Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Баллантайн (№1) - В поисках древних кладов

ModernLib.Net / Приключения / Смит Уилбур / В поисках древних кладов - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 3)
Автор: Смит Уилбур
Жанр: Приключения
Серия: Баллантайн

 

 


— Капитан Кодрингтон, я нахожу ваше общество утомительным, — процедил Манго Сент-Джон. — Даю шестьдесят секунд на то, чтобы покинуть корабль, иначе я прикажу помощнику выбросить вас за борт.

Типпу шагнул вперед, безволосый, как огромная жаба, и встал в полуметре слева от Кодрингтона.

С видимым усилием английский капитан сдержал гнев и поклонился Манго Сент-Джону.

— Даст Бог, свидимся, сэр. — Он повернулся к Робин и коротко отдал честь. — Желаю приятного путешествия, мадам.

— Капитан Кодрингтон, думаю, вы ошибаетесь. — Она едва не молила.

Англичанин ничего не ответил, только смотрел на нее на секунду дольше, чем требовалось. Открытый взгляд его голубых глаз тревожил душу — такие глаза бывают у пророков или фанатиков. Потом повернулся и неуклюжей мальчишеской походкой направился к трапу «Гурона».

Типпу скинул рубаху с высоким воротником и стал растираться маслом, отливая на солнце металлическим блеском, словно странная экзотическая рептилия.

Помощник капитана с флегматичным видом, широко расставив босые ноги, без видимых усилий сохранял равновесие на качающейся палубе «Гурона». Толстые руки повисли вдоль туловища. У ног кольцами свернулась плеть.

К борту судна прикрепили решетку. На ней распяли впередсмотрящего, и он повис, как морская звезда, выброшенная приливом на скалу. Неуклюже вывернув шею, он оглянулся через плечо на помощника и побелел от ужаса.

— Вас освободили от присутствия при наказании, доктор Баллантайн, — тихо сказал Манго Сент-Джон.

— Я считаю своей обязанностью вынести это варварское…

— Как вам угодно, — кивком оборвал ее Сент-Джон и отвернулся. — Двадцать, мистер Типпу.

— Есть двадцать, капитан.

Типпу бесстрастно подошел к распятому человеку, вцепился в воротник его рубашки и рывком сорвал ее. Спина матроса, белая, как нутряное сало, была усеяна большими багровыми нарывами — обычным недугом моряков из-за постоянного ношения просоленной мокрой одежды и плохого питания.

Типпу отступил назад и, взмахнув, вытянул плеть во всю длину вдоль дубового настила палубы.

— Команда корабля! — воззвал Манго Сент-Джон. — Этот человек обвиняется в халатном отношении к своим обязанностям, его действия поставили под угрозу безопасность «Гурона». — Матросы переминались с ноги на ногу, но никто не осмелился поднять взгляд. — Приговор — двадцать плетей.

Привязанный матрос отвернулся, ссутулился и крепко зажмурился.

— Приступайте, мистер Типпу, — велел Манго Сент-Джон, и его помощник оценивающе покосился на обнаженную белую кожу, сквозь которую отчетливо проступали позвонки.

Типпу отступил назад и высоко взметнул толстую мускулистую руку. Плеть взвилась и зашипела, как рассерженная кобра. Он шагнул вперед, вкладывая в удар тяжесть всего тела и неимоверную силу.

Человек на решетке вскрикнул, сотрясаясь в судороге, грубые пеньковые веревки ободрали кожу на запястьях. Белая кожа лопнула, через всю спину протянулась ярко-алая полоса. Воспаленный багровый карбункул между лопатками прорвался, выбросив струю желтого гноя. Ручеек потек вниз по бледной коже и исчез за поясом брюк.

— Один, — сказал Манго Сент-Джон, и человек на решетке тихо всхлипнул.

Типпу немного отступил назад, заботливо встряхнул плеть, покосился на кровавую полосу, пересекавшую белое дрожащее тело, откачнулся и с рычанием шагнул вперед для следующего удара.

— Два, — сказал Манго Сент-Джон.

Робин почувствовала, как к горлу подступает удушающая тошнота. Она поборола ее и заставила себя смотреть. Нельзя допустить, чтобы капитан заметил ее слабость.

На десятом ударе тело матроса внезапно обмякло, голова качнулась в сторону, кулаки разжались, и она увидела маленькие кровавые полумесяцы там, где ногти впивались в ладони. Вплоть до конца размеренной процедуры наказания человек не подавал признаков жизни.

После двадцатого удара Робин вихрем взлетела по трапу на верхнюю палубу и, пока несчастного снимали с решетки, принялась нащупывать пульс.

— Слава Богу, — прошептала она, ощутив слабое биение, и велела матросам, опускавшим человека на палубу: — Осторожнее! — Желание Манго Сент-Джона исполнилось: сквозь искромсанное мясо виднелись белые, как фарфор, позвонки.

Доктор заранее подготовила хлопчатобумажный перевязочный материал и прикрыла ватой изувеченную спину. Человека переложили на толстую дубовую доску и торопливо понесли в носовой кубрик.

В тесном переполненном кубрике, где висела пелена дешевого трубочного табака и воздух загустел от вони трюмной воды, мокрой одежды, немытых мужских тел и гниющих отбросов, матроса положили на обеденный стол, и в неверном свете масляной лампы под потолком Робин принялась обрабатывать раны. Она наложила повязку из конского волоса, возвратила на место рваные лохмотья мышц и кожи, перевязала раны, предварительно обработав спину слабым раствором фенола — средством, недавно открытым Джозефом Листером и с большим успехом пользуемым против омертвения тканей.

Несчастный пришел в сознание и застонал от боли. Она дала ему пять капель лауданума и пообещала на следующий день сменить повязки.

Доктор собрала все инструменты и закрыла черный саквояж, его подхватил маленький рябой боцман по имени Натаниэль. Робин благодарно кивнула, и он смущенно пробормотал:

— Премного вам обязаны, госпожа.

Они не сразу привыкли принимать ее помощь. Поначалу Робин всего лишь вскрывала карбункулы и нарывы, прописывала каломель при дизентерии и гриппе, но позже, когда она вылечила с десяток страждущих, в том числе вправила сломанное плечо, залечила покрытую язвами и разорванную барабанную перепонку и ртутью исцелила венерический шанкр, команда признала ее, и вызов Робин к больному стал обыденным явлением в повседневной жизни корабля.

Боцман карабкался следом за ней по трапу, но не успели они подняться на палубу, как ее неожиданно осенило. Она наклонилась и положила руку ему на плечо.

— Натаниэль, — тихо, но настойчиво спросила Робин, — можно ли попасть в корабельный трюм, не открывая люки верхней палубы?

Боцман испугался, и она резко встряхнула его.

— Так можно или нет? — переспросила Робин.

— Да, мэм, можно.

— Как? Где?

— Через лазарет под офицерской кают-компанией — там люк в передней переборке.

— Он заперт?

— Да, мэм, заперт, и капитан Сент-Джон носит ключ на поясе.

— Никому не рассказывай, что я спрашивала, — приказала она и торопливо поднялась на верхнюю палубу.

У основания грот-мачты Типпу отмывал в ведре плеть, морская вода окрасилась в бледно-розовый цвет. Он сидел на корточках: развернув мощные коричневые ляжки, набедренная повязка впилась в пах. Выжимая воду из кожаных хвостов толстыми безволосыми пальцами, помощник капитана взглянул на Робин снизу вверх и ухмыльнулся, повернув ей вслед круглую лысую голову на бычьей шее.

Робин задыхалась от страха и отвращения. Проходя мимо, она подобрала юбки. В дверях каюты доктор, поблагодарив, забрала у Натаниэля саквояж и без сил рухнула на койку.

Вся в смятении, она еще не оправилась от происшествий, хлынувших лавиной и нарушивших беззаботный ход плавания.

После визита капитана Королевского военно-морского флота Кодрингтона все переживания отошли на второй план. Его обвинения тревожили и терзали, затмив и гнев, вызванный поркой, и радость от встречи с Африкой впервые за два десятка лет.

Немного отдохнув, Робин откинула крышку дорожного сундука, занимавшего почти все свободное пространство в крошечной каюте, докопалась почти до самого дна и наконец разыскала брошюры, которыми ее перед отъездом вооружило Общество по борьбе с рабством.

Она решила прочитать их еще раз и вспомнить историю борьбы с работорговлей вплоть до нынешнего времени. Она сходила с ума от гнева и бессилия. Книги сообщали о заведомо невыполнимых международных соглашениях, пестрящих оговорками, освобождающими от ответственности; о законах, объявляющих работорговлю к северу от экватора пиратством и позволяющих ей безнаказанно процветать в южном полушарии; о договорах, подписанных всеми государствами, за исключением тех, кто наиболее активно занимается работорговлей, — Португалии, Бразилии, Испании. Другие крупные государства, например Франция, используют работорговлю, чтобы заставить своего традиционного врага, Великобританию, терять силы в борьбе, беззастенчиво эксплуатируют горячее стремление британцев к уничтожению работорговли, добиваются политической выгоды в обмен на смутные обещания поддержки.

Взять хотя бы Америку. Эта страна подписала разработанный Великобританией Брюссельский договор, согласившись на запрещение работорговли, но не на уничтожение самого института рабства Америка признает, что перевозка подневольных человеческих душ равнозначна активному пиратству и что соответствующим образом оборудованные суда подлежат аресту на призовых условиях и должны предстать перед Адмиралтейским судом или Смешанной судебной комиссией. Она признает также пункт об оснастке, гласящий, что суда, в момент ареста не имеющие на борту человеческого груза, но оборудованные для перевозки рабов, могут быть конфискованы в качестве трофея.

Со всем этим Америка согласна, но она не признает за военными кораблями Королевского военно-морского флота права на досмотр. Самое большее, на что согласны американцы, это разрешить британским офицерам убедиться в законности заявляемого американского подданства, а после этого даже если из трюмов поднимается вонь до небес и оглушают лязг цепей и нечеловеческие крики из твиндеков — досмотр запрещается.

Робин положила брошюру в сундук и взяла еще одну книжку.

В прошлом, 1859 году с побережья Африки на шахты Бразилии, на плантации Кубы и южных штатов Америки было перевезено около 169 000 рабов.

Масштабы работорговли оманских арабов в Занзибаре можно оценить лишь приблизительно, наблюдая за количеством рабов, проходящих через невольничьи рынки острова. Несмотря на то, что Великобритания заключила договор с султаном еще в 1822 году, британский консул в Занзибаре подсчитал, что за последние двенадцать месяцев на остров прибыло почти 200 000 рабов. Трупы, а также больных и умирающих не выгружают на берег, потому что в Занзибаре таможенные пошлины султану платятся с каждой головы, живой или мертвой.

Больных и истощенных, не имеющих шансов выжить, сбрасывают за борт вместе с трупами в глубоководную впадину перед коралловым рифом. Здесь поселилась огромная стая акул-людоедов, днем и ночью они снуют в ожидании добычи. Как только первое тело, живое или мертвое, падает в воду, море вокруг дхоу превращается в бурлящий котел. По оценкам британского консула, смертность за короткий переход от материка к острову достигает сорока процентов.

Робин отложила брошюру и задумалась над ужасающим размахом этой гнусной торговли.

— Пять миллионов человек с начала столетия, — прошептала она, — пять миллионов душ. Неудивительно, что работорговлю называют величайшим в мировой истории преступлением против человечества.

Она открыла следующую брошюру и пробежала глазами приблизительную оценку прибылей удачливого работорговца.

Во внутренних районах Африки, вплоть до озерного края, где не ступала нога белого человека, Фуллер Баллантайн обнаружил — при виде напечатанного имени отца она ощутила укол гордости и грусти, — так вот, Фуллер Баллантайн обнаружил, что первоклассный раб переходит из рук в руки за чашку фарфоровых бусин, два раба — за старинное ружье «тауэр», которое в Лондоне стоит тринадцать шиллингов, или за кремневое ружье «браун Бесс», стоящее в Нью-Йорке два доллара.

На побережье тот же раб стоит десять долларов, а на невольничьем рынке в Бразилии за него можно выручить пятьсот долларов. Но если его перевезти на север от экватора, риск для работорговца возрастает, и цена увеличивается во много раз — тысяча долларов на Кубе, пятнадцать сотен в Луизиане.

Робин опустила книгу и быстро прикинула. Английский капитан заявил, что «Гурон» может перевезти за один рейс две тысячи рабов. Если их доставить в Америку, можно выручить немыслимую сумму — три миллиона долларов, на эти деньги можно купить пятнадцать таких кораблей, как «Гурон». За один-единственный рейс Манго Сент-Джон разбогатеет так, как не мечталось самому жадному богачу. Ради такой прибыли работорговцы пойдут на любой риск.

Но справедлив ли в своих суждениях капитан Кодрингтон? Робин слышала о встречных обвинениях, выдвигаемых против офицеров Королевского военно-морского флота, — якобы источником их усердия являются обещанные призовые деньги, а не ненависть к работорговле и не любовь к людям. Говорили, что любой корабль они трактуют как невольничий и применяют пункт об оснастке в самом широком смысле.

Робин поискала брошюру, подробно разъясняющую этот пункт.

Пункт об оснастке гласил: чтобы корабль мог считаться невольничьим, он должен отвечать одному из оговоренных условий. Корабль можно арестовать, если для проветривания трюмов на его люках установлены решетки; если трюмы разделены переборками, облегчающими установку палуб для рабов; если на борту есть запас досок, которые можно настелить, соорудив невольничьи палубы; если на борту есть кандалы и запоры или ножные кандалы и наручники; если бочонков для воды на нем слишком много для команды и пассажиров; если на корабле несоразмерно много кухонных чанов, или слишком большие котлы для варки риса, или запасы риса или муки чрезмерно велики.

Даже если корабль вез туземные циновки, которые могли использоваться как подстилки для рабов, его дозволялось арестовать и отправить в порт с призовой командой. Вот какие полномочия были предоставлены людям, получавшим от ареста кораблей финансовую выгоду.

Не был ли капитан Кодрингтон охотником за наживой, не скрывались ли за светлыми фанатичными глазами алчность и жажда личного обогащения?

Робин внезапно захотелось, чтобы так оно и было, и все же доктор надеялась, что в отношении «Гурона» ее соотечественник ошибается. Но тогда почему капитан Сент-Джон, едва заметив британское военно-морское судно, положил руля к ветру и попытался спастись бегством?

Робин пребывала в смятении, почему-то она чувствовала себя виноватой. Ей было необходимо успокоиться. Она набросила на голову и плечи кружевную накидку и снова вышла на палубу. Наступала ночь, ветер усилился и налетал ледяными порывами. «Гурон» отличался малой устойчивостью; борясь со встречным течением, он мчался на юг, тяжело переваливаясь с борта на борт и высоко вздымая брызги.

Зуга сидел в каюте. Сняв пиджак и дымя сигарой, он углубился в список снаряжения, которое экспедиции необходимо было приобрести на мысе Доброй Надежды.

Робин постучала, он пригласил ее войти и радушно поднялся навстречу.

— Сестренка, с тобой все в порядке? Весьма неприятное происшествие, но ведь мы не могли ничего поделать. Надеюсь, ты не расстроилась.

— Тот человек поправится, — сказала она, и Зуга, усадив ее на койку, единственное сиденье в каюте, сменил тему разговора.

— Иногда мне кажется, что лучше было нам собрать поменьше денег на экспедицию. Всегда есть соблазн приобрести чересчур много снаряжения. Отец пересек Африку всего с пятью носильщиками, а нам понадобится по меньшей мере сотня, и каждый понесет по сорок килограммов.

— Зуга, нам надо с тобой поговорить. Наконец-то предоставилась такая возможность.

На волевом грубоватом лице промелькнуло выражение неудовольствия, словно брат догадался, о чем она собирается говорить. Робин выпалила, пока он не успел ее остановить:

— Зуга, этот корабль — невольничий?

Он вынул сигару изо рта и внимательно осмотрел кончик, а потом ответил:

— Сестренка, невольничий корабль воняет так, что его можно учуять за пятьдесят лиг по ветру, и даже после того, как рабов выгрузят, эту вонь не вытравить целой тонной щелока. На «Гуроне» нет такого зловония, как на невольничьем корабле.

— Этот корабль совершает первый рейс у нового владельца, — тихо напомнила Робин. — Кодрингтон обвинил капитана Сент-Джона в том, что он купил этот корабль на прибыль от предыдущих рейсов. «Гурон» еще не успел запачкаться.

— Манго Сент-Джон — джентльмен. — В голосе Зуги зазвенело нетерпение. — Я в этом убежден.

— Владельцы плантаций на Кубе и в Луизиане — самые элегантные джентльмены, каких можно встретить за пределами Сент-Джеймсского двора, — возразила она.

— Я склонен верить его слову джентльмена, — огрызнулся Зуга.

— Что-то ты больно поспешен, Зуга, — произнесла Робин с обманчивой кротостью, но в ее глазах, как в изумрудах, вспыхнули зеленые искры. — Ведь если окажется, что мы плывем на борту невольничьего корабля, это не нарушит твои планы, не так ли?

— Черт побери, женщина, он дал мне слово. — Зуга не на шутку рассердился. — Сент-Джон занимается законной торговлей. Он рассчитывает загрузить «Гурон» слоновой костью и пальмовым маслом.

— Ты осматривал трюмы корабля?

— Он дал мне слово.

— Ты попросишь его открыть трюмы?

Зуга заколебался, на мгновение отвел взгляд, а потом принял решение.

— Нет, не попрошу, — заявил брат тоном, не допускающим возражений. — Это оскорбительно, и он с полным правом возмутится.

— А если мы обнаружим то, чего ты так боишься, цели нашей экспедиции будут дискредитированы, — согласилась она.

— Как начальник экспедиции я принял решение…

— Папа тоже никому не позволял вставать у него на пути, ни маме, ни семье…

— Сестренка, если до прибытия в Кейптаун ты не изменишь своего мнения, нам придется добираться до Келимане на другом корабле. Это тебя устроит?

Она не ответила, продолжая сверлить его обвиняющим взглядом.

— Если мы в самом деле найдем доказательства, — Зуга в волнении взмахнул руками, — что мы сможем сделать?

— Можем сделать заявление под присягой в Адмиралтействе в Кейптауне.

— Сестренка, — он устало вздохнул, видя, что Робин не согласна на компромиссы, — как ты не понимаешь? Если я предъявлю обвинение Сент-Джону, мы ничего не выиграем. Если обвинение окажется необоснованным, мы поставим себя в чертовски нелепое положение, а если, что маловероятно, этот корабль действительно оснащен для работорговли, нам будет грозить серьезная опасность. Не надо ее недооценивать, Робин. С капитаном Сент-Джоном — шутки плохи. — Зуга замолчал и покачал головой, завитые по моде локоны над ушами качнулись. — Я не собираюсь ставить под угрозу тебя, себя или всю экспедицию. Таково мое решение, и советую тебе подчиниться.

Помолчав, Робин медленно опустила взгляд и сцепила пальцы.

— Хорошо, Зуга.

Он вздохнул с облегчением.

— Благодарю за послушание, дорогая. — Зуга склонился к ней и поцеловал в лоб. — Позволь мне сопровождать тебя к ужину.

Робин собралась было отказаться, сказать, что устала и что, как обычно, поужинает одна в каюте, но вдруг ей в голову пришла мысль, и она кивнула.

— Спасибо, Зуга, — сказала она и взглянула на него с той нечастой сияющей, теплой улыбкой, какие всегда его обезоруживали. — Какое счастье иметь за ужином такого красивого спутника.

Она сидела между братом и Манго Сент-Джоном, и, если бы брат не знал ее так хорошо, он бы заподозрил, что Робин возмутительно кокетничает с капитаном. Она источала улыбки, рассыпалась искрами, внимательно вслушивалась в его слова, наполняла вином его бокал, едва он пустел больше чем наполовину, восторженно смеялась скучным остротам американца.

Такое превращение изумило и слегка встревожило Зугу, а Сент-Джон никогда не видел ее такой. Охватившее его поначалу удивление он скрыл за восхищенной полуулыбкой. Что ни говори, в таком настроении Робин Баллантайн была приятной собеседницей. Упрямое, довольно резкое лицо девушки смягчилось и стало почти хорошеньким, свет ламп оттенял и подчеркивал самые привлекательные ее черты — густые волосы, идеальную кожу, сияющие глаза и ровные белые зубы. Настроение Манго Сент-Джона становилось все более приподнятым, он все громче смеялся, она явно возбудила у него интерес. Робин усердно наполняла его бокал, капитан пил столько, сколько ни разу не позволял себе за все плавание, а когда стюард подал сливовый пудинг, он велел принести бутылку бренди.

Неожиданная праздничная атмосфера ужина заразила и Зугу. Когда Робин объявила, что больше не может проглотить ни кусочка, и встала из-за стола, брат протестовал не менее горячо, чем Сент-Джон, но она оставалась непреклонной.

Вернувшись в каюту, Робин принялась собираться. Из кают-компании до нее доносились взрывы хохота. Чтобы никто не вошел, она задвинула засов. Потом встала на колени у сундука и начала в нем рыться. На самом дне были спрятаны мужские молескиновые брюки, фланелевая рубашка и галстук, а также наглухо застегивающаяся матросская куртка и хорошо разношенные полусапожки.

В этот наряд Робин переодевалась, будучи студентом в больнице Сент-Мэтью. Девушка разделась и с минуту стояла, наслаждаясь свободой обнаженного тела, затем позволила себе даже взглянуть вниз, на свою наготу. Робин не была вполне уверена, грешно ли любоваться собственным телом, но подозревала, что грешно. Тем не менее она не отвела взгляда.

Ноги ее были прямые и стройные, грациозный изгиб широких бедер резко сужался к талии, на плоском животе лишь слегка выступала пикантная выпуклость ниже пупка. Дальше она определенно вступала на грешную почву — в этом не было сомнения. Но девушка не устояла и на секунду задержала взгляд. Она в совершенстве понимала предназначение и принципы работы всего сложного механизма собственного тела, как видимых, так и скрытых его частей. Ее смущали и беспокоили лишь чувства, исходящие из этой точки, потому что в Сент-Мэтью ее ничему подобному не учили. Она торопливо перевела взгляд на более безопасную территорию, подняла к макушке длинные распущенные волосы и закрепила их мягким матерчатым беретом.

Груди у нее были круглые и гладкие, как спелые яблоки, такие тугие, что почти не меняли формы, когда она поднимала руки. Сравнение с плодами ей понравилось, и Робин на несколько мгновений дольше положенного возилась с матерчатым беретом, глядя на них. Но хватит любоваться собой, подумала она, натянула через голову фланелевую рубашку, расправила полы у талии, надела брюки — как хорошо снова оказаться в них после этих сковывающих юбок. Присев на койку, девушка натянула полусапожки и застегнула штрипки брюк, потом встала, чтобы застегнуть пояс на талии.

Робин открыла черный саквояж, вытащила сверток с хирургическими инструментами, выбрала самый большой скальпель и рукой проверила лезвие. Оно было острым, как бритва. Доктор сложила скальпель и спрятала в карман брюк. Другого оружия у нее не было.

Собравшись, она плотно закрыла задвижку сигнального фонаря. Каюта погрузилась в полную темноту. Одетая, Робин легла на койку, натянула до подбородка грубое шерстяное одеяло и стала ждать. Смех из кают-компании доносился все реже, мужчины явно воздали должное бутылке бренди. Через какое-то время она услышала на трапе позади каюты тяжелые нетвердые шаги брата, и потом лишь скрипел и кряхтел на ветру корабельный рангоут да время от времени хлопала плохо закрепленная снасть.

От страха и напряжения она была так взвинчена, что не боялась заснуть. Однако время тянулось удручающе медленно. Когда Робин приоткрывала задвижку сигнального фонаря, чтобы посмотреть на карманные часы, руки ее еле двигались. Наконец настало два часа ночи, время, когда тело и дух человека испытывают полный упадок сил.

Она тихо поднялась с койки, взяла затемненный фонарь и подошла к двери. Засов загремел, как ружейный залп. Робин выскользнула наружу.

В кают-компании дымилась единственная масляная лампа, отбрасывая на переборки трепещущие тени. Пустая бутылка из-под бренди перекатывалась по палубе в такт движению судна. Робин опустилась на корточки, стянула сапоги и, оставив их у входа, босиком прошла через кают-компанию к коридору, ведущему в кормовые кубрики.

Она задыхалась, словно долго бежала. Остановившись, приподняла задвижку фонаря и тонким лучом посветила вперед. Дверь в каюту Манго Сент-Джона была закрыта.

Девушка на цыпочках подкралась к ней, одной рукой ощупывая переборку. Вскоре ее пальцы коснулись латунной дверной ручки.

— Господи, помоги мне, — взмолилась она и невыносимо медленно повернула ручку. Ручка легко подалась, дверь на пару сантиметров скользнула в сторону. Сквозь образовавшуюся щель она заглянула внутрь.

Света едва хватало, чтобы что-то разглядеть. В палубе было проделано окошко для компаса с репетиром, так что капитан, не вставая с койки, мог проверить курс корабля. Компас освещался тусклым желтым светом штурвального фонаря, и его отблеск позволил Робин разглядеть каюту.

Мебель в каюте была простая. Койка скрывалась за темной занавеской. Слева стоял запертый сундук с оружием, за ним на крючках висели матросский плащ и костюм, в котором Сент-Джон ужинал. Массивный тиковый письменный стол перед дверью заставлен штативами для латунных навигационных приборов, секстанта, линейки, циркуля, над ним на переборке висели барометр и корабельный хронометр.

Видимо, капитан, раздеваясь, выложил на стол все содержимое карманов. Среди карт и судовых бумаг были разбросаны складной нож, серебряный портсигар, инкрустированный золотом крошечный карманный пистолет того типа, какой любят профессиональные игроки, пара игральных костей из слоновой кости — наверно, после ее ухода Зуга и Сент-Джон опять играли, — и, самое главное, посреди стола лежало то, что она искала, — связка корабельных ключей, которую Сент-Джон обычно носил на пристегнутой к поясу цепочке.

Медленно, очень медленно Робин приоткрыла дверь, не сводя глаз с алькова у правой стены каюты. От качки занавеска слегка колыхалась, и ей пришлось собрать в комок всю волю — вдруг померещилось, что за занавеской шевелится человек, готовый на нее прыгнуть.

Когда дверь приоткрылась настолько, что она смогла проскользнуть внутрь, ей пришлось напрячь все силы, чтобы сделать первый шаг.

На полдороге она застыла на месте: от койки ее отделяли считанные сантиметры. Робин вгляделась в узкий просвет между занавесками и увидела отблеск обнаженного тела, услышала глубокое ровное дыхание спящего мужчины. Это придало ей уверенности, девушка быстро подошла к столу.

Она не могла определить, какой ключ подходит к двери лазарета и к люку, ведущему в главный трюм. Пришлось взять всю тяжелую связку, значит, потом придется вернуться в каюту еще раз. Она не знала, хватит ли у нее на это храбрости. Рука задрожала, тяжелая связка ключей громко звякнула. Робин испуганно прижала ее к груди и в страхе взглянула на альков. За занавесками никто не шевелился, и она босиком тихо скользнула к двери.

Но едва за ней закрылась дверь, занавески алькова резко распахнулись, и Манго Сент-Джон приподнялся на локте. На мгновение он застыл, потом спустил ноги на пол и встал. В два шага капитан достиг стола и обшарил крышку.

— Ключи! — прошипел он, быстро натянул брюки, висевшие на вешалке за его спиной, и выдвинул один из ящиков стола.

Приподняв крышку шкатулки из палисандрового дерева, Манго Сент-Джон достал пару длинноствольных дуэльных пистолетов, сунул их за пояс и направился к двери.

С третьей попытки Робин подобрала ключ к лазарету. Дверь неохотно подалась, пронзительно заскрипели петли. Их визг прозвучал, будто сигнал горна, зовущий в атаку тяжелую кавалерию.

Она заперла за собой дверь. При мысли о том, что теперь никто сюда за ней не войдет, стало легче. Она открыла задвижку фонаря и быстро осмотрелась.

Под лазарет был выделен большой чулан, где хранилась провизия офицеров. С крюков, вбитых в палубу над ее головой, свисали куски копченой ветчины и сухой свиной колбасы, на стеллажах лежали толстые круги сыра, ящики консервов, штабелями были сложены черные бутылки с запечатанными воском пробками, мешки муки и риса, а прямо перед собой Робин заметила люк, закрытый на засов и запертый висячим замком величиной с два ее кулака.

Ключ, отпиравший его, тоже был огромным, толщиной с ее средний палец. Дверца оказалась такой тяжелой, что сдвинуть ее с места удалось, только приложив все силы. Чтобы проникнуть сквозь низкий проход, пришлось согнуться пополам.

Манго Сент-Джон, шедший позади девушки, услышал царапанье по дереву и тихо спустился по ступеням к двери в лазарет. Сжимая взведенный пистолет, он приложил ухо к дубовой обшивке и прислушался, а потом нажал на дверную ручку.

— Черт возьми! — сердито пробормотал капитан, обнаружив, что дверь заперта, и босиком помчался вверх по трапу в каюту первого помощника.

Едва он коснулся мощного мускулистого плеча, как Типпу сразу проснулся. Его глаза сверкнули во мраке, как глаза хищного зверя.

— Кто-то вломился в трюм, — шепнул Сент-Джон, и помощник вскочил с койки. В темноте виднелся его огромный черный силуэт.

— Мы его найдем, — прорычал он, завязывая набедренную повязку. — И скормим рыбам.

Основной трюм казался огромным, как кафедральный собор. В самые дальние уголки не проникал луч фонаря. Груз был сложен высокими грудами, кое-где достигавшими верхней палубы, метрах в пяти над головой.

Она сразу поняла, что его сложили таким образом, чтобы каждый отдельный предмет можно было найти в случае необходимости и вынести через люк, не задевая всей массы. Это очень важно для корабля, который ведет торговлю, переходя из порта в порт. Она также заметила, что все товары тщательно упакованы и снабжены отчетливой маркировкой. Посветив лучом фонаря из стороны в сторону, Робин увидела здесь же ящики со снаряжением их экспедиции. На белой свежей древесине было выведено: «Африканская экспедиция Баллантайнов».

Она вскарабкалась на гору ящиков и тюков и, с трудом сохраняя равновесие на вершине, посветила фонарем вверх, в квадратное отверстие люка, пытаясь разглядеть, есть ли там открытая решетка, и разочарованно вздохнула: нижняя поверхность палубы была обтянута белой парусиной. Девушка вытянулась во весь рост, пытаясь коснуться люка, нащупать под парусиной решетку, но кончики пальцев не доставали до люка на какие-то несколько сантиметров. Внезапно корабль сильно качнуло, и она свалилась в глубокий проход между грудами товара. Она ухитрилась не выпустить фонарь, но горячее масло плеснуло на руку, грозя обжечь кожу до волдырей.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9