— И всех делов. А ты, Проф, думал, что у меня пальцы из жопы растут.
Мы вырулили обратно на Белт, пролетели по мосту Веразано через Восточную реку и погнали по Стейтен-Айленду. Крутя мигалками и неистово сиреня, нас обогнали три машины — уж не пресловутые ли это отряды быстрого развертывания? Полицейских обозначений на них не было, а мчали они в том же направлении, что и мы. Мне стало не по себе — жизнь моей девочки зависла на волоске.
Вот рассказ Володи. Точнее, пересказ: с его невнятной, хоть и красочной, фени — на общедоступный, пусть и бесцветный, русский язык.
Прав, как ни странно, оказался Борис Павлович — Танюшу похитили «Братья Карамазовы» и теперь шантажировали ею Тарзана, который готов был на что угодно — только бы вырвать ее из рук похитителей. Похоже, с Леной его связывало нечто большее, чем я предполагал. Или это было уязвленное самолюбие мафиози, который не мог позволить, чтобы у его бабы выкрали ребенка? Володя, по ряду дел сподручный Тарзана, уверен был в первом, но Володя, как я заметил, был, несмотря на послужной уголовный список, наивняком и искал романтические объяснения даже сугубо меркантильным побуждениям. Быть униженным для мафиози масштаба Тарзана значило потерять авторитет в преступном мире. Не исключаю, впрочем, что Тарзан, пытаясь вызволить Танюшу, действовал из обоих побуждений. А Володя был в курсе, потому что, принадлежа в разное время волею судеб к обеим соперничающим группировкам, вел между ними посреднические переговоры. Каких уступок ждали от Тарзана «Братья Карамазовы» в обмен на освобождение Танюши — не знаю. И на какие уступки мой бывший студент и любовник моей жены готов был пойти?
Неизвестно также, что было конечной целью «Карамазовых» — стол переговоров или физическая расправа с Тарзаном?
Они пытались заманить его пусть не на свою, то хотя бы на нейтральную территорию. В качестве предполагаемого места встречи фигурировали русские рестораны — «Распутин» на Брайтоне и «Тайга» в Форест-Хиллс. Почуяв подвох, Тарзан отказался. В конце концов сошлись на редакции «Царского подарка», хозяин которого хоть и был на содержании у Тарзана, но сохранял видимость независимости и время от времени устраивал встречи российских и местных бизнесменов. «Фрукт еще тот — сучонок хитрожопый: и нашим и вашим», — охарактеризовал его Володя и добавил, что Тарзан подозревает его не только в двурушничестве, но и в стукачестве («куруха» — еще одно словечко в мой гипотетический словарь едреной фени), а Лена, которую познакомил с ним Тарзан, назвала его «обрубком человека» (в моральном смысле, понятно). Но лояльность в том мире была вообще понятием относительным и переменчивым и простиралась от и до, обрываясь еще более неожиданно, чем возникая. Однако в сложившейся ситуации Тарзану ничего не оставалось, как согласиться, хоть он и догадывался о риске, на который шел. Железным условием он поставил, чтобы на встречу была привезена Танюша, дав «Карамазовым» заранее знать, что готов в ответ на уступки в бизнесе. Насколько я мог понять из путаных объяснений Володи, речь шла о новом разделе, о дележе сфер влияния между «Братьями Карамазовыми» и «Бог в помощь!» — в обмен на Танюшу Тарзан уступал Филадельфию и Вашингтон, округ Колумбия. «Не велика потеря», — сказал Володя, добавив, что Тарзан давно уже поостыл к девичьему графику, увлекшись более серьезными делами. Я догадался, какие «серьезные дела» он имел в виду, и при иных обстоятельствах воспользовался бы случаем и расспросил его, но сейчас мне было не до выполнения гражданского долга.
А рисковость ситуации заключалась не только в моральной склизкости мнимого владельца «Царского подарка», который готов был продаться любому, кто поманит лишним долларом, но и в том, что задействованы были сторонние. силы. Не знаю, удалось ли бы нам справиться без них — Тарзан сомневался в искренности «Карамазовых», для которых месть могла быть дороже выгоды, но с ментами увеличивалась не только степень надежности, но и одновременно степень риска. Стив, правда, дал мне слово, что его ребята только для того, чтобы обеспечить безопасность Танюши. То есть на всякий случай. Их присутствие номинальное и невидимое, а действовать будут по обстоятельствам и только после передачи Танюши попытаются схватить русскую братву либо выследить, куда они направятся по окончании торга.
К несчастью, мы все ошиблись в наших предположениях и события вышли из-под контроля как соперничающих братков, так и ментов из отрядов быстрого развертывания. Не говоря уже о шестерке из «Царского подарка» — все равно перед кем он шестерил и кого закладывал, но в своем воробьином умишке уж точно предвкушал некий навар с этой встречи.
С бульвара Хайленд мы свернули на Терновую улицу, но и без этого названия, по одному только скоплению в переулке машин с затененными стеклами и легко угадываемыми за ними невидимками я понял: чем бы ни кончился сегодняшний день, название подходит к улице как изначальная характеристика. Попытался вспомнить хоть какую завалящую молитву, но голова была пуста, а сердце сжималось от тревоги за Танюшу. В крови бушевал адреналин. Мой alter ego.
Чего не успел спросить у Володи, в курсе ли Лена.
15
Был уже поздний вечер, когда мы подрулили к особняку с колонным портиком и сторожевыми сфинксами по бокам — показушная роскошь новых русских, решил было я, да вспомнил о принадлежности посаженному итальянцу. Сфинксы, конечно, никакие не мраморные, а гипсовые — дешевые копии из магазина садовой скульптуры. Почти во всех окнах горел свет, и я напряженно вглядывался, пытаясь угадать, за которым из них находится моя Танюша. Позади ярко освещенного особняка был темный провал, где скорее угадывался, чем был виден залив, с дальними огнями на том берегу.
Около дома прогуливались как ни в чем не бывало два бугая с оттопыренными карманами — боевики Тарзана? братья Карамазовы? оперативники Стива? случайные прохожие? Что вряд ли, так это последнее. Переулок был забит машинами, мы подрулили к гидранту, уготовив еще один штраф неведомому хозяину «бьюика». Володя уверенно направился к облезлым сфинксам, я поплелся за ним, волоча больную ногу. Один из бугаев преградил нам путь, но Володя шепнул ему, и его как ветром сдуло.. Но тут неведомо откуда возник перед нами еще один мужичок, в котором я мгновенно признал русского, пока не пригляделся в темноте: Борис Павлович собственной персоной. Здесь, в Америке, он выглядел заурядным представителем своего племени — вот я и обратил внимание прежде всего на родовые черты. Или он слинял еше раньше, когда накрылась гэбуха? Но тогда он тоже был не сам по себе, а представителем — тогда организации, как сейчас этноса. А я? Американ, мормон, славист, обманутый муж — где кончаются общие признаки и начинаются личные?
Втроем мы встали перед мощной дверью, Володя дал два коротких звонка и один длинный. Условный знак? Но дверь все равно открывать не торопились. Потом погас свет в глазке — кто-то нас внимательно разглядывал изнутри. Наконец дверь приоткрылась, мы шмыгнули один за другим в просторный холл с двухпролетной лестницей, которая вела вверх, а сбоку примостилась узенькая лесенка, которая спускалась в бейсмент, где, вспомнил я, и находилась редакция «Царского подарка». Перед нами стоял малорослый, лысый, круглолицый, как колобок, с бегающим масленым взглядом хозяин-временщик этого особняка.
— Где девочка? — спросил Борис Павлович, и до меня дошло, что если редактор «Царского подарка» и куруха, как подозревал Тарзан, то связан вовсе не с полицией и не с ФБР, а с такими вот, как Борис Павлович, — с тех добрых времен, когда Борис Павлович был не сам по себе, а его организация во всей своей красе. Может, тогда он и был заслан к нам в Америку и все еще продолжает служить своим бывшим хозяевам на инерции прежнего страха? Либо новоиспеченный кадр, если гэбуха, как предположил Стив, а Борис Павлович ушел от ответа, не перешла на подпольное существование до лучших времен?
Как ни странно, догадки эти меня успокоили. Борис Павлович внушал мне больше доверия, чем Стив, а тем более Колобок. Я не ожидал от него ни подвоха, ни промашки.
Не говоря ни слова. Колобок поскакал вверх по лестнице, мы вслед за ним.
— А Тарзан где? — спросил Володя.
— Где ему быть! В редакции. С «Карамазовыми». Переговоры в разгаре.
На втором этаже мы проследовали по коридорчику и остановились у одной из дверей. Колобок вынул из кармана ключ, открыл дверь и пропустил нас вперед. В комнате было темно, мы остановились. Колобок включил свет, на кровати лежала Танюша, и меня как прошило: мертвая. Я бросился к ней и сжал в объятиях это маленькое и самое дорогое тельце. В моих руках оно вдруг ожило, зашевелилось, Таня открыла глаза и прошептала:
— Папа…
Я заплакал.
Внизу раздались выстрелы. С улицы? Из бейсмента? Потом мы услышали шаги по лестнице. Я обернулся — у всех моих спутников в руке по пистолету. Борис Павлович выхватил у меня Танюшу и, как неживую, пихнул под кровать. Таня не сопротивлялась — за эти три недели, похоже, она научилась наконец-то слушаться старших.
Дверь распахнулась, на пороге стоял мой бывший студент. Как он изменился с той нашей встречи в Саг-Харборе! Не узнал бы, только темные очки те же. Лицо небритое, вид измученный, на левой штанине кровь.
— Где девочка?
Танюша покорно выползла из-под кровати.
— Смывайтесь, — сказал Тарзан и вытолкнул нас с Таню-шей в коридор. — Как можно скорее. «Карамазовы» пронюхали, что дом оцеплен. Думают, по нашей накатке. Кто бы легавых ни вызвал, переговоры сорваны. Уходите, пока не поздно, я вас прикрою, — шепнул он, когда мы ринулись в коридор.
Вдруг он схватил Колобка и впихнул обратно в комнату, а дверь запер.
— На всякий случай. От этой сучары всего ожидать можно. Иди с ними, — приказал он Володе.
. Снаружи все изменилось. Метрах в пяти от входа корчился подстреленный бугай. Пригибаясь, к нему с разных сторон бежали несколько человек. Из машин торчали стволы.
— Сюда! — услышал я крик и узнал Стива, хотя лицо негра сливалось с окрестной тьмой.
Я побежал на его голос, держа крепко Танюшу за руку и припадая на левую ногу. Проклятая нога! В минуту наивысшей опасности она совсем отказала. Я волочил ее за собой, а она тянула назад. Дорого бы дал, чтобы от нее сейчас избавиться, — уж лучше скакать на одной, чем с этим балластом. Снова раздались выстрелы — из дома. В ответ оперативники обрушили огонь по снайперам в окнах. Шанс уцелеть в этом перекрестном огне был не так уж велик.
Кто-то вдруг рухнул на Танюшу, повалил, прижал к земле. Я упал рядом и услышал то ли комариный писк, то ли жужжание пчелы, но вмиг стихло, звук выключили, упала мертвая тишина, будто я уже умер и со мной — весь мир. Я протянул руку к Танюше и тут же отдернул, вляпавшись в липкое и горячее. Как свист пули я принял за писк комара, так же не сразу понял, что это кровь. Господи! Ранена? Убита?
Подоспел Борис Павлович и стал осторожно вытаскивать Танюшу из-под лежащего на ней плашмя тела.
— Жива? — прошептал я, боясь нарушить мертвое безмолвие.
— Он ее спас. — И потащил Танюшу на ту сторону улицы, к машинам.
Только теперь я увидел, кому принадлежит безжизненное тело, и вспомнил, как Лена защищала от меня Володю. И вот он мертв, мертвее мертвого, а моя Танюша жива, и я в неоплатном долгу у мертвеца, который из злодея в мгновение ока превратился если не в святого, то в жертву.
Едва успели укрыться за машинами, все пространство перед домом осветилось фарами и прожекторами. Тут только я заметил, как на первом этаже, в единственном неосвещенном окне, мелькнула женская фигура и тут же исчезла. Как будто кто-то отволок ее от окна. Лена? Я метнулся было обратно к дому, но Борис Павлович меня удержал. Тишину огласил усиленный мегафоном голос Стива — он предлагал окруженцам сдаться, сопротивление бесполезно. Особняк осажден со всех сторон, повсюду полицейские и фэбээровцы с обнаженными стволами. На заливе, у берега, покачивался полицейский катер. Стив сдержал слово и начал действовать после того, как Танюша оказалась в безопасности. А как е Леной? Я уже не сомневался — это была она.
В окне второго этажа возник Колобок и замахал белым полотенцем. Действовал он от имени всех осажденных или по собственной инициативе? Тишина стояла, как в немом кино. Звуковой штиль. Прожекторы были нацелены теперь на входной портик. Дверь распахнулась, первым появился Колобок с поднятыми руками. Он пугливо озирался, вид пришибленный. Один за другим вышли еще несколько боевиков, потом женщина, но это была не Лена. Чтоб я обознался? Полицейские и агенты тут же хватали вышедших, надевали на них наручники и заталкивали в машину. Ярко освещенная прожекторами дверь была широко распахнута, но никто больше не появлялся. Как в театре — спектакль окончен, поклоны, зрители ждут выхода премьера, а его все нет. Ладно, в Лене я мог ошибиться, но Тарзана видел собственными глазами, а его среди сдавшихся не было.
Стив повторил в уоки-токи приказ сдаваться, его подручные все теснее окружали дом, приготовившись к штурму. И тут мы услышали всплеск и сразу за ним — треск заводимого мотора. Полицейский катер снялся с места и стремглав помчал в залив. На берег весь мокрый вылез фараон, скинутый с катера.
— Не стрелять! — успел крикнуть Стив, первым заметив на борту, кроме Тарзана, еще и женщину. Стив вызвал по мобильному телефону вертолет и предупредил береговую охрану. Катер тем временем удалялся от берега на предельной скорости, пока не исчез во тьме залива.
И тут я понял, что потерял Лену окончательно.
Навсегда.
P.S. ГОД СПУСТЯ
На этот раз я жил в Риме в раю — в самом что ни на есть буквальном смысле. Площадь, на которой стоял мой альберго, так и называлась — «райской»: пьяцца Парадизо. Окна выходили в патио, в нем стояли горшки с экзотическими цветами — «райские птицы». Неподалеку — пьяцца Фарнезе с одноименным палаццо на ней и маленькой, не обозначенной в справочниках церквушкой, где однажды вечером, утомившись от скитаний по злачным местам, я слушал ангельское пение юных монахинь — что-то всколыхнулось в моей душе, сидел и плакал.
Альберго был дешевый — комната без душа и даже без уборной (а зачем, когда две на этаже?), 65 долларов в день без завтрака, завтрак я себе варганил сам, добывая ингредиенты на соседнем Кампо де'Фьори, хотя на этом рынке продают что угодно, а не только цветы, — от выловленной ночью рыбины до собранной рано утром земляники, которой так хотелось бы поделиться с моими девочками, но одна из них жила в Нью-Йорке, другая — неведомо где. В том числе грибы, к которым меня пристрастила Лена, — итальянцы, судя по всему, не менее страстные их собиратели, чем русские, хотя и более разборчивые. Не площадь, а рог изобилия. И всегда в наличии свежевыпеченный, еще горячий хлеб, жирные пирамидки рикотты и в полтора охвата мортаделла — моя утренняя трапеза. Кофе я кипятил себе сам с помощью купленной еще в Стамбуле электрической спиральки. Дешево и сердито.
Днем, подобно заправскому туристу, я обходил любимые места. Их у меня в Риме так много, что месяца бы не хватило, а у меня в запасе была от силы неделя, потому что Рим был не первой и, как я полагал, не последней остановкой в моих странствиях по публичным домам Европы. Включая упомянутый Стамбул, с которого я начал, памятуя рассказ — точнее, пересказ — Лены об ужасах житья-бытья там русских проституток. Хотя если быть топографически и географически пунктуальным, «русский» Аксарай с его печально знаменитым невольничьим рынком расположен как раз в азиатской части города. Следующим пунктом были Афины, где в «польских склепах» вокруг площади Омони (там тусуются русские) я рассматривал в альбомах, а потом и живьем симпатичных славяночек, и был, признаюсь, соблазн — скорее все-таки по аналогии, но я его преодолел, чтоб не размениваться по мелочам и не отвлекаться от цели. В Париже меня привлекла реклама «Russian girls с площади Бастилии», я побывал там тоже — вдобавок к списку, которым меня любезно снабдил Борис Павлович. Не знаю, что бы делал без этого путеводителя по борделям европейских столиц, где можно повстречать русских девиц. Прочесывал их один за другим, основательно, без исключений. В Рим прибыл без какой-либо надежды, скорее формально, из свойственного мне педантизма и для очистки совести. Впереди была Вена, где, по моим расчетам, мне светило чуть больше.
Танюшу оставил в надежных руках. Вскорости после событий на Стейтен-Айленде Жаклин уволилась с прежней работы, переехала к нам и благодаря протекции Стива устроилась в ФБР. Пока что на канцелярскую должность — в архив, но с перспективой дальнейшего продвижения в карьере. Стив, похоже, не прочь перетянуть ее в свой отдел по борьбе с организованной преступностью русских в Америке и ждет федеральных ассигнований на расширение штата. Его личной карьере очень способствовала операция на Стейтен-Айленде, хотя раненному в бедро Тарзану и удалось уйти под покровом ночи — брошенный полицейский катер нашли на противоположном берегу залива, а его и след простыл.
Не так давно Тарзан вынырнул вдруг в Москве, слегка прихрамывая — зазеркальный мой двойник. Он завел там вполне легальный бизнес и прошел в Думу, получив депутатский статус неприкосновенности. Выделяется среди других думцев пиджаком с пуговицами из чистого золота, гайками на пальцах и черными очками в пол-лица, которые никогда не снимает. Избран был, кстати, по списку коммунистов и сейчас входит в дюжину ведущих политиков России — вот уж воистину пути Господни неисповедимы. Легализация русской мафии? Криминализация Кремля? Куда уж дальше! Или он в самом деле человек идеи, русский граф Монте-Кристо? На кого он держит зло? Против кого нацелена его вендетта, если для ее осуществления ему нужны большие бабки и неограниченная власть? Продолжает ли под депутатским прикрытием торговать наркотиками и оружием? Все попытки американского правительства добиться его выдачи кончились провалом. Что мне доподлинно известно благодаря Борису Павловичу: Лена не с ним. А что она вернулась к прежнему ремеслу, это я сам вычислил, хоть и нет, конечно, стопроцентной уверенности, и предпринял розыски по притонам Европы, без большой, впрочем, надежды на успех.
Ума не приложу, как им удалось тогда уйти, когда Стив вызвал на подмогу несколько катеров береговой охраны и вертолет. Тем более пуля задела Тарзана, размозжив ему правое бедро. Борис Павлович говорит, что единственный, кто был в курсе стейтен-айлендовской тактики Тарзана, — Володя. Увы, не было еще случая передачи информации оттуда сюда. Тарзан с Леной дождались освобождения Танюши и только потом слиняли, или, как она однажды выразилась, «сделали ноги», воспользовавшись проколом Стива: он плотно окружил особняк с трех сторон, а со стороны залива стоял только полицейский катер с одним человеком, с которым Тарзан, несмотря на рану, быстро справился. Бежала ли Лена добровольно или Тарзан держал ее заложницей? Видела ли, как был убит ее брат? Знала ли, смываясь, что он погиб, спасая Танюшу? Это как раз те вопросы, ответ на которые я мог бы получить, если б обнаружил Лену в одном из столичных вертепов. Хотя искал я ее, понятно, вовсе не для этого.
А для чего?
Чтобы убедиться, что жива?
Чтобы возвратить в лоно семьи, где ее место временно заняла Жаклин?
Чтобы не сойти с ума, когда является тебе в ночных кошмарах, а наяву бежишь за ней по улице, а хватаешь за плечо и разворачиваешь, оказывается незнакомка?
Положение у Жаклин было двойственное. Она привязалась ко мне и к Танюше, и тем не менее по ее инициативе я предпринял это европейское турне, и сложись оно удачно, ничего, кроме страданий, лично ей бы не принесло. Я регулярно звонил домой, несмотря на дороговизну междугородных разговоров, и мои малодушные попытки прекратить поиски ввиду уменьшающихся с каждым днем шансов на успех решительно пресекались Жаклин. Еще одна перфек-йионистка: все или ничего.
Время от времени Жаклин сообщала мне дополнительные подробности той ночи, когда была спасена Таня, убит Володя, арестованы «Бр. Карамазовы» и драпанул на полицейском катере раненый Тарзан с моей Леной.
Моей?
Ничьей.
Реконструируя задним числом события, с сожалением должен признать, что, если бы не вмешательство фараонов, можно было обойтись и без крови. Меа culpa. Борис Павлович предоставил на мое усмотрение — звонить или не звонить Стиву. Я позвонил и тут же пожалел. Но если бы не позвонил, тоже бы сомневался, а случись что с Танюшей, никогда бы себе не простил. Как все произошло?
Борис Павлович разыскал Володю по моей наводке и через него вышел на Тарзана. Так по крайней мере я полагал поначалу. Люди Тарзана вели переговоры с «Карамазовыми» на предмет освобождения Танюши — ради Лены, Тарзан шел на значительные, как он говорил, «территориальные» уступки, ограничивая число своих притонов Нью-Йорком и еще несколькими точками на Восточном побережье, а по сути, свертывая бизнес, к которому он охладел, обнаружив более выгодные сферы применения своих недюжинных талантов. Именно эти новые сферы его деятельности — наркота и оружие — больше всего и интересовали Стива. Был ли со стороны «Карамазовых» подвох, когда они шли на переговоры с Тарзаном? Руководствовались они деловыми соображениями и выгодой либо были движимы темным инстинктом мести за прежнее поражение и гибель товарищей? Не знаю. Зато знаю, что Тарзан шел на переговоры, не держа камня за пазухой. Так или иначе, в самый разгар переговоров «Карамазовы» узнали от своих дозорных, что особняк окружен легашами. Испугавшись, переметнулся на их сторону Колобок, который до этого служил и нашим и вашим и, наверное, сам не знал, кто его настоящий хозяин. С его подачи «Карамазовы» и решили, что Тарзан подстраховался и вызвал на подмогу мусоров. Вот тут и затрещали выстрелы в бейсменте, которые мы услышали со второго этажа, — один из «Бр. Карамазовых» в разборке был убит, а Тарзана ранило в бедро. Услышали выстрелы и ребята Стива и решили, что отсиживаться в укрытиях больше нельзя. Однако в самом начале штурма снайпер из команды «Карамазовых» подстрелил полицейского. Именно тогда нас и вытолкнул из особняка Тарзан, полагая, что внутри находиться еще опаснее, чем снаружи. Боюсь, его расчет был неверным. Ведь если бы не Володя, прикрывший собой Танюшу… Рука не поворачивается написать, что бы произошло, кабы не Володя. А ведь целились именно в Танюшу.
Пора признать: ревность застила мне глаза. Сейчас я даже его блатной говорок вспоминаю с грустью и дорого бы дал, чтобы перекинуться с ним парой словечек.
А в чем роль Бориса Павловича в тех событиях? В чем его гешефт? В наводке ФБР на русскую мафию и налаживании контактов между двумя сысками — русским и американским? Не думаю, что только в этом. Тем более он предупредил меня, что, может, лучше не ввязывать Стива в операцию по освобождению Танюши. Не исключаю я и гуманитарных причин, но полагаю, что был у него и свой, личный резон, и Тарзану удалось бежать пусть и по стечению обстоятельств, но и не без помощи Бориса Павловича. Это видно и из дальнейших событий. Борис Павлович перебрался вскоре в столицу и возглавил там филиал питерского сыскного агентства, в котором работал. Именно это сыскное агентство предоставило Тарзану охрану, когда тот выставил свою кандидатуру в Думу. Это только то, что дошло до меня, а сколько не дошло! Не исключаю, что Борис Павлович и Тарзан стали контачить на деловом уровне задолго до описанной мной заварушки. И приехал Борис Павлович в Нью-Йорк вовсе не ради ФБР или меня, а по вызову Тарзана. Не так он прост, как кажется, — недаром ишачил на гэбуху. А может, и по ею пору, если она действительно сменила официальный статус на подпольный. Верченый, крученый он — дай Бог. Во всей этой истории проще меня никого не было — потому так и опростоволосился в оценке людей: Володи, Бориса Павловича, Тарзана и особенно Лены. Святая простота! Почему русские считают, что простота хуже воровства, а скромность паче гордости? Либо еще одна поговорка: за одного битого двух небитых дают. Теперь я сам битый. Цена меня нынешнего — два меня прежних.
Предоставленный самому себе в моих странствиях, я поневоле размышлял о моей жизни, особенно о последних ее изломах, включая матримониальную катастрофу. Оторванный от места действия, от близких, от работы, среди чужих языков, одинокий и неприкаянный, бродил я по чужим городам с закрытыми глазами, мало что поначалу замечая окрест, но и на оставленную жизнь глядя вчуже, отстранение, будто и не со мной все это было. Был в этом отчуждении некий обезболивающий эффект, если хотите — своего рода анестезия.
Так и не пойму, что врачевало мои душевные раны — время или пространство?
Под последним имею в виду, как сказал Анри де Ренье, «живое прошлое», которое тесно обступало меня повсюду и в конце концов околдовало меня. Бродя по кладбищу мировых цивилизаций и вбирая в себя чужие столетия и даже тысячелетия, я ощутил все преимущества живого перед покойниками — не только в том смысле, что я жив, а они мертвы, но что я живу на триста или на три тысячи лет дольше, чем мертвецы, потому что их прошлое принадлежит мне, а мое настоящее им не принадлежит. Особенно остро это превосходство заемной жизни я почувствовал в средиземноморских странах, где кладбищенские мотивы переплетались с колыбельной песней, то есть историческое кладбище было одновременно колыбелью мировой цивилизации.
Никогда в прежней жизни не путешествовал так много. Пользуясь шпаргалкой Бориса Павловича, я расширял круг поисков за счет интернациональных курортов типа Ниццы или Мариенбада. Уже в Турции я смотался в Анталию, а оттуда, не обнаружив Лены ни в одном из борделей, проехался по всему греческому побережью Турции — вплоть до Эфеса и Трои. А где я разгулялся по-настоящему, так это в самой Греции — как материковой, так и островной: Эгина, Мико-нос, Делос, Родос, Патмос, Крит, Санторини. От одних имен кружится голова.
Как нигде в мире, ощущаешь на этих островах всю глубину, а точнее, бездонность колодца времени. Я побывал в четырех дворцах минойской цивилизации на Крите и Санторини, физически ощущая провалы времени. Как воздушные ямы в полете. Ничего даже отдаленно похожего в моем прежнем опыте не было. Я чувствовал себя навсегда затерянным в лабиринте времен, стоя на площади в Акротири и заглядывая в чужие окна. Не по себе как-то. Голова кругом идет. А сам стремглав летишь в бездну. Обморок времени. Обратно на поверхность современности ну никак не вынырнуть. Собственная жизнь в этот момент казалась мне до такой степени ничтожной, что я не мог припомнить собственное имя, как ни бился.
Иногда мне становилось стыдно, что я здесь один. Без Лены. Без Танюши. Без Жаклин.
Когда мы с Леной в медовый наш месяц в Италии побывали в Помпеях, то постоянно ловили себя на мысли, в какую древность нас занесло. Но Помпеи на два тысячелетия моложе Кносского. Или, подсчитывая в обратном направлении: ми-нойская цивилизация — если отсчет вести от ее расцвета — на несколько столетий старше Троянской войны, Нефертити и Эхнатона, Соломона и Давида, на полтора тысячелетия — Сократа, Софокла и Перикла, на два тысячелетия — Иисуса, на два с половиной тысячелетия — Магомета, а короля Артура и князя Владимира — на целых три тысячелетия. О средневековой и ренессансной Италии и говорить нечего — на этот раз она предстала предо мной современницей. Само понятие исторической древности становится в подобных путешествиях условностью. Зато кожей чувствуешь протяженность времени, раздвигаешь тесные границы собственной жизни — увы, в прошлое, а не в будущее. И тем не менее. В самом деле, что твои несколько жалких десятилетий по сравнению с тысячелетиями мировой цивилизации, начиная с Атлантиды, к которым ты, путешествуя, приобщаешься? Машина времени выносит тебя обратно в современность не постаревшим, а умудренным за счет исторического опыта: не стариком, а древножителем. По физическим ощущениям лет тебе столько же, сколько и было, плюс несколько благоприобретенных тысячелетий, которые круто меняют тебя эмоционально. В этом смысле я и говорю о возрастных преимуществах живых над мертвецами, но ощутить это дано, только путешествуя по историческому кладбищу европейской цивилизации, когда твое мнимое некрофильство оборачивается на поверку неистовым жизнелюбием и даже тайным самодовольством.
Сколько я пропустил в своей жизни, в упор не видя? Что мешало мне так вот путешествовать с молодости, проникая в глубь живого прошлого глазом, кожей, душой? Мой ванька-встанька — вот главная помеха! Ведом был им и ничего окрест не замечал. И это при том, что не Дон Жуан и не Казанова. А каково тем? Вот кто воистину слепцы.
Не так чтобы тотально был невежествен, но мое знание застряло на дюжине клише, которые сами по себе часто были прекрасны, хоть и превращены в туристский китч. Тот же Парфенон, скажем, или Боттичелли в Уффици. Зато разочаровался в трех гениях Возрождения — Леонардо скорее уважаю, чем люблю, Микеланджело люблю выборочно, а Рафаэля разлюбил, да и не уверен, что любил когда — просто не задумывался. Взамен очарован Пьеро делла Франческа, Гирлан-дайо, Гоццоли, Мартини, Карпаччо, Мантенья, Беллини и мог бы говорить и говорить про них, да не с кем. Именно в Италии на меня напала вдруг тоска, я вспоминал, как мы были здесь шесть лет назад с Леной и сколького недосмотрели, недопоняли, недовкусили. Какое-то еще «недо», но мой русский недостаточен, чтобы выразить это членораздельно. Единственный «экскьюз»: нам было тогда не до искусства. Мы сами были в разгаре творческого процесса и сотворили в конце концов Танюшу: хоть и родилась в Америке, зачата была в Италии. Если когда-нибудь медицина научится определять день зачатия, то его и следует отмечать как начало жизни, а не день рождения. Противники абортов правы: фетус — уже человек.
А в этот раз, забыв о цели путешествия, увлекся самим путешествием и пытался оправдать себя тем, что мое бор-дельное относительно Лены предположение могло быть и ошибочным. Сомнения мучили меня. Лена отдалилась, будто ее уже не было в живых, я вылечился от своей злосчастной, злокачественной страсти, соскочил с этого дикого коня. Иногда мне даже казалось, что Лены в самом деле уже нет в живых: кто хоть раз понарошку умер, тому долго не жить.
Один случай особенно удивил меня.
