Паркер (№9) - Афера с редкими монетами

— Забрасывай сюда, Тарзан. Майнзер натянуто улыбнулся в ответ:

— Как скажешь, приятель. — С этими словами он поднял с земли один из кейсов, положил его плашмя на пол кузова грузовика и что есть силы толкнул в сторону Карлоу, пытаясь сбить того с ног. Карлоу успел отскочить в сторону, а кейс с налету врезался в те, что были уже уложены у дальней стенки кузова. Карлоу многозначительно сунул руку в карман комбинезона:

— Давай второй.

— Как угодно, — ответил Майнзер, но на этот раз он подтолкнул кейс не так сильно. После этой ходки он перестал ставить их на дорогу.

Возвращаясь после пятого захода, Майнзер нагнал подружку Паркера, которая тоже, очевидно, направлялась наверх. Он вспомнил, что ее вроде бы звали Клер. Еще он подумал о том, что с виду она как будто ничего, симпатичная. Хотя, возможно, и фригидная.

Образованные особи женского пола, имеющие привычку напускать на себя серьезный вид и одеваться по самой последней моде, в девяти случаях из десяти на поверку оказываются фригидными. Те же, кто не прочь заняться любовью, — сплошь глупые толстухи, а к ним Майнзер никогда не испытывал влечения. Именно поэтому у него крайне редко складывались какие бы то ни было отношения с женщинами. Все его немногочисленные романы длились недолго, так как в конце концов выяснялось, что его избранница либо до крайности глупа, либо фригидна. Сам Майнзер не понимал, почему так происходит, и не имел ни малейшего представления о том, как другим мужчинам удается решать для себя эту дилемму. Честно говоря, ему было наплевать. Он стоял на том, что мужскому телу можно найти куда более удачное применение, чем просто залезть на какую-нибудь шлюху. Все самые важнейшие события в его жизни происходили преимущественно по ночам, но вот только местом действия для этого никогда не бывала постель.

Теперь, например, ему выпала возможность поиздеваться над Карлоу, и он ни за что не собирался упускать подобного случая. А там есть еще и Паркер... Вообще-то больше всего на свете ему сейчас хотелось сыграть какую-нибудь злую шутку именно с Паркером, потому что этим он превзошел бы самого себя по части изобретательности.

Короче говоря, Майнзера никак нельзя было назвать дамским угодником. И все же он считал необходимым для себя «произвести впечатление». Именно поэтому вместо приветствия при первой же встрече Клер услышала от него недвусмысленно высказанное неприличное предложение. Вот почему теперь, встретив ее на пороге подъезда, куда выходили двери офисов, он сказал:

— Ну как, дорогая, ты еще не передумала? В ответ она одарила его взглядом, полным холодного презрения, что было расценено им как высшая степень притворства. Клер первой проследовала внутрь здания. Он поднимался вслед за ней по лестнице, любуясь тем, как покачиваются ее бедра. Майнзер силился придумать, что бы еще сказать девке Паркера. В его голове промелькнула шальная мысль: схватить недотрогу в охапку и здесь же, в коридоре, наскоро проучить, чтобы в следующий раз не слишком-то заносилась, но только от этой идеи пришлось тут же отказаться. Как-то раз он уже пробовал воплотить в жизнь нечто подобное. Было это давным-давно, когда по неопытности ему казалось, что все женщины тайно только и мечтают о том, чтобы ими обладали. Казалось, стоит ему только обнаружить свои намерения, как они тут же завздыхают: «О да, я хочу, хочу!» И тут же сами с готовностью полезут к нему в штаны. Сам он был немало удивлен, когда вопреки всем радужным ожиданиям оказавшаяся у него в объятиях девица вдруг непостижимым образом превратилась в разъяренную тигрицу. Та маленькая дрянь оказалась самой беспощадной, коварной и неистовой драчуньей из всех, с кем ему когда-либо приходилось сталкиваться. Она вырывалась, кусалась, отбивалась, пускала в ход кулаки, колени, локти, царапалась с таким остервенением, как будто хотела содрать с него шкуру. В конце концов ему пришлось-таки отправить ее в нокаут, что было сделано, разумеется, исключительно в целях самообороны. Он так и не стащил с нее трусы, хотя, признаться, глядя на девку, распластавшуюся без сознания на полу, стал подумывать, что неплохо было бы снова приступить к делу и довести задуманное до конца. Но мысль о том, что она может очнуться раньше, чем все закончится, подействовала отрезвляюще.

С тех пор воспоминание о том печальном опыте удерживало его от опрометчивых поступков в аналогичных обстоятельствах. В том числе и сейчас. Вслед за Клер он вошел в помещение офиса туристической фирмы, и когда она нагнулась, чтобы пролезть через провал в стене, единственным его желанием в отношении нее было поддать ей покрепче ногой под зад. Но он сдержался.

До прихода Клер дела у Майнзера продвигались медленно, и ему приходилось неизменно делать перерывы между ходками, дожидаясь, пока будут вынесены очередные два кейса, готовые к погрузке. Но теперь, когда Клер стала помогать укладывать монеты, Майнзеру уже приходилось непрерывно курсировать между офисом и грузовиком. Он знал, что в танцевальном зале Лемке, Клер и Билли упаковывают товар, а Паркер тоже временами собирает монеты, то и дело прерывая это занятие для того, чтобы вынести в офис заполненные кейсы.

Майнзер занялся подсчетом. К трем часам им было сделано двадцать семь заходов. Каждый раз он забирал по два кейса, и выходило, что пятьдесят четыре кейса с товаром уже погружены в машину. Входя в здание в двадцать восьмой раз и направившись было к лестнице, Майнзер вдруг различил звук шагов в темноте у себя за спиной. Он обернулся. Мощный удар обломком трубы, задевший по касательной висок, пришелся по плечу. Майнзер вскрикнул от неожиданности. Покачнувшись, осел на пол, и тогда незнакомец, чей силуэт был едва различим в темноте, замахнулся и ударил снова. На этот раз Майнзер успел увидеть буквально в какой-то доле дюйма у себя перед глазами обрушивающийся на него обломок трубы...

Глава 5

Майк Карлоу все еще не был до конца уверен в том, что он ненавидит больше: Майнзера или же этот дрянной грузовик. Наконец он стал склоняться к мысли, что дело все же в грузовике. Он невзлюбил этот хлам с самого начала, с тех самых пор, когда впервые увидел автомобиль, стоявший под брезентом посреди заднего двора дома Лабатарда. Еще больше утвердился Майк Карлоу в своем мнении, когда ему вместе с этим ублюдком Майнзером пришлось откинуть брезент. Он прямо-таки запрезирал чертову колымагу, оказавшись за ее рулем и нажав на газ. Его не устраивало решительно все: передача, двигатель, рессоры, а также сиденье, руль и шины. Но меньше всего его прельщала перспектива разъезжать на этой канареечно-оранжевой развалюхе по городу с грузом ворованных монет в кузове, которые, пожалуй, должны потянуть на целый миллион долларов.

Для Майка Карлоу автомобиль воплощал собой некий способ в мгновение ока перемещаться из пункта А в пункт Б вне зависимости от реальной удаленности этих двух точек друг от друга. Это был тот самый идеал, воплотить в жизнь который еще не смогли ни в Детройте, ни в Европе. В сравнении со своим несбыточным идеалом Карлоу оценивал все объекты, снабженные колесами и каким-никаким мотором. А тут выходило, что грузовик, предоставленный в его распоряжение Паркером, находится в самой нижней части табели о рангах и отстоит от идеала настолько далеко, что в этом смысле проигрывать ему может лишь газонокосилка.

Гонки были страстью Карлоу. Еще посещая муниципальную школу, ему удавалось приводить в движение немало разного самодвижущегося хлама, на котором он ухитрялся обгонять современные заводские модели. В юности он создал проект гоночной машины собственной конструкции, причем количество бензина, залитого в топливный бак, никоим образом не отражалось на центре тяжести машины, так как никакого топливного бака у нее не было и в помине. В основе конструкции лежала полая алюминиевая труба, непосредственно в которую и планировалось заливать топливо. Когда же кто-то из тех, кого Карлоу ознакомил со своей выдумкой, заметил, что крайне опасно создавать автомобиль, предполагающий погружение водителя в бензин, он лишь недоуменно пожал плечами: «А что тут такого?» Таков был его взгляд на жизнь.

Если бы на разработку, изготовление и содержание гоночных машин не требовалось такой уймы денег, то Майк Карлоу ни за что на свете не стал бы время от времени унижаться до того, чтобы садиться за руль вот таких недоделок, как этот вонючий грузовик. За подобную работу он брался не чаше одного раза в год, а иногда и реже, если позволяли средства, и лишь с той целью, чтобы получить достаточно наличных для содержания собственных автомобилей. Разумеется, он мог бы запросто наняться в какую-нибудь большую компанию и стать обыкновенным испытателем, апробируя блестящие идеи тамошних инженеров, предлагаемые ими для новых гоночных машин, выстроенных на деньги хозяев и этим же самым хозяевам принадлежащих. Но это противоречило его представлениям об автогонках. Любая из машин, за руль которой он садился, должна была принадлежать только ему, и его проекты по-прежнему оставались самыми смелыми из всех, какие только могли быть разрешены устроителями гонок. Именно поэтому, а еще потому, что Карлоу считался одним из самых неистовых гонщиков, в аварии он попадал тоже гораздо чаще остальных. В результате на его теле образовалась целая коллекция шрамов на память о любимом занятии. Но куда более прискорбным, по его мнению, был тот факт, что время от времени автомобиль стоимостью в несколько тысяч долларов в один момент вдруг становился грудой железа, за которую не дали бы и сотни. Каждый раз, когда такое случалось, ему приходилось запускать руку в заначку, а если таковой не оказывалось, то снова наниматься к таким, как Паркер с Лемке, чтобы быстро и благополучно увезти их с места преступления. Или же чтобы крутить баранку какой-нибудь развалюхи типа вот этого невероятного грузовика.

Что же касается Отто Майнзера, то ублюдок он и есть ублюдок, этим все сказано. До тех пор, пока этот скотина Майнзер будет держаться в рамках приличия, Карлоу тоже станет сдерживать себя, но если только после завершения операции этому типу захочется снова продемонстрировать свое остроумие, то тогда он, Карлоу, с превеликим удовольствием самолично засандалит ему ломом промеж глаз.

Ему уже неоднократно приходилось ставить на место амбала, убежденного в своем превосходстве и считающего, что разница в габаритах решает все.

Его роль во всей операции была не слишком сложной. Сначала главной его задачей было следить за тем, как подружка Паркера сидит, закинув нога на ногу. Вскоре ночь пошла на убыль. Все, что от него требовалось теперь, так это стоять позади грузовика, заглядывая в открытый люк и изображая из себя рабочего электрической компании. Когда внизу объявлялся Майнзер, сгибавшийся под тяжестью своей поклажи, ему полагалось лезть в кузов и складывать там товар.

Лишь однажды за последний час он видел патрульную полицейскую машину, которая, впрочем, без задержки проехала мимо. В столь поздний час количество машин на улицах было очень невелико, а прохожие, спешившие по тротуарам, казались такой же редкостью, как яйца экзотической птицы додо. Иногда Майнзеру приходилось задерживаться в тени проема, пережидая, когда разрозненные группки припозднившихся и изрядно нагрузившихся алкоголем участников монетных торгов благополучно минуют его и войдут в отель, но эти задержки не были слишком долгими. Карлоу методически выполнял свою работу. В перерывах он принимался обдумывать проект своей новой машины, которую только-только собирался сконструировать. Когда без десяти три к нему подошел человек в плаще и шляпе, Карлоу поначалу даже не заметил пистолета в его в руке.

— В чем дело, приятель? — поинтересовался он, полагая, что парень просто собирается спросить у него, как пройти или еще что-нибудь в том же роде.

Но вопреки его ожиданиям ночной прохожий взмахнул пистолетом и сказал:

— Дело в тебе. Пойдем пройдемся. — Только теперь Карлоу увидел наведенный на себя ствол, и у него по спине пробежал холодок. Он снова взглянул на незнакомца. На полицейского он как будто не похож.

— Все путем. Незачем так волноваться, — ответил Карлоу, разводя руки в стороны, показывая тем самым, что он безоружен.

— Давно бы так, — одобрил собеседник. — Давай зайдем в дом.

— Давай.

Незнакомец указал на здание с офисами. Карлоу оставил свой пост у грузовика и, перейдя через тротуар, распахнул входную дверь. Человек с пистолетом шел неотступно за ним.

В подъезде Карлоу заметил неясный силуэт Майнзера, лежавшего на полу у лестничного пролета. «Со мной будет то же самое», — только и успел подумать он, когда острая, ослепляющая боль вдруг внезапно пронзила виски, и весь мир погрузился во тьму.

Глава 6

Билли Лабатард чувствовал себя библейским Иудой Искариотом. Он стоял посреди ярко освещенного зала монетных торгов, укладывая металлические кружочки в очередной кейс. Хотя он переживал подобающие моменту волнение и трепет, его одолевало отвращение, презрение и ненависть к самому себе.

На этот раз все было гораздо хуже, чем раньше, когда раза два или три в погоне за легкими деньгами он помогал профессиональным ворам грабить нумизматов, торгующих монетами. Вообще-то «помогал» — это слишком громко сказано. Просто в каждом случае он указывал на объект и сообщал грабителям, что тем было необходимо знать о действиях, предпринимаемых их жертвой. После окончания дела краденые монеты доставались ему меньше чем за половину их реальной стоимости.

Конечно, с какой стороны ни посмотри, но и тогда, и сейчас он совершал один и тот же весьма неблаговидный поступок. Но только на этот раз ему было еще противнее. По большей части, наверное, из-за того, что в те, другие, разы жертвами оказывались отдельные торговцы, с которыми он был практически незнаком, люди, с которым он встречался всего-то несколько раз в жизни во время торгов. Теперь же участь жертв уготована членам «Ассоциации нумизматов Индианаполиса» — клуба, чьими усилиями и было организовано это мероприятие. Большинство этих людей являлись давнишними знакомыми Билли, многие считали его своим приятелем, приглашали его в гости, привечали и не сомневались в его дружеских намерениях.

Билли Лабатард хорошо знал цену дружбы. В свое время он был одиноким и застенчивым ребенком, и, когда стало казаться, что всю свою жизнь он будет обречен на одиночество, Билли увлекся коллекционированием монет, и это увлечение здорово выручило его. Коллекционерам приходится иметь дело с теми вещами, которые вне их круга зачастую считаются лишенными смысла и значимости. В какой-то мере всех коллекционеров в той или иной степени можно назвать изгоями общества. Поэтому настоящий изгой менее заметен в их среде.

Билли был младшим из двух сыновей аптекаря, содержавшего небольшой собственный магазинчик на Гроув-Бич. Старший из братьев. Дик, по молодости лет связавшийся с битломанами, в отличие от Билли рано покинул родительский дом. Никто в семье не сомневался в том, что Билли обязательно будет учиться дальше и поступит в колледж. Но вышло иначе. Два месяца спустя после окончания школы Билли в одночасье остался круглым сиротой после того, как автобус, в котором мать и отец возвращались с конференции аптекарей, попал в автокатастрофу. Неожиданно для себя он понял, что вообще-то ему совсем не хочется ни поступать в колледж, ни вообще заниматься чем бы то ни было другим. Он унаследовал дом в Марс-Хилл, аптечный магазинчик отца и еще двадцать две тысячи долларов. Тогда ему исполнилось восемнадцать лет, и у него не было никаких особых амбиций. Продав магазинчик, он разделил наследство с Диком, остался жить в родительском доме и мало-помалу пристрастился к нумизматике.

Превращение обыкновенного любителя-коллекционера в профессионала, занимающегося торговлей монетами, происходило постепенно, и по существу, он стал им еще до того, как решился впервые арендовать стол на одном из съездов нумизматов. Бизнес его уверенно расширялся, пока наконец не составил главную статью доходов, если не считать нескольких эпизодов из его биографии, когда он брался сбыть по мелочи краденый товар. До тех пор, пока в его жизнь не вошла Клер, у него не было ни нужды, ни желания сорвать куш побольше.

У Дика была жена, а у этой жены — родной брат, работавший пилотом в одной из авиакомпаний и решивший обосноваться недалеко от Индианаполиса. По какой-то причине этот летчик заехал в гости к Билли вместе с красавицей женой по имени Клер. По-видимому, оба тогда остались далеко не в восторге от состоявшегося знакомства, и до недавнего времени у Билли не было никаких известий ни о самом летчике, ни о его жене. Но чуть больше года назад Клер сама позвонила ему и спросила, не может ли он порекомендовать ей кого-нибудь из местных владельцев похоронных бюро.

Известие о гибели пилота затронуло какую-то тайную струну в душе Билли, и его захлестнула волна сильнейшего вожделения, которое до этого не приходилось ему испытывать никогда в жизни. Это чувство не давало ему покоя, оно беспощадно терзало его, как только лисица может терзать кроличью тушку. Он страстно желал Клер, ему безумно хотелось обладать ею. До тех пор, пока это было возможно, Билли скрывал свое желание под личиной излишней заботливости, но когда в конце концов он неуверенно сделал ей свое нелепое предложение, она отвергла его притязания с таким злобным хладнокровием, что он немедленно вновь отступил на позиции заботливого помощника, пытаясь делать вид, что этого разговора никогда не было.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды Клер сама не пришла к нему и не объявила, что ей нужно достать семьдесят тысяч долларов. Она не сказала ему, для чего ей деньги, а также не обещала ничего конкретно, но из подтекста сказанного ясно следовало, что если он, Билли, сможет раздобыть требуемую сумму, то сделанное им ранее предложение будет пересмотрено в куда более выгодном для него свете.

И вот теперь он оказался здесь, в компании безжалостных, вероломных, самоуверенных людей, обворовывая коллег по бизнесу, предавая людей, многие из которых считали его своим другом. На другом конце зала стояла Клер, которая никогда так и не позволила ему поцеловать себя, а взад и вперед по проходу расхаживал человек по имени Паркер, который — и Билли ни минуты не сомневался в этом — уже успел с ней переспать.

Ну и черт со всем этим. Наплевать. Билли убеждал себя, что ему наплевать на все и на то, что он предает своих же друзей, и вообще на все-все остальное. Скоро этому придет конец. Ограбление останется в прошлом. Паркер уедет, начнут поступать деньги, и все встанет на свои места. Билли твердо решил для себя, что не даст Клер ни гроша, пока та не переспит с ним.

Работа тем временем была уже почти закончена. Билли парился в твидовом пиджаке, но он упорно отказывался снять его, осмелившись ослушаться запрета Паркера. Под пиджаком слева скрывалась кобура с пистолетом — автоматический кольт «Коммандер-38» с хромированной рукояткой. Билли приобрел его перед тем, как отправиться на свой второй съезд нумизматов. Тогда он не расставался с ним, надевая кобуру при каждом удобном случае, и ему казалось, что именно сегодняшняя работа как никогда требует от него быть во всеоружии. Поэтому, что бы там ни воображал себе Паркер, пистолет он взял с собой и пиджак снимать не собирался, хотя в нем было невыносимо жарко.

Но все как будто уже подходило к концу. Паркер сам подошел к нему и сказал:

— Без десяти три. Когда закончишь с этим кейсом, возьмешь его сам и вынесешь вниз к грузовику. Будем закругляться.

— Хорошо, — выдохнул Билли. Он нервничал гораздо больше, чем ему самому хотелось бы в том признаться, и поэтому он был несказанно счастлив, что эта часть их предприятия подходит к концу.

На то, чтобы доложить последние монеты, у него ушло не более минуты. Билли поднял тяжеленный кейс, который, как ему показалось, весил целую тонну, и потащил его к провалу в стене, где он опустил свою ношу на пол и, пятясь задом, прошел сквозь дыру, а затем волоком втащил чемодан за собой.

В помещении офиса туристической фирмы было очень темно, особенно после ярко освещенного зала торгов. Билли задержался здесь на несколько секунд, дожидаясь, когда глаза привыкнут к темноте, а затем увидел Джека-Француза в шляпе и плаще, стоявшего в дверях.

Билли был удивлен и смущен, но вовсе не испуган.

— Француз! — воскликнул он. — А ты что тут делаешь?

— Подойди сюда, — сказал Француз, взмахнув рукой, и тут Билли заметил у него в руках пистолет. Ни секунды не раздумывая, Билли выпустил из рук кейс и потянулся к кобуре...

Он умер, так и не успев опомниться от изумления.

Глава 7

Клер была уверена, что у жизни не осталось для нее непознанных тайн. Так продолжалось до тех пор, пока не прогремел этот выстрел, прозвучавший как неясный, приглушенный хлопок. Однако спутать ни с чем другим его было невозможно. В голове у нее промелькнула мысль: «Кто-то только что умер». Колени подогнулись сами собой. Она начала тяжело оседать, задев о край стола, за которым до этого стояла. Упала на пол, больно ударившись левым плечом, перевернулась на спину и осталась неподвижно лежать, устремив взгляд в потолок.

Клер не теряла сознания. Но у нее не было сил, чтобы справиться с собственным телом, не было воли, чтобы совладать с эмоциями. Душу охватили ужас и закрадывающееся в нее чувство вины. Реальность только что нанесла ей сокрушительный удар.

Потому что эта афера, одним из действующих лиц в которой стала она, с самого начала не была игрой. В жизни ничего не бывает понарошку, но только сейчас ей стал открываться смысл этого.

С самого детства жизнь казалась ей игрой под названием «мало хочешь — мало получишь». Даже если иногда победителем выходил кто-то другой, а не она сама, то кому какое до этого дело? Позднее название игры поменялось на «красиво жить не запретишь». Даже смерть Эда не смогла сколь-нибудь ощутимым образом повлиять на ход вещей, потому что он погиб за многие мили отсюда, где-то в горах, и его смерть была столь же эффектна, как и вся его жизнь. Эта смерть казалась лишь одним из способов ведения игры.

Примерно в то время, как за ней начал увиваться этот олух Билли, ей, наконец, пришлось узнать и о том, как мало Эд оставил ей после себя. И хотя она была далека от окончательного разорения, но кое-какие долги все же накопились. И тогда девиз ее игры в очередной раз поменялся на «верьте мне, люди». Это было лишь очередным маневром, позволявшим продолжать жить на широкую ногу и отдавать другим меньше, чем тем хотелось бы получить от нее. Клер была роковой женщиной, натурой страстной, романтической и загадочной.

Сумма в семьдесят тысяч взялась с потолка. На самом же деле все долги ее не превышали восемнадцати тысяч долларов, и при желании ей наверняка удалось бы как-нибудь замять это дело, но Билли как-то раз стал хвастаться, как много ему уже удалось скопить, и Клер подумала о том, что жить было бы намного проще, получив некоторое денежное подспорье. В конце концов, в результате различных ухищрений, таинственных недомолвок и парочки прозрачных намеков ей удалось выяснить, что Билли располагает гораздо более скромной наличностью, чем ему хотелось представить.

Но Клер уже почувствовала запах денег. Имея много денег, она могла бы уехать из Индианаполиса, отправиться путешествовать, познать гораздо лучшую жизнь, чем мог ей обеспечить Эд. В противном случае, она будет вынуждена торчать в этом городе, спешно начиная поиски второго мужа, и тогда вся ее игра будет безнадежно испорчена.

Переход от злой шутки с Билли к делам, творившимся этой субботней ночью в зале монетных торгов, был постепенным. Правила игры постепенно ужесточались, но игра по-прежнему оставалась лишь игрой, не более. Она поведала Паркеру все ту же историю о семидесяти тысячах долларов, какую еще раньше рассказала Билли. Отчужденная неприступность Паркера и его холодный эгоизм тоже не остались незамеченными ею, и поэтому в довершение ко всему она позволила ему и кое-что еще, то, что для Билли оставалось по-прежнему недоступным. От этого игра стала только интереснее. Пока не прогремел этот выстрел. Это ощущение было сродни тому, как если бы с надгробного камня в одно мгновение был смыт толстый слой наносной грязи, под которой ей вдруг открылась надпись, о существовании которой она никогда не догадывалась и вынести жестокую правдивость которой было превыше всех человеческих сил. Поэтому она упала и оставалась без движения лежать на полу, в то время как перед глазами у нее стояла одна картина, все чаще и настойчивее возвращавшаяся к ней из хаоса мыслей: искалеченное тело Эда, насмерть разбившегося на том далеком каменистом горном склоне. И a глубине души, в каком-то дальнем ее уголке свободном от паники, чувства вины и прочей неразберихи, она, по сути, впервые стала горевать по-настоящему о погибшем муже.

Паркер подошел к ней. В руке он держал револьвер и что-то говорил, произнося слова отрывисто и быстро, но понять ничего было нельзя, как если бы он говорил на языке суахили. Клер хотела сказать ему: «Помоги мне отделаться от них. Пусть мне за это ничего не будет. Я не знаю, почему так вышло». Но она почему-то никак не могла подобрать слова, найти в себе силы на то, чтобы произнести это.

Паркер наклонился и отвесил ей сильную пощечину, отчего у нее запрокинулась голова, а вся щека запылала. С каждым мгновением ей становилось все больнее и больнее. Она молча закрыла глаза, понимая, что заслужила это, но сожалея, что все кончается именно так.

Он снова заговорил с ней, и на этот раз ей было понятно каждое его слово.

— Вставай, — говорил Паркер. — Быстро. Поднимайся же!

Клер оставалась неподвижно лежать, и тогда он снова и еще сильнее ударил ее, но уже по другой щеке. Из глаз у нее хлынули потоки слез, как если бы она до этого рыдала уже целый час. Как будто включили телевизор и на экране появился некто, до этого неустанно, без перерыва обливавшийся слезами.

Но Паркер оставался прежним. Его голос доносился до нее сквозь ее собственные рыдания и всхлипывания, приказывая встать.

Страх очередной пощечины заставил ее найти в себе силы на то, чтобы согласно кивнуть, пошевелить руками и начать подниматься на ноги.

Он не помог ей. Она с трудом поднялась, ухватившись обеими руками за стол, и, когда ей наконец удалось принять вертикальное положение, он объявил:

— Уходим. Не отставай от меня.

— Только не надо показывать мне фотографии, — пробормотала она, потому что теперь ей стало казаться, что Паркер должен обязательно оказаться на самом деле неким судьей, и что у него есть фотографии того, кто был убит тем выстрелом, и что теперь он собирается разложить перед ней все снимки, а она не сможет вынести этого зрелища.

— Не отставай, — повторил он, не обращая внимания на ее слова, и зашагал прочь.

Нетвердо ступая на дрожащих йогах, Клер поспешила следом за ним. В голове у нее по-прежнему творилась неразбериха, когда из провала в стене впереди вдруг, пятясь, выступил Лемке. Он повернулся, и она увидела, что голова у него вся в крови.

— Француз... — изумленно проговорил он и рухнул на пол.

Клер пронзительно завизжала.

Часть четвертая

Глава 1

Истошный вопль разорвал тишину. Паркер огляделся по сторонам. Все его усилия пошли прахом, работа безнадежно испоганена, у них не остается никаких шансов:

Билли Лабатард, скорее всего, уже мертв. Лемке или уже мертв, или умирает, а может быть, просто валяется без сознания. Карлоу и Майнзер тоже, должно быть, выведены из игры. Француз вернулся, чтобы перехватить товар, и теперь он преграждает путь к отступлению через офис фирмы.

Был сделан только один выстрел. Должно быть, Лабатард все-таки приволок свой чертов пистолет; вот почему он парился в пиджаке. Француз был профессионалом, и он ни за что не стал бы палить просто так, а значит, Лабатард, наверное, сам вынудил его к этому. После этого он огрел Лемке, когда его голова показалась из дыры в стене. Тогда нервы у Француза уже были на взводе, и он просто не сумел разобрать намерений Лемке. А поэтому он треснул его по голове и выпихнул обратно, где увидевшая его Клер взвыла, как пожарная сирена.

Поспешит ли Француз после этого поскорее убраться оттуда или задержится в помещении офиса еще на несколько минут? Это зависит от того, до какой степени Лабатард вывел его из себя. В любом случае рисковать Паркеру не хотелось. Возвращаться сейчас через стену было крайне небезопасно.

Оставался только один путь — через отель. В любом случае вопль Клер наверняка поднял всех на уши. Куда бы теперь Паркер ни сунулся, его постараются встретить во всеоружии, так что шансы у него незавидные. Единственный выход — из зала вниз по лестнице, через вестибюль и на улицу.

Паркер не стал терять времени на раздумья. Он снова огляделся по сторонам, оценивая ситуацию, и принял решение. Ухватив Клер за руку, он потащил ее за собой.

— Идем. Ты втянула меня в это дело, так что теперь поможешь мне выпутаться.

Она не сопротивлялась, следуя за ним с покорностью зомби. После того истошного вопля Клер снова затихла. Лицо ее было бледным как мел, а взгляд — отсутствующим. Паркер сомневался, что в этот момент она сохранила способность соображать.

Но это его не слишком заботило. Для того чтобы справиться с отведенной ей ролью, думать ей не обязательно.

Кто-то уже колотил в запертые со стороны танцевального зала двустворчатые двери, были слышны голоса, взывавшие изнутри. Паркер втащил Клер в смежную с залом комнату хранилища, захлопнул за собой дверь и подошел к двери, ведущей в коридор.

— Сейчас я открою дверь, — сказал он, — и ты выйдешь отсюда. Иди, когда подтолкну; останавливайся, когда стану придерживать.

Она ничего не ответила, но ему показалась, что в общих чертах идея ей ясна. Паркер открыл дверь, встал позади Клер и, удерживая ее сзади за свитер, легонько подтолкнул вперед. Она сделала несколько шагов.

Двое охранников что есть мочи колотили в двери танцевального зала. Еще один страж порядка маячил в дальнем конце мезонина. Он только что вышел на шум из выставочного зала, пытаясь выяснить, что происходит.

— Всем сохранять спокойствие! — выкрикнул Паркер, начиная пятиться в сторону лестниц, удерживая Клер перед собой.

Она двигалась, словно марионетка, повинуясь каждому его движению.

Один из охранников у двери сделал выпад вправо, одновременно хватаясь за кобуру с пистолетом. Паркер выстрелил, и охранник тяжело повалился на пол и остался неподвижно лежать. При звуке выстрела Клер на миг застыла на месте, но когда Паркер потянул ее за свитер, она снова начала переставлять ноги.