Сапфировая скрижаль

Буквально четверть часа назад ему принесли ключи, чтобы он роздал их заинтересованным лицам. Так что у него еще было немного времени, прежде чем он лишится доступа к ценным документам. Он открыл шкаф. Там лежали сотни дел. И на всех стоял текущий год: 1487. Все были аккуратно переплетены в кожаные переплеты с завязками и расставлены в хронологическом порядке. Так что он довольно быстро нашел искомый том, датированный апрелем месяцем: «Libro de los penitdos de este Santo Of. de la Inqn de Corte de 1487 Sacados por Avecedario de letras iniciales de nombres. Penetenciados en Corte». [9] И более мелкими буквами девиз инквизиции: «Exurge Domine, judica causam tuam». Восстань, Господь, защити дело Твое…

Альварес принялся лихорадочно листать, пока не нашел то, что его интересовало: отчет об аресте Абена Баруэля, процессе над ним и приговор.

Вернувшись за стол, он приступил к чтению.

«Фамильяр Андрее Мартин передал рекомого Абена Баруэля трибуналу с его одеждой и 410 мараведи на его питание, занесенными в счет…»

Альварес перешел к следующей странице.

«Согласно принесенной им клятве и под угрозой отлучения, late sentencie и двухсот ударов кнутом ему было приказано хранить в строжайшей тайне все, что связано с этим процессом, все, что он видел, слышал и понял с тех пор, как вошел в этот застенок, и не рассказывать об этом никому ни под каким предлогом…»

Альварес не счел нужным читать дальше и перевернул страницу.

«Пытка длилась до лигатуры тела и правой руки, затем он потерял сознание, и эксперт заявил, что продолжать нельзя, поскольку он страдает болезнью святого Лазаря. Стражник поставил в известность доктора Барбеито, что обвиняемый очень плох…»

Секретарь Торквемады раздраженно перелистал до последней страницы и наконец нашел то, что искал.

«Абен Баруэль, 75 лет, уроженец Бургоса, торговец тканями, проживающий в Толедо. Обращен в 1478 году. Сын родителей-иудеев. Представ перед трибуналом, был выслушан. Поскольку обвиняемый обвинен свидетелем в том, что соблюдает заветы Моисея и верит в них, делу был дан ход. Поскольку он признал выдвинутое обвинение, то есть „соблюдал шаббат в соответствии с заповедями Моисея, надевая чистую рубаху и застилая чистые скатерти и простыни, не зажигая ни огня, ни света и ничего не делая с пятничного утра“, указанный Абен Баруэль не был приговорен к допросу. По мнению Совета, который…»

Клирик закрыл книгу и задумался. Он не обнаружил ничего особенного в этом отчете, и все же… А вдруг Скрижаль действительно существует? Если действительно Господь Всемогущий… Если вдруг заповеди Моисея подтвердятся? Тогда… Святая Инквизиция… все эти смерти!

Он в ужасе убрал том, запер все три замка и кинулся в коридор.

Все эти вопросы становились слишком тяжелой ношей. Нужно переговорить с Великим Инквизитором.

Бургос

— Винцелар? — повторила Мануэла. — Да это же просто-напросто фамилия, которую носили предки Томаса Торквемады лет сто назад, до того, как приняли христианство.

Мужчины уставились на нее, разинув рты. Мануэла вернулась несколько минут назад, и не успели они поделиться с ней возникшей проблемой, как она тут же выдала ответ.

Несказанное изумление на мгновение вывело Варгаса из апатии.

— Откуда у вас эти сведения?

— Да в Испании всем известно, или почти всем, что предки Торквемады были новообращенными.

— Вполне возможно, — признал Эзра, — но только один из тысячи знает, что их звали Винцеларами.

Мануэла смущенно поморщилась:

— Ну, что вам сказать? Разве что назначение Торквемады Великим Инквизитором было предметом грандиозных споров в моей семье. Один из моих дядьев даже хвалился — будто это особая честь, — что тоже родился в Теруэле, как и предок Торквемады Соломон Винцелар.

— Ну что же, ребе, — заявил с подчеркнутой иронией Сарраг, — ставлю вам минус. То, что мы с Варгасом не знали такой подробности, — это еще туда-сюда, но вы? Еврей?

— Никогда не думал, что генеалогическое древо дьявола представляет хоть малейший интерес, — рассеянно ответил раввин. — Достаточно того, что он существует и добавляет нам несчастий. — Он взял листок со своими заметками.

— А вот знать место рождения его предка куда как полезно, — не удержался шейх.

Раввин, не отвечая, макнул перо в чернильницу и накарябал несколько слов.

— Винцент Феррер и Винцелар оба родились в Теруэле.

— По-моему, я догадываюсь, к чему вы клоните, — неуверенно произнес Варгас.

— Теруэль? — возопил шейх. — Из-за этих двух незначительных ссылок? Нет. Я искренне считаю, что вам не хватает точности.

— Я не утверждаю, что следующий пункт — Теруэль, — поправился Эзра. — Но это вполне возможный вариант, над которым следует поразмыслить. Вам не хуже меня известно, что Баруэль дублирует самые важные подсказки. А что мы видим здесь? Два персонажа, которые в отличие от других родились в одном и том же месте. К тому же что делает Баруэль, чтобы подчеркнуть эту деталь? Он выбирает имя Соломон Винцелар. Если он не стремился указать на Теруэль, не было бы ему проще напрямую упомянуть Торквемаду, минуя его предка?

— Позвольте мне обратить ваше внимание, что не только у Винцелара и Феррера есть нечто общее, — решила высказаться Мануэла. — Это относится и ко всем вычлененным вами элементам. Все без исключения символизируют гонения на евреев.

— Все, кроме одного: Соломона Винцелара. Он единственный, кто выпадает из общей картины.

— Вынужден с сожалением вам возразить, — отверг его заявление Сарраг. — Он тоже туда входит, поскольку родственник Торквемады.

— Вы невыносимы! Ну, так скажите мне тогда, почему Баруэль не счел нужным напрямую упомянуть имя Великого Инквизитора? Не можете ответить? Я настаиваю на своем мнении. Раз он этого не сделал, значит, хотел обратить наше внимание на город Теруэль.

После этого высказывания раввина повисло задумчивое молчание.

— По-моему, вы правы, — внезапно заявил Сарраг. Он взял четвертый Чертог и прочитал: — Моисей принес вам неопровержимые доказательства, вы же в отсутствие его тельца для поклонения взяли.

— Опять?! — раздраженно воскликнул раввин. — Вы же нам уже объяснили не далее как вчера вечером, что это из Корана!

— Да. Но вот чего я вам не сказал — из какой это суры. — На его губах появилась загадочная улыбка, превратившаяся в смешок. — Эта сура называется «Корова», — объявил он.

И ко всеобщему изумлению откинулся назад, заливаясь хохотом.

— Нет, определенно этот Баруэль — занятный тип! — выдавил он между приступами хохота. — Уж не скрывался ли за ученым обликом ребенок?

И заржал еще громче, словно изрек какую-то скабрезность.

— Вы просто смешны! Да объясните же толком!

— Корова, — заливался шейх. — Корова…

— У нашего шейха внезапный острый приступ заговаривания.

Сарраг, игнорируя сочащиеся сарказмом слова раввина, спросил:

— А корова — это чья самка?

Вопрос был настолько бессмысленным, что ни францисканец, ни раввин не сочли нужным отвечать.

— Бык?.. — нерешительно предположила Мануэла. Сарраг кивнул, судорожно закусив губу, чтобы снова не заржать.

— А вы знаете, как будет «бык» по-арабски? — Выдержав паузу для пущего эффекта, он прошептал: — Теруэль… Бык — это теруэль или эль Тор.

ГЛАВА 28

Удовольствие от удовлетворения диких инстинктов несравненно выше, чем от удовлетворения инстинкта подавленного.

Зигмунд Фрейд

Мануэла утерла слезы тыльной стороной ладони и свернулась на постели калачиком. Она выдохлась, была зла и на грани срыва. «Винцелар? Да это же просто-напросто фамилия, которую носили предки Томаса Торквемады лет сто назад, до того, как приняли христианство».

С каким нахальством она выдала целый ворох лжи! С каким спокойствием отбила неудобные вопросы! Конечно, раввин был совершенно прав, когда заметил, что мало кому известно о происхождении Великого Инквизитора. Она всего лишь спонтанно решила им помочь, дав ответ на мучающий их вопрос, и осознала свой промах только задним числом. Эти сведения о Торквемаде ей сообщила сама королева. Это Изабелла рассказала ей о корнях Великого Инквизитора. Но разве Мануэла могла сообщить это мужчинам, не выдав при этом себя?

Она судорожно сжала краешек простыни. Она больше не могла. Это приключение превратилось в кошмар. Если бы только она могла довериться Варгасу и избавиться от этого тяжеленного груза! Лгать, лгать, снова лгать. Доколе? Мануэла пыталась утешиться мыслью, что на этот час Изабелла с Торквемадой уже должны были ознакомиться с ее посланием.

Стук в дверь заставил ее подскочить. Мануэла быстро встала и уселась на краю постели, постаравшись принять самый спокойный вид.

— Войдите, — спокойно произнесла она. Дверь открылась, и на пороге появился Варгас.

— Лошади уже оседланы, пора ехать.

Мануэла тут же вскочила и начала собирать вещи.

— Как вы думаете, поездка будет долгой? — Она задала этот вопрос не только чтобы собраться с мыслями, но и желая заполнить паузу.

— Боюсь, что да. До Теруэля более ста лье. — И он неуверенно добавил: — Должно быть, вы очень устали.

— Нет… Впрочем, да.

Не смея глянуть на него, она складывала вещи. Варгас некоторое время наблюдал за ней, затем так же неуверенно произнес:

— Я… Я пойду предупрежу Саррага с Эзрой. Послышался звук шагов. Мануэла чуть напряглась, ожидая услышать щелчок закрывающегося дверного замка, но ничего не услышала. Она удивленно повернулась и обнаружила, что Варгас все еще здесь, но буквально в полушаге от нее.

— Я уже ничего не понимаю… Не знаю, на каком я свете. Все так перепуталось…

— А у нас есть выбор? Нас не только люди разъединяют. Между вами и мной есть куда более серьезное препятствие. Для вас. — Она специально сделал упор на слове «вас». И ему послышался в этом упрек.

— Я священник! — Дрожь его голоса выдавала куда большее, чем слова.

— К чему нам мучиться? Зачем возвращаться к тому, что и так нам уже известно? Я принадлежу вам. Вы принадлежите Церкви и Богу.

Он устремил взгляд куда-то сквозь нее, будто и не видел ее вовсе, а смотрел на что-то невидимое позади нее, где-то далеко.

— Да, Мануэла, я принадлежу Богу, в этом нет никаких сомнений. Всей душой, всем сердцем… — И едва слышно договорил: — Но Церковь… Принадлежал ли я ей вообще когда-нибудь?

Мануэла, захваченная врасплох этими словами, чуть не села. Она поклялась себе быть сильной. Нет. Ставки слишком высоки, а от возможных последствий голова идет кругом. Взяв себя в руки, Мануэла решительно затянула завязки кожаной сумки и объявила:

— Я готова.

Бургос

Фра Альварес под пристальным взглядом Великого Инквизитора закончил свой доклад Эрнандо Талавере о повороте дела. На протяжении всего рассказа Торквемада сохранял полную неподвижность, словно окаменел. Но внутренне он ликовал. А зря. Инквизитор не мог знать, что Альварес обо всем сообщил Талавере еще вчера.

Едва воцарилась тишина, как Торквемада взял слово:

— Итак, фра Талавера… Как видите, я был прав. Мои опасения были небезосновательны.

— Я выслушал этот рассказ с большим интересом. — Исповедник королевы был совершенно невозмутим. — Вы удивитесь, но он лишь подтвердил мое первое впечатление. Я по-прежнему не вижу даже намека на заговор.

— Но… Скрижаль…

— У Совета Инквизиции есть дела поважнее, чем заниматься какой-то байкой.

Лицо Великого Инквизитора побелело. Он усилием воли постарался сохранить спокойствие.

— Позвольте сказать вам, фра Талавера, что ваше заключение кажется мне несколько…

— Легковесным?

— Скажем… поспешным. Есть одна проблема, в которую вы не попытались вникнуть поглубже.

— Наверное. Как только я прихожу к выводу, что имею дело со сказкой, то не считаю нужным вникать глубже. Вся эта история с сапфировой Скрижалью просто смешна. Простите меня, но мне трудно представить Господа Всемогущего, занимающегося такого рода экзерсисами.

Торквемада едва заметно наморщил лоб.

— Господа следует опасаться, фра Талавера. Он еще может нас удивить. Потоп, Вавилон, Содом и Гоморра, Лотова жена, обратившаяся в соляной столп, манна небесная, расступившиеся воды Красного моря, казни Египетские — список божественных чудес, бросающих вызов человеческой логике, велик. У Бога своя логика. Он ЕСТЬ. Вспомните…

— Хорошо, — буркнул Талавера, стряхивая с сутаны воображаемую ниточку. — Тогда назовите мне конкретную причину, почему Инквизицию должна интересовать эта сапфировая табличка.

— Речь идет о судьбе Испании, — с драматической ноткой в голосе проронил Торквемада.

Он встал с кресла, охваченный лихорадочным возбуждением.

— Представьте себе! Вообразите хотя бы на минутку, одну-единственную, что эта Скрижаль существует. И представьте, что она действительно несет послание Бога человечеству. Тогда мы можем оказаться перед лицом весьма опасной альтернативы: либо послание подтвердит превосходство христианства, либо отвергнет его в пользу ислама или иудаизма. Если несчастным образом приключится второе, то тогда нам останется лишь молиться за наши души и гибель Испании. Это будет означать, что все, во что мы веруем, все, за что мы сражаемся на протяжении веков, окажется бессмысленным! Уничтоженным! Да к тому же мы еще и будем прокляты, потому что еретиками окажемся мы. — Он вперил в Талаверу горящий взор. — Я говорю вам о конце света! О триумфе абсурда! Космической ошибке! Крестовые походы, Гроб Господень, соборы, Рим, буллы, эдикты, рождение, смерть и воскресение Господа нашего Иисуса Христа, святые, мученики… Сплошная ошибка! — И Торквемада повторил чуть ли не по слогам: — Я говорю о конце света!

Талавера и бровью не повел. На протяжении всей этой пылкой речи он сохранял олимпийское спокойствие.

— Маловер, — ледяным тоном уронил он. — Неужели вы до такой степени сомневаетесь? Вплоть до того, чтобы помыслить, что жизнь и смерть Господа нашего Иисуса Христа может оказаться… ошибкой? Если действительно — чего я и на секунду не могу себе представить — такая возможность существует, то тогда нам не останется ничего другого, как заплатить за нашу ошибку и каяться до скончания времен.

Великий Инквизитор отшатнулся словно в испуге.

— Вы готовы рискнуть увидеть крах Испании и всей христианской цивилизации?

— Да. Ничтоже сумняшеся. Если и они до такой степени ошиблись, то ни та, ни другая не заслуживают дальнейшего существования. Нельзя любой ценой и до бесконечности поддерживать ересь лишь ради того, чтобы потешить гонор и тщеславие.

— Никогда! — вскричал Торквемада. — Никогда не допущу, чтобы этот день настал!

— А как вы можете этому помешать? Ведь не станете же вы в самом деле противится замыслу Божьему?

— Нет. Но помешать замыслам человеческим мне вполне по силам.

— Вы собираетесь их арестовать… — констатировал Талавера.

— О нет! Это было бы весьма глупо. Поступи я так, мы потеряли бы шанс наложить лапу на эту Скрижаль. Потому что, фра Талавера, если я только что говорил о худшем итоге, сие вовсе не означает, что я отрицаю возможность лучшего исхода. Я имею в виду подтверждение превосходства христианства. Потому что если мы получим доказательства этому, то все окажется в точности наоборот. Какой реванш! Какая победа над всеми этими варварами!

Торквемада быстро обошел стол и уселся в кресло.

— Именно поэтому я и не стану арестовывать этих типов. Сперва подожду, когда они приведут меня к сапфировой табличке. А там, в зависимости от того, что мы обнаружим, я приму решение.

Талавера проявил некоторые признаки интереса.

— Я не очень понимаю, как вы сможете это сделать, не вызвав у них подозрений.

— Вы забываете о донье Мануэле. Она будет и дальше нас информировать. И благодаря ей мы скоро узнаем, где спрятана Скрижаль. — Он наклонился к отцу Альваресу, хранившему растерянное молчание. — Вы ведь поручили Мендосе уведомить ее, не так ли?

— Конечно, фра Томас. Самое позднее завтра он разыщет сеньору.

— А королева в курсе? — поинтересовался Талавера.

— Да, — ответил ему инквизитор.

— И она дала добро?

— Ни секунды не колеблясь. Мне не составило никакого труда убедить ее в возможности той самой угрозы, которую вы отказываетесь принимать во внимание.

Талавера резко выпрямился:

— Вы приняли решение, и вы начали претворять его в жизнь. Мои советы вам совершенно ни к чему. Позвольте мне удалиться.

Великий Инквизитор тоже поднялся.

— Не беспокойтесь. Я полностью уверен, что мы одержим победу.

Талавера не ответил. Он медленно направился к дверям и, уже взявшись за ручку, спросил:

— Вы знаете такого персидского поэта — Омара Хайяма? Торквемада покачал головой.

— У него есть стих, который мне очень нравится. Наверное, я вспомнил его сейчас из-за этой скрижали: «В небесах я искал геенну и рай, аир и скрижаль. Спросил я творца, и ответил Аллах: В тебе это все: геенна и рай, аир и скрижаль…»

Теруэль

Легенда гласит, что армия Альфонсо II должна была защищать долину Турий от мавританской кавалерии. Арабы, прежде чем пойти в атаку, пустили вперед себя быков, привязав к их рогам горящие факелы. Один бык с горящими рогами отстал от стада и без всякой видимой причины остановился на вершине одной из возвышавшихся над долиной гор. И это было тут же воспринято христианской армией как небесное знамение. И действительно, случаю было угодно, чтобы за несколько дней до этого Альфонсо приснился вещий сон: там, где появится бык, сияющий, как звезда, он должен построить город. Таким образом и возник Теруэль. Кирпичные домишки и зубчатые стены города возвышались на берегу реки Турий между холмами и головокружительными скалами.

Добравшись до подножия одной из многочисленных башен, Сарраг восхищенно присвистнул и возблагодарил Аллаха за гений арабских архитекторов.

Пройдя чуть вперед, он указал на каменную плиту с изображением герба города: быка.

— Эль торо дель фуэго! — торжествующе вскликнул он. — Разве я не был прав?

Эзра в знак согласия промычал что-то нечленораздельное.

— Я голоден, — заявил он затем более внятно. — И хочу пить. И спина у меня болит.

— Не стану спорить, — кивнул шейх. — Остальное может подождать до завтра. Давайте найдем пристанище. Вы идете, фра Варгас?

— Мне кажется, было бы обидным не найти пятый треугольник, прежде чем набивать себе желудок.

— И речи быть не может! — возмутился Эзра. — Во-первых, как я только что сказал, я выдохся, и не только я один. — Он указал на Саррага с Мануэлой. — Потом, да простит меня Адонаи, мне все эти расшифровки уже поперек горла! Мои умственные способности иссякли. В данный момент, если вы меня спросите, что за животное передвигается на четырех, имеет гриву и ржет, я отвечу: черепаха!

— Как вам будет угодно, — небрежно бросил Варгас. И с невинным видом добавил. — А ведь вам стоит лишь наклониться, чтобы его взять:

— Взять треугольник?

— Именно. Он здесь. Совсем рядом.

Сарраг с недоверчивым видом оглядел монаха:

— Вы говорите о пятом треугольнике?

— А о чем же еще, шейх ибн Сарраг?

Эзра, подбоченившись, с неимоверной усталостью в голосе произнес.

— Отлично. И где же он? Варгас указал на вершину башни.

— Это на заходе склоненной тени найдете вы 3.

Он попятился, отходя примерно на десять туазов от башни.

— Идите сюда, — пригласил он остальных. — Подойдите на секундочку. И скажите, что видите.

Эзра, волоча ноги, подошел к нему.

— И что?

— Жду, что вы мне скажете.

Все трое, словно сговорившись заранее, одновременно задрали головы и, приложив руки козырьком к глазам, начали внимательно изучать каменное сооружение.

Судя по веселым взглядам, которые бросали на них прохожие, они являли собой довольно занимательное зрелище.

— Варгас! — прорычал раввин. — Если вы желаете выставить нас ослами, то клянусь, вы за это поплатитесь! Ничего! Ничего особенного я не вижу! Башня как башня, таких в Испании на пучок десяток. Признаю, что она довольно красива, но и только!

Сарраг собирался заявить то же самое, но Варгас жестом остановил его:

— Посмотрите направо. Вот туда.

Взгляды троицы обратились туда, куда указывал францисканец. Это оказалась вторая башня, идентичная той, которую они только что изучали.

— А теперь?

— Она наклоненная, — констатировал Эзра.

— Да, — хором поддержали его Мануэла с Саррагом. — Клонится на запад.

Варгас спокойно улыбнулся.

— А если бы она не была наклоненной, то разве не походила бы как две капли воды на ту, у подножия которой мы стоим? — И процитировал, выделяя каждое слово: — Это на заходе склоненной тени найдете вы 3. — И быстро добавил: — Мертвец пометил отпечатком своим две одинаковые тени. Склоненная тень… Две одинаковые тени…

Ни Эзра, ни шейх не осмелились ни подтвердить, ни опровергнуть гипотезу францисканца.

— Возможно, вы правы, — снизошла Мануэла, — но как тогда быть с предыдущими фразами и последующими? Позвольте глянуть на ваши заметки, — протянула она руку.

Варгас охотно протянул ей листок.

— Смотрите, — продолжила она. — Как быть с этими подсказками? Кто такие A'h и A'hoth? И где мертвец?

— Ответ прост: я не верю в совпадения. — Рафаэль указал на башни. — Не думаю, что склоненная тень и две одинаковые тени могут быть чем-то другим, а не этими двумя сооружениями.

— Сеньора, — заговорил чуть рассеянно раввин, — вы спрашиваете, кто такие A'h и A'hoth? Эти слова означают «брат» и «сестра». Их иногда используют как омонимы Ich и Icha: мужчина и женщина. Самец и самка. Но, как бы то ни было, я не понимаю, к чему эти прозвища. Боюсь, наш друг принимает догадки за реальность.

— И не только A'h и A'hoth, — вступил ибн Сарраг. — В тексте говорится о мертвеце. Мертвец, который — цитирую — пометил отпечатком своим две одинаковые тени. Лично я не вижу ни могилы, ни склепа. А вы?

Варгас шейху не ответил, а окликнул проходившего мимо водоноса:

— Простите, сеньор, не могли бы вы мне помочь? Не скажете, не связана ли с этой башней какая-нибудь история?

Водонос рассмеялся:

— Должно быть, вы не местный, падре! Иначе не задавали бы такого рода вопроса. Конечно, у нее есть история. Но она связана и с другой башней. Вон той, что возле собора.

— Если вас не затруднит, не могли бы вы вкратце поведать нам, о чем там речь? — попросил Варгас.

— Охотно. Вот эта называется Сан-Сальвадор. Другая, что клонится, — Сан-Мартин. Рассказывают, что в те времена, когда городом владели мавры, два арабских архитектора безумно влюбились в одну и ту же женщину, принцессу по имени Сорайда. Чтобы разрешить проблему, эмир предложил им построить две башни. Тот, чья будет красивей, и получит руку принцессы. — Улыбка водоноса немного омрачилась. — Вы наверняка догадались, кто стал победителем. Создатель башни Сан-Мартин увидел, что она клонится, лишь когда она была уже закончена.

— И это все? — уточнил Рафаэль, неудовлетворенный ответом.

— Да, сеньор. Ну почти. Победитель женился на прекрасной Сорайде, а проигравший… — Водонос изобразил печаль. — Проигравший не вынес потери любви и бросился с построенной им башни. Той, о которой я говорил: башни Сан-Мартин.

Францисканец повернулся к компаньонам:

— Ну а теперь вы тоже считаете это совпадением? — И доверительным шепотом проговорил: — Мертвец пометил отпечатком своим две одинаковые тени.

На круговой дорожке у подножия наклоненной башни они разделились: Эзра с Варгасом двинулись с востока на запад, а Сарраг с Мануэлой — наоборот.

Не прошли они и одного лье, как шейх задумчиво обратился к молодой женщине:

— Довольно странный человек наш друг Варгас, вам не кажется, сеньора? От него не знаешь, что ожидать. Когда я впервые его увидел, то подумал, что он слишком молод, чтобы помочь нам. Но он очень быстро доказал, что я ошибался. Более того, его познания меня поразили. Затем я думал, что он не способен проявить независимость суждений перед своими собратьями и Церковью в целом.

— Возможно, вы путаете слепоту с чувством долга?

— Не думаю. Как бы то ни было, в этом я тоже ошибся. То, как он говорил, на какой риск пошел, защищая этого генуэзского моряка, наглядно показало, что за облачением священника скрывается свободный дух. И, наконец, я сказал себе, что принятие монашеского сана наверняка увело его далеко от реальностей.

— Что вы имеете в виду под реальностями? — подняла брови Мануэла.

— Жизнь, страдания, смерть, любовь.

Молодая женщина вздрогнула. Уж не играет ли с ней араб? Если это так, то она не даст загнать себя в ловушку. И она самым естественным тоном заметила:

— Не знаю, как вы представляете себе духовенство. Христос, как вам наверняка известно, познал эти «реальности», о которых вы говорите. И священник…

— Я говорил также и о любви. Насколько мне известно, Христос этого чувства не испытывал.

— Как же вы ошибаетесь! Конечно, он не любил в плотском смысле слова, но страсти Христовы, его самопожертвование, все в нем — не что иное, как любовь!

— Да будет вам, сеньора, — укоризненно бросил шейх. — Вам отлично известно, что священники — не Христос. Они в первую очередь мужчины.

Мануэла застыла. Ибн Сарраг начал ее серьезно раздражать.

— Почему бы вам не высказаться прямо, шейх, вместо того чтобы вилять?

Араб серьезно поглядел на нее, но в его глазах светилась лукавая искорка.

— Ой, да ничего особенного.

— Выкладывайте, шейх ибн Сарраг!

— Допустим, мне доводилось видеть, как некоторые люди считали себя предназначенными для чего-то, тогда как на самом деле созданы совершенно для другого.

Мануэла все еще не могла понять, к чему он клонит, и ждала продолжения.

— Видите ли, сеньора, — более теплым тоном продолжил араб, — мы, жители Востока, верим в некоторые вещи. Вещи, которые вы, обитатели Запада, считаете абсурдными или смешными. Сглаз — одно из этих верований, но также, и я бы сказал, это основное, — предопределение. Мы убеждены, что все было заранее предначертано в Великой Книге Звезд: наши радости, печали, любовь, час нашего рождения и нашей смерти. Отказываясь признавать такого рода философию, вы предпочитаете говорить, когда происходит нечто удивительное, о Провидении, совпадении или случае. Буквально только что Варгас сказал, что не верит в совпадения. И был прав. Я тоже не верю.

Враждебность Мануэлы, возникшая в начале разговора, исчезла.

А шейх тем временем продолжил:

— Каждому из нас отведена своя роль. Иногда она состоит в том, чтобы быть просто вдохновителем и иногда даже и инициатором. Иногда мы появляемся в жизни другого человека в тот момент, когда он стоит на перепутье. Вольно или невольно мы влияем на его выбор. Этот человек выберет тот или иной путь, и все его будущее изменится. Я знаю людей, которые никогда не погрязли бы в пучине отчаяния, если бы кто-то нашел нужные слова, чтобы их удержать.

— Вы говорите, что мы можем изменить чью-то жизнь. Изменить к лучшему или к худшему?

— Одному Аллаху это известно. Но в чем лично я полностью уверен: было заранее предначертано, что мы сыграем эту роль — в этот самый день, в этот самый час. А также в то, что, как только наша задача выполнена, мы исчезаем из жизни этого человека. Наш друг Варгас сейчас на перепутье. Сеньора, я молю Всемогущего, чтобы благодаря вам он выбрал правильный путь. Вот что я хотел вам сказать.

— Если жители Востока правы, шейх ибн Сарраг, то знайте, что уже поздно: я ничего не смогу ни прибавить, ни убавить.

Араб едва заметно кивнул и, видимо, сочтя, что все уже сказано, двинулся дальше.

Несколько минут спустя они увидели Эзру с Варгасом. Сидя на склоне, они задумчиво взирали на лежавший между ними на травке пятый бронзовый треугольник.

Справа от них, примерно на середине растрескавшейся стены, выступала лепная голова быка. А прямо под ней — широкая трещина. Именно в ней раввин с францисканцем, видимо, и обнаружили треугольник.

Приблизившись, Мануэла услышала слова араба: — Найдете вы 3 у подножия стены, где написано: Моисей принес вам неопровержимые доказательства, вы же в отсутствие его тельца для почитания взяли.

ГЛАВА 29

Он и она, безумно влюбленные из Теруэля.

Саламанка, следующий день

Яркое солнце, сияющее над Саламанкой, добавляло торжественности празднеству в честь въезда в город Их Величеств Изабеллы и Фердинанда. Рядом с Их Величествами ехали знаменитый граф Кабра, гроза мавров, вооруженная охрана и вездесущие священники, вечно сопровождавшие двор.

Процессия продвигалась в темпе грациозной поступи арабских и андалусийских скакунов, под сенью королевского штандарта Кастилии, а на всем пути до собора перед ними склонялись разноцветные стяги.

Королева, облаченная в бархатный корсаж, парчовую юбку и мантию с капюшоном, украшенную в мавританском стиле, ехала на рыжей кобыле в седле, обитом малиновым бархатом. Сбрую лошади украшали шелковые ленты с позолоченными кисточками. Рядом с ней ехала на муле инфанта в черной парче и черной же мантии с капюшоном, украшенной так же, как материнская. Король же, как и все его рыцари, был в воинском облачении.

На паперти собора их торжественно поджидал архиепископ Саламанки, сложив руки на заметном брюшке. Чуть в стороне стоял Эрнандо де Талавера. Чувствовалось, что он испытывает гордость, глядя на эту армию на марше. Это была сама Испания. Испания, отвоевывавшая свою славу и честь. С того самого мгновения, как появился кортеж, у Талаверы все время вертелся в голове не очень давний разговор с королевой.

Гранада на коленях… Испания, наконец свободная. Конец семисотлетней оккупации. Думаю, это будет самое значительное событие в истории. Испания, наконец-то единая.

Последние сведения из Андалусии подтверждали это. Даже если Гранада падет еще не завтра, уже совершенно очевидно, что она падет.