Одна лошадиная сила

— Подождите меня здесь! — распорядился Володя. — Потом проводите до музея.

Он зашел во двор, постоял возле кудрявого лицеиста. Однако поэтическому настроению назойливо мешало суетное желание разглядеть, как Васька и Костя умудрились втиснуться под скамью.

По пути в музей Володя выведывал у Кости-Джигита дополнительные сведения об апачах. Чем, например, может сегодня заниматься Чиба, Витя Жигалов? Тем же, что всегда. Сидит дома, мастерит электрогитару. «Ага, вот что означают голубые хлопья в осадке, — подумал Володя. — Витя Жигалов умелец и конструктор»

— Ну а, например, Курочкин? — Володя задал этот вопрос как можно равнодушней.

Вождь медлил с ответом, и его опередил Васька:

— Он в кино пошел, Владимир Алексаныч!

Володя внутренне подосадовал на неуместную Васькину шустрость, но делать нечего, излишний интерес к Курочкину может насторожить Костю-Джигита.

Музей по понедельникам был закрыт для посетителей. В вестибюле тетя Дена вязала носок. Володя прошел черным ходом во двор, поднялся по чугунной наружной лестнице в кабинет директора. Через минуту он уже унесся далеко отсюда, на просторы южнорусских степей, в знаменитый Хреновский конный завод, где граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский вывел новую породу лошадей, несравненного орловского рысака, красу России.

— Потрясающе! — вскричал Володя, добравшись в истории коневодства до удивительного поступка Василия Ивановича Шишкина, ближайшего помощника графа Алексея Григорьевича.

Вскочив из-за стола, Володя возбужденно зашагал по кабинету. В его воображении возникла во всех деталях, со всеми подробностями картина похорон достославного рысака Любезного 1-го, помершего в возрасте 25 лет… Манеж конного завода. Рядом вырыта глубокая могила. Конюхи в искренней печали опускают в могилу красавца коня в роскошном убранстве… Однако в каком именно? Володя подошел к столу, раскрыл один из альбомов с изображениями знаменитых рысаков. Сколько вкуса, мастерства вложено в конскую упряжь! Теперь Володя видел во всех деталях, как был наряжен в последний путь Любезный 1-й. Шитая попона, уздечка в серебре. И капор, непременно капор! Уздечка показалась Володе знакомой. Где-то недавно он видел в точности такой узор. Ах, да! Уздечка, которую вышвырнули из окна Бубенцовых! Прелюбопытный, оказывается, человек Андрей Бубенцов! Володя захлопнул альбом и продолжил чтение истории русского коневодства.

В этой толстенной книге упоминались все русские императоры, каждый из них был причастен к судьбе того или иного орловского рысака. Но в сравнении со знаменитыми рысаками, вписавшими свои имена в историю русского коневодства, императоры выглядели мелко и незначительно.

С восторгом прочел Володя страницы, посвященные великому, несравненному Крепышу. Поражение Крепыша в 1912 году на московском ипподроме стало черным днем для всех русских любителей конного спорта. На славу орловского рысака подло посягнул наездник-иноземец. Он придержал Крепыша и дал выиграть приз американскому рысаку Дженераль Эйчу.

«Черный день России. Каково?! — Володя задумался. — Я сейчас вычитал очень важную для меня подробность. Лошадь как предмет народной гордости. Создатели породы орловских рысаков гениально угадали, какая лошадь по всем своим качествам отвечает русскому вкусу, русскому характеру. Но ведь все эти годы, когда на конных заводах пестовали орловского рысака, по деревням крестьяне создавали своего, крестьянского, работящего коня. Сколько существовало неписаных конских родословных! Знали ведь, чье потомство славится силой, выносливостью, неприхотливостью. Знали и упорно, последовательно отбирали. У каждого народа своя любовь к лошади, свои требования к ней. У кавказского горца — своя, у степняка-казаха своя. „Какой русский не любит быстрой езды“, — писал Гоголь, воспевший русскую тройку, птицу-тройку. Но превыше всех самых красивых и самых родовитых лошадей крестьянская лошадка, впряженная в плуг. Лев Толстой написал житие изумительного Холстомера, однако на картине Репина Толстой пашет землю на крестьянской лошадке…»

Теперь Володя знал, о чем ему надо говорить с апачами и с другими путятинскими лошадниками. Он прочтет им цикл лекций. Здесь, в музее. Их жестокость к лошадям — результат невежества. Они никогда не слыхали ни о Любезном 1-м, ни о Крепыше, ни о Холстомере. Зато видят каждый день, как лихо скачут всадники в кино и на экране телевизора, как падают подстреленные кони. Покончить с невежеством — значит покончить с жестокостью.

Володины мечтания были прерваны гулкими шагами по ступенькам наружной лестницы. Двое торопливо поднимались в кабинет. Володя поднял голову и с любопытством посмотрел на дверь. Она распахнулась настежь, в кабинет вступила чинно и строго тетя Дена, за ней протиснулась бочком старуха, державшая в руке тонкую хворостину. Володя узнал дебринскую Анютку.

VIII

Серенькое утро благоухало укропом, чесноком, лавровым листом. После удачной грибной охоты Путятин приступил к засолке, повытаскивал из погребов бочки, стеклянные банки, развел огонь в летних кухнях.

Дразнящие запахи, к которым примешивался, наплывая густыми волнами, ни с чем не сравнимый запах сушеных белых грибов, несколько омрачили боевое и уверенное настроение идущего на работу Фомина. «Черт бы побрал этих лошадников! Сентябрь на носу, неизвестно, какими окажутся следующие суббота и воскресенье. А что, если похолодает? Ну, ничего… Сегодня я это дело закончу».

Но Фомину так и не удалось приступить к осуществлению тщательно обдуманного плана. На Советской его обогнал на мотоцикле участковый уполномоченный из Ермакова. Молодой и шустрый участковый мчал с бешеной скоростью и не заметил идущего по тротуару Фомина. И Фомин не успел разглядеть, кто сидит в коляске. Заметил только, что на пассажире — или задержанном? — зеленая спецовка, какие выдают в студенческих стройотрядах.

В горотделе дежурный не дал Фомину раскрыть рта для вопроса, нет ли вестей про лошадников.

— Где ты пропадаешь? — накинулся на него дежурный. — Срочно на полусогнутых к Налетову. Полчаса тебя ищем!

В кабинете начальника горотдела Фомин увидел уполномоченного из Ермакова и его пассажира в студенческой спецовке, седенького старичка. Уполномоченный сидит в сторонке, а старичок на верхнем конце длинного крытого зеленым сукном стола что-то горячо рассказывает Петру Петровичу Налетову и заместителю начальника по оперативной части Вадиму Федоровичу Баранову.

— Садись ближе и слушай! — приказал Налетов. — Товарищ из Ленинграда, слесарь с Кировского завода, проводит отпуск в родной деревне.

Фомин сел в середине стола, огляделся по сторонам: а где же ружье? Он почему-то сразу подумал, что ленинградец и есть тот добрый человек, который унес ночью ружье, похищенное Лешкой Супруновым.

— Живу в своей деревне, привожу в порядок родительский дом, — продолжал свой рассказ старичок. — Скоро пенсия, вот и подумываю, не перебраться ли сюда насовсем. Починил крышу, расчистил сад. Копаюсь помаленьку. Места дальние, глухие, ни одна душа в мою деревушку не заглядывает. Начинаю понемногу знакомиться с жителями соседних таких же глухих деревушек. Они-то и предупредили меня, что в лесу появились подозрительные туристы. Ходят по деревням, что-то высматривают, лазят в заколоченные дома. И замечено, что кое-где из пустых домов исчезли иконы. Я проверил у себя в деревне — как будто все на месте, все цело. А вчера пошел в Ермакове за продуктами, возвращаюсь к вечеру — и вроде бы что-то не так, вроде бы у избы, что рядом с моей, доски, которыми окно заколочено, передвинуты. Дай, думаю, проверю. Подозрительного окна касаться не стал, распечатал соседнее. Заглядываю в избу — так и есть, красный угол ободран, икон нет. Хотел было бежать в Ермаково к участковому, но не решился на ночь глядя. Кто их знает, грабителей, может, они за мной подсматривали. А утром взял пестерь, будто по грибы, а сам прямиком в Ермаково, — смущенно закончил ленинградец.

Налетов встал и торжественно пожал руку старичку.

— Вы действовали точно и умело. Большое вам спасибо.

Фомин, слушая ленинградца, сначала приуныл. Не сбылась надежда, что нашлось наконец ружье. Ведь для Фомина главным было отыскать ружье, а не ловить угонщиков. Но потом он повеселел. Если позвали слушать старичка, значит, возьмут в группу по задержанию.

Возглавил группу сам Петр Петрович. В нее вошли Баранов, Фомин, участковый и еще проводник с собакой, с тем самым Джульбарсом, который обнаружил в монастырском подземелье украденные фотокамеры.

Выехали на УАЗе. Ленинградца усадили впереди, рядом с шофером, остальные поместились позади. Когда свернули с шоссе, проводник приказал Джульбарсу вспрыгнуть на сиденье, обхватил его и прижал к себе.

— Джульбарсу хуже нет, как ездить по ухабам. Вы вон за скобы ухватились, а ему держаться нечем.

Пес в подтверждение слов проводника конфузливо моргнул и лизнул обхватившую его руку.

В обворованной избе Джульбарс уверенно взял след, пошел по нему резво и, как говорят проводники, «не занюхиваясь». Участковый по приказанию Налетова остался в деревне. Фомин бежал вслед за проводником. Налетов и Баранов стали отставать.

«Нагло орудовали, — размышлял Фомин. — Никаких хитростей, чтобы сбить собаку со следа. Считали, что сделали свое дело аккуратно, окно заколотили, единственный — и к тому же временный — обитатель деревушки ничего не заметил… Или… Или они собирались сразу же удрать из своего лагеря. И катят сейчас по шоссе на тех самых желтых „Жигулях“.

Джульбарс в азарте погони выскочил на знакомую Фомину поляну и обескураженно завертелся на месте.

Так и есть! Ни палаток, ни машины! В ожидании, когда появятся Налетов и Баранов, Фомин решил повнимательнее осмотреть поляну.

«Вот здесь стояли „Жигули“, и я исползал на карачках всю траву в поиске пыжей. Может, в самом деле некто мне неизвестный пытался помешать отъезду похитителей икон? Он прострелил шины в ночь на субботу. Из-за неизвестного они проторчали на поляне лишних два дня, однако времени даром не теряли, продолжали шарить по пустым избам. Но что же мешало неизвестному пойти и заявить о похитителях икон в милицию? Только то, что он их поля ягода. Конкурент!.. — Фомину пришла на память болтовня дяди Васи про схватку в лесу двух бандитских шаек. — А что, если Толя вправду проговорился дяде Васе о конкуренте или конкурентах, дал толчок фантазии умельца? Не исключено. А Кисель болтал разные глупости насчет интеллектуальной элиты и потом намеревался дать мне ценный совет, но я торопился и положил трубку… Что хотел сказать Кисель? Что он знает об этих туристах? О неизвестном, который украл ружье у спящих лошадников и прострелил шины?..»

Послышался треск сучьев, из лесу показались запыхавшиеся Налетов и Баранов. Бегло осмотрев покинутый лагерь, Налетов решил разделить группу на две.

— Ты, Вадим Федорович, двигайся обратно. Выйдешь к машине, свяжешься с ГАИ, узнаешь, что им известно о желтых «Жигулях», нас встретишь у моста через Медвежий овраг. Фомин, отсюда сколько километров ходу?

— Не больше семи.

— Засекаем время. — Налетов и все остальные поглядели на часы. — Выход на шоссе через два часа.

— Не много ли? — спросил Фомин.

— Прогуляемся, не спеша, осмотрим дорогу, Джульбарс поработает. Они могли припрятать иконы где-нибудь в лесу. После происшествия с шинами их «Жигули» под особым наблюдением, это они знают. Припрятали иконы, уехали чистенькими, потом выждут срок и вернутся за иконами. А то и пришлют кого-нибудь новенького…

На лесной заросшей дороге переплетались три автомобильных следа. Самый широкий — от ЗИЛа, на котором сюда заезжал Куприянов. Поуже — от «газика» ГАИ. Самый узкий и недавний — от «Жигулей». Впереди шел проводник с Джульбарсом на поводке, позади Налетов и Фомин, внимательно осматривая каждый свою сторону дороги. Ничего подозрительного не встречалось. Только раз Джульбарс свернул в лес и проводник подобрал пустую пачку от сигарет «Мальборо».

Километра через три на дороге появился еще один автомобильный след. Кто-то на тяжелой грузовой машине разворачивался довольно бестолково. Заехал в лес, оставил на мягкой почве четкий рисунок протекторов, выехал на дорогу и отчего-то забуксовал на вполне сухом месте, долго тут бился и провертел колесами две глубоченные ямы.

Джульбарс заволновался.

— Они тут вылезали «Жигули» толкать, — пояснил проводник.

— Осмотри лес вокруг! — Налетов присел на корточки возле отпечатков шин развернувшейся машины. — А ведь тот же ЗИЛ! Щербатина на правом протекторе. Как думаешь, Фомин, почему Куприянов не доехал до них? Почему повернул обратно?

Фомин много чего успел подумать, разглядывая ямы, набуксованные на дороге. Он и про Киселева подумал со злостью: «Куприянову такого в жизни не сообразить. Это Кисель! Опять лезет не в свое дело!» Но выкладывать свои догадки начальству? Ни за что.

— Кто его знает, — промямлил Фомин. — Если бы другая машина… Можно бы предположить, что шофер ошибся дорогой, на этом месте ему стало ясно, что он едет не туда. Развернулся и поехал обратно. А Куприянов?.. Его могли на этом месте встретить. Кто-то ему знакомый сел в кабину, и они поехали обратно.

— Возможно, — сказал Налетов. — Растешь на глазах.

«И еще кто-то… растет!» — чуть не сорвалось у Фомина. Какой проницательностью он мог бы сейчас блеснуть!

Проводник вернулся и доложил, что, пожалуй, никто из преследуемых здесь не откололся. Двинулись дальше. Дорога виляла под уклон, ямы, пробуксованные сумасшедшим ЗИЛом, становились все глубже, вокруг них валялся истерзанный хворост, втоптанные в грязь еловые лапы. «Жигули» тут пробивались с великим трудом. Возле одной из ям Джульбарс облаял рваную брезентовую рукавицу, возле другой проводник поднял обнаруженную Джульбарсом кожаную пуговицу.

— Фирменная! Хозяин спасибо скажет.

— Ну, ты оптимист! — удивился Налетов. — Вам с Джульбарсом от жуликов спасибо! — И спросил Фомина: — К болоту идем?

— С километр осталось! — доложил Фомин. — Болото обширное, через него проложена гать. Давно прокладывали, сгнила.

Свои догадки относительно того, в каком виде сейчас гать, Фомин оставил при себе.

Проводник с Джульбарсом продолжали педантично прочесывать лес по обе стороны дороги. Никаких следов. Пассажиры «Жигулей» в полном составе упорно пробивались к шоссе.

Лес все больше редел, мельчал, обрастал седыми космами, тонул во мху. Наконец завиднелась меж деревьев яркая зелень болота, блеснуло оконце чистой воды.

«Р-р-р…» — негромко предупредил Джульбарс проводника.

— Спокойно, — посоветовал псу Фомин. И пояснил проводнику: — У них там собака.

Он не ошибся в своих догадках. Куприянов постарался. Гати не было. На ее месте пузырилась черная болотная жижа. В сторонке приткнулись «Жигули». Возле машины на поваленной сосенке сидели спиной к лесу четверо.

— Останешься в лесу, — приказал Налетов проводнику. — А то твой Джульбарс с ходу опознает вора, испортит нам радостную минуту встречи. Ты, Фомин, подойдешь к ним, как к добрым знакомым. Мы с тобой ищем не похитителей икон, а подростков-лошадников. Ясно?

— Ясно! — Фомин направился к «Жигулям».

Налетов взял немного в сторону.

А где же Ральф? Золотой медалист выскочил сбоку, из кустов, и злобно рявкнул. Компания нехотя оглянулась. Никакого испуга в глазах, только ожесточение. Полюбуйтесь, мол, нашей российской расхлябанностью. Тем, что может натворить какой-то олух!

— Н-да, — посочувствовал Фомин, разглядывая ободранную сосну по другую сторону болота. — Он-то себя на тросе вытянул, а вам как выбраться? До зимы придется ждать. Пока не замерзнет. — Среди сидящих на поваленном дереве Фомин обнаружил новое лицо. Подросток в шикарных темных очках, делающих его похожим на заграничного гангстера. «Это, конечно, Безин. Тогда где же Толя?» Фомин перевел взгляд на «Жигули» и увидел, что задняя дверца приоткрыта, из машины торчат ноги в грязно-белых шерстяных носках. Толя, конечно, повкалывал больше всех и теперь спит.

— Петр Петрович! — крикнул Фомин Налетову. — Идите сюда, я старых знакомых встретил!

Налетов подошел, оглядел «Жигули», жалостливо поохал.

— Лошадников ищем, — пояснил Фомин своим «старым знакомым». — Третий день. Вам они сегодня не попадались?

Вопрос остался без ответа. На лицах было написано: «Иди ты куда подальше! И без тебя тошно». Ральф занервничал, наставил уши. Чует неподалеку другого пса.

— Ваша собачка не укусит? — благодушно спросил Налетов.

Фомин приготовился. Сейчас Налетов скажет, что и с ними есть собака, позовет проводника, будто бы замешкавшегося в лесу, и Джульбарс укажет на вора… Но все испортил Безин. Вскочил, схватил спортивную сумку и кинулся бежать.

— Назад! — заорали на него три глотки. — Идиот!

Безин удирал без оглядки.

— Задержи! — бросил Налетов Фомину. — Сумку не прозевай.

Преследуя Безина, Фомин время от времени поглядывал на часы. Назначенный Налетовым срок встречи на шоссе настал. «Сейчас Баранов, не дождавшись нас, едет навстречу… Он уже у болота… Оставил УАЗ, пошел в обход… Добрался, помогает Налетову. Нашли иконы в „Жигулях“ или не нашли?..»

Безин на бегу далеко отбросил сумку. Пока Фомин ее отыскал, преследуемый выиграл метров двести. Фомин поднажал и опять повис у Безина на плечах, напоминая время от времени:

— Спокойно! Поиграли, и хватит. Все равно не уйдешь.

Безин бежал из последних сил, тяжело запинаясь о корни. Лес раздался, Фомин увидел бревенчатый угол, заколоченное наискосок оконце. Безин, почти падая с ног, метнулся за угол и исчез. Фомин влетевший следом за ним на заросший двор, уже никого там не обнаружил.

«Все!.. Игра в догонялки кончилась. Начинаем играть в прятки. Но куда же он залез?» Фомин с досадой оглядел заброшенную усадьбу. Изба с крылечком, сараюшка, ход в погреб. Крапива в рост человека. Лопухи. Нигде вроде бы не потревожено, не промято. «Ну и черт с ним! Никуда не денется, придет домой. А сумка у меня». Но тут Фомину представились насмешки завтра в горотделе. Да что завтра! Годы будут вспоминать! Упустил сопливого мальчишку… Но куда же он все-таки ушмыгнул? Фомин присел на скособоченное крыльцо. Главное дело — не пересуетиться. Действовать спокойно. Да, спокойно…

В детстве, когда играли в «двенадцать палочек», Фомин никогда подолгу не водил. Не то что Кисель. Тому померещится, что кто-то в подземелье юркнул, и он туда без оглядки. Пока бегал, двенадцать палочек разлетелись, — начинай сначала. Киселю приходилось из-за своего нетерпения по три дня водить. А Фомин подберет палочки, сложит на доску и далеко не отходит. Потому что знает: спрятались и следят за каждым его шагом. И всех ближе спрятался самый хитрый, самый быстрый. Только удалишься на лишний шаг, он выскочит и ногой по доске. Поэтому первая задача — застукать того, кто спрятался всех ближе. Остальные сами пойдут в руки.

Из-за этих детских воспоминаний Фомину вдруг померещилось, что Безин сейчас прячется рядом и наблюдает за ним. «Чепуха какая! На что ему за мной следить? Уполз отсюда и чешет без оглядки». Но ощущение, что Безин прячется где-то близко, не проходило. Фомин явственно услышал чье-то дыхание. Оглянулся назад — никого, заколоченная крест-накрест дверь. «Добегался до галлюцинаций! Фантазирую, как Кисель!» Фомин в сердцах ударил кулаком по крыльцу. Наступила мертвая тишина. Ни вдоха, ни выдоха. Но Фомину недолго пришлось торжествовать победу над наваждением. Невидимка опять задышал. Чаще и тяжелей. Словно бы нырял под воду, задержал дыхание сколько мог, а теперь выскочил, судорожно хватает ртом воздух. «Ах, вот ты где! — Фомин встал и топнул ногой по трухлявым доскам. — Черта с два я кому-нибудь расскажу, какие мне тут мерещились домовые. Я с самого начала знал, что он прячется под крыльцом. Я потому и сел на крыльцо».

Снизу послышалось кошачье чихание. Фомин вспомнил юность, сбацал по доскам чечеточку и негромко спросил:

— Безин, тебе мои танцы еще не надоели?

Под крыльцом зашуршало, сбоку, из собачьей дверцы, выбрался путятинский супермен, весь в пыли, паутине, древесной трухе.

— Снимай ремень! — скомандовал Фомин.

Безин с усмешкой протянул ему широченный, по последней моде, ремень с ковбойскими бляшками. Фомин ловким приемом вывернул руки супермена за спину, стянул ремнем.

— Теперь не побегаешь. Спокойно пойдем куда надо. И побеседуем по дороге…

— О чем, шеф? — нагло спросил Безин.

— О жизни.

Фомин решил осмотреть деревушку. Может быть, тут кто и живет, укажет дорогу. Три дома выглядели не брошенными, на окошках цвела герань, Фомин постучался в один, в другой, в третий. Никто не выглянул. Торная дорога сыскалась за церквушкой с провалившимся куполом. И пожалуй, вела не в лесную глухомань, а куда-то в более населенные места.

Фомин не спешил заводить разговор с идущим впереди Безиным. «Нина права, парень нагловат и подловат. Супрунов уперся и не выдал его, а Безин и верного своего Супу заложит, и всех знакомых спекулянтов, и этих с иконами. Мальчишки молчат или из чувства товарищества, или из страха перед главарями, а главари продают, главарям своя шкура дороже. И не буду я с Безиным заговаривать по душам. У него и нету души. С Безиным правильнее сесть за стол и вопрос — ответ, вопрос — ответ…»

Впереди послышались громкие веселые голоса, скрип телеги, стук копыт по мягкой дороге. Кто-то ехал навстречу. Из-за поворота вывернул гнедой конь в нарядной упряжи, дуга расписана зелеными листьями и алыми розами. Фомин отступил с дороги и потянул за собой Безина. Гнедой бежал весело, Фомина поразило, что конь словно бы сияет от радости.

Но еще больше удивился Фомин, когда увидел, кто правит гнедым. Воистину мудра была бабушка Андрея Бубенцова, когда показала фотографию любимого внука! У подростка, который лихо держит вожжи, волосы справа у виска торчат вверх. Как теленок лизал. Андрей Бубенцов, собственной персоной!.. Но когда Фомин разглядел, кто сидит рядом, у него глаза полезли на лоб. Кисель! Сидит, свесив ноги до земли, и что-то рассказывает Бубенцову с самой распрекраснейшей, дружеской улыбкой. «Как он сюда попал? Какие у Киселя дела с Бубенцовым?»

Третий в телеге сидел отворотясь, на задке, закутанный с головой. Фомин решил не удивляться больше ничему. Даже если он увидит в этой подозрительной компании Ольгу Порфирьевну, бывшую директоршу музея. Или печально известного дядю Васю. Или даже свою жену Валю! От Киселя можно ожидать чего угодно!

Меж тем Бубенцов заметил, что Безин находится на положении арестованного. Он побледнел, но не отвернулся, кивнул Безину и буркнул какое-то нечленораздельное приветствие. А Киселев ужасно обрадовался встрече с Фоминым.

— Приветик! Надеюсь, у тебя все в порядке? «Жигули» в плену? Возле болота? — По голосу чувствовалось, что он чрезвычайно доволен собой.

Телега проехала мимо, и Фомин увидел, что третий седок — самая обыкновенная деревенская старуха. Он испытал даже что-то вроде разочарования.

— Пошли! — скомандовал Фомин приунывшему Безину. — И ответь-ка на вопрос: какие отношения тебя связывают с Бубенцовым?

— Никакие. — Безин презрительно сплюнул. — Вы лучше поинтересуйтесь у него, где он лошадь украл.

— Спасибо за информацию. Поинтересуюсь!

Фомин подумал не без злорадства: «Значит, Кисель разъезжает на краденой лошади. Поздравляю!..» Фомина не удивила легкость, с которой Безин выдал Бубенцова. «Для такого типа это в порядке вещей. Зря Бубенцов проявлял свое благородство и здоровался с Бесом».

— А откуда ты взял, что лошадь краденая? — Фомин задал вопрос с нарочитым неверием. — Старуху видел? Лошадь наверняка колхозная.

— Ну да, колхозная… — издевательски протянул Безин.

— Так, так… — Фомин понял, что отношения между этими двумя отнюдь не дружеские. Даже наоборот. На чем-то они не поладили. И быть может, не далее как вчера, когда Безин вызвал к себе Бубенцова.

При таких обстоятельствах Фомину уже не доставило особой сложности получить у Безина необходимые сведения о Бубенцове. Без всякого деликатного подхода и задушевных бесед. Вопрос — ответ, вопрос — ответ. Пока дотопали до Ермакова, из ответов Безина сложился вполне отвратительный облик Бубенцова. Крадет лошадей. В прошлом году связался со старым конокрадом цыганом дядей Пашей, тот ему передал какие-то свои секреты. И с похитителями икон связан. Если бы не Буба, то Безин бы с ними и не знался. Похитители икон обещали заплатить Бубе сто рублей. Они его подрядили обокрасть одну тетку. Она пса держит, лютого, как тигр. А Бубу собаки не трогают. Он сначала согласился за сто рублей, а потом струсил. Но может и не струсил — хотел потянуть время и содрать побольше.

IX

По пути в Ермаково, в тряском автобусе, дебринская Анютка рассказала Володе, каким образом угодил в плен умный и самоотверженный Вихрь.

Ночью у одной из старух начались боли в правом боку. Час от часу сильнее. Что делать? Надо скорей в больницу. Запрягли Вихря и поехали. Врач после операции сказал, что опоздай они немного — и больную бы не спасти. Гнойный аппендицит. Вот ведь какая беда. А Вихрь ее отвел…

— Уж он так старался… — вспоминала со слезами дебринская Анютка. — А я вовсе обеспамятела. Под утро хватилась: где наш спаситель? Увели! Я в сельсовет — не отдают! Велят, чтобы Хозяин пришел. А разве ему отдадут? Ему не отдадут. Как нам теперь в глаза-то ему глядеть, Хозяину…

Автобус остановился в Ермакове напротив сельсовета. Возле высокого крыльца понуро стоял привязанный к резному столбику гнедой конь. Дебринская Анютка кинулась к нему, обняла за шею. Конь обрадовался, заржал.

«Да ведь это он, гнедой дикарь с лесной поляны!» — осенило Володю.

Из окна сельсовета выглянул сердитый человек в стальных суровых очках.

— Вот и Дебрь припожаловала! — ехидно провозгласил он, обращаясь к кому-то в комнате. — Сейчас мы им устроим очную ставку!

«Кто там у них? — заволновался Володя. — Неужели сам Хозяин, как его величают бабули? Но ни он меня не знает, ни я его. Придется ориентироваться по ходу разговора. Определить ситуацию и действовать…»

Володе очень помогло экспансивное поведение его спутницы. Пока она размахивала своей хворостиной, припоминала сельсоветчикам все прошлые обиды, Володя огляделся. Типичная конторская обстановка. Три письменных стола, деревянный диванчик для посетителей. В красном углу стол председателя, там сверкают стальные очки. На столе напротив лежат счеты с измызганными деревяшками, женщина, сидящая за этим столом, — бухгалтер. А другая, в уголке, возле несгораемого ящика, — кассир. Перед этим обществом гордо стоит подросток. Володя мысленно перебрал в памяти листки с характеристиками из блокнота Кости-джигита. «Блондин? Несомненно. Уравновешен? Вполне. Стоит и молчит. Чем и довел председателя до белого каления. Да, здесь вся атмосфера пропитана его упрямым молчанием. Следовательно они еще ничего не знают. Я тоже не знаю, на чем он попался, но за мной преимущество: я мыслю и анализирую». Володя приосанился и заговорил нудным голосом:

— Что тут происходит? Я учитель Андрея Бубенцова и хотел бы знать.

Люди с неорганизованным мышлением никогда не отвечают на прямо поставленный простой вопрос. Сначала Володе было высказано немало горьких истин о нынешнем состоянии педагогической науки и практики. Критику школы он выслушал с легким сердцем. Володя и сам мог бы кое-что сказать о Двудворицкой школе, но, разумеется, не в этой аудитории. Хладнокровно отнесся Володя и к выпадам против него лично как негодного воспитателя. Наблюдая потихоньку за Андреем Бубенцовым, он сделал для себя очень важный вывод: этот уравновешенный блондин намерен по-прежнему не произносить ни слова. Меж тем сельсоветчики начали излагать состав преступления. Оказывается, Андрей пытался похитить лошадь, которую сельсовет конфисковал у присутствующей здесь гражданки. При этих словах Володина спутница вознамерилась что-то растолковать человеку в стальных очках, но Володя ее удержал. Как полагает Шопенгауэр, правда может подождать, потому что у нее впереди долгая жизнь. Пускай считают Андрея заурядным лошадником, а старух из Дебри пускай подозревают в укрывательстве той шайки, насчет которой участковому передавали из города особое предупреждение. Упоминание об участковом несколько смутило Володю, но, к счастью, вскоре выяснилось, что участковый уехал в город.

Все тем же скрипучим голосом Володя потребовал немедленной выдачи своего ученика, несовершеннолетнего Андрея Бубенцова. Призвав на помощь всю свою эрудицию, он цитировал опешившим сельсоветчикам уголовно-процессуальный кодекс, по которому задержание несовершеннолетнего может применяться лишь в исключительных случаях. В заключение Володя категорически потребовал, чтобы присутствующей здесь гражданке вернули телегу и лошадь.

— Присутствующая здесь гражданка, — образцово нудил Володя, — проживает на территории Ермаковского сельсовета, и вы имеете возможность ее вызвать…

Сельсоветчики растерялись. Но неожиданный удар нанесла Володе кассирша.

— А расписку напишете? — спросила она и с видом превосходства оглянулась на председателя и бухгалтершу: вот, мол, как надо действовать с такими умниками. Говорить-то они мастера, а бумажку подписать кишка тонка.

Володя, как и всякий русский человек, с опаской относился к бумаге, которую надо подписать. Однако не отступать же теперь!

— Разумеется! — Свой уверенный ответ Володя подкрепил соответствующим жестом: протянул руку и нетерпеливо пошевелил пальцами: а ну, где эта бумага? Давайте ее сюда, мне некогда с вами канителиться…

Андрей Бубенцов глядел на него широко распахнутыми ясными глазами. Дебринская Анютка состроила постную мину, чтобы не выдать своей радости. У Володи еще была возможность отказаться, но он решительно извлек из кармана шариковую ручку и погрузился в болото канцелярского стиля: «Настоящим удостоверяю, что мною взят на поруки в Ермаковском сельсовете несовершеннолетний Бубенцов А…» Лихо подписавшись, Володя проставил внизу число и месяц, подумал немного и вывел свой настоящий адрес. Он не собирался скрываться от правосудия.

Вихрь помчал из Ермакова во всю свою стариковскую прыть, словно понимая, что отсюда надо уносить ноги как можно скорее. Дебринская Анютка отбросила хворостину и расхохоталась. Глядя на нее, засмеялся и Володя. Дольше всех крепился державший вожжи Андрей, но наконец и он присоединился к общему веселью.