Воставший против Неба

      — Но как? Почему?
      — Я выполнила свою миссию, теперь я возвращаюсь в сердце мира. А тело без души всегда преврашается в прах.
      — Но почему? Почему ты просто не можешь состариться, как все обычные люди? — не мог успокоиться Тильво. — Я… Я хотел бы остаться с тобой.
      — Я и так всегда буду с тобой, Тильво. В шелесте листвы, в пении птиц, в вое ветра. Ты всегда сможешь меня услышать, а я тебя. А чтобы любить мир, необязательно им обладать, — сказала Лайла уже совсем старческим голосом. — И я хочу сказать тебе спасибо, бессмертный человек Тильво. Спасибо, что дал мне познать человеческую любовь. Я теперь буду по другому относиться к людям, и может статься, что я буду любить их больше, чем зверей и птиц. Духи растворились в мире, и теперь человек мой полноправный хозяин. Прощай!
      — Прощай! — прошептал певец. — Я буду помнить о тебе, душа мира.
      Вскоре все было кончено. От Лайлы не осталось ничего. Лишь горстка серого праха лежала на полу башни. Тильво наклонился и просеял его сквозь пальцы. Певцу захотелось заплакать от обиды, но слезы не хотели литься из глаз. Тильво сидел и рассеянно просеивал в руках прах совсем еще недавно живой девушки.
      — Тильво! — Голос Одэнера заставил вздрогнуть певца. — С победой тебя!
      — Тебя тоже, — ответил певец.
      Он совсем забыл, что связь с башней во время битвы не прекращалась ни на минуту.
      — Башня! Дай изображение! — приказал певец. Зеркало замерцало, и на нем появилось лицо Одэнера.
      — Она умерла, — только и мог сказать Одэнеру Тильво.
      — Она вернулась в сердце мира! Пойми же, хоть она и казалась тебе обычной девушкой, Лайла на самом деле слишком далека как от человека, так и от бессмертного. Тебе было бы с ней тяжело.
      — Но я… Я не знаю. Она ничем не отличалась от обычной девушки. Даже наряды примеряла.
      — Она примеряла на себя шкуру человека. Она другая, ты должен понять это. Она даже могла бы еще на какое-то время остаться, если бы захотела.
      — Ты уверен в этом? — Тильво нахмурился. — Хочешь сказать, что этот мир просто использовал нас с тобой, чтобы не быть поглощенным Бездной?
      — Не знаю, — пожал плечами Одэнер. — Мне по крайней мере так кажется. Я, как и ты, впервые столкнулся с живым воплощением души мира.
      — Со мной приходили прощаться души людей, что пребывали на Небе, — сказал Тильво.
      — И что они тебе сказали?
      — Это слишком личное. — Тильво почему-то не хотелось рассказывать бессмертному про последний разговор с Рандисом и другими умершими людьми, хотя ничего личного на самом деле в этом не было.
      — Извини, — Одэнер улыбнулся. — Куда ты теперь?
      — Не знаю, — пожал плечами Тильво, — может быть; если бы Лайла осталась жива, то я бы осел в какой-нибудь тихой деревеньке. Взял бы в аренду у местного господина небольшой надел земли.
      — А теперь, когда Лайлы не стало?
      — Я не видел ничего, кроме острова. Остров хоть и велик, но все-таки это не целый мир. Скорее всего я отправлюсь странствовать. Хочу посмотреть и Большую землю, и Северные острова, побывать на юге и на востоке. Я умею петь и этим всегда заработаю на хлеб. А в тех краях, где песня не в большом почете, я могу пригодиться как воин. Я хоть и знаю, что мой опыт владения мечом, доставшийся мне от другой жизни, рано или поздно должен исчезнуть, все-таки надеюсь, что это случится не завтра. Интересно, как все-таки люди отнесутся к тому, что Неба не стало?
      — Мне тоже интересно, — Одэнер улыбнулся. — Ты какое-то время пробудешь в башне?
      — Думаю, что да.
      — Тогда еще поговорим. А мне нужно сделать еще одно дело.
      — Какое?
      — Похоронить посвященных.
      Этот день надолго запомнился Сыну Неба. Теперь уже бывшему Сыну Неба. Когда вместо привычных красок Неба вышину залил сплошной светло-голубой цвет и появился огненный шар, Сын Неба понял, что это конец. Конец прежнему миру. Его почему-то не волновало, каким образом все это произошло. Главное, что это случилось. И теперь живое воплощение отлично работающей машины, состоящее из Слуг Неба, Воинов Неба, Мечей Неба, больше не существовало. А это значит, что и существование Небесной обители теперь под угрозой. И надо что-то делать. Иначе привычный, такой спокойный мир, где каждый человек занимал строго определенное ему место, может погрузиться в хаос.
 
      На площади толпился народ. В гуле голосов Сын Неба старался уловить настроение толпы. Люди были испуганы и ждали ответа. Сын Неба понимал, что сейчас, только сейчас и никогда больше, у него есть единственный шанс, и он должен им воспользоваться.
      — Дети мои! — стоя на балконе своего кабинета, начал свою речь перед огромной толпой Сын Неба. — Это свершилось! Я и те, кто мне помогал, победили!
      По толпе прокатился ропот недоумения.
      — Мы готовились к этому дню долгие, долгие годы. Небо, это ужасное чудовище, наконец-то повержено!
      Гул толпы стал еще громче, и Сын Неба на мгновение даже испугался, но, собрав всю свою волю в кулак, он продолжил:
      — Вы спросите меня: что я такое говорю? Ведь я сам долгие годы твердил вам, что Небо вечно и предвечно, что оно благо. Я врал вам, дети мои.
      Гул толпы стая медленно перерастать в рев, и Сын Неба сделал еле заметный жест рукой, который увидели окружившие со всех сторон толпу Слуги и Воины Неба.
      — Замолчите! Сын Неба говорит! — послышались снизу голоса.
      — Небо — это ужасное чудовище, которое пожирало души умерших людей. Но теперь свершилось чудо. Утроба чудовища разрублена, и пленные души упорхнули на свободу. Вы спросите меня, почему я столько лет обманывал вас? Да, вы вправе спросить это!
      — Почему ты нам врал, Сын Неба? — стали раздаваться голоса из толпы.
      Сын Неба был доволен. Специально обученные люди, которых он называл кликушами, переодетые в обычных горожан, начали играть свои роли. И роли, как считал Сын Неба, несомненно, очень важные.
      — Скажите мне, можно ли говорить тяжелобольному, что он умрет? Добрый ли это поступок? Может получиться так, что он будет верить, что выживет, и действительно поправится, если не говорить ему, что он обречен. Будет ли злом такая ложь?
      — Нет, — раздались голоса из толпы.
      — Небо было всевидящим и всезнающим. И поэтому мы, те немногие, кто на протяжении веков тайно боролся с ним, вынуждены были до поры скрывать это. И вот час великой битвы настал. Одновременно по всему миру я и верные мне люди вознесли великую молитву, над словами которой бились лучшие мудрецы. И это был, поверьте мне, тяжкий труд. Многие молящиеся в это время со мной погибли от истощения сил, отдав свою жизнь ради победы. И я… Я!!! — закричал Сын Неба. — Я скорблю об этом и жалею, что не я был на их месте.
      Сказав это, Сын Неба начал рвать на себе одежды.
      Толпа снова затихла. Все шло очень хорошо. Даже слишком хорошо. Основательно порвав на себе одежду и оставшись стоять практически голым, Сын Неба продолжил свою речь:
      — Я прошу у своего народа прощения, что скрывал нашу великую тайну о том, как победить Небо, от простых людей. Но пусть истинное небо и огненное светило будут мне свидетелями, что по-другому мы бы не победили. Ибо только тайная борьба смогла покончить с Небом.
      Сын Неба почувствовал, что начал заговариваться и ходить по кругу. Он снова сделал еле заметный жест рукой. И в толпе раздались крики:
      — Расступись! Пропустите!
      Толпа пропустила к самому балкону двух людей, несших носилки с лежащим на них человеком.
      — Кто вы? И что вам надо? — спросил Сын Неба, повторяя про себя: «Только бы не сплоховали. Только бы не сплоховали».
      — Мы родичи этого человека. Несколько дней он лежал в лихорадке, и мы думали, что он умрет, — начал один из несших носилки. — Но когда не стало Неба, лихорадка начала отступать. Больному стало лучше, лоб его не так горит, как раньше. И во сне он все время повторяет: «Отнесите меня к Сыну Неба».
      — Я сейчас спущусь к нему, — сказал Сын Неба. Толпа удивленно ахнула. Такого, чтобы Сын Неба спускался со своего балкона к простым людям, не видел еще никто.
      Дальше спектакль протекал по спокойному руслу. Сын Неба излечил больного силой солнца. А вскочивший со смертного одра больной стал пророчествовать и говорить, что во сне ему явились боги и сказали, что Сын Неба за свою тайную войну заслужил великую награду, и в подтверждение тому было явлено чудо исцеления. К сожалению, боги пока не могут вернуться в наш мир и поэтому назначают Сына Неба своим наместником. И именовать его теперь надо так: Сын Солнца и наместник богов.
      Вспоминая все это, Сын Неба, нет, теперь уже Сын Солнца, улыбался. Спектакль был подготовлен за очень короткое время. Пока люди в недоумении протирали глаза и таращились вверх, он уже знал, как надо действовать дальше. Власть была самой большой и единственной его любовью, и он не хотел терять ее благосклонного расположения.
      Ничего, что ренегаты, на которых он возлагал большие надежды, полностью потеряли Силу. Теперь их можно со спокойной совестью обвинить во всех мыслимых и немыслимых злодеяниях и отдать на растерзание толпе. Еще предстоит как-то договориться с посвященными круга тени и круга света, если таковые еще остались. Ведь те из них, что присягнули Небу, тоже утратили свою Силу. Найти бы тех троих, что сбежали из его тюрьмы, да помириться.
      И не страшно, что чудеса, которые, несомненно, надо было явить народу, пока что липовые. Может, удастся и настоящие со временем показывать. Главное, что в его распоряжении до сих пор находится отлаженный, собранный из тысяч людей-винтиков механизм, который до этого времени в управлении людьми практически не давал сбоев. А цвет одежд, атрибутику и молитвы очень легко можно изменить.
      На столе Сына Солнца, как и много раз до этого, лежал чистый лист пергамента. Но в отличие ото всех прошлых неудачных попыток написать свой, собственный священный текст эта должна увенчаться успехом. Обязательно должна. И он напишет великую историю о тайном противостоянии Небу и великой победе над ним Сына Солнца и его соратников. Сын Солнца обмакнул кончик пера в чернильницу и начал писать.

ЭПИЛОГ

      Площадь перед храмом Всех Светлых Богов была залита ярким солнцем. Солнце отражалось в окнах домов, бродило по пыльным улочкам и ярким огнем сверкало на куполе храма. На паперти стояла небольшая толпа людей, и еще издали были слышны звуки дайлы и голос певца.
      Человек с распушенными седыми волосами, одетый в стары и темно-зеленый плащ, заинтересовавшись, подошел к толпе. Правда, если говорить честно, то волосы у человека были не седые, состаренные временем, а пепельные. Человек, извиняясь, растолкал зевак и подошел вплотную к сидящему прямо на земле певцу.
      Певец был немолод, и его некогда светлые волосы местами тронула седина. На вид ему было лет пятьдесят или даже немногим больше. На смуглом от южного загара лице белело несколько шрамов. Большой шрам, видимо, оставленный кривой тэргской саблей, проходил по шее певца. Как ему удалось выжить после такого серьезного ранения, оставалось загадкой. Да и вообще, каким образом певец, судя по его чертам лица, уроженец острова, оказался в таких далеких от родины краях?
      — Спасибо! Большое спасибо за внимание! И за подношения спасибо, — сказал певец, посмотрев в миску, стоявшую рядом с ним.
      Раздался звон металла, и певец увидел, как золотая монета упала в миску. Цепким взглядом он тут же определил, что это была совсем старая монета без изображения солнца. Такие были в ходу лет тридцать назад, когда в вышине еще было Небо.
      Певец поднял голову и встретился взглядом с пепельноволосым человеком, который только что протолкался через толпу.
      — Спой для меня! — попросил пепельноволосый.
      — Хорошо, — певец улыбнулся. — Эта песня посвящается щедрому господину.
      Рука певца коснулась струн, зазвучала немного резковатая, но очень динамичная мелодия, и звонкий голос запел:
 
Это знает древний пергамент,
Это помнят дети дороги,
Это чувствуют нити созвездий,
В это верили древние боги.
 
 
И дрожит фитиль в липком воске
И бросает тень на страницы,
Где мечи и струны звенели,
Но теперь это все небылицы.
 
 
Горький вкус полыни и ветра,
Шелест листьев, звезда в небосводе
Это помнит древний пергамен
И все те, кто в легенду уходят.
 
 
Оглянувшись и смерив нас взглядом
Со страниц, что состарило время,
В тихом шорохе древних сказаний
Они стали всего лишь виденьем.
 
      Когда певец закончил петь и замолчала его дайла, он встал и поклонился. Зрители еще какое-то время аплодировали, а затем стали медленно расходиться. Певец поднял с пола миску для пожертвований и стал неторопливо пересчитывать выручку.
      — Если бы кто-нибудь тридцать лет назад сказал тебе, что ты будешь петь у главного терикского храма, упоминая в песне звезды и богов, то ты бы поверил?
      — Почему бы нет? — пожал плечами Тильво. В мире всегда что-то меняется. Не меняются лишь бессмертные. Так, Одэнер?
      — Бессмертные не меняются лишь внешне, — возразил Одэнер.
      — Думаешь? — Тильво усмехнулся. — Я лично так не считаю. За эти пятьдесят лет, что я прожил человеком, я изменился так, как не менялся за тысячелетия.
      — Вот, значит, каков путь людей, — вздохнул Одэнер.
      — Да. Еще могу сказать тебе вот что. — Тильво подошел поближе к Одэнеру и зашептал: — Еще помимо бессмертных неизменной всегда остается власть. У нее такая природа. Она похожа на сказочное чудовище, которому отрубают одну голову, а взамен вырастает целых три. И власти все равно, кому поклоняться: Небу, богам или солнцу. Что произошло за тридцать лет? Да ничего не произошло. Разве что Сын Неба стал именоваться Сыном Солнца и наместником богов. Вот и все. А весь этот веками отлаженный механизм оболванивания и угнетения людей остался прежним. Да, теперь можно петь про звезды и богов, и это даже на руку власть имущим. Понимаешь, Небо не исчезло бесследно, оно продолжает незримо жить в душах некоторых людей.
      — Но разве песня, которую ты только что спел, об этом? — спросил Одэнер.
      — Не только. Она еще обо мне и о всех, кто отдал свои жизни ради того, чтобы души людей обретали после смерти свободу.
      — Ты ведь не считаешь, что все, что ты и твои погибшие друзья сделали, было напрасным?
      — Не считаю. А с властью люди пусть сами разбираются. В конце концов, раз они ее терпят, значит, она их устраивает. Не мне судить, — пожал плечами Тильво. — Кстати, ты ведь меня не просто так искал?
      — Да. Ты, я вижу, — Одэнер показал пальцем на шрам на шее певца, — довольно настранствовался.
      — Да уж, — вздохнул Тильво, — где я только не был. На Северных островах меня до сих пор почитают одним из великих вождей. Я пробыл там до тех пор, пока неожиданно не пропал навык владения оружием, подарочек из прошлой жизни. Причем пропал он во время жаркого боя. Но с потерей навыка владения оружием во мне стали просыпаться внутренние способности. Среди них даже есть те, что были мне недоступны, пока я был бессмертным. Наверное, так слепой начинает чувствовать пальцами лучше зрячего. Я побывал на Большой земле, на востоке и далеко на юге. Где-то меня стали почитать как пророка, где-то как великого целителя. Некоторые даже считали, что я один из вернувшихся богов, но я всегда опровергал эти слухи. — Тильво усмехнулся. — Ведь я теперь человек. И вот я решил вернуться на остров, вспомнить ремесло певца.
      — Послушай, Тильво. Может, хватит странствовать. Доживешь спокойно век в моей башне.
      — Тебе охота посмотреть, как умирает бессмертный, ставший человеком? — Тильво посмотрел прямо в глаза Одэнеру, и тот не выдержал его взгляда.
      — И да и нет. Просто мы с тобой последние бессмертные, которые остались в этом мире. Больше сюда никто не придет. Ведь отложенный в связи с появлением Неба приход Сына Творца все-таки состоится. У меня недавно был вестник.
      — Это будет скоро?
      — Очень. Но мы с тобой не сможем даже увидеть его.
      — На меня тоже распространяется запрет? — удивился Тильво. — Ведь я почти что человек.
      — Вот именно, что почти.
      — Эх, — вздохнул Тильво. — В таком случае нам с тобой ничего не остается, как пойти в ближайшую таверну и выпить.
      — Неплохая идея, — улыбнулся Одэнер.
      — Тогда ты угощаешь, — подмигнул ему Тильво. — Видать, деньги у тебя есть, раз золотые бродячим певцам раздаешь.
      — Ты неисправим, Тильво.
      — Ты не прав, я теперь все время буду меняться.