Гиперион (№4) - Восход Эндимиона

Кардинал Лурдзамийский улыбнулся:

— Да… На одном из терраформированных миров в системе Старой Земли. До Падения там находился штаб ВКС, Военно-Космических Сил, но для Империи Пасема этот мир практически бесполезен — слишком далеко. Вам совершенно незачем было знать о нем, Доменико.

— Я знаю, где Марс, — возразил Великий Инквизитор более резко, чем хотел. — Я просто не понимаю, как там мог очутиться Шрайк. — «И какое, черт бы вас всех побрал, это имеет отношение ко мне?» — мысленно прибавил он.

Кардинал Лурдзамийский кивнул:

— В соответствии с тем, что нам известно, демон по прозвищу Шрайк действительно никогда раньше не покидал Гиперион. Но сомневаться не приходится. Этот ужас на Марсе… Губернатор объявил чрезвычайное положение, архиепископ Робсон лично обратился к Его Святейшеству за помощью.

Великий Инквизитор потер подбородок и задумчиво кивнул:

— Имперский Флот…

— Корабли Флота, дислоцированные в Старом Округе, были срочно переброшены туда, — перебил госсекретарь. Верховный Понтифик склонился над карликовым деревцем и простер руку над крохотной, кривой веточкой, словно благословляя. Казалось, он не слушает.

— Корабли укомплектованы морскими пехотинцами и швейцарскими гвардейцами, — продолжал кардинал Лурдзамийский. — Мы надеемся, что они одолеют и — или — уничтожат этого демона…

«Матушка учила меня никогда не доверять тем, кто употребляет выражение „и/или"“, — подумал Мустафа.

— Конечно, — сказал он вслух. — Я отслужу за них мессу.

Кардинал Лурдзамийский вновь улыбнулся. Святой отец наконец-то оторвался от созерцания чахлого деревца.

— Вот именно, — сказал Лурдзамийский, и Мустафе послышалось урчание довольного кота, измывающегося над несчастной мышью. — Мы согласны, что это скорее дела веры, чем Флота. Шрайк — как открылось Его Святейшеству более двухсот лет назад — воистину демон, возможно, главный агент Сатаны.

Мустафа мог только кивнуть.

— Мы полагаем, что лишь Священная Канцелярия достаточно подготовлена и оснащена — духовно и материально, — чтобы должным образом изучить это появление… и спасти несчастных мужчин, женщин и детей на Марсе.

«Козел вонючий!» — подумал Джон Доменико кардинал Мустафа, Великий Инквизитор и префект Священной Конгрегации по вопросам вероучения, известной под названием Верховной конгрегации святой инквизиции. Он привычно мысленно раскаялся в произнесении непристойности.

— Понятно, — сказал он вслух, ровным счетом ничего не понимая, но восхищаясь ловкостью своих врагов. — Я немедленно назначу комиссию…

— Нет-нет, Доменико, — вмешался Его Святейшество, подходя поближе. — Вы должны отправляться немедленно. Эта… материализация демона угрожает целостности Тела Христова.

— Отправляться… — тупо повторил Мустафа.

— Мы реквизировали у Флота новейший звездолет класса «архангел», — живо отреагировал кардинал Лурдзамийский. — На борту — двадцать восемь человек команды, вы можете взять с собой еще двадцать одного… ваш персонал и служба безопасности… итак — двадцать один — и вы сами, разумеется.

— Разумеется, — повторил кардинал Мустафа и изобразил улыбку. — Разумеется.

— Имперский Флот ведет битву с этим воплощением дьявола — с Бродягами, в тот самый миг, когда мы с вами беседуем, — пророкотал кардинал Лурдзамийский. — Но демонической угрозе можно противостоять — и нанести сокрушительный удар — силою Церкви нашей святой.

— Разумеется, — поспешил согласиться Великий Инквизитор. «Марс, — подумал, он. — Самый дальний прыщ на заднице цивилизованной вселенной. Триста лет назад я бы воспользовался мультилинией, а теперь придется выйти из игры и проторчать там столько, сколько им будет угодно. Никакой информации. Никакой возможности управлять моими людьми. А Шрайк… Если его все еще контролирует этот, чтоб его, Высший Разум Техно-Центра, то он очень просто может быть запрограммирован убить меня. Просто великолепно». — Разумеется, — повторил он. — Святой отец, когда я должен отправляться? Вы позволите мне закончить с текущими делами Священной Канцелярии… У меня есть в запасе несколько дней… или недель?

Папа улыбнулся и сжал локоть Мустафы.

— «Архангел» уже ждет вас и ваших людей, Доменико. Нам сообщили, что оптимальное время вылета — через шесть часов. — Разумеется, — в последний раз сказал Великий Инквизитор, опустился на колено и поцеловал папский перстень.

— Господь с вами. — Папа коснулся склоненной головы кардинала и произнес формальное благословение на латыни.

Поцеловав перстень и почувствовав на языке привкус камня и металла, Великий Инквизитор еще раз улыбнулся про себя ловкости тех, кого он думал переиграть и превзойти в коварстве.

Отцу капитану де Сойе так и не удалось поговорить с сержантом Грегориусом, а сейчас остались считанные минуты до прыжка в пространство Бродяг. Первый прыжок — тренировочный полет в безымянную систему в двадцати световых годах за Великой Стеной. Как и Эпсилон Эридана, солнце в этой системе было класса К; но не красный карлик, а типа Арктура.

Эскадра «Гидеон» совершила переход без происшествий — новые саркофаги двухдневного автоматического воскрешения работали без сбоев. На третий день семь «архангелов» уже тормозили в системе, играя в тактические «кошки-мышки» с девятью факельщиками, которые прибыли туда раньше, после нескольких месяцев пути. Факельщикам было приказано спрятаться в системе, а «архангелам» — найти их и уничтожить.

Три факельщика укрылись в облаке Оорта среди протокомет, выключили двигатели, заглушили передатчики, а энергию расходовали на самом минимуме. «Уриил» засек их на расстоянии в 0,86 светового года и выпустил три виртуальные гиперкинетические ракеты. Де Сойя вместе с шестью другими капитанами находился в тактическом пространстве — солнце где-то на уровне пояса, двухсоткилометровые выхлопы семи «архангелов» словно процарапаны алмазом на черном стекле — и наблюдал, как голограммы возникли, обрели четкость и дематериализовались в облаке Оорта, преследуя теоретические гиперкинетические самонаводящиеся ракеты, как они вынырнули из пространства Хоукинга, разыскали бездействующие факельщики и зарегистрировали два точных виртуальных поражения цели и одно «серьезные повреждения — высокая вероятность уничтожения противника».

В системе не было планет как таковых, однако еще четыре факельщика условного противника обнаружили в засаде в аккреционном диске в плоскости эклиптики. «Ремиил», «Гавриил» и «Рафаил» атаковали издалека и определили поражение целей задолго до того, как датчики факельщиков смогли зарегистрировать присутствие «архангелов» — нарушителей.

Последние два факельщика затаились в фотосфере гиганта, заслонились силовыми полями класса «десять», а тепло излучали через моноволокна длиной в полмиллиона километров. Командование Флота весьма неодобрительно относилось к подобным уловкам во время тренировочных боев, но де Сойя только порадовался дерзости двух командиров: он и сам предпринял бы такой маневр лет десять назад.

Эти последние факельщики вырвались из-за К-звезды на полной тяге, их поля переизлучали тепло в видимом спектре — две ослепительно белые протозвезды. Они попытались сблизиться с эскадрой, идущей на скорости в три четверти световой. Ближайший «архангел» — «Сариил» — уничтожил оба факельщика, не потратив ни эрга из запасов для силового поля класса «тридцать», которое протянулось на сто километров впереди носа крейсера, расчищая путь. Если силовое поле откажет, чудовищные скорости потребуют чудовищную цену…

Адмирал Алдикакти упомянула о «вероятном поражении» цели в облаке Оорта. Эскадра развернулась по дуге, и все капитаны и их помощники встретились в тактическом пространстве обсудить модельный бой перед прыжком в пространство Бродяг. Де Сойя терпеть не мог все эти встречи… сидят бюрократы надутые, три десятка мужчин и женщин в форменных мундирах Флота вокруг виртуального стола, сидят и обсуждают тактику, стратегию, технические неполадки оборудования и степень боеготовности. Солнце класса К ярко сверкает; звездолеты — как тлеющие угольки на черном бархате.

На трехчасовом совещании было решено, что «вероятное поражение» следует расценивать как промах и впредь запускать как минимум пять самонаводящихся гиперкинетических ракет. Далее перешли к обсуждению энергозатрат и выбора оптимальной дистанции точного поражения цели. Была разработана следующая стратегия: один «архангел» входит во вражескую звездную систему в тридцати световых минутах впереди эскадры — как приманка для радаров и датчиков противника, остальные идут следом и уничтожают цели.

Проведя на боевых постах двадцать два стандартных часа, еще не до конца оправившись после воскрешения, люди валились с ног. Но с «Уриила» по направленному лучу передали координаты для прыжка, и «архангелы» начали разгоняться к точке перехода. Де Сойя обошел звездолет, подбадривая экипаж. Сержанта Грегориуса, который командовал отделением из пяти швейцарских гвардейцев, он оставил напоследок.

Как-то раз, во время долгой и безуспешной погони на старом «Рафаиле» за девочкой по имени Энея, отец капитан де Сойя решил, что ему надоело называть сержанта Грегориуса «сержант Грегориус», и вызвал на экран его досье, чтобы узнать имя. К своему удивлению, де Сойя обнаружил, что имени у сержанта нет. Громадный ветеран родился и вырос на северном континенте болотистой планеты Патаупха, в воинской культуре, где новорожденным давали восемь имен — семь «имен слабости» и одно «имя силы», его обретали только те, кто уцелел после семи испытаний и доказал свое право. Бортовой компьютер сообщил капитану, что приблизительно из трех тысяч кандидатов выживал один, отвергавший после этого «имена слабости» и приобретавший «имя силы». О природе семи испытаний никаких данных в компьютере не было. Как следовало из досье сержанта, Грегориус первым из шотландцев-маори с Патаупхи стал морским пехотинцем, а впоследствии был принят в швейцарскую гвардию. Де Сойя давно уже хотел расспросить сержанта о семи испытаниях, но так и не набрался решимости. В тот день, когда де Сойя спустился по гравиколодцу в кубрик гвардейцев, сержант Грегориус так обрадовался ему, что казалось, вот-вот кинется обниматься. Но не кинулся — щелкнул каблуками, вытянулся в струнку и гаркнул:

— Смирно!

Пятеро гвардейцев, занимавшихся своими делами — кто читал, кто стирал, кто чистил оружие, — тут же вскочили. На мгновение кубрик заполнили разлетевшиеся во все стороны скрайберы, журналы, импульсные ножи, части броневых скафандров и энергетические винтовки.

Капитан де Сойя кивнул сержанту и окинул взглядом всех пятерых — трех мужчин и двух женщин, ужасно, просто ужасно молодых. Худощавые, мускулистые, прекрасно адаптированные к невесомости и готовые к бою. Все как один ветераны. Каждый отличился так, что именно его выбрали для участия в этой операции. Де Сойя заметил в их глазах боевой азарт, и ему стало грустно.

Несколько минут ушло на проверку снаряжения, представление и беседу. Затем де Сойя поманил Грегориуса и вылетел из кубрика в отсек, где помещалась корабельная прачечная. Оставшись с Грегориусом наедине, капитан протянул руку:

— Чертовски рад видеть вас, сержант. Грегориус ответил на рукопожатие и ухмыльнулся. Его квадратное, испещренное шрамами лицо ничуть не изменилось, и улыбка осталась такая же — открытая и приветливая.

— Взаимно, капитан. С каких это пор святой отец не боится поминать черта, а?

— А с таких пор, как его назначили командовать этим кораблем, сержант, — ответил де Сойя. — Как ваши дела?

— Отлично, сэр. Все в порядке.

— Вы участвовали в операции «Святой Антоний» и во вторжении в Стрелец. Капрал Ки погиб при вас?

Сержант Грегориус потер подбородок.

— Никак нет, сэр. Я был в созвездии Стрельца два года назад, но Ки там не видел. По слухам, транспорт, на котором он летел, подбили. На этом транспорте у меня была еще пара приятелей, сэр…

— Очень жаль, — сказал де Сойя. Они плавали в невесомости рядом со стиральной машиной. Капитан ухватился за фал и развернулся, чтобы посмотреть Грегориусу в глаза. — Как вы перенесли допрос, сержант? Грегориус пожал плечами:

— Меня продержали на Пасеме несколько недель. Задавали одни и те же вопросы. Не поверили ни единому слову про то, что произошло на Роще Богов, — ни насчет той девки-киборга, ни насчет Шрайка. Потом, похоже, им надоело задавать вопросы, меня разжаловали в капралы и вернули на службу.

— Простите меня, сержант. — Де Сойя вздохнул. — Я рекомендовал повысить вас в звании. — Он невесело усмехнулся. — И вот чего стоила моя рекомендация. Нам повезло, что нас не отлучили от Церкви и не казнили.

— Так точно, сэр. — Грегориус бросил взгляд на звезды в иллюминаторе. — Нам явно не обрадовались, это вы верно заметили. — Он посмотрел на капитана. — А вы, сэр? Я слыхал, вас отправили в отставку? Де Сойя улыбнулся:

— Да. Из боевых капитанов — в приходские священники.

— Говорят, вас сослали на какой-то занюханный пустынный мирок, сэр. Дескать, там и мочу продают по десять марок бутылка.

— Верно, — улыбнулся де Сойя. — Это моя родная планета.

— Вот дерьмо! — Грегориус совсем смутился. — Прошу прощения, сэр. Я хотел… Ну, я не… ни за что…

Де Сойя тронул его за плечо:

— Не переживайте, сержант. Вы абсолютно правы. На этой планете действительно торгуют мочой — только по пятнадцать марок за бутылку. Не по десять.

— Так точно, сэр. — На черной коже Грегориуса проступил румянец стыда.

— Да, сержант…

— Слушаю, сэр.

— С вас пятнадцать «Радуйся, Мария» и десять «Отче наш» за непристойные выражения. Не забывайте, я по-прежнему ваш духовник.

— Есть, сэр. — Сержант двинулся было к кубрику, но вдруг остановился. — Можно один вопрос, капитан?

— Давайте.

— У меня такое чувство, сэр, — пробормотал Грегориус, — что… В общем, ничего конкретного, но приглядывайте за своей спиной.

— Ладно, — ответил де Сойя.

Подождав, пока Грегориус вернется в кубрик и люк закроется, он направился к главному гравиколодцу. Следовало до старта лечь в свой саркофаг. В системе Пасема было полным-полно торговых кораблей, боевых звездолетов, орбитальных станций — Тор Гильдии торговцев, военные базы, терраформированные астероиды типа Кастель-Гандольфо, орбитальные «бидонвили» по низким ценам, куда слетались миллионы, лишь бы поближе к центру цивилизации — ведь жить на самой планете не всем по карману. Кроме того, там наблюдалась самая высокая концентрация личных космических средств передвижения. Вот почему Кендзо Исодзаки, исполнительный директор и председатель Исполнительного Совета панкапиталистической лиги независмых католических трансгалактических торговых организаций, желая побыть в одиночестве, взялся пилотировать личный челнок и шел тридцать два часа на высоком ускорении к внешнему кольцу системы.

Даже выбрать челнок оказалось не слишком просто. Гильдия владела целой флотилией для перемещений внутри системы, но Исодзаки вполне допускал, что, несмотря на все принятые меры, на каждом челноке наверняка сидят «жучки». Сначала он предполагал арендовать грузовик, но потом рассудил, что его врагам — Ватикану, Священной Канцелярии, разведке Флота, «Opus Dei», соперникам внутри Гильдии и мало ли кому еще — ничего не стоит установить «жучки» на каждый из великого множества звездолетов Гильдии.

В конце концов Исодзаки переоделся, загримировался, отправился в общественный док Тора, купил на месте древний хоппер и велел своему подпольному Иск-Ину в комлоге вывести корабль из оживленной зоны эклиптики. Хоппер шесть раз окликали имперские патрули, однако лицензия была в порядке, к тому же он направлялся к астероидам — перекопанным вдоль и поперек, но все равно привлекательным для отчаявшегося старателя, — посему без личного досмотра обошлось.

Исодзаки злила эта мелодрама, бесцельная трата драгоценного времени. Можно было бы встретиться и у него в кабинете на Торе — если бы согласился второй. Но второй отказался, а Исодзаки в глубине души понимал, что ради этой встречи отправился бы и на Альдебаран.

Через тридцать два часа после вылета с Тора хоппер убрал внутреннее силовое поле и разбудил пассажира. Бортовой компьютер, на редкость тупой прибор, ни на что другое не способный, выдал Исодзаки координаты и сведения о разработках, а нелегальный комлог тем временем сканировал пространство, выискивая корабли — в активном режиме или затаившиеся, после чего объявил, что сектор свободен.

— Как же он сюда доберется, если тут нет кораблей? — спросил Исодзаки, размышляя вслух.

— Иначе добраться невозможно, сэр, — отозвался комлог. — Если он здесь, что представляется крайне маловероятным…

— Молчать! — цыкнул Исодзаки.

Он сидел в пропахшем маслом полутемном блистере и глядел на зияющий жерлами шахт астероид в полукилометре от хоппера. Тем временем корабль сравнял скорость с астероидом, и знакомое пасемское звездное небо за астероидом начало вращаться. Если не считать астероида, вокруг не было ничего — только вакуум, космические лучи и пронзительная тишина.

И тут в наружный шлюз постучали.

Глава 8

В то время, когда происходила передислокация войск, в то время, когда армады матово-черных звездолетов дырявили пространственно-временной континуум, в тот самый миг, когда Великого Инквизитора отправили на терзаемый Шрайком Марс, а исполнительный директор Гильдии торговцев летел на тайное рандеву в открытом космосе, я лежал беспомощный в постели, мучимый дикой болью в спине и животе.

Боль — штука любопытная и обескураживающая. Мало что на свете способно столь бесцеремонно и столь решительно завладеть вашим вниманием, и мало о чем столь же скучно слушать или читать.

Боль всепоглощающа. Поразительно неумолимая, она обладает всеподчиняющей силой. В часы агонии — и тогда, и потом — я пытался сосредоточиться на окружающем, думать о других вещах, говорить с людьми, даже повторял в уме таблицу умножения, но боль проникала во все уголки сознания, точно расплавленное железо — в трещины плавильного тигля.

Я смутно осознавал происходящее — я на планете, которую комлог определил как Витус-Грей-Балиан Б; набирал воду из колодца, когда меня скрутила боль; подошла женщина в синем одеянии, синие ногти, открытые сандалии, и позвала на помощь других — в синих одеяниях, — они перенесли меня в дом, и я продолжал сражаться с болью на мягкой кровати. Там были и еще люди — женщина в синем платье и платке, молодой мужчина в синем костюме и в тюрбане и по крайней мере двое детей, тоже в синем. Эти добрые люди не только удовлетворились моими нечленораздельными извинениями и маловразумительными жалобами — они разговаривали со мной, клали на лоб влажные компрессы, успокаивали, сняли с меня ботинки, носки, жилет, заботились обо мне, ободряюще шепча что-то на своем странном языке, пока я пытался сохранить хоть крохи собственного достоинства, сражаясь с приступами боли.

Прошло несколько часов — небо за окнами стало по-вечернему розовым, — и женщина, та, что первой подошла ко мне, сказала:

— Гражданин, мы попросили местного священника-миссионера о помощи, и он отправился за доктором с имперской военной базы в Бомбасино. У военных почему-то не оказалось ни свободных скиммеров, ни других летательных аппаратов, поэтому священник и доктор… если доктор приедет… поедут вниз по реке — это пятьдесят пулов. Если повезет, они будут здесь еще до рассвета.

Я понятия не имел, сколько в одном пуле метров — или километров — и сколько надо времени, чтобы проделать путь в пятьдесят пулов, я не знал даже, сколько в этом мире длится ночь, но от одной лишь мысли, что скоро настанет конец моим мучениям, на глаза мне навернулись слезы… и я прошептал:

— Пожалуйста, мэм, не надо имперских врачей…

Женщина положила мне на лоб холодную ладонь.

— Так надо. В Лок Чайлд-Ламонде больше нет своего доктора. Вы можете умереть без медицинской помощи.

Я застонал и перекатился на бок. Боль пронзила меня раскаленной проволокой. Я понимал, что доктор с базы сразу поймет, что я не отсюда, сообщит обо мне полиции или военным — если этого уже не сделал их «священник-миссионер», — и меня наверняка задержат и допросят. На сем моя миссия и закончится — полным провалом. Четыре с половиной стандартных года назад, отправляя меня в эту одиссею, старый поэт Мартин Силен поднял бокал шампанского и предложил тост за героев. Если бы он только знал, чем это обернется в действительности! А может, он знал? Ночь тянулась с леденящей медлительностью. То ко мне заглядывали две женщины — посмотреть, как я, — то дети в голубых платьицах (наверное, в ночных рубашках) таращились на меня из полутемного коридора. У девочки светлые волосы… и прическа совсем как у Энеи в ту пору, когда мы встретились, и ей было двенадцать, а мне — двадцать восемь стандартных лет. Мальчик — он младше девочки — очень бледный, голова выбрита. Всякий раз, заглядывая ко мне, он робко махал ручонкой. Когда боль отступала, я вяло махал в ответ.

Уже рассвело, а врача все не было. Соленой мутью накатило отчаяние. Я не в силах выносить эту ужасающую боль еще час. Интуитивно я знал, что такие люди, как мои хозяева, давным-давно дали бы мне болеутоляющее, если б оно у них было. Я всю ночь пытался вспомнить, не осталось ли чего-нибудь подходящего в каяке. Нет, единственное, что я захватил из лекарств, — аспирин и средства дезинфекции. А против такой сокрушающей волны боли аспирин не поможет.

Я решил, что, пожалуй, смогу продержаться еще десять минут. Они сняли браслет комлога и положили на полку у кровати. Можно попробовать скоротать время за разговором с комлогом. Я потянулся к полке, задыхаясь от накатившей боли… еще немного — получилось! — Нацепив браслет на запястье, я прошептал:

— Биомонитор включен?

— Да.

— Я умираю?

— Показатели жизнедеятельности критические, — сообщил комлог неизменно спокойным тоном. — Вы в шоке. Кровяное давление… — Он пустился перечислять технические подробности и перечислял их до тех пор, пока я не велел ему заткнуться.

— Ты не выяснил, что со мной случилось?

За приступами боли волнами накатывала тошнота. В желудке уже ничего не осталось, но позывы на рвоту не прекращались.

— Состояние напоминает приступ при воспалении аппендикса.

— Аппендицит… — Такие бесполезные придатки, как аппендикс, были давным-давно генетически удалены из человеческого организма. — Разве у меня есть аппендикс?

Уже наступило утро… Шелест одежд в тишине дома… женщины уже несколько раз заглядывали ко мне.

— Ответ отрицательный, — сообщил комлог. — Такого не бывает, если только это не генетические отклонения, в данном случае вероятность…

— Помолчи, — прошипел я. В комнату вошли две женщины в голубом, а с ними — третья, выше, тоньше, явно не местная. В черном комбинезоне с крестом и кадуцеем — значком медицинских частей Имперского Флота на левом плече.

— Доктор Молина, — представилась она, распаковывая маленький черный саквояж. — На базе все скиммеры на маневрах, мне пришлось добираться по реке на катере. — Она приложила одну присоску к моей груди. Вторую — к животу. — Вы, наверное, считаете, что я проделала этот путь исключительно ради вас. Так вот, вынуждена вас разочаровать: один из наших скиммеров потерпел аварию близ Кероа-Тамбат, в восьмидесяти километрах к югу отсюда, и мне нужно оказать раненым первую помощь. Ничего серьезного, синяки и ушибы да одна сломанная нога. Не отзывать же скиммер с маневров из-за такой ерунды. — Доктор Молина достала из саквояжа небольшой приборчик и подключила к присоскам. — А если вы из тех, что сбежали несколько дней назад с грузовика Гильдии, то ограбить меня все равно не удастся. Вы не получите ни денег, ни наркотиков. Снаружи, у двери, двое охранников. — Она надела наушники. — Итак, что с вами стряслось, молодой человек?

Я покачал головой, заскрежетал зубами от очередного приступа боли и, когда смог, ответил:

— Не знаю, доктор… Спина… И тошнит…

Не обращая на меня внимания, доктор Молина изучала показания прибора. Внезапно она резко наклонилась и надавила мне слева на живот.

— Больно?

Я чуть не заорал.

— Да, — сказал я, когда смог говорить. Она кивнула и повернулась к моей спасительнице в голубом.

— Скажите священнику, который меня привез, чтоб принес большую сумку. Организм полностью обезвожен. Нужно подключить искусственное питание. А потом я введу ему ультраморф.

И тут я понял: есть только боль, она над всем, превыше всего — превыше идеологий, честолюбивых устремлений, мыслей, эмоций; я знал это с детства, я видел, как умирала от рака моя мать. Есть только боль. И спасение от боли. Я готов сделать что угодно для этой разговорчивой и грубоватой женщины-врача.

— Что со мной? Откуда эта боль?

У доктора Молины был старинный шприц, в который она набрала из пузырька приличную дозу ультраморфа. Если бы даже она сказала мне, что я подхватил инфекцию и жить мне осталось несколько часов, — это не важно, все хорошо, только бы мне дали болеутоляющее.

— Камень в почках. — Должно быть, на моем лице отразилось полнейшее непонимание, потому что доктор Молина пояснила: — Маленький камешек… Но слишком крупный, чтобы выйти самостоятельно… Возможно, кальциевый… У вас были в последние дни какие-нибудь проблемы с мочеиспусканием?

Я постарался вспомнить. Да, иногда возникала боль и определенные затруднения, но я приписывал это тому обстоятельству, что слишком мало пью.

— Были, но…

— Камень в почках, — повторила доктор Молина, потирая мне левое запястье. — Так, укольчик сюда… — Укола я практически не почувствовал — что эта боль по сравнению с главной? Она подсоединила иглу к бутылке, в которой плескался физраствор. — Подействует через минуту. Потерпите, скоро ваши неудобства останутся позади.

Неудобства?… Я закрыл глаза — не хотелось, чтобы видели, что я плачу. Женщина, которая спасла меня, взяла мою руку в свои ладони.

Боль начала отступать. Никогда в жизни ничего меня так не радовало, как это отсутствие боли. Словно приглушили наконец невыносимо громкий звук, и я обрел способность думать. Я снова стал собой, когда боль опустилась до привычного уровня ножевых ран и сломанных ног. С этим я мог справиться, не теряя достоинства. Женщина в голубом держала меня за руку.

— Спасибо, — прошептал я растрескавшимися губами, сжимая ее ладонь. — И вам спасибо, доктор Молина.

Врач наклонилась надо мной и легонько потрепала по щеке.

— Вам нужно поспать, но сначала я хотела бы кое-что выяснить. Не засыпайте, пока не ответите на мои вопросы.

Я кивнул, перед глазами все плыло.

— Как вас зовут?

— Рауль Эндимион. — Я вдруг понял, что не могу ей лгать. Должно быть, она подмешала в раствор «правдосказ».

— Откуда вы, Рауль Эндимион? — Она держала свой диагностический прибор так, словно это был рекордер.

— С Гипериона. Континент Аквила. Мой клан…

— Как вы попали в Лок Чайлд-Ламонд на планете Витус-Грей-Балиан Б, Рауль? Вы — один из тех, кто бежал в прошлом месяце с грузовика Гильдии? — На каяке, — словно издалека услышал я свой голос. По телу разлилось приятное тепло. — Приплыл по реке на каяке. Через портал. Нет, я ниоткуда не сбегал…

— Через портал? — озадаченно переспросила доктор Молина. — Что вы хотите сказать, Рауль? Что вы просто проплыли под ним, сначала вверх по реке, а затем вниз?

— Нет. Я проплыл сквозь него. Из другого мира.

Доктор Молина обменялась взглядом с женщиной в голубом.

— Вы проплыли через портал из другого мира? То есть портал действует? И он перебросил вас сюда?

— Да.

— Откуда? — Левой рукой доктор считала мой пульс.

— Со Старой Земли. Я прибыл с Земли.

На мгновение я словно воспарил, блаженно-свободный от боли, а доктор тем временем вышла в коридор, поманив за собой женщину в голубом. До меня доносились обрывки разговора:

— …явно не все в порядке с головой… он не мог пройти через… галлюцинации… Старая Земля… Наверное, накачался наркотиками… один из беглецов… — Это говорила Молина.

— Мы рады приютить его… — отвечала женщина в голубом. — Мы позаботимся о нем…

— Здесь останется священник и один охранник… Когда в Кероа-Тамбат прибудет медскиммер, мы остановимся здесь, заберем его и доставим на базу… завтра или послезавтра… Не отпускайте его… Возможно, военная полиция…

Пребывая наверху блаженства потому лишь, что боль ушла, я перестал сопротивляться и погрузился в ультраморфные сны.

Мне снился наш разговор с Энеей несколько месяцев назад. Прохладная летняя ночь в пустыне, мы сидим под навесом у ее дома, пьем из кружек и смотрим, как на небе зажигаются звезды. Говорили мы об Ордене, и на все, что я ставил ему в упрек, у Энеи находилось, что возразить. Наконец я рассердился:

— Тебя послушать, так это вовсе и не Орден тебя ловил и пытался убить. Можно подумать, что не имперские корабли гонялись за нами по спиральному рукаву и не они подстрелили наш звездолет на Возрождении-Вектор. Не окажись там портал…

— Орден не гнался за нами, не стрелял в нас и не пытался нас убить, — тихо сказала девочка. — Всего лишь элементы Ордена. Мужчины и женщины, выполняющие приказы из Ватикана… или откуда-то еще, откуда там они их получают.

— Ладно, — сказал я, все еще не в силах успокоиться, — пусть всего лишь элементы этого стреляли в нас и убивали… Секундочку… Что ты имела в виду? Что значит «из Ватикана или откуда-то еще»? По-твоему, есть еще другие, кто отдает приказы? Другие, не Ватикан?

Энея передернула плечами. Движение грациозное, но меня это всегда приводило в бешенство. Одна из ее наименее приятных подростковых привычек.

— Разве есть другие? — спросил я требовательно и куда более резко, чем имел обыкновение говорить с моим юным другом.

— Всегда есть другие, — спокойно сказала Энея. — Рауль, они были правы, когда пытались отловить меня. Или убить.

И во сне — как и наяву — я поставил чашку с чаем на пол и уставился на нее.

— Ты говоришь, что ты… и я… что нас нужно поймать… или убить? Как зверей? И что они правы?

— Конечно, нет. — Энея скрестила руки на груди. В холодном ночном воздухе от чашек поднимался пар. — Я хочу сказать, Орден был вправе — с их точки зрения — прибегнуть к экстраординарным мерам, чтобы остановить меня.

Я покачал головой:

— Что-то я не помню, чтобы ты говорила что-нибудь этакое, ради чего за тобой следовало высылать в погоню целую эскадру звездолетов. Знаешь, детка, самым еретическим твоим высказыванием была фраза, что любовь — движущая сила Вселенной, как гравитация или электромагнитное взаимодействие. Но это просто…