Частное расследование

      Незнакомец слегка пошевелил ножом, порезав кожу, и Тоот сразу же почувствовал, как что-то теплое заструилось по шее.
      – Я провожу расследование по делу исчезновения Шандора Варги.
      – Тут нечего расследовать. Кончай вынюхивать, иначе сам отдашь концы. В следующий раз не отделаешься так дешево. Понял?
      – Понял.
      – А теперь хорошенько слушай. Я сейчас мотаю отсюда, а ты лежи тут еще десять минут. Потом можешь встать и уйти. Если попытаешься следовать за мной, воткну в тебя нож. Понял?
      – Понял.
      Поднимаясь, незнакомец больно уперся в спину коленом, по Тоот, в котором ярость от сознания своей беспомощности достигла апогея, не шевельнулся. Мужчина встал и вдруг сильно пнул Тоота ногой в бок; острая боль обожгла ребра. «Гнусный фараон!» – снова прошипел незнакомец; потом послышались удаляющиеся шаги, и дверь захлопнулась.
      Некоторое время Тоот не двигался. И даже не потому, что выполнял приказ напавшего на него незнакомца – лежать десять минут. Просто ему нужно было прийти в себя. Тупая боль в голове несколько ослабла, и он сообразил, что потерял сознание не от удара в подбородок, хотя это место и очень болело, а от того, что, падая, ударился затылком об угол кухонного шкафчика. Тоот почувствовал, что его мутит, и все же встал, достал носовой платок и прижал его к шее. Тотчас же он снова ощутил острую боль между ребер, которая стремительно распространилась по всему телу и тяжелым свинцом подкатила к затылку.
      Несколько мгновений он простоял, прислонившись к стене. Приступ тошноты неожиданно прошел. Шатаясь, как боксер после нокаута, Тоот направился к выходу; осколки колпака керосиновой лампы заскрипели у него под ногами. И тут дурное ощущение бессмысленности и беспомощности стало проходить: наконец-то произошло нечто такое, что подтверждало его предположение, что тут есть, что искать. Захлопнув за собой дверь, Тоот, путаясь в сорняках, побрел к своей машине. В темноте дорога показалась ему очень долгой; нещадно ругаясь, он шел медленно, боясь оступиться, споткнуться о кочку, так как понимал, что если упадет и, не дай бог, подвернет ногу, то у него уже не будет сил добраться до машины. Наконец, пройдя несколько сот метров, он увидел белеющую неподалеку «Ладу». Тоот облегченно вздохнул, так как боялся, что незнакомец «увел» его машину.
      Внезапно на темно-сером фоне в пяти-шести метрах от него зачернела фигура человека. Хотя умом Тоот понимал, что ничего общего с его обидчиком эта фигура иметь не может, капитану все же стало не по себе.
      – Кто вы? Что вам нужно? – спросил он резким, срывающимся па истеричные поты, тоном.
      – Добрый вечер, – ответил ему спокойный глубокий голос, окрашенный легким местным диалектом. – Я Янош Мачаи, живу здесь, на Тёрёкварском холме. – Человек подошел ближе и протянул руку.
      – Господи! Да у вас рубашка вся в крови. Что случилось?
      – Кто-то напал на меня в том доме, – сказал Тоот, показав большим пальцем назад, в направлении дома. – И в порядке шутки слегка порезал мне ножом шею.
      – В каком доме?
      – В доме Шандора Варги. Знаете?
      – И дом знаю, и хозяина. Я живу в двух километрах отсюда, но в наших краях мы считаемся соседями. Пойдемте ко мне. Там вы сможете обмыть кровь и выпить стаканчик палинки, чтобы освободиться от страха.
      Тоот хотел было возразить, что, мол, он не испытывает страха, но отказался от этого намерения.
      – А мы сможем доехать до вас па машине? А то меня сейчас не очень привлекает путешествие пешком.
      – Конечно, сможем. А там, от края виноградников, пройти всего метров сто пятьдесят.
      Они сели в машину, Тоот включил мотор, и машина тронулась. Когда проехали с километр, Мачаи сказал:
      – Сейчас, скоро, будет съезд на проселочную дорогу, там свернем и проедем еще немножко.
      Проселочная дорога была вымощена камнем, и машину затрясло, как, наверное, обычно трясло здесь конные повозки. Тоот начал было уже жалеть, что послушался Мачаи, но тут дорога неожиданно кончилась, и в свете фар Тоот увидел покрытый кустарниками и поросший травой холм.
      – Вот мы и приехали.
      Они вышли из машины. Выглянувшая луна озарила бледным светом окрестность, и Тоота охватило ощущение, какое испытываешь, когда вечером, в темноте, впервые оказываешься в незнакомой местности. Обычно эти впечатления резко врезаются в память.
      Он шел следом за Мачаи. Ему с трудом еще давался подъем – порой его пошатывало. Но вот они добрались до вершины холма. Отсюда прямо к белому с тростниковой крышей дому ровными дорожками сбегали ряды виноградника. За ним темнел усеченный конус горы, поросшей лесом.
      – Вот он, Тёрёкварский холм, – не без гордости сказал Мачаи. – Его вполне можно было бы называть и горой. Мой дом – как раз на полдороге.
      – А где же крепость?
      – Крепости нет. На вершине горы лежит заросшая травой и кустарником груда камней. Ее и называют Тёрёквар.
      Они подошли к простому крестьянскому домику с маленькими окошками. Дверь даже не была заперта, Мачаи толкнул ее, они вошли и оказались в кухне с низким потолком и утрамбованным земляным полом. Хозяин дома зажег керосиновую лампу, и ее желтоватый мерцающий свет осветил бедную обстановку: кухонный шкаф с побитыми стеклами, две шаткие табуретки и стол, покрытый клеенкой с синими узорами. Мачаи полез в шкаф и извлек зеленую литровую бутылку. Вынув пробку, он глотнул прямо из горлышка, потом протянул было бутылку Тооту, но рука его замерла в воздухе, он снова полез в шкаф и, достав стаканчик, наполнил его.
      – Ваше здоровье. Шиву тут бобылем, совсем забыл о приличиях.
      Тоот, хотя и знал, что ему предстоит еще вести машину, одним махом осушил стаканчик – он ощущал в этом явную необходимость, как и желание поскорее присесть.
      – Так вы сказали, что знали Шандора Варгу. А вам известно, что он исчез?
      Мачаи тоже присел к столу. Тоот только сейчас смог по-настоящему рассмотреть его. Высокий, сухощавый, темноволосый человек. Узкое заостренное лицо заметно контрастировало с широкими плечами. Говорил он медленно.
      – Я знаю, что он исчез. Кажется, кто-то из соседей сказал мне об этом.
      – Вы встречались с ним в последнее время? Мачаи задумался.
      – В последний раз, пожалуй, в начале лета. Он обычно заезжал сюда раз в два-три месяца.
      – Вы дружны были с ним?
      – Ну, так сказать было бы слишком. Знакомы. Он интересовался, как я живу. Однажды он даже сказал, что если бы не был Шандором Варгой, то хотел бы быть Яношем Мачаи.
      – Подобную фразу я где-то слышал, – проговорил себе под нос Тоот.
      – Так сказал Александр Македонский философу Диогену.
      Тоот удивленно вскинул голову.
      – Кто вы такой?
      – Самостоятельный виноградарь.
      – Вы из здешних мест?
      – Я родился в этих краях. В тридцати километрах отсюда.
      – Но, думаю, виноградарство – не ваша основная профессия?
      Хозяин дома помолчал немного.
      – Нет. Ею я занимаюсь шесть лет. А до этого был инженером.
      После небольшой паузы Тоот спросил:
      – И почему же вы оставили эту специальность? Мачаи не ответил; он встал, подошел к шкафу, порылся в нем, достал кусок сыра и краюху хлеба, положил на большую тарелку, снова сел за стол и, нарезав сыр толстыми ломтями, стал аппетитно уплетать его с хлебом. Тоот, который с самого утра ничего не ел, проглотил слюну.
      – Не хотите ли кусочек? – спросил Мачаи.
      – Нет, спасибо, – ответил Тоот.
      – Ну, что ж, тогда не обессудьте. А у меня как раз почти не осталось еды, а за покупками пойду только послезавтра.
      – Почему именно послезавтра? Это ведь уже вторник.
      – Я раз в неделю хожу в магазин. По вторникам. Так уж как-то сложилось. Я во всем люблю систему и порядок. Правда, те, которые я сам для себя устанавливаю. То же, что на тебя навешивают учреждение, семья, друзья, мне это не нравится. Поэтому я и живу здесь.
      – Но чем же вы живете?
      – А мне мало нужно. У меня девять соток виноградника, я их обрабатываю. Вино продаю – виноторговому тресту, чтобы не ломать себе голову. Продаю пятнадцать-шестнадцать гектолитров – это приносит мне кое-какие деньги. В месяц трачу приблизительно две тысячи форинтов.
      – Это совсем немного.
      – Ну, во-первых, я практически вегетарианец. Ем картошку, хлеб, яйца, зелень и овощи. На выпивку вообще ничего не трачу.
      – Вы не пьете?
      – Почему же? Пью. В день выпиваю два литра вина, значит, в год – восемь гектолитров. Летом пью больше, потому что работать приходится на солнце… – Мачаи сделал небольшую паузу, – а зимой – потому, что очень долгие вечера.
      – И как вы выдерживаете одиночество?
      – Сейчас расскажу. Только сначала помойтесь, а то вид у вас довольно-таки страшный – рубашка вся в крови… Там – таз и кувшин.
      Пока Тоот умывался, хозяин дома ушел в комнату и вскоре вернулся с чистой голубой рубашкой.
      – Вот, наденьте. Можете взять с собой. Но потом прошу вернуть – я привык ездить в ней в Будапешт…
      – В первую неделю каждого третьего месяца. Мачаи улыбнулся.
      – Почти угадали. Словом, раз в три месяца. Тоот поблагодарил за рубашку.
      – Вы ведь полицейский, не так ли? Теперь Тооту пришел черед удивляться.
      – С чего вы взяли?
      – Много расспрашиваете. О таких вещах, которые обыкновенных людей не интересуют. Скажем, такого, как я.
      – Так как вы здесь выдерживаете?
      – Хорошо. Знаете, в свое время, когда я работал в Будапеште, я насочинял много всяких теорий (разумеется, в рабочее время) и пришел к тому, что самыми удачливыми и счастливыми бывают верующие люди. Тут я имею в виду не только религию, а всю систему мышления. Такого человека вера питает, помогает преодолевать всевозможные трудности и дает ему постоянную цель. На второе место я ставлю людей, которые охвачены какой-то сильной страстью. Она может быть самой различной: строительство моста, воспитание детей, жажда власти. Эти люди, по сути дела, живут во имя одной своей страсти и цепляются за счастье обеими руками. Но большинство людей – и не верующие, и не одержимые страстью поначалу чувствуют себя хорошо в тепле, потом им это надоедает и хочется немного прохлады. После холода им вновь необходимо тепло, после сладкого – соленое, а после соленого – сладкое. Так и проходит вся их жизнь без настоящего интереса… Наконец, есть еще один тип: полусчастливые; они вполне выдерживают одиночество… К таким я и отношусь.
      Он замолчал, словно смущенный своей пространной речью.
      – И почему же вы бросили работу?
      – Надоело сидеть на одном месте. У меня начала болеть поясница, на нервной почве испортился желудок. Не хватало движения. Вы знаете, если кто-то становится интеллектуалом, то он перестает быть биологическим существом. Раз и навсегда. Вглядитесь как-нибудь в лицо пятидесятилетнего служащего и в лицо крестьянина того же возраста. У крестьянина лицо еще сохраняет все человеческие признаки, а у чиновника на лице написано, сколько раз за тридцать лет ему приходилось молча проглатывать то одно, то другое. Но только, видите ли, у пас, если кто получил образование, уже не хочет заниматься физическим трудом, это означает, что он уже поднялся на нижнюю ступеньку иерархической лестницы. А я ушел от всякой иерархии. Работаю сам на себя.
      Мачаи отер рукой рот и сложил свой перочинный ножик. Тоот поежился, почувствовав, как холодно в доме.
      – Какая здесь зима? Мачаи улыбнулся и ответил:
      – Долгая. Но тогда я по большей части сплю. Ложусь в семь часов вечера и сплю, до восьми-девяти часов следующего дня. И зимой сплю все больше и больше. Однажды я решил, что буду жить по-медвежьи. В последний месяц, скажем, с начала ноября, я обычно ем вдвое больше, а потом, в начале декабря, закладываюсь и до середины марта практически только сплю.
      – Это вы серьезно?
      – Вполне!
      Мачаи встал и достал из кухонного шкафа большую бутыль вина с защелкивающейся пробкой.
      – Вина выпьете?
      Тоот отрицательно покачал головой и спросил:
      – А как у вас с женщинами? Мне кажется, они вас не обходят стороной, о чем свидетельствуют многочисленные окурки со следами губной помады, – и Тоот показал на консервную банку, выполнявшую роль пепельницы.
      Мачаи покраснел, но сразу же ответил:
      – Куда там! Это из винозакупочного треста была одна особа по официальному делу. Когда же у меня появляется потребность в женщине – а это бывает теперь довольно-таки редко, – я не бегаю за местными бабенками, а выбираюсь в Будапешт и там «арендую» себе подходящую. Но, пожалуй, вскоре я покончу и с этой практикой – цены очень возросли.
      – Каково ваше мнение о Шандоре Варге? Мачаи сжал губы.
      – Почему вы сейчас спрашиваете меня об этом?
      – Потому что я веду расследование по делу о его исчезновении.
      – Видите ли, у меня нет о нем никакого мнения. По той же причине, по какой нет у меня никакого мнения и о вас. Вы живете в другом мире, не как я. Варга тоже приезжал сюда, но наш разговор был весьма односторонним, потому что он рассказывал мне всякую всячину, которая меня не интересовала. А я так и вообще не знал, что ему сказать.
      – А тогда чего ради он приходил к вам?
      – Может быть, именно поэтому. Он понимал, что может рассказать мне все – никого из тех, о ком идет речь, я не знаю и никогда не встречусь с ними, а значит, и не передам дальше то, что услышал.
      – И что же он рассказывал? Мачаи пожал плечами.
      – Вряд ли я сумею повторить. Ругал какого-то своего начальника, да и своих подчиненных тоже – так делает большинство людей. Жаловался на семью, – мол, сколько энергии они у него высасывают, хотя и жить без них он не может. В общем, нес всякую чепуху. Я даже сказал ему, что если ему что-то не по нутру, зачем тогда он делает. А он мне в ответ: потому что больше любит пиво «Хейникен», чем «Кёбаняи». Я ему на это сказал: «Тогда вы идиот». И что же? В следующий раз он привез несколько банок «Хейникен». Мы распили их. Пиво было действительно хорошее. «И все же, – сказал я ему, – ради этого я и одного шага не сделаю». Он в ответ зло заметил: «От серости, от посредственности можно уйти только в двух направлениях: я стараюсь вверх, а ты – вниз. Твой путь, дружище, можешь мне поверить, легче. Даже если он и кажется более тяжелым. Погляди на себя. Ты живешь на таком уровне, как батрак в прошлом веке. Твою жизнь даже нельзя назвать жизнью».
      – Ну и что же вы ему на это ответили?
      – Я сказал ему, что плюю на его жизненный уровень. Я не собираюсь идти к нему и его не зову сюда. Какого черта он приходит? Он приутих и сказал: «Ты прав. Если бы я не был таким общительным человеком, я бы вел себя по-другому». Потом через несколько недель он снова пришел. Даже предложил мне выгоднее продать мое вино. Но я не принял его предложение. Зачем мне деньги? Они только бы внесли разлад в мой устоявшийся образ жизни.
      – А если в том или ином году случается плохой урожай винограда?
      – Меньше ем. А вернее, не меньше, а более дешевую пищу. Когда же бывает избыток вина, я что-то сохраняю про запас. Я ведь могу прожить и на тысячу двести…
      Они помолчали несколько минут. Наверное, усилился ветер, потому что стало слышно, как шумит лес. Шуршали листья, трещали схлестывающиеся ветки. Затрещало что-то и на чердаке.
      – Мрачное это место.
      – Человек ко всему привыкает. – Мачаи зевнул. Тоот встал.
      – Спасибо за рубашку. Как-нибудь, когда снова буду в этих краях, верну вам ее. Но скажите только: неужели вас не интересует, что же случилось со мною в доме Варги?
      – Да не очень.
      Мачаи проводил Тоота до двери.
      – Найдете дорогу к машине?
      Тоот утвердительно кивнул. Когда он выбрался из виноградника, оглянулся. Мачаи все еще стоял в дверях. Широко расставив ноги и упираясь разведенными руками в притолоку двери, он напоминал старого паука, которому даже лень плести паутину.

6

      Было уже около десяти часов вечера, когда Тоот добрался до Надькенде. Ветер безжалостно трепал поредевшую листву деревьев. Городок казался вымершим, как декорационное оформление какого-нибудь кинофильма спустя несколько педель после съемок. В окнах одноэтажных домов, по правую руку от него, то там, то здесь вспыхивали голубые огоньки телевизоров. Тоот довольно легко нашел указанный Фенешем адрес: инженер снимал квартиру в одном из домов микрорайона, расположенного на единственном холме в этой местности; это была вилла, построенная согласно вкусам, бытовавшим в начале века; квартира Фенеша находилась на втором этаже.
      На звонок Тоота Фенеш так быстро открыл дверь, что у капитана даже закралось подозрение, не караулил ли он его. На Фенеше была малиновая рубашка с широкими рукавами, черные брюки и малинового же цвета полуботинки.
      – Заходи, заходи, Денике, – весело обратился к Тооту Фенеш. – Скоро подгребут и девицы. Они сами – из Черкафюрде, работают там в гостинице. Ну, что ты мнешься?
      – Надеюсь, имена этих девиц – не Иштван и не Янош?! Элек захихикал.
      – Ты все целишь в одну точку.
      Они прошли в комнату; в расцветке ковров и обивке кресел преобладали коричневатые тона.
      – Боже мой! Что с твоей шеей?! – воскликнул вдруг Фенеш.
      Тоот рассказал ему, что произошло с ним в доме-давильне Варги.
      – Как ты думаешь, что там искал этот человек?
      – Понятия не имею. А ты помнишь ли хоть его?
      – Нет.
      – И не опознал бы, если бы вы встретились?
      – Я и лица-то его не видел. Фенеш сочувственно закивал головой.
      – А этот Селеш – порядочный фрукт. Знаешь ли, сколько он зашибает в год? Я могу только предполагать.
      – Зачем он приходил? Как ты думаешь?
      – Зачем? Может, просто хотел посмотреть.
      – А тот, другой, который ударил меня? Ведь не пришел же он туда полюбопытствовать, сколько Варга заготовил себе на зиму картошки?
      Толстяк сокрушенно покачал головой и стал ногтем счищать еле заметное пятнышко со своей безупречно чистой рубашки.
      – Трудные это вопросы, Денике. Тут, как мне кажется, моего мыслительного аппарата недостаточно… Кто знает, может, они искали там то же самое, что и ты.
      Тоот на секунду бросил па него подозрительный взгляд, но уже в следующее мгновение заулыбался.
      – Ты думаешь, что Варгу искали даже в шкафах и ящиках столов? Вряд ли его могли расчленить на такие куски. Хотя, может быть, так и есть?
      – Мне об этом ничего не известно. Однако мне кажется, что с таким рвением ищут лишь две вещи…
      – Ну, давай, давай, выкладывай!
      – Либо очень важный документ, либо деньги.
      Тоот кивнул головой. В этот момент позвонили. Фенеш вышел и почти тотчас же широким жестом пригласил в комнату двух хихикающих женщин.
      – Мои милые дамы, разрешите представить вам моего друга, предпринимателя с одной достаточно известной стройки.
      Одна из женщин, Кати, была высокой и очень худой, вторая – низкорослой, с большим бюстом, тонкой талией, широкими бедрами и неопределенного цвета волосами. Первая пыталась восполнить свою непомерную худобу жирным слоем краски на лице. В отличие от подруги, обладавшей хитрым взглядом, у нее были большие круглые подведенные глаза; они навевали мечты. Когда женщины сели, выяснилось, что Тооту предназначалась низкорослая, которую звали Ирмой; ему показалось, что она была уже слегка подшофе, потому что не произносила ни слова, только бросала на него долгие взгляды.
      – В чем дело? – спросил Тоот, с трудом преодолевая раздражение.
      – Я хотела бы заглянуть в твою душу, – певуче ответила Ирма. – Хочу знать, с кем имею дело.
      Фенеш подошел к шкафу и достал из бара бутылку коньяка.
      – «Хенесси»! – в один голос воскликнули женщины, потянувшись к бутылке.
      – Это Дени принес коньяк, – сказал Фенеш. – У него па приемах за один вечер выпивается несколько таких бутылок.
      Тоот вяло запротестовал, но почувствовал, что его авторитет в глазах обеих женщин сразу возрос.
      Не прошло и получаса, как он с грустью вынужден был констатировать, что его почти недельный заработок стремительно исчезает в ненасытных утробах их дам.
      Примерно через час настроение явно поднялось. Тоот попробовал «подкатиться» к Ирме, но напоролся на сопротивление. Нить разговора плели женщины, и чем дальше компания продвигалась в выпивке, тем более развязывались их языки. Разговор перешел на интимные подробности, касающиеся их сослуживцев. Фенеш слушал с доброжелательной улыбкой, иногда заполняя паузы сальным анекдотом, вызывавшим необузданный смех Кати и Ирмы. Женщины уже успели разок «поцапаться» по вопросу о курсе иностранной валюты в Венгрии; они не стеснялись в выражениях по отношению друг к дружке; дважды пускались в слезы – один раз от злости, второй – растрогавшись после примирения, в знак чего даже поцеловались. Тут же в один голос они начали ругать одну из своих подруг, которая, естественно, отсутствовала и которую они обе только что называли лучшей подругой.
      К полуночи дорогого коньяка осталось уже совсем немного. Тоот почувствовал усталость. День стал казаться ему долгим и тяжелым. Он понимал, что если не направит разговор в нужное ему русло, то либо заснет, либо опьянеет. К счастью, беседа вдруг повернулась именно туда, куда ему было желательно.
      – Слушай, эта Жужа, эта гусыня… – воинственно начала было Ирма.
      – Которая? – вмешался в разговор Фенеш. – Та лупоглазая?
      – Да нет, та пухляшка, к которой безнадежно клеился Шани. Я еще сказала тогда ему, что Жужа – ненасытная, – пропищала в ответ Кати.
      – А что с Шани? Хоть что-нибудь известно о нем? – спросила Ирма плачущим голосом.
      Фенеш выразительно взглянул на Тоота.
      – Насколько я знаю, ничего.
      Последние капли коньяка подействовали так, будто в них-то и был весь алкоголь. Оживленность женщин как-то увяла, речь замедлилась, стала более бессвязной. Пары разделились. Тоот краем глаза заметил, что Фенеш, казалось, без всякого интереса, а скорее потому, что «так положено», мял ногу Кати выше колена. Тоот чокнулся с Ирмой, и они допили оставшийся в рюмках коньяк. Маленькая блондинка уставилась на него осоловелым взглядом и молча улыбалась.
      – А ты кем работаешь? – спросил Тоот. – Неплохо зарабатываешь?
      Ирма сжала свои бескровные губки и заговорщически подмигнула.
      – Наверно, ты не поверишь тому, что я скажу… только пусть это останется между нами… но я имею ежемесячно полторы тысячи западногерманских марок… Разумеется, сверх зарплаты.
      – Ну и что ты делаешь с деньгами?
      – Ишь ты, какой любопытный! Но почему бы мне и не сказать тебе – ведь мы хорошие приятели, не правда ли? Я их продаю, а какую-то часть оставляю себе. Может, пригодится на то или на другое.
      – И как же ты зарабатываешь эти марки?
      – Хи-хи-хи… у нас есть для этого свои маленькие трюки. Видишь ли, в нашем магазине ситуация такова, что клиент, если он венгр, человек второго сорта. Он официально может покупать только на сумму, не превышающую десяти долларов. Ну и конечно, если мы закрываем па что-то глаза, то и он не «возникает», если получит сдачу меньше, чем следовало бы. Наоборот, старается поскорее убраться восвояси. Л бывает так, что клиент, к примеру, покупает на пять долларов шестьдесят центов и дает мне десятку. А я ему говорю, что сдачу могу дать только в швейцарских франках, а он ведь не знает точного обменного курса… Понимаешь?
      – Не совсем.
      – Ну и туповат же ты! Я делаю ему пересчет так, чтобы это было выгодно мне.
      – Что же, это совсем неплохая идея.
      – Ты еще сомневаешься! Не говоря уже о том, что небольшую сдачу я часто даю жевательными резинками или конфетами, которые покупаю за форинты рядом в табачной лавке. Впрочем, это все мелочи. Более серьезные деньги я зарабатываю тем, что помогаю людям…
      – И как ты это делаешь?
      – Видишь ли, я работаю в лечебных ваннах, единственных в области. Поэтому работа у меня круглогодичная, а не сезонная. К нам приезжает много одиноких стареющих иностранцев. Почти все они жаждут общества, человеческого тепла… А я очень контактна. Словом, все они страшно довольны, когда находятся в компании молодой женщины. Они могут посидеть с ней в баре или поужинать, поговорить… и заодно высказать все, что у них на душе. Только не думай, пожалуйста, что все это кончается определенным образом!..
      – О тебе я не могу подумать так. Но готов держать пари, что среди вас есть и такие, которые не ограничиваются разговорами.
      Ирма с какой-то особенной улыбкой взглянула в другой угол комнаты, где между Кати и Фенешем разыгрывалась любовная прелюдия, в которой Фенеш почему-то играл далеко не ведущую роль.
      – Вот возьмем, к примеру, эту дрянь. Просто ужасно, как Кати липнет к клиентам. Она не знает границ приличия. Но не вздумай поверить, что иностранцы в ней так нуждаются, как она сама об этом болтает. Она-то готова лечь с каждым встречным и поперечным. Но кому она нужна?! Неужели ты лег бы в постель с телеграфным столбом? Самая настоящая курва!
      Тоот удивленно покачал головой.
      – Но мне все-таки непонятно, откуда же берутся деньги, если ты просто посидишь с этими… жаждущими только тепла иностранными старцами?
      – А очень просто. Им настолько хорошо со мною, что они стремятся как-то выразить свою благодарность. Подарками. А я обычно прошу то, что у нас не очень-то купишь. Они и дают на такие подарки деньги, чтобы я могла купить их в Будапеште. Так подчас и набирается тридцать-сорок долларов.
      – Что ж, хорошая у тебя работа.
      – И мне она нравится. Занимаюсь с людьми, помогаю им. В этом есть смысл. Я, например, не смогла бы сидеть в какой-нибудь канцелярии и для того, чтобы получить жалкую прибавку к жалованию в двести форинтов, укладывать к себе в постель своего начальника. А так я живу с поднятой головой. Не говоря уже о том, что эта моя работа дает мне возможность приобретать отличные заграничные шмотки.
      Тоот одобрительно погладил ее по плечу, и Ирма придвинулась ближе.
      – Скажи, ты хорошо знаешь Шани Варгу? – спросил он.
      – Конечно. Шани – мой близкий друг.
      – Да-а?! Смотри, как бы я не стал ревновать. Ирма громко расхохоталась.
      – Шани такой, такой порядочный. Стоит ему взглянуть на тебя, и ты сразу же знаешь, что ты для него – все. Это не может быть наигранным. Он даже сказал мне как-то: «Ирма, ради твоей любви я готов все отправить к черту. Не будь у меня троих детей, я давно оставил бы свою жену.
      Понимаешь?» Ну не лапочка ли?! И он сказал это совершенно серьезно. Он обожает своих детишек. Значит, у него большое чувство ответственности. Но поверь, это ему нелегко давалось – постоянная борьба чувства и долга. То есть он все время как бы между двумя жерновами. И хорошо, что он, бедняга, не знал, что я и за него не пошла бы замуж, потому что люблю самостоятельность. Конечно, я не могла сказать ему это открыто в лицо – это было бы слишком безжалостно. Я разбила бы ему сердце. Хотя я действительно отношусь к тому типу людей, которые выше всего ценят самостоятельность, а брак считают глупым пережитком прошлого. Ты женат?
      – Нет.
      – А почему ты не женился?
      – Потому что не нашел ту, с которой мог бы жить в согласии и любви всю жизнь. Ведь такая девушка, как ты, Ирма, редкость.
      Оживление, охватившее Ирму минут десять назад, достигло высшей точки.
      – Слушай! У меня есть симпатичная небольшая квартирка в Будапеште, она сейчас миллиона два стоит. И здесь тоже сколотила от магазина. Думаю, что и у тебя подходящее пристанище? Ты чем занимаешься?
      Тоот судорожно напряг память, стараясь вспомнить, что же говорил девицам о нем Фенеш. Но действие алкоголя оказалось сильнее, чем ему хотелось бы.
      – Я работаю на ответственной должности на одном из предприятий мясной промышленности, – осторожно ответил он.
      – И сколько у тебя «навара»?
      – Оклад – десять тысяч.
      – Не так уж и много.
      – Но к этому добавляется прогрессивка. Примерно еще две штуки в месяц.
      – Ну, это уже кое-что. А приработок есть?
      – Тоже есть.
      – И как ты это делаешь? Люблю слушать о всяких ловких трюках. Можно определить, тертый ли ты калач.
      – Ладно, но… только пообещай, что это останется между нами, а то я моту с твоей помощью и погореть.
      Ирма сжала ему руку.
      – Мне ты можешь довериться. Как родной сестре. Кстати, есть у тебя сестра или брат? Я всегда мечтала о том, чтобы у меня был старший брат. Но мои бедные родители, помимо меня, сумели произвести на свет только двух младших сестренок.
      Тоот попытался вернуть разговор к интересующей его теме, но у него это уже плохо получалось.
      – Я каждый день выношу пять кило говядины, разумеется, не почки и не требуху. Вот и подсчитай: двадцать четыре рабочих дня. За кило – восемьдесят форинтов.
      В голове у Ирмы, казалось, была спрятана счетная машина, которая мгновенно выдавала результаты.
      – Слушай, так это же… девять тысяч… шестьсот форинтов. Это совсем неплохо! А как тебе удается выносить?
      – А! Это самое простое. Я разрубаю мясо на куски и бечевкой привязываю к ногам, под брюками.
      – И охранники не замечают?!
      – Наоборот! Даже жалеют меня: с каким трудом я хожу – думают, переутомился на работе.
      – А твой шеф?
      – Хороший парень! Он поверх мяса накручивает бумагу, чтобы не попортить брюки. Исключительно корректный мужик.
      У Ирмы заблестели глаза.
      – А тебе не кажется, что вдвоем мы могли бы достичь многого?
      – Есть смысл попробовать, – тотчас же отозвался Тоот. – Но ведь ты не хочешь выходить замуж.
      – Почему, можно рискнуть. А вообще-то мы можем начать с того, с чего обычно начинают… – И она кивнула головой в сторону другой комнаты. – Что-то я чувствую усталость. Полежим немного?
      – Пойдем. Но, Ирма… – и тут голос Тоота посерьезнел, – может быть, я покажусь тебе старомодным, но сейчас, когда мы подходим к такому решению, я думаю… я думаю, что имею право узнать о тебе поподробнее… Например, в каких ты была отношениях с этим Шандором Варгой? Надеюсь, не…
      – О, глупыш! Ты думаешь, мне интересен этот неотесанный Мужик. Просто я продавала ему валюту, которую он мог покупать хоть килограммами.