Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 годов (Том 2)

Вот что оказалось. В день своего Ангела, 10-го января, рано утром, Распутин в сопровождении двух охранявших его агентов, отправился в церковь. Долго и истово молился. По возвращении домой его встретил Комиссаров и от имени Хвостова и Белецкого вручил ему ценные подарки и для него и для семьи. Вручил и деньги. Распутин был очень доволен. Принесли поздравительную телеграмму из дворца. Обрадованный несказанно "Старец" сейчас же отправил в Царское Село телеграмму: "Невысказанно обрадован. Свет Божий светит над вами. Не убоимся ничтожества".
      Еще больная, А. А. Вырубова поздравила по телефону и, хотя Распутин требовал, чтобы приехала, она не приехала. Еще со вчерашнего вечера в квартиру то и дело приносили подарки от разных лиц: мебель, картины, серебро, посуду, цветы, ящики вина, пироги, кренделя, торты. Пачками поступали письма и телеграммы. Много лиц разного {20} положения явилось поздравить лично. Дарили деньги и ценные вещи. Более близких приглашали в столовую. Там с полудня за обильно уставленным всякими яствами и винами столом шло угощение. Пили много. К вечеру сам именинник свалился с ног. Его увели и уложили спать. Вечером один из рестораторов прислал полный ужин на много персон. К ужину были приглашены только близкие друзья.
      Ужин вскоре перешел в попойку. Явился хор цыган поздравить именинника. Пошла музыка, песни, танцы. Начались "Чарочки". Пустился в пляс и сам протрезвившийся и вновь начавший пить именинник. Веселье шло крещендо и скоро перешло в оргию. Цыгане, улучив минуту, уехали. Перепились и мужчины и дамы... Несколько дам заночевали у "Старца".
      Утром на следующий день все время звонил телефон. Явились мужья заночевавших у "Старца" жен. Грозило колоссальным скандалом. Мужья требовали впустить их в спальную. Пока домашние уговаривали мужей, уверяя их что дамы уехали от них еще вчера вечером, филеры в это время спасали двух дам и вывели их черным ходом. А затем увели черным ходом и Распутина. Уже после этого обязательная Акилина попросила ревнивых мужей лично убедиться, что в квартире их жен нет, что те и сделали.
      Распутин же, проспавшись и опохмелившись, послал Вырубовой с именин бутылку мадеры, цветы и фрукты. Вырубова рассказала Царице как трогательно дружески прошли у "Старца" именины дома, среди родных и близких. Как именинник был счастлив, что Их Величества не побоялись поздравить его открыто телеграммой, как он был дома весел и очарователен.
      А простые люди - филеры - отплевывались, вспоминая, как вела себя на именинах "интеллигенция", знали правду Белецкий и Хвостов, но не в их интересах было расшифровывать "Старца".
      К этому времени Распутин, отчасти потихоньку от Белецкого и Хвостова, тесно сошелся с бывшим чиновником Департамента Полиции, сотрудником "Нового" и "Вечернего Времени" И. Ф. Манасевичем-Мануйловым. Я давно знал {21} Мануйлова и выше не раз говорил про него. Он просил повидаться с ним и мы уговорились, что я заеду к нему на Жуковскую.
      Квартира Мануйлова представляла настоящий музей редкостей и была известна среди коллекционеров. В салоне стояла дивная мебель красного дерева. По стенам же на многочисленных полочках расположилась единственная в своем роде коллекция статуэток "старого Попова". В соседнем маленьком кабинете, обставленном мебелью карельской березы Екатерининского времени, в двух столиках-"витринках" хранилась гордость хозяина: коллекция старинных часов и несколько табакерок.
      Мануйлов в безукоризненном английском костюме, прелестном галстухе, идеально выбритый, слегка надушенный, был весел, остроумен и как то особенно наряден и праздничен. Похваставшись последним приобретением часами -"луковицей" и прелестным красного дерева "бобиком", Иван Федорович усадил меня в удобное кресло и скомандовал подать чаю, начал свой рассказ, предупредив что, по старой памяти, он будет по-прежнему совершенно откровенен. Рассказал, как сдружился с Распутиным и начал повесть о Штюрмере. Он, Мануйлов, старается над проведением в премьеры своего старого знакомого Б. В. Штюрмера. Член Государственного Совета Б. В. Штюрмер прошел большой административный стаж. Был Новгородским и Ярославским губернатором, Директором Департамента Общих дел Минист. Внутр. Дел. В 1903 году прославился как ревизовавший по Высочайшему повелению Тверское земство. Член Государственного Совета с 1904 года. Обер-камергер. Это вполне русский человек, несмотря на свою фамилию. Его отец ротмистр.
      Мать - рожденная Панина, жена - рожденная Струкова. Чего же еще лучше. Он всегда считался очень умным, энергичным, ловким и умеющим со всеми, ладить человеком. С 1914 года у Штюрмера самый видный в Петрограде политический салон, правого направления. Штюрмер не заражен никакими германофильскими симпатиями. В его салоне собираются многие выдающиеся члены Государственного Совета и Сената, обычно раз в неделю. На собраниях {22} обсуждались все политические события жизни России. Польский вопрос, Галиция, деятельность Земского и Городского союзов, антидинастическое движение - все эти вопросы горячо обсуждались на собраниях Штюрмера. К решениям тех собраний прислушивались. Горемыкин, бывший со Штюрмером в хороших отношениях, очень ими интересовался, находил в суждениях того салона зачастую моральную для себя опору.
      Имел Штюрмер по придворному званию и придворные связи и о деятельности его салона ставился в курс Министр Императорского Двора. Его знал, конечно, и Государь. Штюрмер мечтал занять какой-либо выдающийся пост, но внимание Его Величества на нем не остановилось, к тому же ему было 68 лет. Возраст, правда, не молодой.
      Опыт князя Андроникова, сумевшего провести в министры Алексея Хвостова, подал Мануйлову мысль провести Штюрмера в премьеры. Дни Горемыкина сочтены. Старик одряхлел. Общественность его не любит. Государь уже давно хочет заменить его, но, только, не знает кем.
      Переговорив со Штюрмером и обсудив все дело, Мануйлов принялся за дело. Он расхваливал Штюрмера Распутину, Вырубовой и Митрополиту Питириму и сумел каждому из этих лиц по своему представить Штюрмера, как лицо наиболее почтенное, серьезное и подходящее на пост премьера. Мануйлов сумел уверить всех трех, что по своим личным и административным качествам Штюрмер, как умный, ловкий и опытный человек сумеет поладить и с Государственной Думой и в то же время будет держать твердый правительственный курс. (Сам Мануйлов в это не верил.)
      Распутин, Вырубова, Питирим, каждый по своему, должны были подсказать кандидатуру Штюрмера Царице Александре Федоровне, она же Государю. План удался вполне. Мануйлов познакомил Штюрмера с Митрополитом Питиримом. Последний побеседовал со Штюрмером несколько раз, решил охотно поддержать его кандидатуру перед Их Величествами и уже сам внушал Распутину желательность назначения именно Штюрмера. Мануйлов свел {23} Штюрмера с Распутиным и Штюрмер сумел расположить к себе "Старца". Вырубова знала Штюрмера по дому своих родителей. Началось деликатное давление на Царицу и скоро Царица стала советовать Государю назначить именно Штюрмера. Государь знал хорошо серьезное административное прошлое Штюрмера и считал его пригодным новому высокому положению. Совет Митрполита Питирима в Ставке назначить Штюрера явился как бы последней каплей. Когда владыка вернулся из Могилева, он сказал Мануйлову, что назначение Штюрмера предрешено. После же возвращения Государя в Царское Село, Вырубова принесла ту же новость из дворца.
      Все это Мануйлов красочно изобразил мне, не скрыв и то, что за оказанную Штюрмеру услугу, Штюрмер обещался определить его вновь на государственную службу и назначить состоящим при себе чиновником. У Мануйлова уже разыгралась фантазия относительно Департамента Полиции. Положение Хвостова и Белецкого он не считал прочным. Пока да что, он их обошел, несмотря на всю хитрость "Степана". Интрига Хвостова самому получить место премьера - лишь возбуждает у всех смех.
      Смеется даже и "Старец". Эта интрига лишь показывает насколько "Толстый" провинциален, не серьезен и легкомыслен. Кроме того, продолжал Мануйлов, отношения Хвостова с Распутиным портятся. Все кончится большим скандалом... Увидя мой изумленный взгляд, Мануйлов сказал: - "Вы увидите, Александр Иванович, что все окончится большим, очень большим скандалом..." И Мануйлов залился смехом и пообещал предупредить меня о том скандале вовремя. На прощанье он предупредил меня, что, по словам Распутина, Царица очень недовольна генералом Воейковым, которого недолюбливал "Старец". Мы расстались. Сведения Мануйлова были верны, но только он преувеличивал свою роль. Штюрмер был вызван к Государю, несколько дней не сообщался ни с кем даже и по телефону, а 20 января состоялось его назначение Председателем Совета министров. Горемыкин, не веривший в свой уход до последнего момента, получил очень милостивый рескрипт и чин действительного тайного советника.
      Давнишнее желание широких политических кругов сбылось. Горемыкин ушел. Однако назначение Штюрмера было встречено с недоумением и сначала очень сдержанно. Когда же в общество стали просачиваться слухи, при чьей поддержке он получил свое назначение, к нему начали относиться недоброжелательно и даже враждебно. Сперва его просто бранили за то, что он стар и ставленник Распутина, но вскоре на него стали и клеветать. Кричали, что он немец, сторонник сепаратного мира с Германией, член немецкой партии. И так как сделалось известным, что назначению содействовала Царица, клеветы по адресу Их Величеств усилились.
      28 января Государь выехал на фронт. Царица по нездоровью даже не могла проводить его на Павильоне. Весь январь Государыня чувствовала усталость, подавленное настроение. Отсутствие Ее Величества обсуждалось среди сопровождавших Государя лиц. Его нельзя было не жалеть. Ему приходилось так много и ответственно работать и дома у него так было нехорошо и неспокойно. Болели два самых дорогих существа - жена и Наследник.
      29 января Государь прибыл на Двинский или Северный фронт, войсками которого командовал генерал Плеве. Маленький, скрюченный, крайне болезненный, Плеве отличался необычайной твердостью, энергией и железной волею. Везде где бы он ни был во время великой войны, он покрыл себя заслуженною славой. Его правой рукой, главным помощником с начала войны и до назначения его главнокомандующим фронтом, являлся генерал Е. К. Миллер. В ночь перед приездом Государя у Плеве было кровоизлияние и утром, бледный как полотно, он насилу держался на ногах.
      Утром в тот день императорский поезд остановился на ст. Вышки в 28 верстах от крепости Двинск. На платформе встретил почетный караул от Кабардинского Его Величества полка. В 1914 году караул от этого же полка встретил Его Величество на Кавказе, в Саракамыше. Видимо Государю было приятно вновь видеть своих Кабардинцев. Кроме
      {25} Плеве, встречали командующий армией генерал Гурко и генерал Миллер. Среднего роста, сухощавый, живой Гурко привлекал невольно внимание и тем более, что по слухам он дружил с А. И. Гучковым, считался либералом и его причисляли к тем офицерам генерального штаба, которых называли "младотурками". Название, появившееся после Японской войны. Поехали к войскам. В четырех верстах от станции, около шоссе, близ леса, было выстроено две тысячи человек, считая по два человека с офицером от каждой роты, эскадрона, команды и в полном составе две кавалерийских дивизии и одна казачья. Парадом командовал лихой кавалерийский генерал Павлов, несколько лет тому назад командовавший Л.-Гв. Уланским Ее Величества полком, в Петергофе. Про него и в мирное время ходило много легенд.
      Ясное, морозное утро. Государь тихо объезжал войска, отдельно говорил с частями, благодарил солдат и офицеров. Затем обратился с общей ко всем речью. - "Я счастлив, что мог прибыть сюда и увидеть хотя бы представителей вашей доблестной, пятой армии"... звонко звучали слова Государя. - "Горжусь, что нахожусь во главе одной из наших армий, которую составляете вы, молодцы"... Речь Государя была особенно задушевна. Не менее задушевное неслось и "Ура" в ответ Государю. А когда оно стихло, подавшийся вперед на стременах генерал; Гурко, в лихо заломленной папахе, как-то особенно вдохновенно отчетливо произнес:
      - Во свидетельство нашей готовности отдать все силы за Царя и Родину и во славу Государя Императора Самодержца Православной Руси наше русское громовое "Ура"! И из тысячи уст вырвалось действительно громовое Ура.
      Этот смотр в 15 верстах от неприятеля, охраняемый целой эскадрой аэропланов, произвел тогда особенное впечатление. Личности Плеве и Гурко, имя последнего, переносившее мысль к его отцу герою Русско-Турецкой войны, укрепляли непоколебимую веру в победу. Это посещение фронта имело самое благотворное влияние. По словам {26} генерала Миллера, почти целый месяц после него военная цензура фронта устанавливала ряд восторженных писем солдат на родину о приезде Государя, о его беседе, о том какой Он. Письма отражали тот высокий моральный подъем, который принес приезд Государя. Только после революции некоторые генералы как-то странно забыли о благотворном влиянии, которое оказывали на войска те смотры Государя... Но, много чудесных превращений сделала наша революция...
      На ночлег императорский поезд был отведен на станцию Сиротино, а утром 30 января, в 10 часов, Государь прибыл на ст. Дриссу. Это уже был район Северо-Западного фронта генерала Эверта. Встретили: Эверт, командующий армией генерал Литвинов, генерал Орановский. На смотр были собраны две кавалерийских и Сибирская казачья дивизии. Вид людей, состояние лошадей были блестящие. Нельзя было не радоваться, как возродилась армия после осеннего надлома. После завтрака, к которому были приглашены начальствующие лица, императорский поезд вновь был отведен на ночевку на ст. Сиротино.
      31 января в 11 ч. утра Государь прибыл на ст. Берковичи, Риго-Орловской железной дороги. Приняв хлеб соль от крестьян, Государь отправился на третий смотр кавалерии, двух кавалерийских дивизий, который показал кавалерию в таком же блестящем виде, как и два прошлые смотра. За завтраком, к которому были приглашены начальствующие лица, Государь высказал о виденной им за три дня кавалерии такое мнение: - "Я в Красном Селе не видал конницы в таком блестящем виде, в таком порядке, с таким конским составом и с такими офицерами и людьми. Она сослужит нам службу".
      В 2 часа Государь отбыл в Ставку, куда приехали в 11 вечера. Ночевать остались в поезде. 1 февраля утром переехали в свои помещения. Государь пошел в Штаб. Его Величество был в очень хорошем настроении благодаря тому, что он видел на фронте.
      3 февраля в Ставку приехал Верховный начальник санитарной части принц Александр Петрович Ольденбургский, {27} гроза всех тех, кто соприкасался с санитарной частью. Энергия принца была неиссякаема. Он горел в работе, несмотря на свои большие годы. Он отдавал войне все свои знания, весь ум, всего себя без остатка. Принц имел большой доклад у Государя. Он привез новые модели противогазовых масок. После завтрака Государь прибыл на вокзал, где стоял поезд принца. Один из вагонов был наполнен желто бурым ядовитым газом. В окна вагона, снаружи, можно было видеть, как сдох впущенный туда зверек. В тот вагон вошли три офицера и два химика в новых масках. Они ходили, работали и пробыли там 30 минут и вышли совершенно не пострадавшими. Между тем, тяжелый, отвратительный запах ядовитых газов был слышен даже снаружи вагона. Государь смотрел на всю эту картину, стоя у окна вагона, слушая доклад принца, а затем горячо поблагодарил и принца, и тех, кто участвовал в опытах.
      Около четырех часов дня по Ставке разнеслась радостная весть о взятии штурмом крепости Эрзерум. Вел. Кн. Николай Николаевич прислал следующую телеграмму: "Господь Бог оказал сверхдоблестным войскам Кавказской армии столь великую помощь, что Эрзерум, после пятидневного беспримерного штурма взят. Неизреченно счастлив донести о сей победе Вашему Императорскому Величеству". Государь в ответной телеграмме поздравлял Вел. Князя и Кавказскую армию и горячо благодарил - "за их геройский подвиг и за радость, доставленную России удачным штурмом турецкой твердыни". Было захвачено в плен 235 офицеров, 12.753 солдат, 9 знамен, 323 орудия и большие склады оружия патронов и продовольствия. Командующему Кавказской армией генералу Юденичу, выдающемуся, талантливому полководцу Великой войны, Государь пожаловал орден Св. Георгия второй степени. (Звезда и шейный крест).
      После узнали, что вся операция и штурм Эрзерума; были выполнены Юденичем, вопреки решению и желанию Великого Князя и его начальника штаба Палицына. Последний приезжал к Юденичу и уговаривал отказаться от операции, но успеха не имел. В конце концов, Великий Князь согласился на операцию только после личного {28} настойчивого доклада Юденича по телефону и под условием, что генерал Юденич возьмет на себя всю ответственность за последствия, которые произойдут в случае неудачи. Юденич отвечал твердо, что он берет на себя всю ответственность. Тут сказалось все. И военный талант и решимость Юденича, с одной стороны, и гражданская трусость Великого Князя при бесталанности его ближайших военных советников, с другой стороны. Известие о разгроме турецкой армии и взятии Эрзерума, этой первоклассной крепости, подняло настроение в тылу и имело решающее значение для войны на Кавказском фронте.
      5 февраля вечером у меня собрались несколько человек пить чай. Героем вечера был генерал Дубенский. Он только что вернулся из корпуса генерала Куропаткина, куда ездил, ввиду состоявшегося у Государя решения назначить Куропаткина главнокомандующим Северного фронта вместо больного Плеве.
      Скомпрометировав себя в Японскую войну и войдя в историю с тезисом: "терпение, терпение, терпение" и с чьей-то остротой: - "мы их иконами, а они то нас шимозами", Куропаткин после того был в тени. Вел. Кн. Николай Николаевич не терпел его по старым счетам и не давал ему назначения в армию. Генерал Алексеев, как бывший подчиненный, протежировал Куропаткину и уговорил Государя дать ему гренадерский корпус. Теперь Алексеев выдвигал его на командующего фронтом. В последнее время, после смотров гренадерского корпуса, о Куропаткине говорили много и наш летописец Дубенский, всегда державший нос по ветру, конечно, уже пел ему дифирамбы и находил, что он сделает большие дела и покажет себя. Почти все горячо спорили с Дубенским. По общему, весьма распространенному в России мнению, Куропаткин считался хорошим администратором, но плохим, а главное, несчастливым полководцем.
      Через несколько дней Куропатки получил новое высокое назначение, и вновь как командующий армиями не оправдал ни надежд, ни доверия, и был заменен генералом Рузским.
      {29} 7 февраля Государь вновь выехал на фронт генерала Эверта, дабы произвести смотр первому Сибирскому корпусу. Императорский поезд остановился на ст. Сеславино, откуда Государь на автомобиле поехал к месту, где был собран корпус, около Горной Дядины. Корпус отдыхал и укомплектовывался. По скверной ухабистой, снежной дороге едва-едва двигались автомобили. Вся свита отстала и приехала к месту смотра, когда Государь объехал уже половину войск. Корпус представился блестяще. Государь благодарил войска за участие в трех войнах Китайской, Японской и настоящей и просил ПОМОЧЬ ему - "окончательно победить и одолеть нашего упорного и коварного врага". После смотра, в усадьбе графа Тышкевича, Дунилово, состоялся завтрак, данный Государю от корпуса. Щи, каша, рубленые котлеты, мороженое и кофе - таково было меню. Государь провел среди начальников отдельных частей и генералов корпуса около полутора часа, разговаривая все время о делах корпуса, его нуждах и заботах его отдельных частей. В 7 часов царские автомобили с трудом добрались до Сеславино и императорский поезд отбыл в Царское Село.
      8 февраля утром Государь прибыл в Царское Село с исключительною целью посетить Государственную Думу. Решение это было принято 4-го числа, после доклада графа Фредерикса, который убедил Государя сделать этот шаг, дабы примирить правительство с народным представительством. Едва успел я войти в квартиру, как Мануйлов протелефонировал мне из Петрограда прося приехать и переговорить по важному делу. Он намекнул о новом скандале, в котором запутан Распутин. Мой помощник, остававшийся в Царском Селе доложил, что во дворце большая тревога по поводу того скандала. В Могилев до нас дошли кое-какие о том сведения, но мы отнеслись к ним с большей осторожностью. Однако, зная, что скандал касается Распутина, генерал Воейков в последний день пребывания в Ставке поспешил сделать доклад о "Старце".
      После обычной прогулки вдали от города, Государь пригласил Воейкова в свой автомобиль. Они были вдвоем.
      {30} Генерал в ярких красках изобразил насколько все враги правительства стараются использовать каждый некрасивый или бестактный шаг Распутина. Насколько они пользуются каждым бестактным поступком всех тех поклонниц "Старца", которые, желая угодить Ее Величеству, лишь подают новый повод для лишних сплетен. Генерал высказал мысль о необходимости пресечь то, что происходит, отправив Распутина на продолжительное время в Сибирь, на родину. В случае же возвращения его в Петроград, генерал предлагал ввести его в новые условия жизни.
      Приехав в Царское Село, Государь передал Царице о докладе генерала Воейкова, Царица пересказала все Вырубовой. Последняя уже и так встревоженная за жизнь"Старца", разнервничалась еще больше. 8 февраля она завтракала у Воейковых. Она обрушилась на генерала с упреками, что он своими разговорами о Распутине лишь расстраивает Государя. Генерал вспылил и просил Анну Александровну ответить прямо: пьянствует Распутин по кабакам или нет. Анна Алексеевна стала увиливать от прямого ответа. Генерал еще больше стал горячиться и наговорил гостье много горьких истин. Генерал доказывал необходимость немедленного отъезда Распутина в Сибирь, Вырубова как будто и соглашалась с этим. Но генерал опять вспылил и сказал, что, впрочем, все равно, - "через два дня после отъезда его выпишут обратно"...
      В общем, за завтраком произошел крупный разговор. Дежуривший у генерала жандармский унтер офицер Кургузкин, помещавшийся около столовой слышал весь этот разговор. Вырубова передала о нем Царице. Царица рассердилась на Воейкова и нашла тот разговор "отвратительно грубым".
      В тот же день Воейков поехал в Петроград и имел беседу с генералом Беляевым, военным министром, который, как будет рассказано ниже, 6-го числа был вызван к Царице, которая просила его помочь Вырубовой. Я тоже поехал в Петроград для подготовки завтрашнего проезда Его Величества и видел кое-кого из лиц, знавших уже о начавшемся скандале. Мне передали будто бы около Штюрмера возникла мысль поручить генералу Спиридовичу {31} произвести расследование о том, что случилось. Поздно вечером я предупредил о том ген. Воейкова, прося отклонить эту честь...
      Я доказывал, что Управление Дворцового Коменданта должно оставаться в стороне от этого дела. Что оно касается министерства Внутренних Дел и, может быть, министерства Юстиции, пусть они и разбираются. Генерал был с этим согласен, но я заметил, что он был со мной не откровенен, что-то скрытничал и что мы с ним не сходимся в оценке поведения министра Хвостова. Я очень бранил Хвостова, находил его поведение неприемлемым, генерал же молчал, попыхивая сигарой, но краснел, что было признаком, что он волнуется. Тогда и я замкнулся. Я откланялся. На ночь я уехал в Петроград, дабы побывать еще в Охранном Отделении и с утра обеспечить путь проезда Его Величества.
      9 февраля 1916 года, знаменательный день, Государь Император посетил Государственную Думу и Государственный Совет.
      В 1 ч. 45 м. Государь подъехал к подъезду Таврического дворца. Его сопровождали: Вел. Кн. Михаил Александрович, граф Фредерикс, генерал Воейков и дежурный флигель адъютант. Чиновник Министерства Двора, заведовавший прессой и генерал Спиридович держались вместе.
      Председатель Думы Родзянко и целая толпа радостно возбужденных членов Думы встретили Государя в вестибюле горячим ура. Государь волновался. Прошли в Екатерининский зал, где был отслужен молебен по случаю взятия Эрзерума. Видны были Штюрмер, все министры, послы Бьюкенен и Палеолог.
      Затем Государь, видимо волнуясь, произнес речь. Родзянко отвечал своим громовым голосом с большим подъемом.
      - "Великий Государь, - закончил он свою речь - в тяжелую годину войны еще сильнее закрепили Вы сегодня то единение Ваше с верным Вам народом, которое нас выведет на верную стезю победы. Да благословит Вас Господь Бог Всевышний. Да здравствует Великий Государь всея Руси. "Ура". Окруженный тесным кольцом депутатов, Государь прошел в зал заседаний. Раздалось ура, пение {32} национального гимна и опять ура. Государь расписался в золотой книге, обошел некоторые помещения, говорил с депутатами. Улучив удобную минуту, Родзянко просил Государя воспользоваться таким удобным моментом и объявить о даровании стране ответственного министерства. Улыбаясь государь ответил, что подумает. Государь отбыл, провожаемый восторженными криками. Подъем был необычайный. Я задержался на некоторое время в Думе. Там остался Вел. Кн. Михаил Александрович. Ему приготовили ложу. С ним оказалась и его супруга Н. С. Брасова. Настроение продолжало быть приподнятым. С отъездом Государя, из своих комнат стали появляться социал-демократы и иные члены Думы, не желавшие видеть монарха. Депутат - министр Внутренних Дел Хвостов широко улыбался. Его Товарищ Белецкий казался смущенным и не по себе. Он чего-то хлопотал. Хотя в сущности там ему совершенно нечего было делать, разве что смотреть и наблюдать. Сессия открылась в 3 ч. 15 м. речью Родзянко, отметившей историческое значение приезда в Думу монарха. Ему много аплодировали. Затем впервые говорил новый премьер Штюрмер. Осанистый старик читал свою речь едва слышным голосом и произвел жалкое впечатление своим старчеством. Выло неловко, что это главный представитель правительства. Говорившие после него военный министр Поливанов, любимец общественности, и министр Иностранных дел Сазонов имели большой успех.
      В тот же день Государь посетил Государственный Совет, где встреча была солидней и задушевней. И Государь там чувствовал себя свободнее и более по себе.
      Однако небывалому еще акту внимания Государя к народному представительству не суждено было повлиять благотворно на положение в тылу, на что надеялись оптимисты. Ближайшей тому причиной был тот начавшийся развертываться в те дни колоссальнейший скандал Хвостов-Белецкий, Распутин-Ржевский, которого еще никогда не производила русская бюрократия, и о котором подробно говорится ниже. Расстроенный даже началом этого скандала Государь принял 10 февраля министра Хвостова, {33} который и осветил скандал так, как было ему выгодно, и обманул Государя в полной мере, но не надолго. В тот же день Государь выехал в Ставку.
      11 февраля в 4 ч. дня Государь приехал в Могилев. На платформе, кроме генерала Алексеева и иных лиц, обычно встречавших Государя, были вызванные на совещание главнокомандующие фронтами Куропаткин, Эверт и Иванов с их начальниками штабов, а также и военный министр Поливанов. Государь поздоровался с встречавшими, принял доклад от Алексеева и в 6 часов был уже на военном совете. Обсуждался вопрос о ближайших действиях всех фронтов.
      С 7/20 февраля немцы повели атаки на французскую крепость Верден. Надо было вновь помогать нашей союзнице. Нам только никто не помогал, когда на нас наступали. Военный совет продолжался два дня, после чего главнокомандующие разъехались. Говорили, что предстоит наступление для отвлечения сил противника с Западного фронта.
      В то время в Ставке было несколько Великих Князей. Лишнее говорить, что каждый из них старался во время войны принести посильную помощь общему делу и каждый честно выполнял свой офицерский долг.
      С 1 февраля в Могилеве жил Вел. Кн. Сергей Михайлович, инспектор артиллерии. Он был очень болен, но работал. Как фактический руководитель нашей артиллерией до войны и во время войны, а также и ее снабжением, он был сильно скомпрометирован недостатком снарядов. И хотя козлом отпущения за все недостававшее явился Сухомлинов, все-таки все сознавали, что во многом виновато Главное артиллерийское управление, где все делалось так, как находил нужным Великий Князь. Но зато вся артиллерия наша оказалась настолько блестящей и по личному составу и по боевой подготовке, и по действиям в боях, что за все это нельзя было не отдать должной, благодарности Великому Князю. Это прежде всего его заслуга, результат его энергичной работы до войны.
      13 февраля Вел. Кн. Александр Михайлович делал большой доклад Государю по авиации. Он был создателем {34} нашей авиации до войны. Во время войны авиационная часть хромала, дело было новое, и на этой почве у Великого Князя шел большой принципиальный спор с представителями генерального штаба Ставки. Так, кажется, до конца войны ни да чего определенно верного и не договорились. Одни авиационные части подчинялись Великому Князю, другие Ставке и т. д.
      Вел. Кн. Борис Владимирович работал, как походный атаман Казачьих войск при Верховном Главнокомандующем. Это очень не нравилось Алексееву, который был очень ревнив.
      Появился вернувшийся из командировки Вел, Кн. Георгий Михайлович. Прелестный человек, исполнявший отдельные поручения Его Величества.
      Мелькнул молодой жизнерадостный Вел. Кв. Димитрий Павлович, уезжавший в отпуск, про которого говорили разное.
      10 февраля в Ставку прибыли английский генерал Артур Пэджет и капитан лорд Пемброк с поручением Английского короля вручить Государю жезл фельдмаршала английской армии. Они были встречены флигель-адъютантом капитаном 1 ранга Кедровым и назначенным состоять при них поручиком бароном Рамзай.
      В 7 ч. вечера, депутация прибыла в зал дворца, где к тому времени собралась свита Государя и генералы Алексеев и Пустовойтенко.
      Когда появился Государь, генерал Педжет обратился с речью:
      - "По повелению Его Величества Короля, я имею честь поднести Вашему Императорскому Величеству жезл фельдмаршала британской армии. Мой августейший повелитель верит, что Ваше Императорское Величество примет этот жезл, как знак его искренней дружбы любви и как дань уважения геройским подвигам русской армии". Упомянув затем, что армии объединены решимостью победить врага и не заключать мира, пока победа не будет обеспечена, генерал так закончил свою речь: - "Британская армия, которая разделяет восхищение Его Величества Короля ее {35} русскими товарищами, приветствует Ваше Императорское Величество, как британского фельдмаршала и король твердо верит, что русская и британская армии, вместе с их доблестными союзниками, не преминут обеспечить своим странам прочный и победоносный мир". Генерал поднес жезл. Государь принял жезл и просил передать Королю Георгу благодарность Его Величества и выразить надежду, что скоро настанет время, когда английская и русская армии будут сражаться плечо к плечу.