Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Сага о Скай О`Малли (№3) - Любовь на все времена

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Смолл Бертрис / Любовь на все времена - Чтение (стр. 3)
Автор: Смолл Бертрис
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Сага о Скай О`Малли

 

 


— Понимаю, — сказала Эйден. — Наверное, мне придется пошить новые платья, Мег. Те, что я привезла с собой, старомодны. Молодой граф обещал свести меня с модисткой его матери.

— Вы же не будете носить эти бесстыдные платья, из которых сиськи вываливаются целиком наружу? Что бы сказал ваш отец!

— Я не хочу быть белой вороной, Мег, а поэтому мне надо сменить гардероб. Не бойся. Я могу быть модно одетой, не будучи при этом нескромной.

Она разделалась с цыпленком, и Мег открыла окно и выкинула кость наружу.

— Я не потерплю мышей в нашей комнате, — объявила она. — Следующее, что они будут грызть, это ваши туфли!

Эйден усмехнулась.

— Надеюсь, что нет, ведь у меня нет другой пары! Мег засуетилась, готовя свою госпожу для сна. К удивлению Эйден, появилась лохань с теплой водой, и она смогла вымыть руки и умыться. После этого окно снова было открыто, и вода последовала вслед за куриной костью.

— Это не так, как дома, — кисло заметила служанка, — но нам же надо куда-то вылить ее. Надеюсь, нам не придется жить здесь долго. — Она помогла госпоже надеть белую шелковую ночную рубашку и такой же ночной чепец с красивыми розовыми лентами. Потом уложила ее в кровать.

Чувствуя под собой мягкий матрас, наслаждаясь теплом и сухим одеялом, вдыхая запах лаванды, Эйден сонно наблюдала, как Мег убирала ее одежду. Она подумала, что сейчас не время объяснять служанке, какую высокую честь оказала ей королева, назначив фрейлиной. Мало вероятно, что они попадут домой в ближайшем будущем, но она знала, что Мег смирится с этим. Как только она сориентируется и найдет свое место среди остальных себе подобных, она почувствует себя лучше. Каждому кто-то нужен. Она зевнула, веки сомкнулись. «Интересно, кому нужна я?» — подумала она, проваливаясь в сон.

Глава 2

Золотисто-красные языки пламени от огромного камина отбрасывали беспорядочные тени по всей комнате в Гринвуд-Хаус. На огромной кровати в страстной схватке сплелись две обнаженные фигуры. Крупный мужчина возвышался над женщиной, лежащей под ним, ловко обхватив ее своими мускулистыми бедрами, входя в мягкое тело своей партнерши снова и снова, с возрастающей быстротой, пока она внезапно не застонала, и через секунду оба ослабли в изнеможении.

Некоторое время в комнате было слышно только потрескивание дров в камине, а потом хриплый женский голос промурлыкал:

— Боже, Конн! Ты самый лучший любовник на всем свете! Как жаль, что это наша последняя встреча.

Конн О'Малли был удивлен. Обычно его любовные романы кончались по его инициативе, а Леттис Кноллиз, по сути, даже не была его любовницей. Она никогда не была ею, но с тех пор, как два года назад он появился при дворе, их тянуло друг к другу. За это время они несколько раз сливались в сладкой схватке, хотя делали это тайком и осмотрительно, потому что ни Конн О'Малли, ни Леттис Кноллиз совсем не собирались ставить под угрозу свое с трудом завоеванное положение при великолепном дворе Елизаветы Тюдор. Леттис приходилась королеве кузиной, и поскольку она была гораздо красивей Елизаветы, королева всегда ревновала ее. Что касается Конна, то он был обязан ее величеству своим местом среди дворян-наемников и пользовался ее большой благосклонностью. Елизавета обожала своего Адониса, как она прозвала Конна, не только за его физическую красоту, но и за острый язык. Никто не мог отпустить такой изящный комплимент или рассказать очаровательную историю, как это делал Конн О'Малли.

— Ты огорчила меня, Леттис, — сказал он в ответ на ее замечание. — Разве я чем-нибудь обидел тебя, милочка?

Леттис Кноллиз приподнялась на локте и посмотрела сверху на любовника прищуренными янтарно-золотистыми глазами.

— Не хочешь ли ты сказать, что это волнует тебя, Конн? — пробормотала она.

Он усмехнулся.

— Я любопытен. Сначала ты говоришь мне, что я самый замечательный любовник в мире, а потом заявляешь, что больше мы не будем встречаться. Это озадачивает, милочка, разве нет?

— Итак, я задела твое любопытство, Конн, а не твое тщеславие. Что ты за человек! Я завидую женщине, которая однажды станет твоей женой.

Он засмеялся.

— Я не собираюсь жениться в ближайшее время, Леттис. Женщины похожи на сласти, а я, боюсь, ужасный сладкоежка. Я не успокоюсь, пока не перепробую все вкусные вещи. Ну, а теперь скажи, почему ты не будешь встречаться со мной?

— Потому что собираюсь выйти замуж, сказала Леттис Кноллиз.

— Замуж? Я не слышал об этом.

— Это секрет, и ты должен поклясться, что никому о нем не скажешь.

— Под словом «никому» ты подразумеваешь королеву. Разве тебе не нужно ее разрешение, чтобы выйти замуж, Леттис? Она же родня тебе.

— Я вдова, Конн, а не какая-то девушка, краснеющая от первого взгляда. Ни я, ни мои дети никогда не будут представлять угрозы для трона моей кузины, но ты же знаешь, какова она, Конн! Она откажет мне просто из-за злорадства.

— Верно, — согласился Конн, который не питал никаких иллюзий относительно королевы, хотя лично ему она нравилась.

— Обещай мне, что ничего не скажешь, — настаивала Леттис и, наклонившись, укусила его за мочку уха.

Потянувшись, он сжал одну из ее белоснежных грудей своей большой рукой.

— Скажи мне сначала, кто этот счастливый жених.

— Не скажу, пока ты не пообещаешь мне хранить молчание, — сказала Леттис.

— Леттис, к чему ты клонишь? — У Конна О'Малли неожиданно возникло предчувствие несчастья.

— Сначала поклянись!

— Сейчас я не уверен, нужно ли мне знать это или хочу ли я это знать, — сказал Конн.

Ее хорошенькое личико склонилось к его лицу, рыжие волосы рассыпались по плечам.

— Конн, прошу тебя! Ты не просто хороший любовник, ты друг, и, говоря откровенно, единственный друг, которому я доверила бы эту новость. Должна же я кому-то рассказать! — закончила она с отчаянием.

Он вздохнул. Он всегда был мягкосердечен, и ее мольба тронула его. Нет, если быть честным перед самим собой, ему льстила ее просьба.

— Ладно, Леттис, клянусь, что никому не скажу ни о твоих планах, ни о личности твоего жениха, но предупреждаю, что, когда королева узнает о твоем поступке и спросит меня, я буду отрицать, что ты говорила мне об этом.

— Справедливо, Конн. — Она помолчала и объявила театрально:

— Я выхожу замуж за Роберта Дадли!

— Боже правый! — Отодвинув ее, он сел на кровати. — Я не слышал тебя, женщина! Ты понимаешь? Я не слышу тебя! Бог да пребудет на небесах, Леттис, ты что, совсем рехнулась? Граф Лестерский? Любимец королевы? Ты хочешь получить смертный приговор? Бесс не будет приглашать палача из Франции, чтобы снести тебе голову с плеч, она сама поработает чертовым топором!

— Я люблю его! — воскликнула с волнением Леттис.

— Если ты любишь его, почему тогда ты здесь, в моей постели? Любишь Дадли? Только Бесс способна разглядеть нечто привлекательное в этой змее! Признаешься ты в этом или нет, Леттис, но ты выходишь замуж за пассию королевы для того, чтобы досадить ей!

— Он хочет иметь детей!

— Тогда он должен был бы поступать мудро и не убивать свою первую жену. Но от бедной Эми Робстарт пришлось избавиться, чтобы Дадли мог жениться на королеве. К несчастью для Англии, ему не хватило ловкости, и он вызвал такой скандал своим поступком, что даже Бесс не осмелилась пренебречь общественным мнением и выйти за него замуж.

— Не было доказано, что Роберт убил свою первую жену! — сердито заявила Леттис Кноллиз. — В тот день его даже не было дома, и они не виделись неделями. Она умирала от язвы в груди, а покончила с собой, чтобы больше не мучиться.

— Какой бы ни была правда в этом деле, Леттис, Роберт Дадли — личная собственность Елизаветы Тюдор. Если ты выйдешь за него замуж, ты подвергнешь риску и его, и свою жизнь. Хотя Бесс и не может сама выйти за него, она не желает, чтобы он женился на ком-нибудь еще.

— Мы поженимся завтра, Конн. Роберт хочет наследника. Наследника, которого я уже ношу!

— У него двое наследников от леди Дуглас Шеффилд, и ему остается только признать этот брак, который, как она заявляет, имел место несколько лет назад.

— Роберт не любит Дуглас Шеффилд. Он любит меня! Любит меня так сильно, что бросает вызов этому дракону на троне, беря меня в жены. Кроме того, он клянется, что никогда не женился на Дуглас Шеффилд.

— Вряд ли можно сказать, что он бросает вызов Бесс, если она ничего об этом не знает, — кисло заметил Конн, — но ведь Дадли всегда был из тех, кто ничего не делает в открытую.

— Ты думаешь о нем так под влиянием твоей сестры Скай, — сказала Леттис. — Она так и не простила Роберту, что он бросил ее.

— Леттис, неужели ты веришь в это? Это даже большая глупость, чем твое намерение выйти замуж за графа Лестерского. Твой будущий муж изнасиловал мою сестру, когда она носила траур по своему третьему мужу. Королева знала об этом и спустила это ему с рук, чтобы не портить настроения своему любимчику. Тогда она еще верила, что сможет сама выйти за него замуж.

— Не останусь здесь ни минуты, не желаю слушать, как оскорбляет моего жениха какой-то ирландский выскочка! — негодующе крикнула ему Леттис.

— Нет, — сказал Конн с озорной улыбкой, — ты останешься здесь, рыжеволосая мегера. Ведь никто, кроме меня, не доставит тебе такого удовольствия. Разве не так? Это последняя ночь, которую мы проведем вместе, если ты быстренько не овдовеешь. Я не собираюсь подбирать остатки после Дадли, но меня радует, что он никогда не узнает, что ему предстоит спать с тем, что осталось после меня.

— Сукин сын! — взвизгнула Леттис и ударила его по лицу изо всех сил.

Он звонко хлопнул ее в ответ и попытался обнять.

Они яростно боролись на огромной кровати.

— Сука! — прошипел он. — Ты не больше чем течная сука, Леттис!

—  — А ты, Конн О'Малли, ублюдок с вечно неудовлетворенным желанием! Надеюсь, ты никогда не найдешь женщину, которая бы удовлетворила это желание! — Она вцепилась ногтями в его широкую спину.

"Она права, — подумал он, — и будь она проклята за это!» Он обожал женщин, обожал заниматься с ними любовью, обожал доставлять им удовольствие, и хотя, занимаясь любовью, он всегда получал физическое удовлетворение, тем не менее он никогда не встречал женщину, которая по-настоящему, удовлетворяла бы его. Он никогда никого не любил. Со злостью Конн просунул колено между ее мягкими белыми бедрами, заставив их раздвинуться, и грубо вошел в нее, снова и снова таранил ее, желая сделать ей больно, — ее проницательность обидела его.

Раскалившаяся добела от желания, Леттис подгоняла его стонами.

— А-а-а, черт возьми, Конн! Давай! Давай! Дава-а-ай! — Она похотливо извивалась под ним, поощряя его полнее отдаться страсти. — Наполни меня до конца, мой необузданный ирландский возлюбленный! Набей меня так, чтобы я взорвалась! А-а-а-а! Боже, Конн! Этого мало! Не останавливайся! Не останавливайся! — Она в быстром ритме подбрасывала свои бедра навстречу ему, не прекращая ни на секунду похотливых причитаний. — Давай, Конн! Сильней! А-а-а! О-о-о! Давай! Еще! Еще… е… е! — Последнее слово оборвалось на высокой ноте, которая почти переросла в визг, а потом Леттис на секунду замерла, и он почувствовал, как взрывается ее желание, когда он излил в ее разгоряченное тело свою страсть в яростных быстрых толчках, которые на мгновение оставили его без сил.

Потом неожиданно Леттис сказала:

— Боже, я буду скучать по тебе, похотливый ублюдок! Дадли воображает себя великим любовником. Но, Конн, он не может и половины этого! — Она хрипло засмеялась ему в лицо, и, не сдержавшись, Конн и сам засмеялся.

— Какая же ты страстная сука, Леттис, — выдохнул он. — Слава Богу, что королева — Елизавета Тюдор, а не ты!

Скатившись с нее, он встал с кровати и, подойдя к буфету, налил себе и ей по кубку темного, сладкого красного вина. Затем вернулся к кровати и протянул ей один из кубков.

— На какое время назначена церемония? — требовательно спросил он.

— Перед рассветом, в моей семейной часовне. Он снова засмеялся.

— Ты из моей кровати отправляешься на бракосочетание с другим мужчиной? Есть ли у тебя совесть, женщина?

— Конечно, есть, — негодующе сказала она, — но Роберта не касается, что я делаю до моего брака с ним.

— Надеюсь, у тебя есть надежные свидетели, — заметил он. — Не забывай, что Дуглас Шеффилд утверждала, что Дадли был женат на ней, тем не менее священника, венчавшего их, не смогли отыскать, когда она пыталась узаконить своего первого ребенка.

— Мой отец, граф Варвик, граф Линкольн и лорд Порт будут свидетелями на брачной церемонии, которую будет отправлять семейный капеллан, — хитро улыбнулась Леттис Кноллиз. — Они все поклялись сохранить это в тайне. Так что можно не сомневаться в истинности моего свидетельства о браке и в том, что мои дети будут законными.

— Я недооценил твою решимость, душечка, — ответил он.

— А я решительно намерена, дорогой, любить тебя этой ночью по крайней мере полдюжины раз, — призывно пробормотала она, ставя кубок на столик и откидываясь на подушки.

— Ах, Леттис, любимая, ты всегда отличалась необыкновенной жадностью к приятным вещам, которые дарит нам жизнь, не так ли? Я не уверен, что на этот раз у нас достаточно времени. Меня печалит, что приходится разочаровывать даму.

Его палец дразняще обвел один из ее сосков.

— Только миновала полночь, — сказала она, — а я могу пробыть до пяти. — Потом она нагнула его голову, чтобы поцеловать его.

Он хрипло хохотнул.

— Леттис, я могу попытаться. Меня глубоко огорчит, если я разочарую такого достойного противника.

И он отдался ее жадным губам.

Одна минута сменяла другую, проходила ночь. Конн даже не помнил, когда уснул, но, внезапно проснувшись, обнаружил, что лежит один. Место, где она лежала, было еще слегка теплым, значит, Леттис ушла недавно. Он натянул одеяло и уютно устроился в теплой постели. «Удачи тебе, Леттис, — подумал он сонно. — Тебе она понадобится, особенно когда Бесс узнает о том, что ты натворила. Вину за случившееся она возложит не на своего драгоценного лорда Роберта, виноватой во всем будешь ты, моя лапочка». И он погрузился в сладкий сон.

Когда он открыл глаза. Клуни, его личный слуга, раздергивал портьеры в спальне.

— Доброе утро, милорд Конн. Бог даровал вам добрую ночь, и, судя по всему, вы хорошо провели ее. — Карие глаза Клуни на морщинистом лице озорно мигнули. Он был похож на ребенка.

— Сколько раз можно говорить тебе, что я не милорд, Клуни?

— Ну, вы станете им со временем, в этом я уверен. — Клуни всегда одинаково отвечал на этот вопрос Конна, и последний обычно смеялся.

Однако этим утром смеяться ему не хотелось. Во рту было сухо. Все тело было и вправду выжато его жадной партнершей по прошлой ночи.

— Принеси-ка мне вина, — простонал он. — Эта стерва почти убила меня.

Клуни понимающе закудахтал и выполнил приказание своего хозяина, но, передавая кубок, он ласково выбранил его:

— Вы не можете заниматься этим вечно, растрачивая свою молодость, выбиваясь из сил на белых бедрах англичанок, милорд. Уже давно вам следовало бы жениться. Посмотрите на своих братьев. Они все женаты.

— Клуни! — Резкость собственного голоса заставила его поморщиться. — Черт побери, приятель, не тычь мне в нос замечательными примерами Брайана, Шона и Симуса. Ты видел их жен? Ни одной из них еще не исполнилось и двадцати, а они уже поистаскались и поблекли. Спасибо, но я на такое не согласен!

— Жизнь на Иннисфане не простая штука, — напомнил ему Клуни.

— Да, это так, поэтому я и приехал в Англию. Мне совершенно не хотелось отправляться пиратствовать со своими братьями, а что еще мне оставалось? Здесь, в Англии, у меня уважаемая должность в личной гвардии королевы. Мои вложения в торговую компанию моей сестры сделали меня богатым человеком. Сегодня меня все устраивает.

— Богатому человеку необходима жена, которая родит ему сыновей. У вас есть деньги, но нет земли, которую вы могли бы назвать своей. Даже этот дом, в котором вы живете, принадлежит вашей сестре, и если бы ей не запретили появляться при дворе королевы, у вас бы не было даже этого, милорд.

— Ты начинаешь говорить, как моя мать, — проворчал Конн.

— Ваша мать — добрая женщина, а ваш отец, да упокоит Господь душу Дубдхара О'Малли, благословенна будет его память, женился молодым и смог стать отцом многих славных сыновей.

— И не остановился до тех пор, пока не убил одну жену своей невоздержанностью и не подарил моей матери четырех сыновей. Если бы он не умер в положенный срок, моя мать могла бы не дожить до сегодняшнего дня. Черт побери, Клуни, разве мои братья не дали семейству О'Малли достаточно наследников для продолжения рода? — Он усмехнулся. — Мне хочется, чтобы мой отец был жив и посмотрел бы на них. В конце концов он вскормил пятерых сыновей. Один священник, трое не лучше, чем он сам, — пиратствующие наглецы, и я! Самый красивый мужчина при дворе!

Он расхохотался.

Однако Клуни на этот раз не засмеялся вместе со своим хозяином. На его лице появилось выражение неодобрения, и он сказал:

— Вы не похожи на своих братьев, милорд. Вы похожи на свою сестру, леди Скай. А она совсем не такая, как ее сестры. Вы — редкие пташки в гнезде Дубдхара О'Малли.

— Как насчет преподобного Майкла и монашенки Эйбхлин, Клуни? Ты, конечно, не ставишь их на одну доску с другими, с тремя пиратами и четырьмя малоприятными женщинами, которых наплодил наш отец?

Клуни покачал головой.

— Они служат церкви, милорд, — сказал он так, как будто это объясняло все. — Служители церкви всегда отличаются от других. А я имел в виду, что у вас и у вашей сестры, леди де Мариско, есть честолюбие. Посмотрите, чего достигла эта женщина!

"Восхищение в голосе Клуни, когда он говорит о Скай, граничит с поклонением», — подумал Конн, но он не осуждал своего слугу. Он тоже обожал свою старшую сестру. Она умная, мудрая и любящая. Самая невозможная и самая невероятная из всех женщин, которых создал Бог. Она встречала жизнь во всеоружии, что, как он сам вынужден был признавать, ему не удавалось. Он более осторожный, больше надеется на удачу и проворно использует ее, если таковая подворачивается. Он человек, конечно, не глупый, но в жизни больше полагается на свою внешность и обаяние. Ему вдруг пришло в голову, что, возможно, он напрасно так надеется на эти свои достоинства. Однако так же быстро он отбросил эту мысль и сказал беззаботно:

— Я постараюсь исправиться. Клуни, но не сегодня. Сегодня я собираюсь отоспаться от излишеств нескольких последних ночей. Я не должен возвращаться ко двору до завтра. А появиться я обязан в хорошей форме. Королева любит бодрых и остроумных молодых людей, а наши судьбы в конце концов связаны с судьбой нашей Великолепной:

Клуни кивнул. Он тоже был совсем не глуп и понимал, что его хозяин говорит правду. Тем не менее ему хотелось, чтобы Конн женился и остепенился. Он может погубить себя, если будет и впредь заниматься такими убийственными делами. Клуни был многим обязан Конну О'Малли. Конн взял его в услужение после того, как в сухом доке, где Клуни работал плотником, на него упала корабельная мачта. Покалеченная рука не позволяла ему заниматься своим ремеслом. Он умер бы от голода вместе со своей матерью, если бы не Конн О'Малли. Конн убедил его, что рука, потерявшая силу, не будет мешать ему служить камердинером молодого О'Малли, и принял его на службу. Его престарелая мать вскоре умерла, но ее смерть была мирной и спокойной благодаря Конну О'Малли. Клуни без сожаления расстался с Ирландией и отправился вместе со своим хозяином в Англию, куда Конн с сестрой переехал несколько лет назад.

Клуни вырос на острове Иннисфана, где царила семья Дубдхара О'Малли. Они были его семьей. Он был их человеком. Как и Конн, он использовал любую возможность, когда она подворачивалась, а служба у Конна О'Малли в Англии открывала ему такой мир, которого он никогда раньше не видел. Сама Англия с ее плодородными, орошаемыми родниками долинами и своей огромной столицей Лондоном явилась для него откровением. Он бывал при дворе вместе со своим хозяином и знал всех знатных людей в лицо. Он был в хороших отношениях, а иногда и выпивал со слугами старейших и знаменитейших семей в Англии. Его положению можно было позавидовать. Он сожалел, что не мог написать обо всех этих чудесах своим друзьям домой. Но даже если бы он и сделал это, они все равно не смогли бы прочесть его письма. Клуни хотел бы рассказать им, как в этом году на празднике Всех Святых ее величество назначила его хозяина распорядителем увеселений на весь сезон праздников, которые начинаются в ночь на 31 октября и длятся до праздника Сретения, до 2 февраля.

Двор не помнил более веселого распорядителя увеселений, чем Конн О'Малли. Он постоянно изобретал замечательно веселые игры и штрафы, которыми облагал двор. Будучи должным образом «коронован» ее величеством, он собрал эскорт из двадцати пяти придворных джентльменов и одел их за свой счет в зеленые с красным ливреи с золотыми лентами на рукавах и позванивающими бронзовыми колокольчиками, привязанными к ногам. Их снабдили палочками с весело разрисованными головами лошадей или драконов, и куда бы Конн ни отправлялся, за ним и его эскортом следовала группа музыкантов, нанятых распорядителем увеселений на период праздников.

Однажды воскресным утром Конн и его эскорт вместе с музыкантами, бьющими в барабаны и играющими на дудках, ворвались в часовню королевы во время службы. Увенчанного мишурной короной Конна несли на носилках, тогда как его спутники дурачились, прыгали и танцевали в нефе часовни и поднялись бы на алтарь, если бы королевский капеллан и сама королева не потребовали, чтобы они вели себя почтительно.

— Конн О'Малли! — выбранила его Елизавета Тюдор. — Ты осмеливаешься насмехаться над нашим Господом?

Конн соскочил с носилок и, возвышаясь над королевой, посмотрел на нее сверху вниз, говоря:

— Нет, Великолепная. Я просто издаю шум радости, как велит Библия!

Вокруг них захихикали молящиеся, торжественность службы была нарушена. Даже Елизавета улыбнулась, не сумев сдержаться, и ударила его по руке маленьким, украшенным камнями зеркалом, которое висело на золотой цепочке у нее на поясе.

— Ты непочтительный проказник, Конн!

— Нет, Великолепная, это вы проявили неуважение к распорядителю увеселений, и в качестве штрафа я требую вашего поцелуя.

И прежде чем королева сумела возразить, Конн наклонился и поцеловал ее в губы пылким длительным поцелуем, Елизавета на минуту онемела, в то время как люди вокруг нее ахнули, удивленные и потрясенные. Однако она не отпрянула от него, а когда наконец поцелуй кончился, она порозовела от смущения и покраснела еще сильнее, когда Конн прошептал ей на ухо так, что только она одна могла слышать:

— Разве не приятно узнать, что вы все еще живы, Бесс?

Королева расхохоталась, но Роберт Дадли, граф Лестерский, прорычал:

— Ты зашел слишком далеко, О'Малли! Может быть, Тауэр поможет тебе угомониться.

— Поскольку вам никогда не быть королем, Дадли, не вам и принимать решение, не так ли? Во мне Бесс нашла по крайней мере честного человека.

— Джентльмены, достаточно! — Голос королевы был резким. Этот дурак Лестерский разрушил все очарование. Конн О'Малли мужественный и красивый молодой человек. Ей понравился его дерзкий поцелуй, которым он никогда не наградил бы ее, если бы не его должность.

— Сейчас время веселья и изъявления доброжелательства, джентльмены, и я не позволю устраивать перебранки из-за меня. Что касается тебя, Конн О'Малли, ты слишком дерзок.

— А я другим и не буду! — быстро нашелся Конн, вскакивая обратно на носилки. Он быстро сделал знак носильщикам, и его вынесли из часовни, а за его спиной королева от души хохотала над проказником.

Одиннадцатого ноября — день святого Мартина. Согласно преданию, преподобный святой приказал зарезать шумливого гуся, который прервал его проповедь. Именно поэтому во всех лучших домах к столу подавали гуся. В этот день Конн нашел проступки почти у каждого знатного лица при дворе и, собрав их всех вместе, приказал своим помощникам гнать их стадом, заставляя идти вразвалку, как гуси, и вдобавок гоготать. Остальные придворные корчились от смеха. Наказуемые тоже еле сдерживались.

Двадцать пятого ноября праздновали день святой Екатерины. В это время в садах шел сбор яблок, а в столовых подавали кушанья из яблок и сидр. Были танцы и травля медведей. Конн пугал придворных дам, натянув медвежью шкуру и носясь среди них с яростным рычанием. Они визжали и пронзительно вскрикивали, а он с азартом гонялся за ними, а поймав, целовал и щекотал.

Шестого декабря — день святого Николая, одиннадцатого — святой Люси, а двадцать первого — святого Томаса. Конн надзирал за проведением всех празднеств и гуляний сезона с прилежанием, отличавшим его от ранее занимавшего этот пост распорядителя увеселений. В его обязанности входило придумывать и следить за выполнением всех масок, пантомим и приемов во время праздников. Гринвич украсили зелеными гирляндами из листьев плюща и лавра, пересыпанных красными ягодами. Огромные свечи из чистого свечного воска расставили на каминных полках и на буфетах, изящные столбики свечей из желтого воска вставили в серебряные подсвечники и канделябры.

Елизавета не могла припомнить, когда она так смеялась, когда в зал было внесено святочное бревно, и Конн, одетый в алое, шитое золотом платье, взгромоздился на него, громко распевая популярную песню:

Руки вымой, иначе пламя

Противно будет твоему желанию.

Немытые руки, не забывайте,

Огонь погасят, так и знайте!

Все бросились помогать нести бревно: и лорды, и дамы, и их слуги. Считалось, что наступающий год будет счастливым, если помочь нести святочное бревно. Хотя Елизавета обычно предпочитала, чтобы в рождественских праздниках участвовали другие, а она бы просто наблюдала, неудержимое веселье Конна напомнило о ее детстве при дворе ее отца со всем его необузданным весельем. Она от души наслаждалась праздником. Конн, ее буйный ирландец, был интересным человеком и вовсе не таким сложным, как старшая сестра, ее враг и ее друг.

День Рождества начался с посещения всем двором службы в королевской часовне. Многие провели на ногах всю ночь, помогая звонить в колокола в честь рождения Христа при наступлении полуночи, и по всей Англии раздавался радостный перезвон. После этого пришел черед неумеренному питию, и незаметно подошло время идти в часовню. У королевы хватило здравого смысла поспать несколько часов, так же поступили и некоторые из ее дам.

За Рождеством наступил день святого Джона, праздник невинных младенцев, канун Нового года, новогодний день и, наконец, праздник Двенадцатой ночи. Каждый вечер были танцы, пирушки, маскарады и игры, во время которых двор веселился от души. В новогодний день Конн О'Малли, королевский распорядитель увеселений, подарил королеве брошь, такую изумительную, что о ней говорили в течение нескольких дней. Брошь представляла собой поющего петуха, вырезанного из целого рубина. Крылья и грудь птицы были окантованы золотом, на месте глаза сверкал бриллиант, кончики золотого хохолка также украшали бриллианты. Петух помещался на круглом золотом солнце с лучами, утыканными маленькими бриллиантами. Брошь была преподнесена в резной шкатулке из слоновой кости, вложенной в футляр из серебряной парчи.

Елизавету изумил и обрадовал щедрый подарок. В тот день королева находилась в особенно хорошем настроении. В течение нескольких месяцев она страдала от болезненной язвы на ноге, которая исчезла так же внезапно, как и появилась. Минуту она не могла прийти в себя, а потом сказала:

— Ты повеса, Конн, но повеса с изысканным вкусом.

Он улыбнулся.

— Этот рубин с португальского галеона, который захватили мои братья. Они решили, что мне понравится камень, поэтому и прислали его мне. Однако замысел мой, и я заставил своего ювелира выполнить его. Я петух, но вы, моя Великолепная, солнце, без которого я не мог бы кукарекать. Вспоминайте обо мне всегда, когда будете надевать брошь.

Королева кивнула, одновременно подумав о том, что она не может вспомнить ни одного из всех льстецов, обращавшихся к ней, кто говорил бы с такой искренностью. В характере Конна не было ничего скрытного, и ей была приятна эта его черта.

Когда пришла Двенадцатая ночь, Конн подарил королеве скромную золотую цепь с бриллиантами, к которой можно было прикрепить брошь. Тем самым это драгоценное украшение могло быть использовано двояко. Брошь можно приколоть или подвешивать как кулон. Королева была довольна, а другие мужчины-придворные завидовали вниманию, которое королева уделяла Конну О'Малли.

— Можно подумать, что он родился в господском поместье, этот невежественный ирландец с болот, — презрительно усмехаясь, заметил граф Лестерский лорду Берли.

Уильям Сесил улыбнулся Роберту Дадли ледяной улыбкой.

— Я считаю господина О'Малли совершенно безобидным с точки зрения политики и его претензий. Он доставляет королеве удовольствие своими проделками и ничего не просит взамен. Это ново и необычно для джентльмена нашего двора. За что же можно не любить этого человека, милорд?

— Он простолюдин! У него нет права находиться здесь, при дворе, отираясь среди более знатных людей и насмехаясь над ними, используя свое высокое положение.

— Вы ревнуете, — отметил лорд Берли, — но, чтобы ревность не затмила вам память, помните, кто сделал вас графом Лестерским, Роберт Дадли. Здесь правит всемогущая королева, и она решает, кому приходить, кому оставаться и кто может быть графом. Она так же просто может сделать нашего красавца ирландца герцогом. — Уильям Сесил, улыбаясь, стал следить за шумной игрой в жмурки, в которую играли в присутствии королевы.

Конн О'Малли с завязанными глазами, спотыкаясь, ходил с вытянутыми руками среди королевских фрейлин, которые с визгом убегали от него. Он на мгновение остановился, прислушиваясь и пытаясь определить ближайшую жертву.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42