое время меня не будет. Но тут из раскрытого окна кухни, где мы мирно завтракали до появления этого посланца Марса и Бахуса, донеслась трель мобильного телефона. Звонил Артист.

— Ты получил повестку из военкомата? — спросил он.

— Только что.

— Я тоже. Куда тебе приказано явиться? Я сказал.

— И мне туда же. И всем нашим.

— Вот как? — удивился я. — А что случилось? Объявлена всеобщая мобилизация?

— Не слышал. Госдума утвердила кандидатуру Кириенко — про это было. А про всеобщую мобилизацию — ни слова.

— Значит, мобилизация не всеобщая, а выборочная, — заключил я.

— Очень выборочная. Что бы это могло значить?

— Думаю, мы скоро это узнаем.

— Мне тоже так кажется, — согласился Артист.

Я отключил мобильник.

— Ты не ответил на мой вопрос, — напомнила Ольга.

— Ты задала два вопроса. И ни на один у меня нет ответа. Что такое отечество — об этом я могу только догадываться. А от кого нужно его защищать? Обязательно скажу. Когда сам узнаю.

За окном разгоралось свежее утро, солнце выпивало росу, истончало туман над тихими заводями Чесни, золотило кресты над голубыми маковками Спас-Заулка.

Суки.

* * *

— Равняйсь!.. Смирно!.. Моя фамилия Ковшов. С этой минуты я ваш командир. Мой приказ — закон. Два раза не повторяю. На гражданке вы забыли, что такое настоящий армейский порядок. Придется вспомнить. И чем быстрей, тем лучше. Во избежание. Вопросы есть? Нет. Это правильно. Продолжаю… Младший лейтенант Ковшов пружинисто прошел взад-вперед вдоль нашей короткой шеренги — собранный, крепкий, в ладно сидящем камуфляже, с новенькими звездочками на погонах, в удобных, точно по ноге, спецназовских ботинках с высокой шнуровкой. Вряд ли ему было больше двадцати одного — двадцати двух лет.

Видно, из сверхсрочников. Моложе Мухи он был лет на пять, а моложе Дока — на все пятнадцать. Но это его не смущало. Он упивался своей молодостью, силой, пышущим сквозь румяные щеки здоровьем, упругостью мышц и ролью нашего командира — царя и бога.

Только одно портило его настроение — мы. И я его понимал. Ну что за удовольствие быть командиром перестарков, гражданских шпаков, которых неизвестно зачем вызвали на переподготовку и, что совсем уж непонятно, привезли не в обычную в/ч, а в этот тренировочный центр, предназначенный для элитных десантных войск. А выправка! Глаза бы не смотрели! На одном солдатская роба второго срока носки висит как на вешалке (это на Мухе), у двух других руки из рукавов торчат (у Артиста и Дока). Лишь на мне и Боцмане хэбэшка сидела более-менее сносно, мы были стандартного размера.

Да, я его понимал. И Док тоже. Он поймал мой взгляд и усмехнулся. И тут же в его физиономию нацелился указующий перст младшего лейтенанта Ковшова.

— Была команда «смирно»! Или была команда «вольно»? Ты, жирный, я тебя спрашиваю!

А вот это было несправедливо. Совершенно несправедливо. Док был плотным, да. Но жирным? После четырехмесячной стажировки на Кубе в лагере для подготовки палестинских террористов? Нет, жирным он не был. И я бы, пожалуй, на месте Дока обиделся. Но он лишь выкатил грудь колесом и гаркнул, пожирая глазами отца-командира:

— Никак нет!

— То-то! — сказал командир Ковшов. — Продолжаю. Я видел, на каких тачках вы сюда приехали. Я видел, в каких шмотках вы были. Я не знаю, кто вы такие и чем занимались на гражданке. И знать не хочу. Но знаю, чем вы будете заниматься здесь. Мне приказано в кратчайший срок: сделать из вас настоящих солдат. — Он скептически оглядел нас и поправился:

— Нормальных солдат. И я выполню этот приказ. Начнем с пятикилометровых пробежек. Одна утром, вторая вечером. Потом будем прибавлять. Максимум через две недели вы пройдете тридцать километров по пересеченной местности с полной выкладкой за два часа пятьдесят минут. А кто не уложится в норматив, тому лучше в лагерь не возвращаться. Я понятно выразился?

Ты, недомерок, к тебе вопрос! — указал он на Муху.

— Так точно, товарищ майор! — рявкнул Муха.

— Младший лейтенант, — сухо поправил Ковшов.

— Да ну? — поразился Муха. — А такие звезды! Извините, товарищ младший лейтенант, я не хотел вас обидеть.

Ковшов помолчал, раздумывая, как отреагировать на это нахальное заявление. И решил, видно, что не стоит изощряться.

— Я тебе это припомню! — пообещал он Мухе.

Артист засмеялся.

Ковшов перевел на него командирский взгляд.

— И тебе тоже. Смирно! Давайте знакомиться. Рядовой Пастухов!

Я сделал шаг вперед:

— Я.

— Рядовой Перегудов!

— Я.

— Рядовой Хохлов!

— Я.

— Рядовой Мухин!

— Я.

— Рядовой Злотников! Артист молчал.

— Рядовой Злотников! — повторил Ковшов. Артист лениво шагнул вперед и ответил:

— Ну, я.

— Ты! Ты как, твою мать, отвечаешь?! Как отвечаешь командиру?!

— Не пузырись. Я не рядовой Злотников. Я рядовой запаса Злотников. Чувствуешь разницу?

— Херши! — возразил младший лейтенант Ковшов. — Это для военкома ты рядовой запаса. А здесь — просто рядовой. Понял? Ты сейчас в армии, понял? И подчиняешься воинскому уставу, понял? А для непонятливых есть губа! И дисбат!

— Не выступай, — посоветовал я Артисту.

— Да пошел он!.. Тебя никогда не тянуло вернуться в армию?

— Бывало, — сказал я.

— Меня тоже. Но вот посмотришь на такое говно, и даже мысль об этом начисто отшибает.

— Это кто — говно? — заинтересовался младший лейтенант Ковшов.

— Ты, микромайор хренов, — ответил Артист.

— Отставить! — приказал я.

— Слушаюсь, — сделал мне одолжение Артист. — Товарищ младший лейтенант, разрешите стать в строй?

— Становись, — разрешил Ковшов.

— Становитесь, — поправил Артист и по-уставному, с разворотом через левое плечо, вернулся в шеренгу.

— Ты, что ли, у них старший? — обратился ко мне Ковшов.

— Ну какой старший, — ответил я. — Просто они иногда прислушиваются к моим советам.

— Так вот и посоветуй им… — Посоветуйте, — уточнил я. — Давайте, товарищ младший лейтенант, строго выполнять устав. Вы — молодой офицер. Правда, какой-то новой формации, не совсем для меня понятной. Мы — ваши подчиненные. Устав предписывает нам обращаться друг к другу на «вы». И если вы согласны, давайте займемся делом. Иначе две недели пройдут, и вы не выполните приказа сделать из нас нормальных солдат.

— Согласен, — подумав, кивнул Ковшов. — Приступаем к общефизической подготовке.

Для начала проверим ваш брюшной пресс. Начнем с вас, — показал он на Дока.

— Давайте лучше с меня, — предложил Артист.

— Ладно, с тебя. Два шага вперед!

Нужно было, конечно, это остановить. Но больно уж наглым был этот кадет. И я промолчал.

Командир Ковшов обошел вокруг Артиста, ощупал его плечи и бицепсы.

— Ну что, не так плохо.

После чего поддернул рукава форменки и всадил коротким слева в живот рядового запаса Злотникова. И тут же схлопотал хлесткую оплеуху. Это его крайне озадачило, но ненадолго. Он мгновенно собрался и метнул правый кулак в нос Артиста. Я ожидал, что Артист отклонится, но он пошел другим путем. Кулак Ковшова словно бы влип в ладони Артиста, плечи его напряглись, как у человека, который давит в руках грецкий орех. Ковшов вскрикнул и отскочил, бессильно свесив правую руку.

— Падла! — завопил он. — Ты же мне палец сломал!

— Это вряд ли, — возразил Артист. — Слегка вывихнул — может быть.

— Разрешите помочь, товарищ младший лейтенант? — предложил Док.

— Отойди! — снова завопил Ковшов. — Все отойдите! Не подходите ко мне!

— Вы зря отказываетесь, он военный хирург, — объяснил я.

— В натуре?

— В натуре.

Ковшов недоверчиво протянул руку Доку. Тот ощупал ее и коротко дернул. Ковшов ойкнул.

— Вот и все, — сказал Док. — Немного опухнет, но завтра будет в полном порядке.

Но проверять прочность брюшного пресса не советую. Ни у кого из нас. Даже у него, — показал он на Муху.

— Особенно у него, — уточнил я.

— Почему? — спросил Ковшов.

— Потому что он этого не любит. И не исключено, что он вас просто убьет. Или сделает инвалидом. Нечаянно, конечно, — добавил я.

Ковшов затравленно оглядел нас.

— Вы кто, мужики?

— Ну, как кто? Друзья.

— Вместе служили? — догадался он.

— Верно.

— Где?

— В Чечне.

— Вон оно что. В каких частях?

— В спецназе.

— Ексель-моксель! Кем же вы там были?

— Кто кем. Рядовой Перегудов — капитаном медицинской службы. Рядовой Мухин — лейтенантом. А рядовые Злотников и Хохлов — старшими лейтенантами.

— А ты? То есть вы?

— Капитаном он был, — подсказал Муха. — Командиром диверсионно-разведывательной группы.

— Ексель-моксель! — повторил Ковшов. — А почему же вы рядовые?

— Нас разжаловали.

— Иди ты! За что?

— Хватит трепаться, — прервал наше интервью Артист. — Давайте лучше устроим пробежку. Хоть размяться после гражданки. Только не на пять километров, а на все тридцать. И с полной выкладкой. Как вы на это, товарищ младший лейтенант?

— А если кто сдохнет? — недоверчиво спросил Ковшов.

— Вы? — удивился Артист.

— Вы!

— Заодно и проверим.

— Уговорили, — кивнул Ковшов и оглядел нас не без некоторого злорадства. — Только темп буду задавать я. А кто будет отставать, подгонять буду поджопниками.

Годится?

А вот этого ему говорить не следовало.

Артист нехорошо ухмыльнулся.

— Годится, товарищ младший лейтенант! — жизнерадостно заявил Муха.

— Смирно! — скомандовал Ковшов, заметив приблизившегося к нам заместителя начальника лагеря. — Товарищ подполковник, докладывает младший лейтенант Ковшов.

Отделение резервистов занимается общефизической подготовкой.

Подполковнику было лет сорок. Крупный, затянутый в камуфляж, подобранный, как и все офицеры в этом учебно-тренировочном центре. Судя по жесткому лицу с давним, глубоко въевшимся в кожу загаром, небыструю свою карьеру он делал не в московских штабах.

— Вольно, — сказал он. — Наметили программу?

— Так точно, — доложил Ковшов. — Выходим на тридцатикилометровый кросс с полной выкладкой с зачетом времени.

— А не круто сразу-то?

— Они сами предложили.

— Ну, попробуйте. — Подполковник оглядел нас критическим взглядом и неодобрительно покачал головой:

— Вырядили вас! Хуже старья не нашлось?

Переодеть. Во все новое. В то, в чем они пойдут на задание. Подогнать все как на парад. Скажи на складе: я приказал.

— Слушаюсь! — вытянулся Ковшов.

— На какое задание? — поинтересовался я.

— Узнаете. В свое время.

* * *

К проходной КПП, от которой начался наш марш-бросок, мы вернулись через три часа десять минут. В норму не уложились по не зависящим от нас причинам.

Возле КПП нас поджидал подполковник.

— Неплохо, — взглянув на часы, заметил он. — Очень даже неплохо. Когда, по-твоему, они будут готовы?

— Хоть сегодня, — буркнул Ковшов, мокрый как мышь.

— Не горячишься? — спросил подполковник.

— Да они перли, как лоси! Да еще, это… — Ну-ну. Что это?

— "Что", «что»! Меня на себе волокли! Почти полпути!

— Не наговаривайте на себя, товарищ младший лейтенант, — мягко укорил его Муха.

— Всего каких-нибудь пять-шесть километров, было бы о чем говорить!

— Вот даже как. Значит, и верно, готовы. Очень хорошо. Но не сегодня, нет. — Подполковник посмотрел на часы, немного подумал и заключил:

— Завтра. А пока получите что положено и можете отдыхать.

— Товарищ подполковник, а что нам положено? — спросил Боцман.

И получил исчерпывающий ответ:

— Что положено, то и положено.

* * *

А положено нам было вот что:

Комплект тактического снаряжения «Выдра-ЗМ» — 5 штук.

Пистолет бесшумный самозарядный ПСС калибра 7,62 мм с четырьмя обоймами по шесть патронов в каждой — 5 штук.

Пистолет-пулемет АЕК-919К «Каштан» — 5 штук.

Патроны для «Каштана» — 4500 штук.

Бесшумная снайперская винтовка ВСС «Винторез» с оптическим прицелом ПСО‑1 и ночным прицелом НСПУМ-3 — 1 штука.

Патроны для «Винтореза» — 60 штук.

Нож выживания «Оборотень-2» в комплекте с метательным ножом «Оса» и мини-ножом «Робинзон» — 5 штук.

Нож разведчика стреляющий НРС — 5 штук.

Самовзводный гранатомет РГ-6 с шестирядным барабаном револьверного типа — 3 штуки.

Ручной зенитно-ракетный комплекс «Игла» с определителем «свой — чужой» и ракетой со стартовым ускорителем — 2 штуки.

Светошумовые гранаты — 20 штук.

Ручные гранаты Ф-1 — 20 штук.

Радиостанция космической связи «Селена-5» — 1 штука.

Шифровальный прибор «Азимут» — 1 штука.

Бинокль ночной БН-2 — 3 штуки.

Взрывчатка пластиковая — 6 кг.

Радиовзрыватели — 20 штук.

И др.

— Мама ро’дная! — только и сказал Артист.

* * *

На следующее утро я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Я открыл глаза и не сразу сообразил, где это я нахожусь. Потом понял. В офицерской казарме. Точнее, в комнате одноэтажного сборно-щитового дома вроде тех, что стоят в подмосковных пионерлагерях. Три десятка таких домов, покрашенных в веселенький зеленый цвет, тянулись шеренгой вдоль бетонной ограды среди мачтовых сосен. К ним вели посыпанные песком дорожки, это еще больше усиливало сходство с большим пионерским лагерем.

В комнате стояло десять железных коек, пять были пустые, на остальных дрыхли ребята. Снаружи пробивался свет раннего утра. Над моей койкой возвышался младший лейтенант Ковшов. Заметив, что я проснулся, он приложил палец к губам:

— Тихо.

— Подъем? — спросил я.

— Нет. Оденься и выйди.

Он прошел к выходу, осторожно наступая на скрипучие половицы. Я взглянул на часы. Что за черт? Еще целых полчаса можно было поспать! После вчерашнего марш-броска все мышцы ныли, требовали хорошей разминки. Но с этим, похоже, придется погодить.

Ковшов ждал меня на крыльце, прохаживаясь от одних перилец к другим и бросая рассеянные взгляды окрест. Лагерь был пуст, чист, будто бы вымер. Ни единого движения у казарм, на плацу, у бетонных боксов с автомобилями и бронетехникой.

Лишь вдалеке, возле будки КПП, солдаты из ночного караула мели дорожки.

Ковшов был чисто выбрит, подтянут и мрачен, как носорог.

— Мне нужно кое-что тебе рассказать, — сообщил он. — Но сначала хочу спросить.

Ты сказал вчера, что я офицер новой формации. Которая тебе непонятна. Что тебе непонятно?

— Охренел?! — возмутился я. — Ты меня поднял, чтобы спросить об этой фигне?

— Это не фигня. Я долго думал о смысле жизни… — Как?! — поразился я.

— А что? — удивился Ковшов.

— Ничего. Не обращай внимания, я еще не проснулся. Значит, ты думал о смысле жизни. И что придумал?

— Возрождение России начнется с армии. Но сначала должна возродиться сама армия.

Дух армии — железная дисциплина. Верность долгу. Офицерская честь. Офицерами всегда были лучшие люди России. Не так, скажешь?

До чего же приятно разговаривать на такие темы без двадцати шесть утра!

— В старой России офицерами были дворяне, — сказал я, с трудом подавляя зевок. — Самая образованная часть общества, это верно. Но лучшая? Не уверен. А в советские времена в офицеры шли те, кто уже в восемнадцать лет высчитывал, какая у него будет пенсия по выслуге.

— Но ты же сам был офицером!

— Был, — согласился я. — Потому что отец не мог меня кормить, пока я учусь в институте. Если бы мог, я стал бы физиком.

— Физики тоже нужны, — подумав, сказал Ковшов. — Но офицеры нужней. Настоящие. А не пьянь и ворюги. С этим-то ты согласен?

— Кто бы спорил.

— А почему же сказал, что офицеры новой формации тебе не нравятся?

— Я сказал, что не знаю, откуда такие, как ты, берутся. И я действительно этого не знаю.

— Надоел этот бардак, оттуда и берутся!

— По-твоему, это дает тебе право измываться над подчиненными?

— Да как по-другому?! — страдальчески вопросил Ковшов. — Кто в армию сейчас приходит? Алкаши, наркоманы, педики! Как с ними по-другому?!

— Слушай, командир! — взмолился я. — Давай поговорим об этом в другой раз.

— Не будет другого раза. Сегодня ночью вас отправляют.

— Тогда поговорим, когда мы вернемся. Ковшов поглядел куда-то в сторону, мимо меня, и сказал:

— Вы не вернетесь.

* * *

Вот тут-то я и проснулся.

* * *

— Об этом я и хотел сказать, — продолжал Ковшов. — Вчера, когда вы получили снаряжение, я случайно слышал, как начальник склада спросил, как все оформить. И подполковник ответил: никак, мол, спишем, скорее всего.

— Еще раз! — приказал я. — Что ответил подполковник? Только точно, без «мол».

— Он ответил: «Подготовь акт на списание». Начсклада спросил: «А кто подпишет?»

Подполковник сказал: «Кому положено, тот и подпишет». Я почему тебе рассказал… — Это я сразу понял. Ты полюбил нас с первого взгляда.

— Со второго, — с хмурой усмешкой поправил Ковшов. — Только я тебе ничего не говорил, понял?

— Ну, ясно. Мы просто встали пораньше и немного поговорили о смысле жизни. Когда встретимся снова, поговорим о смысле смерти.

— Думаешь, встретимся? — спросил Ковшов.