Ниро Вульф (№72) - Семейное дело

По словам отца, Пьер никогда не просил у него денег в этой связи, но это ложь. Это одна из немногих тем, когда он не был со мной до конца откровенным. Возможно, именно по данному вопросу тебе потом потребуется подробный отчет. Упоминаю сейчас об этом только потому, что как раз при обсуждении проблемы игры на скачках Пьер рассказал отцу о человеке, давшем ему сто долларов. Утром в прошедшую среду, шесть дней назад, Пьер сообщил отцу, что на предыдущей неделе — мистер Дакос думает, что это случилось в пятницу, но не ручается за точность, — один из посетителей ресторана вместе с деньгами оставил на подносе какую-то записку. Когда Пьер захотел вернуть бумажку, того уже и след простыл. А во вторник, то есть за день до разговора с отцом, какой-то человек дал Пьеру сто долларов за эту записку.

— Это все. — Вулф повернул руку ладонью вверх. — Но сто долларов за клочок бумаги? Даже при нынешней инфляции эта сумма представляется неадекватной. И еще один важный вопрос. Был ли человек, заплативший Пьеру сто Долларов, тем клиентом, который оставил записку на подносе? Разумеется, я пытался выяснить подлинные слова Пьера, и, похоже, мне это удалось. Мистер Дакос абсолютно уверен, что сын не употребил слов «возвратил» или «вернул». Если бы он отдал записку тому человеку, который ее оставил на подносе, то сто долларов могли бы быть просто выражением — хотя и чрезмерным — обыкновенной благодарности. Но если это был кто-то другой?.. Нет надобности объяснять, какие из этого могут следовать выводы.

— Дюжина самых разнообразных возможностей, — кивнул я. — А если речь шла о том же самом посетителе, то почему Пьер вернул записку лишь через четыре дня? Или почему он не отдал ее Феликсу, чтобы отослать владельцу по почте? Мне такой поворот нравится. И это все?

— Да. Разумеется, некоторые другие сведения, полученные от мистера Дакоса, могут впоследствии оказаться полезными. Однако сообщенная мною деталь — наиболее существенный факт. — Повернув голову, Вулф взглянул на часы. — Почти два часа до ужина. Если ты отправишься немедленно…

— Вряд ли это целесообразно. Можно, конечно, поговорить с Феликсом, с некоторыми официантами, но нам в первую очередь нужен Филип, а вы знаете, как хлопотно в эти часы на кухне, особенно для того, кто готовит, соусы. Кроме того, я спал всего четыре часа и не…

В дверь позвонили. Я вышел в коридор, взглянул сквозь стекло в двери, и, вернувшись, доложил:

— Кремер.

— Как он узнал, что мы здесь, черт возьми?! Быть может, следил за домом?

— Не он, а кто-то другой, который сообщил о нашем возвращении. Вполне естественно.

— Тебе придется остаться.

Вулф редко тратит энергию на упоминание очевидных вещей, однако в данном случае все-таки не удержался. Сняв цепочку, я распахнул входную дверь.

Известны случаи, когда инспектор Кремер из уголовной полиции Южного Манхэттена называл меня просто Арчи. Бывало также, что он делал вид, будто вообще не знает моего «имени, и на этот раз, возможно, он и вправду его забыл. Молча шагнув мимо меня, Кремер направился прямо в кабинет, а когда я вошел, он уже говорил:

— …И за каждую проклятую минуту с того самого момента, как вы проснулись, и до настоящего времени. Вы и Гудвин. И вы подпишетесь под документом.

— Пф! — отреагировал Вулф, покачивая неодобрительно головой.

— Оставьте ваши «пф!» при себе! Из всех ваших…

— Молчать!

Ошарашенный, Кремер буквально вытаращил глаза. Он, пожалуй, не менее сотни раз слышал, как Вулф приказывал замолчать своим собеседникам. Я слышал этот короткий приказ наверняка не менее тысячи раз, в том числе и адресованный лично мне. Но никогда еще этот окрик не относился к Кремеру. Инспектор просто не мог поверить своим ушам.

— Я не приглашаю вас присесть, — заявил Вулф, — или снять пальто и шляпу, ибо не собираюсь вам что-либо рассказывать. Нет, неверно. Я должен вам официально заявить следующее: мне ничего не известно относительно смерти Пьера Дакоса, кроме того, что мне сообщил мистер Гудвин, который аналогичные сведения своевременно и в полном объеме передал мистеру Стеббинсу. Другими фактами я не располагаю. Разумеется, я должен был позволить специалистам обследовать пресловутую комнату, и я распорядился впустить их. Они все еще наверху. Если нас заберут в качестве подозреваемых иди важных свидетелей — вы или окружной прокурор, — мы откажемся отвечать на любые вопросы. Освобожденные под залог, мы все равно не станем с вами сотрудничать. Я намерен выяснить, кто убил того человека в моем доме. Сомневаюсь, чтобы вам это удалось. Надеюсь, что вы потерпите фиаско и узнаете имя убийцы из моих уст, когда я сочту целесообразным информировать вас.

Вулф нацелился указательным пальцем прямо в лицо Кремеру. Тоже невиданный прежде жест.

— Звучит невежливо, — продолжал он, — но я не извиняюсь. Я возмущен до крайности и вне себя. Есть ли у вас ордер на арест или нет — не имеет значения. Забирайте нас немедленно и покончим с этим фарсом. У меня впереди много работы.

Вулф вытянул руки, сложив кисти вместе для наручников. Картина — просто загляденье. Я бы с удовольствием проделал то же самое, но это значило бы перегнуть палку.

Если бы Кремер имел при себе наручники, то, судя по выражению его мясистого красного лица, он, не задумываясь, пустил бы их в ход. Хорошо зная Вулфа, что он мог предпринять в данной ситуации? Кремер открыл рот, намереваясь что-то сказать, но затем вновь сжал челюсти. Взглянув поочередно на Вулфа и на меня, Кремер наконец проворчал:

— Вне себя. Чепуха! Вы — и вне себя. Мне известно одно…

— О! Мы не знали, что вы здесь, инспектор! В дверях стояли двое мужчин. Один — высокий и тощий, другой — коренастый, плотного телосложения, однорукий.

Конечно же мне следовало заранее услышать их шаги, однако, по-видимому, мои уши были чересчур заняты тем, что говорил Кремер, и поэтому своевременно не предупредили меня о приближении двух незнакомцев. Когда инспектор обернулся, оба почтительно откозыряли. Но Кремер не ответил на приветствие.

— Вы довольно долго возились, — сказал он.

— Да, сэр. Было много работы. Мы не знали, что вы здесь. Мы…

— Пришел узнать, почему вы так долго копаетесь. Вам удалось… Нет, постойте, доложите мне в машине.

Кремер направился к выходу, и оба специалиста, пропустив его, устремились вслед. Я не двинулся с места. Эти ребята умеют открывать замки и запоры. Когда раздался звук захлопнувшейся входной двери, я выглянул в коридор, убедился, что они не схитрили и не остались внутри, и, вернувшись в кабинет, заметил:

— А Кремеру здорово повезло. Ведь иначе он никак не мог уйти, не арестовав вас. Ему следовало бы похлопотать о продвижении их по службе на одну ступень. Но и нам, безусловно, тоже подфартило, особенно когда вы перестали владеть собой.

— Пф! — проговорил Вулф. — А ну-ка сядь.

Глава 4

В десять часов вечера я при свете торшера перелистывал страницы книги под названием «Соусы разных стран». Чтобы обнаружить в комнате спрятанный увесистый предмет — например, крупное бриллиантовое колье, бивень мамонта или автоматический пистолет, — много времени не требуется. Но когда речь идет о двадцатидолларовой купюре или о чем-то другом, что можно вложить между книжных страниц, то поиски могут порядочно затянуться, особенно если в комнате обширная библиотека. Для поисков в библиотеке конгресса понадобилось бы, по моим оценкам, две тысячи семьсот сорок восемь лет.

Большинство книг Пьера Дакоса содержали описание различных способов приготовления пищи. Меня интересовал не только клочок бумаги с какой-то записью. Я старался обнаружить хоть что-нибудь, что вывело бы нас на человека, оставившего записку в ресторане на подносе или заплатившего за нее сто долларов. Определенные надежды сперва вселила обнаруженная в ящике стола записная книжка с длинным перечнем фамилий. Однако, как объяснила Люси Дакос, это был список клиентов, особенно щедрых на чаевые. По ее словам, Пьер плохо запоминал имена таких людей и поэтому записывал их на протяжении двадцати лет.

Прибыв по адресу, я сообщил отцу Пьера Дакоса — причем Люси фигурировала в качестве переводчика, — что, мне, необходимо осмотреть комнату, его сына, и объяснил, с какой целью. Моя затея пришлась Люси явно не по душе, однако дедушка проявил настойчивость, и этого оказалось достаточно. Как я вскоре понял, она решила не отходить от меня ни на шаг, чтобы своевременно заметить, если я попытаюсь что-нибудь присвоить. Истинные чувства Люси по отношению ко мне угадать не составляло большого труда: ей было абсолютно все равно — двуногий я или четвероногий. А вот к своей особе она относилась совсем не безразлично. За лицом, довольно миловидным, Люси тщательно ухаживала, как и за великолепными каштановыми волосами. Отлично сшитое светло-коричневое платье ловко сидело на ее ладной фигуре. Не верилось, чтобы все эти прелести предназначались только для зеркала.

Люси сидела в мягком кресле рядом с торшером. Закончив с последней книгой, я поставил ее на полку и, повернувшись к девушке, заметил:

— Вы, я полагаю, правы. Если отец действительно что-то спрятал, то, скорее всего, здесь, в этой комнате. Вам удалось вспомнить, о чем он говорил в самое последнее время?

— Нет.

— Но вы по крайней мере пытались припомнить?

— Я уже сказала вам, мне нечего вспоминать: со мной он почти не разговаривал.

В говоре Люси присутствовало много носовых звуков. Смотря в раздумье сверху на стройные ноги девушки, которые едва прикрывала короткая юбка, я решил подойти с другой стороны.

— Послушайте, мисс Дакос. До сих пор я честно старался проявлять учтивость и сочувствие. Но мне все же хотелось бы знать, отчего вас совершенно не интересует, кто убил вашего отца? Это ведь, согласитесь, не совсем… естественно.

— Вам, конечно, любопытно знать, — кивнула она. — По-вашему, я должна рыдать, причитать и, быть может, даже рвать на себе волосы. Чепуха! Я была хорошей вполне обычной дочерью. Конечно, мне не безразлично, кто убил моего отца, но я не думаю, что вам удастся поймать убийцу, учитывая ваши методы; вы тратите время на поиски человека, который дал отцу деньги за какую-то записку. Но даже если вы все-таки и сумеете найти преступника, то уж никак не потому, что приставали ко мне с назойливыми требованиями вспомнить что-то, чего никогда не было.

— А что предлагаете вы? Как бы вы действовали на моем месте?

— Не знаю. Я ведь не знаменитый детектив, как Ниро Вулф. По вашим словам, орудием убийства послужила бомба, подложенная кем-то в карман пальто моего отца. Кто сделал это? Я бы постаралась выяснить: где отец был в роковой вечер, с кем встречался? Я бы начала с этого.

— Конечно, вы поступили бы именно так, — кивнул я. — И в итоге вам отдавили бы ноги десятки полицейских ищеек, которые в данный момент как раз этим и занимаются. Если до преступника можно добраться таким способом, они схватят его без помощи Ниро Вулфа. Разумеется, помимо других людей ваш отец виделся вчера также и с вами. Я пока не спрашивал о ваших взаимоотношениях с ним и не стану этого делать, но полиция, безусловно, интересуется. И ее сотрудники собирают сейчас через ваших знакомых сведения о вас. Как вы сказали, вам пришлось провести в канцелярии окружного прокурора пять часов. Значит, все это для вас не новость. Им уже приходилось иметь дело с людьми, отправившими своих отцов на тот свет. И конечно же они вас спросили: кому выгодна его смерть? И каков же был ваш ответ?

— Я ответила, что не знаю.

— Но ведь кто-то все-таки очень желал его смерти. Люси презрительно усмехнулась. Она мне, признаюсь, совсем не нравилась, но я стараюсь быть объективным. Ее лицо в самом деле исказила презрительная усмешка.

— Я знала, что вы это скажете, — заявила она. — У прокурора они тоже об этом говорили. Вывод не только очевидный, но и глупый. Ведь убийца мог и ошибиться, предположив, что пальто отца принадлежит кому-то другому.

— Тогда выходит, по-вашему, случившееся — результат трагической ошибки?

— Я этого вовсе не утверждала, а только указала на подобную возможность.

— Дедушка рассказал вам о том, что сообщил ему Ниро Вулф о содержании моей беседы с вашим отцом?

— Нет. Дедушка никогда мне ни о чем не рассказывает. Считает, что у женщин куриные мозги. Вы, несомненно, думаете точно так же.

Я мог бы подтвердить, что некоторым женщинам — присутствующие не исключение — мозгов и впрямь недостает, но воздержался.

— Ваш отец заявил мне, — продолжал я, — что какой-то мужчина хочет его убить, а потому об ошибке не может быть и речи. Вы также не походите на роль убийцы, поскольку вы — не мужчина. Но вернемся немного назад. Очевидно, отец был другого мнения о женщинах, так как, со слов дедушки, сказанных в разговоре с мистером Вулфом, он часто советовался с вами. Поэтому, думается мне, он мог рассказать вам кое-что о человеке, который заплатил ему сто долларов за записку.

— Он никогда не спрашивал моего совета, а просто хотел знать мое мнение.

После этого заявления я отказался от дальнейших попыток развить данную тему, хотя мне не терпелось спросить, в чем разница между выражениями «посоветоваться» и «узнать мнение», и выслушать ее объяснение; однако в одиннадцать часов или немного позже мы ожидали у себя в доме посетителей, и мне надлежало присутствовать при встрече. Поэтому я поспешил закруглиться с расспросами и с обыском. Едва ли Пьер Дакос спрятал улики под половицами или использовал в качестве тайника рамку одной из картин. Между тем я должен признать, что Люси умела вести себя достойно в обществе. Она вежливо проводила меня до двери и, прежде чем выпустить на волю, пожелала спокойной ночи. По всем признакам мистер Дакос и служанка в белом переднике уже находились в своих кроватях.

Часы показывали десять минут двенадцатого, когда я, взобравшись по ступенькам крыльца старинного особняка, обнаружил, что дверь не на цепочке. Войдя без посторонней помощи в дом, я направился прямо в кабинет, ожидая застать Вулфа погруженным в чтение книги или с увлечением колдующим над очередным кроссвордом, но я ошибся. В одном из ящиков моего письменного стола лежали схемы улиц всех пяти районов Нью-Йорка; Вулф достал их и теперь сидел, развернув перед собой карту Манхэттена. Насколько мне известно, его впервые заинтересовало расположение улиц в этом районе. Можно было предположить, что я сразу же загорюсь желанием угадать причину его столь необычайной любознательности, однако ничего подобного я не испытывал; дело в том, что я давно усвоил простую истину: стараться угадать ход мыслей гения — напрасная трата времени. Если его манипуляции имели какой-то смысл, в чем я сильно сомневался, то рано или поздно, будучи в соответствующем настроении, он добровольно поделится со мной своими соображениями. Когда я повернулся на стуле лицом к Вулфу, он ловкими и точными движениями пальцев начал складывать схемы. Сразу было видно, что он достаточно, тренировался в оранжерее по утрам, с девяти до одиннадцати, и после полудня, с двух до четырех, хотя в этот день он вообще не был наверху. Отвечая на мой немой вопрос, Вулф пояснил:

— Я определял расстояние от ресторана до дома, в котором проживал Пьер Дакос, и до нашего особняка. Он прибыл к нам ночью, без десяти час. Интересно, где он побывал в тот последний день? Где в это время висело его пальто?

— Мне придется, — заметил я, — извиниться перед дочерью Пьера Дакоса. — Я уверял ее, что если с помощью подобных методов можно поймать убийцу, то полиция обойдется без вашей помощи. Неужели наши дела так плохи?

— Вовсе нет. Как тебе известно, я предпочитаю воздерживаться от чтения, когда в любой момент мне могут помешать. Что она тебе сообщила?

— Ничего существенного. Возможно, ей нечего сказать, но я не верю. Сидела битый час не спуская с меня глаз, пока я обыскивал комнату Пьера; видимо, хотела не позволить мне стибрить пару носков. Она — какая-то аномалия. Это слово, мне кажется, лучше всего подходит…

— Человек не может быть аномалией.

— Хорошо. Назовем ее фальшивой, не настоящей. Человек, который держит у себя на полке книги такого содержания и украшает их собственным экслибрисом; обычно активно выступает против превращения женщин лишь в объект сексуальных вожделений мужчин. Но если бы Люси Дакос и в самом деле была против, она не стала бы уделять столько внимания макияжу, прическе и не тратила бы с трудом заработанные доллары на платья, выгодно подчеркивающие ее фигуру. Конечно, она не в состоянии изменить форму своих красивых ног. И все-таки я утверждаю: Люси Дакос притворяется, ломает комедию. Раз Пьер говорил о мужчине, то, по-видимому, не она сунула бомбу ему в карман, но я готов биться об заклад, что он рассказал ей о записке и даже показал ее. Она прекрасно знает, кто убил отца, и собирается прижать убийцу или по крайней мере попытать счастья в качестве шантажистки. В итоге ее тоже кокнут, и нам придется заниматься еще и этим делом. Предлагаю установить за ней наблюдение. Если у вас для меня другие планы, то поручите Фреду или Орри, а быть может, и Солу. Желаете дословный отчет о моем разговоре с Люси Дакос?

— Это необходимо?

— Нет.

— Тогда лишь самое существенное.

Закинув ногу на ногу, я начал:

— Сперва она действовала как переводчик, когда я просил у дедушки разрешения осмотреться в комнате Пьера и в других местах, которые вы упомянули ранее, инструктируя меня. Безусловно, она могла кое-что исказить или прибавить от себя… С переводчиками, как вам известно, никогда нельзя быть уверенным. Затем она прошла со мной…

У входа позвонили, я встал и направился к двери. Мы ожидали Филипа около одиннадцати часов, а Феликса несколько позже, но они явились вместе. Судя по выражению их лиц, между ними пробежала кошка. Войдя, они заговорили со мной, но явно избегали обращаться друг к другу. Вулф приветствовал их прямо-таки в экстравагантной манере: наклонил голову на целых полдюйма. Феликс, разумеется, занял красное кожаное кресло возле стола Вулфа, Филип расположился в желтом кресле. Он сидел неподвижно, крепко сжатых губ почти не было видно на смуглом квадратном лице.

Едва пристроившись на краешке сиденья, Феликс заявил:

— Я задержал Филипа, мистер Вулф, потому что он обманул меня. Как вам известно, я…

— Пожалуйста, остановитесь.

Феликс хорошо знал этот тон голоса Вулфа, часто слышал, когда тот был его начальником, выполняя обязанности попечителя.

— Вы взволнованы. У вас, я полагаю, был трудный день, у меня, впрочем, тоже. Я попрошу принести пиво. А вам, быть может, коньяк?

— Нет, сэр, мне ничего не надо.

— Вам, Филип?

Филип отрицательно покачал головой. Я отправился в кухню. Когда я вернулся, Феликс сидел уже не на краешке кресла, а занял все сиденье и говорил:

— …Всего восемь человек. Они приходили и уходили весь день и вечер. Я записал их фамилии. Это был самый скверный день за весь период после смерти мистера Вукчича. Первые двое появились к концу обеда, в три часа, и с этого момента хождение не прекращалось до позднего вечера. Просто ужасно! Беседовали с каждым, даже с посудомойками. Их интересовала главным образом раздевалка — так называл это помещение мистер Вукчич, и мы сохранили это название. Речь идет о комнате, где обслуживающий персонал оставляет свои личные вещи и переодевается. Полицейские заводили туда всех поодиночке и расспрашивали относительно пальто Пьера. В чем дело, почему их интересует пальто Пьера?

— Вам придется адресовать этот вопрос полиции. Пивная пена в стакане опустилась до нужного уровня. Вулф поднял стакан и с наслаждением пригубил.

— Полиция доставила вам сегодня столько хлопот только из-за того, что Пьер был убит здесь, в моем доме. Если бы не это обстоятельство, полиция ограничилась бы обычной установившейся практикой. Они кого-нибудь арестовали?

— Нет, сэр. Одному из них, как мне показалось, очень хотелось арестовать меня. По его словам, Пьер якобы поддерживал с вами и мистером Гудвином какие-то особые отношения, о которых я должен знать. Он велел мне надеть пальто и шляпу, но потом почему-то передумал. Он точно так же обошелся с…

— Его фамилия Роуклифф.

— Да, сэр, — кивнул Феликс. — Возможно, и правда вы все знаете. Как говорил мне мистер Вукчич, вы сами придерживаетесь именно такого мнения. Этот полицейский точно так же обошелся с Филипом, поскольку я сказал, что Филип был лучшим другом Пьера. — Феликс посмотрел на Филипа, но совсем не по-дружески, и опять перевел взгляд на Вулфа. — Быть может, Филип солгал и полицейскому, однако утверждать не берусь. Между тем я точно знаю — меня он обманул. Вы, конечно, помните, что сказал мистер Вукчич, расставаясь с Ноэлем. Как он тогда заявил, увольняет он Ноэля не за украденного гуся — всякий может поддаться искушению, — а потому, что тот солгал, отрицая свою вину. Мистер Вукчич сказал: он в состоянии держать хороший ресторан, даже если иногда кто-нибудь что-то украдет, но это невозможно, если все станут лгать, поскольку ему всегда нужно знать истинное положение дел. Я постоянно помню эти слова мистера Вукчича и не позволю никому обманывать меня; это всем известно. Нельзя руководить приличным рестораном, не имея ясного представления о том, что делается вокруг. Как только последний полицейский ушел, я привел Филипа наверх и сказал: мне нужно знать о Пьере все, что известно ему, и он, отвечая, солгал. Я научился распознавать, когда человек лжет. Мне, конечно, далеко до мистера Вукчича, но тем не менее я почти всегда могу определить, если мне говорят неправду. Взгляните на него сами.

Я и Вулф посмотрели на Филипа. Тот разжал губы и, не спуская глаз с Феликса, произнес:

— Я признался вам в обмане. Ведь признался же.

— Вы не признались. Это еще одна ложь. Филип взглянул на Вулфа:

— Я объяснил ему, что просто упустил что-то в рассказе, так как совсем забыл. Разве это не считается признанием, мистер Вулф?

— Интересный вопрос, — заметил Вулф. — Заслуживает отдельного обсуждения, но, по-моему, не здесь и не сейчас. Вы упустили сообщить о чем-то, что Пьер сделал или сказал?

— Да, сэр. Но не могу сейчас все точно вспомнить. Я ведь честно признался.

— Сегодня днем я попросил вас воскресить в памяти все сказанное Пьером вчера, и вы обещали постараться, но не в ресторане. Теперь вы говорите: что-то в самом деле было, только вы не в состоянии вспомнить.

— Речь идет вовсе не о каких-то вчерашних его словах, мистер Вулф. Вовсе нет.

— Глупости, — заявил Вулф. — Пустая болтовня. Вы просто увиливаете и невольно подталкиваете меня к заключению, что именно вы убили Пьера. Скажите прямо, вы хотите, чтобы убийцу поймали и наказали? Вы располагаете какими-то сведениями, которые помогли бы изобличить преступника? Вы уверяли, что рыдали, узнав о смерти Пьера. Это правда?

Филип сидел с закрытыми глазами, вновь крепко сжав губы и медленно покачивая головой. Потом, открыв глаза, он поочередно взглянул на Феликса, меня и Вулфа и заявил:

— Хочу поговорить с вами наедине, мистер Вулф.

— Феликс, пройдите в гостиную, — скомандовал Вулф. — Как вы знаете, она звуконепроницаемая.

— Но я хотел бы… — начал Феликс.

— Черт возьми! Уже далеко за полночь. Я устал, вы тоже утомлены. Возможно, я расскажу вам когда-нибудь о сути нашего разговора или же воздержусь от этого. Вы сами от Филипа наверняка ничего не добьетесь.

Я поднялся, прошел в гостиную, удостоверился, что дверь, выходящая в коридор, заперта, и, поместив там Феликса, вернулся к своему письменному столу.

Усаживаясь, я услышал, как Филип произнес:

— Я сказал — наедине, мистер Вулф. Только вы и я.

— Не выйдет. Если мистер Гудвин удалится и вы сообщите мне что-то, требующее немедленных действий, мне придется все сказанное вами повторять ему. Напрасная трата времени и сил.

— Тогда я должен… Вы оба должны пообещать ничего не передавать Феликсу. Пьер был очень самолюбивым человеком, мистер Вулф. Я говорил вам уже об этом. Он гордился своей профессией и хотел быть не просто хорошим, а самым лучшим официантом. Он хотел, чтобы мистер Вукчич считал его лучшим официантом лучшего в мире ресторана. Это свое желание Пьер перенес и на Феликса. Возможно, Феликс действительно был такого мнения о Пьере, именно поэтому вы должны пообещать ничего не рассказывать ему. Феликс не должен знать об оплошности Пьера, которую никогда не совершит первоклассный официант.

— Мы не можем обещать ни при каких обстоятельствах ничего не говорить Феликсу, но мы посвятим его только в том случае, если это окажется абсолютно необходимым для поимки и изобличения убийцы. С этой оговоркой я могу обещать и обещаю. А ты, Арчи?

— Да, сэр, — ответил я твердо. — С упомянутой оговоркой я клянусь всем для меня святым; и провалиться мне на этом самом месте, если я нарушу свое слово.

— Вы раньше заявили, — начал Вулф, — будто Пьер рассказал вам о перепутанных заказах. По-видимому, речь идет не об этом эпизоде.

— Вы правы, сэр. Путаница произошла лишь вчера. Но раньше случилось нечто похуже. Как признался мне Пьер на прошлой неделе, в понедельник, ровно восемь дней назад, один посетитель оставил на подносе вместе с деньгами какую-то записку, и Пьер сохранил ее. По его словам, когда он захотел вернуть записку, клиента уже не было — он ушел, и Пьер оставил бумажку у себя. Феликсу он ее не отдал, чтобы переслать по почте владельцу, так как в записке значились фамилия и адрес хорошо знакомого Пьеру человека, и это обстоятельство возбудило его любопытство. Пьер тогда же сообщил, что та записка все еще у него. После нашего сегодняшнего разговора, когда вы повторили слова Пьера о человеке, который хотел его убить, я подумал, не связано ли это каким-то образом с тем, что произошло неделю тому назад. Возможно, подумалось мне, убийца — это человек, чья фамилия указывалась в записке. Но я также знал: убийцей не мог быть клиент, оставивший записку на подносе, потому что он уже был мертв.

— Мертв?

— Да, сэр.

— Откуда вам известно?

— Об этом говорили по радио и писали в газетах. Как сказал мне Пьер, записку на подносе оставил мистер Бассетт. Мы все хорошо знали мистера Бассетта. Он всегда платил наличными и давал хорошие чаевые. Очень хорошие. Однажды он дал Феликсу пятьсот долларов.

По всей вероятности, я правильно все понял, ведь в мою обязанность входило стенографировать показания свидетелей, однако слушал я лишь краем уха. Миллионам людей было знакомо имя Харви Г. Бассетта, президента «Нэтэлек» или «Нейшнл электронике индастриз». Известность он приобрел не своей щедростью в ресторане, а потому что был убит ночью в пятницу, четыре дня назад.

Вулф даже глазом не моргнул, только откашлялся и сглотнул.

— Конечно, — согласился он. — Убийство не могло быть делом рук мистера Бассетта. Но вернемся к человеку, чья фамилия фигурировала в записке. Кто это был? Льер ведь показал вам листок?

— Нет, сэр, не показывал.

— Но по крайней мере упомянул фамилию. Как же иначе? По вашим же словам, она была ему знакома и возбудила его любопытство. Пьер, вне всякого сомнения, должен был поделиться с вами, и вы должны сообщить фамилию мне.

— Нет, сэр. Не могу. Я не знаю.

— Скажи Феликсу — он может отправляться домой, — повернулся Вулф ко мне. — Передай ему, что нам, возможно, придется заниматься Филипом всю ночь.

Я встал, но Филип тоже поднялся, — Не нужно, — заявил он решительно. — Я тоже пойду домой. Я пережил самый тяжелый день в моей жизни, а ведь мне уже пятьдесят четыре года. Сперва известие о смерти Пьера, потом целый день в раздумье — кому же я должен сообщить обо всем: Феликсу, или вам, или же полиции… и ломая голову над тем, не Арчи ли Гудвин убил Пьера. Теперь мне кажется, что рассказывать вам обо всем не следовало, а нужно было сообщить полиции, но опять же я думаю о ваших отношениях с мистером Вукчичем и как вы восприняли его смерть. И мне известно, какого он был мнения о вас. Я сказал вам все, что знаю, — буквально все. Мне нечего добавить.

С этими словами Филип направился к выходу.

Я вопросительно взглянул на Вулфа, но он покачал головой из стороны в сторону. Поэтому я, не торопясь, встал и вышел в прихожую, полагая, что Филип не позволит мне помочь ему с пальто, однако он не возражал, хотя, уходя, не пожелал мне спокойной ночи.

Закрыв за Филипом дверь, я вернулся в кабинет и спросил:

— Пригласить Феликса?

— Не нужно, — ответил Вулф, поднимаясь. — Разумеется, он может рассказать нам кое-что о Бассетте, но я устал, и ты тоже. Остается вопрос: известна ли Филипу фамилия человека, указанная в записке?

— Можно ставить десять против одного, что она ему не известна. Ведь он прямо мне в лицо высказал подозрение о моей возможной причастности к убийству и, кроме того, в пылу разговора назвал меня просто Арчи Гудвином. Нет, он по-настоящему облегчал свою совесть.

— Проклятье! Передай Феликсу: я свяжусь с ним завтра. Спокойной ночи.

И Вулф поспешно ретировался.

Глава 5

Оплаченный Харви Г. Бассеттом ужин, который состоялся в пятницу вечером, восемнадцатого октября, наверху, в отдельном кабинете ресторана «Рустерман», представлял собой чисто мужскую вечеринку. На нем присутствовали:

Алберт О. Джадд, адвокат.

Франсис Акерман, адвокат.

Роуман Вилар из фирмы «Вилар ассошиейтс», специалист по вопросам безопасности промышленных предприятий.

Эрнест Эркарт, лоббист.

Уиллард К. Хан, банкир.

Бенджамин Айго, инженер-электронщик.

Приводя здесь эти фамилии, я конечно же несколько забегаю вперед, но мне ужасно не нравится составлять различные списки и хотелось как можно быстрее разделаться с этой неприятной обязанностью. Напечатав указанный выше перечень в среду, я, прежде чем положить его на письменный стол Вулфа, внимательно перечитал, пытаясь решить, нет ли среди этих лиц разыскиваемого нами злодея и кто из них мог бы претендовать на эту роль. Если охота, вы тоже можете поломать голову над этой шарадой. Разумеется, вовсе не обязательно, чтобы это был один из участников вечеринки. Сам факт присутствия в тот момент, когда Бассетт оставил на подносе записку, еще не делает их более вероятными кандидатами на роль убийцы, ибо любой мог спустя неделю оказаться с ним в полночь в украденном автомобиле на Западной Девяносто третьей улице, вооруженный пистолетом. Но нам нужно было где-то начинать, а эти люди по крайней мере знали Бассетта. Не исключено, что один из них передал ему пресловутую записку.