Шестеро обреченных

Ну и, наконец, инспектор, проводивший расследование в гостинице «Дез Еглиз», вернулся оттуда практически ни с чем, если не считать сведений о том, что гостиница была третьего разряда, а имена постояльцев — в ней записывались в реестр лишь на второй или третий день их пребывания. Впрочем, это не имело никакого значения, поскольку незнакомец, если бы это потребовалось, мог спокойно вписать и вымышленное имя. Хотя одна деталь все же заслуживала внимания: ни управляющий, ни портье, и вообще никто из гостиничного персонала не видел мужчину с рыжей бородой и в дымчатых очках. Ну, а номер, расположенный напротив квартиры Сантера, занимал широкоплечий, высокого роста мужчина с бронзовым загаром. Он сказал, что намерен пробыть в гостинице около двух недель. В гостиницу прибыл он без вещей, поскольку якобы оставил их на вокзале. Он даже дал портье багажную квитанцию с тем, — чтобы доставил их из камеры хранения. Вот этот постоялец неожиданно и незаметно исчез, не оставив о себе никаких следов. Инспектор «просмотрел багажную квитанцию, срок действия которой давно истек, и тщательно, однако безрезультатно, осмотрел сам номер.

Выходя из гостиной, Сантер наткнулся на Асунсьон, лицо которой, несмотря на макияж, выглядело бледным и вытянувшимся.

— Итак, мадемуазель, — начал месье Воглер... — отправившись за врачом, месье Сантер, выходит, оста вил вас наедине с потерпевшим?

В ответ Асунсьон утвердительно кивает головой,

— Вы можете нам рассказать, что произошло за время отсутствия месье Сантера? Он нам уже об этом рассказал, но нам бы хотелось услышать этот рассказ именно из ваших уст... А вы, Крупле, тщательно записывайте все.

Асунсьон села на стул, галантно предложенный ей заместителем генерального прокурора.

— Боюсь, что не смогу сообщить вам ничего нового... Месье Жернико умолял своего друга бросить все и скорее бежать в гостиницу, из которой стреляли...

— А вам удалось рассмотреть стрелявшего?

— Нет. Так вот, я попросила месье Сантера уступить настояниям своего друга и как можно скорее бежать за врачом. Затем я села у изголовья раненого. Он с трудом дышал, глаза его были закрыты, а руки судорожно сжаты на груди... Когда я склонилась над ним, он еле слышным голосом спросил, ушел ли месье Сантер. Я утвердительно кивнула головой и принялась убеждать его позволить мне промыть его рану и сделать первичную перевязку, пока не прибыл врач. Он наотрез отказался и вдруг быстро и тихо заговорил. Я не могла разобрать слов и даже подумала сперва, что он бредит. Попыталась заставить выпить немного воды, но не сумела разжать его зубы...

Асунсьон на какое-то время умолкла, как бы продумывая свои дальнейшие показания, а затем продолжила:

— Когда я ставила на столик стакан, Марсель каким-то образом повернулся ко мне и сделал знак наклониться. Я подчинилась, он попросил дать ему коктейль. Я ответила, что пить спиртное в его состоянии просто неразумно. Но он настаивал, и видя, что я никак не внимаю его просьбе, ценой невероятных усилий попытался сам встать. Тогда я решила уступить, а точнее — сделала вид, что уступаю... Месье Сантер угощал нас коктейлем, и я знала, что мой стакан и стакан месье Перлонжура, которого мы ждали, остались нетронутыми. Пройдя в гостиную, я взяла стакан вот с этого стола... — молодая женщина указала на столик, за которым расположились следователь и секретарь.

— Дать Марселю выпить в его состоянии означало просто убить его. Вылив содержимое своего стакана в стакан месье Сантера, я наполнила его водой из сифона, стоявшего здесь же, на столике. Таким образом я рассчитывала обмануть раненого. Во всяком случае, попытка стоила того, чтобы ее предпринять. Повернувшись спиной к столу, я направилась к двери, ведущей в спальню. Однако на пороге спальни я застыла в изумлении: кровать оказалась пуста, а на ковре лежало скомканное покрывало. Ту же самую картину, я полагаю, застал и месье Сантер, когда вернулся с докторов.

Оканчивая свой рассказ, молодая женщина вздохнула:

— Мадре миа! Обезумев от страха, я дважды позвала: «Марсель!» — и бросилась к кровати, полагая, что месье Жернико захотел встать, но упал по ту сторону кровати... И в этот момент мне на голову накинули полотно. Кто это сделал? Я не знаю. Я пыталась освободиться от него, однако сквозь ткань трудно было дышать, а шею начали стягивать какой-то веревкой или шнуром. Сквозь сложенную втрое или вчетверо ткань ничего не было видно. Вскоре я потеряла сознание… Очнулась уже на руках месье Сантера.

Посмотрев на следователя, Асунсьон потупилась и замолчала. Воцарилась тишина, прерываемая лишь скрипом пера секретаря.

Повернувшись к месье Вусюру, месье Воглер сказал:

— Какая романтичная история... что вы обо всем этом думаете, господин помощник генерального прокурора?

— Я целиком и полностью разделяю ваше мнение, друг мой, — ответил месье Вусюр. — Вот уже воистину странная и запутанная история. И этот союз шестерых молодых людей, а затем этот несчастный случай на «Аквитании», — да и вообще, несчастный ли это случай? — потом какой-то рыжебородый мужчина, похищение тела раненого! Да, все это весьма, запутано! — вздохнул он.

Месье Воглер жестом подозвал стоящего у двери полицейского:

— Позовите, пожалуйста, месье Сантера.

И когда тот вернулся вместе с ним, продолжил:

— Месье Сантер, полагаю, вы сгораете от нетерпения и заинтересованы в том, чтобы убийца вашего друга был арестован... Посему я спрашиваю вас лишь для очистки совести: не забыли ли вы рассказать нам что-либо такое, что могло бы помочь следствию!

На минутку задумавшись, Сантер ответил:

— Мне кажется, я рассказал вам все, что знал.

— Ну, а вы мадемуазель, ничего не забыли? Ведь месье Жернико, похоже, приходился вам женихом? Ответ Асунсьон поразил всех присутствующих:

— Обязана ли я отвечать на этот вопрос?

— Но... — начал было месье Воглер, однако его тут же прервал месье Вусюр:

— Нет, мадемуазель, вы не обязаны отвечать на него...

Асунсьон не проронила ни слова. Последовало неловкое молчание.

— Итак, вы, мадемуазель, как и месье Сантер, не припоминаете никакой, хотя бы незначительной детали, которая могла бы помочь следствию?

Молодая женщина отрицательно покачала головой.

— Нет.

— Крупле, вы успели все записать? В таком случае, думаю, что нам здесь больше нечего делать. Как вы считаете, господин заместитель?

— Думаю, что нечего, — с явным сожалением сказал месье Вусюр, глядя на Асунсьон.

Встав, месье Воглер при помощи секретаря, бросившегося затем к помощнику прокурора, надел свое демисезонное пальто, взял портфель, трость и шляпу. Прежде чем выйти, он обратился к Сантеру и Асунсьон:

— Я попросил бы вас никуда не уезжать. Вы можете понадобиться нам в любую минуту, чтобы прояснить какую-нибудь деталь этого темного дела или же для проведения очной ставки...

Для проведения очной ставки? — воскликнул Сантер. — Значит, вы рассчитываете вскоре найти преступника?

Месье Воглер довольно непринужденно пожал плечами и заметил:

— Для начала не мешало бы найти потерпевшего!

И в сопровождении месье Вусюра и месье Крупле он вышел с достойным видом. Однако, мгновение спустя, его физиономия снова появилась в дверях.

— Воробейчик, вы идете?

В ответ из самого темного угла гостиной послышался приятный нежный голос:

— С вашего позволения, месье Воглер, мне хотелось бы задержаться еще пару минут.

Глава VIII

Коктейль в обществе месье Ванса

Тогда, и лишь только тогда, Сантер и Асунсьон вдруг вспомнили о присутствии человека, сопровождавшего следователя. Забившись в самый темный угол, он оставался совершенно незаметным благодаря своему скромному тихому поведению, в некотором роде похожем на христианское смирение. Ни Сантер, ни Асунсьон ни разу не обратили внимания на этого сидящего в глубине гостиной человека. Даже лицо его было трудно рассмотреть. Он, казалось, был занят лишь тем, что поправлял и без того безупречные складки своих брюк и узел галстука, скрепленный великолепной булавкой с розовой жемчужиной. У Сантера мелькнула мысль, что раз об этом человеке все забыли, то это было вполне естественным и привычным делом, но вот то, что о нем вспомнили, выйдя на лестницу, можно было расценить почти как чудо.

Итак, незнакомец, выразивший желание ненадолго задержаться, встал с маленького стульчика, на котором сидел, и вышел на свет. У Сантера и Асунсьон появилась возможность хорошо рассмотреть элегантность его одежды и особый, неповторимый оттенок красно-коричневых в меру блестящих туфель. О них их обладатель явно заботился особо. Кроме того, они увидели, что этому человеку, вероятно, за тридцать, что он высокого роста, а рано облысевшая голова делала его и без того высокий лоб еще более высоким. О прическе своей незнакомец, похоже, заботился мало.

— Я очень прошу извинить меня за то, что я еще некоторое время буду докучать вам своим присутствием, — сказал он все тем же мягким, приятным голосом, которым отвечал следователю. — Особо прошу простить за то, что я прежде не интересовался, не будет ли оно вам в тягость. Вы только что услышали от следователя мое имя, но я вполне допускаю, что вы его не запомнили. Просто удивительно, до чего же легко оно забывается! Вероятно, это потому, что оно иностранного происхождения. Позвольте представиться: Ванчеслас Воробейчик или просто Ванс.

Сантер смерил взглядом этого Ванса, сразу же вызвавшего в нем чувство антипатии:

— А какова ваша должность?

— Я стажируюсь здесь в качестве детектива, — ответил тот без тени улыбки.

Сантер понял сразу, что перед ним стоит дилемма: выбор, как отнестись к этому человеку — по-дружески или враждебно. Месье Ване походил на мурлыкающего кота, способного, не прекращая мурлыкать, выпускать когти... Хотя Сантер и понимал, что это пойдет вразрез с его интересами, он никак не мог решиться на капитуляцию и хорошо отнестись к «врагу».

— Я полагаю, вы официально уполномочены вести расследование по делу об убийстве моего друга Жернико?

— Скажем, по делу об его исчезновении, если вы не против.

С того момента, как Воробейчик вышел на свет, Асунсьон не сводила с него глаз. В отличие от Сантера она сразу же прониклась симпатией к этому человеку. Нужно сказать, что месье Ванс обладал такой особенностью: он отталкивал мужчин и привлекал женщин, внушал им доверие и без труда вызывал на откровения. Женщины чувствовали с ним некую близость духа.

— Думаю, что с вами нам будет проще найти общий язык, нежели с этой ходячей энциклопедией — месье Воглером... — сказала Асунсьон с обворожительной улыбкой... — Я вижу в вашем лице друга, надеюсь, я не ошибаюсь?

Это был ультиматум, однако высказанный в приличной форме, имевший целью заставить собеседника раскрыться и поделиться своими намерениями. Однако от прямого ответа месье Ванс уклонился. Улыбка его в точности напоминала улыбку Асунсьон, а ответ был столь же ультимативный, но составленный по всем правилам хорошего тона:

— Мадам, оставшись здесь после ухода следователя, я преследовал одну цель — поближе познакомиться с вами и, по возможности расположить вас к себе... Но увы! Это зависит не только от меня. — Сказав это, он красноречиво посмотрел на Сантера.

Асунсьон тоже с немой мольбой обратила на него свой взор, и Сантер сдался:

— Извините и вы меня за то, что я вел себя несколько несдержанно, однако смерть моего друга, а точнее, двух моих друзей, крайне удручила меня. Ну, а после сегодняшних расследований я и вовсе стал крайне раздражителен. Я уж было решил, месье Воробейчик, что на сегодня со следствием покончено, — сказал Сантер, протягивая инспектору руку.

— Ну что вы! Можете называть меня просто месье Ванс! — ответил полицейский с улыбкой. — А то, наверное, мое имя Воробейчик ассоциируется с кавказскими погребками!

Асунсьон радостно восприняла это рукопожатие. Она чувствовала в Воробейчике силу и боялась, как бы отношение Сантера не оттолкнуло его.

— Так вы, значит, утомлены расспросами? — задумчиво спросил детектив. — Знаете, я тоже устал от них и если бы я не опасался… — тут он в нерешительности замолчал.

— Продолжайте же! — настойчиво попросил Сантер.

— ... если бы я не опасался вызвать у вас воспоминания, тем более мучительные, — ведь они еще совсем свежие, то я бы не скрыл от вас своего желания отведать ваш коктейль...

Тут вмешалась Асунсьон:

— Мне тоже приходилось делать различные коктейли. Вы не боитесь попробовать напиток моего приготовления? Навеянный моим вдохновением.

— Ничто иное не было бы мне столь приятно, — заверил ее месье Ване с той же обворожительной улыбкой.

И ни его тон, ни его поведение не позволяли в этом усомниться.

«Странный тип, — подумал Сантер. — Что же могло задержать его здесь?»

А этот «странный тип» достал тем временем из кармана серебряный портсигар с монограммой из букв

Y Y и Y, раскрыв его, протянул Асунсьон и Сантеру.

— А между нами говоря, что вы думаете об этом рыжем дьяволе?

— Однако... — начал было Сантер.

— Вы, конечно же, как и я, считаете его появление мифом, обманом зрения?

— Я хотел сказать...

— Что ж, вас не обвинишь в ошибочности... Это действительно миф! Грубый, но действующий безотказно.

Сантер ошеломленно смотрел на него.

— Вот он, этот ваш рыжий! — сказал месье Ванс в заключение, доставая из кармана пиджака очки с дымчатыми стеклами. — По крайней мере, его часть.

— Где вы это нашли?

— В его номере, в гостинице.

Удивление Сантера росло с каждой минутой.

— Но ведь полицейский, осматривавший номер, не нашел там ровным счетом ничего!

— Черт возьми! Я успел побывать там ещё до него, потому что я предпочитаю осматривать все сам лично. Я отношусь к этому непринужденно, и, вместе с тем, недоверчиво! Заметьте, что одной этой находки вполне достаточно для того, чтобы развеять этот мифический образ.

— Почему?

— Вы можете себе представить убийцу, который носит темные очки и имеет рыжую бороду?.. Да его засекли бы на первом же углу. Следовательно, все это — камуфляж, и вот тому доказательства: человек, носящий очки, человек, которому они необходимы для того, чтобы хорошо видеть, не станет забывать их в гостинице, особенно при известных вам обстоятельствах. Я, к примеру, близорук, однако не настолько, чтобы постоянно носить очки. Тем не менее, они всегда при мне...

— С этими словами месье Ванс достал из верхнего кармана пиджака очки в роговой оправе.

— ...и без них я никуда. Вывод: человек, которого мы разыскиваем, в очках не нуждается и, вероятнее всего, бороды не носит. Бородатый человек, принявший решение в один прекрасный день начать карьеру преступника, прежде всего позаботился бы о том, чтобы сбрить бороду, тем более рыжую.

— Но, в таком случае, для чего весь этот камуфляж? — спросил Сантер. — Ведь если следовать вашим рассуждениям, он может предназначаться лишь для того, чтобы скорее его найти.

— Вероятно, — ответил месье Ване, — он желает быть замеченным!

Повернувшись к Сантеру спиной, месье Ване направился к спальне:

— Так, значит, мадам, нападение на вас было совершено в момент, когда вы входили в спальню?

Оставив стаканы для приготовления коктейлей, Асунсьон подошла к месье Вансу.

— Совершенно верно.

— А вот эта дверь, выходящая на лестничную клетку, была открыта?

— Кажется, она была открыта, но я в этом не уверена, точно я не помню...

— Выходит, человек, напавший на вас, мог находиться только в этом месте? Инспектор указал на угол, образованный стеклянной дверью, ведущей в гостиную, и дверью на лестничную клетку.

— Возможно...

— Не возможно, а именно так оно и было! — уверенно сказал месье Ванс и, задумчиво посмотрев на кровать, добавил, обращаясь к Сантеру: — Думаю, что к этой старинной кровати полагается еще и парчевое одеяло из шелка, украшенное золотой вышивкой или же что-нибудь в таком духе?

Этот вопрос, казалось, был неожиданностью для Сантера и прежде, чем ответить на него, он растерянно посмотрел сперва на Асунсьон, а затем перевел взгляд на кровать.

— Совершенно верно. Однако... я не понимаю, куда оно могло подеваться это одеяло...

— Так вы хотите сказать, что оно исчезло? Должно быть, одеяло было испачкано кровью и следователь решил...

— Но следователь ничего не сказал мне об этом. А я совершенно забыл об этой детали и, если бы вы об этом не заговорили...

— Вероятно, человек, похитивший тело вашего друга, завернул его в это одеяло...

Когда Асунсьон подала коктейли, месье Ванс обратился к Сантеру с очередным вопросом:

— Возвращаясь домой вместе с доктором, вы, вероятно, решили подняться лифтом, полагая, что так будет быстрее?

— Да, мы действительно вначале сделали попытку подняться лифтом, но поскольку он не работал, нам пришлось подниматься пешком.

— То, что он не работает, вы обнаружили только по возвращении или же он был испорчен еще с утра?

— Я обнаружил это лишь по возвращении, однако, не исключено, что он не работал весь день. Об этом можно справиться у консьержа.

— Вы правы, — сказал месье Ванс.

С коктейлем в руке он подошел к окну и заметил:

— А этот бородач — меткий стрелок... Лихой и меткий. Не могли бы вы, месье Сантер, предоставить мне образец вашего почерка, равно как и образцы почерков ваших друзей? А у вас, мадам, не найдется ли пары строчек, написанных вашей рукой?..

Без лишних вопросов Асунсьон протянула ему визитную карточку, на которой было написано несколько слов благодарности в чей-то адрес и которую она не успела отослать. Сантер же, роясь в ящиках секретера, не смог удержаться от вопроса:

— Вы что, коллекционируете автографы месье Ванс?

— Да, и уже успел собрать с полдюжины, автографов знаменитых преступников, — ловко парировал инспектор. — А это вещи господ Намотта и Жернико?

— Это вещи только месье Намотта, потому что вещи месье Жернико забрал с собой месье Воглер. Кажется, для тщательного досмотра.

— Если вы не против, мне бы хотелось как-нибудь вместе с вами осмотреть вещи месье Намотта.

— Я не против, только предупредите меня заранее, когда захотите это сделать, потому что я на несколько дней перееду в гостиницу «Титаник».

— Вот как! — ответил Воробейчик, который, казалось, думал о чем-то постороннем.

И, действительно, через некоторое время он спросил:

— Очевидно, связаться с вашими друзьями Тиньолем и Гриббом сейчас не представляется возможным?

— В данный момент это совершенно исключено. У меня не было от них никаких известий с того самого дня, когда... Да что я говорю! Вот уже пять лет, как я о них ровным счетом ничего не слышал! Мне неизвестно, где они находятся в данный момент и когда прибудут сюда.

Месье Ване погасил сигарету.

— Да! Вот в чем вся загвоздка! Они не смогут защититься...

И даже не пытаясь продолжить свои объяснения, он лишь кивнул на прощание головой и закрыл за собой дверь.

— Мадре миа! — воскликнула Асунсьон. — Он даже не притронулся к своему коктейлю. — Она посчитала это плохим предзнаменованием.

Глава IX

Двое мужчин и одна женщина

Перед ними простиралась спокойная гладь озера. Они сидели одни на террасе ресторана за маленьким столиком накрытым бело-голубой скатертью. На середине стола в хрустальном фужере стояла ярко-красная, полностью распустившаяся гвоздика. Для того, чтобы посетители, сидящие на террасе, лучше чувствовали близость к природе, метрдотель приглушил радио, связывающее это место с внешним миром. Парк открывался во всем своем величии, а плавающие по озеру лебеди друг за дружкой направлялись к своему пристанищу, оставляя на воде изумрудные и цвета слоновой кости борозды.

— Это первое воскресенье сентября, — произнес Сантер.

Осторожно взяв фужер с цветком, он переставил его на другой столик, поскольку гвоздика мешала ему хорошо видеть Асунсьон.

Молодая женщина была одета в платье свободного покроя темно-фиолетового цвета с большим кружевным жабо. На левой стороне платья сверкала бриллиантовая брошь. На безымянном пальце было кольцо с миндального цвета ониксом, вправленным в платину. Черные густые волосы, ниспадающие на плечи из-под белой шляпы, почти по-монашески аскетичное строгое платье, кожа цвета охры, жабо из тонких кружев, ее украшения — все это выглядело столь гармонично, что глядя на нее, именно на нее, а не на озеро, над которым стояла дымка, и не на, парк, окрасившийся в пастельные тона лучами заходящего солнца, Сантер произнес:

— Это первое воскресенье сентября...

«Что за странное создание эта женщина, — подумал он. — Эта уроженка Сеговии, со спокойным, несколько уставшим голосом, суеверие которой не имело себе равных, которая два года прождала человека, с которым и знакома-то была всего каких-нибудь два часа или что-то вроде этого и которая при его исчезновении не проронила ни слезинки! Какие мысли прятались за этим гладким, словно отполированным несколько низким лбом, придающим ее лицу столько энергии и силы? На какие поступки могла толкнуть ее та решительность, которая читалась в изгибе бровей и складке губ? На что могла пойти эта женщина, испытывая любовь или ненависть?...»

— «Я люблю ее! Я люблю ее!» — в сотый раз за сегодняшний вечер повторил про себя Сантер. Он все отдал бы за возможность сказать ей об этом. Однако, перед ее загадочным взглядом он тушевался и терял себя. Один неуместный вопрос, одно признание — и Асунсьон может прервать эти столь дорогие ему минуты их встреч, во время которых Сантер мог надеяться, что их сердца бьются в такт, и во время которых он мог утешать себя важнейшей, горячей надеждой. И вот, всякий раз, порываясь сказать ей о своей любви, он начинал сперва колебаться, а затем и вовсе раздумывал.

Но при словах: «Это первое воскресенье сентября» Асунсьон обратила к нему свой красивый серьезный взгляд и отрешенно, словно из глубины своих мыслей, которые он не потревожил, а напротив, сделал более определенными, улыбнулась. Вот тогда-то, осмелев, Сантер взял Асунсьон за руку.

— Посмотрите... — сказал он, — сделав жест рукой в сторону уснувшего парка. — Чем это хуже Бермудских островов?

Она склонила голову, а он подумал, что она просто не хочет, чтобы он видел ее глаза, в которых он мог бы прочесть свою победу и уверовать в нее. Тогда он еще крепче сжал руку молодой женщины и с пересохшим от волнения горлом принялся подыскивать слова, которые бы помогли ему окончательно найти путь к ее сердцу.

Она все же первой нарушила тишину:

— Как же это ужасно, что мы до сих пор ничего не знаем о судьбе Марселя! Мы ведь даже не знаем, жив

ли он еще!,.

Выдержав паузу, Сантер неохотно ответил:

— Этот Воробейчик не вызывает у меня ни малейшего доверия. Он до сих пор ничего не узнал...

— Откуда вам это известно? Он не из тех людей, которые трубят обо всех своих открытиях.

— Но он до сих пор не выяснил даже то, каким образом было похищено тело Марселя. Консьерж говорит, что ничего не видел, а...

...а лифт ведь не работал. Вы можете себе представить, каким образом этот рыжий снес бы Марселя на плечах вниз по лестнице? Даже если это ему удалось, то, выйдя на улицу, он просто не мог бы не привлечь внимания! Все-таки не так-то просто разгуливать по улицам, пусть даже ночью, с окровавленным телом на плечах!

— Но ведь... — возразила Асунсьон, водя ногтем по скатерти, — у черного хода его могла поджидать машина.

В ее устремленных на Сантера глазах читалась мольба:

— Жорж, скажите мне, верите ли вы в то... думаете ли вы, что Марсель еще жив?..

Сантер лишь покачал головой в ответ:

— На этот вопрос пока что никто не может дать ответа, моя дорогая. Это весьма запутанная история. Как связать воедино этот выстрел, это похищение тела Марселя, это нападение, жертвой которого вы оказались, эту татуировку...

— Да, кстати, об этой татуировке... — задумчиво произнесла Асунсьон. — Я часто думаю, не из-за нее ли похитили Марселя?

— Я не понимаю, какое отношение…

— Вспомните, что он нам сказал в тот вечер... что лишь при помощи татуировки можно будет найти то место, где спрятаны привезенные нм из Пекина ценности. А что, если Марселя выкрали именно для того, чтобы заставить его раскрыть смысл этой татуировки?..

— Нет, это невозможно! — убежденно ответил Сантер.

Это «нет» он говорил лишь из принципа, потому что устал от споров, потому что чувствовал, что Асунсьон ускользает от него, потому что, даже отсутствуя, а возможно и уже умерев, Жернико по-прежнему стоял между ними, разделяя их. Однако предположение молодой женщины показалось ему не столь уж абсурдным. Ему и в голову не приходило связать это похищение с татуировкой... Интересно, подумал ли об этой связи Воробейчик? Когда ему рассказали о татуировке, он, похоже, не придал этой детали никакого значения. Правда Воробейчик вообще не подавал виду, что он на что-либо обращает внимание.

Сантер наполнил бокал Асунсьон, Полностью предавшись своим размышлениям, она небольшими глотками выпила светлое вино и поставила на стол пустой бокал. Сантер снова наполнил его.

Стемнело, и откуда-то из тени парка доносились то низкие, то приглушенные нечеткие голоса. Метрдотель включил настольную лампу с розовым абажуром и незаметно принес другой графин с вином. Находясь за тысячу километров от этой террасы, в Лондоне, Савойский оркестр исполнял по радио популярный в те времена вальс «Pagan Love Song*»

Наклонившись вперед, Сантер увидел, как преобразилось лицо Асунсьон:

— Мадре миа! — прошептала она тихо и вместе с тем певуче: — Какие воспоминания!

Когда рядом с ним находилась Асунсьон, Сантер, который прилагал огромные усилия, чтобы сохранять хладнокровие, после произнесенных ею слов вот с таким выражением лица и таким голосом, совершенно потерял остатки самообладания.

— Дорогая моя... — сказал он. — Позвольте пригласить вас на танец... Быть может, мне удастся помочь вам восстановить прежнюю иллюзию?..

Асунсьон какое-то время, казалось, пребывала в нерешительности, затем встала и протянула к нему руки. С поспешностью, которая рисковала разрушить иллюзию, обещанную им, молодой человек крепко прижал к себе эту хрупкую женщину и, вальсируя, увел ее подальше от лампы под розовым абажуром, к краю террасы, туда, откуда лучше было видно звездное небо.

Но когда они очутились возле одной из трех дверей, соединяющих террасу с рестораном, раздался чей-то голос, обращенный к ним:

— Добрый вечер.

Очарование, мигом развеялось, танцующая пара остановилась, и Сантер, отпустив свою партнершу, выступил вперед, вглядываясь в темноту.

Голос угрюмо продолжил:

— Надеюсь, я не помешал вам развлекаться?

— Так это ты? — произнес наконец Сантер, узнавая Перлонжура.

— Тон его был полон упрека.

— Я заскучал, — продолжал Перлонжур, — И вот решил...

* Песня языческой любви.

— ... решил и на нас навеять скуку? Ну все равно, спасибо, что пришел.

Положив руку на плечо Сантера, Асунсьон сказала:

— Я хочу вернуться домой...

— Как вам будет угодно, дорогая. Сейчас я только возьму ваше пальто. Вы, кажется, оставили его на стуле?

— Вот оно, — вмешался Перлоижур.

Да, очарование этого вечера развеялось окончательно! Сантером овладело молчаливое бешенство. Что означало появление друга здесь? Ведь он не говорил ему о своем намерении поужинать в обществе Асунсьон, и тем более, где именно он намерен провести это время?.. Выходит, Перлонжур за ним следит?

Сантер немного задержался, чтобы, как и полагается, отблагодарить метрдотеля за оказанные услуги. Выйдя из ресторана, он увидел, как в каких-нибудь пяти метрах от него Перлонжур поспешно отскочил от Асунсьон.

Сантер с непроницаемым видом быстро спустился по лестнице, обогнав своего друга и Асунсьон, даже не взглянув в их сторону, он открыл дверцу роскошной машины, купленной им совсем недавно:

— Садитесь сюда оба!

Сам же он, терзаемый неистовым желанием что-нибудь разбить, сел за руль.

Глава X

Срочно и лично в руки!

Достав свой чемодан из багажника, мужчина поставил его на сидение. Затем, уже в который раз, выглянул из купе.

Он был среднего роста, коренастый, с крепкими кулаками, бронзовым загаром, очень светлыми волосами, очень голубыми глазами и небольшими, порыжевшими от курения усиками» На висках его были видны проступавшие вены. Одет он был в синий, хорошего кроя костюм и держал в руках плащ-реглан бежевого цвета. На ногах его были белые гетры, на голове — шляпа из мягкого фетра, а в галстуке сверкала бриллиантовая булавка. Словом, налицо были все признаки недавней, но солидной элегантности, той особой элегантности вечно спешащих мужчин и кругосветных путешественников, которые имеют склонность за одни сутки обновлять свой гардероб в первом же порту, где они делают остановку.

Отойдя от окна купе, путешественник взял сигару, аккуратно откусил кончик и закурил. Он несколько раз с наслаждением затянулся, затем натянул перчатки, которые надевал, по-видимому, раза два-три. Ему не удавалось скрыть свое огромное удовольствие оттого, что он ходит, одетый во все новое с головы до ног, держит в зубах дорогую сигару и едет в вагоне первого класса.

Поезд подошел к небольшому, задымленному зданию вокзала, уже окунувшемуся в ночные тени. Открыв дверцу купе, путешественник подозвал носильщика, а затем пошел перед ним по — перрону с видом человека, которого ничто на свете не заставит свернуть с избранного пути. Он все время вертел во все стороны головой, глаза горели восхищением, которое вовсе не вписывалось в его окружение.

Выйдя из здания вокзала, путешественник подозвал такси, однако прежде чем сесть в него, довольно долго еще простоял на тротуаре, окидывая все вокруг восхищенным взглядом. Сев наконец в машину, он пробормотал что-то похожее на:

— Пять лет... Боже, до чего же все быстро меняется!..

Через некоторое время он выразил удивление по поводу того, что машина все еще стоит на месте, и сказал об этом водителю. Тот далеко не любезно ответил, что ждет, чтобы ему назвали адрес...