На горизонте - Эльдорадо

      К этому времени погибли почти все индейцы-носильщики. Они не выдержали тягот пути. Испанцам приходилось весь груз тащить на себе. Лошадей берегли, старались их не нагружать. Но пожалуй, горше всех бед был голод. Участник экспедиции Хуан Мальдонадо впоследствии писал: "На этом пути и во время этого открытия пуще всех трудностей и опасностей одолевал нас голод да так сильно, что ели мы лошадей, которых вели с собой, в пищу шло необычное и невиданное - ядовитые корни и травы, ящерицы, змеи, летучие мыши, лягушки и прочие подобные же твари".
      Голод косил людей, и они принялись тайком поедать своих боевых коней. Кесада заметил - неладно с лошадьми: здоровые, сытые, они куда-то таинственно и бесследно исчезают. Солдаты во всем обвиняли ягуаров и кайманов. Смутные догадки Кесады вскоре подтвердились - он почувствовал запах жареного мяса у одного из ночных костров. Кесада сейчас же отдал строжайший приказ: всех мертвых лошадей немедленно бросать в реку! Это остановило голодных людей - едва ли был смысл убивать лошадь, чтобы накормить ею кайманов.
      Голод донимал все больше и больше, люди впадали в отчаяние, дух угасал, взаимопомощь и поддержка случались все реже. Все чаще кто-либо из солдат просил у капеллана Лескано отпущения грехов, а затем скрывался в чаще умирать в одиночку. Павших замертво на тропе уже не хоронили. На это не было ни времени, ни сил. Труп прикрывали листьями и уходили прочь.
      Кесада вместе со всеми разделял тяготы пути. Но и в этом аду сила воли не изменила ему. Своей решимостью он заражал людей и, чтобы поддержать дисциплину, шел на крайние меры. Когда один из конников вопреки строгому запрещению убил свою лошадь, чтобы утолить жестокий голод, генерал приказал казнить несчастного на месте. Приговор был приведен в исполнение. Никто ни словом, ни жестом не выразил протеста.
      Через несколько дней головная группа получила необычный сигнал с одной из бригантин. Выяснилось, что впередсмотрящий увидел в лучах заходящего солнца нечто похожее на город. Известие всех встревожило. И хотя близились густые тропические сумерки, Кесада и три доверенных капитана решили лично убедиться, правдиво ли это сообщение. На трех легких каноэ испанцы плыли всю ночь. На рассвете лодка очутилась на расстоянии выстрела из лука до "города". Более 30 индейских домов, высоко вознесенных на красноватом утесе,- вот, собственно, и весь город! Одолев крутой подъем, испанцы осторожно вошли в селение - оно оказалось покинутым. Очевидно, местные жители, заметив подходящие корабли, скрылись в окрестной чаще.
      Но вот удача! В домах, амбарах, на полях вокруг селения Кесада и его люди нашли то, что для изголодавшихся солдат было в те минуты дороже всего золота Индий - спелые початки маиса. Но это еще не все. Цветастые тонкотканые плащи из хлопка удивили и обрадовали их. Ведь до сих пор им приходилось встречаться с индейцами, которые ходили нагишом.
      Примечательно было и расположение самого селения. Оно находилось в месте слияния четырех рек. Сначала испанцы назвали местечко "Селением четырех протоков", а затем стали, так же как и местные индейцы, называть его Тора. Теперь это город Барранкабермеха, что значит "рыжий овраг".
      Находилась Тора в 180 лигах от устья Магдалены и в 250 лигах от города Санта-Марты. Таков был итог восьми месяце" тяжелых странствий. Все это время Кесада и его солдаты скорее были первооткрывателями и первопроходцами неведомой земли, чем завоевателями.
      Три долгих зимних месяца, до декабря 1536 г., провели испанцы в Торе. За первые недели они отдохнули и отъелись. Однако вскоре выяснилось, что голод снова стоит на пороге их временного пристанища. Люди умирали друг за другом, и тела их в сумерках сбрасывали с обрыва в реку. Быть может, у живых не было силы предать земле своих погибших товарищей, а может, Кесада хотел скрыть от своих спутников ужасающие потери. Солдаты настолько ослабли, что генерал запретил им приближаться к воде: несколько раз кайманы утаскивали людей прямо с берега. За водой ходили с ведрами, нацепленными на длинные багры.
      В поисках выхода Кесада отправил бригантину капитана Гальегоса разведать места вверх по течению реки. Три недели с нетерпением ждали его возвращения. Однако поиски ничего утешительного не дали - все та же сельва, дикая, ненаселенная, непроходимая. В пути погибло несколько моряков. Над испанским лагерем нависла недобрая, поистине гробовая тишина.
      Именно тогда Кесада проклял коварную Магдалену, которая неумолимо вела их к гибели. Теперь всем было ясно - идти к истокам Великой реки все равно что искать встречи со смертью. Надо было решительно менять старые планы, менять направление.
      Бог с ним, с этим Перу. Хотя и досадно, а хозяйничать там, видно, удачливым братьям Писарро. Найти хотя бы мало-мальски пригодную для христиан землю, которая не дышала бы ядом терпких испарений и не истребляла бы в них всякое желание двигаться и вообще существовать.
      Однако куда идти? По каким следам? "А что, если нашим ориентиром станет соль? - неуверенно и еще как-то неясно подумал Кесада.- Да-да, соль, обыкновенная и в то же время необыкновенная!"
      Он уже давно заметил, что морская соль в зернах - а она так часто попадалась у индейцев низовьев - по мере продвижения на юг встречалась все реже. Постепенно ее становилось все меньше, стоила она все дороже, и лакомились ею исключительно индейские вожди и их родственники. Простые же индейцы обходились солью, добытой из человеческой мочи, или растертыми в порошок пальмовыми листьями.
      Вскоре стала попадаться совсем другая соль-плотная каменистая масса, ярко отливающая на солнце. И форма у нее занятная - ни дать ни взять головки сахара, что продаются на испанских рынках!
      "Чем выше мы поднимаемся по реке,- размышлял Кесада,- тем, очевидно, ближе становимся к источнику этой удивительно белой по цвету и приятной на вкус соли". Догадку подтвердили и пленные индейцы. Они рассказали, что соль эта приходит к ним издалека: ее добывают индейцы, что живут высоко в горах. При этом они указывали в сторону горного массива, который величественно поднимался в глубине правого берега Магдалены.
      Но как к нему подступиться? Дорогу к горам преграждали непроходимые, заросшие сельвой топи. Эта гиблая, источавшая дурные испарения земля, казалось, стерегла тайны, скрытые за далекой горной грядой.
      Кстати, и Гальегос высказал любопытную мысль. Возвращаясь из своей неудачной разведки, он миновал устье Опона - воды этой реки вливались в Магдалену напротив лагеря испанцев. И показалось капитану, что течение реки очень быстро, слишком бурно соединялась она с Магдаленой - уж не в горах ли лежат ее истоки? А что, если действительно их спасение там, в горах, где начинает свой бег эта маленькая речушка? И Кесада решает отправить двух надежных и самых отчаянных своих капитанов, двух Хуанов - Сан-Мартина и Сеспедеса в лодках вверх по реке. Однако он не успел отдать приказа.
      Ему помешал бунт. Впервые за долгие месяцы пути его окружила не почтительная, а яростно негодующая и раздраженная толпа. Страшно было смотреть на эти изнуренные лица, обезображенные руки и ноги, прикрытые жалкими лохмотьями. Вперед выступил капитан Сан-Мартин, правая рука Кесады, его надежда и опора. "Сеньор генерал! - сказал он спокойно и твердо.- Слова мои необычны - виною тому чрезвычайные обстоятельства. Взгляните на этих людей. А ведь недавно это были смелые солдаты и моряки, и они с первого дня похода беспрекословно подчинялись вам. Мы все присутствующие здесь смертники. Так будем же откровенны перед лицом близкого смертного часа. Погибла большая половина людей. Нас преследуют голод и неудачи. Все запасы исчерпаны. Нет проводников, да и куда идти - неизвестно! Мы пали духом и больше не верим в благополучный исход похода. Генерал, солдаты требуют вернуться. Сейчас же, немедленно в низовья реки, в провинцию Тамаламеке, где по крайней мере есть индейцы и маисовые поля. Оттуда можно просить помощи из Санта-Марты.
      Бригантины уже не помощники нам, а скорее обуза. Магдалена словно взбунтовалась - напор вод ее так велик, что корабли не могут подниматься вверх. Я кончаю, генерал. Или мы возвращаемся, или гибнем все до единого. Другого не дано. Свидетель тому Иисус, господь наш!"
      Здесь-то и проявились во всей силе железная воля и характер Кесады. Недаром впоследствии его назовут "рыцарем Эльдорадо"! Он пошел один против течения и наотрез отказался отступать. Убеждал Кесада ясно и спокойно. "Друзья мои, мои верные солдаты! Пусть голос разума пробьется к вашим сердцам. Наши корабли слишком малы, чтобы вместить всех оставшихся, а путь по берегу, даже и назад, также губителен. Вы знаете, губернатор Педро де Луго истратил на нас все до последнего мараведи. Так не будет ли наше бесславное возвращение предательством?
      Наше спасение - путь вперед. Есть признаки того, что обильная земля близка - тому доказательство расписные плащи и отменная соль. Их не могут изготовлять невежественные дикари. Вперед! Не то более дерзостные и безбоязненные открыватели пожнут плоды наших усилий и страданий!"
      Объявив своим врагом каждого, кто впредь проявит малодушие, Кесада так, как будто речь шла об обычном деле, приказал отправить три лодки к берегам Опона. И снова, как случалось и раньше, солдаты беспрекословно подчинились.
      Разведка Опона была последним шансом непоколебимого Кесады. И надо было случиться так, что уже на второй день пути разведчикам повезло: они заметили лодку с индейцами, которые, увидев европейцев, бросились в воду и скрылись в чаще на берегу. В лодке лежали связки расписных плащей и - о радость! - тяжелые слитки бедой соли, аккуратно завернутые в банановые листья.
      Пристав к берегу, испанцы обнаружили два дома. Каково же было их удивление, когда и там они нашли огромные кувшины с оседающим соляным раствором. От домов к берегу вела дорога. Но испанцам не удалось осмотреться более тщательно. Неожиданно послышались громкие воинственные крики и хорошо знакомый посвист летящих стрел. Начался бой, в котором пришельцы победили. После беспокойной ночи лодки вернулись в испанский лагерь. В индейских плащах, с яркими плюмажа-, ми на голове и с пленным главной своей добычей разведчики выгрузились на берег.
      Наконец-то Кесада напал на верный след. 28 декабря 1536г. экспедиция Кесады двинулась вверх по течению Опона к его многообещающим истокам. Вскоре Опон стал несудоходен - бригантины шли уже не под парусами, а на веслах, кое-где и на шестах. К этому времени Гальегос решил отделиться от Кесады. Что там ни говори, а генерал был сильным человеком, соперничество с ним утомило практичного Гальегоса.
      "У нас,- говорил он,- тридцать пять раненых. Им не под силу будет поход, не лучше ли оставить их здесь, на бригантинах. Я позабочусь о больных. А в случае чего мы всегда можем прийти на помощь авангарду!" Кесаде доводы тайного соперника показались разумными. Теперь его отряд насчитывал 170 человек да 60 тощих лошадей - вот все, что осталось от многочисленного когда-то войска. За десять месяцев похода оно сократилось в пять раз.
      Однако предприимчивый Гальегос и не думал заниматься больными. Не успели Кесада и его люди скрыться из виду, как он приказал готовить бригантины в путь. И вот его корабли уже шли вниз по Магдалене. Немало набегов на прибрежные селения совершил Гальегос, пока добрался до низовьев реки. Индейцы, возмущенные наглыми притязаниями конкистадоров, повсюду оказывали им дружный отпор. Для многих испанцев это плавание оказалось последним в жизни, более счастливые получили тяжелые и легкие ранения. Сам Гальегос был отмечен индейской "наградой": в одной из стычек он потерял левый глаз. В последних числах апреля 1537 г. остатки его отряда выбрались наконец на побережье Карибского моря. Гальегос поспешил в Санта-Марту и принялся выклянчивать у местных властей награду за несовершенные подвиги.
      А Санта-Марта между тем продолжала хиреть и зарастать травой. Престарелого Педро де Луго уже не было в живых: он умер вскоре после отправления экспедиции Кесады, не дождавшись ни золота, ни драгоценных камней. 4 мая 1537 г. почти одновременно с Гальегосом сюда прибыл новый губернатор Херонимо Леброн. Узнав о судьбе Кесады, он стал собирать подкрепление. Однако прошли долгие месяцы, прежде чем четыре корабля устремились по Магдалене вдогонку за Кесадой. К тому же вероломная Магдалена сыграла с ними жестокую шутку. Впустив суда в свое устье, она тотчас устроила им западню. В январе 1538 г. корабли Леброна оказались в водах одного из левых ее притоков - реки Сан-Хорхе, которую они и приняли за Магдалену. Не удивительно, что испанцы не нашли там никаких следов экспедиции, сколько ни искали. И вскоре Санта-Марта забыла про Кесаду.
      А он тем временем с огромным трудом преодолевал почти отвесные предгорья Кордильер. Особенно много хлопот доставляли лошади. И хотя теперь конечная цель была близка, так по крайней мере уверял проводник-индеец, каждый шаг дорого обходился солдатам Кесады. Как и прежде, звери и голод следовали по пятам. Дневная порция составляла 40 зерен маиса. Были съедены все кожаные изделия - седла, нагрудники, попоны. Лишь лошадей не трогали под страхом смерти. Приступ жестокой лихорадки свалил генерала - его несли на носилках. И вот в конце января 1537 г. испанцы вышли на обширное плоскогорье, в местность, где ныне стоит город Белее. Открывшаяся глазам панорама восхитила и приободрила их.
      "166 христиан, изнуренных, оборванных, подлинных скелетов,- как утверждает очевидец событий, бравый солдат, а впоследствии хронист Хуан Кастельянос,- увидели перед собой просторные долины, многочисленные селения, легкие дымки очагов и ниточки дорог. "Благословенная земля, счастливая земля! Конец наших страданий",- кричали ликующие солдаты. Даже всегда сдержанный и хладнокровный Кесада с волнением обнял своего брата: "Так вот она - страна соли!"
      История шестая
      ВОТ ОНА -СТРАНА СОЛИ!
      Хорошая земля, хорошая земля: Конец наших мучений, Земля золота, земля довольства, Земля постоянного дома, Земля обильной еды, Больших селений и
      просторов, И жители ее ходят одетыми!
      Хуан Кастельянос. Элегии о знаменитых мужах Индий. Мадрид, 1748
      2 марта 1537 г. после месячного отдыха испанцы двинулись - в поход по долинам Восточных Кордильер. В первом же селении они собрали 1173 песо чистейшего золота. Было от чего воспрять духом. Правда, жители встретили пришельцев неистовыми боевыми кликами, намерения у них были явно воинственные. Селение так и назвали - "Ла грита" - "Клич". Однако этими воинственными возгласами дело и ограничилось: индейцы не посмели приблизиться к испанцам, что немало удивило последних.
      Впрочем, здесь все было удивительным: и непонятная, с обилием шипящих звуков речь туземцев, и изящная манера носить плащи. Отсюда начинался новый мир. Таинственный, враждебный, непостижимый.
      По всему было видно, что индейцы не только искусные ювелиры. Они строили красивые дома, ткали белоснежные плащи, и, уж конечно, у них водились и пряности. Одним словом, здесь было чем поживиться. Однако овладеть этой густонаселенной землей дело нелегкое - это понимали все.
      И генерал Кесада собрал своих людей, чтобы преподать им основы "науки завоевания". Бывший адвокат был красноречив, как никогда.
      "Сеньоры! Мы пришли в благодатную населенную страну. Пусть же никто из вас не совершит насилия над местными жителями. Доверимся богу, и рука наша будет легка и искусна. Таким путем мы завоюем любовь всех, кого господь пошлет нам навстречу". Кесада помолчал, дабы слушатели прочувствовали его слова. "И помните, друзья, перед вами такие же люди, как и вы, только, может быть, не столь смышленые. Ведь каждый хочет, чтобы с ним обращались уважительно. Этого же желают и местные индейцы. Не будем же просить у них того, чего им не захочется отдавать. В награду за это мы получим все, что пожелаем. Не забывайте, что земля, на которой мы стоим, принадлежит индейцам по естественному и божественному праву. Они оказывают нам любезность, принимая нас, и ничего нам не должны!"
      Поистине поразительна была речь Кесады, столь поразительна, что ее, пожалуй, следовало бы записать золотыми буквами на каменных скрижалях при "въезде" в Новый Свет. Это были благородные и возвышенные слова истинного гуманиста. И сказаны они были в век, когда травить индейцев, как зверей, и обращать их в рабство считалось и хорошим тоном, и почетным долгом одновременно. Несомненно, Кесада был на голову выше своих знаменитых современников - Писарро, Кортеса и других. Но истины ради отметим, что конкистадор, даже если у него сердце гуманиста, все-таки оставался конкистадором. Ведь и Кесада возлюбил ближнего своего, то есть индейца, не бескорыстно. Эту "неземную любовь" индейцы должны были оплатить весьма земными знаками благодарности - золотом и драгоценными камнями!
      В день, когда испанские солдаты внимали советам своего генерала, они еще не подозревали, какой чудодейственной силой обладают. В этом они убедились очень скоро, как только двинулись на юг.
      Вот что написал о впечатлениях первых дней уже знакомый нам Хуан Кастельянос. "Удивление и ужас индейцев при виде испанских всадников были столь велики, что они замирали как бы пораженные громом. Странное оцепенение сковывало их - индейцы не в состоянии были ни двинуться с места, ни побежать, язык их немел. Закрыв лицо руками, они бросались на землю. И сколь ни увещевали мы их, сколь ни грозили им, пиная и толкая их при этом, индейцы, казалось, предпочитали смерть столь кошмарному видению". Так на собственном опыте участники экспедиции Кесады удостоверились, сколь могучим, поистине чудесным союзником в их деле были обычные лошади. Как хорошо, что они не съели их. И как прав был генерал, когда во время скитаний по Магдалене упорно боролся за жизнь лошадей.
      Впрочем, не преувеличил ли Кастельянос? Нисколько. Конкистадор Робледо, действовавший много западнее, в долине реки Каука, почти повторяет Кастельяноса: "При виде нас туземцы душили себя собственными юбками и плащами. Когда мы, пытаясь спасти индейцев, обрезали сии самодельные веревки, они знаками давали понять, что лица, жесты, весь внешний вид христиан внушал им непреодолимое отвращение к жизни. И было оно так велико, что индейцы предпочитали умереть, лишь бы не видеть нас".
      Вскоре после первого же знакомства с нравами обитателей Нового Света испанцы поняли, что в тропиках им ни к чему стальные латы и шлемы. Сталь раскалялась на солнце и не спасала от отравленных стрел. И тогда на вооружение были взяты воинские доспехи самих индейцев. Из простеганного, сложенного в несколько слоев хлопка толщиной в три-четыре пальца сшивались плотные попоны. Ими покрывали и лошадей, и собак так, чтобы животные могли передвигаться. Впереди прорезались отверстия для глаз и ноздрей. Причем у собак отверстия для пасти были больше - специально для того, чтобы они могли хватать бегущих от них индейцев.
      Солдаты, пешие и конные, так же тщательно прикрывали себя этими "хлопчатыми латами": своеобразные чувяки закрывали ступни, "гетры" защищали ноги до колен, такие же прокладки предназначались и для бедер, корпуса и рук. Венчало, наконец, сей диковинный костюм некое подобие шлема-капюшона. Этот головной убор закрывал затылок, шею и лицо. Для глаз, носа и рта делались узкие прорези. При этом предусматривались даже некоторые удобства: во время трапезы лицевая часть шлема откидывалась. Все детали плотно соединялись друг с другом, как рыбьи чешуйки. У этого громоздкого облачения было одно важное преимущество: оно не пропускало индейские стрелы - они прочно застревали в толще хлопка.
      Конкистадоры практически не снимали с себя своих "лат", ведь они постоянно находились в состоянии войны; никому и в голову не приходило стирать "доспехи", и скоро они превращались в грязно-коричневую рогожу, которая издавала острый гнилостный запах. По этой причине на них слетались мириады мух и прочих насекомых. В такой одежде завоеватели были похожи на чудовищ, на сверхъестественные существа.
      И вот совсем уж неожиданный для конкистадоров поворот судьбы. Никто из них не мог и предполагать, что они станут в глазах индейцев посланцами языческого божества!
      Предоставим же слово наиболее авторитетному свидетелю - Гонсало Хименесу де Кесаде. "Когда христиане появились в этой стране, они были приняты всем народом с великим страхом. Среди индейцев распространился слух, что испанцы явились к ним как сыновья Солнца и Луны, которым они поклонялись, и что небо послало своих сыновей, чтобы наказать индейцев за грехи. Первое же индейское селение оказалось пустым. Все жители его спрятались в крепости на скале. Как только мы приблизились, индейцы сбросили к нашим ногам несколько грудных детей, чтобы смирить тем гнев своих богов. Они были уверены при этом, что мы - суачиас12, питаемся человеческим мясом и кровью. Испанцев окуривали ядовитым вонючим Моке13, как если бы они были идолами. В некоторых же местах для нас оставляли на выбор связанных стариков, женщин, малых детей или жирных оленей. И клали их рядом с пылающими кострами".
      Всего этого было достаточно, чтобы испанцы поняли: пусть они истощены, пусть на счету последние крохи пороха, пусть страна, лежащая перед ними, огромна и неизвестна,- они сильны. И сила их - в слабости и диковинных суевериях местных жителей.
      В этих гористых местах дни становились все прохладнее, тропическая жара, истомившая солдат, постепенно сошла на нет. Дышалось легко и свободно, почти как в родной Испании.
      Вскоре испанцы уже привыкли к тому, что вдоль дорог, по которым они следовали, дымились жаровни. Курившиеся в них благовония источали терпкий смолистый аромат. Рядом лежали свернутые плащи, золотые украшения. То были жертвы, которые обычно полагались солнцу, а теперь предназначались его посланцам - бородатым суачиас.
      11 марта отряд пересек реку Суарес (на местном языке - Сарави) и вышел в долину реки Моникира. В селении Гуачета испанцев ждал сюрприз: они добыли первые изумруды - великолепно отшлифованные, сверкающие прозрачными гранями камни.
      Конкистадоры шли прямо на юг. Каждый день встречались все новые индейские селения. Непривычно звучали их названия: Ленгуасаке, Кукунуба, Чипата. В селении Суэска навстречу испанцам вышла мирная процессия с дарами. Возглавлял ее могучего вида индеец с замысловатым тюрбаном на голове. Тело его было разрисовано яркими красками, с плеч свисал белоснежный плащ. Длинный конец его в красно-черных полосах волочился далеко по земле. На груди красовалась огромная золотая пластина в виде сердца. Но вот лица правителя Суэски испанцам разглядеть не удалось: причудливая золотая подвеска в носу закрывала рот, подбородок и щеки индейца, видны были только глаза, суровые и настороженные. Индеец заговорил. От слов его подвеска заколыхалась, в гортанных звуках послышалось нечто металлическое. Эффект был поразителен. Оправившись от изумления, испанцы скорее догадались, чем поняли из слов, что их просят быть почетными гостями.
      Тонкий дипломат Кесада воспринял это событие как большую удачу и снова запретил всякие насильственные действия. Но тщетно. Хуан Гордо-толстяк соблазнился изящным плащом одного из спутников правителя и раздел его на глазах у всех. Разгневанный генерал приговорил виновного к смерти. Приговор был приведен в исполнение, несмотря на настойчивые просьбы капитанов помиловать товарища. Впоследствии хронисты порицали Кесаду не столько за суровость, сколько за то, что он дал понять индейцам: испанцы отнюдь не божественные создания, коль скоро они не бессмертны.
      К этому времени Кесада уже знал кое-что о земле, которую ему предстояло завоевать. С помощью Перикона (так испанцы прозвали индейца, взятого в плен еще на берегах Опона) удалось вступить в переговоры с местными жителями.
      Ответ на первый вопрос- как называется эта страна? - озадачил Кесаду. Оказалось, что единого названия для всей "той земли нет, на ней живет много народов, и каждая округа зовется по имени касика, который ею правит. А вообще-то мы - местные жители-известны как муиски. Это слово понравилось конкистадорам. Оно было очень похоже на испанское "моска", что значит "муха". Ну а поскольку долины были так плотно заселены, что, по словам очевидцев, индейцы кишели в них, словно мухи, название "моска" так и закрепилось за всеми жителями этих гор.
      Узнали испанцы и еще одну важную новость. Всей страной на юге правит грозный сипа. А сипа - это могущественный повелитель, вождь вождей, его головной убор украшает голова самого сильного зверя - пумы, или, как называли ее испанцы, горного льва! И он, Кесада, стоит на пороге его владений.
      22 марта последовало другое важное открытие. Солдаты вошли в долину с солеными источниками и озерами. Так вот где добывалась эта прекрасная белая соль, о которой они столько слышали. А вот и селение со звучным названием Сипакира. В нем более сотни добротных, и своеобразных домов, около них огромные кувшины - "гача". Они стояли на медленном огне так, что из налитого в них соляного раствора выпаривалась вода. Соляным промыслом жили индейцы не только этого селения, но и соседних - Немокона и Таусы. Отсюда соль расходилась далеко на север, восток и запад. Все говорило о довольстве и процветании местных индейцев. Но не все они мирно приняли необыкновенных пришельцев.
      Выйдя из Немокона, испанский отряд увидел перед собой небольшую, но защищенную грозным деревянным палисадом крепость. Возле ворот с ярко-красными столбами по бокам застыло в неподвижности индейское войско. Неожиданно от него отделился огромного роста воин с боевой дубинкой в руках. Приблизившись к испанскому строю, он, принял угрожающую позу, Не оставалось сомнения - он вызывал на поединок, не подозревая при этом, как неравны были условия этого боя.
      С испанской стороны вперед вырвался отчаянный конник Ласаро Фонте. Бой продолжался считанные минуты. Отбросив копье в сторону, Ласаро пришпорил коня и на бешеном аллюре помчался к отважному индейцу. Поравнявшись с ним, он схватил его за длинные волосы и заставил бежать рядом с конем, пока не притащил к своим.
      Побросав оружие, индейские воины бросились врассыпную. Путь в крепость был свободен. Но не только в крепость.
      С ее стен, а высота их равнялась шести варам14, открывался великолепный вид. Перед испанцами расстилалось обширное плато в обрамлении снежных гор и пиков. Это была "сабана де Муекета" - та самая долина, которой правил могущественный сипа Тискесуса. Теперь испанцам стало известно и его имя. Правда, сами индейцы, следуя традиции, называли сипу именем его главной резиденции - Муекета, что значит "конец обработанного поля". В устах испанцев имя это превратилось в Боготу, Тискесуса - в Великого Боготу. Впоследствии это искаженное индейское слово стало названием столицы нынешней Колумбии.
      Глядя на раскинувшиеся вокруг просторы, Кесада замечал все: зеленые поля и возделанные террасы на склонах гор, плотно прижатые друг к другу дома. Неожиданно глазам Кесады представилось нечто совсем невероятное. Святой Яго, да это замки! Настоящие замки - "алькасерес", как в Испании, только стены их возведены не из камня, а из мощных бревен. Крепости с большими воротами и подъездными рвами подобно орлиным гнездам венчали холмы и скалистые вершины. Особенно выделялись окрашенные в цвет пурпура высокие столбы, что стояли по бокам ворот и в углах оград. Перед испанцами была поистине "Долина замков". Теперь Кесада совершенно точно знал - он нашел свое Перу! Но его еще предстояло завоевать.
      Тискесуса не заставил себя ждать. 28 марта около селения-крепости Кахика произошло первое серьезное столкновение с индейцами. Растянувшись по полям, испанский отряд медленно продвигался вперед. Вдруг в задних рядах раздались яростные крики, поднялись тучи пыли. На больных и раненых испанцев, шедших в арьергарде, обрушились 600 индейских воинов. В воздухе замелькали боевые дубинки, копья, дротики. Индейские воины сражались отдельными отрядами, строго соблюдая дисциплину. Хотя испанские солдаты и были перепуганы насмерть, они заметили в рядах противника нечто необычайное: это были сверкающие золотом носилки! Их охраняли дюжие индейцы. На носилках возлежало человеческое существо. Но лицо его было желто, глаза закрыты, руки и ноги недвижны. Да никак это мумия! Она появлялась там, где индейские воины терпели урон, как бы вдохновляя и призывая их утроить усилия.
      И вот дрогнули испанские солдаты. Раздались крики о помощи. Только тогда Следовавшие впереди конники развернулись и обрушились на индейцев, что и решило исход боя. Впоследствии испанские хронисты удивлялись, как мог великий сипа, у которого было большее войско, выставить против испанцев всего лишь небольшой отряд. Но ведь индейские воины более чем втрое превышали по численности пришельцев. По местным понятиям, этого было достаточно для победы. Вина ли индейского правителя в том, что он не успел осознать, какой страшный, невиданный доселе враг вторгся на его землю.
      Здесь нужно отдать должное прозорливости Тискесусы. Как только испанцы появились на его земле, он стал преследовать завоевателей. Для него эти бородатые чужеземцы не были ни богами, ни посланцами богов. И если его союзники падали ниц перед пришельцами, осыпая их дарами, Тискесуса обрушивал на испанцев своих воинов.
      5 апреля 1537 г. в селении Суба, на подступах к Боготе, конкистадоры праздновали годовщину экспедиции. Но торжество было испорчено. Неожиданно со всех сторон лагерь окружили воины Тискесусы. 15 дней они держали осаду, не позволяя испанцам даже пополнить запасы воды. Это был серьезный вызов. Кесада несколько ночей подряд посылал конников на борьбу с неприятелем. Отважные индейские воины не устояли. Им пришлось отойти.
      Но Тискесуса продолжал сопротивляться. Перед селением Чиа, в шести лигах от Боготы, индейцы вырыли несколько рядов глубоких и длинных канав. Это был расчетливый замысел. Великий сипа понимал, что главное преимущество суачиас в том, что они обладают этими диковинными зверями. А им для передвижения необходимо ровное пространство.
      Поначалу ряды испанских конников смешались. Вынужденные остановиться, они с трудом уклонялись от града индейских стрел. На холме поодаль, раскинувшись в богатых носилках, за схваткой наблюдал сипа. Ободренный ее началом, он сам ринулся в бой. И вот уже несколько испанцев и лошадей оказались на дне одной из канав. Два человека и лошадь были мгновенно добиты индейцами. Только удачный обходный маневр спас испанцев от весьма вероятного поражения.
      Последний бой решил судьбу повелителя "Долины замков". Но как знать, она могла бы стать иной, если бы союзники Тискесусы выступили против завоевателей. Однако после разгрома под Субой подвластные ему племена приняли сторону Кесады. Путь в столицу был свободен.