История с приведениями

      И я знал, что она преподнесла мне тщательно отредактированную версию своего прошлого. Я был уверен, что она крайне неразборчива в своих связях, и видел в этом причину и ее дружбы с Х.Х.Х, и ее внезапного отъезда из Чикаго.
      Конечно, я хотел раскрыть эту дверь и разгадать все ее тайны, и всегда иметь эту красоту и тонкость рядом с собой. В суфийской легенде слон влюбился в светляка и воображал, что тот светит только для него; а когда светляк улетел, слон был уверен, что в свете его фонарика запечатлелся его, слоновий, образ.
      Глава 3
      Можно сказать, что любовь сразила меня наповал. Я не мог больше писать, имея перед глазами живую загадку Альмы, я не хотел разгадывать загадки выдуманных персонажей.
      Неотвязно думая об Альме, я пользовался любой возможностью побыть с нею; в течение десяти дней я проводил с ней все время, кроме занятий. На моем диване громоздились нечитанные студенческие работы, а на столе - книги и статьи о Готорне. Наша сексуальная лихорадка в те дни была невообразимой. Мы занимались любовью в аудиториях, в незапертом офисе, где, кроме меня, работали другие преподаватели; однажды я вошел за ней в женский туалет и овладел ею сзади, когда она наклонилась над раковиной. Одна студентка на семинаре спросила, как я могу определить мужчину. "Как существо сексуальное и несовершенное", - не задумываясь, брякнул я.
      Я сказал, что проводил с ней почти все время. Исключением были два вечера, когда она говорила, что уезжает к тете в Сан-Франциско. Она назвала ее имя Флоренс де Пейсер, - но я все равно терзался сомнениями. Однако возвращалась она такая же, как и уезжала, - я не видел никаких следов встречи с другим любовником.
      Или с Х.Х.Х., чего я боялся еще больше. Она окружила миссис де Пейсер таким множеством деталей, вроде йоркширского терьера Чуки и служанки по имени Росита, что мои подозрения улеглись. Нельзя вернуться со встречи с зомби из Х.Х.Х, и рассказывать про терьера Чуки.
      На самом деле меня, скорее, беспокоили не гипотетические соперники, а одна фраза, сказанная ею в первый вечер. "Ты принят", - сказала она. Я сперва подумал, что она имеет в виду наше окружение - китайские вазы, картину Писсарро и бухарский ковер.
      - Тогда и ты принята, - ответил я.
      - Может, и я, но не только, - и она прижала палец к моим губам.
      Через день или два я забыл об этих словах.
      Конечно, я забросил и большую часть работы. Я влюбился, как никогда прежде; похоже было, что я всю жизнь бегал от любви, отделываясь шуточками, и только Альма поставила меня с ней лицом к лицу. Все мои подозрения по ее поводу сгорали в пламени чувств. Если в ней и было того, что я не знал, мне не было до этого никакого дела.
      Я уверен, что она первой заговорила о браке. Это были фразы типа: "Когда мы поженимся, мы будем много ездить" или "Какой дом ты хочешь, когда мы поженимся?" Мы не задерживались на этой теме - я был слишком счастлив.
      - Да, ты действительно принят, - снова сказала она как-то.
      - Может, познакомишь меня со своей тетей?
      - Если мы поженимся в будущем году, - сказала она вместо ответа, - давай проведем лето в Греции. У меня там есть друзья, у которых можно остановиться. Мой отец жил на Поросе.
      Через пару дней она заговорила о том, что после Пороса мы поживем месяц в Испании.
      - А как же Вирджиния Вулф?
      - Из меня все равно вышла неважная студентка.
      Конечно, я не думал всерьез, что мы будем путешествовать месяцами, но мне хотелось в это верить.
      Когда до моей лекции о Стивене Крэйне осталось совсем немного, я вдруг понял, что совершенно не готовился, и сказал Альме, что должен провести пару вечеров в библиотеке:
      - Все равно лекция будет ужасная. Мне плевать, что Либерман не продлит мой контракт - мы ведь все равно собираемся бросить Беркли, - но я хочу хоть немного оправдаться перед ним.
      Альма сказала, что она все равно собирается в гости к миссис де Пейсер дня на три.
      На следующий день мы обнялись на прощание, и она уехала. Я пошел в свою квартиру, где за предыдущий месяц провел очень мало времени, собрал свои заметки и пошел с ними в библиотеку.
      Там я в первый раз после лекции увидел Хелен Кайон. Она не видела меня, поглощенная разговором с моим коллегой Рексом Лесли. Заметив меня, она положила руку ему на плечо. Я улыбнулся и мысленно пожелал им счастья.
      Этот вечер и следующий я работал над лекцией, но я не мог ничего сказать о Стивене Крэйне, он не интересовал меня; поверх страниц я видел лицо Альмы с блестящими глазами и маняще приоткрытым ртом.
      На второй вечер я вышел из дома перекусить и увидел ее возле бара под названием "Последний риф", куда я не заходил, - он был известен, как оплот местных "голубых" и наркоманов. Я замер: почему-то меня сразу охватил страх. Она была не одна, и хотя мужчина рядом с ней, очевидно, вышел из бара (он держал в руке стакан пива), он не был похож на "голубого". Он был высоким, бритоголовым, в темных очках, очень бледный. Хотя он был одет по-человечески (в кожаную куртку на голое тело), он напоминал зверя, голодного волка в человеческой шкуре. На тротуаре у его ног сидел мальчик лет восьми, босой, изможденного вида. Они трое выглядели очень странно, беседуя в полутьме возле бара. Альма, казалось, была среди них своей, и это впечатление не нарушала даже ее природная грация. Они были похожи на какую-то жуткую семью. Я отошел, подумав, что если этот тип заметит меня, мне несдобровать.
      Этот человек-волк мне о чем-то напомнил. Скоро я понял: Х.Х.Х.
      Скоро он рывком поднял мальчика с тротуара, кивнул Альме и сел в машину, стоявшую рядом, так и держа свой стакан с пивом. Мальчик залез на заднее сиденье. Машина тронулась.
      Тем же вечером я позвонил ей. Она оказалась дома.
      - Я видел тебя пару часов назад. Я думал, ты еще в Сан-Франциско.
      - Мне стало скучно, и я вернулась раньше. Не звонила тебе, чтобы не отрывать от работы. Дон, бедный! Ты, наверное, вообразил невесть что!
      - Кто был этот человек, с которым ты говорила? Бритый, в темных очках и с мальчиком?
      - А, этот. Так это его ты видел? Его зовут Грег. Мы знакомы по Новому Орлеану. Он приехал сюда учиться, потом его выгнали. А мальчик - его брат. Их родители умерли, и Грег о нем заботится, хотя я должна сказать, не очень хорошо.
      - Он из Нового Орлеана?
      - Конечно.
      - А как его фамилия?
      - О, какой ты подозрительный! Его фамилия Бентон. Они жили на соседней улице.
      Все это звучало убедительно, но я не мог забыть внешность этого Грега Бентона.
      - Он из Х.Х.Х.?
      Она засмеялась.
      - Мой бедный дорогой Дон все прикинул! Нет, конечно. Не думай о нем. Не знаю, зачем я вообще тебе сказала.
      - Так ты правда знаешь людей из Х.Х.Х.?
      - Но немного...
      Я с облегчением вздохнул. Конечно, она напускала на себя таинственность, а "человек-волк" - ее старый знакомый из Нового Орлеана, который в полутьме произвел на меня странное впечатление, как.., как сама Альма тогда, на лестнице.
      - А что этот... Бентон делает?
      - Я думаю, он торгует лекарствами.., не совсем легальными.
      Это объясняло его странный вид и его присутствие в баре "Последний риф". Но Альма почему-то выглядела раздраженной.
      - Если ты закончил дело, пожалуйста, подойди и поцелуй свою невесту, сказала она. Я оказался у двери через несколько секунд.
      Той ночью случились два происшествия. Мы лежали в постели Альмы, окруженные обстановкой, которую я уже описал. Большую часть ночи я скорее думал, чем спал, и один раз легко коснулся голой руки Альмы. Меня будто ударило током - не электрическим, а током концентрированной энергии, будто я коснулся огромного слизняка. Я отдернул руку, она пошевелилась и пробормотала: "В чем дело, дорогой?" - и я тоже что-то пробормотал в ответ. Потом я уснул, и мне приснилось ее лицо, но не знакомое, а какое-то чужое и такое страшное, что я со стоном проснулся и уже не мог уснуть.
      Глава 4
      Может быть, с этого и начались перемены, но внешне наши отношения не менялись, по крайней мере до уик-энда в Стилл-Бэлли. Мы занимались любовью часто и охотно, Альма продолжала говорить о нашей жизни после женитьбы. И я продолжал любить ее, хотя и сомневался порой в правдивости ее слов. В конце концов разве я не был писателем и тоже своего рода лжецом? Моя профессия состояла в том, чтобы придумывать события и людей, окружая их более или менее правдоподобными деталями, и выдумки других не должны были меня смущать. Мы решили пожениться в Беркли в конце весны и закрепить таким образом наше счастье. Но, по-моему, перемены уже начались с того момента, как я дотронулся до нее ночью, хотя я их еще не заметил.
      Конечно, переменам способствовало мое "принятие". Накануне лекции о Крэйне я не выдержал и прямо спросил ее об этом; у меня было плохое настроение, поскольку я знал, что не готов.
      - Слушай, если я "принят" не тобой и не миссис де Пейсер, то кем? Мне интересно. Может, это твой приятель из бара? Или его идиот-братец?
      Она улыбнулась немного нервно:
      - Придется тебе сказать. Мы уже достаточно близки.
      - Да, уж скажи.
      - Я знаю, что это прозвучит странно.
      - Ничего. Мне надоело неведение.
      - Тот, кто тебя принял - мой старый любовник. Подожди, Дон, это не то, что ты думаешь. Он умер.
      - Умер? - Я так и сел. Конечно, я был удивлен, но теперь мне кажется, что я и ожидал чего-то подобного.
      Она кивнула со своим обычным иронически-серьезным выражением.
      - Да. Его зовут Тэкер Мартин. Я связана с ним.
      - Связана?
      - Постоянно. Я говорю с ним. Ты ему нравишься, Дон. Очень нравишься.
      - Польщен.
      - Да. Я ему все рассказываю. И он мне все время говорит, что мы должны пожениться. Ты действительно нравишься ему. Если бы он был жив, вы бы подружились.
      Я молча смотрел на нее.
      - Я же говорила, что это прозвучит странно.
      - В самом деле. А как давно он умер?
      - Пять или шесть лет назад.
      - Еще один старый друг из Нового Орлеана?
      - Именно.
      - И вы были близки?
      - Мы были любовниками. Он был старше, намного. Он умер от сердечного приступа. Через два дня после этого он начал говорить со мной. Он два дня не мог найти телефон, - она замолчала.
      - А сейчас он говорит с тобой?
      - Он слушает. Он рад, что ты узнал о нем.
      - Не могу сказать то же о себе.
      - Попробуй понять. Ты ему нравишься, Дон. Все будет хорошо, так же, как и раньше.
      - А когда мы с тобой в постели, этот Тэкер тоже тебе звонит?
      - Думаю, что да. Эта сторона его всегда интересовала.
      - И он дает тебе советы?
      - Иногда. Это именно он напомнил мне о друзьях отца на Поросе. Он думает, что тебе это понравится.
      - И что, он думает, я буду делать теперь, когда узнал про него?
      - Он говорит, что ты несколько растерян и думаешь, что я немного не в себе, но тебе нужно только попытаться понять - ОН здесь и никуда не денется, и ты здесь, и мы поженимся. Поэтому думай о нем просто как о части меня.
      - Я не могу поверить, что ты действительно говоришь с человеком, умершим пять лет назад.
      На деле я был очарован всем этим. Беседы с духами, бывшие в моде в XIX веке, хорошо подходили Альме. Конечно же, разговорчивый дух Тэкера Мартина был иллюзией; у кого угодно, кроме Альмы, такая иллюзия свидетельствовала бы о серьезном умственном расстройстве. Мне не нравилась и процедура "принятия" бывшим любовником.
      Я поглядел на Альму, сидящую напротив меня с выжидательным выражением, и подумал: она опять выглядит андрогином. Она была похожа на девятнадцатилетнего парня. Она улыбнулась мне. Мне хотелось тут же повалить ее на диван, и я по-прежнему чувствовал отчуждение от нее. Ее длинные красивые пальцы спокойно лежали на полированном дереве столика, переходя в не менее красивую руку.
      - Мы будем так замечательно жить, - сказала она.
      - Ты, я и Тэкер.
      - Видишь? Он же говорил, что ты не будешь против.
      По пути на лекцию я вспомнил человека, которого видел с ней, Грега Бентона, и не смог сдержать дрожь.
      Конечно, Альма не была нормальной. В ее мире спокойно присутствовали говорящие духи и зловещие человековолки. Конечно, она не заставила меня поверить в этот свой мир, но я часто задумывался. Человек стоит на твердой земле, и вдруг она обрушивается у него под ногами, и вместо травы и почвы он видит зияющую пропасть, где кишат неведомые бледные твари. Значит ли это, что твердой земли вообще нет, что она только узкий мостик над всем этим кошмаром? Нет, конечно, нет. Я люблю Альму, говорил я себе. Мы весной поженимся. Я думал о ее восхитительных ногах, о ее милом лице, о тонкости чувств, которые я познал с нею.
      Моя вторая лекция полностью провалилась. Я запутался в своих заметках, в отчаянии попытался выдать несколько затасканных идей и не смог их связать. Погруженный в свои муки, я заявил, что "Алый знак доблести" - это "история о привидении, где привидение так и не появляется". Когда я закончил, из зала раздалось несколько иронических хлопков. Хорошо хоть Либерман был в Айове.
      После этого я пошел в бар и заказал двойную порцию "Джонни Уокер". Потом пошел к телефонам и взял справочник Сан-Франциско. На "П" там не было ничего похожего, но на "Д" я отыскал "де Пейсер Ф.". Адрес был в том месте, где говорила Альма. Что ж, может быть, земля и в самом деле твердая.
      На другой день я позвонил Дэвиду и сказал, что собираюсь в Стилл-Вэлли.
      - Прекрасно, - сказал он, - и как раз вовремя. Правда, там пока живет сторож, но вы сможете побыть там вдвоем. А кто она?
      - Очень странная девушка. Я думаю, мы с ней поженимся.
      - Как-то неуверенно ты говоришь.
      - я обручен с ней. Мы поженимся в конце весны.
      - А как ее зовут? Почему ты до сих пор молчал?
      - Дэвид, я никому из родных еще не говорил. Если ты с ними общаешься, скажи, что я им напишу. Пока. Я очень занят.
      Он объяснил мне, как до него добраться, и сказал: "Что ж, братец, я очень рад за тебя". Мы обменялись обычными обещаниями писать друг другу.
      Дэвид купил дом в Стилл-Бэлли, когда получил хорошую работу в Калифорнии.
      Он выбрал его со своей обычной тщательностью, убедившись, что он стоит близко к океану и имеет участок земли - восемь акров. После этого он потратил немалую сумму на ремонт и переоборудование. С тех пор дом подорожал как минимум в четыре раза, еще раз подтвердив всем, что Дэвид далеко не дурак.
      Мы с Альмой взяли ключи у соседей (сторож накануне выехал) и поехали по пыльной дороге в сторону океана. Когда мы увидели дом. Альма сказала:
      - Дон, здесь мы проведем наш медовый месяц.
      Меня обмануло то, что Дэвид постоянно называл свой дом "коттеджем". Я ожидал увидеть двух- или трехкомнатный сарай, но передо мной предстала дорогая игрушка преуспевающего юриста.
      - Твой брат здесь не живет? - спросила Альма.
      - Приезжает на две-три недели каждый год.
      - Хорошо. Я никогда не видел ее такой заинтересованной.
      - Что говорит Тэкер? - Говорит, что здесь чудесно. Похоже на Новый Орлеан.
      Я не стал спорить.
      "Коттедж" Дэвида был двухэтажным деревянным строением испанского типа, белым с черными железными балкончиками. Тяжелую переднюю дверь окружали пузатые колонны. Прямо за домом расстилался бескрайний голубой океан. Я вытащил из багажника наши чемоданы и открыл дверь.
      Пройдя через маленькую прихожую, мы очутились в комнате, освещенной солнцем. На полу лежал пушистый ковер. По углам стояли кушетки и низенькие столики со стеклянными крышками. Я уже знал, что мы найдем в доме. Я знал, что там будут сауна, дорогая стереосистема, и в спальне - шкаф, набитый порнографией. Еще "Бетамакс", кровать размером с бассейн, биде в каждой ванной... Я понял, куда Дэвид угрохал столько денег, когда приезжал в Калифорнию, но я не подозревал, что его вкусы остались на уровне юного плейбоя.
      - Тебе не нравится, да? - спросила Альма.
      - Я удивлен.
      - Как зовут твоего брата?
      Я сказал.
      - А где он работает?
      Она кивнула, когда я назвал фирму, не с иронией, как придуманная мной позже Рэчел Варни, но будто записывая это в невидимый блокнот.
      Она была права - волшебная Страна Дэвида мне не понравилась.
      Мы пробыли там три дня. Альма вела себя по-хозяйски, а я все сильнее раздражался, глядя, как она готовит на сверкающей белизной кухне или роется в дорогих игрушках Дэвида. Она как-то внезапно превратилась из того воздушного создания, какой я ее знал, в обычную домохозяйку, и я так и видел, как она придирчиво выбирает продукты в супермаркете.
      Я опять свожу впечатления нескольких месяцев к трем дням, но изменения происходили сразу. Потом они только нарастали. У меня было странное чувство, что с переездом в другое место она как бы стала другим человеком. Теперь она говорила много, рассуждения по поводу нашей женитьбы превратились в настоящее эссе. Я с удивлением узнал, где мы будем жить (в Вермонте), сколько у нас будет детей (трое) и так далее.
      И что хуже всего, она без конца говорила о Тэкере Мартине.
      "Тэкер был таким большим, Дон, с прекрасными белыми волосами и пронзительными синими глазами. Тэкер особенно любил... Я не говорила тебе, что Тэкер... Однажды мы с Тэкером..." Все это сильно повлияло на мои чувства, но я не желал признать, что что-то изменилось. Когда она говорила о том, какими будут наши дети, я с удивлением видел, что у меня дрожат пальцы. Я спрашивал себя: "Но ведь ты ее любишь?
      Ты же не станешь обращать внимания на все эти фантазии о Тэкере Мартине? Разве не так?" Погода испортилась. Когда мы приехали в Стилл-Бэлли, сияло солнце, но под вечер спустился густой туман, продолжавшийся все три дня. Когда я смотрел в окно на океан, было похоже, что он окружает нас со всех сторон, серый и мертвенный (именно это видел "Сол Мелкий" в парижской комнате). Иногда было видно дорогу, но чаще всего можно было видеть что-то только на расстоянии вытянутой руки.
      Так что мы целыми днями сидели в доме Дэвида. Серый туман клубился за окнами, а шум волн раздавался так близко, что, казалось, они вот-вот ворвутся в дверь, Альма элегантно располагалась на одной из кушеток c чашкой чая или блюдцем с апельсином, поделенным на равные дольки.
      "Тэкер говорил, что, когда мне будет тридцать, я буду самой красивой женщиной в Америке. Сейчас мне двадцать пять, и я боюсь его разочаровать. Еще он говорил..."
      Я чувствовал безотчетный страх.
      На вторую ночь она встала с кровати, разбудив меня. Я присел и посмотрел на нее. Она, обнаженная, подошла к окну спальни. Мы не занавешивали окон, и она стояла там и смотрела на серую пелену, скрывающую океан. Ее спина в полумраке казалась очень бледной и тонкой.
      - Что там. Альма? - спросил я.
      Она не отвечала.
      - Что-нибудь случилось?
      Она очень медленно повернулась.
      - Я видела дух (так "Рэчел Варни" сказала "Солу Мелкину", но, быть может. Альма сказала "Я дух"? Не знаю, она говорила очень тихо. Я сразу подумал о Тэкере Мартине, но если она сказала "Я дух", почему меня тогда это не напугало?) - О, Альма, - сказал я, не такой уверенный, как днем. Темнота в комнате, рокот волн и ее длинное белое тело у окна поневоле заставляли Тэкера выглядеть реальнее. - Скажи ему, пусть уходит и иди в постель.
      Но она только надела халат, взяла стул и села у окна.
      - Альма?
      Она не ответила и не обернулась. Я снова лег и в конце концов уснул.
      После этого долгого уик-энда все стало катиться под откос. Я часто думал, что Альма не в себе, а после того, что случилось с Дэвидом, я думаю, что она сознательно шла к своей цели, играя со мной, манипулируя моими мыслями и чувствами. Она добилась своего - я смирился с тем, что в ней совмещались избалованная богачка, оккультистка, исследовательница Вирджинии Вулф и подруга террористов из Х.Х.Х.
      Она продолжала строить планы на будущее, но после Стилл-Вэлли я начал подумывать о расставании. Я по-прежнему любил ее, но страх превозмогал любовь. Тэкер, Грег Бентон, зомби из Х.Х.Х. - как я мог жениться на всем этом?
      В течение двух месяцев после того уик-энда мы почти перестали заниматься любовью, и, когда я целовал или касался ее, поневоле приходила мысль:
      "Хватит, остановись".
      Мои семинары стали однообразными и тупыми, а писать я прекратил вовсе. Либерман вызвал меня и спросил:
      - Мне описали вашу лекцию о Стивене Крэйне. Вы сказали, что "Алый знак" это история о привидении без привидения? Не можете объяснить мне, что вы имели в виду?
      - Я не знаю. Я немного запутался в своих мыслях.
      - А мне казалось, что вы подаете надежды, - сказал он, глядя на меня с отвращением, и я понял, что теперь о продолжении моего контракта не может быть и речи.
      Глава 5
      Потом Альма исчезла. Она заставила меня, как госпожа своего слугу, пригласить ее в ресторан возле кампуса. Я пришел туда, заказал столик и прождал ее целый час. Мне вовсе не хотелось еще раз выслушивать, как мы будем жить в Вермонте, поэтому я съел салат и с облегчением отправился домой.
      Она не позвонила мне. В ту ночь она приснилась мне с загадочной улыбкой уплывающей от меня в маленькой лодочке.
      Утром я начал беспокоиться. Я много раз звонил ей, но она или отсутствовала, или не брала трубку (последнее я вполне мог ожидать - когда я был у нее, она часто не обращала на звонки никакого внимания). К вечеру я начал думать, что освободился от нее. Я еще позвонил два раза ночью и был рад, не услышав ответа. Наконец я написал ей письмо, где говорилось, что я прекращаю с ней отношения.
      После первого семинара я пошел к ней домой. Сердце мое билось учащенно: я боялся, что встречу ее и должен буду говорить горькие слова, которые так легко было написать на бумаге. Я поднялся по лестнице и толкнул дверь. Заперто. Тогда я подсунул под дверь конверт так, чтобы можно было прочесть адресат "Альме", и ушел.
      Конечно, она знала мое расписание, и я ожидал увидеть за стеклянной дверью аудитории ее возмущенное лицо и свое письмо у нее в руке. Но она не пришла.
      Следующий день повторил прошедший. Я боялся, что она может покончить с собой, но, отогнав эту мысль, пошел на занятия. Днем я снова позвонил ей, и снова бесполезно. Вернувшись домой, я хотел снять трубку телефона с рычага, но не стал этого делать, не желая признаться себе, что надеюсь на ее звонок.
      На следующий день я вел семинар по американской литературе около двух. Чтобы подойти к аудитории, мне нужно было пройти через широкий кирпичный двор, где всегда было полно народу. Студенты выставляли там плакаты с требованиями легализации марихуаны или защиты китов. В их гуще я опять, впервые за долгое время, увидел Хелен Кайон, и опять рядом с ней был Реке Лесли, держащий ее за руку. Они выглядели совершенно счастливыми, и я отвернулся, чувствуя себя одиноким и брошенным.
      Я вдруг вспомнил, что два дня не брился и не менял белье.
      Тут, отвернувшись от Хелен и Рекса, я увидел высокого бледного человека в темных очках, глядящего на меня из-за фонтана. У его ног сидел тот же босоногий мальчик в лохмотьях. Грег Бентон выглядел теперь еще более устрашающе, чем у "Последнего рифа"; на солнце в толпе он и его брат казались чем-то совершенно чуждым, как пара ядовитых пауков. Даже привыкшие ко всему студенты Беркли сторонились их. Бентон не говорил мне ничего и не делал никаких жестов - просто смотрел, и в его взгляде читалась ничем не прикрытая злоба.
      Каким-то образом я понял, что он не, причинит мне вреда. Он мог только смотреть на меня, и я впервые порадовался тому, что здесь так много людей. Потом я вспомнил, что Альма в опасности. Может быть, она уже мертва.
      Я отвернулся от Бентона и его брата и быстро пошел к воротам. Я чувствовал, как он смотрит мне вслед, но, повернувшись, обнаружил, что Бентон вместе с братом исчезли. Остались только толпы студентов и по-идиотски счастливые Хелен и Реке.
      Когда я дошел до дома Альмы, мой страх уже казался абсурдным. Разве она сама не сигнализировала мне о нашем разрыве тем, что не пришла в ресторан? То, что я теперь беспокоюсь за нее, не более чем ее последняя манипуляция моими чувствами. Потом я заметил, что занавески в ее окне раздвинуты.
      Я вбежал по лестнице дома напротив, откуда было видно ее окно. Ее квартира была пуста. Остались только голые стены, а на полу, там, где был ковер, лежал мой конверт. Нераспечатанный.
      Глава 6
      Я пришел домой в полном смятении и оставался в таком состоянии несколько недель. Я не мог понять, что случилось, и испытывал одновременно облегчение и чувство невозвратимой потери. Она, должно быть, съехала в тот день, когда мы должны были встретиться в ресторане, но зачем? Последняя шутка? Или она знала, что все кончено уже после Стилл-Бэлли?
      Неужели она была в отчаянии? В это я не мог поверить.
      Теперь, когда она исчезла, я остался в понятном, расчисленном мире с одной только загадкой - загадкой ее исчезновения. Другую, большую загадку: кто она была? - я не разгадывал. Мне было страшно.
      Я много пил и спал большую часть дня. У меня словно отняли всю энергию, и ее осталось ровно столько, чтобы спать, пить и думать об Альме.
      Когда через пару недель я начал вновь посещать занятия, я как-то встретил в холле Либермана. Сперва он сухо кивнул мне, но потом, заметив что-то в моих глазах, сказал: "Зайдите-ка ко мне в офис, Вандерли". Он тоже был зол, но с его злостью я мог мириться: это была злость человека.., а не человеко-волка.
      я знаю, что вы мной недовольны, - сказал я. Но у меня в жизни все спуталось. Я болен. Обещаю, что постараюсь закончить год прилично.
      - Недоволен? Это слишком мягкое слово, - он откинулся назад в кожаном кресле. - Не думаю, что мы когда-нибудь ожидали от наших стажеров многого. Я доверил вам важную лекцию, и что за дрянь вы из нее сделали! - он помолчал, успокаиваясь. - И вы пропустили больше занятий, чем кто-либо в истории университета со времен поэта-алкоголика, который пытался поджечь медпункт. Короче, вы вели себя отвратительно. Я хочу, чтобы вы знали, что я о вас думаю. Вы поставили под угрозу весь наш учебный план.
      - Я не буду с вами спорить. Просто я оказался в странной ситуации. Думаю, что у меня произошел нервный кризис.
      - Вы, так называемые творческие люди, считаете, что вам все позволено. Надеюсь, вы не ожидаете, что я дам вам блестящую рекомендацию.
      - Конечно, нет, - тут я вспомнил кое о чем. - Позвольте задать вам один вопрос.
      - Я слушаю.
      - Слышали ли вы когда-нибудь о профессоре из Чикаго по имени Алан Маккени?
      Его глаза расширились.
      - А почему вы спрашиваете?
      - Так, интересно.
      - Ну ладно, - он встал и подошел к окну. - Вы знаете, я терпеть не могу сплетен.
      Я знал, что он обожал сплетни, как большинство критиков.
      - Я немного знал Алана. Мы встречались на симпозиуме по Роберту Фросту пять лет назад. Он был умным человеком, немного схоластиком, но это ведь Чикаго. И семья у него была хорошая.
      - И дети были?
      Он подозрительно взглянул на меня.
      - Конечно. Потому это и было так трагично. Ну, конечно же, то, что потеряла наука...
      - Там была замешана женщина?
      Он кивнул.
      - Похоже, что так. Я слышал об этом на встрече МЛА. Та девица просто высосала его. Она была его студенткой. Такие вещи иногда случаются в университетах. Девушки влюбляются в преподавателей, иногда они заставляют их бросать семьи, но чаще нет. У большинства из нас хватает здравомыслия, - он самодовольно улыбнулся. "Ну ты и дерьмо", - подумал я.
      - Он и не бросил. Он просто убил себя. А та девица исчезла, по-английски. Надеюсь, с вами не случилось ничего подобного?
      Она соврала мне буквально все. Я думал, о чем она еще лгала мне. Вернувшись домой, я позвонил "де Пейсер Ф.". Трубку взяла женщина.
      - Миссис де Пейсер?
      -Да.
      - Извините, но я из Калифорнийского банка. Мы хотим проверить некоторые сведения, сообщенные нам мисс Моубли. Она написала в ведомости, что вы ее тетя.
      - Кто? Как ее фамилия?
      - Альма Моубли. Она забыла сообщить ваш адрес и приходится обзванивать всех людей с этой фамилией. Нам нужны точные данные.
      - Но я не знаю ни о какой Альме Моубли!
      - У вас нет племянницы Альмы, которая учится в Беркли?
      - Конечно, нет. Думаю, вам лучше обратиться к этой мисс Моубли и взять у нее правильный адрес.
      - Я так и сделаю. Извините, миссис де Пейсер.
      Второй семестр был унылым и дождливым. Я приступил к новой книге, но продвигалась она плохо. Я не знал, кто такая Альма: безжалостная хищница, как ее описал Либерман, или просто психически нездоровая женщина. Не выяснив этого для себя, я не мог вставить ее в роман и таким образом избавиться от нее. И еще я чувствовал, что в романе не хватает какого-то элемента, но не мог его определить.
      В апреле мне позвонил Дэвид. Голос у него был молодым и совершенно счастливым.
      - Удивительные новости. Не знаю, как тебе и сказать.
      - Роберт Редфорд купил твое жизнеописание для нового фильма.
      - Что? А-а, нет. Два месяца назад, третьего февраля, - в этом был он весь, - я ездил к клиенту в Колумбос-Серкл. Погода была ужасная, и я влез в такси. И знаешь, оказался рядом с самой красивой женщиной, какую когда-нибудь видел. Она была такая красивая, что у меня во рту пересохло. Не знаю, как я набрался храбрости, но к концу поездки я пригласил ее на обед. Обычно я таких вещей не делаю.
      Да, обычно Дэвид был слишком осторожен. Не думаю, что он хоть раз в жизни побывал в баре.
      - Ну вот, мы с этой девушкой виделись с тех пор почти каждый вечер. Знаешь, мы решили пожениться. Это половина новостей.
      - Поздравляю. Желаю, чтобы тебе повезло больше, чем мне.
      - Теперь самое трудное. Ее зовут Альма Моубли.
      - Не может быть, - тихо сказал я.
      - Подожди, Дон. Я знаю, какой это шок для тебя. Но она рассказала мне обо всем, что у вас было, и, думаю, ты должен знать, как она сожалеет о случившемся. Она знает, что сделала тебе больно, но она чувствовала, что не сможет жить с тобой. И еще, она в Калифорнии была в странном состоянии. Не совсем собой, как она выразилась. Она боится, что ты составил о ней неверное представление.