Зона сумерек

Алан неожиданно заметил, что новая знакомая не такая уж юная, как показалось вначале. Ей двадцать пять. Может, чуть меньше.

— Как его звали? — спросил он, чтобы разбить тишину.

— Рей, — ответила Розали. — Он был родом из Города Дождя. Это за Перекрестком. Там, где самый первый шлагбаум. Там начинается ТРАССА. Во всяком случае, для меня она началась именно там.

Она немного помолчала, потом заговорила снова тихим, усталым голосом:

— Это не был несчастный случай. У каждого желания есть своя цена. Рей… очень хотел быть со мной. Он… не умел торговаться. Скажи, — она неожиданно обернулась к Алану, и он заметил, как во тьме вспыхнули сухие глаза, — если бы я сегодня попалась… У меня ведь всего одно желание! Скажи, Они бы, действительно, вернули Рея?

— Они никогда не обманывают, — тихо, задумчиво проговорил Алан, постукивая тонкими пальцами по крутому боку бензобака, — в этом Их сила. Девушка не шевельнулась. Ее силуэт на фоне звездного неба был похож на оттиск на старинной гравюре.

— Они бы вернули Рея, — ответил Алан, — но никто и никогда не смог бы вернуть тебя. Потому, что вернуться назад невозможно. ТРАССА идет только вперед.

— Ты же сам говорил, что Они никогда не обманывают, — хрипло спросила

Розали, комкая перчатки.

— Верно. Не обманывают. Но и правды не говорят. А правда в том, что прошлое прошло. И вернуть его не под силу даже Им. Они просто замыкают твое время в кольцо и оставляют тебя в пустоте. Сначала все идет хорошо, ты счастлив и ничего не замечаешь. А потом вдруг приходит прозрение и ты понимаешь, что уже много лет, а может и столетий, толчешь воду в ступе, как китайский лунный заяц. И, главное, никуда не сбежать, потому что все концы и начала сходятся в одной точке.

Розали невольно передернула плечами.

— Спятить можно.

— Запросто. В сущности, они все сумасшедшие. Носятся по кругу, как белки в колесе, от скуки едят друг друга и не могут понять, отчего несчастны. Но тебе это не грозит, — торопливо прибавил он, заметив, какое впечатление производят на спутницу его слова, — Пока перед тобой поднимаются шлагбаумы, у Них нет ни единого шанса.

— А Рей?

Алан пожал плечами:

— Немного опередил тебя, я думаю… Смерть — это ведь просто еще один шлагбаум. Не первый и не последний. ТРАССА уходит дальше. Куда? Этого никто не знает. Возможно где-то, в запредельной дали, она кончается. А возможно — нет. Единственный способ узнать — ехать вперед…

Алан улыбнулся ей на прощание. У него была хорошая улыбка, не смотря на выбитые зубы. Шлагбаум взмахнул рукой, пропуская тихо урчавшую «Хонду» и мягко опустился за спиной. Мотор взревел. Темноту вспорол свет мощной фары и полетели назад то ли километры, то ли годы. Розали не оглянулась. Она ничего не забыла в этом зачуханном "Спрингз — 6", чтобы оглядываться назад. Ветер бил в лицо плотной струей, и девушка поймала себя на том, что смеется…

Поэтический элит-клуб "Бродячий Пегас". Творческий вечер Янины Бельской.

Мы были из тех…

Не святых, не отпетых.

С мечом у бедра

Целовавших распятие.

Не грешных, не праведных,

Не отогретых

Ни у очага, ни в объятиях.

Мы были из них,

Из опальных поэтов.

Со смехом и бранью

Бросавших перчатку

Царям и Богам и Врагам…

И Любимым

Мы пели о счастье.

Мы были!

Нет замков прочнее на свете,

Чем карточный домик,

Скрепленный мечтою.

Мы были из тех,

Кто братался со смертью.

И бился с любовью.

Мне не спится без стука шагов под окном,

Если замерло все, ожидая рассвет,

Значит, кажется мне, мы остались вдвоем,

Я и город, которому тысяча лет.

Значит, утром не вспыхнут окна,

Не пойдут на работу люди.

Нет, пускай уж он лучше будет,

Этот звук, дребезжащий в стеклах.

Мне не спится без лая дворовых собак,

Если замерло все в беспокойной ночи,

Значит тот, кто еще говорил — промолчит,

И никто не подаст нам спасительный знак.

Неприступных стен не бывает,

Ну а вдруг к нам залезут воры?

Ну а вдруг не спасут запоры?

Нет, пускай они лучше лают.

Я без воя сирен ночь промаюсь без сна,

Потому что я знаю — мой город не Рай,

И когда, невзрываема, спит тишина,

Значит, брошен совсем. Значит, хоть помирай.

Если вой разрывает полночь,

Значит, сердце надежда греет.

Значит, кто-то спешит на помощь,

И, возможно, еще успеет.

Фольклор ТРАССЫ.

ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ АСФАЛЬТ…

"Сорвать лучший плод бытия:

значит жить гибельно".

Ф. Ницше.

"Там, где кончается асфальт, Начинается Рай".

Песня.

1.

"… она вырвалась вперед. Маленькой черточкой на горизонте замаячил очередной шлагбаум и Розали ощутила странную уверенность что стоит ей проскочить это препятствие, и она в безопасности. Странное, ничем не обоснованное чувство, но оно крепло в ней с каждой секундой. «Хонда» неслась, как загнанный конь, хрипя и повизгивая, и вдруг в зеркале заднего обзора Розали заметила, что черные фигуры, висевшие за спиной как гончие псы, одна за другой сбрасывают скорость и останавливаются. Чем то их пугал этот шлагбаум. Розали пролетела под ним, не снижая скорости. ТРАССА уходила дальше, теряясь в зеленоватой дымке хвойных лесов. В реве безотказного мотора она не сразу уловила странную, непривычную, новую для себя тишину. Тишину не внешнюю, а внутреннюю. Она, сломя голову, летела вперед так, словно ничего не случилось.

Ничего и не случилось.

Просто остановилось сердце.

А мотор «Хонды», подаренной Стражем с Перекрестка продолжал работать, но уже не задыхался и не хрипел, а мощно ревел победную песню, и с каждым оборотом колеса тело Розали обретало свою изначальную легкость.

На горизонте показалась еще одна черная точка. Розали испуганно припала к рулю, но тут же сообразила, что Они обогнать ее никак не могли. Для этого мало быть асом, нужно быть Господом Богом и иметь «колеса» от Стража, а такого в жизни не бывает. Страж кому-попало мотоциклы не раздает. Точка стремительно росла. Она уже различала силуэт высокого мужчины, который стоял на обочине, и смотрел на приближавшуюся Розали не отводя глаз. Видавший виды «Харлей» стоял рядом. Розали отчаянно затормозила, оставляя на асфальте жирную черную полосу.

Что было потом — не знает никто. Последний шлагбаум медленно, без суеты опустился, отсекая Их. А ТРАССА уходила дальше. И было по-прежнему неизвестно, где кончается асфальт, и кончается ли он где-нибудь. Был только один способ узнать это — ехать вперед.

И дальше они поехали вместе."

Леший поднял голову от стопки распечаток и мельком глянул на посетительницу. Она на него не смотрела. Ее взгляд блуждал по замысловатому бордюру под потолком, принадлежащему, вероятно, эпохе ренессанса, как и все это старинное здание, где размещалась (среди сотни других контор, или, по-современному, офисов) редакция литературного журнала «Гелиополь». Чтобы найти кабинет главного редактора, не снабженный, кстати, никакой сопроводительной табличкой, нужно было поплутать по коридорам и изрядно намозолить язык обо всех встречных — поперечных. Такая ситуация была, конечно, вопиющим безобразием, но исправлять ее никто не спешил. В редакции «Гелиополя» бытовало мнение, что писатели, а тем более, поэты — люди упертые, и, если им понадобится, найдут пятый угол, Святой Грааль, черта в стуле и вообще то не знаю что, а не только кабинет Лешукова. Вообще-то, так оно и было. Находили, паразиты. Хотя кабинет этот, не по желанию Лешего, но с его молчаливого согласия кочевал по зданию от подвала до чердака в среднем раза по четыре в год. Леший уже привык что его знакомства с новыми людьми начинаются с такого, примерно, диалога:

— Простите, это «Гелиополь»?

— Да. Главный редактор Лешуков.

— Ну у вас тут и лабиринты. Только минотавра не хватает.

Этот самый «нехватающий» сидел прямо перед глазами посетителя, но об этом начинающие литераторы тактично умалчивали.

Эта открыла дверь уверенно, словно бывала здесь тысячу и один раз, и произнесла без вопросительной интонации:

— Здравствуйте, Виктор Алексеевич.

Теперь она сидела в ярко-красном, продавленном кресле и изучала бордюр, не проявляя ни малейших признаков волнения, свойственного всем начинающим авторам. Или досады, характерной для тех, кого в этом заштатном журнальчике должны были встречать у парадного подъезда хлебом с солью и кофе с коньяком.

Леший скосил глаза на монитор: "Яна Бельская". Фамилия была смутно знакомой и уже в следующую секунду Леший вспомнил, где повезло на нее наткнуться. В учебнике истории. Интересно, не родня ли, дамочка, часом Малюте Скуратову-Бельскому? Надо будет как-нибудь спросить, не обидится? В чисто литературном плане фамилия никаких ассоциаций не вызывала, да разве их всех упомнишь? Впрочем, компьютер бы вспомнил, и выдал красным шрифтом предупреждая, что с посетительницей надо держаться вежливо. Не выдал. Ну и Бог с ней, с Яной Бельской… К тому же, она была рыжей — второй момент, настороживший Лешего. С рыжими бывает так: они или пугающе безобразны, или ошеломляюще красивы. Эта была никакой. Просто никакой. Симпатичная, конечно, как и каждая молодая женщина, одетая со вкусом, но ничего особенного. Один из фундаментальных законов устройства мира, выведенных Лешим, с треском провалился. Он немного успокоился на этот счет, когда понял, что волосы крашеные. Стойкая крем-краска Бель-Колор, или еще какая-нибудь химия. Вот и доверяй после этого женщинам…

— "И дальше они поехали вместе", — повторил он, — избитый какой-то конец. Вроде: "Они жили счастливо и умерли в один день".

— Обычный, — Яна пожала плечами едва заметно, без возражения и без обиды. — Как еще, по-вашему, могла закончится такая история?

По-моему, — подчеркнул Леший, — такие истории вообще бесконечны. Как ваша ТРАССА.

— Бесконечны только мексиканские сериалы и человеческая глупость, — сказала Яна, — все остальное имеет свой конец.

— Возможно, — Леший решил не спорить, по опыту зная, как эти писатели упрямы и способны залезть в бутылку из-за какой-нибудь мелочи, которая, Бог знает отчего, кажется им значительной. Он вернул взгляд на название: "Там, где кончается асфальт…" (сказки для Бегущих и Догоняющих).

— Сказки это, конечно, оригинально, — буркнул он, — только современному читателю сказки не нужны. Он требует политических триллеров, крутой эротики, мистики.

— То, что современный читатель этого требует, еще не значит, что ему это нужно, — так же ровно возразила Яна, — это значит, что он ХОЧЕТ получить подобное чтиво. Давно известно — нужное отнюдь не всегда желанно.

Леший нетерпеливо улыбнулся:

— Возможно. Но нынешний литературный рынок ориентирован на спрос, — он замялся, не зная, как сложить фразу, которая бы не показалась грубой Яне Бельской. Она ждала с вежливым интересом.

— Я делаю бизнес, — сказал он наконец, — я не Мессия. Я должен прежде всего поддерживать тираж.

— А я думала, вы должны прежде всего сказать людям правду о них самих.

Леший непроизвольно скривился. Идеалисточка-графоманочка, туда ее и сюда. Начиталась Достоевского и преисполнилась наилучших намерений переделать сволочей-сапиэнсов посредством печатного слова. Оно, конечно, Достоевский гуд, князь Мышкин гуд, а "Похождения космической проститутки" та еще лажа, только вот почитатели трудов великого теоретика и пророка гуманизма почему-то никогда не удосужатся спросить, в какую копеечку каждый раз влетает выпуск «Гелиополя»… И о том, желают ли сволочи-сапиэнсы (сволочи, кто спорит), нимба и крылышек. А он, Виктор Лешуков, мученического венца.

Сказать какую-нибудь резкость Леший просто не успел — его лицо спас компьютер, четверка с парочкой юморных моментов. Полыхнул экран и из запредельных глубин выплыла неоново-сияющая надпись: "Парень, гони их в шею".

Ящик недвусмысленно намекал на обеденный перерыв, и желудок Лешего, прогрессивными диетами не измученный, намек поддержал. Яну Бельскую следовало из кабинета деликатно выпроводить. Леший глянул на гостью исподлобья (проблема ходячая) и вдруг, совершенно неожиданно для себя предложил:

— Вы еще не обедали? Не составите компанию? Кулинарных изысков не гарантирую, на за последнюю пару месяцев вроде никто насмерть не травился.

Она не стала манерничать и клевать безхолестериновый салатик из капусты с клюквой, взяла нормальный обед из трех блюд и десерта, расплатилась не морщась и принялась уничтожать его с умеренно-зверским аппетитом. Лешему это понравилось. Впрочем, новая знакомая ничем не напоминала модных ныне (стараниями Голливуда, не иначе, разве ж от янки чего-нибудь путнего дождешься) костлявых женщин-привидений. Стройная, но не худая, свежий цвет лица, симпатичные серо-рыжие глаза без малейших следов голодного блеска. Леший и сам был попить-покушать не дурак, поэтому молчание Яны, сосредоточенно поглощавшей литературный обед, встретило с его стороны полное понимание и одобрение. После того, как со стола исчезло первое и второе, Яна Бельская подняла глаза от тарелки.

— Как я понимаю, вы сейчас заняты поисками приемлемой формулы отказа, — сказала она. Ни тон, ни взгляд, определенно, не были вызывающими и выражали, насколько сумел определить Леший, легкую заинтересованность.

— Редакция дает ответ в течении месяца, — Леший торопливо прожевал блинчик с маслом и глотнул дрянное кофе, от которого даже в пору победоносного шествия «макдональдсов» и «пиццерий» за версту разило общепитом самого «застойного» разлива.

— Я не поклонник «ковбойского» стиля: кто быстрее, тот и прав. Ваши «сказки» по меньшей мере неоднозначны. Они требуют серьезного осмысления.

Яна кивнула с полным пониманием ситуации. Ни тебе: "А как на первый взгляд", ни тебе "Есть ли надежда", ни даже "Когда зайти". Создавалось конкретное и вполне интересное впечатление, будто графоманочку-идеалисточку публикация ее трудов, равно, как и положенный гонорар, интересуют чисто теоретически. Примерно так же, как проблема озеленения Луны.

Вы можете зайти, скажем… — Леший молниеносно прикинул нынешний расклад, количество непросмотренного материала в самом «нечитабельном» виде и выдал неутешительный итог, — дней через десять, не раньше. Редакция завалена материалами. Большинство из них, конечно, графомания и более-менее аккуратные кальки с отечественных и зарубежных классиков…

Но попадается и вполне добротно склепанная халтура, — в тон Лешему закончила Яна Бельская, невозмутимо улыбаясь. Леший сдержанно улыбнулся в ответ.

— Случается всякое. Поэтому мы и не даем ответа сразу.

— А почему, собственно, «мы»? Почему не «я»? Синдром коллективной ответственности?

Леший вскинул глаза: она с видимым удовольствием дегустировала наипоганейший кофе.

— В штате «Гелиополя» я не один, — ответил он пожалуй излишне резко. Не стоило реагировать так бурно, но туг уж Леший ничего поделать не мог — Яна Бельская начинала действовать ему на нервы.

— Разумеется, — произнесла она, прервав на мгновение дегустацию. Ее невозмутимость, похоже, не нарушила бы и хлопнувшая под стулом петарда, — кроме вас в штате еще два человека: коммерческий директор, он же грузчик и секретарь, она же корректор, она же уборщица…

— Послушайте, — Леший отставил стакан а с ним и свою знаменитую «обходительность», — вам не кажется, что вы позволяете себе лишнее?

— Я коснулась коммерческой тайны? — темные брови деланно шевельнулись, — в таком случае стоило ваш штат засекретить.

При всем старании Леший не уловил в ее тоне издевки и малость поостыл.

— Чем вы еще собираетесь меня сразить? — хмуро спросил он, досадуя больше на себя, чем на нее, — у вас в сумочке компромат на всю редакцию «Гелиополя»? Мы отмываем мафиозные деньги? Торгуем наркотиками? Поставляем девочек большим боссам?

— Думаю, в подобном случае у вас бы не было проблем с финансированием.

Яна взглянула на Лешего. Серо-рыжие глаза встретились с его глазами и Леший с некоторым опозданием сообразил, что ринулся в бой, отстаивая честь родимой фирмы, тогда как собеседница его просто поддерживала милую светскую болтовню, не придавая ей ровным счетом никакого значения.

— Извините, — выдохнул он, — я, кажется, вел себя недопустимо.

Яна Бельская пожала плечами, никак не отреагировав ни на его резкость, ни на извинения. Внезапно прозвучал тихий зуммер. Яна быстро взглянула на часы, писк доносился оттуда. Впрочем, тускло блестевшая, не по-женски массивная игрушка раз пискнула и смолкла.

— Вам пора? — догадался Леший и торопливо добавил, — Вы все-таки зайдите завтра. Если сможете. Я обещаю просмотреть ваши «сказки».

— Сделаем проще, — она достала блокнот, ручку, записала телефон, вырвала листок и протянула его Лешему. — По этому телефону вы сможете найти меня в течении двух недель.

— А потом? — вырвалось у Лешего как-то чересчур непосредственно. Он не успел себя остановить и во второй раз за день крепко удивился. Яна не удивилась.

— Потом я уеду.

— Надолго?

— Я уеду навсегда. Пока не знаю куда, но больше я сюда не вернусь. До свидания, Виктор Алексеевич. Было очень приятно познакомиться. Она отдалилась раньше, чем он успел отреагировать надлежащим образом. Прошли, должно-быть, доли секунды. Мозг Лешего, не отличавшегося, вообще-то, тупостью, еще не успел оценить ситуацию, а она уже шла к дверям: стройная, в мягких черных джинсах, вытертых до матового свечения, "ковбойской рубашке". На ногах — шпильки, сантиметров двенадцать, не меньше… Рыжая крашеная грива вздрагивала в такт шагам.

"Я уеду навсегда", вспомнил Леший и повертел в руках лист блокнота с ее телефоном. К собственному величайшему неудовольствию он почувствовал, что настроение — из рук вон, причем причина видна невооруженным глазом.

Яна Бельская заинтриговала его. И, пожалуй, не только как перспективный автор для «Гелиополя».

На площади, перед многофункциональным зданием эпохи ренессанса было по-провинциальному тихо. Яна спустилась по крутой лестнице, не касаясь перил,

огляделась и без большой спешки направилась в сторону автостоянки, где «отдыхал» новенький белый «форд». Торопливые широкие шаги за спиной она услышала почти сразу, но решила не оборачиваться. Молодой человек в джинсах и камуфляжной куртке догнал ее и пристроился рядом.

— Леди, сорри за грубые реалии нашей жизни, но здесь воняет, как в сортире, — озабоченно произнес он.

— Чую, — лаконично отозвалась Яна.

— Соображения?

— А какие тут могут быть соображения? Вперед, а там посмотрим.

Парень неопределенно хмыкнул и некоторое время они шли рядом, в нетягостном молчании людей, отлично понимающих друг друга.

— Леди, — сказал он наконец, — одно ваше слово и у вас будет охрана, как у королевы Великобритании в стране враждебно настроенных зулусов.

Изысканная метафора позабавила Яну.

— Неужели я произвожу такое жалкое впечатление? — улыбнулась она.

— И в мыслях не держал, — открестился парень, — сохрани меня Бог так оскорбить человека, тем более женщину, тем более — вас. Никто не сомневается, что вы за себя постоите. Но вас, простите, если обижу, — он немного помолчал, составляя фразу, — вас считают гуманисткой… Со всем моим уважением, леди — они играют жестко.

— Они играют со мной уже много лет и пока в сухую, — Яна криво усмехнулась, — спасибо за заботу. Я тронута и ценю, но я знаю с кем имею дело.

— Оно, конечно, — мальчишка слегка приотстал, — своя рука — владыка. Но в прошлом месяце здесь «попался» Неуязвимый. Один из лучших трассовиков…

— Просто — лучший, — поправила Яна. После непродолжительной паузы она так же ровно спросила:

— На чем его взяли?

— В том то и дело что, похоже, ни на чем, — парень был растерян. Короткие светлые ресницы дрожали, в глазах плескалось совсем детское недоумение. В сочетании с развернутыми плечами, немалым ростом и движениями тренированного бойца-профи это производило впечатление крайне комичное. Но ему было не до смеха.

— Он просто сошел с ТРАССЫ.

— Просто сошел? — переспросила Яна, — и ничего не взял взамен?

Мальчишка покачал головой.

— Он хоть что-нибудь сказал по этому поводу?

Спутник ее долго молчал. Казалось, он вспоминает или взвешивает слова Неуязвимого, лучшего трассовика, месяц назад сошедшего с ТРАССЫ без всяких видимых причин. На самом деле он просто заново переживал тот миг и свое недоумение и шок от потухших глаз и слов Неуязвимого: спокойных, серьезных, равнодушных и… непонятных. От которых вдоль позвоночника прокатился жутких холодок и на сердце легла тяжесть.

— Он сказал: "Все бессмысленно"…

— С ним можно встретится? — тихо спросила Яна, доставая ключи.

— Он сказал, что никого не желает видеть.

— Ничего. Меня ему увидеть придется, — знакомое движение плеча ободрило ее провожатого и он неуверенно улыбнулся. Напоследок парень все же не выдержал и стрельнул неприкрыто-любопытным взглядом по «часам» Яны.

— Сенсор трофейный? — спросил он отчего-то шепотом.

— Ес оф кос, — кивнула Яна и невольно рассмеялась, — Страж узнает — забодает. Если догонит.

Леший положил себе предел: 11 часов, но дотерпел только до половины десятого и, вчуже удивляясь себе, набрал номер. Сердце дергалось, как перегретый мотор, и в несколько мгновений Леший сжег пару миллионов нервных клеток. Наконец на том конце провода соизволили ответить. Голос был женским, и Леший мгновенно почувствовал себя лучше.

Можно поговорить с Яной Бельской? — ровно произнес он в бездушный пластмассовый аппарат, стиснув его широкой, вмиг вспотевшей ладонью.

— Яна Бельская слушает очень внимательно.

Ее голос трудно было спутать с другим. Настолько он был индифферентным… хотя и доброжелательным, мягким. Леший не сразу собрался с мыслями.

— Я слушаю, — напомнила трубка.

— Это Лешуков, — буркнул Леший.

— Да?

Я прочел ваши «сказки», — она терпеливо молчала, не чувствуя, как ему трудно, и не собираясь помогать. И от этого Леший озлился.

— Вы меня слышите?

— Да, очень хорошо.

— Я буду их печатать. В следующем номере «Гелиополя».

— Чудесно. Я очень рада.

Леший сомневался, что при этом известии Яна Бельская подпрыгнула до потолка.

— Вам это настолько безразлично? — прямо спросил он, нашаривая в ящике стола сигареты.

— Виктор, вы на меня сердитесь? — отчество она опустила, что вышло как нельзя более естественным, — я вас чем-нибудь обидела?

— Вы меня интригуете, — сознался Леший затягиваясь "Балканской звездой", — сейчас никто не пишет так. И не рассуждает так…

Она должна, просто обязана была спросить: «как», но не спросила, и вновь повисла неловкая пауза. Впрочем, трубку Яна класть не спешила и это подтолкнуло Лешего на авантюру.

— У меня к вам оригинальный мужской вопрос: что вы делаете сегодня вечером?

Она откликнулась сразу, не помедлив даже ради приличия:

— Сегодня вечером я свободна. А что, есть предложения?

Леший с облегчением ткнул окурок а пепельницу. К нему вернулись легкость и уверенность в себе.

— Здесь неподалеку есть очень удачная помесь столовой с ресторанчиком.

Называется «Клеопатра», но вареных крокодилов там не предлагают, это я вам говорю как абориген. Так что если вас устроит часов в семь?..

На этот раз она отозвалась не сразу. Лешему почему-то представились хмуро сдвинутые брови над серо-рыжими глазами.

— А почему бы вам не пригласить меня в офис?

Леший поморщился:

— Не хотелось бы встречаться с очаровательной женщиной в официальной обстановке.

— Виктор, обстановку создают не стулья а люди, — возразила она, — и если нам захочется принести хорошего вина и потанцевать под хорошую музыку, кто нам запретит?

На этот раз Лешему понадобилось время, чтобы прийти в себя. Что называется: "В зобу дыхание сперло".

— Вы это серьезно? — спросил он наконец?

— А почему бы нет?

— Действительно… — произнес Леший, буравя стенку неподвижным взглядом.

2.

Мы — поколение, опоздавшее к старту.

Мы — откровение, прозвучавшее поздно.

Мы приспособились к чужому ритму,

Но не сумели позабыть звезды.

Мы ничьи, мы как сны,

Наши лица пусты,

Но когда мы глядим в потолок.

Каждый видит свое небо.

В каждом небе живет Бог.

Собаки лаяли не зло, больше для проформы. Разбитая грузовиками дорога лениво ползла меж приземистых деревянных домов постройки начала века, заборов со «щучьими» зубами, кое-где жалко поваленных и висевших "на честном слове и вере в светлое будущее". В серое пасмурное небо тоскливо тянулись тощие колодезные «журавли». После такой «прогулки» по окраинам города итальянские туфли можно было снимать и выбрасывать. Но «форд» штурмовать эту мирную пастораль наотрез отказался и был прав. Возможно, ей и самой лезть туда не стоило, но тут уж Яна ничего поделать не могла. Неуязвимый отлучил от дома всю здешнюю тусовку трассовиков и рейнджеров, и если она хотела что-то узнать, нужно было брать ноги в руки и идти за разъяснениями. И постараться их получить. А это, похоже, было не рядовой задачей. Во всяком случае Ким с ней не справился.

Она почти не удивилась, когда дом 94 оказался сараем размером с собачью будку (собачка, правда, предполагалась крупная), к тому же наполовину вросшим в землю. Забора вокруг него попросту не было. Торчали два столба. Меж ними росла густая кусачая крапива и валялась парочка полуистлевших досок с торчащими вверх гвоздями. Обстановки такого типа классифицировались Яной как «ханыжные».

А, собственно, зачем ему забор? Он же «неуязвимый».

Хозяина, если ее бывший шеф действительно был здесь хозяином, она увидела почти сразу. Неуязвимый колол дрова. Здоровенный страшный колун, невольно наводивший на мысли о темных временах Анны Иоанновны Кровавой, взлетал над «плахой» как игрушечный.

Березовые чурки разлетались точно в страхе и Яна позволила себе немного постоять в стороне, тихонько и незаметно. Вид литых мускулов, перекатывающихся под тельняшкой, доставлял ей эстетическое удовольствие. Неуязвимый был хорош. Даже слишком хорош для этих убогих декораций. Ким сказал, что он ничего не взял, хотя мог бы просить весь свет и новые коньки. Они дали бы. Ему бы дали. Неуязвимый не замечал или, что вернее, не хотел замечать незваной гостьи. Если бы к нему можно было так просто подойти, он не заслужил бы своего прозвища, больше похожего на титул. И не стал бы легендой ТРАССЫ. Конечно, он ее видел. Удары топора стали яростнее, злее. Словно тупые круглые чурки были его личными врагами и он не исполнял рутинную хозяйственную службу а мстил месть. Сводил счеты. С Кимом? С Ними? С ней?

Внезапно Янке пришло в голову что сцена уж больно напоминает аналогичный кадр из "Великолепной семерки". И если учесть дело, с которым она здесь появилась, то корреляции прослеживались без всяких таблиц Беркли, "на глазок". Она невольно рассмеялась. Услышав смех Неуязвимый вздрогнул и едва не попал колуном по ноге. Он выругался, сплюнул на сторону, с силой вогнал топор в сухое дерево и выпрямился во весь свой немалый рост, глядя на Яну цепкими, сощуренными глазами.

— Здравствуй, Неуязвимой, — произнесла она.

Его щека дернулась, словно от боли.

— Привет, Сольвейг. Я ждал тебя немного раньше. Ты все время отстаешь на полшага… Не слишком ты церемонишься с моими чувствами.

— Так ведь я не Барбара Картленд, чтобы на протяжении трех глав разъяснять как герцог относился к женщинам и как женщины относились к герцогу.

Он не улыбнулся. Это было скверным признаком. Неуязвимый улыбался всегда и везде, даже под прицелами автоматов Черных Фронтиров его губы кривила жесткая, издевательская улыбка, которую Яна как-то незаметно переняла у него. Эта неистребимая улыбка каждый раз дарила ей уверенность: спасемся! и ведь, действительно, спасались… Сейчас никто не стрелял в Неуязвимого.

Возможно потому что он был уже мертв, а в покойников, как известно, не стреляют.

— Я сказал Киму, что никого не хочу видеть, но был уверен, что ты его не послушаешь.

Неуязвимый постучал по поленнице, выгоняя змей, и взглядом пригласил ее устраиваться рядом.

— Выглядишь на миллион баксов, — отметил он.

— Столько и стою.

— Волосы рыжие чтобы Их позлить? Помню, мол, про Рея. Придет время — счет предъявлю.

Она не ответила, но Неуязвимый и не ждал ответа. Он хорошо знал Сольвейг, ее жутковатую и печальную историю и непримиримый характер. Догадка его попала не пальцем в небо, не в бровь и даже не в глаз, а прямо "в яблочко". И то, что она промолчала, служило тому лучшим подтверждением.

— Не слишком задорно? — осторожно спросил он, — Ты и так действуешь на Них как красная тряпка на быка.

— Ну, значит цвет волос ничего не изменит. А мне так легче. Как в бой идти под знаменем. Не так страшно, если вдруг…

— Впервые слышу, что тебе бывает страшно, — удивился Неуязвимый, — мне всегда казалось, что ты на этот счет железная.

— Просто скрытная. Как не бояться. Я же живая.

От этих простых и ничего не значащих слов Неуязвимый скривился, как от боли. И, заметив это, Яна отбросила дипломатию.

— Почему?!

— Почему я сошел с ТРАССЫ? — уточнил Неуязвимый с непонятным равнодушием, — А почему бы нет? Наверное, я слишком стар, чтобы носится на мотоцикле под пулями Черных Фронтиров. Стар душой. Слышала когда-нибудь такой диагноз? Врачи его не признают, главным образом потому, что это не лечится. Я удивил тебя, Сольвейг? — он мазнул по ней пытливым взглядом, но она не заметила. Яна была растеряна.

— Не думала, что когда-нибудь услышу от тебя такое. От кого угодно — только не от тебя. Я была уверена, что если кому-то и суждено узнать, где кончается асфальт, то это будешь ты.

— Я устал.

— Усталость лечится отдыхом.

— Эта усталость не лечится. А асфальт… он не кончается нигде. Только глупец мог не понять этого раньше. Бесконечная призрачная ТРАССА и вдоль нее миражи городов, которые как дым рассеиваются за спиной. В чем смысл стремления вперед — в том, чтобы куда-то попасть, не так ли? Но мы никуда не идем. Вернее, идем в никуда. А ТРАССА наматывается на наши колеса и нам уже не вернутся назад. И однажды, когда мотор ужа начинает понемногу перегреваться, ты спрашиваешь себя: а стоит ли?