Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Матрешка

ModernLib.Net / Искусство и культура / Соловьев Владимир Рудольфович / Матрешка - Чтение (стр. 6)
Автор: Соловьев Владимир Рудольфович
Жанр: Искусство и культура

 

 


      — Нос Клеопатры?
      — Пример Паскаля по поводу роли случайности в мировой истории. Будь нос Клеопатры покороче — лицо мира было бы иным.
      — Хорошо сказано, но какое отношение это имеет к нашей истории?
      — С трупом вам просто повезло. Его могло и не быть. А так — верняк. Смерть вам обоим подходит еще больше, чем исчезновение.
      — Нам?
      — Вам и вашей жене.
      — Вы думаете, что проницательны, а скорее изобретательны, — сказал я. — Собственную выдумку принимаете за реальность.
      — Это не выдумка, а рабочая гипотеза. Один из вариантов: инсценировка собственной смерти. Почему бы и нет? А коли так, то вы с женой добились чего хотели.
      — Не рабочая версия, а экстраваганза, — сказал я, прощаясь. — Это уже из области литературы, а не криминалистики. У Льва Толстого есть даже пьеса с подобным сюжетом — так и называется «Живой труп». А может, настоящее ваше призвание — писать романы, а не вести следствие? Тем более у вас есть великий однофамилец.
      — Почему однофамилец? В прямом родстве. Виктор Юго — мой прапрапрадед.
      — А Жорж Сименон вам, случайно, не родственник? Кладя трубку, я все еще слышал ее смех. Что ж, чувства юмора не лишена, а это не так уж плохо в моей ситуации. Досадно, что у нее также хорошо развитый нюх. Как охотничий пес. Будь у Жаклин, а не у Клеопатры, другой нос, наша история приняла бы, возможно, иные очертания. Самый тонкий расчет разбивается о такие вот ненужные случайности: нюх мадемуазель Юго, труп беременной девушки. Или наоборот — укрепляется с их помощью? Да и что такое случай, как не анонимное вмешательство все того же Великого Инкогнито? В закономерностях Бог проявляется явно, а в случайностях — тайно. Лично я предпочитаю тайного Бога.
      А что, если сознаться в убийстве, пока не поздно? Противоречивые чувства одолевали меня. Я так и не знал, как реагировать на сообщение Танюши. Радость, страх, надежда, отчаяние. Лена спаслась тогда, но выдала себя сейчас, попавшись в западню, расставленную ей мерзавцами. Удастся ли ей улизнуть от них снова?

8

      Проследив ее до самого конца, сделал круг и припарко-вался на деревянной пристани. Мимо китобойного музея и масонского храма, мимо старинного, кладбища на пригорке, мимо увитой плющом заброшенной фабрики, откуда повеяло сладким ароматом глициний, а вот и двухэтажный, потрепанного вида дом, куда нырнула Лена, оставив нашу «тойотушку» в двух кварталах от него. Засел в кустах напротив и установил наружное наблюдение. Интересно, братец уже на месте или Лена его опередила?
      Ждать пришлось недолго. К дому подъехал «лпмо», но вместо братиа вышли два классно одетых, крепко сбитых и коротко стриженных мужика, в которых я легко признал ежиков. Они прошли по аллее в дом, «лимо» тут же снялся с места и исчез за поворотом, в направлении благоухающей глицинией фабрики. Минут за двадцать, пока я прятался в кладбищенских кустах, подрулил черный «мере», на этот раз с одним пассажиром той же новоявленной породы, а потом такси, из которого выпорхнула похожая на жирафу длинноногая сексапильная красотка. Прочь сомнения! Мне предстоит узнать, о чем я и так догадывался: моя жена возвратилась к тому, с чего начала свою жизнь в Америке.
      Я знал, что теперь делать. Не выдержав пытки, выскочил из кустов и помчался к дому, где Лена сейчас, может быть, уже расточала ласки, на которые была так скупа, за единственным исключением, в нашей совместной жизни, кому-нибудь из мужиков, а может, и нескольким сразу. Круша все по пути, я ворвался в этот вертеп и тыкался то в одну дверь, то в другую, пока не застиг мою девочку на месте преступления — голой и прекрасной, а на ней сопело и трудилось какое-то толстокожее животное. Ночной кошмар, который оказался самой что ни на есть реальностью. Никогда не думал, что способен на убийство, но это единственное, что оставалось. И я совершил его без малейшего сожаления.
      На самом деле я все еще сидел в кустах в полной прострации, представляя, как врываюсь в дом и застаю мою девочку с этими отвратными животными, а вовсе не с милыми ежиками. Воображение рисовало мне одну картину гаже другой, но какая-то тайная, неведомая сила удерживала от решительных действий. Как Гамлет, замучивший себя мыслями о связи любимой матери с нелюбимым дядей — пусть даже, согласно модной концепции, тот был его настоящим отцом. Или как Леопольд Блум, который бездействует, бродя по Дублину, хотя знает, что Молли вот-вот ему изменит, и даже догадывается — с кем: в его силах вмешаться, предотвратить, но он этого почему-то не делает. Вот это «почему-то» и удерживало меня от вмешательства и решительных действий. Паралич воли. А в это время моя Лена еб.-.сь с новыми русскими. О Господи!
      Я вышел из своего укрытия, но вместо того чтобы ворваться в дом, повернул к деревянной пристани, где оставил машину. Позади меня скрипнули тормоза, но я даже не обернулся, зная и так, что это еще один клиент либо товарка моей жены. Кто бы ни был, дела не меняет.
      — Профессор Кендалл, — услышал я за спиной и, обернувшись, увидел еще одного представителя новорусской породы, которая и прежде не вызывала у меня особых симпатий, а теперь были добавочные причины для антипатии: ражий, широченная будка с мощным подбородком и крутыми скулами, нулевая стрижка, темные очки в пол-лица, длинное кашемировое пальто, а из-под него выглядывали лакированные сапожки. Вот еще одно — вспомнил! — их прозвище:
      «стриженые затылки». Потому, наверное, и не воспринял индивидуальные его признаки и не узнал, как не сразу узнаешь знакомого, если привык видеть его в гражданском, а он подвалит к тебе, скажем, в полицейской униформе. К тому же этот тип и знакомым не был, а, как выяснилось, овцой из того, с годами все более многочисленного стада, которое я пас по долгу службы.
      — Вы меня не узнаете. Профессор, — продолжал ненавистный незнакомец, который прибыл в Саг-Харбор трахать мою жену. — Не мудрено — у вас столько студентов. Я брал ваши курсы в Куинс-колледже.
      — Когда? — сразу же спросил Я.
      — Да уж лет десять с тех пор.
      Отлегло: значит, он не может знать, что одна из бордель-ных девок — моя жена.
      — А здесь что делаете?
      Он помялся, хотя, будь догадливее, вертанул бы вопрос ко мне.
      — Так. В гости к соплеменникам намылился, — ответил он ухмыляясь.
      Я тут же воспользовался своим преимуществом, уверенный, что он не знал, что я знаю, куда именно, и выпалил напрямик:
      — Возьмите меня с собой — потренируюсь в русском. А то, я знаю, язык катастрофически меняется в последнее время. А мой тем временем ржавеет. Вот вы говорите «намылился». Это то же, что и «наладился», да? Мне уже нужен толмач с русского на русский.
      Похоже, поставил бывшего студента в довольно затруднительное положение, но мне без разницы. Сама судьба послала его — случайностью эту встречу не объяснишь. Поглядим, как выкрутится. Каким бы запутанным ни был лабиринт, из него всегда есть выход, если только блуждание по лабиринту не предпочтительнее выхода из него. Разве не так? Он мог меня послать куда подальше, но сказалась, по-видимому, прежняя субординация — вот он и пустился в объяснения, отговаривая:
      — Не совсем в гости. Скорее на явочную встречу с дружками-приятелями. Нечто среднее между закрытым клубом и бизнес-центром.
      — Хаза? — не удержался и продемонстрировал знание воровского арго.
      — Пусть будет хаза, — рассмеялся мой бывший студент. — Или хата. «Матрешки» называется.
      — «Матрешки»? — переспросил я, и какое-то смутное воспоминание шевельнулось, будто я сам нашел это слово применительно к Лене, еще даже не подозревая о существовании борделя с таким именем.
      — «Матрешки». Простенько и со вкусом. А куда еще податься братве? Крутимся, варимся, оговариваем условия контрактов, подписываем документы, делим общак, отстегиваем должки, укрепляем связи. Отпашем свое — потом законный отдых: сауна, бассейн, бар, солярий, бильярд. Плюс массаж: тайский, европейский, общий, классический, эротический.
      — Была не была! Тряхну стариной. А массажистки?
      — Шикарные. Из тех, что достают. Особенно одна. Главное — надежные. Что в эпоху СПИДа немаловажно. Презервативы — в обязательном порядке. Еженедельный врачебный осмотр, но это скорее так — подстраховка, за все время ни одной инфицированной. Потому что клиентура более-менее постоянная. Новички — только по рекомендации прежних клиентов. Все женатики, никаких связей на стороне. Не считая матрешек. Кстати, вы женаты, Профессор? — спросил он и странно как-то усмехнулся, но я тогда не внял, занятый своей игрой и не предполагая, что со мной тоже ведь могут играть в кошки-мышки. Вот именно — я казался себе котом, а был мышкой. Котом был мой бывший студент, который выпал из моей памяти вместе с остальными, за единственным исключением.
      — Женат, — помедлив, сказал я и ужаснулся двусмыслице сюжета.
      — Тогда поладили. Могу вас рекомендовать, хоть вы все равно будете среди нас белой вороной, — осклабился мой собеседник.
      — А если нагрянет полиция?
      — Какая здесь полиция! Во-первых, главный американский идол — прайвиси. Во-вторых, на случай облома всегда можно объяснить, что русские гуляют — день рождения или просто вечеринка, а если кто из гостей и уединился с кем, так хозяйка — не мамочка, гости — не дети. Полиция — тоже люди: можно дать на лапу или пугануть. Ошпарятся — и отлетят. То есть слиняют, — пояснил он. — Все еще желаете полакомиться клубничкой, Профессор?
      — Пошли, — нетерпеливо сказал я, боясь опоздать и упустить шанс.
      — Прыткий вы, однако.
      Вспомнил наконец моего студента и забавную историю, с ним связанную. Единственное, что осталось скрыто за семью печатями моей капризной с возрастом памяти, — имя. Оказалось, не суть важно: как в своей среде, так и в противоположной — правоохранительным органам разных стран — он был известен под псевдонимом, заимствованным у знаменитого киногероя.
      Нет, не Джеймс Бонд.
      Открыла нам дверь сама мадам, по-русски — бандерша, для своих лет даже красивая: как любят выражаться русские классики, со следами былой красоты на пятидесятилетнем или около того лице. Мы попали в нечто вроде сеней, а уже оттуда хозяйка повела в глубь дома, где я ожидал увидеть понятно кого, не загадывая наперед ни моей, а тем более ее реакции.
      Просторная гостиная — большой сосновый стол посередке, вокруг некрашеные скамьи и табуретки. Под избу сработано, стиль рюсс. На стенах — иконы, на стеллажах — разностильные и разнокалиберные матрешки, которые я воспринял как намек на разнообразие отсутствующих пока девичьих экспонатов: в комнате были одни мужики. Мы угодили в разгар какой-то разборки — пока что словесной: вид у всех был малость разгоряченный. Или это на них подействовала водяра? Выпивка была представлена на столе избыточно — бутыли с «Абсолютом» и «Мартелем», зато сугубо русский закусон: бородинский хлеб, семга, блины с икрой, шматами нарезанное сало, холодное мясо, соленые и маринованные грибы, малосольные огурчики, ополовиненные луковицы, из горячего — пельмени. В комнате повис сизый дым — нигде сейчас столько не курят, как в России (разве что в Японии), При нашем появлении разговор смолк, на меня воззрились с недоумением, которое не исчезло после того, как чичероне представил меня. Белая ворона.
      — А где настоящие матрешки? — поинтересовался я, пытаясь снять напряжение, и мне было отвечено припевом знаменитой советской песенки сталинских, кажется, времен:
      Первым делом, первым делом самолеты, Ну а девушки, а девушки — потом.
      Бандерша вручила мне альбом, в котором живые матрешки были представлены в соблазнительных позах, считай — без ничего. В этом разнообразии было однообразие, индивидуальные лица и фигуры сводились к единому любовному знаменателю. Я нервно перелистал альбом, но ее не обнаружил. Вспыхнула безумная надежда, хотя я сам, собственными глазами видел, как она впорхнула в этот вертеп. Бандерша тем временем рассказывала об успехах в бизнесе — помимо лонг-айлендовского дома для утех, у нее в Манхэттене «Russian Vodka Room», а на Волге, откуда родом, совместное с одним техасцем предприятие — теплоход-гостиница с «нумерами» на третьей палубе. Слушал вполслуха. Что, если я опоздал и ее уже кто-то еб…т из новых русских?
      В любом случае опоздал, ибо это было вчера и позавчера и позапозавчера, успокоил я себя такой хитроумной констатацией факта.
      Она появилась вместе с четырьмя другими матрешками, мало от них отличаясь, — все в пышных юбках с цветастыми подолами, поверх тонких блузок расписные платки. Вперилась было в меня, но тут же отвела взгляд, ничем не выдав. Стиль рюсс ей к лицу — красива, как никогда. Конспирируясь, стал было заигрывать с рослой черноглазницей, но быстро отвалил, обнаружив, что «студент» уже фалует мою милую. Подчиняясь субординации колледжа, тут же мне ее уступил. Изобразил нетерпение, и Лена сама ввела меня в лабиринт.
      Заготовленные слова застряли в горле. Дал волю слезам — рыдал как ребенок. Лена утешала, гладила по щеке, целовала и в конце концов распалила. Как блядь она оказалась еще желаннее, чем жена. Набросился на нее, как зверь, а кончив — стыдобища! — на какое-то мгновение вырубился» но это мгновение в добрых полчаса. Как они говорят, родимчик сделался. Сказались бессонница и нервотрепка последних дней. Или это сама природа ввела в меня анестезирующее вещество? Когда врубился обратно, первое, что увидел, сидящую рядом на табурете Лену — одетую, с застывшим взглядом, неподвижную. Наблюдал за ней с полминуты, пока наши взгляды не встретились. Не говоря ни слова, быстро оделся и вышел из комнаты. В гостиной было пусто — одна хозяйка борделя. Я вынул кошель, но она улыбнулась:
      — За вас заплачено.
      — Кем?
      — Не все ли равно. Вы — наш гость.
      Мне бы задуматься над неожиданным гостеприимством бандерши, но моя голова и без того трещала от полученной в тот день информации — вот и не смекнул. Думал совсем о другом.
      Что, если вся тайна женщины, которая изводит нас, — в отсутствии у нее эрекции и эякуляции, а возможно, и настоящего, как у нас, оргазма? Мужчина в этот момент не может фальшивить, а женщина, эта природная лжица, — сколько угодно! Тем только, собственно, и занята. Что есть эрекция — сила или слабость мужчины? Эрекция, которая возникает не только по любви, но и от импульса памяти, от сновидений, от тряски в автобусе, от давления переполненного мочевого пузыря. И почему Лена-матрешка возбуждает меня еще сильнее, чем Лена-жена? Неожиданностью перевоплощения? Разгадкой тайны?
      Какая же это разгадка, когда в одной матрешке сидит другая, в другой третья, в третьей четвертая — несть им числа, и все матрешки — на одно лицо? Точнее, на одну муфту. Да и сама любовная развязка сводит на нет отличия любовных сюжетов одно от другого. Вот это однообразие в множественности и возбуждало меня больше всего. Мнимость перевоплощений: Лена была одна и та же, в каких бы ипостасях ни являлась. Лена-девочка, Лена-балерина, Лена-студентка, Лена-жена, Лена-мать, Лена-блядь. Кто на самом деле? Какая-то несфокусированность восприятия, колебательность представлений, растерянность перед реальностью. Менялось обличье, а физическая и метафизическая сущность оставалась неизменной: Лена-тайна, Лена-матрешка.
      Солнце садилось, когда, не дождавшись ее, поплелся к машине. На ветровом стекле квитанция штрафа — за просроченное время. Квитанцию разорвал и веером пустил в воду, обманув утиную флотилию, которая тут же направилась в мою сторону, но, раскусив подлог, на полпути поворотила обратно. Положил голову на руль, и сколько прошло времени до того, как я ее поднял и включил зажигание, не знаю — может, несколько секунд, может, целый час. Вырулил со стоянки, дал полный газ и вылетел на красный свет — чудом не сбил велосипедиста. Промчал мимо «Матрешек», засек боковым зрением нашу «тойотушку», припаркованную у кладбища. Рванул в сторону хайвэя и врезался на выезде в какого-то зазевавшегося латиноса — помял бампер, разбил подфарник. La rasa! Легко отделался. Меа culpa — не дожидаясь полиции, вручил ему сотник на ремонт. Дальше катил осторожно, медленно, да и куда теперь спешить?
      Лена была дома. На выяснение отношений сил у меня не было — отложил до лучших времен. Странное было ощущение, что она сама порывается мне что-то сказать, но я разделся, лег и мгновенно заснул. Спал, как ни странно, хорошо — первая за последние недели ночь без кошмаров. Больше меня не расстреливали во сне как наяву. Реальность превзошла все гипотезы и фантазии, воображение бездействовало, я успокоился. Во многом знании много печали, но не тревоги. Бестревожное знание — это покорность судьбе.
      Лена разбудила меня в пять утра:
      — Только не спорь и не спрашивай. Я уже собрала все вещи. Танюша готова. Позавтракаешь в пути. Все «хвосты» — по телефону.
      Спросонья я ничего не понимал.
      — К чему такая спешка?
      — Потом будет поздно. Они уже все знают. Высчитать тебя как моего мужа смог бы даже еж, а у них госбезопасность поставлена, как когда-то в стране, откуда они родом.
      — Бандерша?
      — Бандерша — подставное лицо. Как раз она не в курсе. Ей просто отстегивают приварок. Настоящий padrone — Тарзан.
      — Тарзан?
      — Ну да. Это его кликуха. Когда на него находит, он становится дикий, как Тарзан. В темных очках. Тот человек, что привез тебя к нам.
      Меня резануло это «к нам».
      — Не привез, а привел. Я его заставил. Твой Тарзан— мой бывший студент.
      — Знаю.
      — Откуда?
      — Тарзан мне сказал.
      — Он знает, что я твой муж?
      — Конечно. Потому и привел. Любит пикантные ситуации. Тут только до меня дошло, что в Саг-Харборе он ломал со мной комедию.
      — Ты с ним спала?
      — Какое это имеет значение?
      — Для тебя — никакого! — рассердился я. В самом деле, почему он меня должен интересовать больше, чем другие ее клиенты?
      — Спала. Больше никем Тарзан не интересуется. — И усмехнулась: — Однолюб. Прикипел душой и телом.
      — Я так понял, что он женат.
      — Номинально. Семья у него в Ницце. К жене относится как к матери своих сыновей.
      — А как он относится к тому, что ты спишь с кем попадя?
      — Плохо. Предлагал развестись с тобой, уйти из «Матрешек» и стать его личной гёрл.
      — А ты?
      — Дала ему отлуп.
      Как ни странно, эта извращенная форма верности мужу меня немного успокоила.
      — Ты вчера сбежала?
      — Сбежать от них невозможно. Такое только в детстве возможно — убежала однажды от приемных родителей, после того как «папаша» стал подваливать. А вчера просто отпросилась у бандерши, сказавшись больной: клиент, мол, попался чересчур активный, настоящий садюга. Это про тебя.
      — Ты уверена, что они догадались?
      — Знаю точно.
      — И тем не менее Отпустили?
      —Да.
      Не стал больше пытать про Тарзана, да и так ясно: их связывают особые отношения, добром он ее не отпустит.
      К вечеру, отмахав с полтысячи миль, мы уже были в Фанди. Поставили палатку, небо в алмазах, океан в ушах и ноздрях, Танюша на седьмом небе, заснула мгновенно.
      Погони не заметил, хоть и поколесил по городу, прежде чем выкатил на хайвэй. Время от времени поглядывал в зеркальце, не сели ли нам на «хвост».
      В первую же ночь моя матрешка раскололась, и одновременно с другими чувствами я испытал облегчение — конец проклятой неизвестности. На следующий день Лена исчезла.

9

      Господи, какая выдалась ночь! Небо вызвездило, высыпав всю свою млечную наличность, ничего не оставив про запас. Внизу бесшумно катились волны, заливая каменистое дно, по которому мы успели пройтись посуху час всего назад — прилив, который в любую минуту грозил превратиться в потоп, а мы обозревали ночное буйство природы с высокого берега, из безопасного далека. Пьянили ночные запахи, тайные шорохи понуждали к изучению еще одного языка — природы. Дневные тревоги отступили на задний план, будто не вчера это с нами стряслось, а миллион лет назад, в доисторической тьме. Голова кружилась от легкости, свободы и фантазии. Но я уже знал, что за это безусловное, абсолютное счастье нам еще придется расплачиваться наличными. Вот-вот.
      Уложив довольную Танюшу, мы бродили по береговой крутизне залива Фанди и, вместо того чтобы выяснять отношения, упорно, словно сговорившись, молчали, боясь потревожить эту божественную ночь, нарушить волшебство дышащей нам в затылок природы. В конце концов, не обменявшись ни словом, мы отправились восвояси и, глянув на свернувшуюся калачиком, посапывающую, кулачок во рту, Танюшу (только ночь возвращала это единственное разумное в нашей семье существо детству), мгновенно уснули обнявшись — так ухайдакал нас целый день драйва. Лена вздрагивала во сне, я прижимал ее крепче, она снова засыпала.
      Проснулся среди ночи и в неверном свете луны долго смотрел на милых моих дочурок — Лену и Таню, пока не захлюпал от умиления и горя. Сон наяву, явь во сне, будто вижу их первый и последний раз. Никого из своих жен и детей не любил, как вот этих.
      Окончательно пробудился, почувствовав на своем лице ее пальцы. Лена водила ими по руслу моих слез, и я заревел еще сильнее — вроде бы уже наяву. «Бедный мой, бедный», — шептала моя любимая родная шлюшка. А каково ей? Ее предутренний рассказ — шепотом, чтобы не разбудить Танюшу, по-русски, чтобы Танюша не поняла, если проснется, — был сух, как статистический отчет, мелькали города и годы, никаких эмоций, которые, так я понял, были растрачены, как и слезы, значительно раньше. Что меня удивило — рассказывая, Лена не грызла ногти. Подробности меня не интересовали, я слушал, словно речь шла не о моей девочке, но о чужом, незнакомом человеке — либо я все еще не проснулся и меня мучили кошмары. Реальность — если только это была реальность, а не сон — превосходила все страхи и подозрения.
      — Ты должна была сказать мне это раньше! — крикнул я, не выдержав.
      —Я пыталась, но ты как-то не внял, а исповедаться с разъяснениями невозможно.
      И тут я вспомнил, как в очередной скандал из-за ее трат она мне врезала, что лучше быть проституткой, чем выслушивать мои мелочные попреки, и что нет разницы между браком и притоном: «Хочешь знать, я — настоящая шлюха. В самом что ни на есть прямом смысле. Предпочитаю в таком случае притон». Но я принял тогда за фигуру речи. У себя в Иркутске она действительно была подающей надежды танцовщицей, и если бы не спеклась вэлферная империя, которая, помимо зла, источала на своих подданных также дозированное добро и, в частности, пестовала юные дарования, Лену, кто знает, ждала бы, вероятно, видная балетная карьера. Однако с крушением социализма хореографическое училище в Иркутске лишилось государственных субсидий, спонсора из числа новых русских не нашлось, зато открылась граница, а заодно и новые горизонты: попасть в Джульярд-скул в Нью-Йорке представлялось теперь не более сложным, чем в Вагановское училище в Санкт-Петербурге. Брат, поставщик в зарубежные притоны молодых дарований, пусть совсем иного рода, предложил помощь и разработал сложный план, а чтобы не было накладки, решил подстраховаться и лично сопровождал девичий десант за океан. В Нью-Йорке, предупрежденный заранее, их должен был встретить Володин напарник-соделец, который к тому времени досрочно вышел из тюрьмы и тут же — за старое, возобновив деятельность в невиданном прежде масштабе ввиду фактической безнаказанности любого криминала в новой России. К тому же у них была крыша, что означает на российской тарабарщине тайных и влиятельных покровителей во властных структурах (не задаром, конечно). Но даже если б замели, всегда можно откупиться: у них там все прихвачены. А в России теперь продается все, включая атомные боеголовки и пост президента страны. Главное — знать точную цену.
      Пока рассказ Лены совпадал в общих чертах с тем, что я узнал от Бориса Павловича. Это был первый вояж Володи за пределы бывшего СССР, а в русской диаспоре еще более волчьи нравы, чем в волчьих стаях Сибири, хотя вроде бы дальше некуда. Волк Володя оказался провинциалом и наив-няком против зарубежных русских волков. Так по крайней мере выходило со слов Лены, которые, когда она говорила, я принимал на веру, а потом стал сомневаться.
      Сколько раз она меня надувала! Засомневавшись, вспомнил почему-то никогда не существовавшую школьную карусель, а скорее всего это был банальный инцест: у таких вот детских грешков самые длинные тени. Потому, может, и небылица про изнасилование в школе, чтобы скрыть куда более стыдное? Все, что связано с ее братаном-любовником, хоть и вызывало отвращение, но одновременно подстегивало любопытство. А сомневался я даже в том, что видел собственными глазами в «Матрешках». Мне легче было представить мою жену еб…ся с братом, чем с кем попало, по нескольку партнеров в день, но все они были безымянны, на одно лицо, в то время как ее любимого брата я имел честь знать лично. Тут до меня наконец задним числом дошло, что собачья свадьба в школе — это эвфемизм детской проституции в Нью-Йорке, куда Лена попала в школьном возрасте. Но это было маргинальное, излишнее, не нужное уже мне открытие.
      Идея поездки в Нью-Йорк в группе будущих шлюшек для педофилов целиком принадлежала ее брату. Будто бы он, веря в талант сестры, очень переживал, что ее балетная карьера, едва начавшись, так внезапно оборвалась из-за распада коммунистического рейха. Вот он и предложил отправить ее с очередной партией девочек, которые летели по подложным вызовам — семейным приглашениям, для поступления в престижные школы, а у одной малолетки, тринадцати лет от роду, были бумаги об удочерении ее бездетной парой из Вермонта. У Лены на руках был документ с ПМЖ, и благодаря Борису Павловичу не пришлось ее переспрашивать, я и так знал: постоянное место жительства. Однако уже в ДФК, как только их растаможили, ждал сюрприз — вместо Володиного напарника встречали неизвестные лица, которые затолкали всю группу в микроавтобус и перевезли в соседний аэропорт Ла-Гуардиа, а уже оттуда вылетели в Калифорнию.
      .Дело оказалось вот в чем.
      Девичий трафик в Америку контролировался двумя соперничающими мафиями: одна, к которой принадлежали Володя и его напарник, называлась «Бог в помощь!», другая — «Братья Карамазовы». Ничего удивительного — в той же Италии их куда больше: «Коза ностра», «Каморра», «Ндрангета», «Ля роза», «Сакра корона унита» — с двумя последними контачат русские мафии, в том числе по трудоустройству девичьего молодняка в Европе и Америке. Борьба за живой товар и за рынок сбыта идет не на жизнь, а на смерть. Что и подтвердилось через пару дней после их приезда и послужило грозным предупреждением Володе: тело его напарника, который должен был встретить их в ДФК, нашли на Брайтон-Бич с перерезанным от уха до уха горлом. Те, кто его замочил, заботились не о сокрытии, но, наоборот, о паблисити. Вопрос для Володи стоял просто — либо он сотрудничает с новыми хозяевами, либо его ждет та же участь.
      Я не верил ни в его добрые намерения, ни в его неведение. Подозревал, что он вступил в сговор со второй мафией еще в России, предав партнера: за деньги или под принуждением — не все ли равно? Так и сказал Лене, не выдержав.
      — Ничего-то ты не сечешь, — вздохнула она. — Мы оба вляпались. Для него не меньший удар, чем для меня. Он потерял контроль над событиями.
      — Но как он мог отдать сестру в бляди?!
      — Иначе давно бы уже был упокойник.
      — Это его слова, а не твои! Но даже если так! Почему не пожертвовал собой, чтобы спасти тебя?
      — Хотел. Еле отговорила. Даже если б он пожертвовал собой, меня бы не спас. А если б не он, мне было бы еще хуже. Он мне помог. С самого начала.
      — Чем же это он тебе помог? — сказал я насмешливо.
      — Представь себе! Перед тем как разбросать нас по разным местам, мы проходили довольно строгий отбор. Некоторые отбраковывались сразу же после прикидочных взглядов: не подходили под физические и возрастные лимиты для нимфеток и шли по обычному разряду — в уличные проститутки.
      — А ты?
      — Прошла. Товарный вид — что надо. Пятнадцати не было, а давали еще меньше: маленькая, худенькая, несформировавшаяся. Знаешь, какой средний возраст русской проститутки? Четырнадцать. Шестнадцатилетних зовут старушками. Чем юнее, тем больше спрос. И еще одно преимущество.-Лена помялась, но я так понял, что это из-за Танюши — в ее спальном мешке раздался шорох, уж не разбудили ли мы ее своим шепотом? Танюша была мастерицей подслушивать взрослые разборки. Но там, слава Богу, все стихло.
      — Какое преимущество? — переспросил я.
      — Отбор включал медосмотр, а девицы шли по высшему разряду. Для них есть специальное слово: «mochita» — по-испански «целка».
      — Но ты не была mochita! — воскликнул я. — Сама же сказала, что спала с братцем! Или тоже сочинила?
      — Нет, не сочинила. — И снова замолчала.
      Я ничего не понимал, голова шла кругом от ее вечных недомолвок. Или Володя тоже стал клиентом притона для педофилов? Господи, какой черт дернул меня связаться с русской!
      Я тоже молчал — осточертело следить за ней, выпытывать ее прошлое, ловить на противоречиях. Но каким образом, переспав с братом, она снова стала девственницей, прибыв в Америку?
      Я догадывался — что-то удерживает ее от очередного признания, но облегчить положение наводящим вопросом не желал. Хоть я ей и сочувствовал, но себе я сочувствовал тоже, а ее упрекал не в прошлом, но в его умолчании, во лжи. Я должен был знать все с самого начала. Где, наконец, гарантия, что ее нынешние признания если и не ложь от начала до конца, то смесь правды и выдумки? Часто она лгала без нужды, будучи не в ладах с реальностью, живя в воображаемом мире. Даже брат ее как-то в этом попрекнул. Или все эти фантазии были ее последним заслоном от действительности?
      — Говори же! — не выдержал я. Ложь или правда, реальность или выдумка, я должен был слышать ее голос, потому что нет ничего хуже ее молчания.
      — Ты хочешь знать подробности нашей жизни в борделе? К примеру, как мы изловчились ртом надевать клиенту презерватив во время минета?
      — Ртом?
      — Фокус-покус! Клиент пошел требовательный и за сотню баксов хотел голым болтом поворошить в девичьем тайнике. Или хочешь узнать, как мы вазелином там обмазывались, чтобы кровь в кровь через трещинки не попала? На случай, если маневр с презервативом не удастся.
      Меня всего аж передернуло от подробностей.
      — Все, что хочу знать, — каким образом у тебя в Нью-Йорке отросла целка, которой тебя лишил любимый братишка?

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11