Ниро Вульф (№57) - Окончательное решение

— Он сказал, что вы взялись отыскать для него деньги, которые моя сестра уплатила похитителю. Он спросил, помню ли я, что моя сестра обещала отдать эти деньги ему, если он их найдет, и я, конечно, подтвердил. А потом у меня в голове все перепуталось. Будто вы хотели расспросить меня о чем-то, якобы считая, что я осведомлен в отношении Дины, Дины Атли, и еще мне показалось, что он сказал о том, что кто-то из нас отравил Джимми, но когда я переспросил, то он сказал, что вы мне все объясните.

Значит, Ноэль был честен, хотя бы с дядюшкой Ральфом.

Вулф кивнул.

— Это немного путанно. Лучше всего… Почему вы смотрите на мистера Гудвина, когда я разговариваю с вами?

Парселл отвел от меня взгляд, щеки его зарделись.

— Привычка… — вымолвил он, — очень дурная привычка.

— Бесспорно.

— Да, я знаю. Вы обратили внимание, что у меня глаза навыкате?

— Не так уж сильно.

— Благодарю вас, однако это не так. Когда я был мальчиком, все говорили, что я пялю глаза. Особенно одна персона. Она… — Он вдруг умолк, но тут же продолжал: — Это было очень давно, но с тех пор я отвожу глаза в сторону. Я делаю это тогда, когда кто-нибудь обращается ко мне. Но после того, как я разговорюсь, все приходит в норму. Вот и сейчас уже все в порядке.

— Тогда я продолжу. — Вулф утвердил локти на подлокотниках кресла и соединил кончики пальцев, выстроив подобие палатки. — Знаете ли вы, что мисс Атли замешана в похищении?

— Нет, сэр, не знаю. Я хочу сказать, что не только не знаю, но и не верю в это. Я слышал, что моя сестра говорила мистеру Гудвину и что он говорил ей, вот и все, что мне известно. А не верю я потому, что похищение человека очень опасно, и если похититель попадется, у него нет никаких шансов оправдаться, а это вовсе не похоже на Дину. Она не из тех, кто любил рисковать. Я знаю, как она играла в карты. Джим-румми. Она держалась за какую-нибудь карту, совершенно не нужную ей, только потому, что думала, будто этой картой я могу закончить роббер. Конечно, так делают все, не только когда знают, что эта карта действительно нужна противнику, она же это делала при одной мысли, что карта может пригодиться. Вы меня понимаете?

Вулф, конечно, не понимал, потому что никогда в жизни не брал в руки карт, но утвердительно кивнул.

— А вы любите рисковать?

— О да, я прирожденный игрок, это у меня в крови. Трижды моя сестра втягивала меня в рискованные предприятия, трижды, нет даже четыре раза, и ни одно из них не принесло успеха. Я готов биться на пари по любому поводу. Когда у меня есть на что, конечно.

— Что ж, наша жизнь нуждается в приправе, — допустил Вулф. — Но в отношении мисс Атли вы ошибаетесь. Она замешана в похищении. Расскажи я вам, как это доказано, вы, возможно, продолжали бы относиться скептически к моему утверждению. Но если вы пошли навстречу мистеру Теддеру, то теперь, явившись сюда, может быть, пойдете навстречу и мне? Если мисс Атли замешана в похищении, то, по крайней мере, один из похитителей был ей знаком, поэтому я хотел бы получить от вас информацию о круге ее знакомства. Надеюсь, вы знаете ее друзей и приятелей, хотя бы некоторых?

Парселл заерзал в кресле.

— Смешно, право… Друзья Дины… Конечно, у нее наверняка были друзья, но я, право, никого не знаю. Она часто уходила по вечерам в кино, в театр и так далее, но я не знаю с кем. Это забавно. Я думал, что довольно хорошо знаю ее…

Зазвонил телефон. Я взял трубку и услышал знакомый голос:

— Арчи. Это Фред. Говорю из автомата на углу. Можно мне отлучиться? Перекушу чего-нибудь и тут же вернусь. Или не оставлять его до самого дома? Как долго он у вас пробудет?

— Подожди. — Я обернулся к Вулфу. — Фред. Его объект вошел в полуразрушенную лачугу, которая может являться притоном греха. Просит инструкций. Вломиться ли ему туда?

Вулф зло взглянул на меня.

— Ом может быть свободным до утра, — сказал он и обернулся к Парселлу. — Простите, так что вы говорили?

Но дядюшка Ральф ждал, пока я не положил трубку и не повернулся к ним. Это свидетельствовало о хорошем воспитании, пусть он и не принадлежит к высшему свету.

— Относительно знакомств Дины, — произнес он. — Она встречалась со многими людьми в доме, с гостями, приглашенными к обеду, а иногда на вечер, но это вряд ли вам интересно. Вам нужны другие знакомства, которые она могла использовать для такого опасного дела, как похищение человека.

— Или кто-нибудь, кто мог использовать ее.

— Нет, сэр, — покачал головой Парселл. — Не думаю, чтобы Дина рискнула пойти на такое преступление, но если бы уж и пошла, то была бы только главной. Она была бы боссом. — Он поднял руку. — Я сказал, что являюсь вашим почитателем, мистер Вулф, и это действительно так. Искренним почитателем. Я знаю, вы никогда не допускаете ошибок, и если вы убеждены в том, что Дина замешана в этом деле, то у вас должны быть веские основания. Мне казалось, что я довольно хорошо знаю ее, и, естественно, что меня терзает любопытство, но, конечно, если не хотите рассказать…

— Почему же, я уже кое-кому сообщил об этом. — Вулф внимательно оглядел собеседника. — Я сообщил об этом полиции, и, возможно, что скоро это станет достоянием гласности, поэтому я вполне могу удовлетворить ваше любопытство. Записки, одну из которых ваша сестра получила по почте, и две другие, которые она обнаружила в телефонных книгах, напечатала мисс Атли. Это неоспоримо.

Никакой заметной реакции. Можно было подумать, что мистер Парселл ничего не слышал. Он только моргал, глядя мимо Вулфа, затем произнес:

— Благодарю вас за то, что вы мне это сказали. Это доказывает, что я не такой уж простофиля, как некоторые думают. Я подозревал нечто в этом роде, когда меня спросили, не знаю ли я, кто забрал пишущую машинку из кабинета моей сестры.

— Вас спрашивала об этом полиция?

— Да. Я не сказал им, потому что я… В общем не сказал, но вам скажу. Я видел, как Дина забрала машинку. Во вторник вечером. Я видел, как она ее вынесла, по-видимому, в свою машину, которая стояла у дома.

— В какое время?

— Не обратил внимания, но до девяти часов. Приблизительно через час после того, как моя сестра уехала с чемоданом.

— Откуда вы знаете, что с чемоданом?

— Я сам помогал ей вынести чемодан и положил в багажник. Я встретил ее на лестнице и предложил поднести чемодан. Она не сказала, куда едет, и я не спрашивал. Я подумал, что тут что-то не так, но не знал, что именно. Я подумал, что она едет к Джимми. Он уехал в воскресенье, и сестра не говорила, где он. — Парселл покачал головой. — Значит, Дина напечатала записки и поэтому увезла машинку… Я должен поблагодарить вас за то, что вы сказали мне об этом. Стало быть, вы правы, а я-то думал, что хорошо ее знаю. Ведь еще неделю назад я играл с ней в карты… В четверг, нет, в пятницу, и уже тогда она все спланировала. Трудно поверить… Но теперь я понимаю, почему вас интересуют ее друзья. Если бы знал, я бы непременно рассказал вам. Можно ли сказать сестре, что это Дина печатала записки?

— Ваша сестра, возможно, уже знает об этом от полиции. Вы не многим помогли мне, мистер Парселл, но вы были откровенны, я ценю это. Мистер Теддер должен поблагодарить вас, и я уверен, что он это сделает. Не смею вас больше задерживать.

— Но вы хотели мне рассказать о том, что кто-то отравил виски Джимми.

— Да. Это случилось в среду вечером в библиотеке. Вы тоже там были.

— Да.

— Вы поднесли коньяк мистеру Хладу.

— Да, кажется. Но как… Ах, это вам рассказал Ноэль!

— Нет, его сестра. Я хотел выяснить у нее, кто мог подсыпать снотворное в виски мистера Вэйла, но отказался от этого намерения. Подобные расспросы практически всегда бывают тщетными; память может ошибиться, а интересы людей слишком переплетены. Суть весьма проста: мистер Вэйл был усыплен. Когда он спал, его подтащили к статуе, поэтому кто-то должен был подсыпать снотворное в его напиток. Вот вам и объяснение.

Парселл, не мигая, уставился на Вулфа.

— Подтащили? — переспросил он. — Вы сказали — подтащили?

— Да.

— Но его никто не подтаскивал! Он сам…

— Он был в коматозном состоянии. Кто-то притащил его к статуе и столкнул статую на него. Не буду распространяться о подробностях. Я рассказал об этом только потому, что должен был разъяснить вам слова мистера Теддера относительно напитка мистера Вэйла.

— Но вы говорили, что Джимми убили?

— Да.

— А полиция этого не говорит!

— Нет?

— Но вы же не сказали об этом Ноэлю!

— Нет, сказал.

— Вы сказали Ноэлю, что Джимми был убит?

— Да.

— Вы этого не знаете. Не можете знать.

— Глагол «знать» имеет много значений. Я пришел к заключению, что мистер Вэйл был убит.

— Тогда, значит, вы… вам вовсе незачем было расспрашивать меня про Дину Атли. Вы воспользовались мной… — Щеки у него покраснели. — Вы одурачили меня. — Он поднялся с кресла. — Ноэль должен был меня предупредить. Это нечестно. Вы тоже должны были сказать мне. Кажется, я, действительно, дурак. — Он повернулся и направился к двери.

Я оставался на месте. Бывают случаи, когда лучше позволить уходящему посетителю самому взять свою шляпу и отпереть дверь. Когда я услышал, что дверь захлопнулась, я вышел в прихожую проверить, что он захлопнул ее после того, как пересек порог, и вернулся к своему рабочему столу. Вулф выпрямился в кресле и корчил рожи.

— Если он не дурак, — сказал я, — то можете вычеркнуть и его.

Он скорчил еще одну рожу.

Глава 10

Я никогда не понимал отношения Вулфа к еде и, возможно, никогда не пойму. Конечно, это его сугубо личное дело. Если Фриц приносит блюдо жареных голубей и один из них чуть-чуть жирнее других или лучше подрумянился, Вулф берет его себе. Если запас дикого тимьяного меда из Греции истощается, мне дается понять, что для оладий вполне годится обыкновенный отечественный мед. И так далее. Но если я задерживаюсь по делам в городе и не поспеваю к обеду или ужину, его это всерьез беспокоит. Видите ли, я могу испортить аппетит каким-нибудь сандвичем, съеденным на скорую руку в закусочной, или, что еще хуже, загубить себе желудок. Если он сочтет посетителя голодным, даже если это кто-нибудь из тех, кого он собирается разнести вдребезги, он велит Фрицу принести поднос, и отнюдь не с остатками от обеда. Перерыв в принятии пищи для него исключен начисто. Раз уж он уселся в свое кресло, то встанет из-за стола, только съев последний кусочек сыра или покончив с десертом. Это его личное дело, но он пытался во что бы то ни стало распространить это правило и на меня и добился бы своего, если бы я поддался. Меня интересует только один вопрос: он не любил обращаться ко мне во время еды, потому что при этом отрывается от еды сам, или не хочет отрывать от еды меня?..

Телефонный звонок раздался как раз, когда я приступил ко второму куску филе. К телефону подошел Фриц и, вернувшись, сказал, что миссис Вэйл просит мистера Вулфа. Я отодвинул стул, чтобы пойти к телефону, и Вулф принялся ворчать. Он, правда, не сказал, чтобы я оставался на месте, потому что знал, что я все равно пойду.

Когда я объявил нашей бывшей клиентке, что Вулф обедает и может позвонить ей через полчаса, она ответила, что хочет повидать его. Немедленно. Я сказал «хорошо», если она выедет через десять минут, то сможет встретиться с ним, на что она ответила отказом: приехать она не может, она измучена, и, судя по ее голосу, так оно и было в действительности.

— Это осложняет дело, — сказал я. — Если вы не можете изложить по телефону, что вам нужно, то я могу приехать поговорить с вами и передать все, что вы пожелаете, Вулфу. Иначе придется свидание отложить.

— Откладывать нельзя. Неужели он никогда не выходит из дому?

— Только не по делам.

— Вы можете приехать немедленно?

Я взглянул на часы.

— Могу быть у вас в девять. Устраивает?

Она ответила, что устраивает, я вернулся в столовую и попросил Фрица подать мне кофе со сладким пирогом. Когда Вулф прикончил свой пирог и отложил вилку, я сказал, что по просьбе миссис Вэйл еду к ней, и спросил, какие будут указания.

Он хмыкнул.

— Действуй по обстановке, на основании собственного опыта. Ты знаешь положение дел. Мы ничем ей не обязаны.

Я отправился в путь. Выйдя на крыльцо и поглядев, что за погода на улице, я решил, что останусь в живых и без пальто. На Восьмой авеню я взял такси и по дороге принялся размышлять. Утверждение Вулфа, что я знаю положение дел, было не совсем точно; я знал их со своей точки зрения, не с его. Возможно, что он уже пришел к какому-нибудь логическому выводу, например, что Ноэль Теддер похититель, убийца и лжец. Или не он, а его сестра Маргот или же дядюшка Ральф. Это было бы не первый и не в двадцатый раз, что Вулф не делился со мной своими умозаключениями.

По-видимому, Ноэль ждал меня в холле, потому что не успел я отнять руку от кнопки звонка, как он открыл дверь. Он был в темном костюме, белой рубашке и сером галстуке: видимо, оделся так для похорон. Он закрыл дверь, обернулся ко мне и произнес:

— Какого черта Вулф сказал дядюшке Ральфу, что Джимми был убит?

— На это может быть три ответа, — отозвался я. — Мой заключается в том, что, поскольку вы сказали вашему дядюшке, что кто-то подсыпал Джимми снотворное, то мистер Вулф был вынужден объяснить это. А почему вам нужно было рассказывать об этом дядюшке?

— Сорвалось с языка. Но раз уж Вулф считает себя таким умным, черт возьми, почему он разболтал? Неужели он не мог увильнуть от ответа?

— Конечно, мог. Но иногда я понимаю, почему он делает то или иное, иногда узнаю об этом часом позже, иногда неделю спустя, а бывает, что и никогда. А что, разве мистер Парселл рассказал об этом вашей матери?

— Конечно! Заварилась такая каша…

— Ничего. Я умею подобные каши расхлебывать. Где миссис Вэйл?

— Что вы собираетесь ей сказать?

— Узнаю, когда услышу самого себя. Я играю на слух. Я обещал прийти в девять, сейчас уже пять минут десятого.

Он хотел сказать еще что-то, но решил приберечь это для себя и повел меня в глубь дома. Я поглядывал по сторонам, надеясь еще раз увидеть библиотеку и посмотреть, лежала ли все еще статуя Бенджамина Франклина на полу, но в лифте Ноэль нажал кнопку третьего этажа. Когда лифт остановился, я последовал за своим провожатым в комнату, одного взгляда на которую было достаточно, чтобы сказать, что она вполне подошла бы моей жене, если бы я когда-нибудь женился. Комната была большая и мягкая — мягкое освещение, мягкая мебель, мягкие серо-розовые шторы, мягкие ковры. Я прошел следом за Ноэлем к большой постели, в которой лежала миссис Вэйл, укрытая мягкой розовой накидкой с мягкими подушками под головой.

— Можешь идти, Ноэль, — сказала она.

Она выглядела ужасно. Конечно, все женщины выглядят иначе без косметики, но даже с учетом этого она выглядела ужасно. Лицо бледное, отекшее, щеки обвисли, вокруг глаз черные круги. Когда Ноэль вышел, закрыв за собой дверь, она предложила мне сесть, и я подвинул себе стул.

— Не знаю, какая может быть польза от вашего прихода, — заговорила она. — Но я хочу понять, чего добивается Ниро Вулф этим… этим надругательством. Объясните, что заставило его сказать моему сыну и брату, что мой муж был убит?

Я покачал головой.

— Не знаю, что именно он имел в виду. Надеюсь, вы знаете, зачем ваш сын приходил к нему вчера вечером?

— Да. Чтобы просить помочь найти проклятые деньги. Когда Ноэль спросил, может ли он взять деньги себе, если он их найдет, я ответила утвердительно. Деньги не имели для меня никакого значения; главное, что мой муж вернулся. Но он умер, и теперь вообще ничто не имеет значения. Но он не был убит.

— Ваш сын снова спрашивал вас об этом вчера, и вы вновь ответили «да». Не так ли?

— Кажется, так. Теперь уж ничто не имеет значения, тем более деньги… Нет, я не права, кое-что все же имеет значение. Если вы не объясните мне, почему Ниро Вулф считает, что мой муж был убит, тогда он сам расскажет мне об этом. И если ради этого мне придется пойти к нему, я пойду, вопреки всем запретам врачей!

Я представил, как она, поддерживаемая мной, войдет в нашу контору, а Вулф при первом взгляде на нее встанет и выйдет вон. Он проделывал это не однажды.

— Объяснить, почему мистер Вулф так утверждает, я не могу, — сказал я, — однако могу сказать, каким путем он пришел к такому заключению. Ваш муж спал на кушетке, когда все ушли из библиотеки, оставив зажженный свет. Верно?

— Да.

— Позднее, когда он проснулся и понял, где находится, то встал, направился к двери, потерял равновесие, пытался удержаться за статую и повалил ее на себя. Верно?

— Да.

— Вот это мистер Вулф и не принимает. Он не верит, что человек, проснувшийся настолько, чтобы идти самому, не сумел бы отклониться от падающей статуи. Мистер Вулф считает, что он не мог проснуться, когда кто-то стянул его с тахты и подтащил к статуе; если он не проснулся, следовательно, находился в бессознательном состоянии. Судебно-медицинская экспертиза не обнаружила следов удара, от которого он мог потерять сознание, значит, он должен был быть чем-то одурманен. В библиотеке вы все выпивали, он пил виски с содовой, следовательно, возможность отравления имелась. Так мистер Вулф пришел к выводу, что мистер Вэйл был убит.

Ее взор из мягких подушек был направлен прямо на меня.

— Но это совершеннейшая нелепица!

Я кивнул.

— Конечно, с вашей точки зрения. Если мистер Вулф прав, значит, ваша дочь, или ваш сын, или ваш брат, или ваш адвокат, или вы сами убили мистера Вэйла. Я считаю, что Вулф прав, но я у него служу. Допускаю, что это не вы, но тогда вы стоите перед тяжким выбором. Естественно, вы хотите, чтобы убийца вашего мужа получил сполна все, что ему положено по закону, но вы не хотели бы, чтобы ваша дочь, ваш сын или брат были обвинены в убийстве, возможно, не хотели бы, чтобы в этом был обвинен и ваш адвокат. Согласен, это тяжко, и поэтому не удивляюсь, что вы находите все это нелепым. Я и не пытался убедить вас в чем-либо; я только объяснил, почему мистер Вулф считает, что ваш муж убит. О чем еще хотели бы вы его спросить, будь он здесь?

— Я бы сказала ему, что он дурак. Последний дурак.

— Передам. Что еще?

— Я бы повторила ему то, что я сказала своему сыну, то есть я забираю обратно свое обещание относительно денег. Если даже он их найдет, он их не получит. Я не предполагала, что он обратится к Ниро Вулфу.

— Вы же обратились к Ниро Вулфу?

— Это другое дело. Я бы обратилась к самому дьяволу, лишь бы он вернул мне мужа.

— Я передам и это, — оказал я, — но уже сейчас могу сказать, какова будет реакция. Вулф упрям и тщеславен, и не только любит деньги, но и нуждается в них. Ваш сын явился к нему и сделал предложение, которое Вулф принял, и он не отступится из-за того только, что вы передумали. Если он найдет эти деньги, то возьмет свою долю. Я лично считаю, что найти их — один шанс из миллиона, но он не прекратит попыток. Напротив. Он очень обидчив. Позиция, которую вы занимаете, заставит его удвоить усилия. Он может сделать все, что угодно, даже написать в газету и объяснить, почему он пришел к заключению, что Джимми Вэйл был убит. Это очень похоже на него. Если хотите доброго совета, то я предлагаю вам позвать сюда вашего сына и сказать ему, что вы не берете своих слов обратно. Я сообщу об этом мистеру Вулфу, и пусть он решает, тратить ли ему свое время и деньги на это бесперспективное занятие.

Не сработало. Она стиснула зубы и, когда я закончил, выпалила:

— Он ничего не получит. Даже если найдет деньги. Они принадлежат мне.

— Что ж, предоставим юристам решать это. Вулф будет утверждать, что его договоренность с вашим сыном основывалась на ваших словах, сказанных при свидетелях. Это дело станет своего рода кормушкой для адвокатов. Они затянут его на годы.

— Можете идти, — сказала она.

— Конечно, — я поднялся, — но вы должны понять…

— Убирайтесь!

Я понимаю намеки с полуслова. Я вышел, прикрыл за собой дверь и направился к лифту. Внизу ко мне подошел Ноэль.

— Что она сказала? — пропищал он.

— То и се. — Я заметил, что кто-то наблюдает за нами из-за лестницы. — Она слегка возбуждена. Может быть, немного пройдемся? Если поблизости есть бар, я готов угостить вас стаканчиком, но только не шампанским.

Он вытянул шею в сторону лестницы, затем обернулся ко мне.

— Что ж, идея хорошая, — и с этими словами открыл дверь. Я вышел, он догнал меня на тротуаре. Я предложил заведение Барни, на углу Семьдесят восьмой улицы и Мэдисон-авеню, и мы повернули в ту сторону.

Отдельная кабина в баре не самое идеальное место для беседы. Конечно, из нее можно увидеть, сидит ли какой-нибудь любопытный субъект в кабине напротив, но как узнать, не подслушивает ли кто-нибудь сбоку? Однако Ноэль и я отправились к Барни. Когда мы вошли, из дальней кабины вышли двое мужчин, и мы тут же завладели ею. Появился белый фартук, убрал посуду, вытер стол и принял заказ.

— Значит, все лопнуло, — изрек Ноэль. — Вы не сумели убедить ее.

По дороге я успел рассказать ему, как обстоят дела.

— Ни на йоту. — Я был полон раскаяния, даже уныния. — Знаете, почему я захотел угостить вас стаканчиком? Потому что мне самому захотелось выпить. Беседа с вашей матерью напомнила мне о далеких годах моего детства в Огайо. И о моей матери. Сколько вам лет?

— Двадцать три.

— А мне было семнадцать, я только что закончил школу. Но, конечно, мое положение отличалось от вашего. Мне было куда легче, чем вам. Моя мать не так богата, как ваша. Я не мог выпросить у нее сто или двести долларов, или даже…

— У меня то же самое. Это не так просто…

— Может быть, но факт остается фактом — у нее есть деньги, и вам нужно найти только правильный подход… С моей матерью это исключалось. Она была прирожденным тираном, вот и весь разговор. Не было ни одного вопроса, даже самого незначительного, который я мог бы решать самостоятельно. Когда я разговаривал с вашей матерью, я не мог отделаться от мысли, что, к сожалению, вы не можете сделать того, что сделал я.

На столе появился наш заказ, и мы сняли пробу. Ноэль опорожнил свой стакан одним глотком.

— Что же вы сделали? — спросил он.

— Послал ее к черту. В один прекрасный июньский день, сразу после окончания школы, я сказал, чтобы она убиралась ко всем чертям. Очень жаль, что вы не можете совершить нечто подобное. Да и ситуация несколько иная. Вам это не требуется. После смерти Джимми Вэйла вы стали главой семьи. Нужно только дать всем понять, что вы твердо стоите на ногах. Не просто заявить ей: «Мама, у меня есть две собственные ноги», — нет, не так общо, это ни к чему не приведет. Это нужно проделать по какому-нибудь определенному поводу, и лучше теперешнего вы не найдете. Вы можете сказать ей: «Мама, ты говорила, что если я найду деньги, то возьму их себе, на этом основании я договорился с Ниро Вулфом, и он не позволит мне отказаться от моих слов, так же как и я не позволю тебе отказаться от твоих».

— А она скажет, что это ее деньги!

— Но ведь это не так! Она же заявила при свидетелях, что они ваши, если вы их найдете. Следовательно, это подарок, вам не придется выплачивать из них ни единого цента налогов. Допускаю, что шансов найти эти деньги довольно мало, но если они будут найдены, то после того, как вы уплатите Ниро Вулфу его долю, у вас останется четыреста тысяч долларов чистоганом. Но даже если деньги не будут найдены, вы все равно дадите вашей матери понять, что стоите на собственных ногах. Есть еще один момент, но о нем я пока умолчу.

— Почему? Какой еще момент?

Я потянул виски с содовой.

— Он будет иметь значение только в том случае, если мистер Вулф найдет деньги. Тогда одна пятая часть будет принадлежать ему, и не думайте, что может быть иначе. Если ваша мать попытается воспрепятствовать этому, он поднимет такую бучу, что и вам не поздоровится. Дело может дойти до суда, и вы будете свидетелем. В его пользу.

— До суда дело не дойдет. Не деньги тревожат мать, а Джимми. Вернее, то, что Вулф утверждает, будто Джимми был убит. Какого черта он сказал об этом дядюшке Ральфу!

— Он сказал и вам тоже.

— У меня хватило разума никому не повторять этого. — Он поставил пустой стакан. — Послушайте, Гудвин, мне безразлично, кто из присутствовавших в библиотеке убил Джимми. Конечно, это не моя мать, но даже если и так, мне все одно нипочем. Я уже взрослый, имею право участвовать в выборах, но, клянусь богом, со мной обращаются так, словно я еще писаю в постель. Высказали, что я не смогу поступить, как вы, но будь у меня эти четыреста тысяч долларов, я бы так поступил. Я бы сказал матери, чтобы она убиралась ко всем чертям. Я не так глуп, как вам кажусь. В среду вечером я знал, что я делаю. Я понимал, что мать так обрадована возвращением своего обожаемого Джимми, что не станет задумываться, и поэтому спросил ее о деньгах в присутствии свидетелей. Я думал обратиться на следующее утро к Ниро Вулфу, но утром Джимми уже не было в живых, и это все изменило. Теперь Вулф сказал дядюшке Ральфу, что Джимми был убит, не знаю, откуда он это взял, а тот передал матери, а вы говорите, чтобы я показал ей, что могу стоять на собственных ногах. Чушь. У меня и одной ноги нет!

Я сделал знак белому фартуку повторить заказ.

— Давайте попробуем кое-что предпринять — сказал я, доставая из кармана блокнот и ручку. Сверху я написал сегодняшнюю дату, а ниже продолжал:

«Мистеру Ниро Вулфу. Настоящим подтверждаю устное соглашение, к которому мы пришли вчера. Моя мать, миссис Элтея Вэйл, сказала мне в среду 26 апреля, и повторила в пятницу 28 апреля, что если я найду пятьсот тысяч долларов, которые она во вторник 25 апреле передала похитителю ее мужа, мистера Джимми Вэйла, в качестве выкупа, то я могу взять эти деньги себе. Я обратился к вам за содействием и обещал, в случае, если вы поможете мне полностью или частично отыскать эти деньги, отдать вам одну пятую часть от найденной суммы в качестве уплаты за вашу работу. Настоящим подтверждаю наше соглашение».

Появились наполненные стаканы, я пригубил свой, перечитывая письмо. Вырвав листок из блокнота, я протянул его Ноэлю и, пока он читал, наблюдал за его лицом. Он сдержал паузу, затем взглянул на меня.

— Ну и что?

— А то, что вряд ли вы подпишете эту бумажку. У вас не хватит мужества, вы слишком долго пребывали в состоянии помыкаемого, но если вы подпишете, то вам придется говорить вашей матери, что вы собираетесь сделать то-то и то-то. Вы сможете сказать ей, что вы уже кое-что сделали — встретились со мной, обсудили положение и письменно подтвердили соглашение с мистером Вулфом. Она не посмеет отправить вас в постель без ужина хотя бы потому, что вы уже поужинали. Конечно, с юридической точки зрения эта бумажка ровно ничего не значит, так как вы все равно уже связаны устной договоренностью. У мистера Вулфа есть тому свидетель. Я.

Он вновь принялся перечитывать написанное мной, на полпути остановился и снял очки.

— Дайте ручку.

Я протянул ему ручку, он подписал, толкнул бумагу ко мне, поднял стакан до уровня глаз, воскликнул: «Да здравствует свобода!» — и с этими словами осушил его. Кусочки льда упали на стол, он подхватил их и швырнул в бармена, промахнувшись на ярд. Прыснув со смеха, он спросил: «А что сделала ваша мать, когда вы послали ее к черту?»

Я добился того, чего хотел, и меня устроило бы, чтобы нас выгнали отсюда, но, по-видимому, Ноэль был тут частым посетителем, бармен стерпел. Он только изредка поглядывал в нашу сторону — не грозит ли ему новый залп. Ноэлем овладело разговорчивое настроение, и он принялся расспрашивать меня. Смысл его вопросов был прост: так как я сделал из него героя, то он хотел узнать, кто сделал героя из меня… Я решил потерять полчаса и угостить его еще стаканчиком, но опасался, что он хочет возвратиться домой попозже, чтобы не пришлось заходить к матери пожелать ей доброй ночи. Поэтому я принялся поглядывать на свои часы и тревожиться, будто опаздываю на свидание. В десять часов я заплатил по счету и ушел.

В десять часов двадцать шесть минут я поднялся на крыльцо нашего старого особняка и нажал кнопку звонка. Дверь мне открыл Фриц и тут же ткнул большим пальцем в сторону конторы, давая понять, что у нас посетитель. Я спросил — кто, он шепотом ответил: «Федеральное бюро расследования». Приказав: «Немедленно уничтожь следы пальцев и сожги все бумаги», — я направился в контору.

Можете мне поверить, даже без предупреждения Фрица я бы с первого взгляда понял, кто это. Самое характерное для этих людей — глаза и челюсть. Сотрудники ФБР тратят столько усилий на то, чтобы делать вид, будто смотрят не туда, куда хотят, а куда-то в сторону, что глаза у них постоянно бегают, боясь признаться, что смотрят на тебя. С челюстью и того хуже. Как ни одна челюсть в мире, она существует у них для того, чтобы дать понять, будто принадлежит человеку неустрашимому, хладнокровному, дальновидному, смышленому и крепкому, как гвоздь, а также скромному, терпеливому, воспитанному.

— Мистер Гудвин — мистер Дрэпер, — представил нас Вулф.

Мистер Дрэпер встал, подождал, пока я протянул ему руку, и пожал ее. Скромно и сдержанно. Его левая рука полезла в карман, и хотя я попросил его не беспокоиться, он все же достал удостоверение. Сотрудники ФБР делают это автоматически. Не желая его обидеть, я взглянул на удостоверение.

— Мистер Дрэпер находится у нас уже больше часа, — сказал Вулф, акцентируя на слове «больше». — У него имеется копия нашего газетного объявления и его интересуют отдельные детали. Он расспросил меня обо всем, но все же решил дождаться твоего прихода.

Я прошел к своему столу и сел. Дрэпер достал записную книжку.

— Если вы ничего не имеете против, мистер Гудвин, несколько маленьких вопросов, — начал он.

— Я предпочитаю большие, — отозвался я, — но давайте, выпаливайте.

— Для протокола, — предупредил он, — вы, конечно, понимаете, вы ведь опытный следователь. Мистер Вулф сказал, что во вторник вечером вы ушли из дома приблизительно в половине седьмого, но он не знает, когда вы вернулись. Когда?

Я позволил себе усмехнуться, вежливо, скромно и сдержанно.

— Чрезвычайно благодарен вам за комплимент, мистер Дрэпер, — сказал я. — По-видимому, вы полагаете, что во вторник вечером я следил за миссис Вэйл и даже мог добраться до Старой Рудничной дороги, не будучи замеченным похитителями. Как вы знаете, подобная ловкость встречается только в книгах, и я благодарю вас за комплимент.