Повесть о футболе

Правда, в МКС на первых порах рекордов из пресненских спортсменок никто не ставил. Но зато жены футболистов, в своем рвении не отстать от мужей, не меньше их проводили времени на новом стадионе. По-видимому, из нравственных соображений спортсменки выступали в широченных шароварах, ниже колена стянутых резинкой. Шаровары пузырились во время бега словно корабельные паруса. В теннис играли в белых юбках длиной до щиколоток. Сейчас бы их назвали «макси». Когда Вера Прокофьева, впоследствии заслуженный мастер спорта, прославленный капитан хоккейной команды, появилась на стадионе в коротких трусиках, то блюстители нравственности восприняли это как «пощечину общественному мнению».

Однако «дамы в пуфах», как презрительно обозвал дядя Митя Клавдию и жену Николая, Антонину, примерявших дома свой спортивный наряд, в нравственной поддержке не нуждались. Их спортивный темперамент, как и футболистов того времени, бил через край. Слезы неудач, смех до слез: эти проявления самого лучшего сплава – молодости и. увлеченности – :украшали жизнь.

Бывали и курьезы, но не отяжелявшие душу угрызениями совести, мрачными переживаниями за упущенную победу. Игра понималась как игра, не больше. И к ответу за поражение никто не привлекался.

Шура Иванова, одна из пресненских спортивных активисток, играла в баскетбол. Ее спортивное мастерство не было прямо пропорционально темпераменту. Рослая, довольно массивная, она не отличалась ловкостью и быстротой движений. Тактической зрелости она еще не достигла. Главным ее козырем был азарт, с которым она играла.

Раздосадованная и разобиженная до слез удалением с поля, она стояла за линией возле щита, стараясь не разрыдаться. Когда игра приблизилась к ней, Шура, не сдержав порыва, выбежала на поле, схватила мяч и на этот раз ловко забросила его в корзинку, торжествующе подняв руки кверху.

Зрители ответили взрывом искреннего смеха и дружными аплодисментами. Даже ее партнерши по команде залились неудержимым хохотом. Оказывается, Шура закинула мяч в корзину своей команды. Не до смеха было лишь судье. Очки были решающими, а принес их игрок, удаленный с поля.

Давно это было. Но как живо я вижу эту веселую сценку. Вижу Антонину, Машу Квашнину, Клавдию, Настю Леуту. Вон они на площадке, не в силах сдержать смеха, успокаивают свою партнершу по команде, расплакавшуюся от конфуза. Недалеко стоит Ваня и платком утирает слезящиеся от смеха глаза. В плотной толпе зрителей с благодушной шутливостью поздравляют девушек с «успехом» их подруги, развеселые Николай и Костя Квашнин. Падают косые тени зазеленевших тополей на площадку, теплый летний воздух прозрачен и чуть затуманен пылью, поднятой на площадке «дамами в пуфах», жизнь представляется праздничной и бесконечной. А день еще сулит главное празднество: впереди футбольный матч с клубом спорта «Орехово-Зуево», так теперь называются знаменитые до революции «Морозовцы». Правда, уже не будет в составе команды англичан. Но кто же не знает, что в Орехово-Зуево выросли мастера, играющие так, что никаким Чарнокам и Макдональдам не снилось: вратарь Туранов, беки – Андреев, Леваков, хавбеки – Кротов, Федяев, форварды – Шапошников, Архангельский. Все кандидаты в сборную Москвы. На фоне предстоящего матча мяч, заброшенный в свою корзину Шурой Ивановой, курьезный случай, подумаешь: одним больше, одним меньше…

В тот день мы собрались у Веры. Как всегда, спор о футболе не затихал ни на минуту. Мнения доказывались, ниспровергались, утверждались, опрокидывались. Ведь есть два футбола. Один – словесный, другой – практический, на поле. Словесный футбол – это бессодержательная, нулевая ничья. Никто же из спорящих никогда не согласится с противником. Еще бы, признать себя побежденным!

И вот раздался звонок. Тот зловещий звонок, который мы угадываем сердцем, что он недобрый. Звонила старшая дочь Николая, Женя. Мы поняли, что Николаю нужна поддержка. Сели в машину – я, Александр и Петр. За рулем Костя Ширинян, зять Николая, муж младшей дочери Елены, конечно, тоже футболист, когда-то центр-форвард команды ВВС. Наш путь лежал в больницу. Проезжая Пресненский вал, мы увидели, что наш дом снесен. Он был вырван, как старый зуб. На его месте зияла пустота. Пересекая площадь Пресненской заставы, я ощутил томление в груди, мы ехали по нашему стадиону, то есть мы ехали по асфальтовой магистрали, но она была проложена прямо по футбольному полю, которое мы когда-то возделывали своими руками. Я даже приподнялся, чтобы облегчить тяжесть несущейся по родному полю машины. Мне казалось, что мы едем по живому. Лежит поверженный стадион, а мы, его создатели и сыновья, катим прямо по груди сраженного. Грустные ощущения. Тем более, когда едешь в больницу к умирающему.

Окно палаты было освещено. Там умирала Антонина. Было поздно, и нас к Николаю не допустили. В освещенном окне мы. увидели его силуэт. Несмотря на сгустившиеся сумерки, он через стекло разглядел нас и бросил записку, в которой его прямым, твердым почерком было написано: «Тоня при последних вздохах. Подождите меня». Нелегко написать такое, не дожив с человеком всего нескольких месяцев до золотой свадьбы. Не хотелось верить: ведь мы тоже пятьдесят лет прошли рядом с ними, шаг в шаг, нога в ногу.

Дул сильный ветер, моросил дождь, низкие, темные облака, цепляясь за высокую крышу больницы, как предвестники неизбежного конца, гнались куда-то, словно косматые призраки. А мы, одноклубники Антонины, стояли и смотрели. Вот склонился и исчез силуэт Николая. Быстрее задвигалась тень сестры-сиделки, стали деловито перемещаться какие-то фигуры. Вновь вырисовался силуэт Николая. Потом свет в окне погас.

Вскоре к нам вышел Николай. «Все?» – спросили мы его, еще тая какую-то ничтожно малую долю надежды. «Все», – ответил он скорбно. Возвращались из больницы мы тем же маршрутом, но больше не сказали ни слова.

Мысли уносили далеко назад и вызывали в памяти беды и боли, обиды и радости, большие поражения и малые победы и, наоборот, малые поражения и большие победы, которые на своем пути пережил спартаковский коллектив, верным другом и неизменным членом которого в течение полувека была Антонина Андреевна Старостина…

В первый же год своего рождения новый клуб на Пресне заявил о себе во весь голос. Все четыре команды вышли в финал весеннего первенства Москвы. Правда, как я писал выше, первая команда потерпела поражение от ОЛЛС. Но такие опыты не проходили бесплодно.

Жизнь в клубе била ключом. Маленький стадион был магнитом, который к вечеру тянул и старых и малых. Тогда потребность проявиться в общественной деятельности носила, не боюсь этого сказать, какой-то эпидемический характер. В «лихорадке буден» того беспокойного времени тяга к спорту была огромная. Я убежденно верил, что только один дядя Митя не любит футбол, да и то, наверное, из упрямства.

Правда, портрет монарха он со стены уже давно снял. С «главковерхом» воевать перестал, но действительность принимал критически. Смерть единственного брата его сильно потрясла. Он очень страдал. Сидя в столовой за самоваром, нет-нет да и крикнет, как при жизни отца: «Петрункевич, где ты там запропастился? Иди чай пить!»

В душе он был добрый человек. С виду строг, на словах жесток, на деле мягкий.

В начале двадцатых годов у дяди Мити домашних забот прибавилось. Его любимый и единственный сын Иван, или, как его в доме звали, Ванюшка, не достигнув мечты стать чемпионом в беге на коньках, обыграть Струнникова и Ипполитовых, с которыми безуспешно соревновался на Патриарших прудах, стал излишне, с горя, закладывать за воротник. А тут еще на его глазах произошел трагический случай с конькобежцем Королевым, с которым ему не раз: приходилось соревноваться.

Беговая дорожка тогда отделялась от внутреннего круга невысоким деревянным барьером. Королеву, бежавшему в паре с Платоном Ипполитовым, предстояло финишировать по маленькой, то есть по внутренней, дорожке, плечом почти соприкасаясь с барьером. Любопытствующая публика изнутри круга навалилась на барьер и одна доска, не выдержав напора, сломалась и острым концом отошла от стойки навстречу приближающимся спортсменам. Выйдя из-за поворота на прямую, Королев со всей скоростью грудью налетел на острый конец доски и был пронзен ею насквозь. Он тут же замертво упал на ледяную дорожку.

Так или иначе, но Ванюша к конькам охладел.

Пугавшая своим растленным влиянием «Горючка» уже прекратила свое существование. А вот трактир Бурлова, вновь открывшийся, стал предметом беспокойства дяди Мити и его супруги Агафьи Никифоровны. Посещение этого заведения Ванюшкой становилось все более частым, а катка – все более редким.

И вот где-то тут вскорости произошел душевный переворот у дяди Мити. Иначе я не могу назвать происшедшее.

Зная, как дядюшка ненавидит футбол, мы никогда и не заикались, чтобы пригласить его на стадион. Он никакие достоинства футбола не признавал. Считал, что имперскую корону футбол оскорбил в 1912 году, проиграв один-два Финляндии и шестнадцать-ноль «немчуре». А в 1923 году, когда впервые выехавшая за рубеж сборная команда РСФСР успешно выступила в Швеции, Норвегии и Германии, он только презрительно отмахнулся рукой: да где там большевикам выиграть, обманули небось!

В одно из воскресений на Красной Пресне был большой спортивный праздник в честь открытия реконструированного стадиона. Все младшее поколение двинулось на Пресню, а дядя Митя, нафабрив усы, обрядившись в котелок и взяв в руки палку с набалдашником из перламутра торжественной походкой отправился к обедне.

Спортивный праздник был в разгаре. Трибуны переполнены. Залитый солнцем стадион сиял красочным многоцветием спортивной формы различных команд. Юные члены общества на трибунах распространяли афишки. Среди них Вера Прокофьева, нередко бывавшая у нас в доме.

Вдруг слышу знакомый голос, оборачиваюсь и глазам своим не верю: дядя Митя возбужденно громко говорит юной спортсменке:

– Верочка, да как же вам не стыдно? В общественном месте, и без юбки!.. – Однако не назидание Верочке удивило меня. Дядя Митя отстал от века: «пуфы» уже перестали быть дамской спортивной формой, на смену пришли короткие трусики. И я и Вера были ошарашены самим фактом присутствия на стадионе дяди Мити.

Кого угодно я мог ожидать встретить на стадионе, но только не дядю Митю, такого старомодного и к тому же непримиримого врага футбола. Вот когда я окончательно поверил в гипнотическую силу кожаного мяча.

Правда, как потом выяснилось, дядя Митя фабрил усы перед походом в церковь не только из гигиенических соображений. В церковном хору у него оказалась пассия, певчая. Назревавший роман был пресечен решительными действиями супруги. Дядя Митя был наказан утратой своих самых лучших брюк со штрипками, цвета, схожего с генеральскими, чем он особенно гордился. Обычно тихого нрава и очень преданная жена не смогла смириться с горечью «постыдной измены». В припадке острой ревности она приготовила ему любимое блюдо «винегрет»: изрезала штаны ножницами на мелкие, мелкие кусочки и, сложив обрезки в огромную миску, поставила ее на обеденный стол.

– Поди, Митенька, покушай, – встретила она поклонника церковного пения по возвращении домой, уже почуявшего беду, но не предполагавшего такого изощренного наказания.

В какой-то мере, может быть, этот случай послужил толчком к смене увлечений, но факт был налицо. Футбольный мяч вступил в борьбу, казалось, в безнадежной позиции и победил. Певчая ушла на дальний план, на передний вышел мяч.

После первого визита на стадион дядя Митя долго отмалчивался. Еще не желая признаться в отказе от своих консервативных взглядов, когда заводилась речь о футболе, он позевывал, вроде бы подчеркивая свое безразличие к теме, но в свою комнату уходить не торопился. Некоторое время он по привычке в праздничные дни выходил на улицу с метлой в руках и поднимал пыль на весь Пресненский вал: практически выражал отношение свое к действительности.

И все же лед тронулся. Все мы поняли, что в сердце дяди Мити зацвела новая весна, когда после удачного выступления сборной команды СССР против сборной Турции, он вдруг спросил, плохо пряча под маской безразличия острую заинтересованность:

– А почему это Павел-то не играл?..

Когда ему разъяснили, что Канунников был болен, он назидательно возразил: когда надо защищать сборную страны, болеть не полагается.

А дальше все пошло по нормам классического развития болезни. Сначала расспросы о предстоящем сопернике. Потом вопросы по составу. Через какой-то промежуток времени вопросы сменяются рекомендациями, кого ставить, а кого заменить. Затем наступает пора неукоснительных требований: «…Мишку не ставить, он, сукин сын, мышей на поле не ловит!»

И под конец уже последняя стадия заболевания, после которой болезнь переходит в хроническую неизлечимую страсть: даются указания по тактике со ссылкой на примеры из истории войн – Брусиловский прорыв… Цусима…

Вскоре футбольный прозелит прекратил пылить метлой по воскресеньям, стал посещать тренировки и не пропускал в свободное от охоты время ни одного футбольного матча нашей команды.

Районные, партийные, комсомольские организации на Красной Пресне любили свою команду. Ребята этого заслуживали. Они ценили внимание и руководителей и болельщиков. Взаимоуважительность царила во всей клубной атмосфере. Я не помню, чтобы на трибунах кого-либо освистали. Взрослые сдерживали крикливых мальчишек. Уважением к старшим прежде всего должен был быть в своем поведении отмечен любой юнец, посещающий стадион. Конечно, не все они отличались примерным поведением, но эта норма была первой заповедью в кодексе членов клуба. За ее исполнением следила общественность, организованная в секции по видам спорта при клубе. Этот в высшей степени важный институт лег в основу всей работы спартаковского коллектива на долгие годы.

Помню, с каким волнением футболисты ждали результатов заседания секции перед каждым очередным футбольным матчем. Секцию вел обычно Михаил Иванович Петухов. Еще будучи капитаном команды РГО, он во время банкета по поводу получения приза, монументально поднявшись с места, прочувственно, со слезами на глазах, приложив руку к сердцу в подтверждение своей искренности, кратко сказал: «Друзья, футбол – моя стихия!..»

Это были не напрасные слова, не пышная фраза, брошенная случайно. В течение многих лет Михаил Иванович был энтузиастом поля, неутомимым общественным деятелем, строгим и справедливым. Когда он выходил из комнаты заседаний с длинным списком составов шести команд на завтрашний день, у нас, шестнадцати-семнадцатилетних мальчишек, сосала под ложечкой. Поставили или не поставили? Этот гамлетовский вопрос терзал нас каждую субботу. Думается, он никогда не покидает футболиста до конца его футбольных дней. Это всегда волнующий вопрос. Будь ты игроком сборной команды страны, или дублером, или учеником группы подготовки. Всегда сомнения: «быть или не быть?..» Конечно, если ты следуешь девизу «Футбол – моя стихия!» Ну, а если для тебя ничего не значит этот девиз, то вешай бутсы на гвоздь и ищи другое увлечение.

Чуть заметно улыбаясь из-под пенсне прищуренными глазами, обычно строгими, хоть и дружелюбными, Михаил Иванович пришпиливал списки к стене и неторопливо отступал в сторону, наблюдая за реакцией абитуриентов. Иногда, из гордости пряча подступающие слезы, в тот момент почти ненавидя Петухова, я обнаруживал свою фамилию в самом низу списка, в рубрике «запасные».

Печаль делили с Сергеем Ламакиным. Подобно многим, мы бросались во все секции, чтобы быть действующими, а не запасными. Но любовь к футболу не подвела. Попробовав силенки в боксе, легкой атлетике, баскетболе, Сергей все же «нашел себя» на футбольном и ледяных полях. Он добился того, что стал игроком сборной команды Ленинграда в футбол и хоккей.

Немалых трудов это ему стоило. Мы учились в 18-й Трудовой девятилетней школе Краснопресненского района. Вместе организовали СКУ – спортивный кружок учащихся. Создали различные секции. Проводили лыжные походы, для солидности называя их «звездными», но в глубине души страдали футболом.

Нам помогал преподаватель истории Валентин Николаевич Покровский. Среди бесчисленных энтузиастов футбола он остался в памяти как один из самых обаятельных и чистых любителей этой игры. И как замечательный педагог, он врачевал наши душевные раны, утешая, что лавры не пожинают легко. Валентин Николаевич успевал сыграть за нашу команду и без скидок на партнерство в игре принять зачет по реформам Петра Великого.

Валентин Николаевич приходил на игру с двумя дочками-близнецами пятилетнего возраста. Сам он был грузноват и ноги имел «футбольные», толстые, едва гнущиеся в коленях. Играть любил до самозабвения. Он был близорук и играл в пенсне. Постоянный левый крайний нападающий нашей команды, он отличался агрессивностью на поле, шел только по прямой, может быть, в силу своей близорукости – не замечая ни партнеров, ни противников.

Однажды дочки-близнецы, безмятежно играя, выбежали на поле в тот момент, когда наш левый, край в неукротимом желании забить гол прорывался к воротам противника. Он бы затоптал своих детей, но, к счастью, вовремя был сшиблен защитником и растянулся на земле, подняв облако пыли, рядом с заплакавшими от испуга девочками.

Пока для нас с Сергеем это был приготовительный класс. До высшего футбольного образования было, как тогда говорили, «верст сто и все лесом».

В бесконечных битвах на Сущевской площадке с командой 2-го реального училища мы с Сергеем были лидерами СКУ, но на Красной Пресне ходили в запасных. Оставалось набираться опыта в качестве зрителей.

Преподаватели футбольного мастерства в команде Красной Пресни были хорошие и на поле и, что не менее важно, в жизни.

Из ЗКС пришло пополнение – Борис Баклашов, Петр Попов, Константин Блинков, Яков Евстигнеев, которые в содружестве с пресненцами составили очень сильную команду: помимо упомянутых выше Павла Канунникова, Ивана Артемьева была группа молодых и очень одаренных футболистов.

Дублером Баклашова стал Алексей Козлов, доморощенный пресненец, в течение двух лет он в совершенстве постиг вратарское дело. Его броски в нижние и верхние углы ворот были великолепны. Он сменил малорослого вратаря Станислава Мизгера, жизнерадостного балагура и хорошего товарища. Но эти качества не добавляли Мизгеру роста, он с трудом дотягивался в прыжке до перекладины. С уходом из первой команды Станислав, для важности куривший трубку, совсем перестал выпускать ее изо рта, дымил как паровоз, и стал самым закадычным собеседником дяди Мити на футбольные темы.

Кандидатами на крайних защитников были Павел Павлович Тикстон и Владимир Иванович Хайдин. Звезда Александра Старостина еще не успела взойти.

Павел Павлович, играя еще за КФС, привлекал мое внимание своей осанкой, с которой он держался на футбольном поле. Про таких говорят – грудь колесом. Он нес свой корпус, упрочившийся на коренастых, сильно развитых ногах, подчеркнуто уверенно. Он быстро бегал, ставя ступни носками внутрь, чуть косолапя. Был чемпионом московского «Приза открытия» в беге на 60 метров.

Будучи примером благовоспитанности в жизни, Павел Павлович не терпел неучтивости. Он возвел в правило не оставлять безнаказанным нарушение элементарных норм поведения.

На Тверской улице какой-то франт, развязно шедший навстречу, наступил ему на ногу и даже не обернулся, чтобы извиниться. Павел Павлович деловито повернул обратно, немного прибавив шагу, догнал франта и подчеркнуто умышленно наступил ему на носок ботинка, сказав: «Пока мы в расчете, но я к вашим услугам!» И так всегда. На поле он никогда не грубил. Столкнувшись с ним, ты чувствовал, будто бы налетел на каменную стену: у кого возникнет охота мериться с таким силой!

Судьба свела меня с Павлом Павловичем в заполярном Норильске. Один из пионеров развития физической культуры и спорта в трудных условиях Севера, он и там поражал меня выдержкой и самообладанием, когда в полярную ночь, в пургу и мороз, он стоически вел борьбу со стихией, часами простаивая со шлангом в руке с непреклонным желанием залить в городе каток.

Был и каток, было и футбольное поле и многие другие сооружения, в создание которых частицу труда вложил человек с несгибаемым характером, которому безнаказанно нельзя было наступить на ногу…

Помягче характером был Владимир Иванович Хайдин. В отличие от Тикстона он был сутуловат, развит больше в вышину, нежели в ширину. Еще на «Горючке» он обращал на себя внимание удлиненными рычагами ног от колена до ступни. Он играл в гетрах, подвязанных под самыми поджилками, и ноги его казались шлагбаумами. Сходство довершали черно-белые поперечные полосы на гетрах.

На его несколько асимметричном лице самое большое место принадлежало тяжелому подбородку. Может быть, поэтому его прозвали «Флюсик». Нисколько не обижаясь на прозвище, так широко применявшиеся в спортивной среде, он много радости доставил своей игрой болельщикам «Горючки».

– Не забудь ставить шлагбаум, – напутствовали его болельщики при выходе на поле. А он весело подмигивал им и потирал длинные, под стать ногам, руки. И «ставил шлагбаум» и радовал народ.

Он же был одним из лучших хоккеистов на месте левого инсайда в столице. Удар у него был страшной силы. Однажды вратарь Слудников, приготовившись к единоборству с Флюсиком, неосторожно открыл рот. Плетеный снаряд после удара нападающего угодил в эту ловушку, выбил несколько передних зубов и застрял так, что потребовался хирургический инструмент, чтобы частями извлечь плетеный мячик.

Каких только курьезов не бывает в спорте…

В средней линии, в полузащите, как шарик катался от штрафной до штрафной плотно сбитый, неутомимый Иван Мошаров. Его очень любили болельщики. Он был доморощенный и футболист и выдвиженец по административной линии – красный директор большого текстильного предприятия. Лысый, он играл в тюбетейке. В погоне за убежавшим вперед форвардом Иван срывал тюбетейку с головы и, как подхлестнутый, припускался со всех ног за противником.

Под стать ему по старательности в игре был Виктор Прокофьев. Спортсмен-аккуратист. Всегда с приглаженными волосами, в отутюженной и подкрахмаленной рубашке, в расклешенных трусах и с надушенным носовым платочком, торчавшим, как фиалка, у правого бока из-под резинки трусов. Он играл раньше в СКЗ и ЗКС, перешел в МКС и принес с собой неиссякаемый футбольный задор в игре. Широко расставив согнутые в локтях и приподнятые руки, он образовывал этакие боковые надолбы, на которые натыкались пытавшиеся атаковать его противники. Он был невысокого роста и острые локти приходились прямо под вздох атакующему. Защитник после столкновения с ним хватал воздух, словно рыба на песке, а наш правый инсайд мчался с мячом вперед как ни в чем не бывало.

Это был веселый и общительный человек. В те времена такие заводилы в командах были нужны. Городской транспорт почти не работал. Миграция футболистов из конца в конец Москвы, как тогда говорили, «по образу пешего хождения», была делом обычным, с Пресни на Благушу, из Сокольников к Калужской заставе шли страстотерпцы кожаного мяча большими группами в окружении болельщиков. Встречаясь на городских улицах, перекликались: «Вы куда?» – «Мы на ОЛЛС!» – «А мы на ЗКС». Улицы узкие, перекликнуться с одной стороны на другую труда не составляло. Тогдашнюю Тверскую Игорь Тер-Ованесян легко перепрыгнул бы с первой попытки. Махнут приветственно руками и дальше в путь, иногда с шагу переходя на рысь из-за боязни опоздать к началу матча.

Вот в этих походах Виктор Прокофьев был незаменим. Он писал частушки на футбольные темы и своим металлическим тенорком запевал на мотив популярной тогда песни «Дуня»:

…Сидит Дуня чулок вяжет,

Центровая тройка мажет!..

Залихватски затянет запевала, а дружный хор подхватит:

– Эх, эх Дуня, Дуня-я,

комсомолочка моя!..

И улыбаются прохожие. И самим певцам веселее, и путь в десяток верст короче кажется.

Неистощимой энергией был заряжен и Артем, упоминавшийся выше средний брат артемьевского клана. Он рассматривал футбол как боевой плацдарм для пропаганды большевистских идей и борьбы за них. Выехав впервые за границу в 1923 году, он обмотался красным флагом с государственной эмблемой и провез его через границу Швеции. Когда перед началом матча на стадионе организаторы встречи повесили только флаг хозяев поля, сославшись на то, что у них нет советского стяга, вот тут-то Артем и предъявил свою «красную пропаганду», как об этом писали на другой день в шведских буржуазных газетах. Так на зарубежном стадионе впервые прозвучал «Интернационал» под развевающийся флаг молодой Советской страны.

Ваня сапожничал, шил великолепные мастерские бутсы. Свободное время отдавал мячу. Петр постоянно был перегружен общественными заботами. Он организовывал встречи спортсменов с комсомольским активом, посещал с футболистами рабочие коллективы на фабриках и заводах Пресни, работал не покладая рук на субботниках, заботился об устройстве ребят на работу, будучи сотрудником биржи труда (было такое учреждение), одновременно учился на рабфаке.

Он был наш неизменный оратор на трибунах ли стадиона, при общении ли футболистов со зрителями, или на каком-либо приеме или встрече с общественностью. Переполненный мыслями, он иногда не успевал подбирать слова, сбивался, путался, употребляя то или иное сравнение или поговорку, вместо «неурядицы» скажет «неуряхи». У него был револьвер системы «смит-вессон», в запальчивости, шаря по карманам, он угрожающе воскликнул: «Где мой „смит-висит“?

Такие непроизвольные каламбуры и оговорки лишь подчеркивали темперамент нашего оратора, по-хорошему смешили аудиторию, но пользы от его выступлений не умаляли.

Великолепный игрок, техничный, совершенно бесстрашный, Петр очень быстро бегал, так стремительно мелкими шажками поглощая пространство, что болельщики звали его «велосипед». Начал он играть на левом краю, а закончил в амплуа правого инсайда.

Недавно мы хоронили Ваню Артемьева. Убитый скорбью Артем, сменивший темные волосы на белоснежные, говорил у гроба старшего брата, как всегда, немного не поспевая за мыслью, но, как всегда, о нужном – о дружбе, о традициях, о гражданской ответственности спортсменов-ветеранов за воспитание молодежи, о любви к спорту, футболу, о любви бескорыстной, такой, какой его любил всю свою жизнь Иван Артемьев.

Красная Пресня не забывает своих людей и ценит их общественный многолетний труд. Ежегодно в Краснопресненском парке культуры и отдыха разыгрывается приз имени братьев Артемьевых…

В 1924 году «Красная Пресня» выиграла первенство Москвы. А в 1926-м тот же коллектив, но уже под названием «Пищевики», вновь завоевал это звание. Только теперь футболисты с Пресни располагали самым большим стадионом в столице. Его построили на средства работников профсоюза пищевой промышленности, сейчас он называется стадионом Юных пионеров.

Немало усилий понадобилось, чтобы на месте трамвайного кладбища построить стадион с трибунами на 12 000 зрителей. Это по тем-то временам!.. От Ленинградского шоссе до Ваганьковского моста в три-четыре ряда стояли трамвайные вагоны, следы транспортной разрухи времен гражданской войны. Много лет свозили их сюда, на незастроенное пространство.

Как взглянешь, бывало, на эти перекореженные, проржавленные вагоны, подумаешь – стоять им тут до конца века. Но жизнь брала свое. Столичные рабочие постепенно, вагон за вагоном, уменьшали «кладбище», и, отремонтированные, они появлялись на трамвайных линиях Москвы.

К моменту открытия стадиона по Ленинградскому шоссе уже ходил трамвай № 6 по маршруту Сокольники – Петровский парк, с конечной остановкой у теперешнего стадиона «Динамо», тогда существовавшего только в проекте архитектора А. Лангмана.

На десять лет новый стадион стал родным домом спортивному коллективу, начавшему свою жизнь на незастроенных пустырях и площадках Краснопресненского района. Будущий «Спартак» мужал, набирал силу, воспитывал в своих рядах первоклассных мастеров футбола. Рост мастерства обусловливался самой жизнью клуба. Связь поколений была неразрывна. После работы или школы бежали в клуб, боясь, не дай бог, пропустить тренировку или просто не пообщаться с ребятами день – изведешься от тоски! Там же все новости: кого выдвинули в сборную, кого поставили, не поставили, дисквалифицировали… Но, главное, там все те же глухие, пожизненно пленившие душу звуки: «бум, бум, бум!..» Сначала стучат по мячу мальчишки и подростки, потом поколение постарше, а затем корифеи выбегают на поле.

Вот на поле располагается по всей его ширине знаменитая пятерка – Николай Старостин, Петр Артемьев, Петр Исаков, Павел Канунников и Валентин Прокофьев. Тренировка для теперешнего тренера наивно проста. Бьют по воротам в два-три мяча. «Какой примитив!..» – сказал бы современный член тренерского совета. Но как бьют, с каким азартом и упорством! Бьют часа два-три. Рубашки, трусы, гетры мокрые. Вратарь Иван Филиппов вынужден просить передышки: сил не хватает бросаться из угла в угол, то вверх, то вниз. Поди-ка, не устань, когда «профессор» Исаков с точностью катапульты кладет мячи и с правой и с левой в любой угол ворот словно по заказу.

Тогда это был единственный метод тренировки. Казалось бы, действительно примитивный. Но каких он воспитывал исполнителей, дриблеров и финтеров! По-видимому, максимальная приближенность к игровой обстановке вырабатывала, кроме качества удара, еще и сноровку, ловкость, нужную футбольную координацию и, конечно, выносливость, ту самую футбольную выносливость, которая позволяет игроку в течение полутора часов бегать, прыгать, падать, вставать и опять бегать, не зная усталости. Этот «дедовский» метод полезен был бы и сейчас. Но, к сожалению, он очень мало места занимает в сегодняшнем тренировочном уроке.

Бесспорно, что методика тренировки должна быть более разнообразной. Жизнь наталкивает на это. Помню, как удивились все, когда Николай и Артем впервые перед тренировкой побежали вокруг поля для разминки. «Куда это вы?» – иронически неслось с трибун. А они под добродушный смех бежали и бежали. Вскоре легкоатлетические кроссы стали для всех футболистов обязательными.