Быть драконом 2

И это точно. Ну а не дай Сила придёшь за советом недобрым да ещё и в добрый час, опустят по полной программе и за милую душу. В моральном, конечно, плане. Вот такие вот правильные ребята, эти Преображённые. А про то, что они помимо советов ещё и какие-то особые таблетки распространяют, услышал я от Архипыча впервые.
      Не особо вдаваясь в фармакопею, кондотьер вкратце, но с бойкостью опытного дилера описал чародейственные свойства препарата и убедил таки меня закинуть в рот это снадобье, похожее консистенцией и цветом на мумиё, однако пахнущее чабрецом, вереском, мятой и ещё чем-то до боли родным, но чего я вспомнить так и не сумел. Проглотив пилюлю, я не умер, но и не прозрел, лишь почувствовал во рту горьковатый привкус лаврового листа. Это поначалу. Но минут через сорок (именно настолько в среднем тормозит драконья кровь против человечьей), когда мы уже почти подъехали к городу и Боря завернул на заправку возле поста ГАИ, средство наконец начало действовать. Меня вдруг резко бросило в холод, потом сразу в жар, а когда отпустило, я самым безобразным образом раскис. Захлопал осоловелыми глазами и стал засыпать. Однако не уснул, а погрузился в то состояние между сном и явью, которое называется грёзой. Точнее даже не в грёзу я погрузился, а в такой странный вид воспоминания, когда кажется, что всё происходит здесь и сейчас. Оно, это воспоминание, было очень коротким, но при этом достаточно информативным. Дико звучит, но из салона летящей в пробуждающийся город машины, я в один миг и чудесным образом перенёсся на кухню Альбины Ставиской, где увидел, как хозяйка, загадочно улыбаясь, вытягивает карту из потрёпанной колоды Таро. Вытащив карту, ведьма перевернула её рубашкой вниз и показала мне. При этом сказала игриво:
      – Вот оно, милый мой Егор, то самое место.
      На карте был изображён аркан "Мистерия", во многих мистических системах известный так же под названием "Луна" и в немногих – под названием "Сумерки". Впрочем, как его не называй, по счёту это восемнадцатый аркан. Старший, разумеется, аркан. Аркан, олицетворяющий не самый удачный расклад судьбы и не лучшее состояние духа.
      Впившись взглядом в картинку, где волк и собака воют на луну, сидя на пустынной дороге, я пролепетал непослушными губами:
      – Ты это, Альбина, серьёзно?
      – До известной степени, – ответила ведьма, подмигнула заговорщицки и приложила палец к губам: – Т-с-с-с.
 
После чего растворилась в густом, как сгущённое молоко, тумане.
Вот и всё.
Из состояния прострации меня вывел резкий сигнал клаксона. Это Боря, встраиваясь в общий поток, дал понять заметавшейся маршрутке, кто тут у нас вообще-то главный. Очнувшись, я – лучшего способа быстро привести себя в норму не знаю, разве только – кусок льда за шиворот – энергично растёр ладонями уши. А когда окончательно пришёл в чувство, обнаружил, что Архипыч участливо наблюдает за мной и внимательно-внимательно отслеживает мой долгий приход после краткосрочного отхода.
 
      – Чего уставился? – спросил я у него с полушутливой грозностью.
      – Сдаётся, ты всё вспомнил, – удовлетворённо произнёс кондотьер.
      – Да. Кажется.
      – Кажется или точно?
      – Кажется, точно.
      – Ну, это лучше, чем "точно кажется".
      – Лучше, – согласился я. – Только теперь новая проблема на очереди.
      – Что ещё? – нахмурился Архипыч.
      – Нужный образ я ухватил, это хорошо и даже здорово. Но как мне теперь в Запредельное попасть? Вот вопрос. Самовольно не могу, ворота мне Туда открываются ненадолго и лишь в указанный срок. Что делать?
      – Снять штаны и бегать, – проворчал Архипыч. Потом потрепал в глубоком раздумье бороду и предложил: – Послушай, Егор, а может, я вместо тебя схожу? С тебя, похоже, выкуп какой-то потребует, так я посредником выступлю. Не бойся, я справлюсь. Наш Тарас не хуже вас.
 
Меня этот вариант категорически не устраивал.
 
      – Верю, Серёга, что справишься, – сказал я. – Но в таком случае мне придётся одну тайну раскрыть, которую тебе, извини, знать не положено. Я этого сделать не могу. Так что – увы.
      – Хреново тогда.
      На какое-то время после этого воцарилось молчание. Мы все дружно и наряжёно думали. Потом я решился и, глядя за окно (в это время мы уже проезжали мимо сгоревшего и покуда ещё не отремонтированного здания военной типографии), спросил:
      – Серёга, не сочти за наглость, но ты не можешь мне предоставить свои каналы?
      – Могу, – не оборачиваясь, сказал Архипыч. – Но только это тебе ничего не даст. Ты в них не протиснешься.
      – Ой, Серёга, не ври.
      – О чём это ты?
      – О том самом. Ты высший, ты в курсе: Пределов нет, есть лишь различные аспекты Запредельного. А раз так, значит, и каналы твои безразмерны.
      – Откуда знаешь?
      – Знаю.
      Архипыч повернулся, посмотрел на меня осуждающе и, поведя головой в сторону своего заместителя, спросил:
      – Ну и зачем об этом при детях?
      – Тоже мне секрет полишинеля, – фыркнул Боря. Но стоило только Архипычу на него цыкнуть строго, отпустил руль и зажал руками уши: – Всё-всё, мой коннетабль, ничего не знаю, ничего не слышал.
      – Кончай придуряться, Улома, рули давай, – приказал Архипыч и потом вновь обратился ко мне: – Да, Егор, я знаю, причём, знаю точно, что Пределы лишь фантом реальности. Знаю и не сомневаюсь в этом. Ну и что с того? Знание это только знание, оно ни к чему не обязывает, оно даёт право на выбор. Есть два пути. Первый: порвать с иллюзией, пройти по ступеням просветления и слиться с истиной. Второй: не дёргаться, оставит всё как есть и дальше жить иллюзией. Я, как, впрочем, и все другие высшие из ныне живущих, выбрал второй. Выбрал и живу по законам Пределов.
      – Почему так? – не преминул спросить я.
      – А потому что мне так интересней, – с вызовом и задиристо ответил кондотьер. – Это, во-первых. А во-вторых, всерьёз подозреваю, что, истина – это тоже иллюзия. Только высшего порядка. А есть ещё в-третьих, в-чётвёртых… Тебе доложить? Или этого хватит?
      – Пожалуй, хватит.
      – Вот и хорошо. Разговор на эту тему может быть длиннее сказки про белого бычка, а нам недосуг. Нам решение нужно найти. А о высоком поговорим как-нибудь после войны.
      И вновь в салоне надолго повисло молчание. На этот раз прервал его Боря. Вырулив возле Знаменского монастыря на кольцо, он вдруг предложил:
      – Мой коннетабль, а что если задействовать канал номер двести?
      – Ну ты, брат, и хватил! – не то изумился, не то возмутился Архипыч. – Сам-то понял, что сказал?
 
Боря стушевался и вновь проглотил язык, а вот я за его идею зацепился:
 
      – Колитесь, господа, что за канал такой?
      – Это, Егор, технический канал, – выдержав паузу, пояснил Архипыч. – Мы через него отправляем тех, кого уже развоплотили, Грубо говоря, двухсотый служит грузовым порталом для компоста.
      – А что, живому туда нельзя нырнуть?
      – Отчего же. Можно. Но только… – Архипыч обернулся ко мне. – Слышал про жёсткую посадку спускаемых космических аппаратов?
      – Слышал, конечно, – кивнул я. – Это когда они падают по баллистической траектории.
      – Правильно. Так вот это приблизительно то же самое будет. Попасть ты Туда попадёшь, но в каком состоянии, это я тебе, Егор, сказать не могу. Просто не представляю этого. Вдруг тебя так перекрутит всего, что нужный Образ не сможешь поднять, тем более – удержать. Что если так? Ведь для двухсотого, увы, не существует никаких стабилизирующих и защитных ритуалов. Почему, сам понимаешь.
      – Но другого выхода нет, – после паузы, сказал я.
      – Входа, – поправил Архипыч. Глянул на меня долгим, оценивающим взглядом, понял, что в своём намеренье я твёрд, и покачал головой: – Ну, как знаешь, как знаешь. Моё дело – предупредить.
      – Не бойся, начальник, – с напускным запалом сказал я. – Прорвёмся.
 
Архипыч кивнул:
 
      – Ну, хорошо. Тогда сейчас прямиком к нам в штаб-квартиру и сразу в процедурную.
      Едва он это произнёс, в кармане у него зазвенел телефон. Кондотьер крякнул недовольно, долго рылся в карманах, наконец достал и приложил трубку к уху. Послушал, ответил на приветствие звонившего:
      – Привет. – И протянул трубку мне: – Это тебя.
      – Меня? – не поверил я, но трубку взял.
 
Звонил Ашгарр.
 
      – Как там у тебя? – спросил он.
      Чувствовалось, что сильно взволнован, хотя и старается говорить спокойно.
      – Работаю, – ответил я.
      – Подвижки имеются?
      – Определёно. Что, с Лерой плохо?
      – Совсем плохо, уже заговаривается.
      Я отвёл руку с трубкой в сторону, выплюнул грубое слово, опять приставил трубку к уху и, не желая удваивать тревогу, сказал чётко и спокойно:
      – Всё будет хорошо. Держи её, не отпускай.
      – Я стараюсь, Хонгль, – сообщил поэт. – Я очень стараюсь. Но ты бы как-нибудь там побыстрее, что ли.
      – Всё вот-вот закончится. Я уже подобрался к гаду… Почти подобрался. Сейчас вот метнусь в Запредельное, встречусь с ним и, думаю, вопрос закрою.
      – В Запредельное? – насторожился Ашгарр. – Ты собрался в Запредельное?
      – Так надо, – сказал я тоном, сразу отметающим всякие возражения.
 
Но поэт возражать и не собирался, просто здорово переживал за меня.
 
      – А каким образом ты туда попадёшь? – спросил он озабочено.
      – Не тревожься об этом. Молотобойцы пообещали канал подогнать. Правда, этот канал, скрывать не буду, суровый, меня может здорово помять, но выбора нет.
      – Суровый… Тогда ведь может и меня… А как же Лера? – На том конце повисла пауза, которая заставила задуматься и меня. Потом Ашгарр опомнился и произнёс: – Послушай, у нас в Подземелье…
 
И вновь замолк.
 
      – Что там у нас? – поторопил я, косясь на Архипыча.
      – Запретная дверь…
      – Ну не тяни ты ради Силы кота за хвост. Говори живее.
      – За этой дверью ход в Запредельное.
 
Я чуть не пробил головой дырку в крыши "хаммера":
 
      – Что там?!
      – Прямой ход в Запредельное, – тихо повторил Ашгарр. – Если хочешь – портал. Вуанг им давно пользуется. Несколько лет уже.
      – И ты молчал!
      – А ты никогда не спрашивал. Да и он просил не выдавать.
      – Сволочи вы оба, вот вы кто.
      – Он не злоупотребляет, – сразу, как это у нас и бывает всегда, стал оправдывать поэт воина. – Он в основном из одной точки Пределов в другую… Ну ты понимаешь.
 
А моим возмущениям не было предела:
 
      – Блин, а я-то думаю чего он такой чистенький и прилизанный всегда наружу выбирается. А оно вон оно как. Нормально.
      – Ну, в общем, я сказал, а ты там смотри.
      – Уж посмотрю.
      – Всё, конец связи, мне пора к Лере.
 
Услышав имя девушки, я сразу опомнился, успокоился и сбавил экспрессию:
 
      – Давай Ашгарр, давай, чувак. Держись там. Я скоро. Я уже.
      Сразу после этого Ашгарр отключился. Я вернул трубку Архипычу. Он спрятал её в карман и спросил:
      – Как там Лера?
      – Плохо.
      – А чего шумел?
      – Да так, ничего особенного, – ответил я. – Просто у меня сегодня день великих открытий. Надо будет его в календаре кружком обвести, и каждый год отмечать.
      – А поподробней нельзя?
      – Забей, Серёга. Это наши дела, драконьи. Но теперь так: канал ваш по боку, пойду, как Ульянов-Ленин, другим путём.
      – Каким?
      – Этого сказать не могу. Не обижайся.
      – Уж как-нибудь не обижусь, чай не барышня, – понимающе обронил Архипыч, после чего спросил: – Ну и где тебя в таком случае высадить?
      – Если можно, то возле памятника Ленину, – прикинул я расклад. – Только, чур, потом не подглядывать. Лады?
 
Архипыч в ответ только хмыкнул, а Боря обиженно покачал головой.
Через восемь минут они, пожелав удачи и выдав по моей просьбе большую отвёртку и фонарь, высадили меня там, где попросил. Прежде чем уйти, я сказал им на прощанье:
 
      – Не падайте духом и не качайте головой. Так уж написано мне на роду – потягаться с этим злодеем. Я одолею его или погибну. Если погибну – что за беда? Моя жизнь – не ахти какая потеря. Этот сильный город будет и впредь сопротивляться Козлиной Бороде ничуть не хуже, чем до моего прибытия.
      Ничего не понимая, Архипыч с Борей переглянулись и одновременно пожали плечами.
      А через две минуты я уже был на пересечении переулка Гашека с улицей Марата, где два противоположно направленных потока Силы рвут Пределы в лоскуты.
      Подбежав к водосливу у обочины, я воровато огляделся, ничего и никого подозрительного не увидел, подцепил отвёрткой чугунную решётку, аккуратно сдвинул её в сторону и полез в дыру. Упёрся ногами в края сливного желоба, опустился с головой и, подтащив в два приёма, поставил решётку на место. Затем откинул крышку люка, высеченного в бетонной стене, схватился за вбитую на уровне головы скобу, подтянулся и сунул ноги в распахнувшееся отверстие. Нащупав ступень металлической лестницы, осторожно развернулся, спустился вниз и, врубив фонарь, пошёл по узкому технологическому лазу. Через тридцать три шага луч фонаря воткнулся в ориентир, которым служила муфта на коаксиальном кабеле связи в оплетке оранжевого цвета. Я постучал каблуком и убедился, что стою на медной плите, скрывающая вход в подземелье Тайника. Примостив фонарь на муфте, я отошёл на шаг назад, присел, нащупал кольцо, ухватился двумя руками и, ухнув по-молодецки, что было сил его дёрнул. Петли скрипнули, массивная плита поддалась, пошла и – я едва успел отскочить – тяжело опрокинулась на бетон. Дальше двадцать восемь скоб-ступеней вниз, и вот он – небольшой зал с арочным сводом и тремя проёмами в кладке противоположной стены. Как и положено, я проследовал в левый проём. Прошёл сто метров по настилам из лиственницы, которая за те века, что тут лежит, стала прочнее мрамора, и вновь попал в зал с тремя проёмами. Теперь я нырнул в правый тоннель и снова – вперёд, вперёд, вперёд. В общей сложности затратив полчаса (я шёл очень быстро, быстрее обычного, чуть ли не бегом) и миновав ещё полдесятка залов-близнецов, я добрался до последнего. В этом зале, который я называю Предбанником, напротив входа глухая стена. Для тех, кто знает секрет, на самом деле никакая не глухая. Используя фонарь вместо кисти, я быстро нарисовал лучом на стене пылающий цветок с нераскрывшимся бутоном, полюбовался чуточку своим художеством и произнёс заклинание с одиннадцатью "о" и одиннадцатью "е":
 
 
С мороза доза, баба с воза –
Всё перемелет в пыль хорей.
Но брод в огне ждет рифмы "роза"
Так на – возьми ее скорей.
 
 
Не прошло и секунды, как заклинание стало работать. Бутон раскрылся, и из него вырвалась наружу чудесная роза. Чудесной она оставалась недолго, вскоре превратилась в безобразную огненную кляксу, которая стала расползаться во все стороны. Через минуту уже вся стена полыхала огнём. Мне оставалось лишь войти в него и выйти.
Всегда при прохождении Огненной Стены власть над моим сознанием захватывают различные визуальные образы из чужого бывалого и своего неизбывного. Вот и на этот раз поплыли перед внутренним взором: широкая, бесконечная равнина, перехваченная цепью бежевых холмов; шоссе, идущее мимо кладбища и пропадающее среди волнистых полей; кресты, которые ловят раскинутыми руками бегущие световые полосы авто; мелькающие вдоль шоссе кучки щебня; металлически-меловая хвоя чахлого ельника; заброшенные каменные хижины; маленькая площадь; одинокий, словно единственный во всем мире и неизвестно для чего светящий фонарь, ну и, конечно, – как без этого? – самоцветные глаза бессонной кошки, испугавшейся шума мотора.
Через пять шагов и один полушаг огонь остался позади, и я очутился в большом круглом зале с куполообразным сводом. Этот зал, стены которого украшены трофейным оружием, и есть бункер, в котором устроен Тайник с фрагментом Вещи Без Названия. Тайник находится за одной из пяти обитых медными пластинами деревянных дверей. Ещё за тремя – кельи Хранителей. За четвёртой – кухня с очагом. Что скрывалось за последней, за пятой, нам знать было не положено. Открывать её запрещалось.
Вуанг, моя бритая и мускулистая копия, уже давным-давно почувствовал, что я приближаюсь, зажёг дополнительные факелы (сам он вполне обходится двумя или даже одним) и, когда стена за моей спиной вновь стала каменной, поприветствовал сдержанным кивком. Как и всегда на воине была его любимая подземная униформа – просторные хлопчатобумажные штаны чёрного цвета и такая же курточка с одной, но огромной деревянной пуговицей, пришитой в районе пупка. На ногах – и это принципиально – ни ботинок, ни тапок. На лице – маска непроницаемости. В глазах – вопрос: какого ты, дружок, припёрся в неурочный час?
Чтоб обрисовать ситуацию, мне хватило трёх фраз. Хотя, наверное, Вуангу достаточно было бы услышать и трёх слов: "атака", "заложник" и "выкуп". Узнав, что в качестве выкупа от нас требуют помимо сердца ещё и фрагмент Вещи Без Названия, Вуанг сказал строго:
 
      – Вещь – нельзя.
 
И при этом на его лице не дрогнул ни один мускул.
 
      – Это не обсуждается, – похлопал я его по плечу. – Мужайся. Будет надо, возьмём на время, а потом вернём.
      – Нельзя, – твёрдо стоял немногословный воин на своём.
      – Говоришь, нельзя? – Я показал рукой на запретную дверь. – Эту дверь вот тоже открывать нельзя. А поэт говорит, что ты давно положил болт на это "нельзя".
      – Случайно, – сказал Вуанг, ничуть не смутившись.
      – Один раз случайно, а второй? Третий? Потом?
      – Запрет можно нарушить только раз.
      С логикой Вуанга, завидно железной, как и его мускулы, было трудно не согласиться, и я согласился:
      – Тут ты, чувак, определённо прав, девственность действительно можно потерять только один раз. – После чего предложил: – Давай не будем ссорится. Давай это оставим на потом. Изъятие Вещи на данный момент не актуально и не ясно, станет ли актуально. А сейчас мне срочно нужно в Запредельное.
      После этих слов я направился к запретной двери и решительно схватился за чугунное кольцо.
      – Подожди, – сказал по-кошачьи бесшумно ступавший за мной Вуанг.
      – Что ещё?
      – Откроешь дверь, нарушишь запрет.
      – Вуанг, – взмолился я, – не начинай ради Силы сначала.
 
Он постучал кулаком по двери:
 
      – Я открою, а ты войдешь. Входить никто не запрещал.
      – Вот ты про что, – усмехнулся я. – Я в таком случае чистым останусь?
 
Воин кивнул, рванул дверь, и на нас пахнуло холодом.
 
      – О, блин! – задохнулся я.
      – А ты думал, тут мёртвые женщины по стенам, как у Синей Бороды? – с угрюмой вежливостью поинтересовался Вуанг.
      Я мотнул головой – помолчи ради Силы. Сам выдержал паузу, а затем приказал помертвевшим голосом:
      – Если не вернусь, вызывайте Куратора.
      Про себя же, задержавшись на пороге и набрав полную грудь воздуха, решил: если всё сладится, брошу пить, курить и буду бегать по утрам трусцой.
 
Шаг вперёд сделать не успел.
Чувствуя, что за всей моей внешней решимостью скрывается тревога за благополучной исход предприятия, Вуанг напомнил:
 
      – Не забудь расслабиться.
      И, словно инструктор начинающего парашютиста, с силой втолкнул меня в темноту.
      Не найдя ногами никакой опоры, я тотчас полетел вниз. А возможно, вверх. Но лучше, наверное, сказать (поскольку в Запредельном нет никакого низа, а равно верха), что полетел я в бездну. Применительно к данному случаю это очень удачное слово: ничего конкретного не обозначает, но даёт возможность кое-что прочувствовать. Впрочем, может, и не летел я ни в какую в бездну, мало больше – вовсе не летел. Может, ощущение полёта было иллюзией, порождённой характерным для прохода по узкому коридору между жизнью и смертью изменённым состоянием сознания. Поди там разбери, когда нет никаких ориентиров, а есть только одна темнота. И даже когда через время (на самом деле, с учётом того, что времени в Запредельном нет, не понять когда) темнота сменилась светом, легче от этого не стало. Свет был настолько тотальным, настолько ярким, что всё равно ничего видно не было. Да и смотреть особо не хотелось, хотелось зажмуриться, так было больно глазам. А потом свет простыл, сквасился и благополучно выродился в серые переливы, запрудившие всё пространство. На само же деле с учётом того, что пространства в Запредельном нет, запрудил он, конечно, не понять что. Но под завязку. И тут я наконец в полной мере воспользоваться советом воина – расслабился.
      Это в Пределах для того, чтобы наколдовать чего-нибудь, нужно сосредоточиться, напрячься, сконцентрироваться, собрать всю свою Силу в кучу и наложить её на образ. В Запредельном надо действовать с точностью до наоборот. Силы тут как грязи. Все эти серые переливы и есть визуализация Силы, которая в Запредельном никакая уже не Сила, а просто сила. Вот почему Здесь надо поступать по следующей методике: успокоился, расслабился, наметил в сознании нужный Образ и вперёд – накладывай его на силу, роняй его в эту многозначительную и всепоглощающую грязь. И вот что интересно: на то, чтобы воспроизвести в сознании прообраз Образа, тоже не стоит тратить особых усилий. Мозг настолько мощный аппарат, что сам всё сделает без дополнительных с твоей стороны стараний. Ему в таких экстремальных условиях достаточно лишь намёка. Достаточно какой-нибудь самой малой детали. Достаточно какой-нибудь косой линии на белом листе, чтобы он решил – вот линия горизонта, сверху – небо, снизу – земля. А как решит он так, сразу и начнёт этот мир обустраивать. Да так напористо, что уже не остановишь. Он такой. Он ассоциативный. Он способен накуролесить и нагромоздить.
      Обычно, попадая по известному графику в Запредельное, я начинал с того, что представлял покатую крышу Храма Книги. Даже не саму крышу, а её контур, галочку такую, две иголки сосновые. На этот раз я представил луну – полную, яркую, с родимым пятном в виде охотника. Мне показалось, что этого хватит и даже с лихвой. Но я ошибся. Переливы стали ярче, пошли волны и круги, но нужный Образ не проявился. Мало того, на меня хлынула волна чужой и ненужной мне фантазии. Я явственно – этого вот только не хватало! – услышал, как кто-то не то закашлялся, не то зашёлся кудахтующим смехом, а после этого приступа пробормотал хриплым голосом:
      – Как сказал мой папа перед тем, как убить маму: "Если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам".
      Потом раздались выстрелы. А когда стихли и они, и гулкое эхо, ими вызванное, всё тот же хриплый проорал:
      – Умри! Умри! Почему ты не умираешь?! Почему ты не умираешь?
      – Под этой маской больше, чем плоть, – ответил ему кто-то молодо, звонко и задорно. – Под этой маской – идея, мистер Криди. А идеи – пуленепробиваемы.
      Так не пойдёт, подумал я. Чего доброго сейчас стану героем чужой истории. Какого-нибудь детектива в стиле нуар. Или городского комикса. Или ещё чего похуже.
      Скомкал всё чужое, отбросил в сторону, раскрепостил сознание и вновь завесил луну, на этот раз прикрыв один её бок живописным облаком. Однако затем подумал, что облако это слишком уж по-детски, убрал его и навёл вокруг луны много-много радужных кругов. И как только замкнул последний – всё сработало как надо. Уже в следующий миг (так, во всяком случае, мне показалось, хотя быть может, минула и целая вечность) я оказался там, где и мечтал оказаться: в ночи на пыльной дороге посреди пустынной равнины. Вздохнув тёплого воздуха, наполненного густыми горькими ароматами палёных трав, я посмотрел туда, где на фоне багрового зарева виднелись две одинаковые, но разделённые километрами башни-донжоны, и подумал: оно.
      И вот что было удивительно: куда бы, в какую бы сторону я не глядел – вправо, влево, назад, куда угодно, везде видел эти трёхъярусные каменные башни и дорогу, пролегающую между ними. Дивиться этому обстоятельству было глупо, не с руки, да и просто некогда. Отметив себе, что вот как здорово всё тут устроено – захочешь, не заблудишься, я восславил Высшего Неизвестного и зашагал в предложенном направлении.
      Не успел пройти и десяти шагов, как на дорогу с прытью, которая казалась мне раньше не свойственной подобным раскоряченным существам, выполз рак устрашающих размеров. "Устрашающих" – эта никакая ни гипербола. Рак действительно был огромен, разве только чуть-чуть поменьше слоновой черепахи.
      Понимая, что нахожусь не в Пределах, и случиться может всякое, я насторожился, и, как оказалось, не напрасно. Развернувшись ко мне отвратительной своей усатой мордой, рак вдруг сделался ещё огромней, правая передняя его конечность стремительно и чудесным образом вытянулась в телескопическом режиме и пребольно пережала мне клешнёй правое предплечье.
      – Чего тебе уродище? – морщась не столько от боли, сколько от брезгливости, спросил я.
      – Загадка, – просвистел рак на своём тухлом языке.
      – Валяй. Только побыстрее.
      – Кто смотрит восьмью глазами?
      – Тот, кто смотрит со стороны.
      Получив скорый, а главное точный ответ, рак присвистнул сконфуженно и глазища его, состоящие из тысяч и тысяч маленьких глазёнок, смешно завращались на подвижных стебельках. В следующий миг он разжал клешню, сделался привычных размеров рачком и медленно попятился с дороги, страшась, как бы я его не раздавил. Ждать, когда уберётся восвояси, я не стал, перешагнул и двинул дальше.
      Визуально казалась, что дорога, по которой я иду, прямая как столб и ровная как стол, но это так только казалось. На самом деле я чувствовал, что иногда она берёт круто в гору, а потом переходит в резкий спуск и тогда, чтоб не упасть, мне приходилось быстро-быстро перебирать ногами. Таких подъёмов и спусков я насчитал аж целых три. До поры до времени это было единственной трудностью, но потом я наткнулся на огромный кусок скалы, непонятно как (не было рядом никаких гор и скал) и непонятно когда (за пять шагов я его ещё не видел) попавший сюда. А когда я этот камень обошёл, увидел впереди, метрах примерно в шести-семи, лежащую посреди дороги собаку. Не домашнюю болонку и не дворового пустобреха, а настоящую собаку. Натурального зверя. Чёрного, лохматого и злобного вида. Почуяв меня, собака вскочила резко и, нет, не залаяла, но зарычала так, что у меня похолодело в животе от нехорошего предчувствия. Замерев на месте, я показал, что мои руки пусты, и повёл подбородком вопрошающе. Мол, чего тебе надо, зверюга? Чего пугаешь?
      Склонив голову чуть набок, собака в свой черёд спросила, причём спросила на внятном человечьем языке.
      – Што си направио тако кисело лице, човек?
      – Насчёт человека ошибаешься, – сказал я в ответ. – Не человек, а дракон. К тому же русский дракон.
      – Правда, что ли? – перешла она с сербского на русский. Поводила носом, вынюхала воздух и подтвердила: – А ведь и впрямь – дракон.
 
Тут я не выдержал, недоумённо закачал головой и признался:
 
      – Первый раз в жизни вижу собаку, говорящую на человеческом языке. Да ещё и вот такого полиглота. Похоже, я не в своём уме.
      – Конечно не в своём, – согласилась псина. – Иначе как бы ты здесь оказался?
 
После этого повисла пауза, невыносимо долгая и напряжённая.
 
      – Пропустишь? – наконец не вытерпел я.
      – Возможно, – ответила собака. – Если сумеешь договориться со мной, ничего не говоря.
      – Это как же так?
      – А ты подумай.
 
Пришлось подумать.
Не придумав ничего лучшего, я сунул руку в карман и выгреб оттуда куски сахара, которые сунул мне давеча великий, ужасный и прозорливый маг Лёха Боханский.
 
      – Соображаешь, – унюхав лакомство, похвалила меня собака и невольно замахала хвостом. Правда, тут же опомнилась, перебила непристойный свой щенячий восторг, приблизилась ко мне гордой и неторопливой поступью и взяла протянутой сахар с ладони так, как будто сделал мне великое одолжение. Похрустела громко, сглотнула, потом уже, не сдерживая себя, блаженно закатила глаза и вдруг завыла, покачивая в такт головой: – I wanna be loved by you, just you. Nobody else but you. I wanna be kissed by you…
      На этом месте оборвала свою неожиданную песню и посмотрела на придорожные кусты, будто ждала, что оттуда кто-то выползет, выйдет или выскочит. Но никто не выполз, не вышел и не выскочил. Тогда она громко-громко пролаяла призывно, подождала какое-то время, а когда услышала ответный извиняющийся вой, повторила окончание своего запева:
      – I wanna be kissed by you…
      – Тир-ли, тир-ли, тир-ли ю, пум-пи-ду, пу, – прокричал вынырнувший из кустов облезлый и очень запыхавшийся волк. После чего изобразил, смешно скрестив задние ноги, некое подобие танцевального па и стремглав ускакал назад в кусты.
      Я зажал рот обеими руками, чтоб не рассмеяться. А собака, не обращая никакого внимания на такую мою реакцию, разрешила или даже, пожалуй, повелела величественно:
      – А теперь шагай, дракон, куда шагал.
      – Много сам вам захвален, – отвесив полупоклон, сказал я по-сербски и аккуратно по дуге обошёл вновь упавшую в дорожную пыль собаку.
      Дальше какое-то время шёл без особых приключений, но потом новая беда, да ещё какая – вышел на развилку. Признаться, её появление вызвало в моей голове лёгкое замешательство. Что за турусы такие? Что за вычуры? Ведь ещё за два шага от этого места никаких намёков на то, что дорога распадётся, и в помине не было. Я шёл и чётко видел, что дорога одна, что проходит она аккурат по середине между огороженными крепостными стенами башен и уходит куда-то за пылающий горизонт. А теперь – вот. Вместо одной дороги целых две. Левая прямиком к левой башне ведёт, а правая, разумеется, – к правой. Я-то надеялся, что когда дойду до башен, будет подан мне знак, в какой из них меня ждут. И вдруг вот эта вот развилка. И никаких указующих знаков. Вместо знаков вопрос: к которой из двух башен направляться?
      Никаких умных мыслей у меня по этому поводу не было. Хотел было монетку бросить, но тут вспомнил про недавний сон, где я был самолётом и летел к небоскрёбам-близнецам. Срочно переведя этот сон в разряд вещих, я стал вспоминать, в какой из небоскрёбов я должен был врезаться – в правый или в левый? Показалось, что в левый. Решил: будь посему. И, отвергнув всяческие сомнения, направился к левой башне.