Не целуйтесь с незнакомцем

Он уставился на нее так, словно она была пришелицей с того света.

– Вам не занимать нахальства. Сначала вы обвиняете мою семью в убийстве этого Пирса...

– Прескотта. Трэйвиса Прескотта.

– Неважно. Потом вы пытаетесь навесить на меня какое-то отравленное печенье. Неужели вам и этого недостаточно?

Его оскорбленный тон удивил Джанну. Она проиграла в голове несколько вариантов его реакции, в том числе покушение на убийство, но столь похожей на настоящую обиды не ожидала. Она припомнила телевизионную пресс-конференцию. При желании Тони мог быть неподражаемым актером.

– Я не сделала вам ничего дурного, – возразила Джанна, хотя не была уверена в правдивости своих слов. – Вы сами во всем виноваты.

– Вы отняли у меня сына.

– А вы отняли у тети Пифани счастье всей ее жизни, убив Йена.

Тони засмеялся, вернее, отвратительно зафыркал, отчего у Джанны побежали по телу мурашки.

– Она могла бы обрести счастье, но сама его отвергла. Я сделал бы ее счастливой.

– Вы? Никогда!

– Я бы дал ей все. – Он обвел рукой кабинет. – Этот дворец, яхту, виллу в Кап-Феррат... все, что угодно.

Наконец-то Джанна все поняла.

– Вы влюблены в тетю Пиф. Вы любили ее все это время!

Он не сводил с нее ошеломленного взгляда.

– Поэтому вы и убили Йена, – заключила Джанна упавшим голосом.

– Я не говорил, что убил его. – Голос Энтони Бредфорда звучал искренне, но взгляд противоречил словам.

– Я знаю, что вы заманили его в ловушку. Вы стреляли в него из револьвера тети Пиф. Мы нашли тело. Баллистическая экспертиза подтвердила, что он был застрелен именно из этого револьвера. Смертельный выстрел произвели вы.

– Вы ничего не сумеете доказать.

– Я не хочу ничего доказывать. Я просто хочу рассказать тете Пиф правду. Она заслуживает...

– Ничего она не заслуживает! Послушать вас, так она прямо святая. А она всего-навсего обыкновенная потаскуха, ничем не лучше шлюхи со Стрейт-стрит. – Он выдвинул ящик и швырнул на стол папку. – Прочтите вот это. Она спала с тремя – с тремя! И ни за одного не вышла замуж.

Джанна покосилась на папку и увидела на первой странице дату – 1945 год. Тони следил за тетей Пиф на протяжении полувека. Любовь, превратившаяся в наваждение. Да он безумец! Она собралась с духом, понимая, что малейший признак слабости лишит ее надежды узнать истину.

– Трое за пятьдесят лет – вот уж не назовешь неразборчивостью в связях! Наверное, она пыталась искать замену Йену, но так и не нашла.

– Я был тем, кто ей нужен. Где был Макшейн, когда она голодала? Где он был, когда ей потребовалось эвакуировать отца с Мальты? Болтался по Африке и хвастался своим бесстрашием! Он не любил ее. Во всяком случае, не любил так, как я.

Отчаяние в его голосе вызвало у Джанны непрошеный прилив сочувствия. Ей потребовалось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, что перед ней убийца.

– Она считала, что вы предлагаете ей стать вашей женой, чтобы воспользоваться связями ее семьи.

Он допил коньяк.

– Я сам создал у нее такое впечатление. Какой дурак станет валяться в ногах у женщины, которая любит другого?

– Но Йена вы все-таки убили.

– Я ни в чем не сознался.

– Послушайте, вы знаете, что я не смогу этого доказать, значит, за его убийство вам не грозит тюрьма. Прошу вас, скажите мне правду! Тетя Пиф в больнице...

– В больнице?! Что с ней?

– Тромб в легких. Возможно, она не выживет. Я не...

– Она не может умереть. – Тони, вдруг сделавшийся очень старым, упал в кресло. – Она не может так поступить со мной. Она не может умереть!

В его голосе прозвучал такой неподдельный ужас, что у Джанны защемило сердце. Она села напротив него, придвинула стул к его столу, заглянула ему в глаза.

– Вы убили Йена.

– Я думал, что она полюбит меня, если он перестанет мешаться, – хриплым шепотом проговорил он.

Джанна затаила дыхание, чтобы не прерывать его исповедь, хотя ей хотелось крикнуть: «Я знала, знала!»

– Но разве она вышла за меня? Нет, она была слишком горда, слишком упряма! Даже когда она была беременна вами... – Он осекся, видя, как поразили Джанну его последние слова.

– Мной?.. – пролепетала Джанна, хватаясь обеими руками за край стола.

Тони захохотал сатанинским смехом.

– Чертовка! Она за столько лет не сказала вам правды!

У Джанны разрывалось сердце и пропал дар речи. Тетя Пиф – ее мать? А Одри? Она застыла, перебирая в памяти несчетные картинки из детства. На всех присутствовало улыбающееся тетино лицо. Теперь многое обрело смысл. Они так похожи характерами! У обеих серо-зеленые глаза. Но почему тетя Пиф молчала? И главное, почему она отдала ее сестре?

– Вашим отцом, – продолжал глумление Тони, – был офицер американского флота, как-то заскочивший на Мальту. Он погиб при странных обстоятельствах.

Последнее, по крайней мере, Джанна слышала от тети – то есть от родной матери. Но почему не всю правду?

– Но даже если бы он выжил, Пифани не стала бы его женой.

Довольная усмешка Тони говорила о том, что он наслаждается, посвящая Джанну во все эти подробности.

– Пифани не желала иметь от него ребенка: Она не хотела вас! – Он осклабился. – Она отправилась в Цюрих, чтобы сделать аборт, но в последний момент ей не хватило духу.

Джанна судорожно ловила ртом воздух. Ей трудно было представить, чтобы тетя Пиф, всегда обожавшая детей, решилась на аборт. Значит, вполне могло получиться, что она, Джанна, так и не появилась бы на свет. Смятение и душевная боль едва не повергли ее в рыдания тут же, в кабинете Бредфорда, но она не дала пролиться слезам, поймав его взгляд. Тони доставляло извращенное удовольствие сокрушать ее представление о тете Пиф.

– Она любит меня. Она всегда оказывалась рядом, когда я в ней нуждалась.

– Ну, конечно, поэтому и сбагрила вас сестре.

– Пока я росла, она проводила у нас по нескольку месяцев подряд, а когда ей приходилось отсутствовать, звонила мне через день.

– Почему же она не оставила вас у себя? Ведь это было бы так естественно.

Джанна отказывалась гнуться под его сокрушительными ударами. Ему не удастся поколебать ее веру в любовь тети Пиф. Конечно, ей было горько сознавать, что родная мать отдала ее своей сестре, но, видимо, на то были веские причины. Она никогда не давала Джанне оснований усомниться в ее преданности. Неужели какой-то безумец сможет все перечеркнуть?

– Неважно, с кем я жила – с ней или с Атертонами. Я люблю ее. Если я ее дочь, то это даже лучше.

Встав, она презрительно посмотрела на Тони.

– Вы – всего лишь жалкий, обозленный старик, которого никто не любит, даже собственный сын. Кто будет сожалеть о вашей смерти? А если умрет тетя Пиф, эту утрату будет оплакивать вся наша семья. Она так много значит для меня, что я не могу допустить, чтобы она перед смертью не узнала, что я все равно засажу вас за решетку.

Его глаза зловеще сузились.

– Я нашла кубок Клеопатры.

– Ну и что? – неуверенно отозвался он. – Что это доказывает?

– Я проследила его путь от самой Ливии. Эксперты докажут, что на документах на вывоз стоит ваша подпись. Салу Зерафа опознает в вас человека, продавшего кубок турку.

– Блеф! – сказал он, но без всякой убежденности.

– У меня есть также имена ваших сообщников по банде, – заявила она, торжествуя, и назвала несколько фамилий из списка, предоставленного Джерри.

В его взгляде все еще читалось недоверие. В кабинете воцарилась могильная тишина, какая властвовала должно быть, в гробницах фараонов, обобранных ради украшения жилища Тони. Наконец Тони заговорил:

– Вы, должно быть, считаете себя очень хитроумной? Тогда ответьте, надеетесь ли выбраться отсюда живой.

На это она отреагировала дерзкой улыбкой.

– Вы не посмеете поднять на меня руку: власти уже располагают всеми сведениями. Даже избавившись от меня, вы не предотвратите своего ареста. – Она направилась к двери, надеясь, что он не настолько безумен, чтобы не понять логику ее доводов. – Вы всего лишь добавите к списку обвинений умышленное убийство. – Для верности она решила разбавить правду ложью: – Имейте в виду, я предупредила всех в больнице, что еду к вам.

Она открыла дверь, обернулась и улыбнулась ему на прощание.

Тони смотрел на дверь, внутренне кипя. Кто мог подумать, что найдется умная голова, которая свяжет его с кубком? На Мальте ему не будет пощады. Кубок Клеопатры считался на острове национальным достоянием. Укравшего его примерно покарают.

Внуки? Династия? Бизнес? Все это теперь становится ненужным. На острове его фамилия будет произноситься только с проклятиями. Работать столько лет не покладая рук, возводить империю – и все напрасно! Теперь он сгниет в тюрьме.

Мысль о смерти напомнила ему об опасности, угрожающей жизни Пифани. Он печально вздохнул, встал и побрел на подкашивающихся ногах к зеркалу. В нем он увидел не свое отражение, а гордого военного летчика. Именно таким он вернулся на Мальту более полувека тому назад.

Островитяне приветствовали его с безудержным энтузиазмом. Британская авиация казалась им спасением от нацистов. Девчонки были от Тони без ума и изо всех сил добивались его благосклонности. Любая из них с радостью стала бы его возлюбленной. Любая, но только не Пифани.

Изводя его взглядом своих бесподобных зеленых глаз, она насмешливо говорила:

«Не собираешься ли ты защищать нас на этих старых, ржавых «Харрикейнах»?»

Она была, конечно, права. Летать на «Харрикейнах: было чистейшим самоубийством. Для самолетов люфтваффе они не представляли особой угрозы. Однако, Тони старался изо всех сил, и его отвага произвела на сограждан должное впечатление. На всех, кроме Пифани. Ей никогда не удавалось пустить пыль в глаза, даже годы спустя, когда он разбогател.

Настойчивые телефонные звонки вернули Тони и прошлого в настоящее. Снимать ли трубку? Он припомнил развалюхи «Харрикейны» и вылеты, в которых ему раз за разом грозила гибель. Но он вопреки всем выжил. Из теперешней ситуации тоже можно буде найти выход.

В чем его, собственно, могут обвинить? Экспертам почерковедам всегда можно утереть нос. Он сумеет дискредитировать Зерафу, гнусного ливийского старикашку, торгующего поддельными предметами старины. Большинство его сообщников по банде контрабандистов давно в могиле. Выживших можно купить или поторопить с отправкой на тот свет.

Он – специалист по выживанию, герой. Он горл пересек кабинет и снял трубку. Помехи на линии npeдвещали разговор с заграницей. Тони воодушевился: во: можно, лягушатник все-таки отыскал Керта.

– Бредфорд слушает.

– С тобой говорит Йен Макшейн.

– Хватит дурить, Дженсен. Где тебе, с таким акцентом!

Дженсен торжествующе расхохотался. Точно так смеялась недавно Джанна. Тони упал в кресло, как нокаутированный боксер. Что теперь?

– Я звоню от имени Йена Макшейна, Трейвиса Прескотта, Ронды Сиббет.

– Их нет в живых. – Тони хотелось, чтобы его голос звучал твердо.

– Ты скоро последуешь за ними.

Победный тон Дженсена заставил Тони замереть. Его посетило то же самое видение, что и после первого звонка Дженсена: Макшейн, приставивший револьвер ему к виску.

– Я нашел твоего сына.

– Где?! – гаркнул Тони, не сдержавшись.

– В Пуэрто-Банусе, Я нахожусь сейчас вместе с ним в полиции.

Это совсем недалеко от Марбельи, где исчез Керт. Невероятно! Тупица техасец сумел разыскать беглеца, хотя лучшие сыщики потерпели в этом деле неудачу!

– Он работал в клубе, подделываясь под актера, изображающего женщину.

Тони одобрил догадливость своего отпрыска. Неудивительно, что его оказалось так трудно отыскать! Дженсен проявил неожиданную проницательность.

– Керт был страшно рад встрече со мной.

– Могу себе представить. – Тони терялся в догадках, что последует за этим.

– Он готов сдаться.

Тони открыл было рот, чтобы выразить недоверие – Бредфорды не сдаются, – но так ничего и не сказал. Какой из Керта Бредфорд. Джанна собрала все гены, которые предназначались для Керта. Вот кто не сдается! Она да Дженсен – два сапога пара.

– Он арестован испанской полицией. Он сознался, что это он отравил Прескотта и послал мне отравленное печенье.

Тони отказывался верить собственным ушам. Как найти выход?

– Керт утверждает, что Ронду убили по твоему приказу. Он назвал несколько интересных имен – сплошь твои сицилийские дружки. Выяснилось, что ты нанял профессионального убийцу.

Тони отвергал малейшую возможность, что кто-нибудь из сицилийцев выдаст его. Мафия твердо соблюдала кодекс молчания, вызывавший у Тони восхищение. В следующей жизни он будет доном мафии.

– Зачем ты все это мне рассказываешь?

– Я хотел рассказать все это тебе лично, – ответил Дженсен, – но я пока в Испании. Не мог же я подвергнуть опасности жизнь другого человека, поручив ему передать, что с тобой покончено!

Тони оставили последние силы. Он сидел, зажав в кулаке трубку. «Пути к отступлению отрезаны, – сверлила мозг единственная мысль. – Отрезаны!» Он бросил трубку, встал и вновь нетвердой походкой подошел к проклятому зеркалу. Он пытался убедить себя, что переживет все эти напасти. Возможность для этого сохранялась. Но раз Керт угодил в тюрьму, Тони уже не видать внуков.

Все его усилия пошли прахом. Жизнь прожита зря.

Он неотрывно смотрел в зеркало.

28

Джанна вдавливала в пол педаль акселератора, торопясь назад в больницу. БОЖЕ, ЛИШЬ БЫ ОНА ВЫ ЖИЛА! Ничто на свете не могло разубедить Джанну в любви тети Пиф. Однако, выстояв перед Тони, она терзалась сомнениями по другим поводам. Почему мать от дала ее другим людям? Ей хотелось задать тете – не родной матери – столько вопросов!

Дорога от Мдины до Валлетты нещадно петляла; Джанна ехала с максимально возможной скоростью при этом стараясь следить за опасной трассой. Однако мысли все время возвращали ее в детство. Она всегда любила Мальту. Прежде она объясняла это целебным климатом и солнечными пляжами, но теперь сознавала, что главным магнитом была для нее тетя Пиф. Они Уорреном всегда проводили в «Соколином логове» лет и все другие каникулы. Это были счастливейшие воспоминания ее молодости.

Тетя Пиф разрешала ей держать щенков, тогда как доме Реджинальда об этом не могло быть и речи. 3а годы у нее сменилось несколько собак: Эбби, Лекси, Доджер. Расставаясь с ними, Джанна не могла сдержат слез; тетя Пиф еженедельно информировала ее об их проделках и присылала фотографии.

Пифани прилетала в Лондон всякий раз, когда жизни Джанны происходили важные события. Джанна со смехом вспомнила аплодисменты, которыми Пиф ни наградила ее за роль горшка с миррой на рождественском утреннике. Пифани никогда не ставила на первое место свои отели. Когда в ней нуждалась Джанна или кто-нибудь другой в семье, она всегда была тут как тут.

Она любит меня! Она всегда меня любила!

Часы показывали полночь с минутами, когда Джанна примчалась в больницу. Она немедленно кинулась в отделение интенсивной терапии и застала доктора Видала за разговором с медсестрой.

– Она очнулась? – спросила Джанна.

– Да, но ей еще не по себе. – Его сумрачное выражение испугало Джанну.

– Вы получили результаты анализов?

– Да, и уже разговаривал на эту тему с ней. Наверное, тете Пиф лучше. Потребовать конкретную информацию было в ее духе.

– Боюсь, новости неутешительные.

Надежда померкла, ее сменил леденящий страх.

– Газовый анализ ее кровеносной системы выявил недостаток кислорода. На рентгене легких видны многочисленные тромбы. Любой из них может оказаться смертельным.

– Но у нее есть шанс выкарабкаться? – с надеждой спросила Джанна.

– Один против миллиона.

Джанна отказывалась мириться с диагнозом. Тетя Пиф – прирожденный борец.

– Она – одна такая на многие миллионы.

Она выживет.

– Вы бы зашли к ней, – предложил врач. – Я говорил ей, что вы хотите ее повидать. – Он тронул Джанну за руку. – Она испытывает сильные боли, поэтому получает эффективное болеутоляющее. Не расстраивайте ее.

Джанна на цыпочках вошла в палату. Тетя Пиф лежала с закрытыми глазами. Джанна подвинула стул к ее изголовью, села и взяла тетю Пиф за руку. На белой коже руки резко выделялся фиолетовый синяк от внутривенных вливаний. Пальцы были холодными, но нежными, любящими – как прежде. Веки тети Пиф задрожали, она медленно открыла глаза.

Джанна могла бы засыпать ее вопросами, но, памятуя предупреждение врача, сказала просто:

– Я люблю тебя. Ты ведь знаешь об этом, правда? – МАМА...

– Конечно. – Она медленно ворочала языком под действием лекарств.

– Тебе станет лучше. Еще немного – и ты...

– Не надо. Я разговаривала с врачом. Я знаю правду.

– Он говорит, что у тебя есть шанс. Ты не должна сдаваться. Ты не можешь! Я не позволю! – У Джанны запершило в горле.

– Я готова уйти, Джанна. Правда, милая, я готова. – Она смотрела на нее с любовью; выражение ее лица было мечтательным, она казалась сейчас совсем молодой. – После похорон Йена я отдала необходимые распоряжения, выбрала себе гроб и могильный камень. Не тяни с моими похоронами: зачем лишняя суета? Главное, не позволяй канонику Эймстою служить заупокойную. Сама скажи пару слов – и довольно.

– Пожалуйста, не сдавайся!

– Я не сдаюсь, просто принимаю неизбежное. – Она закрыла глаза. На одно страшное мгновение Джанне почудилось, что все кончилось. Но глаза тети Пиф невообразимо медленно открылись. – Мне очень хотелось дождаться твоих детей. Я знаю, что у тебя и Ника будут чудесные детишки. Красивые и счастливые.

Боже, не надо о Нике! Джанна через силу кивнула, помня, что ее нельзя волновать. Если ей так хочется, пускай воображает, что Ник вернется, – какой от этого вред?

– Я мечтала, что буду играть с ними в «Соколином логове». Но я все равно навсегда останусь с тобой. Не забывай этого.

Джанна глубоко вздохнула, приводя в порядок мысли и тщательнее, чем когда-либо, подбирая дальнейшие слова.

– Часть тебя навсегда останется жить во мне. – Она сжала тете Пиф руку. – Я люблю тебя и знаю, что ты любишь меня. – Джанна готова была повторять это снова и снова. Ах, если бы слова могли удержать Пифани.

Тетя Пиф долго смотрела на Джанну. На ее глаза навернулись слезы.

– Прошу тебя, не плачь. Я не хотела тебя расстраивать.

– Ты знаешь, что я – твоя мать.

– Знаю, но не печалюсь, что ты не сказала мне этого раньше.

– Я тысячи раз собиралась открыть тебе правду, но не знала, как объяснить тяжелейшую ошибку в моей жизни.

– Тсс! Это уже неважно. – Но про себя она подумала: «Ошибка! Значит, мама хотела, чтобы я родилась, и с самого начала меня любила».

– А для меня важно. Я думала, что поступаю правильно, отдавая тебя Одри. Я хотела, чтобы тебе было лучше. Тогда мне казалось, что Атертоны – нормальная семья, у тебя будут двое родителей и брат, не говоря о престижном общественном положении. Я дума... – Она задохнулась, схватилась за бок, но потом пришла в себя и откинулась на подушку.

Джанна бросила взгляд на монитор сердечной деятельности. Он не фиксировал перебоев.

– Этот разговор для тебя слишком тяжел. Я знаю, что ты поступила так из лучших побуждений.

– Для меня это совсем не тяжело, – возразила она слабеющим голосом. – Боль то усиливается, то отпускает, вот и все.

– Я позову врача. Тебе нужно принять лекарства.

– Меня уже так напичкали ими, что я чувствую себя ангелочком с крылышками. Еще немного – и потеряю сознание. А я хочу знать, что происходит, до самого конца. Мне еще надо объяснить, почему я позволила Одри забрать тебя. Тридцать пять лет назад здешняя римско-католическая церковь никогда не смирилась бы с тем, что незамужняя женщина живет с незаконным дитя. Я боялась, что они отравят тебе жизнь, и думала, что с Одри тебе будет лучше. У нее было все, что так хотелось иметь мне: дом и семья. Я стала сожалеть о своем решении с того самого момента, как выпустила тебя из рук.

Джанна наклонилась к ней и поцеловала в щеку.

– Лучше всего мне было с тобой. Подсознательно я всегда ощущала крепость наших уз.

– Ты так похожа на меня, что я за тебя боюсь.

– Не бойся, – ответила Джанна. Она сомневалась, что сможет во всем походить на мать, но чувствовала себя сильнее от мысли, что является родной дочерью Пифани. Невзирая на войну и многолетние невзгоды, Пифани спасла семью. Конечно, не обошлось без проблем – в какой семье их нет? – но они были преодолены благодаря мудрости тети Пиф.

Джанне не давал покоя еще один вопрос.

– Тебе не трудно будет рассказать мне о моем отце? Взгляд тети Пиф был полон отчаяния. Немного помедлив, она ответила:

– Нет, не трудно. Мне бы очень хотелось – ты просто не знаешь, до чего бы мне этого хотелось! – честно ответить тебе, что твой отец, Стив Санфорд, был самой сильной любовью в моей жизни, но я не стану кривить душой. Надо отдать ему должное: он любил меня. Но место Йена никто никогда не смог бы занять.

– Ты вышла бы за него замуж, если бы он остался в живых?

– Нет, Джанна, не вышла бы. Он принадлежал Америке, мечтал вернуться в родной Канзас. Если бы я любила его, как Йена, это не стало бы для меня помехой, а так...

Джанна помолчала, пытаясь уложить в сознании только что услышанное. Ее мать не любила ее отца... Она вспомнила Реджинальда, холодного и властного, который столько лет портил ей жизнь. Знать, что он не приходится ей отцом, что ей нет нужды чтить его память, значило сбросить с плеч тяжелую ношу.

Раз настал момент расставить все точки над «i», Джанна решила выложить все про Тони. Лучшей возможности могло уже не представиться.

– Я нашла кубок Клеопатры. У меня есть неопровержимые доказательства тот, что его украл Тони Бредфорд. Со дня на день ему предъявят обвинение.

Тетя Пиф поморщилась, и Джанна опасливо посмотрела на монитор. Ничего страшного вроде бы не было.

– Я сделала это ради тебя, мама. Я не могла допустить, чтобы убийца дорогого тебе человека разгуливал на свободе. Конечно, наказание не будет соответствовать тяжести преступления, но он по крайней мере знает, что своим крушением он целиком обязан мне.

– Знает? Тони знает?

– Да. Я только что от него. Я хотела, чтобы он сказал мне, зачем убил Йена.

– И он сказал?

Джанна тут же пожалела, что завела речь о Тони. Сейчас не время было говорить Пифани, что Йен погиб из-за нее. Достаточно того, что он был застрелен из ее револьвера. Джанна слишком ее любила, чтобы усугублять страдания. Надо ли, чтобы она на пороге смерти кляла себя, хотя настоящий виновник – Тони, по-своему любивший ее?

– Зачем, Джанна? Зачем он убил Йена?

– Из-за кубка. Тони сбыл его через ливийского торговца. – Джанна надеялась, что Пифани удовлетворится полуправдой.

Пифани закрыла глаза и некоторое время лежала молча. Проходила секунда за секундой. Джанна подумала, что она уснула. Показания монитора не вызывали тревоги.

Джанна с сожалением осознала, что месть оказалась не так уж сладка, как она надеялась. Правда, она не думала, что не сумеет сказать тете Пиф всю правду. Теперь она понимала, что Пифани, не задумываясь, вышла бы за Тони, если бы могла спасти этим жизнь Йена.

– Знаешь, – сказала тетя Пиф, не открывая глаз, – у меня все это время было странное чувство, что с Тони разберется Ник.

Джанне очень хотелось ответить, что Ник уже больше не обеспокоен даже гибелью своего друга, Трейвиса, и отказался проводить собственное расследование, однако она понимала, что говорить это необязательно и даже вредно.

Тетя Пиф открыла глаза. Они были затуманены, взгляд не фокусировался. Тревога, поутихшая во время разговора, когда у Джанны проснулась надежда, что мать выживет, снова сжала ей сердце.

– Джанна, я не хочу, чтобы ты совершила ту же ошибку, что и я. Мне следовало продать отели, никому тебя не отдавать, а уехать с тобой в Англию. – Она сжала Джанне руку, но без прежней силы. – Никогда не заблуждайся, будто главное в твоей жизни – компания. – Ее голос стал так тих, что Джанне пришлось нагнуться, чтобы уловить продолжение фразы. – Ник главнее. Я намеренно свела вас, убедив его не расставаться с акциями Трейвиса, хотя Ник хотел продать их мне. Замысел сработал: вы полюбили друг друга.

Джанна совсем уж собралась сказать ей, что Ник по-прежнему любит Аманду Джейн, но вовремя опомнилась. Пифани была слишком слаба для спора.

– Отдыхай. Мы и так слишком долго говорим.

– Я устала, и у меня страшно болит бок. Но ты все равно останься. Поговори со мной. Расскажи об Уоррене и Шадоу, об Одри, о Такси... обо всем.

– Хорошо. – Джанна поцеловала ее в щеку и убрала волосы у нее со лба.

– Обещай мне, – попросила тетя Пиф, не выпуская ее руку, и сделала глубокий вдох, – обещай, что останешься со мной до самого конца. Мне совсем не страшно. Меня ждет Йен. Но я люблю тебя также сильно, как его. Я хочу побыть с тобой сколько сумею.

Тетя Пиф закрыла глаза. Джанна боролась со слезами. Усилием воли она остановила подступившие к горлу рыдания.

– Так вот, Шадоу... Шадоу придумала новый сорт съедобного белья. Ты не поверишь, но это действительно вкусно. Ты же знаешь, – она изо всех сил придавала своему голосу бодрости, – Шадоу вечно что-нибудь изобретает. Она проверила новый сорт, подав мелко порезанное белье на десерт у себя дома. Я как раз была у них в гостях. На ужин пригласили члена парламента от Рипона. Шадоу подала белье, но он не распознал, что это такое, похвалил и попросил добавки.

Не размыкая век, тетя Пиф улыбнулась – слабо, но весело.

– Одри, как тебе известно, горда успехами Такси. Он завоевал несколько чемпионских лент. Два дня назад я побывала в магазинчике, который она собирается открыть. Это наискосок от магазина белья Джанет Реджер на Бошам-плейс. Ты знаешь это место, раньше там был мебельный магазин «Рейвел Мене». У входной двери уже красуется бронзовая собачка. В конце концов она назвала ее не Фидо, а Роммелем, в память о Ромми.

Джанна посмотрела на часы. Уоррен и Шадоу должны были появиться с минуты на минуту. Несколько часов назад Уоррен сказал, что немедленно вылетает.

– Продолжай, я слушаю.

– У Хло вылез первый зуб. Он немножко кривой...

– Ох! – вскрикнула Пифани и села, держась рукой за бок. Из локтевого сгиба выпала игла капельницы, и на простыне появилось кровавое пятно. – Нет, пожалуйста, нет!

Джанна обняла вцепившуюся в нее Пифани.

– Что с тобой?

Пифани обмякла. Джанна стала укладывать ее на подушки, радуясь, что приступ миновал. Потом ее взгляд упал на монитор. Черта была безупречно прямой. В палате зазвенел звонок, ему откликнулось эхо, еще более пронзительное.

– Я люблю тебя, мама! Благослови тебя бог за твою любовь ко мне.

В палату ворвались сестра, санитар и доктор Видал.

– Оставьте палату!

Джанна вылетела вон, уповая на чудо, и уставилась в распахнутую дверь на экран монитора. Врачи суетились над тетей Пиф, крича друг другу непонятные для непосвященной слова, но черта на мониторе так и осталась безжизненной.

* * *

Яркий солнечный свет заливал столовую «Соколиного логова». Уоррен наблюдал за Джанной, почти не прикасавшейся к еде. Он и Шадоу прибыли еще ночью, но не успели застать тетю Пиф в живых. Джанна была безутешна.

– Она всегда была мне больше, чем матерью. Гораздо больше.

Известие о том, что тетя Пиф была матерью Джанны, поразило Уоррена. Он сам удивился своей реакции. Ведь сходство было таким явным, особенно серо-зеленые глаза! Характерами Джанна и Пифани тоже были очень похожи. Однако Уоррен обратил на это внимание лишь совсем недавно. Расставшись с Коллисом, подавлявшим ее деятельную натуру, Джанна стала сама собой. С каждым днем она все больше походила на тетю Пиф – такую, какой он запомнил ее с давних пор.

– Мне давно надо было настоять, чтобы она обратилась к врачу, – в сотый раз повторяла Джанна.

– Ты не должна винить себя в ее смерти, – твердил Уоррен.

– Никому из нас и в голову не приходило, что жизни Пифани угрожает опасность, – говорила Одри.

Уоррен мысленно благодарил Создателя за то, что его мать так мужественно приняла скорбное известие. На рассвете он встретил самолет, на котором прибыли Одри и Эллис. Одри стоически перенесла удар, лишь сильнее прижала к себе Такси и оперлась о плечо Эллиса.

– Разве тете Пиф хотелось бы, чтобы ты так казнилась? – спросила Шадоу.

– Ни в коем случае, – согласилась Джанна.

– Тогда крепись. Пускай она и на том свете гордится тобой.

Джанна кивнула. Глаза у нее были красные, заплаканные. Уоррен полагал, что ее поставит на ноги здоровый сон, но вряд ли она сможет уснуть.

– Пифани и в смерти осталась верна себе, – сказала Одри, тоже едва сдерживая слезы. – Эллис говорит, что она обо всем позаботилась сама. Нам осталось только заказать цветы.

– Этим займусь я, – объявила Шадоу.

Уоррен между тем с сомнением поглядывал на сестру.

– Ты уверена, что сможешь сказать надгробную речь? Каноник Эймстой уже вызвался...

– Она не хотела, чтобы каноник говорил.

Уоррен видел, что его мать не сможет сдержать слез.

Эллис обнимал ее, но это, кажется, не помогало.

– Мы должны уважать ее пожелания, – сказала Шадоу.

– Пойду пройдусь. – Джанна встала. – Не беспокойтесь обо мне, я вернусь к похоронам.

Уоррен проводил сестру взглядом, а потом оглядел оставшихся за столом. Как хорошо, что у него есть Шадоу, а у его матери – Эллис! Его мучило предчувствие, что Джанне предстоит идти по жизни в одиночку.

Еще одна тетя Пиф! Эта мысль просто преследовала его.

В дверь позвонили. Одри тревожно взглянула на Уоррена.

– Кто бы это мог быть?