Комиссар Мегрэ - Висельник из Сен-Фольена

— Вы меня извините, — сказал он, — моя жена только что родила девочку. — В его голосе, помимо воли, чувствовалась гордость, но глаза с тревогой перебегали с Мегрэ на Ван Дамма.

— Это у меня третий ребенок, казалось бы, пора привыкнуть, а я волновался, как в первый раз. Вы видели мою тещу, у нее их было одиннадцать, но она тоже плакала от радости. Я забегал сообщить эту радостную новость рабочим. Теща хочет привести их наверх, показать новорожденную. — И тут его взгляд встретился со взглядом Мегрэ, который молча стоял около рисунка, изображающего повешенного.

— Грехи молодости… теперь я понимаю, что все это плохо, но тогда казалось, что из меня выйдет великий художник.

— Эта церковь находится здесь? В Льеже? Жеф ответил не сразу.

— Уже более семи лет, как она не существует. Ее снесли для того, чтобы на этом месте построить новую. Она была некрасивой, без всякого стиля, но очень древняя. В ней было много таинственного, как и в окружавших ее узеньких улочках, увы, их тоже снесли вместе с нею.

— Как она называлась?

— Церковь святого Фольена. Новая, которую выстроили, носит то же название.

Жозеф Ван Дамм заерзал, как будто нервы у него сдали окончательно. Его внутреннее напряжение выдавали едва заметные беспокойные движения, неровное дыхание, подрагивание пальцев и нервное покачивание ногой, которой он упирался в письменный стол.

— Вы в то время были уже женаты? — осведомился Мегрэ.

Ломбар рассмеялся.

— Что вы, тогда мне было всего девятнадцать лет, и я посещал курс живописи в Академии художеств. Вот, смотрите, — и он показал на дилетантский портрет молодого человека, в котором, однако, нетрудно было узнать неправильные черты его лица. Волосы были зачесаны назад, черная блуза застегнута до самой шеи. Под отложным воротничком красовался большой бант. Не обошлось далее без традиционного черепа.

— Если бы мне в то время сказали, что я кончу тем, что сделаюсь фотогравером, — с иронией произнес Ломбар.

Присутствие Ван Дамма стесняло его не меньше, чем присутствие Мегрэ. Было заметно, что ему очень хотелось от них отделаться.

Вошел рабочий справиться по поводу клише, которое еще не было готово.

— Скажи заказчику, чтобы он пришел после обеда.

— Он говорит, что это поздно.

— Тем хуже для него. Объясни ему, что у меня родилась дочь. В его глазах мелькала смесь радости и страха, движения выдавали состояние предельной нервозности, лоб был покрыт каплями пота. — Может быть, разрешите предложить вам что-нибудь выпить? Пройдите, пожалуйста, ко мне наверх.

Они шли по длинному коридору, стены которого были покрыты голубым кафелем, что создавало впечатление чистоты, но напоминало больницу.

— Я отправил обоих своих парней к шурину… сюда, пожалуйста, — сказал он, вводя их в столовую.

Маленькие квадратные окна, темная мебель, обитая тисненой кожей, над диваном большой, неумело написанный портрет молодой женщины. Мегрэ сразу решил, что это портрет жены Ломбара. Как он и ожидал, здесь тоже были развешаны рисунки повешенных, но значительно лучше написанные, чем те, которые висели в рабочем кабинете, и все окантованные.

— Что будете пить, вино или настойку?

Комиссар почувствовал на себе свирепый взгляд Ван Дамма, который неустанно следил за всеми деталями этой встречи.

— Вы сказали, что знали Жана Д'Арневиля. Этажом выше, где, должно быть, находилась роженица, слышались чьи-то шаги.

— Насколько я припоминаю, он учился со мной в одной школе, — рассеянно ответил Ломбар, прислушиваясь к слабому писку новорожденной и поднял стакан. — За здоровье моей малышки и моей жены!

Он разом опорожнил свой стакан и, сдерживая слезы, отошел к буфету, делая вид, будто что-то ищет.

— Мне необходимо пройти к жене, извините меня, пожалуйста, но в такой день, как сегодня…

Ван Дамм и Мегрэ молча пересекли двор, огибая фонтан. Комиссар с насмешкой поглядывал на своего спутника, спрашивая себя, что тот теперь предпримет. Как только они вышли на улицу, Ван Дамм небрежным жестом дотронулся до шляпы и молча удалился прочь.

В Льеже такси попадаются редко. Мегрэ, не знакомый с маршрутами трамваев, вынужден был вернуться в гостиницу пешком. Там он пообедал и просмотрел местные газеты.

В два часа дня, входя в помещение редакции местной газеты, он столкнулся в дверях с выходившим Ван Даммом. Оба сделали вид, что не заметили друг друга.

— Он постоянно опережает меня, — проворчал комиссар и, обратившись к одному из служащих, попросил разрешения ознакомиться с архивом газеты.

— Какой год вас интересует? — спросил чиновник.

— Если позволите, я поищу сам, — ответил Мегрэ.

Комиссара поразили некоторые детали: Арман Лекок сообщил, что его брат покинул Льеж; приблизительно в то время, когда Жеф Ломбар с каким-то нездоровым упорством рисовал повешенных.

А костюм «Б», который бродяга из Бремена перевозил в желтом чемодане, был очень старым. По словам немецкого эксперта, его носили по крайней мере шесть, а может быть, и десять лет назад.

Да и потом, разве посещение Жозефом Ван Даммом этой местной газеты не говорило о многом комиссару?

Его провели в комнату с натертым до зеркального блеска полом. В ней пахло воском, сургучом, старыми бумагами, клеем, типичным запахом учреждения. Вдоль стенки стояли большие картонные ящики, в каждом из них помещались собранные за год газеты. Все кругом было так чисто, что комиссар еле осмелился вынуть из кармана трубку. Усевшись за стол, он начал день за днем перелистывать газеты за тот год, которым были датированы рисунки Жефа Ломбара. Множество заголовков мелькало у него перед глазами. Большинство из них сообщало о событиях мирового значения. Но многие репортеры писали о местных делах: об инциденте, произошедшем в большом магазине, — этому посвящались газетные статьи в течение четырех дней. Отставка члена городской управы, увеличение платы за проезд в трамвае. Вдруг пробел: в переплетенном томе не хватало газеты за 15 февраля. Мегрэ поспешил в приемную чиновника.

— Кто-нибудь брал передо мной комплект газет за этот же год?

— Да. Он пробыл здесь всего пять минут.

— Вы, как мне кажется, уроженец Льежа? Не можете ли вы припомнить какого-нибудь крупного происшествия, случившегося здесь пятнадцатого февраля или за несколько дней перед этим.

— Погодите-ка, десять лет тому назад? Тогда умерла моя свояченица… Как раз в тот день случилось большое наводнение с таким количеством жертв, что пришлось восемь дней ожидать на кладбище очереди, чтобы ее похоронить. Люди передвигались по улицам только в лодках. Советую вам прочесть статью «Король и королева на месте стихийного бедствия». Все газеты поместили их фото. Как вы сказали, здесь не хватает одного номера? Но этого не может быть. В жизни еще не было ничего подобного. Нужно немедленно доложить директору.

Мегрэ наклонился и поднял с паркета обрывок газеты, по-видимому, упавший в то время, когда Ван Дамм вырвал нужную ему страницу от 15 февраля.

Глава 7

Трое

В Льеже ежедневно выходят четыре газеты. Мегрэ потратил два часа, чтобы обойти редакции всех этих газет, но, как он и предполагал, номер за 15 февраля отсутствовал везде.

Направляясь к себе в гостиницу через квартал, в котором находились самые роскошные магазины, парикмахерские, кинематографы и дансинги, Мегрэ опять столкнулся с Ван Даммом, беззаботно гуляющим с тростью в руке. В отеле комиссара ожидала телеграмма от Люка, которому он перед отъездом дал поручение еще раз тщательно обыскать комнату Луи Женэ.

«В печке найден пепел. Экспертиза установила, что это пепел от сожженных банковских билетов. Предполагается, что сожженные билеты составляли крупную сумму.»

Вторым было письмо, доставленное в гостиницу рассыльным. Оно было отпечатано на машинке, на бумаге без водяных знаков, такой обычно пользуются машинистки. В нем говорилось следующее:

«Господин комиссар!

Имею честь сообщить Вам, что я располагаю сведениями, которые могут пролить свет на интересующее вас дело. По некоторым причинам я вынужден соблюдать осторожность и не могу прийти к Вам сам. Поэтому я буду Вам весьма обязан, если вы соблаговолите явиться сегодня в 11 часов вечера в кафе, помещающееся за Королевским театром. В ожидании встречи прошу Вас, господин комиссар, принять уверения в моих самых почтительных чувствах».

Письмо было без подписи. Зато оно изобиловало избитыми оборотами, обычными для деловой переписки, как, например, имею честь сообщить… Буду Вам весьма обязан…. Мегрэ обедал в одиночестве. Он обнаружил, что интересы его по ходу дела несколько изменились. Он теперь меньше думал о Луи Женэ — Лекоке Д'Ариевиле, но зато его неотступно преследовала мысль о произведениях Жефа Ломбара. Все эти повешенные, то смешные, то зловещие, то мрачные, то багрово-красные, то мертвенно бледные, не выходили у него из головы.

В половине одиннадцатого вечера он отправился в путь. Было без пяти минут одиннадцать, когда он вошел кафе. Маленькое, спокойное помещение, переполненное завсегдатаями, играющими в карты. Здесь его ожидала большая неожиданность. В углу, недалеко от стойки, за столом сидели три человека: Морис Беллуар, Жеф Ломбар и Жозеф Ван Дамм. Наступило замешательство, длившееся все время, пока гардеробщик помогал Мегрэ снять пальто. Беллуар поклонился, приподнявшись наполовину. Ван Дамм не шевельнулся, Ломбар, лицо которого сводил нервный тик, ерзал на стуле в ожидании того, какую позицию займут его товарищи.

«Подойти мне к ним, сесть за их стол? — подумал комиссар. — С коммерсантом я завтракал в Бремене, Беллуар угощал меня в своем доме вином, у Жефа я был сегодня утром.»

— Здравствуйте, господа, — сказал, подходя к ним, Мегрэ. — Что за счастливый случай свел нас сегодня!

На диване, рядом с Ван Даммом, было свободное место, и комиссар плюхнулся на него, не ожидая приглашения.

— Кружку светлого пива, пожалуйста, — сказал он официанту.

Никто не прерывал наступившей тишины. Ван Дамм, сжав челюсти, упорно смотрел перед собой. Жеф Ломбар ерзал на стуле, так, словно его кусали блохи. Беллуар рассматривал ногти.

— Как себя чувствует госпожа Ломбар?

Посмотрев по сторонам, как бы ища подтверждение своим словам, Жеф пробормотал:

— Очень хорошо, спасибо.

На стене над стойкой висели часы, и Мегрэ отсчитал пять минут, во время которых никто из присутствующих не проронил ни слова.

«Я выиграл, ваша карта бита», — кричал кто-то справа. «Беру взятку», — произнес человек слева. «Три кружки пива, три…» — обратился к официанту какой-то толстый мужчина.

Жеф первым нарушил молчание:

— Тем хуже, но я больше не могу… — и бросился к двери, на ходу схватив свое пальто.

— Пари держу, что, выскочив на улицу, он тут же разразится рыданиями, — произнес Мегрэ.

Ван Дамм упорно рассматривал мраморную доску стола, отпивая маленькими глотками пиво.

Атмосфера за столом была накалена.

Мегрэ курил свою трубку, с удовольствием пил пиво и поглядывал на стрелки часов. Это был самый необычный вечер в его жизни. Молчаливая борьба длилась уже пятьдесят две минуты. Жеф Ломбар вышел из игры в самом начале, но двое других держались хорошо. Мегрэ сидел между ними, как судья, но судья, который не обвиняет, а выжидает, и мысли которого неизвестны противникам. Зачем он пришел? На что он надеется? Что знает? В чем сомневается? Ждет ли какого-нибудь нечаянно оброненного слова, которое поможет подтвердить его подозрения, раскрыл ли уже все, или его самоуверенность — только игра? Молчание их угнетало, но они не смели его прервать, ждали, что вот-вот что-то произойдет, но ничего не происходило. Официант с удивлением поглядывал на их мрачный стол.

Со столов исчезли карты, посетители начали расходиться, официант вышел на улицу для того, чтобы закрыть ставни.

— Вы еще остаетесь? — спросил изменившимся голосом Беллуар, повернувшись к Ван Дамму.

— А вы?

— Н…н… Я не знаю.

Тогда Ван Дамм, постучав монетой по столу, спросил у подошедшего официанта:

— Сколько?

— Девять франков семьдесят пять сантимов за всех.

Они поднялись из-за стола, не глядя друг на друга. Официант помог им одеться.

— Приятного вечера, господа!..

На улице был туман. Ставни везде уже были закрыты. Вдалеке раздавались шаги запоздалых прохожих. Все трое стояли в нерешительности, не зная, куда направиться. В кафе заперли двери на ключ.

— Ну что ж, господа, — произнес наконец Мегрэ, — мне остается только пожелать вам спокойной ночи.

Рука Беллуара, которую он пожал первой, была холодна как лед. Ладонь Ван Дамма, наоборот, была горячей и влажной. Комиссар поднял воротник пальто и, покашливая, двинулся по совершенно пустой улице. Он напряженно вслушивался во все шорохи, сам не понимая почему, но даже в воздухе ему чувствовалась опасность. Правую руку он держал на курке лежавшего в кармане револьвера. Откуда-то доносился шопот. Все вокруг было окутано густым туманом. Неожиданно раздался сухой звук выстрела. Мегрэ резко бросился на другую сторону улицы, прижался к двери. Слышно было, как кто-то со всех ног побежал в переулок. Комиссар прибавил шаг, не без опаски поглядывая в ту сторону, откуда в него стреляли.

На вокзальных часах, которые были видны из окон его номера, пробило два часа. Сидя в кресле, Мегрэ писал письмо, время от времени помешивая затухающий в трубке огонь.

«Старина Люка!

Так как я не знаю, что может со мной случиться, то хочу дать тебе несколько указаний и необходимые сведения для продолжения следствия, которое я начал.

На прошлой неделе в Брюсселе бедно одетый человек с повадками бродяги запечатал в конверт тридцать билетов по 1000 франков каждый и отправил их почтой на улицу Рокет, в Париж. Расследование показало, что он адресовал их себе и что он не раз уже посылал себе крупные суммы денег, которые впоследствии сжигал. Доказательством тому служит то, что при обыске у него в камине нашли остатки пепла от сожженных банковских билетов. Он проживал по паспорту, выданному на имя Луи Женэ, и работал более или менее постоянно в механической мастерской на улице Рокет. Был женат, имел ребенка, но жил отдельно от семьи.

В Брюсселе, выслав по почте деньги, он покупает чемодан, чтобы сложить в него вещи, находившиеся в номере гостиницы. По пути в Бремен я заменяю этот чемодан другим.

И Женэ, который, казалось, вовсе и не думал о самоубийстве и купил еду на ужин, пускает себе пулю, как только замечает пропажу вещей.

В чемодане находился старый костюм, не принадлежавший Женэ. Тот, кто его носил несколько лет назад, участвовал в драке: костюм порван и запачкан кровью. Костюм пошит в Льеже.

В Бремене на тело самоубийцы приходит взглянуть некий Жозеф Ван Дамм, торговый посредник, уроженец Льежа.

В Париже я узнаю, что Луи Женэ в действительности Жан Лекок Д'Арневиль, родившийся в Льеже. Он учился в местном университете. Из своего родного города он исчез около десяти лет назад, ничего противозаконного за ним не замечено.

В Реймсе видели, как Жан Лекок Д'Арневиль до своего отправления в Брюссель зашел в дом Мориса Беллуара, заместителя директора банка, а последний это отрицает.

Однако тридцать тысяч франков, посланных из Брюсселя, были взяты у этого Беллуара.

У него в доме я застал: Ван Дамма, прилетевшего самолетом из Бремена, Жефа Ломбара, льежского ретушера, и Гастона Жанина, также родившегося в этом городе.

Когда я возвращаюсь в Париж в компании Ван Дамма, он пытается столкнуть меня в Марну.

Я снова встречаю его в Льеже в доме Жефа Ломбара. Вот уже почти десять лет тот раскрашивает стены дома рисунками, изображающими повешенных.

В редакциях газет, где я побывал, отсутствуют номера за 15 февраля, года повешенных, их изъял Ван Дамм.

Однажды вечером я получаю анонимное письмо, автор которого обещает сделать полные признания и назначает мне встречу в одном из льежских кафе. Я встречаю там не одного, а трех человек: Беллуара (он прибыл из Реймса), Ван Дамма и Жефа Ломбара.

При виде меня они смущаются. У меня было убеждение, что один из троих решил рассказать все. А двое других пришли в кафе, чтобы помешать ему.

Жеф Ломбар, крайне нервный, внезапно уходит. Я остаюсь с двумя другими. Когда мы расстаемся, наступает ночь. На улице, в тумане, в меня кто-то стреляет.

Я делаю вывод, что один из троих хотел заговорить, а с другой стороны, кто-то из них же пытался ликвидировать меня.

Ясно, что он выдал себя с головой и в следующий раз попытается не промахнуться.

Но кто же это был? Беллуар, Ван Дамм или Жеф Ломбар?

Я это узнаю, когда он предпримет новую попытку убить меня.

В случае, если со мной произойдет несчастье, необходимо, чтобы ты сразу же принял надлежащие меры. Кроме того, прошу тебя повидать госпожу Женэ и, если нужно, оказать ей помощь. Ну вот и все, пора ложиться спать.

Мои лучшие пожелания всем на работе.

Твой Мегрэ».

Когда в восемь часов утра Мегрэ проходил через сквер, туман уже рассеялся, на ветках висели ледяные сосульки, в бледно-голубом небе зябко светилось зимнее солнце, и иней, покрывающий деревья, превращался в прозрачные капли воды, падающие на гравий. Комиссар вышел на площадь. Рекламы уже не светились, но ставни на окнах магазинов пока были закрыты. Мегрэ, внимательно осмотревшись, остановился около почтового ящика и опустил письмо для Люка.

«Какой-то человек считает, что для того, чтобы спасти свою жизнь, он должен убить меня, — подумал Мегрэ. — Он, возможно, наблюдает за мной сейчас, в то время, когда я не знаю, кто он. Скрывается ли опасность в старом доме, где на втором этаже спит роженица, сон которой охраняет славная старушка — ее мать, или мне опять угрожает Ван Дамм, а может быть, Гастон Жанин, маленький бородатый скульптор. Правда, его не было в кафе, но он мог подстерегать меня на улице. Что общего все это имеет с повешенными, болтающимися на церковных крестах, и со старым костюмом, забрызганным чьей-то кровью?»

На перекрестке стоял полицейский в блестящей каске. Комиссар узнал у него, как пройти в центральное полицейское управление.

Мегрэ пришел туда рано, уборщица еще мыла полы. Но жизнерадостный секретарь, оказавшийся на месте, немедленно его принял.

Комиссар попросил показать ему судебные протоколы всех происшествий, случившихся в городе десять лет тому назад, подчеркнув при этом, что его особенно интересует февраль месяц.

— Вы второй человек, который интересуется событиями десятилетней давности. Вас тоже интересует дело Жозефины Боллан, которая в то время совершила квартирную кражу?..

— Кто и когда обращался к вам с этим же вопросом?

— Вчера, в пять часов вечера, некий уроженец Льежа, сделавший, несмотря на свой довольно молодой возраст, отличную карьеру за границей. Его отец был здесь врачом, а он вот уже несколько лет как уехал в Германию, где владеет большим торговым делом.

— Жозеф Ван Дамм?

— Он самый, только он зря приходил. Перерыл всю папку, но не нашел в ней того, что искал.

— Будьте любезны показать мне папку, которую он брал.

Это была зеленая папка, в которой были подшиты пронумерованные по порядку газетные сообщения. Перед датой 15 февраля находилось пять листов, повествующих о каком-то судебном процессе. Два листа содержали сообщения о пьяных дебошах, один — о краже выставленных в магазине товаров, еще один — о драке с нанесением ран. На последнем листе сообщалось о краже со взломом. Мегрэ не стал их читать. Его интересовали только номера страниц.

— Господин Ван Дамм рылся в этой папке?

— Да, он расположился для этого в соседней комнате.

— Благодарю вас.

У пяти судебных отчетов были следующие номера страниц: 237, 238, 239, 241, 242. Иначе говоря, 240-я страница была вырвана.

Через несколько минут Мегрэ был уже в городской мэрии. Помимо воли комиссар прислушивался к малейшему шуму, испытывал в груди мучительную тревогу. Это было состояние, которое он очень не любил.

Глава 8

Маленький Клейн

Было ровно девять часов утра. Служащие ратуши, торопливо пересекая открытый двор, поднимались по красивой каменной лестнице. На верхней площадке курил трубку щвейцар с холеной бородой, в отделанной галуном форменной фуражке. На его обкуренную пенковую трубку падал луч утреннего солнца. На мгновение комиссар позавидовал этому человеку, с наслаждением выпускающему из трубки мелкие колечки дыма.

Вдруг на боковой лестнице, на втором этаже, Мегрэ увидел поспешно поднимающегося Ван Дамма, который в одно мгновение исчез в приемной суда. Комиссар бросился за ним следом. Наконец на одной из площадок, где сходились пролеты обеих лестниц, они столкнулись. Оба задыхались от быстрой ходьбы, но старались при этом непринужденно держаться перед служителем, с любопытством разглядывающим их.

Пока Мегрэ бежал вверх по лестнице, он был почти уверен в том, что Ван Дамм и здесь успел его опередить, уничтожив протокол от 15 февраля. Но по установленному обычаю все начальники отделов в начале рабочего дня собирались в кабинете у бургомистра, где комиссар полиции лично докладывал о происшествиях, случившихся за истекшие сутки. Только после этого и начинался прием посетителей.

— Мне нужно видеть секретаря по очень важному делу, — сказал Мегрэ, стоя рядом с Ван Дамом.

Деловой человек из Бремена пробормотал:

— Ничего… я вернусь позже… — и поспешно удалился, оставив поле боя за комиссаром. Его шаги гулко раздавались в пустых залах.

Немного позже служитель проводил Мегрэ в служебное помещение, где, затянутый в мундир с непомерно высоким воротником, секретарь принялся рыться в протоколах десятилетней давности.

В кабинете было чисто, тепло, на полу лежал пушистый ковер. Солнце, падая на огромную, занимающую всю стену картину исторического содержания, ярко освещало написанную в натуральную величину фигуру епископа с жезлом.

После получасового обмена любезностями и поисков, Мегрэ нашел среди протоколов, заведенных в связи с похищением кроликов, кражей в магазине и пьяным дебошем, докладную записку следующего содержания:

«Полицейский Лагас из 6-го отделения, направляясь сегодня в шесть часов утра к месту дежурства мимо церкви Сен-Фольен, обнаружил висящее на паперти мертвое тело. Вызванный к месту происшествия врач засвидетельствовал смерть некоего Эмиля Клейна, двадцати лет, по профессии маляра, проживающего на улице Пот-о-Нуар. Как показало медицинское освидетельствование, смерть повесившегося на шнурке от шторы Клейна наступила около часа ночи. В кармане самоубийцы, кроме мелких монет, ничего ценного обнаружено не было. В дальнейшем следствие показало, что три месяца назад по неизвестной причине Клейн бросил работу и сильно бедствовал. Возможно, что его самоубийство вызвано нуждой. Уведомление о смерти было своевременно отправлено его матери, вдове Клейн, по следующему адресу…»

Взяв такси, Мегрэ поехал в заводской район. Унылые, серого цвета маленькие домики рабочих походили один на другой. Около самого завода проходила узкоколейка. На одной из улиц он свернул к дому, где когда-то жила госпожа

Клейн.

— Могу я видеть госпожу Клейн? — спросил Мегрэ у женщины, моющей порог дома.

— Она умерла пять лет тому назад.

— А ее сын?

— Умер раньше ее. Он плохо кончил. Повесился.

От нее же Мегрэ узнал, что отец Клейна был штейгером, работал в угольных копях, мать его ютилась в маленькой мансарде дома, остальные комнаты дома она сдавала внаем.

— В шестое полицейское отделение, — приказал комиссар шоферу такси.

Полицейский Лагас с трудом вспомнил подробности дела.

— Лил дождь… Одежда его намокла, рыжие волосы закрывали лицо…

— Вы не припомните… Клейн был высокого роста?

— Нет, скорее маленького…

Комиссар направился в жандармерию и провел там около часа в канцелярии, пропахшей острым запахом кожи и лошадей.

— Если ему тогда было двадцать лет, то он должен был проходить военную подготовку… Вы говорите Клейн, на букву «К»?

В папке освобожденных от военной службы на тринадцатом листе значилось: «Рост 1 метр 55 сантиметров. Объем груди 80 сантиметров. Диагноз: слабые легкие».

Единственный результат утреннего похода совершенно очевидно доказал, что костюм «Б» не принадлежал Клейну.

«А все-таки есть какая-то зависимость между этими самоубийствами», — подумал Мегрэ.

Подъехав по набережной к церкви, Мегрэ принялся внимательно ее рассматривать. Она стояла на обширной земляной насыпи. По правую и по левую сторону от нее открывался вид на бульвар, застроенный многоэтажными домами такой лее, как и церковь, современной архитектуры.

Проходя мимо писчебумажного магазина, Мегрэ увидел в витрине цветную фотографию старинной церкви, низенькой, коренастой, совершенно почерневшей от времени, одно крыло у нее было подперто брусьями. Около церквушки ютились низкие грязные лачуги с покосившимися стенами. Все вместе создавало впечатление средневековья.

Узенькими улочками Мегрэ наконец добрел до улицы Пот-о-Нуар с ее тошнотворным запахом. По мостовой протекал мутный мыльный ручей, берущий свое начало на расположенном неподалеку мыловаренном заводе. На порогах домов играли чумазые дети. Здесь, несмотря на солнечный день, было почти темно, яркие лучи солнца еле проникали на узкую, как трубу, улочку. На закопченых домах невозможно было разглядеть цифры номеров, и комиссару пришлось спросить, где находится дом номер семь. Ему указали на дом, со двора которого доносился шум электрической пилы и рубанка. Здесь помещалась столярная мастерская. В ее открытых настежь дверях у верстаков работали трое мужчин. На железной печурке на слабом огне тихонько кипел котелок со столярным клеем. Один из рабочих, подняв голову, вынул изо рта погасший окурок и с любопытством оглядел посетителя.

— Скажите, пожалуйста, не знаете ли вы, где здесь когда-то жил Клейн?

Человек, показав пальцем в сторону темной лестницы, пробурчал:

— Поднимитесь на самый верх, там уже кто-то есть.

— Новый жилец?

— Поднимитесь и увидите… второй этаж… ошибиться нельзя, лестница ведет только в эту квартиру.

На лестнице было темно, через несколько ступенек перила оборвались. Комиссар зажег спичку и увидел перед собой дверь без замка и дверной ручки. В замочную скважину была продета веревка. Засунув руку в карман, где лежал револьвер, он толкнул дверь и остановился на пороге. В углу, прислонившись к стене, стоял Ван Дамм, смотревший на него испуганным и удивленным взглядом.

— Не находите ли вы, что нам пора поговорить начистоту? — произнес резким голосом комиссар.

Ван Дамм молчал.

Помещение было старинной архитектуры. Возможно, что когда-то предназначалось под монастырскую келью, казарму или гостиную. Пол в комнате был наполовину дощатым, наполовину выложен неровными каменными плитами, такими плитами обычно в старину укладывали полы в монастырях и часовнях. Стены были оштукатурены, треугольники из красно-бурого кирпича служили отделкой для оконных проемов. В окна были видны неровные кровли соседних крыш с коньками и водосточными трубами.

На полу в беспорядке валялись Заготовки стульев, крышки для столов, дверь с выбитой из рамы филенкой, котелок с клеем, поломанный рубанок и пила с выломанными зубьями. В противоположном углу, под висящим в потолке фонарем, стоял матрац с продавленными пружинами. Он был небрежно застлан куском старинной индийской ткани. Такую иногда удается купить у торговцев случайными вещами. Стены были увешаны цветными картинками, копиями фресок и карандашными рисунками с изображением искаженных лиц и гримасничающих фигур. Внизу под ними висел плакат: «Да здравствует Сатана, творец Вселенной!» На полу валялась Библия с оторванным корешком, измятые наброски, эскизы, пожелтевшие листки бумаги, покрытые толстым слоем пыли. Над входной дверью выделялась надпись: «Добро пожаловать в логовище проклятых, осужденных на вечные муки!»

Жозеф Ван Дамм стоял неподвижно, держа руку в кармане пальто.

— Сколько?

— Что вы сказали? — спросил Мегрэ, подходя к груде измятых эскизов. Нагнувшись, он поднял один из них, на нем была изображена обнаженная девушка, красиво сложенная, с вульгарными чертами лица и растрепанными волосами.

— Я предлагаю вам пятьдесят тысяч франков?.. Сто?..

Мегрэ посмотрел на него с любопытством. Вам Дамм с плохо скрываемой дрожью в голосе продолжал выкрикивать:

— Полтораста тысяч… Двести…

Мегрэ молча продолжал разбирать валяющиеся на полу бумаги, раскладывая их по кучкам и откладывая в сторону листки с изображением обнаженной девушки. На одном этюде художник изобразил ее задрапированной в кусок той самой ткани, которая сейчас покрывала диван, на другом она была лишь в черных чулках. На заднем плане был нарисован череп. Мегрэ вспомнил, что видел уже этот череп на портрете Жефа Ломбара. Чуть заметная нить робко протянулась между событиями прошлого и сегодняшним днем. Продолжая лихорадочно рыться в груде эскизов, комиссар наткнулся на портрет молодого человека с длинными волосами, как две капли воды похожего на Жана Лекока Д'Арневиля, самоубийцу из гостиницы в Бремене, так и не успевшего съесть свои жалкие булочки с сосисками.

— Двести тысяч франков!.. — и он деловито прибавил тоном человека, который даже в такой момент не забывает о разнице биржевого курса. — Французских франков, французских! Слышите, комиссар?

В его молящем голосе появились раздраженные нотки.

— Еще есть время… мы находимся в Бельгии, вам не придется улаживать никаких формальностей… официальное дело еще не заведено. Никто ничего не узнает… Наконец я прошу у вас отсрочки только на один месяц.

— Значит, это произошло в декабре?

— Что вы хотите этим сказать…

— Сейчас ноябрь, в феврале исполнится десять лет, как Клейн повесился, и вы просите месяц отсрочки.

— Не понимаю…

— Неужели!

Можно было сойти с ума при виде того, как Мегрэ спокойно перебирает старые бумаги.

— Вы прекрасно все понимаете, Ван Дамм. Бели считать, что Клейн был убит, то срок давности по этому делу истечет в феврале. Это не значит, что я высказываю такое предположение, просто на этом примере видно, что то, что вы всячески пытаетесь скрыть, случилось в декабре.