История с приведениями

      - Ты задремал, - сказал Джон. - Как только закончил рассказывать историю.
      - Историю?
      - А потом, - добавил Сирс, - ты поглядел прямо на меня и сказал: "Ты мертв".
      - Ох, какой кошмар! Да-да. Слушайте, неужели это был сон? Мне так холодно!
      - В нашем возрасте у всех плохое кровообращение, - сказал Джон.
      - Какое сегодня число?
      - Да, ты действительно отключился, - Сирс поднял брови. - Девятое октября.
      - А Дон здесь? Где Дон? - Рики в панике оглядел библиотеку, словно племянник Эдварда притаился где-нибудь за креслом.
      - Рики, Рики! Мы только что решили написать ему, было бы удивительно, если бы он приехал так скоро.
      - Мы расскажем ему о Еве Галли?
      Джон осторожно улыбнулся, а Льюис, подавшись вперед, посмотрел на Рики, как на сумасшедшего.
      - Да, у тебя сегодня ценные идеи, - сказал Сирс.
      - Джентльмены, нашему другу явно надо отдохнуть, поэтому собрание прекращается.
      - Сирс, - Рики вспомнил еще об одном.
      - Да, Рики?
      - Когда мы встретимся в следующий раз у Джона, пожалуйста, не рассказывай историю, которую ты хочешь рассказать. Это может иметь страшные последствия.
      - Подожди-ка, Рики, - Сирс поманил двух других к выходу.
      Он вернулся с зажженной сигарой и с бутылкой.
      - Тебе явно нужно выпить. А потом как следует выспаться.
      - Я долго дремал? - внизу, на улице, Льюис начал заводить свой "моргай".
      - Минут десять. Так что там насчет моей истории?
      Рики открыл рот, чтобы сказать то, что еще недавно казалось ему таким важным, и понял, что выглядит очень глупо.
      - Не помню. Что-то насчет Евы Галли.
      - Обещаю, что не буду говорить об этом. Да и с чего бы? Никто из нас не хочет это ворошить.
      - Нет. Мы должны... - Рики понял, что собирается еще раз упомянуть Дона Вандерли, и покраснел.
      - Должно быть, это тоже часть моего сна. Сирс, окна закрыты? Я правда замерз. И чувствую себя очень усталым. Не знаю...
      - Возраст. Мы ведь немало пожили, Рики. Скоро конец. Джон уже умирает, ты видишь?
      - Да, вижу, - Рики вспомнил начало заседания и то, каким старым выглядел Джон - все это, казалось, было годы назад.
      - Смерть. Вот что мы видим, мой друг. Ты упомянул Еву Галли, так послушай, что я тебе скажу. Эдвард умер не от естественной причины. Он увидел видение такой неземной, ужасающей красоты, что его сердце не выдержало. С тех пор мы в своих историях скользим по краю этой красоты.
      - Нет, не красоты, - запротестовал Рики. - Это было что-то ужасное.., отвратительное.
      - Слушай!
      Быть может, существует другая раса - прекрасная, могущественная, всезнающая? Если они есть, они могут презирать нас. Мы по сравнению с ними скоты. Они живут столетия, и мы с тобой кажемся им детьми. Они создают себя сами, не доверяясь случаю, совпадению или слепому сочетанию генов. Они вправе нас презирать, - Сирс встал и начал расхаживать по комнате. - Ева Галли. Быть может, тогда мы потеряли свой шанс. Рики, мы могли увидеть то, что не видели за всю нашу убогую жизнь.
      - Они еще более убоги, чем мы, - сказал Рики и вспомнил: Байт. - Не рассказывай про Бэйтов, вот о чем я хотел попросить.
      - О, все это кончилось. Все. Для всех нас.
      Рики чувствовал себя больным, ужасно замерзшим. Холод давил на его легкие и сковывал руки и ноги. Сирс нагнулся над ним.
      - Рики, похоже, ты простудился. Не хватало тебе только пневмонии. Дай-ка пощупаю твои гланды.
      Массивная рука Сирса обхватила его горло. Рики отчаянно чихнул.
      - Слышишь, что я говорю? - сказал Дэвид. - Ты поставил себя в положение, из которого единственным логичным выходом может быть смерть. Твоя смерть. Ты изобразил эти существа, как зло, но втайне знал, что они просто высшая раса. Ты думал, что они хотят убить тебя, и таким образом чуть не принес себя в жертву. Опасная игра, братишка.
      Дон покачал головой.
      Дэвид отложил нож и вилку.
      - Давай поставим опыт. Я докажу тебе, что ты хочешь жить.
      - Я знаю, что я хочу жить, - он снова посмотрел на неподражаемо реальную улицу, где неподражаемо реальная женщина снова вела на поводке неподражаемо реальную овчарку. Но они ведь проходили тут раньше? Или это и есть потеря ориентации?
      - Я докажу. Я сейчас возьму тебя за горло и начну сжимать. Когда ты захочешь меня остановить, ты скажешь.
      - Это смешно.
      Дэвид быстро встал и сдавил его горло.
      - Стоп, - сказал Дон, но Дэвид не ослабил хватку. Рядом за столиками люди продолжали неподражаемо реально есть и пить, ничего не замечая.
      - Стоп, - попытался сказать Дон еще раз, но уже не смог. Лицо Дэвида склонилось над ним; потом это был уже не Дэвид, а гигантский олень, или сова, или что-то среднее между ними.
      Поблизости кто-то громко чихнул.
      ***
      - Привет, Питер. Так ты решил зайти?
      Кларк Маллиген вышел из своей будки.
      - Спасибо, что привели его, миссис Берне. Ко мне сейчас мало кто ходит. Да что с тобой, Питер?
      Питер открыл рот и закрыл его опять.
      - Скажи ему спасибо, Питер, - сухо сказала мать.
      - Это, должно быть, фильм так подействовал. Я его сто раз смотрел, и все равно забирает. Вот и все, Пит.
      Это фильм.
      - Фильм? Нет.., мы шли по лестнице, - он поднял руку и увидел в ней нож.
      - Именно. Твоя мама сказала, что ты захотел посмотреть, как это выглядит отсюда. Но поскольку вы единственные зрители, ничего плохого в этом нет.
      - Питер, где ты взял этот нож? - спросила мать. - Брось его немедленно!
      - Нет. Мне нужно.., ох. Мне нужно... - Питер отступил от матери и оглядел маленькую операторскую будку.
      Пальто на крюке; календарь; пустая бутылка. Здесь было так холодно, как будто Маллиген показывал кино на улице.
      - Успокойся, Пит. Смотри, вот так ставится катушка, и когда краешек показывается вот здесь, я нажимаю вот на эту кнопку...
      - Что было в конце? - хрипло спросил Питер. - Я не могу вспомнить...
      - О, они все умерли. Так ведь все кончается, правда?
      Когда они сражаются, это выглядит героически, но они все равно обычные маленькие люди. И все они умрут, вот увидишь. Если хочешь, можешь посмотреть конец у меня.
      Как вы, миссис Берне?
      - Ему лучше, - сказала Кристина. - У него случился какой-то припадок. Питер, отдай мне нож.
      Питер спрятал нож за спину.
      - О, скоро он увидит, миссис Берне, - сказал Маллиген, включая второй проектор.
      - Что увижу? Почему у вас так холодно?
      - Отопление испортилась. Что увидишь? Ну сперва убьют двоих, а потом.., смотри сам.
      Питер заглянул в отверстие и увидел экран, светящийся над пустым залом...
      Рядом громко чихнул невидимый Рики Готорн, и стены операторской будто закачались. Он увидел что-то расплывчатое, с уродливой головой какого-то животного. Потом это снова был Кларк Маллиген.
      - Пленка сбилась, извини. Теперь все будет нормально, - сказал он, но его голос дрожал.
      - Отдай мне нож, Питер, - потребовала мать.
      - Это все фокусы. Грязные фокусы.
      - Питер, не груби!
      Кларк Маллиген склонился над ним с выражением жалости на лице, и Питер, вспомнив вестерны, всадил нож в его выпяченный живот. Мать закричала, уже начиная распадаться, как все вокруг. Питер ухватил нож обеими руками и рванул вверх, плача от ужаса и отвращения; Маллиген повалился на проекторы, сбивая их со штативов.
      Глава 19
      - Ох, Сирс, - выдохнул Рики. Его горло болело. - Ох, мои бедные друзья...
      Они только что были живы и их хрупкий мир, казалось, снова был цел; горечь новой и уже безвозвратной потери пронизала все его существо и слезы обожгли ему глаза.
      - Смотрите, Рики, - это был голос Дона. Рики с трудом повернул голову и быстро встал, увидев то, что лежало рядом с ним на полу. - Это сделал Питер.
      Юноша стоял в шести футах от них, глядя на лежащее перед ним тело женщины. Дон сидел на полу, потирая шею. Рики посмотрел ему в глаза, увидел в них страх и боль, и потом оба они взглянули на тело Анны Мостин.
      Какое-то время она все еще выглядела той миловидной молодой женщиной с черными волосами и лисьим личиком, какой они увидели ее в первый раз на Уит-роу. Ее рука сжимала костяную рукоятку ножа, торчащего у нее из груди; из раны, пульсируя, выливалась темная кровь. Из окна на распростертое тело падали редкие хлопья снега.
      Глаза Анны Мостин открылись, и Рики подался вперед, думая, что она хочет что-то сказать, но она, очевидно, уже их не узнавала. Из раны хлынул поток крови, забрызгав троих мужчин.
      И тут они увидели, как за угасающей жизнью Анны продолжает жить другая, нечеловеческая жизнь - не олень, не сова, но нечто, не имеющее привычных форм. Только на миг за раскрытым ртом Анны им почудился другой рот, за ее бьющимся в судорогах телом - другое тело. Потом все исчезло, и на полу осталась только мертвая женщина.
      В следующую секунду ее лицо мертвенно побелело, кожа сморщилась - вся она как бы вдавливалась внутрь, как клочок бумаги на огне. На их глазах она сжалась до половины своего размера, потом до четверти - в ней уже не оставалось ничего человеческого, это был просто кусок изувеченной плоти, гонимый неведомым ветром.
      Сама комната, казалось, тяжело, по-человечески, вздохнула. Зеленый цвет погас, и остаток тела Анны Мостин испарился. Рики, стоящий возле этого места на коленях, увидел, что падающие хлопья снега тоже втягиваются в невидимую воронку.
      В тринадцати кварталах от них взорвался дом на Монтгомери-стрит. Милли Шиэн услышала треск и, высунувшись в окно, увидела, что фасад дома Евы Галли сминается, как картон, и, распадаясь на кирпичи, втягивается внутрь и исчезает в огне, уже бушующем в сердце здания.
      - Рысь, - выдохнул Рики. Дон оторвал глаза от того места на полу, где исчезла Анна Мостин, и увидел на подоконнике воробья. Птица наклонила голову и посмотрела на них. Дон и Рики двинулись к ней, и она вылетела в окно.
      - Это все? - спросил Питер, все еще глядя на пол. - Все кончилось. Мы это сделали.
      - Да, Питер, - ответил Рики. - Все кончилось.
      Дон стоял у окна, вглядываясь в темноту, где бушевала метель. Потом подошел к двум остальным и обнял их.
      Глава 20
      - Как вы себя чувствуете? - спросил Дон.
      - Он спрашивает! - Рики приподнялся на подушках в своей палате в Бингемтонской больнице. - Пневмония - это вам не шутка. Советую поберечься.
      - Попытаюсь. Вы чуть не умерли. Хорошо, что как раз расчистили шоссе, и "скорая" смогла проехать. Еще немного, и мне пришлось бы везти вашу жену во Францию.
      - Не говори об этом Стелле. Она так хочет во Францию, что готова ехать даже с таким юнцом, как ты.
      - Сколько вас еще здесь продержат?
      - Две недели. Стелла так запугала всех сестер, что они заботятся обо мне по первому классу. Спасибо за цветы.
      - Мне вас не хватает, - сказал Дон. - И Питеру тоже.
      - Да, - просто ответил Рики.
      - Как странно. Я чувствую близость к вам с Питером больше, чем к кому бы то ни было со бремени Альмы Моубли.
      - Я уже говорил тебе об этом. Клуб Чепухи умер - да здравствует Клуб Чепухи! Сирс однажды сказал, что хотел бы быть не таким старым. Сейчас я его понимаю. Я хотел бы видеть, как вырастет Питер, хотел бы помогать ему. Но я перепоручу это тебе.
      - Мы сделает все, что сможем.
      - Знаешь, я в той комнате совсем раскис.
      - Я тоже.
      - Слава Богу, что Питер не растерялся.
      - Да. Но рысь все еще нужно застрелить.
      - Обязательно, иначе она вернется опять. Мстить нашим детям. Мне не хочется так говорить, но боюсь, что это ваша работа.
      - Похоже, что так. Ведь именно вы в конечном счете прикончили Грегори и Фенни. А Питер убил их благодетельницу. Надо же и мне что-то сделать.
      - Незавидная работенка. Кстати, нож у тебя?
      - Я подобрал его с пола.
      - Это хорошо.
      Знаешь, в той ужасной комнате я понял, почему твой дядя покончил с собой. Мы с Сирсом долго ломали над этим голову.
      - Да. Я тоже это понял.
      - Бедный Эдвард. Он вошел в спальню, ожидая в худшем случае застать свою актрису в постели с Фредди Робинсоном. А вместо этого она - как это сказать? Сбросила маску.
      Рики выглядел усталым, и Дон встал, чтобы уйти. Он положил на столик перед кроватью пакет с апельсинами и несколько детективов.
      - Дон.
      - Что?
      - Не надо нянчить меня. Лучше застрели рысь.
      Глава 21
      Через три недели, когда Рики наконец выписали из больницы, снегопад прекратился, и Милберн начал понемногу возвращаться к жизни. Магазины заполнились покупателями; в одном из них Рода Флэглер подошла к Битси Андервуд, покраснев, как ребенок, и принялась извиняться. "Ах, эти жуткие дни, - вздохнула Битси. - Я бы могла тебя убить, если бы ты первой ухватила эту тыкву".
      Открылись школы; бизнесмены и банкиры вернулись к работе, разбирая бумажный хаос, накопившийся на их столах; на улицах снова появились пешеходы. Анни и Энни, официантки Хэмфри, погоревали о Льюисе и вышли замуж за тех, с кем они жили. Если у них родились мальчики, они наверняка назвали их Льюисами.
      Некоторые все же разорились - ведь налоги с вас берут даже когда ваш бизнес похоронен под снегом. Леота Маллиген пыталась вести дело сама, но в итоге продала кинотеатр и вышла замуж за брата Кларка, который был не таким мечтателем, но зато любил ее кухню. Рики Готорн закрыл свою контору, но один молодой юрист купил у него помещение и название, взял обратно Флоренс Куэст, и контора Рики и Сирса превратилась в контору "Готорн-Джеймс-Уиттэкер". "Жаль, что его фамилия не По", - сказал Рики, но Стелла не поняла этой шутки.
      Дон все это время ждал. С Рики и Стеллой они говорили о Европе, с Питером - о Корнелле, о прочитанных книгах, об отце юноши, который понемногу привыкал к жизни без Кристины. Пару раз Дон и Рики ходили на кладбище и клали цветы на множество новых могил, появившихся там после похорон Джона Джеффри. В одном ряду лежали Льюис, Сирс, Кларк Маллиген, Фредди Робинсон, Харлан Баутц, Пенни Дрэгер, Джим Харди. Кристина Берне была похоронена в другом месте, рядом с отцом. Семью Элмера Скэйлса похоронили на их участке, купленном еще дедом Элмера, где их охранял каменный ангел.
      - Рыси еще не видно, - сказал как-то Рики на обратном пути.
      Но они знали, что это будет не рысь, и что она может появиться через месяцы или даже годы.
      Дон читал, смотрел телевизор, ходил в гости к Рики и Стелле, обнаружил, что не может больше писать, и ждал, ждал.
      Однажды он проснулся среди ночи и обнаружил, что плачет.
      В середине марта почтовый грузовик доставил в город заказ из компании кинопроката в Нью-Йорке. Это была копия "Китайской жемчужины".
      Дон наладил дядин проектор, включил его и увидел, что руки его так дрожат, что он не может зажечь сигарету.
      Он боялся, что у Евы Галли в ее единственном фильме будет лицо Анны Моубли.
      Он прослушал запись: фильм был включен в серию "Классика немого экрана" и сопровождался комментарием.
      - Одной из величайших звезд немого кино был Ричард Бартелмесс, - сказал скучный голос комментатора, и на экране появился герой, идущий по улицам Сингапура. Его окружали голливудские японцы, одетые по-малайски и призванные изображать китайцев. Комментатор тем временем описал карьеру Бартелмесса и кратко изложил сюжет фильма - похищенная жемчужина, завещание, таинственное убийство. Бартелмесс приехал в Сингапур, чтобы разыскать подлинного убийцу и защитить своего друга от ложного обвинения.
      Дон выключил звук и стал смотреть; он боялся, что Еву Галли могли вырезать. На экране появился бар с проститутками; Ева Галли могла играть любую из них. Качество пленки оставляло желать лучшего, и он думал, что вообще не узнает ее.
      Но тут он похолодел. Из двери бара появилась невысокая большеглазая девушка, спокойно смотрящая в камеру. Он поспешно включил звук.
      - Самая роковая женщина Сингапура.
      Посмотрим, одолеет ли она нашего героя? - она подошла к Бартелмессу и потрепала его по щеке. Потом уселась к нему на колени, но Бартелмесс скинул ее на пол. - Нет, он ей не по зубам!
      Дон остановил фильм и прокрутил его назад до появления Евы Галли.
      Она вовсе не была красавицей и совсем не походила на Альму Моубли. Он заметил, что ей нравилось играть, нравилось привлекать к себе внимание. Она играла хорошо - ее красивое спокойное лицо могло изобразить тысячу характеров. Но она сделала ошибку, представ перед камерой, - бесстрастный стеклянный взгляд обнажил то, что не было заметно людям с их пристрастностью к красоте ее пустоту, ее бесчеловечность. Дон подумал, что теперь распознает ее в любом обличье, мужском или женском. Ей не удастся укрыться в мире людей.
      Глава 22
      В начале апреля к нему пришел Питер Берне.
      - Извините, что я вам мешаю. Если вы заняты, я сейчас уйду.
      - Прекрати, - сказал Дон. - Можешь приходить в любое время. Я всегда буду тебе рад.
      - Я так и думал, что вы это скажете. Рики уезжает, слышали?
      - Да. Я приду провожать их в аэропорт. Они очень рады этой поездке. Но если ты хочешь видеть его, я позвоню и он придет.
      - Нет, прошу вас, не надо. Хватит и того, что я беспокою вас.
      - Питер, ради Бога! В чем дело?
      - Я видел мою мать, - сказал Питер. - Она мне все время снится. Как будто я снова в доме Льюиса и вижу, как Грегори Бэйт душит ее, и вспоминаю, каким он был потом - на полу в "Риальто". Как его куски шевелились.., не хотели умирать.
      - Ты говорил об этом с отцом?
      - Пытался. Но он не хочет слушать. Он смотрит на меня так, будто мне пять лет и я рассказываю какую-то детскую ерунду.
      - Не вини его, Питер. Никто, кроме нас, не поверит в это. Хорошо, что он хотя бы не считает тебя сумасшедшим. Может, он еще поверит тебе. Дело в другом. Мать любила тебя, и теперь, когда она умерла такой ужасной смертью, ее любовь осталась с тобой. Ты должен пронести ее через всю жизнь.
      Питер кивнул.
      - Я знал когда-то девушку, которая целыми днями сидела в библиотеке и говорила, что это предохраняет ее от человеческой подлости. Не знаю, как сложилась ее судьба, но знаю, что никто не может предохранить от подлости. Или от боли. Все, что нам остается - это идти вперед, пока мы не пройдем через это.
      - Я знаю, - сказал Питер, - но это так тяжело.
      - Это необходимо. И Корнелл - первый шаг к этому. У тебя будет столько дел, что ты забудешь обо всем, что здесь случилось.
      - Мы с вами еще увидимся?
      - Когда ты захочешь. А если я уеду из Милберна, я буду тебе писать.
      - Договорились, - сказал Питер.
      Глава 23
      Рики присылал ему открытки из Франции;
      Питер продолжал приходить, и Дон видел, что потихоньку Анна Мостин и братья Бэйт выветриваются из его памяти. Питер завел новую подружку, которая тоже собиралась в Корнелл, и казался веселым.
      Но это был обманчивый мир. Дон продолжал ждать. Он наблюдал за всеми, кто приезжал в Милберн, но среди них никто не напоминал ему о Еве Галли. Несколько раз он набирал номер Флоренс де Пейсер и говорил: "Это Дон Вандерли. Анна Мостин мертва". В первый раз трубку просто положили; во второй женский голос спросил: "Это опять мистер Уильяме из банка? Сколько раз вам говорила, набирайте правильно номер". В третий раз оператор сообщил, что номер снят с пользования.
      Его деньги таяли. На счету в банке оставалось не больше трехсот долларов, и теперь, когда он снова много пил, этого могло хватить только на пару месяцев. После этого он будет вынужден устроиться на работу, а это помешает ему высматривать ту, кого он ищет.
      Два-три часа в день он сидел на скамейке в городском парке. Ты не знаешь ее шкалы времени, твердил он себе, не знаешь, в каком возрасте она появится. Ева Галли ждала пятьдесят лет. Это вполне может быть ребенок или кто-нибудь знакомый всем, горожанам - что ей стоит принять любое обличье? На этот раз Ночной сторож будет осторожнее. Но она должна появиться не позже, чем Рики умрет естественной смертью. В ближайшие десять лет.
      Сколько лет ей может быть сейчас? Восемь или девять. Самое большее, десять...
      Глава 24
      Так он и нашел ее. Сперва он сомневался, глядя на девочку, которую как-то утром увидел на детской площадке. Она не была красивой и даже привлекательной - смуглая, нахмуренная, в ношенных вещах. Другие дети избегали ее, но это часто бывает: и, может быть, то, как она в одиночестве бродила по площадке или качалась на пустых качелях, было естественной реакцией.
      Но, может быть, дети просто почувствовали ее отличие от них?
      Он знал, что нужно спешить: его счет сократился до ста с небольшим долларов. Но если он увезет девочку и ошибется, то из него сделают маньяка.
      Во всякое случае, теперь он ходил на площадку с ножом, привязанным под рубашкой.
      Даже если он прав и эта девочка - та самая рысь Рики, то что ему делать? Она может позволить ему себя увезти и по дороге преспокойно сдать его в полицию. Но он не думал, что она это сделает - Ночной сторож явно намеревался расправиться с ним раз и навсегда, без вмешательства закона.
      Она не обращала на него внимания, но начала являться ему в снах - сидела рядом и смотрела на него, и он чувствовал на себе этот ее взгляд, даже когда она качалась на качелях.
      Он только подозревал, что она не обычный ребенок, и цеплялся за это подозрение с фанатичным отчаянием.
      Он начал бродить в парке - нестриженый, редко бреющийся человек с блуждающим взором. Его не гнали только потому, что узнавали, - весной Нед Роулс напечатал в "Горожанине" очерк о нем. Он был гражданином Милберна и, должно быть, обдумывал будущий роман. Людям нравится, когда в их городе заводится свой чудак, к тому же, все знали, что он дружит с Готорнами.
      Дон закрыл счет и снял с него оставшиеся деньги; он не мог спать, даже напившись, и знал, что возвращается к состоянию, испытанному им после смерти Дэвида. Каждое утро он привязывал нож к своему телу и шел в парк.
      Он зал, что если он чего-нибудь не сделает, то однажды утром не сможет встать с постели: нерешительность просто парализует его. И в этот раз он не сможет выйти из этого состояния, описав его.
      На другой день он подозвал к себе одного из играющих детей - застенчивого маленького мальчика.
      - Как зовут ту девочку? - спросил он.
      Мальчик помигал, переминаясь на месте, и ответил:
      - Анджи.
      - Анджи что?
      - Не знаю.
      - А почему никто с ней не играет?
      Мальчик сощурился на него, потом, видимо, решив, что ему можно доверять, приложил ладошку ко рту и шепотом сообщил:
      - Потому что она плохая.
      Он отошел, а девочка в это время качалась на качелях: вверх-вниз, вверх-вниз.
      Анджи.
      Под жарким полуденным солнцем он внезапно похолодел.
      Той ночью Дон свалился с кровати, держась за голову, которая, казалось, раскалывалась на тысячу кусков, как разбитое блюдо. Он пошел в кухню выпить воды и увидел там - ему показалось, что увидел, - Сирса Джеймса, раскладывающего за столом пасьянс. Галлюцинация недовольно посмотрела на него, сказала: "Пора тебе убираться отсюда", - и вернулась к своему занятию.
      Он вернулся в спальню и начал запихивать в чемодан вещи, уложив на дно завернутый в рубашку дядин нож.
      В семь утра, не в силах оставаться дома, он пошел в парк, сел на скамейку и стал ждать.
      Девочка появилась в девять. На ней было то же розовое платье, которое он много раз видел, и она шла тихо, как всегда одна. В первый раз они встретились один на один. Он кашлянул, и она повернулась к нему.
      Он понял наконец, что пока он неделями высиживал здесь, боясь за свой рассудок, она терпеливо играла с ним. Даже сомнение (а оно до сих пор не покидайте его) было частью этой игры. Она ослабляла его, мучила его, как когда-то мучила Джона Джеффри, пока тот не прыгнул с моста в замерзшую реку.
      - Эй, - позвал он.
      Девочка села на качели и посмотрела на него.
      - Эй.
      - Чего тебе?
      - Поди сюда.
      Она встала и пошла к нему. Он боялся, ничего не мог с собой поделать. Девочка остановилась в двух шагах от него.
      - Как тебя зовут?
      - Анджи.
      - Анджи что?
      - Анджи Мессина.
      - Где ты живешь?
      - Тут. В городе.
      - Где?
      Она неопределенно указала куда-то на восток, в направлении Лощины.
      - Ты живешь с родителями?
      - Мои родители умерли.
      - Тогда с кем?
      - С людьми.
      - Ты слышала когда-нибудь о женщине по имени Флоренс де Пейсер?
      Она покачала головой: может, да, а может, и нет.
      Он посмотрел вверх, на солнце, не в силах говорить дальше.
      - Чего ты хочешь? - спросила девочка.
      - Хочу, чтобы ты поехала со мной.
      - Куда?
      - Так, Прокатиться.
      - Ладно.
      Дрожа, он встал со скамейки. Вот и все. Так просто. Так просто. Никто их не заметил.
      Что самое плохое ты сделал в жизни? Украл одинокую девочку и гнал машину без сна, без отдыха.., и прижимал нож к ее груди?
      Что самое плохое?
      Не поступок, но помышление: фильм ужасов, безостановочно крутящийся у него в голове.
      ЭПИЛОГ
      ЛОВУШКА ДЛЯ МОТЫЛЬКА
      - Положи нож, - раздался голос его брата. - Ты слышишь меня, Дон? Положи нож. Иначе это добром не кончится.
      Дон открыл глаза и увидел, что сидит в открытом ресторане, выходящем на улицу. Дэвид сидел напротив, все еще красивый и излучающий уверенность, но вместо костюма на нем был какой-то полотняный мешок: лацканы серые от пыли, в швах проросли бледные побеги. Мох густо покрывал рукава.
      Перед ним стояли отбивная и бокал вина; в одной руке он держал вилку, а в другой - дядин нож с костяной рукояткой.
      Дон расстегнул пуговицу на его рубашке и направил туда лезвие ножа.
      - Я устал от твоих шуток. Ты не мой брат и я не в Нью-Йорке. Я в комнате мотеля во Флориде.
      - И ты не выспался, - сказал брат. - Ты выглядишь ужасно, - Дэвид облокотился на стол и сдвинул большие солнечные очки на лоб. - Но, возможно, ты и прав. Тебя ведь это не удивляет, не так ли?
      Дон покачал головой. Глаза брата были ее глазами, хотя она и скопировала их удивительно точно.
      - Я знаю, что я прав.
      - Насчет девочки в парке? Конечно. Конечно, ты был прав. Ты ведь долго искал ее, так?
      -Да.
      - Но ведь через несколько часов бедная сиротка Анджи опять будет в парке. Лет в десять-двенадцать она будет как раз для Питера Бернса, как тебе кажется? Ну, правда, бедный Рики покончит с собой гораздо раньше.
      - Покончит с собой?
      - Это ведь так легко устроить, дорогой брат.
      - Не зови меня братом, - сказал Дон.
      - О, но мы же братья, - Дэвид улыбнулся.
      В комнате мотеля с постели встал неряшливо одетый негр, снимая с шеи саксофон.
      - А теперь послушай меня. Узнал?
      - Доктор Заячья лапка.
      - Собственной персоной.
      Лицо его было тяжелым, властным, и на нем был не клоунский наряд, как воображал Дон, а поношенный коричневый костюм со светлыми, почти розовыми заплатами. Его костюм тоже походил на пыльный мешок - от долгой жизни в дороге. И глаза его были пусты, как у девочки, - только белки их пожелтели, как клавиши старого рояля.
      - Я о тебе не думал.
      - Какая разница? Там есть много такого, о чем ты и подумать не можешь, доверительный голос музыканта вторил тембру саксофона. - Пара легких побед не означают, что ты выиграл войну. Я много видел таких людей. Ты привез меня сюда, Дон, но куда ты денешь себя? Куда ты денешься от того, что не можешь даже вообразить?
      - Я могу стоять с тобой лицом к лицу, - сказал Дон. - Слышишь, старый шут?
      Доктор Заячья лапка рассмеялся - глухо и мерно, как камешек, прыгающий по волнам, и Дон вдруг очутился в апартаментах Альмы Моубли среди знакомых ему вещей, и перед ним на кушетке сидела сама Альма.
      - Ну в этом нет ничего нового, - проговорила она, все еще смеясь. - Мы с тобой много раз были лицом к лицу. И в долгих позициях тоже.
      - Убирайся, - сказал он. Превращения начали действовать на него: в желудке горело, в голове отдавались глухие удары.
      - Я думала, ты привык, - сказала она своим переливчатым голосом. - Ты ведь знаешь о нас больше, чем любой другой на этой планете. Если тебе не нравятся наши характеры, то уважай хотя бы наши таланты.
      - Я уважаю их не больше, чем трюки фокусника из ночного клуба.
      - Тогда я научу тебя уважать их, - она склонилась вперед, и теперь это был уже Дэвид с разбитым черепом, залитым кровью, с вывороченной, переломанной челюстью.
      - Дон? Ради Бога, Дон.., помоги мне, - Дэвид сполз на бухарский ковер, пачкая его кровью. - Сделай же что-нибудь. Дон.., ради Бога.
      Дон не мог этого выдержать. Он знал, что, если он нагнется к телу брата, они убьют его и с криком "Нет!" бросился к двери. Дверь распахнулась в темную комнату, полную людей, что-то наподобие ночного клуба ("Я сказал "ночной клуб", и она ухватилась за это", - подумал он), где белые и черные люди сидели за столиками лицом к эстраде.
      На краю эстрады сидел доктор Заячья лапка и кивал ему. Саксофон опять висел у него на груди и он перебирал пальцами кнопки, пока говорил.
      - Видишь, малыш, тебе придется уважать нас. Мы можем взять твой мозг и превратить его в кукурузную кашу, - он спрыгнул с эстрады и пошел к Дону. Скоро, - из его широкого рта теперь исходил нежный голос Альмы, - скоро ты уже не будешь знать, где ты и что ты делаешь, все внутри тебя смешается, и ты не сможешь уже отличать правду от лжи, - он поднял саксофон и опять заговорил голосом доктора. - Видишь эту трубу? В нее я моту говорить девчонкам, что я люблю их, и это, быть может, ложь. Еще я могу говорить в нее, что я голоден, и это, быть может, правда. Но я моту сказать еще что-нибудь замечательное, и кто знает, правда это или ложь? Остается догадываться. Сложное дело.
      - Здесь слишком жарко, - сказал Дон. Ноги его дрожали, в голове продолжали отдаваться удары. Другие музыканты на эстраде готовились к выступлению; он боялся, что если они заиграют, музыка разорвет его в клочья. - Может, пойдем?