Не целуйтесь с незнакомцем

– Слишком уж гладко все получается? – спросила Шадоу.

– Да. Будем надеяться, что с пулей лаборатория справится лучше. Результат должен стать известен уже сегодня. Моррис пообещал ускорить баллистическую экспертизу. Она, конечно, даст ответ на вопрос, был ли револьвер, отданный тетей Пиф Тони, тем самым оружием, из которого застрелили Йена Макшейна. Но даже если это и так, я уверен, доказать, что именно Энтони Бредфорд виновен в убийстве Йена, будет невозможно.

– Почему?

– Потому что все ограничивается косвенными уликами. Даже выяснив, что смертельный выстрел был сделан из этого револьвера, никак не докажешь, что курок спустил именно Тони.

– Револьвер был у него в то время, когда погиб Йен.

– Разумеется, но он скажет, что давал его кому-то другому. А, кстати, можно ведь вообще отрицать, что у него был этот револьвер. Пифани утверждает одно, он – другое, а свидетелей нет.

– Наверное, ты прав, – снова согласилась Шадоу. – Но Джанна не смирится, если Бредфорд не понесет наказания.

Уоррен кивнул; он никогда еще не видел сестру такой расстроенной как после прилета в Лондон из Бардии с останками Йена. Она дала себе слово, что отомстит за эту смерть. По пути она без ведома тети Пиф прихватила с Мальты ее револьвер.

– Странно, но расследование по поводу олеандрового яда сыграло на руку Тони, – сказала Шадоу. – Если твоя семья начнет обвинять его в убийстве пятидесятилетней давности, то это будет выглядеть совсем уж нелепо.

– А ведь верно! – Уоррен был поражен интуицией Шадоу. – Расследование выставит нашу семью в самом невыгодном свете.

Раздался телефонный звонок.

– Должно быть, Моррис.

Она подала ему трубку. Глядя на Шадоу, Уоррен выслушал отчет о баллистической экспертизе и, положив трубку, проговорил:

– Как мы и предполагали, пуля была выпущена из револьвера тети Пиф.

Шадоу схватила свой камень, прошептала какое-то заклинание и сказала:

– Бедная Джанна, теперь ей придется все выложить Пифани.

* * *

Коллис сидел в своем кабинете в Лондонской школе экономики. Дочитав свежий номер «Экономиста», он отложил его и уставился на телефон. Подобно всему остальному в этом древнем здании, телефонный аппарат был реликвией старины, сохранившейся со Второй мировой войны. Он не звонил уже несколько дней; Коллис смотрел на него просто так, уже не ожидал, что традиция будет нарушена. Казалось, все забыли о его существовании. После злосчастного интервью в аэропорту, когда он был застигнут врасплох, он превратился в изгоя.

Уоррен, напротив, был на коне. Его корявое объяснение папашиной кончины никем не оспаривалось. Даже когда Лифорт объявил о своей помолвке с Шадоу Ханникатт, по которой давно плачет дурдом, пресса захлопала в ладоши. Невесту назвали обаятельной и творческой натурой. Ее последняя выдумка, клуб «Трусики месяца», была принята с восторгом и названа «эликсиром спасения для неблагополучных супружеских пар».

Два дня назад газеты раструбили о скандале на японском фондовом рынке. Главы нескольких токийских финансовых компаний с позором подали в отставку, когда выяснилось, что они поддерживали миллионными кредитами японских гангстеров. Предупреждения Лифорта насчет британских совместных предприятий с компаниями, опекаемыми якудзой, стали выглядеть как блестящее прозрение. Пресса называла их «мудрым советом». Ну и везет же этому дилетанту!

Телефон, вопреки ожиданиям, зазвонил. Коллис покосился на него, словно получил плевок в лицо. Звонок повторился: это был взволнованный двойной перезвон «Бритиш телеком».

– Коллис Коддингтон Пемброк слушает. – Он попытался придать голосу незаинтересованный тон.

– Ректор Хилтон немедленно просит вас к себе, – было сообщено ему гнусавым деловым голосом, каким обычно изъясняются секретарши важных особ.

Спустя четыре минуты Коллис стоял перед секретаршей. Ее морковные волосы были собраны в строгий пучок, выражение лица было суровым. С нехорошим чувством он вошел в кабинет ректора и протянул руку, которую Хилтон пожал без всякого энтузиазма.

– Так... – начал тот, не предлагая Коллису сесть. – Кажется, вы попали в трудное положение.

– Да, сэр, – кивнул Коллис. И как он мог так сглупить, подписав документ, предложенный Энтони Бредфордом? Не случись этого, он мог бы все отрицать. – Надеюсь, я не причинил неприятностей...

– Причинили, – кратко и почти грубо заявил ректор. – Я вычеркнул ваше имя из списка лекторов. Мы не можем больше рекомендовать такого человека, как вы.

Далее Хилтон завел речь о чести и достоинстве, но Коллис почти не слушал его. Он был потрясен. Значит, он больше не сможет выступать с лекциями! Он жил именно ради этих моментов славы, когда все внимали его финансовым пророчествам. Неужели все это происходит с ним, Коллисом Коддингтоном Пемброком, из нортумберлендских Пемброков?

– Что тревожит меня еще больше – я даже созвал совет управляющих, – это вчерашний телефонный звонок.

Коллис опустился в кресло, поняв, что худшее ждет его впереди.

– Ваше имя фигурирует в иске о признании отцовства, вчиненном... – ректор заглянул в бумажку, – Аннабел Свортмор.

Коллис разинул было рот, чтобы опровергнуть сообщенное как клевету, но не произнес ни слова. Что толку, раз анализ крови все равно подтвердит, что отцом ребенка Аннабел является он?

– Мы не можем допустить, чтобы наши преподаватели соблазняли студенток.

– Она не студентка. Она работала в кафетерии.

– Неважно. Мы гордимся своей репутацией хорошо воспитанных и просвещенных людей. Вы определенно ни то и ни другое. В связи с этим ваша служба у нас прекращается. С сегодняшнего дня вы уволены.

24

Снаружи вовсю светило солнце, но в гостиной были закрыты ставни, из-за чего здесь царил полумрак. Ник сидел на диване Прескотта, хьюстонском подобии датского модерна, и дожидался агента по торговле недвижимостью. Похоронив Остина, Ник решил продать дом.

Он откинулся и закрыл глаза. Когда же он снова сможет проспать всю ночь, ни разу не проснувшись, мучимый кошмарами из прошлого? «Теперь ты остался один», – твердил он себе. Однако, как ни странно, он не ощущал одиночества. Дом навевал ему счастливые воспоминания. Он воспринимал его почти как живое существо: последний Прескотт!

Открыв глаза, он попытался представить, каким стал бы дом без мебели, свидетельствующей о принадлежности его ушедших обитателей к среднему классу. Выкрасить все свежей краской, запустить в гостиную стайку ребятишек, поставить на заднем дворике новые качели... В дом снова вернулось бы счастье. Нет, это все напрасно: дом надо продать.

Он встал и побрел в то крыло, где располагались три небольшие спальни, выходившие дверями в холл. Одна из них принадлежала когда-то супружеской паре – ему и Аманде Джейн. Туда он не пошел. В той комнате теперь было пусто, ее населяли одни воспоминания. Он заглянул в комнату Трейвиса. Здесь с потолка по-прежнему свисала компьютерная распечатка со словами: «Доверься волне, не противься потоку».

Прости, что я подвел тебя, дружище... Ответом ему была струя воздуха из включенного кондиционера. Ник прислонился к дверному косяку. Он чувствовал себя кругом виноватым.

Пока Остин дышал, Ник уповал на то, что в расследовании произойдет перелом и имя настоящего убийцы Трейвиса станет всеобщим достоянием. Однако этого не случилось. Бредфорды вышли сухими из воды. Ник снова оказался в состоянии полной беспомощности, ощущал сокрушительную пустоту, с которой свыкся за те пять лет, что прожил без Аманды Джейн.

Должна была существовать какая-то зацепка, на которую не обратили внимания эксперты, твердил себе Ник, возвращаясь в гостиную. По крайней мере, можно было бы найти способ принудить Бредфордов к признанию, что это они заставили Ронду покончить с собой. Что-то мог бы сделать и сам Ник.

Он посмотрел на огромный венок, присланный Джанной на похороны Остина. Ему захотелось, чтобы она была рядом; в следующее мгновение он отогнал эту мысль прочь как греховную; казалось, сами стены дома, прочтя его мысли, устроили над ним суд. Вернувшись в Хьюстон и поселившись в доме Остина, продолжавшего слабо сопротивляться недугу, он часто ловил себя на мыслях о ней, а по ночам просыпался, чтобы прервать сны с Джанной в главной роли.

В его душе прошлое и будущее были заняты отчаянным перетягиванием каната. Как всегда, победа осталась за чувством вины. Он остался жить, Аманда Джейн умерла. К чему казнить себя? Его полюбила чудесная женщина. Рядом с ней он был счастлив, если не сказать больше... Разве это преступление? Рациональная часть его рассудка отвечала «нет», однако чувство вины в конце концов брало верх.

Зазвенел дверной звонок. Открыв дверь, Ник впустил в дом влажный воздух снаружи и с ним агента по торговле недвижимостью с крашенными под Мадонну волосами и оранжевыми серьгами размером с теннисные мячики. Ник задержался в дверях, на границе объема, доступного кондиционеру, вспомнив, что на Мальте теперь так же жарко, как в Хьюстоне, зато не так влажно. Ему не хватало свежего ветерка, покрытого рябью моря вокруг «Соколиного логова» и Джанны.

– Телма Лу Райли. – Агент подала ему свою визитную карточку, хлопая дешевыми накладными ресницами. Ник вспомнил про намеченную сделку. – Лучше меня вы здесь не найдете.

Он решил, что она рекламирует свою деловую хватку, хотя по ее тону можно было заключить, что она имеет в виду не только это.

– Я подумываю, не продать ли дом, – Он хотел спросить, сколько, по ее мнению, можно выручить за дом, но не смог. Это было все равно что торговать ласковым домашним зверьком.

Телма распахнула ставни, сверкнув лаком на длинных ногтях, и огляделась.

– Славный венок!

Ник последовал за ней в кухню. Она остановилась посередине, сложив руки под грудью.

– Как я погляжу, все изрядно запущено. Болезни и все прочее... Прежде чем выставлять его на продажу, надо будет покрасить кухонные шкафы.

Ник уставился на линялые шкафы, вспоминая, что Аманда Джейн собственноручно занималась окраской в лето их встречи. Он видел ее перед собой как живую: натянув видавший виды тренировочный костюм, она красила кухню, а также отчасти собственные волосы желтой краской, болтая с ним и смеясь. Она была счастливой – и живой.

Телма Лу двинулась в направлении спален, раскачивая своими украшениями, как маятниками. Ник остался в кухне. Ему больше не хотелось расставаться с домом. Ведь у него никогда толком не было дома – только этот.

Телма Лу вернулась.

– Что ж, Ник, у вас перспективный дом. Я пока не уверена, за сколько его можно...

– Я передумал. Я не могу его продать.

Она дотронулась до его руки.

– Ник, многие сомневаются, продавать ли свои дома, особенно после смерти любимого человека, но...

– Нет. Дом не продается.

– Что вы, дорогой мой, не надо так расстраиваться – это мешает вам принять верное решение. У меня уже есть на примете милая молодая пара...

– Сделка не состоится.

– Ладно, – смирилась она, улыбаясь фальшивой, как ее ресницы, улыбкой. – У вас есть моя карточка. Когда придете в себя, дайте знать, хорошо?

Ник слушал, как цокают по крыльцу ее тоненькие каблучки, как заводится мотор ее машины. Он помедлил несколько минут, глядя из окна на детей, резвящихся на другой стороне улицы в струях поливальной установки.

Потом он вернулся в кухню и осмотрел шкафы. В гараже, в мастерской Остина, он долго рылся, пока не нашел наждачную бумагу.

* * *

Джанна медленно поднималась по ступенькам спального крыла «Соколиного логова». Прошло четыре дня с тех пор, как эксперты из Форт-Халстеда подтвердили, что Йен был застрелен именно из револьвера Пифани. Уоррен советовал Джанне больше не скрывать ничего от тети. Но Джанна решила сперва самостоятельно разобраться с частностями. Уоррен и Шадоу подобрали для останков Йена приличный гроб. Теперь предстояла перевозка на самолете Уоррена из Англии на Мальту. Прибытие ожидалось в конце следующего дня. Джанна собиралась немедленно захоронить гроб на семейном кладбище Кранделлов.

Итак, все было готово, только сама Пифани пока не знала, что ей предстоит. Джанна очень боялась предстоящей сцены, хотя понимала, что никто, кроме нее, не сумеет подготовить тетю Пиф. Одри и Эллис повезли Такси к врачу-специалисту в Рим, Уоррен задержался по настоянию Джанны в Лондоне, Щадоу не могла оставить Хло, заболевшую ветрянкой. Но даже если бы рядом находилось семейство в полном составе, Джанна никому не смогла бы передоверить этот разговор.

– Входи, – откликнулась Пифани на стук Джанны. Джанна изобразила широкую улыбку. В кармане ее юбки лежало кольцо Йена. Джанна предусмотрительно отполировала его, чтобы оно не отличалось ухоженностью от тетиных колец.

– Я подумала, не попить ли мне с тобой чаю.

Тетя Пиф вопросительно посмотрела на племянницу, удивленная ее ранним возвращением из «Голубого грота».

– Что-то случилось? С Ником?

– Нет. От него никаких известий с тех пор, как пришла телеграмма о смерти Остина Прескотта. – Джанна опустилась рядом с тетей на диван, завороженно глядя на изображение Йена в рамке на стене. – Я хочу поговорить с тобой о Йене Макшейне.

Тетя Пиф взяла в руки чайник, чтобы налить Джанне чаю.

– То есть, дорогая?

– Я рассказывала тебе о художнице-медиуме по имени Лорел Хогел. Меня направил к ней доктор Кей. – Она приняла у тети полную чашку и помедлила, собираясь с мыслями. – Джерри пользовался ее помощью при работе над несколькими книгами.

– Да-да, я помню. – Тетя Пиф с улыбкой взглянула на портрет Иена. – Я тебе очень благодарна.

Джанна отпила чай. Самое трудное было начать.

– Джерри научил меня, что любой человек оставляет бумажный след. Все важные события начиная со средневековья и до наших дней где-то фиксировались – хотя бы в дневниках или личных письмах. – Джанна умолкла, сердясь на себя за хаос в мыслях и неудачное их воплощение в слова. – Я подумала, что и за Йеном может тянуться след, по которому можно выйти на фотографию.

– Но так ничего и не нашла, – терпеливо закончила за нее собеседница. Они уже однажды касались этой темы. Тетя Пиф испытала облегчение, узнав, что Джанна не обнаружила Ничего, кроме текстов радиорепортажей Йена. Расследование, заказанное Пифани после войны с целью разузнать что-либо о его семье, тоже не выявило ничего, кроме этих репортажей. Она расстроилась бы, если в ее расследовании обнаружились бы изъяны.

– Да, я ничего не нашла, – подтвердила Джанна. Она неоднократно репетировала этот разговор, но сейчас все равно не могла подобрать нужных слов. – Зато Джерри, работая над очередной книгой, кое на что наткнулся.

– Вот как? – Тетя Пиф приподняла бровь. – На что же?

– Йен... – Джанна поставила чашку и взяла тетю Пиф за руку. – Его не было на «Нельсоне».

Некоторое время Пифани смотрела на Джанну так, словно не понимала смысла произнесенных ею слов. Джанна уже готовилась повторить то же самое, но тетя ошеломленно спросила:

– А как же его радиограмма?

– Он не добрался до корабля, видимо, успел только попросить радистов передать слово «сокол», а на «Нельсон» так и не попал.

– Твой знакомый, должно быть, что-то напутал. Я... – Голос тети Пиф звучал уже не так уверенно. – На каком основании доктор Кей делает такое утверждение?

– Он разговаривал с солдатами, перебравшимися из Тобрука в Бардию. Йен был с ними.

– Но... почему же он мне ничего об этом не сообщил? – сказала Пифани, опустив плечи, будто на них давил тяжкий груз.

– Наверное, не смог. Война не спрашивает, кому что нужно успеть. – Боль в душе мешала Джанне произнести следующие слова, но она сделала над собой усилие и еще крепче сжала тетину руку. – Он погиб в Бардии.

Тетя Пиф подняла глаза на портрет Йена. Помолчав, она спросила:

– Если существуют документы о его смерти, то почему работавший на меня человек ничего не нашел? Я велела ему добыть все, что возможно, касающееся Йена.

– Никаких документов, удостоверяющих его смерть, не существует. Джерри установил, что Йен попал в Бардию, когда брал интервью для книги о неизвестных героях войны.

– Героях? Неизвестных героях?! – Тетя Пиф не сводила взгляд с Йена, лицо ее было печально. – У него было такое блестящее будущее! Но о нем забыли. Для многих, в том числе для твоего профессора Кея, он стал всего лишь сноской в исторической книжке. А для меня он всегда будет героем. Единственным, которого я любила.

Тетя Пиф медленно встала. Известие отобрало у нее все силы. Джанна поняла это, глядя на то, как она совсем по-старушечьи ковыляет к окну, выходящему на сад, где качели развернуты к морю.

– Что с ним произошло, Джанна? Как он погиб?

Джанна подошла к тете, обняла ее за талию. Как бы ей хотелось придумать что-нибудь невинное!

– Его застрелили. – Она обхватила тетю Пиф, как будто этим могла защитить ее от жестокости собственных слов. – Убили.

– Убили? Кому понадобилось его убивать? – устало спросила Пифани.

В комнате стало очень тихо. Джанна собрала волю в кулак и шепотом ответила:

– Тони Бредфорду.

Тетя Пиф отскочила, словно пуля попала и в нее.

– Это правда. Тони побывал в Бардии вскоре после падения Тобрука, – напомнила ей Джанна, надеясь, что это смягчит предстоящий удар. – Вернувшись, он подарил тебе цветы и вернул револьвер.

Тетя Пиф кивнула, постепенно приходя в себя. В лице ее, однако, все еще не было ни кровинки. Она никак не прореагировала на упоминание револьвера, поэтому Джанна решила пока не настаивать на этой детали.

Она извлекла из кармана кольцо и подала его тете Пиф.

– Я нашла останки Йена в Бардии. Когда мы открыли гроб, у него на пальце было это кольцо.

– Кольцо Йена! – прошептала тетя Пиф, не сводя расширенных, полных слез глаз с реликвии. Потом она опять устремила взор на портрет. – Убит?

– Я знаю, что это сделал Тони. Баллистическая экспертиза, проведенная в Форт-Халстеде, доказала, что пуля была выпущена из... – под тетиным взглядом у Джанны перехватило дыхание, – из твоего револьвера.

Тетя Пиф ловила ртом воздух.

– Из моего револьвера? Из того, который подарил мне Йен?

Джанна подвела тетю к дивану. Та без сил упала на подушки и опять воззрилась на портрет.

– Боже, только не из этого револьвера!

– Я подозреваю, что Тони узнал о сведениях, полученных Йеном, ну, насчет черного рынка и продажи церковных ценностей, подобных кубку Клеопатры. Он убил Йена, – чтобы тот замолчал навсегда.

– Но Йен говорил мне, что намерен сообщить о действиях Тони властям еще в Александрии, – растерянно сказала тетя Пиф, обращаясь скорее к портрету. Он же несколько месяцев находился там, при штабе. У него давно была возможность вывести Тони на чистую воду.

– Но он почему-то этого не сделал. Джерри говорит, что в официальных бумагах отсутствуют упоминания черного рынка на Мальте.

Тетя Пиф закрыла глаза. Джанна смотрела на женщину, столько лет бывшую ее утешительницей. По щекам безмолвной Пифани сбегали слезы. У Джанны не было слов, чтобы облегчить горечь тетиной утраты – ведь та всю жизнь не знала счастья; единственное, что она могла сделать, – это отомстить Тони Бредфорду.

– Знаю, нам недостает улик, чтобы заставить власти посадить Тони на скамью подсудимых, – вновь заговорила Джанна. – И все же, обвиняя Тони, мы можем побудить заговорить кого-нибудь, кто знал о его операциях на черном рынке. Если бы мы сумели доказать, что Тони торговал церковными реликвиями вроде кубка Клеопатры...

– Нет. – Пифани села. Лицо ее еще было мокрым от слез, голос звучал сдавленно, но решительно, – Не надо. – Она вытерла слезы платочком. – Пожалуйста! Пусть все остается как есть.

– Я не могу позволить, чтобы он не понес наказания.

– Нет! – Голос тети стал умоляющим. – Обещай мне, что оставишь Тони в покое.

– Неужели ты не хочешь, чтобы Йен был отомщен?

– Конечно, я... – Тетя Пиф поперхнулась. – Я знаю, как жесток Тони. Много лет я страдала от его мстительности, но никогда не думала, что он способен на убийство. Теперь, когда я знаю, что он – убийца, я...

Тетя Пиф уронила голову и целую минуту неотрывно смотрела на свои сцепленные пальцы. Потом она подняла глаза и встретилась взглядом с Джанной.

– Прошу тебя, сделай для меня еще одно доброе дело: забудь, что Тони убил Йена. Все это в далеком прошлом. Пускай там и остается.

– Но он продолжает убивать: Трейвис, теперь эта Сиббет...

– Никто не смог доказать, что это не самоубийство, даже эксперты из Форт-Халстеда.

– Знаю, – уступила Джанна, – но...

– Умоляю! Ради меня. Пускай дверь в прошлое останется закрытой.

– Хорошо, – смирилась Джанна. Она понимала тетины чувства. Бедняжка пережила эмоциональное потрясение. Со временем она придет в себя и захочет отомстить за смерть Йена, Пока что Джанна могла действовать и без ее ведома.

* * *

Кладбище Валлетты, раскинувшееся на склоне, обращенном на восток, ждало сумерек. Небо, впрочем, оставалось ярко-голубым, а воздух таким же горячим, как в полдень. В этот день Пифани и Джанна встречали на аэродроме Лука-Филд самолет. Потом какие-то люди грузили гроб из красного дерева в катафалк. Новый гроб был длинным, гладким и поблескивал на солнце.

Пифани еще не оправилась от известия, что убийцей Йена был Тони. Она всегда знала Тони как человека без совести, способного ради богатства на многое, но никогда не ощущала исходящей от него смертельной угрозы. За полвека их знакомства Тони неоднократно плел заговоры с целью отобрать у нее состояние. Но она все равно не могла подумать о нем как о человеке, способном прибегнуть к убийству.

Смерть Трейвиса тоже не заставила ее заподозрить Тони. Избавляться от человека столь трусливым способом – отравой – было совершенно не в его стиле. Он был дерзок, храбр и прямолинеен. Ей не хотелось об этом вспоминать, но хватало же ему смелости совершать один полет за другим, защищая Мальту от превосходящих сил люфтваффе; он даже добровольно вызвался слетать в Северную Африку в трагические дни падения Тобрука под ударами Роммеля.

И все же Джанна, видимо, права. Йен погиб от выстрела из револьвера, который сам же и подарил Пифани. Видимо, Тони действительно убил его, чтобы предотвратить разоблачение торговли на черном рынке сокровищами искусства. Никакая другая причина не приходила ей в голову.

Одно Пифани знала точно: в чем состоит ее задача теперь. Раз Тони убил Йена, то он же, видимо, убил Трейвиса и покушался на жизнь Ника. Пифани следовало любой ценой уберечь Джанну и Ника.

– Нас ждет каноник Эймстой, – сказала Джанна тете в воротах кладбища. – Он отслужит короткую заупокойную службу.

Пифани подумала, что это вполне в характере Джанны. Она все предусмотрела, даже цветы, обильно устлавшие края свежевырытой могилы.

– Здесь покоится мой отец, – сказала Пифани, останавливаясь перед одним из надгробий. – Он неважно относился к Йену, – тихо добавила она. Она через силу заставляла себя говорить, иначе ей стало бы плохо.

В ответ Джанна еще крепче обняла тетю и слабо улыбнулась канонику, открывавшему молитвенник. На одного протестанта на Мальте приходится сотня католиков, и пожилой священник был рад любому случаю, когда к нему обращались за помощью; он читал заупокойную молитву ревностно, с повторами, скоро утомившими Пифани.

– Здесь собрались любившие тебя...

Дальше Пифани не слушала. Она не смотрела по сторонам, так как знала, что, кроме нее и Джанны, «любившие» – это два работника похоронной конторы, помогавшие нести гроб. Когда-то, полвека назад, она бы представляла себе похороны Йена совершенно иначе. «Любившими» именовался бы целый клан детей и внуков. Теперь же Йена оплакивали только она и Джанна.

«Ты гордился бы ею, – мысленно обращалась Пифани к Йену, глядя, как гроб опускают в могилу. – Если бы у нас родилась дочь, она была бы точь-в-точь как Джанна. Ты остаешься со мной благодаря ей, позаботившейся о том, чтобы сохранить память о тебе».

– И даже бредя по долине, на которую пала тень смерти, – священник повысил голос, грозя разбудить мертвеца, – я не убоюсь зла...

Пифани вздохнула. Йен не боялся зла, однако пал от руки убийцы.

– И да пребуду я вечно в объятиях Создателя. – От финальных завываний каноника у Пифани разболелась голова. – Аминь.

Джанна шагнула к краю могилы и бросила на гроб букетик алых роз, перевязанный нежной тесьмой. Пифани смотрела в глубокую сумрачную могилу и обрывала лепестки с сухих цветов, которые сжимала в руке. Лепестки медленно опускались на крышку гроба.

Непосвященным людям показалось бы странным, что не стесненная в средствах дама пришла на похороны с сухими цветами. Но Пифани не было дела до непосвященных: она знала, что Джанна ее понимает. Когда-то Йен говорил Пифани, что дикие цветы Мальты – прекраснейшее зрелище в целом свете. Узнав о предстоящих похоронах, она взошла на холм позади «Соколиного логова» и сорвала несколько цветков, засохших на корню из-за прохладной осенней погоды.

Земля с лопат хлынула на гроб. В какие-то доли секунды исчезли из глаз и букет, и лепестки. Джанна заставила Пифани отойти от края могилы. Каноник выражал свои соболезнования, Пифани принимала их молча, предоставив Джанне говорить вместо нее все положенные слова и на самом деле почти ничего не слыша. Каноник зашагал прочь, зажав под мышкой молитвенник. Его горделивая походка свидетельствовала об осознании исполненного долга.

Джанна поцеловала Пифани в щеку.

– Красивая церемония, правда?

Взглянув на Джанну, Пифани заметила, что та лишь недавно утерла слезы.

– Чудесная! Знай, что никто не сделал мне столько добра, сколько ты. Сначала портрет, теперь это. – Пифани видела, что могила уже засыпана и обложена цветами. – Не возражаешь, если я немного побуду с Йеном одна?

Джанна опять не сдержала слез.

– Я подожду в машине.

Пифани вернулась к могиле. Участок Кранделлов располагался высоко на холме, над средневековыми фасадами Валлетты, где по крышам уже начали карабкаться вечерние тени. Внизу поблескивала, как синее зеркало, Большая гавань, усеянная разноцветными баркасами, оставляющими на воде длинные извилистые следы: рыбаки спешили по домам с дневным уловом.

– Добро пожаловать домой, дорогой, – сказала она, обращаясь к холмику свежей земли, только что принявшей в себя Йена. – Здесь такая красота! Тебе всегда нравился вид на Большую гавань. Здесь дует ветерок и никогда не бывает жарко.

Она огляделась. Ей было трудно продолжать.

– Место здесь, рядом с тобой, принадлежит мне по праву. – С самой войны, когда над Мальтой висела угроза нацистского вторжения, Пифани ни разу не задумывалась о смерти. Сейчас эта мысль ее совершенно не пугала.

– Как мне жаль, что ты многого не увидел! Дни рождения, праздники Рождества, свадьбы – какой красивой невестой была Джанна! – Она промокнула глаза скомканным платком, только сейчас почувствовав, что по щекам стекают слезы. – Без Джанны все это было бы невозможно. Я рассказала ей, что в своей записке ты написал: «Если со мной что-нибудь случится, ты, Ас, ищи меня среди теней, во тьме. Мы встретимся, даже если нам не будет освещать дорогу путеводный огонь. Там, во тьме, нас ждет величайший дар – любовь. Любовь на все времена». Джанна извлекла тебя из мира теней и привезла ко мне, домой. Я живу неподалеку, в «Соколином логове». Это название получилось само собой из нашего пароля: «всеведущий сокол». Тебе было ведомо то, чему многим приходится учиться всю жизнь: нет большей ценности, чем те, кого мы любим.

Она наклонилась и дотронулась рукой до мягкой, влажной земли.

– Надеюсь, ты поймешь, почему я не мщу за тебя и не пытаюсь уничтожить Тони Бредфорда. Считай меня старой дурой, говори, что я просто боюсь подвергать риску Джанну, говори, что угодно, но я верю: о Тони позаботится Ник Дженсен. Не спрашивай, как и когда, но в глубине души я убеждена, что так и произойдет. Ник так похож на тебя, что иногда мне становится страшно. У него твое чувство справедливости, не говоря о лице, которое я люблю всю жизнь. – Она оглянулась на машину, стоящую у кладбищенских ворот. – А Джанна очень похожа на меня в молодости. Если я ее не удержу, она наделает глупостей, и Тони ее убьет. Такого я допустить не могу. Честное слово, не могу. Я слишком люблю ее. Ведь ты меня понимаешь?

Она подошла к изголовью могилы, где кто-то оставил по небрежности венок, загородивший могильный камень. Она отодвинула венок и залюбовалась каррарским мрамором. Джанна и тут оказалась выше всяких похвал: она заранее распорядилась о надписи на камне. Пифани впервые прочла ее:

ЙЕН МАКШЕЙН

НАВЕЧНО В МОЕМ СЕРДЦЕ

ЛЮБОВЬ НА ВСЕ ВРЕМЕНА.

Часть IV

ДВАЖДЫ БЛАГОСЛОВЕННЫЙ

25

Тони смотрел в окно на Саут-стрит, по которой шагали мужчины с маленькими птичьими клетками в руках: мальтийцы, как обычно, устраивали своим любимицам утренний променад. Болваны, они делают вид, будто птицам нужна прогулка! На самом деле это лишь предлог для того, чтобы пройтись по улицам Валлетты до ближайшего кафе на тротуаре и попить кофе с дружками, прежде чем отправиться на работу. Тони знал, что для него это не последняя на сегодняшний день встреча с надуманными предлогами.

– Есть новости? – нетерпеливо бросил он кому-то через плечо.

– Нет, сэр. Керт исчез. Пока мы не напали на его след, – доложил частный детектив.

– Ерунда! Прячется где-то поблизости.

– Поиски не прекращаются ни на минуту. Найдется.

– Пора бы. – Тони обернулся к Роберту Таркингтону, чьи редеющие волосы были влажны от пота. – Как насчет Макшейна?

– Собственно, Пифани Кранделл его похоронила.

– Знаю, черт побери! Я тоже читаю газеты. – Тони взбеленился, прочитав заголовок «Герой войны возвратился домой». Тоже мне герой! Репортеришка, ищейка, хоть и мирового класса. От такого одно беспокойство, ничего больше. – Как она его отыскала?