Удивительный луч профессора Комаччо

      Ночью у аппарата я не дежурил, а утром третьего, как пришел к восьми, сразу зашел к полковнику.
      Его не было, но в его обширном кабинете, от телефона к телефону, а телефонами у генерала был уставлен целый стол, прыгал юркий широкоротый секретарь с острым сухим лицом, похожий на мартышку-Геббельса. Он набирал один номер за другим, снимал то одну, то другую трубку, справляясь в каком-то списочке, и видно было, что по разным адресам и разным телефонам говорил одно и то же бесконечное количество раз.
      9.00. Нашли аэродром в роще. На аэродроме все то же, но вся толпа летного состава стоит кольцом и слушает какого-то генерала с ястребиным носом, который очень, очень резко говорит что-то.
      Он кончил. Толпа качнулась как после команды "вольно" и медленно разошлась, опять разбились на группы. Генерал быстро пошел, сел в машину, машина сорвалась и вышла за пределы видимого нам поля.
      Раз они опять все уселись - значит, никакого определенного приказа не получили.
      11.30. Вернулись к полковнику в разведцентр. Кабинет переполнен. И только что зашевелились, очевидно, кто-то приехал. Мерзавец-секретарь опустил шторы на окно, сквозь которые мы вошли лучом, и все исчезло.
      Вот когда мне пригодились способности вычислять в уме. Я считал, как бешеный, и все-таки досчитал, через двадцать минут я вошел лучом в дымоход, заэкранировал камин, ударил лучом в непроницаемый потолок, расстелив по потолку темное поле и опять увидел все сверху.
      Наш полковник говорил, рядом с ним стояло несколько генералов, справа и слева виднелись две плеши и две груди, залитые золотом шитья - явные послы.
      Полковник читал, подрагивая рукой. Некоторые генералы согласно кивали, другие нет, среди кольца голов, сидящих вдоль стен, не было единодушия,некоторые плечи пожимались, руки сомнительно разводились.
      Он окончил, и обернулся в обе стороны, одна посольская голова кивнула. Но наш старый знакомый посол великой державы, не глядя на полковника, наливал и пил из крышки своей фляжки.
      Полковник, видимо, обратился к собравшимся, они отвечали по очереди, первый военный согласился, второй неопределенно пожал плечами, третий махнул рукой и отвернулся, четвертый, видимо, промолчал. Тогда полковник на минуту опустил документ, который читал и, опершись на него рукой, сказал несколько очень, видимо, резких и значительных фраз. Вот тогда-то я сверху, сузив луч, кинулся, как коршун, на документ, но успел только прочесть наверху обращение к премьер-министру, дальше все закрыла рука, и только внизу мы успели прочесть: "Исходя из вышеизложенного и согласовав это с мнением наших благородных союзников, я считаю своим долгом рекомендовать немедленное выступление".
      Дальше шла подпись.
      Черт, даже сфотографировать не успели, как он сложил свой документ, торжественно вложил в папку, папку в портфель и двинулся к выходу.
      Посол великой державы не тронулся с места, он положил ноги на соседний стул, поставил перед собой фляжку и явно приготовился к долгому ожиданию.
      Молчаливый Вары шагает по мостику и ломает в пальцах спички, потом, резко остановившись, задумался, смотря на меня в упор и, наконец, негромко сказал:
      - Вызовите Щербо!
      - Зачем? - резко спросил я.
      - Вы не верите Щербо?
      - Нет.
      - Вы верите мне?
      - Да.
      - Твердо?
      - Твердо!
      - Так вот, делайте, что я буду говорить. Так нужно. И немедленно! сказал Вары.
      Я передал вызов Мюллеру. Скоро появился Щербо. Он, ни к кому не обращаясь, сказал: "Здравствуйте", засунул руки в карманы и уставился в потолок.
      - Собрать всех! - сказал Вары.
      Скоро явились и встали в зале Мюллер, весь состав нашей группы, внутренняя охрана, не было только Байрона.
      - Товарищи!- сказал Вары,- и пристально обвел всех глазами, заглядывая в каждое из окружающих его лиц.- Положение следующее, с минуту на минуту может разразиться война, те, за кем мы наблюдаем, уже стянули к портам войска, готовясь к новой интервенции, к новому десанту. Они могут напасть на нас в любой час, в любую минуту. Мы абсолютно не готовы, больше того, мы совершили непростительную глупость. Занимаясь делами видения на расстоянии, мы ослабили боевую мощь этого аппарата, с которым мы работаем, а приспособить его для военных целей не просто. Состав лучевого пучка, с которым мы сейчас работаем, безвреден. Он может поразить противника только на ближайших расстояниях. Единственное, чем мы можем помогать сейчас своей Родине, это разведка. И это мы должны делать непрерывно. Но с другой стороны, необходимо немедленно восстановить первый вариант, находящийся в университетской лаборатории. Это можно сделать быстро, и он обладает несравненно большей боевой мощью.
      - Так вот, кто может это сделать?
      Молчание.
      - Щербо, если вам сейчас передадим конденсаторы от старого аппарата и все снятые с него части, которые сейчас хранятся здесь, можете ли вы восстановить старый аппарат?
      - Могу! - побледнев, сказал Щербо, впиваясь глазами в Вары.- Но...
      - Что, но?
      - Но для этого мне нужны чертежи!
      - Вы их получите. Вот чемодан с конденсаторами и всеми снятыми частями,- сказал Вары и вытащил из вспомогательной лаборатории небольшой, но тяжелый чемодан,- вот чертежи,- и он бросил на стол тяжелую папку, опечатанную многими печатями.- Вот ключи от лаборатории.
      - Викунья!... Угрожающе сказал я.- Вы сошли с ума! Я...
      - Вы будете делать то, что я скажу,- резко, не глядя на меня, сказал Вары.
      - Но...
      - И без всяких но! Теперь, кто еще может помочь Щербо?
      - Ну, хорошо,- сказал я,- тогда я категорически настаиваю, чтобы туда был переброшен Крус.
      - Хорошо,- подумав, сказал Вары. - С завтрашнего утра можно бросить туда и Круса. Но сегодня он нужен здесь.
      - Кто еще может быть переброшен туда для помощи?
      - Мюллер?
      - Нет, товарищ Вары. Я без предписаний, прикасыфай - не прикасыфай никута.
      - Емельядо?
      - Как хотите,- сказал Емельядо,- а только мне кажется - я здесь нужнее.
      - А кто из охраны поедет? - спросил я.
      - Я позвоню в город, дорога безопасна, а к лаборатории к девяти вечера я распорядился дать охрану.
      - Виракоча?
      - Отчего ж,- с готовностью откликнулся тот,- там оно лучше. И не сомневайтесь, я понимаю - ни-ни, ни-ни.
      Затем Вары опросил всех, но никто не выразил особого желания ехать.
      - Так, отлично,- сказал Вары,- выезжать немедленно. Остающиеся - по местам.
      Через минуту Щербо с чемоданом и папкой был в машине, с шофером сел охранник с расстегнутой кобурой. Виракоча вместе с Щербо.
      - Вары,- в последнюю минуту, когда машина уже готова была выехать, сказал я.- Викунья, ради бога, вы думаете о том, что делаете?
      - Молчите,- отвечал он.
      Когда машина выезжала, у ворот неожиданно появилась Долорес.
      Щербо остановил машину и подошел к Долорес.
      - Долорес,- начал он.
      - Вы подлец, Щербо,- дрожащими губами произнесла, побледнев, Долорес.
      - Долорес, поверьте,- начал опять Щербо,- вы не хотите понять меня, я никогда не был вашим врагом, наоборот, у вас никогда не было большего друга...
      - И этот друг крадет у меня письма? Чтобы...
      - Поверьте, я только хотел поговорить с вами. Вы должны меня выслушать, вы должны хоть в последний раз послушать, что я вам скажу, письма... письма... неужели вы думаете, что они что-то значат для меня. Я вернул бы их вам все равно. Они лежат, и я их не читал. Но вы должны меня выслушать, и тогда все будет по-другому. А Крусу я все равно ничего не отдам, пусть хоть на метр от земли подпрыгнет. Выслушайте меня, и я сию же минуту все верну вам, каков бы ни был результат нашего разговора.
      - Я вас слушаю. Говорите,- сказала Долорес.
      - Я не могу сейчас и здесь. Зайдите к себе домой на минуту, не бойтесь меня. Зайдите в ваши старые комнаты, они ждут вас...
      Вдруг я ясно увидел, что она заколебалась.
      - Ну, вот что,- неожиданно сказал Вары, молча присутствующий при этой сцене.- Время - деньги. Если хотите разговаривать - можете говорить по дороге. Сениора если захочет - может ехать с вами. Можете даже, если хотите, на пятнадцать-двадцать минут зайти на квартиру, она все равно по дороге к университету, для окончания разговора. Конечно, если у вас появится такое желание. Слышите, на пятнадцать-двадцать минут, но не больше. И за работу в лабораторию.
      - Ну?
      - Ну, хорошо. Я поеду,- вдруг решительно сказала Долорес и села в машину.
      Машина тронулась, развила скорость и исчезла за поворотом. Меня всего трясло от возмущения.
      - Вары, Вары,- сказал я,- вы или предатель... или вообще сошли с ума.
      - А, собственно, почему? - усмехаясь, спросил он.
      - Он еще спрашивает! В минуту величайшей опасности все ставите на карту и эту карту доверяете кому? Что за букет из подозрительных фигур вы создали в машине?
      - Вот в том-то и дело, кому доверять? - сказал твердо Вары, и улыбка сбежала с его лица.- В минуту величайшей опасности я делаю то, что должен. Что? - спросите вы. Я хочу знать, кому мы все-таки можем доверить. Вы понимаете это или нет? Вы понимаете, что именно в минуту опасности я должен, я обязан знать, кто же у нас здесь колобродит.
      - Но цена, которую вы заплатите за это?
      - Э! Насчет цены не беспокойтесь, это мое дело.
      - И вы думаете, что теперь узнаете? А не поздно ли вы узнаете?
      - Надеюсь, нет! Это зависит от тебя, Антонио. Ну, Антонио, теперь действуй, считай, как черт, и давай луч на квартиру Кэрэчо.
      - А если что-нибудь случится по дороге!
      Ничего не случится, их слишком много в машине, там, как ты говоришь, букет, такая компания, которая за дорогу, я уверен, не успеет спеться. Все, что произойдет там, мы должны знать до последней мелочи.
      - Бегу считать,- и я побежал на мостик и опять пересчитал, настроил и вошел лучом в квартиру Кэрэчо. В это время я уже слышал, как Вары резко командовал в телефон, чтобы немедленно выслали людей оцепить эту квартиру. Лаборатория, по его словам, еще с вечера оцеплена. Боюсь, что это поздно. Но так как в квартире никого нет и им нужно дать час на дорогу, то пока что мы отправились к полковнику.
      Полковник работал. Я опять очень точно влез в дымоход. Сейчас у него был кто-то новый. Батюшки мои! Да это Шредер! Шредер на вопросы полковника отвечал с каким-то неопределенным выражением, иногда он разводил руками. Потом, желая что-то объяснить, он берег лист бумаги и начинает чертить. Полковник сначала хватает его за руку, но потом, оглянувшись на шторы и двери, начинает внимательно смотреть на его чертежи, изображающие упрощенную схему лучевого аппарата, не видящего, а только дающего луч смертоносного, вместо конденсатора он ставит вопросительный знак.
      Так, хорошо. Значит, они все-таки ничего существенного у нас не сперли и ничего не придумали сами.
      Посмотрим аэродром. Все то же. Нет, кажется, хуже. У некоторых самолетов на подвесках появились бомбы. Когда это они успели? Но это хуже.
      Подошел Мюллер, говорит, что недавно звонил Крус и спрашивал, что нового. "Я ему сказал, чтобы он сюда не ехал, а шел в университетскую лабораторию, что туда поехал Щербо с Виракочей и Долорес и что они скоро там будут, так как только заедут на квартиру Кэрэчо поговорить и после этого сразу в лабораторию. А этот бешеный как заревет "Она со Щербо!" и бросил трубку".
      - Значит, Байрон едет спасать Долорес,- заохал Вары.- Ну и заваруха! Да за каким чертом дернуло тебя, дурака, ввязать в это дело Круса! Ну, ничего не сделаешь. Давайте квартиру.
      Щербо был уже там, он нервно расхаживал по комнате, обращаясь к Долорес, которая, отвернувшись к окну, слушала его, изредка подавая какие-то, видимо, не совсем приятные Щербо реплики. Тут же у стола стоял чемодан с конденсаторами и сверху запечатанная папка.
      Потом они пошли по квартире, Щербо отпер двери и показал ей, видимо, ее нетронутые комнаты. Потом они вернулись в большую комнату, и опять Щербо ходил по комнате, а Долорес сидела, опустив голову. Потом он долго стоял молча против нее, ожидая ответа, а она, сказав что-то, поднялась и посмотрела на него прямо. Щербо постоял, потом быстро отпер ключом ящик стола, достал какую-то пачку и протянул ей. Это, видимо, были эти самые злополучные письма. А сам встал и, отвернувшись, подошел к окну. Долорес вышла. Остался Щербо. Затем Щербо резко обернулся и бросился из комнаты.
      Может быть, звонок? Может быть Долорес вернулась? Но через минуту он вернулся в комнату и с кем же? С Байроном!
      - Ну, черт возьми! Не вовремя. Теперь явно и смотреть нечего,разочарованно протянул Вары.- Теперь просто будут драться - петухи. И пока там Байрон - ничего не случится ни с чертежами, ни с конденсаторами. Впрочем, и дом, вероятно, скоро оцепят. Ну, давайте полковника.
      У полковника в комнате происходило что-то необычное, собрался, видимо, чуть не весь состав министров. Но полковник сидел уже не громовержцем и властелином, а просто скромным подчиненным.
      Но что обсуждалось? Впрочем, что обсуждалось, это было ясно. Но каково будет решение - это было еще неизвестно. Документов не было. А мы все видели, но ничего не понимали. Эх! Нам бы какого-нибудь глухонемого из их страны, они, говорят, понимают по губам, что говорит человек.
      Мы быстро вернулись в квартиру Кэрэчо. Но что это? На полу лежали два тела. Ни чемодана с конденсаторами, ни чертежей!
      - А! А! А! - диким голосом закричал Вары и кинулся к телефону.
      А мы опять вернулись к полковнику. Там продолжались разговоры, которых мы не понимали, и мы сидели и ждали.
      А у меня в голове было только одно "Бедный Байрон! Хороший, милый Байрон! Бедный Виракоча. А Щербо уже несется куда-то, имея в руках все секреты..."
      А там на экране все говорили, говорили. Неожиданно секретарь тенью проскользнул среди высоких особ, заполнивших кабинет, и с таким значительным видом подал полковнику какую-то бумажку, что все невольно повернулись к нему. Он встал и сказал несколько слов, но сказал, не торопясь, и, видимо, с ударением. И опустил бумажку. Я мгновенно, сузив луч, опустил его на бумажку. На ней стояло:
      "Товар везет А. 111"
      - А. 111. Да ведь это Веспучи!
      - Какой Веспучи?
      - Ну, это величайший мастер шпионажа.
      - И значит... и значит... Веспучи везет сейчас наши конденсаторы и чертежи... и значит, не позже, чем завтра утром наши собственные конденсаторы начнут работать против нас. Значит, не позже чем завтра утром они нападут.
      - Ну, насчет войны, этого мы не можем знать наверное и насчет конденсатора...- начал Вары,- это еще бабушка надвое сказала. Надо попытаться поймать его в воздухе, явно за ним выслали самолет, а поймать его ночью трудновато, но попытаемся.
      И он начал быстро и резко говорить что-то в телефон. Что он говорил, я не слушал, потому что на экране творилось что-то важное: полковник стоял и неторопливо говорил с премьером. Мы его знали по фотографиям. Премьер стоял, выпрямившись, а затем задал какой-то вопрос. Полковник, повернув руку, поднес ее к глазам (смотрит на часы), затем, подумав с минуту, что-то ответил. Назвал, видимо, час, когда нужно ждать Веспучи. Тогда премьер, подняв руку, что-то сказал и сел. Ага, решили ждать Веспучи. Какой-то авиационный генерал в ответ на вопрос премьера, очевидно, о том, надежен ли самолет, на котором вылетел Веспучи, ответил утвердительно.
      И в это время я уже слышал в воздухе - вдалеке сразу возник комариный писк, который превратился в жужжание громче, громче, и вот над нашими головами, где-то далеко в ночном небе, взвыли наши реактивные истребители.
      А мне только оставалось мысленно кричать им, им, этим парням, пронизывающим безлунное небо: "Ребята, ребята! Ну-ну же, ну.же, не подкачай, ребята! Все, все зависит сейчас только от вас. Ну, ну глядите зорче, поймайте этого поганого нетопыря. Разглядите его, киньтесь на него, сверху придавите, зажмите, срежьте хорошей очередью и вбейте его в море!
      Был час ночи.
      А полковник сидел, и все сидели, тихо разговаривая между собой, и ждали, ждали.
      Ждали и мы. Пробило час, два. Гудели моторы, мигал экран, а мы сидели и ждали.
      Мы сходили на аэродром, все кипело, подвешивались бомбы, в пулеметы закладывались ленты. А в большей части самолетов уже весь экипаж сидел по местам.
      Я с ужасом видел этот нож, занесенный над моей спящей страной. Спокойно спящей. Ведь только мы, мы бодрствуем, только на нас лежит вся ответственность. Только мы можем защитить.
      И я кинул луч на наш спящий город. Но что это? Город не спит. К порту непрерывной вереницей идут грузовики. Сторожевые суда дымят.
      Я двинул луч вдоль берега. Деревня. Что это она не спит? Два грузовика, а перед ними тысячи две людей, тут и мужчины и женщины. Что происходит? Черт возьми, им раздают винтовки и патроны. Здорово.
      Я пододвинул луч к самому берегу и повел вдоль прибрежной полосы. Крупная деревня, и в ней копают окопы. Молодцы! Далее у скал уже лежит замаскированный отряд. Вон у костра еще пять бойцов.
      А вот наш аэродром. Чёрт возьми. Да ведь на нем тоже сидят в машинах.
      А я-то, дурак, думал, что мы одни защищаем Родину. Вся Родина стоит уже под ружьем, и только я этого не знал. А наверное, премьер Рэнэцуэллы это знает очень хорошо. То-то он не подписывает приказ о наступлении. Нет, наши силы велики, с нами не только весь наш город, но и все трудящиеся Рэнэцуэллы да и всего мира.
      Они с нами.
      Они с нами.
      В три удалось соединиться с Авельянедо.
      - Что Байрон? - поспешно спросил я.
      -- Ничего, ничего, он без сознания, но ему подкачали крови, и хотя проваляется он долго, но опасности нет. Байрон рассказывает, что не веря, что Долорес уже ушла, он заспорил с Щербо, стоя спиной к двери и очень удивился, когда раздался сзади выстрел и он увидел как падает Щербо, а потом почувствовал удар и упал сам.
      - Позвольте, так второй, лежавший в комнате, был Щербо, а где же Виракоча?
      - Вот он, Виракоча-Веспучи,- показывая на экран, закричал Вары.
      Действительно, на экране, где только что мы видели полусонные фигуры, привалившиеся к креслам или тихо разговаривающие между собой, все разом вскочили, а посередине комнаты перед премьером, вытянувшись в струнку, но чуть закинув голову, с самодовольной легкой улыбкой стоял наш Виракоча. Да, это был он и вместе с тем не он. Ничего медлительного, сонного не было ни в лице, ни в фигуре. Стоял умный, жесткий и сильный человек. И даже затасканный пиджак на нем казался мундиром. Он говорил коротко, резко и отрывисто. Потом поставил перед премьером чемодан с конденсаторами и положил запечатанные чертежи.
      Казалось, и мы здесь услышали тот ропот восхищения, который пронесся на этом заседании, когда он кончил.
      Премьер вышел из-за стола и жестом подозвал какого-то генерала, который, с готовностью улыбаясь, отстегнул портупею, снял с себя генеральский палаш и торжественно одел его на Виракочу. Потом он развязал и снял с себя нашейный высший орден и одел ему на шею.
      Виракоча стоял, как изваяние.
      Премьер, отступив назад, поднял руку, как бы призывая небо в свидетели той великой услуги, которая оказана Виракочей, а затем обнял его и поцеловал. И сразу переходя с торжественного на деловой тон, посмотрев на часы и показывая на чемодан и на часы, он, видимо, потребовал немедленной установки конденсаторов и пробы,- он показал на телефон и положил часы перед собой.
      А Виракоча и Шредер и еще кто-то, нам неизвестный, схватив чемодан с конденсаторами, поспешно вышли.
      И тогда высокий сутулый военный с твердой хищной улыбкой подошел и положил перед премьером большой лист. Я мгновенно сузил луч и занял этим листом весь экран и сразу снял его. Это был указ о начале военных действий. Но на указе не появилась рука с пером, пальцы премьера переминались на краю указа, они не брали пера, которое чья-то услужливая рука подставляла им.
      Я опять переключил луч на весь кабинет - премьер, задумавшись, сидел над указом. Наш полковник-разведчик напрасно говорил ему что-то, рекомендуя, видимо, не медлить. Но премьер остановил его жестом руки и что-то сказал, показав на часы и телефон. Он, наверное, решил подождать результата пробы,
      - К Шредеру! К Шредеру!- закричал Вары.
      И мы вошли в лабораторию к Шредеру. Но ни Виракоча, ни Шредера в ней еще не было.
      И только сейчас, в эту паузу, опомнившись от непрерывно нараставших событий, я опять обернулся к Вары.
      - Так значит, Щербо?..
      - Я же говорил, что Щербо надежен, как скала. Он честолюбив, он властолюбив, он не сдержан в своих симпатиях и антипатиях, но он умен, талантлив, и, главное, предан Родине. Я очень жалею, что это стало ясно только сейчас, но я должен был быть уверен, хотя за эту проверку пришлось заплатить довольно дорогую цену. Но ничего, все равно, я обязан был это сделать. Если бы мы этого не сделали, нам, может быть, пришлось бы заплатить гораздо более страшную цену.
      - Но боже мой! - закричал я.- Но Виракоча! Виракоча. Ведь кто же мог подумать! И он остается безнаказанным за все свои преступления...
      - Да, Виракоча-Веспучи - это мастер высокого класса. Это нам просто повезло, что он, ожидая, когда Комаччо окончательно закончит свое изобретение, не спер и не сфотографировал чертежи. А потом оказалось поздно. А мы-то лет пять недоумевали - куда девался Веспучи. Какая великолепная игра, какая великолепная маска некультурного, но преданного человека. А выдержка, а находчивость! Нет, это действительно мастер, и как он вышел из положения со спиртом, когда ночью залез пошарить в лабораторию, а как чуть не сорвался, когда нечаянно ответил нам по трубе наверх, а ловко было подстроено с его появлением к профессору и этим письмом - это же шедевр! И как ловко он копировал старого Ацицотла, которому он, вероятно, высосав от него все, что ему нужно, помог отправиться на тот свет. И ведь он выдал нам нарочно целую группу мелких шпионов, не пожалел своих... Но только и он-таки попался.
      - Да как он попался! - закричал я,- когда он там с конденсаторами, с чертежами, невредимый и награжденный, а мы...
      - Смотрите, смотрите,- закричал Вары. В лабораторию быстро вошел Виракоча, Шредер и его ученик. Они кинулись к крайнему из приготовленных аппаратов, закрытых кафельными чехлами, быстро вставили конденсатор, одну часть, другую, третью, захлопнули чехлы и стали быстро натягивать комбинезоны. Ученик Шредера выскочил в окно и побежал по саду, что-то крича: навстречу ему, радостно лая, кинулись два огромные сенбернара, они вскакивали на задние лапы, норовили лизнуть его в лицо. Он, ласково гладя их по головам, потащил к высокому обрыву и привязал у дерева. Потом бегом вернулся в лабораторию и стал сзади аппарата, поспешно натягивая маску и перчатки.
      И вот в пустой лаборатории три мрачных фантома. Они стоят у аппарата. Потом Шредер целится в ничего не подозревающих собак, ласково машущих хвостами.
      Шредер поднял руку и его ученик включает один рубильник, второй, третий, и все плывет на экране.
      - Что случилось? - кричит мне Емельядо,- почему ничего не видно? Регулируйте, регулируйте, нужно же узнать,- работал ли у них конденсатор или нет.
      - Он уже сработал,- с мрачной усмешкой говорит Вары. Регулировать не надо.- Это дым. "Поднявший меч - от меча и погибнет!"
      Действительно, когда дым рассеивается, виден развороченный аппарат и три неподвижные, нелепо изуродованные фигуры.
      - К полковнику! - командует Вары.
      И мы опять у него. В зале напряженное оживление и ожидание.
      Наконец, видимо, зазвонил телефон, секретарь подобострастно снимает трубку и ужимкой раболепного поклона подает премьеру.
      Премьер слушает, переспрашивает, опять слушает, опять переспрашивает, опять долго слушает.
      И наконец, повернувшись к нашему другу-полковнику, резко бросает ему трубку...
      Говорит полковник, говорит, и монокль выпадает из его глаза. Потом он бессильно опускает руку с трубкой.
      Премьер стоит и с молчаливым презрением смотрит на полковника, все застыли.
      Полковник внезапно кидается к запечатанной папке, он рвет с нее верхнюю холщевую оболочку, вторую бумагу, третью, и на стол высыпаются целая пачка великолепных фотографий большого формата.
      Я сжимаю луч над столом,- перед нами веером лежат фотографии, это снимки с рядами крестов, это все снимки кладбищ, где были похоронены вражеские солдаты и офицеры, заплатившие своей головой за вторжение в пределы нашей Родины. Это снимки полузатопленных разбитых судов интервентов, их сбитых самолетов.
      Фотографии разные, но на всех внизу одна большая и одинаковая надпись:
      "ПОДНЯВШИЙ МЕЧ - ОТ МЕЧА ДА ПОГИБНЕТ!"
      Премьер долго смотрит на одну из фотографий, потом молча кладет ее и медленно выходит.
      Главнокомандующий свертывает неподписанный указ и кладет его в папку...
      Все один за другим, и видимо, молча, уходят.
      Полковник подходит к столу, берет одну из фотографий и долго на нее смотрит.
      - Выключайте! - резко говорит Вары.
      - Стоп! - кричу я в трубку. Зажигается люстра.
      Мы, бледные и осунувшиеся, как после кошмара, смотрим с каким-то удивлением друг на друга. Иссиня-бледный Вары, совершенно сломленный утомлением учитель. Но радостный вздох облегчения вырывается у нас из груди.
      Мы распахнули окна.
      Вставало солнце.
      Голубели горы вокруг, сияло вдали море, и с легким шорохом шелестели листья деревьев парка.
      Как хорошо!
      Войны не будет!