– Мне жаль Рагнвальда, – совсем уж невпопад бухнул Кеннет и тут же пожалел, что вообще открыл рот. Потому что Кристин уткнулась лицом в стену кареты и плечи ее затряслись. Девушки растерянно притихли, с осуждением поглядывая на расстроенного Кеннета.
– Это он виноват во всем, – с неожиданной ненавистью выдохнула Кристин.
– Кто он? – удивилась Ингрид Мьесенская.
– Бес Ожский.
Больше Кристин ничего не сказала, плечи ее перестали вздрагивать, и только тонкие пальцы сжались в кулачок. Кристин ненавидела Беса Ожского, и ее ненависть разделяли многие. И многие его боялись. А Кеннет не знал, как ему относиться к этому человеку. Бес Ожский убил его отца короля Гарольда, но ведь и король Гарольд убил мать меченого и всех его друзей. А ведь они были родными братьями по отцу. Рекин Лаудсвильский рассказал Кеннету эту страшную историю еще в первый их приезд в замок Ож. Хотя Кеннет подозревал, что Рекин рассказал ему не все. Наверное, Кеннет тоже возненавидел этого человека, если бы не мать. Благородная Сигрид поселилась в Ожском замке, хотя могла выбрать любой другой, и словно чего-то ждала от капитана меченых. И Кеннет, удивленный и сбитый с толку, ждал вместе с ней. Вот только способен ли этот человек сделать хоть что-нибудь для спасения Лэнда, или все надежды благородной Сигрид пойдут прахом. И тогда Кеннету придется посчитаться с этим человеком и за убитого отца, и за обманутую мать. Правда, препятствием в этой мести были Тах и Дана. Кеннет покраснел и покосился на Кристин. Наверное, нельзя теперь думать о Дане, если он женился на другой женщине? Впрочем, думать можно, а вот вслух говорить об этом не стоит, чтобы не обидеть ненароком и без того сердитую жену.
Глава 3
Гуяры
Благородный Рекин сам решил возглавить делегацию на переговорах с гуярами. Никто ему не возразил. Лаудсвильский уже достаточно пожил на свете, в его годы глупо бояться смерти, да и кто лучше хитрого владетеля способен провести подобные переговоры. И хотя в успех миссии мало кто верил, но чем черт не шутит. Однако охотников сопровождать благородного Рекина в лагерь гуяров нашлось немного. После долгого раздумья да и то нехотя дал свое согласие Фрэй Ульвинский, и уж совсем неожиданно для многих – Бес Ожский. Владетели удивленно переглянулись: если меченому сам черт не брат, то пусть едет. Вслед за Бесом Ожским сопровождать Лаудсвильского вызвались Хилурдский и Гоголандский. Благородный Рекин был эти решением огорчен, но и отказать владетелям повода не нашлось.
– О чем вы будете договариваться? – горько усмехнулся Мьесенский. – Да и с кем? С Оле Олегуном?
– А хоть бы и с ним, – Лаудсвильский окинул вызывающим взглядом благородное собрание. – Владетель Олегун прислал мне письмо, в котором согласился на встречу.
– Гуярам, видимо, нужно время, чтобы подтянуть свежие силы, – предположил Саарский.
– Очень может быть, – согласился Лаудсвильский, – а разве нам не нужна передышка? Стоит, наверное, обнюхать друг друга перед тем, как снова бросаться в драку.
Собственно, никто с благородным Рекином и не спорил: ехать так ехать, чего уж там. Хуже чем есть, все равно не будет. Хуже, пожалуй, уже просто гибель. Но с мыслью о скором конце все почти свыклись.
После завершения нелегкого разговора Лаудсвильский отвел в сторону Фрэя Ульвинского:
– Я уладил твое дело, владетель. Бес Ожский не возражает против передачи замка Ингуальд твоему внуку.
Владетель Фрэй был приятно удивлен, хотя по нынешним временам и радость не в радость.
– Они не состояли в браке, – все-таки осторожно заметил он Лаудсвильскому.
– Браку помешала смерть Тора Ингуальдского. Излишняя щепетильность в нашем нынешнем положении ни к чему, благородный Фрэй. Да и кому какое дело? Ты согласен, Бес Ожский тоже. Кеннет уже подписал владетельскую грамоту на имя Тора сына Тора, а епископ Буржский ее заверил. И да здравствует новый владетель Ингуальдский. Будем надеяться, что из него вырастет такой же отважный воин, каким был его отец, упокой, Господи, его душу, ибо пал он за правое дело.
Гаук Отранский проводил посольство до реки Мги. Владетели ежились от мороза, но держались бодро. Шутили, но сдержанно. Переправа предстояла нешуточная. За неширокой заледенелой полосой их ждала неизвестность, быть может смерть. Да и унылый зимний пейзаж не располагал к шумному веселью. Все владетели были в алых плащах, отделанным беличьим мехом, и только Бес Ожский облачился в черный как сажа бараний полушубок. Витые рукояти мечей угрожающе торчали над его широкими плечами, а оскалу белых зубов меченого мог бы позавидовать и матерый волк. Странную компанию собрал под свое крылышко благородный Рекин. Ни Хилурдскому, ни Гоголандскому Отранский не верил – продадут при первой же возможности. Рекину, конечно, все равно помирать, а вот благородного Фрэя жаль. Хотя – днем раньше, днем позже, какая разница. И сам благородный Гаук, скорее всего, недолго задержится на этом свете.
Свита у владетелей была внушительной. Отранский сам подбирал самых рослых и сильных дружинников. И облачены они были в крепкие доспехи: пусть гуяры знают, что силы у лэндцев еще есть, и они дорого продадут свои жизни. На пыль в глаза и была вся надежда, да еще, быть может, на длинный язык благородного Рекина. Этому опыта не занимать. Вот только доедет ли старый владетель, сил-то кот наплакал. Не поймешь, в чем у него душа держится.
– Прощаться не будем, – сказал Лаудсвильский, глядя на окружающих слезящимися глазами, – плохая примета.
И первым послал коня с пологого берега Мги на лед.
К удивлению Рекина, владетель Олегун встретил прибывших лэндцев приветливо, чтобы не сказать сердечно. Захудалый нордлэндский городишко Клотенбург, расположенный в полусотне верст от Расвальгского брода, нисколько не пострадал во время последних трагических событий. Уцелели даже городские стены, сложенные из камня. По словам вестлэндского дружинника Свена, сопровождавшего владетелей в роли то ли переводчика, то ли соглядатая, именно здесь гуярская верхушка укрылась от разгулявшейся стаи. Со стаей гуяры в конце концов справились, но людей при этом потеряли немало. Особенно страшен был первый натиск, когда ошалевшие от сна гуяры и вестлэндцы никак не могли понять, что же это за сила на них навалилась. Более трети уцелевших в Расвальгской битве гуяров полегло от когтей и клыков монстров, а у остальных боевой пыл упал настолько, что они поспешили укрыться за стенами ближайших городов и замков. Похоже, пережитый ужас не оставил вестлэндца и сейчас, во всяком случае, он то и дело бросал на Беса Ожского испуганные взгляды.
Лаудсвильский слегка приободрился. Похоже, у гуяров возникли проблемы, и хорошо бы увеличить список этих проблем за счет удачно проведенных переговоров. В Клотенбурге, по расчетам Рекина, было не более четырех-пяти тысяч гуяров. Остальные, видимо, были разбросаны по городам и замкам Нордлэнда. Это означало, что зимой гуяры не собираются вести войну. Что не могло не радовать владетеля.
Оле Олегун широким жестом пригласил прибывших к столу, за которым уже сидели владетель Свангер и четыре гуяра, широкоплечих, с хмурыми обветренными лицами. Лэндцы сели за стол, не отстегивая мечей.
– Я думаю, что нет смысла, предъявлять друг другу претензии за прошлое, – холодно сказал Лаудсвильский, – не за тем собрались.
Владетель Олегун надменно усмехнулся. Гуяры сидели с каменными лицами, и пока что ничем не выразили интереса к разговору.
– Я слышал, что благородный Оле коронован в Вестлэнде? – осторожно поинтересовался Хилурдский.
Олегун важно кивнул головой:
– Владетели Вестлэнда уже присягнули мне.
– А как же Нордлэнд? – вступил в разговор Гоголандский.
– Нордлэнд и Остлэнд отошли к гуярам, – отрезал Олегун. – Или кто-то собирается оспаривать у них права на эти земли?
Владетель Свангер засмеялся, правда не слишком весело. На лицах гуяров не дрогнул ни один мускул. Гоголандский поморщился:
– Речь идет о владетельских землях.
– Благородному Арвиду не терпится присягнуть гуярскому королю? – Олегун улыбнулся. – Что ж, пока человек жив, ему не следует терять надежды.
Новоявленный Вестлэндский король со значением посмотрел на Гоголандского. Благородный Арвид отхлебнул вино из кубка и закашлялся. То ли вино попало не в то горло, то ли пытался скрыть смущение. Уж слишком откровенно благородный Оле его покупал.
– Хотелось бы узнать мнение твоих союзников, владетель, – Рекин покосился в сторону гуяров. – Или они не знают нашего языка?
Отозвался на его вопрос самый старший по виду из гуяров:
– Мое имя Родрик из Октов, и я говорю на твоем языке.
Надо полагать, этот человек много повидал на своем веку, об этом говорили и седина в рыжеватых волосах и несколько рваных шрамов на худом вытянутом лице. Серые его глаза смотрели на притихших владетелей спокойно и чуть насмешливо.
– Ты король гуяров? – спросил Лаудсвильский.
– Во всяком случае, я уполномочен вести переговоры.
– Переговоры о чем?
– О перемирии, – пожал плечами Родрик. – Надо полагать, вы приехали именно за этим.
– Ваши условия? – Лаудсвильский поднес к губам кубок и неспеша отхлебнул глоток.
– Никаких условий, – отозвался Гуяр. – Мы не трогаем вас, вы не трогаете нас, в течении года.
– А потом?
– Потом видно будет.
– Как быть с беженцами из Остлэнда и Вестлэнда?
– Они могут вернуться.
– На каких условиях?
– На наших.
Этого Родрика из Октов нельзя было отнести к числу слишком разговорчивых людей, а уж о его товарищах и говорить нечего, они молчали, время от времени прикладываясь к кубкам.
– Я слышал, что ты служил Храму? – Родрик неожиданно повернулся к Бесу. – И что это именно ты бросил на нас монстров?
– Допустим, – холодно отозвался меченый, – и что из этого следует?
– Из этого следует, что ты колдун, а колдунам не пристало сидеть за одним столом с благородными воинами.
– Какой я воин, мы можем проверить сию же минуту, Родрик из Октов. В свое время мои предки, меченые, выдубили ни одну гуярскую шкуру.
– Нам дали гарантии, – попробовал остановить закипающую ссору Лаудсвильский, – или гуяры не держат слово?
Родрик удивленно покосился на Рекина:
– Никто не собирается вас убивать, старик. Перемирие остается в силе, как и вызов на поединок меченому колдуну.
– Ты мой ответ уже получил, – холодно заметил Бес.
– Отложим поединок на завтра, – Родрик поднялся из-за стола, гуяры последовали его примеру. – Завтра же и распрощаемся, с кем-то на год, а с кем-то навсегда.
Гуяры покинули зал, негромко переговариваясь на своем языке. У самого порога Родрик из Октов обернулся и засмеялся тихим зловещим смехом. Смех предназначался меченому, но тот даже головы не повернул в сторону гуяра.
– Зря ты приехал сюда, владетель Ожский, – небрежно бросил Свангер. – Брат Родрика побывал в лапах у вохра и умер в страшных мучениях. Окт поклялся отомстить тебе.
Бес спокойно посмотрел в глаза нордлэндцу:
– Я сам устраиваю свои дела, владетель, и не нуждаюсь ни в советах, ни в предостережениях.
Благородный Гаенг поежился под взглядом черных глаз меченого и передернул плечами. Охота к разговору на этом у вестлэндцев иссякла.
– Ну что же, – сказал Лаудсвильский, когда Олегун и Свангер покинули зал вслед за гуярами, – год мира – это не так уж мало.
– Гуярам требуется время, чтобы утвердиться на наших землях, призвать своих из-за моря, а уж потом двинуться в Приграничье и далее – в Суранские степи, – заметил Ульвинский.
– А может им стоит помочь в этом? – Хилурдский покосился на Лаудсвильского. – Гуяров не так уж много, а Суран велик, глядишь, они там заблудятся.
– Этот Родрик показался мне неглупым человеком, – вздохнул Рекин и не удержался от укора в сторону Беса, – стоило ли затевать с ним ссору?
– Ссору затеял гуяр, – возразил Ульвинский, – похоже, нас проверяют на прочность. В такой ситуации нельзя давать слабину.
Утро выдалось на редкость холодным даже для этого времени года. Налетевший с севера ветерок заставил благородного Рекина плотнее запахнуть алый подбитый мехом плащ. Заснеженная поляна у стен Клотенбурга была запружена народом. Пар поднимался над толпой клубами, вырываясь из тысяч глоток вместе с приветственными криками. Кричали в основном гуяры при виде своих вождей. Жители Клотенбурга помалкивали, переминаясь с ноги на ногу и переглядываясь. Видимо, не слишком доверяли мирному настроению завоевателей, которые явились на место поединка в полном вооружении, словно драться предстояло именно им. Вестлэндцы Олегуна, числом не менее сотни, стояли поодаль от гуяров, не смешиваясь с ними. Среди зеленых плащей вестлэндских дружинников выделялись несколько алых. С их обладателями Лаудсвильский успел этой ночью переброситься несколькими словами. Поговорили о том, о сем. Вспомнили короля Ската, который, конечно, умом не блистал, но человеком был добрым. Благородный Рекин сообщил вестлэндцам, что Бьерн внук короля Ската жив-здоров и обещает вырасти крепким мужчиной, под стать своему отцу королю Рагнвальду. Вестлэндцы больше помалкивали, но и предавшегося воспоминаниям старого владетеля не прерывали. О гуярах они говорили откровенно, хотя и с некоторой опаской. Рекин с удивлением узнал, что единого правителя у гуяров нет, все решения принимает совет старейшин кланов, но реальная власть находится у вождей, которые добились авторитета доблестью в бою. Родрик из Октов был одним из таких вождей. С ним реально соперничали двое: Конан из Арверагов и Рикульф из Гитардов. Арвераги, гитарды и окты были самыми мощными гуярскими кланами и часто ссорились между собой. Всего же в гуярском войске было до сотни различных кланов. Слабые кланы примыкали к сильным, признавая их вождя своим и давая ему клятву верности в бою. А уж потом вожди сильных кланов выбирали единоначальника, которого называли императором. Последним гуярским императором, возглавлявшим поход против Лэнда, был Кольгрик из Октов, погибший у Расвальгского брода. Именно соперничеством вождей за верховенство над гуярским войском да ожиданием подкрепления из-за моря и объяснялось нынешнее миролюбие гуяров. Вероятно, Родрик из Октов решил, что Бес Ожский подходящий оселок, чтобы поточить меч для вящей своей славы. Победа над Черным колдуном, ставшим пугалом для рядовых гуяр, подняла бы его авторитет на недосягаемую высоту. Благородный Рекин полагал, что Родрик из Октов здорово ошибся в расчетах. Для ступеньки к возвышению владетель порекомендовал бы ему выбрать спину похлипче и руки послабее.
Новый взрыв ликования среди гуяр отвлек Лаудсвильского от размышлений. Из ворот Клотенбурга выехал горделивый всадник в сопровождении пышной свиты. Один из вестлэндцев опознал в нем вождя арверагов. Конан из Арверагов был, видимо, весьма популярен среди рядовых гуяр, во всяком случае кричали почему-то особенно долго. Арверагский вождь, статный воин лет двадцати пяти, светловолосый и голубоглазый, расположился в двух шагах от посольства, так что Рекин мог налюбоваться им вволю. Будь Конан в алом плаще, владетель принял бы его за вестлэндца, да и поздоровался он с Лаудсвильским любезно. Какое-то время вождь арверагов рассматривал Беса Ожского уже сбросившего полушубок и, наконец, не выдержав, обратился к Рекину:
– Почему этот человек без панциря?
Владетель охотно объяснил, что стальная кольчуга вшита прямо в стеганную куртку меченого, и что эту кольчугу не берут ни стрелы, ни лэндовские мечи. Пожалуй, и гуярскому мечу она будет не под силу. Видимо, Конан из Арверагов был вполне удовлетворен объяснением, он вдруг улыбнулся благородному Рекину широкой белозубой улыбкой.
Закованный в сталь Родрик из Октов наконец-то появился на импровизированной арене, встреченный громкими воплями одобрения. Конан из Арверагов нахмурился, судя по всему, их с Родриком отношения оставляли желать лучшего. Такой расклад вполне устраивал Лаудсвильского: он от души пожелал, чтобы эти псы грызлись бы между собой и дальше.
Рекин нисколько не сомневался в превосходстве меченного над гуяром. И оказался прав в своем оптимизме. Бес Ожский без труда отбил удар широкого меча Родрика своим левым мечом, а правым нанес сокрушительный удар по корпусу противника. Стальной наплечник гуяра разлетелся словно стеклянный. Похоже, этого вождь октов, надеявшийся на крепость своих доспехов никак не ожидал. Щит вылетел из его поврежденной руки и загремел по заледенелой земле. Родрик покачнулся, но удержался в седле. Вздох разочарования вырвался из гуярских глоток. Лаудсвильский покосился на Конана, но лицо арверага осталось непроницаемым.
Родрик, однако, не собирался признавать себя побежденным. Бойцом он был опытным и не бесталанным. Меч его со свистом взлетел над головой Беса, и тот с трудом отвел удар. Но гуяр, видимо, ожидал такого развития событий и, прочертив мечом плавный полукруг, вдруг резко упал на шею лошади и нанес колющий удар прямо в открытую шею меченого. Наверное, это был хорошо отработанный прием, не раз приносивший успех гуяру, но в этот раз он ошибся, не взял в расчет того, что в руках меченого два меча, и тот одинаково успешно рубится и левым и правым. Бес отбил выпад противника без особого труда и, бросив вперед вороного коня, рубанул мечом теперь уже по правому плечу Родрика. Вновь хрустнули гуярские доспехи, и меч гуяра покатился в снег. Меченый мог бы убить вождя октов, но не стал этого делать. Не стоило облегчать Конану из Арверагов путь к власти.
Гуяры сдержанно прореагировали на поражение своего предводителя. Ни угроз, ни ругательств в адрес победителя не последовало. Похоже, эти люди умели не только побеждать, но и проигрывать с достоинством.
– Хороший воин, – спокойно сказал Конан, глядя в глаза Лаудсвильскому, – но у Родрика будет шанс расплатится с ним через год.
Рекину оставалось только головой кивнуть в знак согласия.
Глава 4
Сигрид
Сигрид с трудом подняла пылающую голову от подушки и прислушалась. Кто-то плакал совсем рядом. Ребенок? Но почему он здесь, в ее комнате. Она с удивлением посмотрела на спящую в кресле рядом девушку-служанку. Зачем она принесла в ее спальню чужого младенца? Разве Сигрид уже не королева? Господи, как он кричит, этот ребенок. Или их двое? Зачем они собрали в ее спальне всех младенцев? Кто посмел? Если этим потаскухам дать волю, то они выживут из дворца королевскую семью. Где Гарольд?
Сигрид обвела воспаленными глазами ложе. Гарольд умер, вспомнила она вдруг. Его убил Бес Ожский, а она, Сигрид, забыла об этом. Забыла настолько, что позволила убийце любить себя. Но это было давно, очень давно. Он украл у нее Оттара, а этого оставил взамен. Но почему их двое? Сигрид наморщила лоб, пытаясь вспомнить. И она вспомнила все. Вспомнила, как он приходил к ней еще один раз. Это случилась здесь, в Ожском замке. Девять месяцев тому назад. Ей тогда было страшно. Кровавые призраки окружали ее. У нее просто не хватило сил, чтобы отказать ему. Это она, Сигрид, та самая потаскуха, которая разбросала младенцев по замку. Этих двоих надо спрятать. Унести и спрятать. Тогда никто не узнает о позоре Сигрид Брандомской, которая спуталась с убийцей мужа. Как-будто мало ей было Кеннета и тех мук, которые пришлось вынести. Меченый ведь не человек, а бес. Сначала он взял ее силой, а потом колдовством.
Но это ведь ее, Сигрид, дети. Господь сжалился над ней и послал их вместо Рагнвальда и Оттара. И она не отдаст Бесу этих детей. Она их спрячет от всех. От Беса, от Рекина, от ненасытных владетелей, от гуяров.
Сигрид принялась лихорадочно натягивать на себя одежду. Служанка, наконец, проснулась и растерянно уставилась на нее.
– Помоги мне, – приказала Сигрид, – быстро.
Лицо ее горело от возбуждения, движения были порывистыми, но держалась она уверенно. И это поначалу ввело служанку в заблуждение.
– Тебе нельзя двигаться, государыня, – прошептала она испуганно. – Роды были тяжелыми.
– Замолчи! – зашипела в ужасе Сигрид. – Об этом никто не должен знать. Особенно он.
– Кто он?
– Бес Ожский.
– Но владетеля Ожского нет в замке, – попыталась ее успокоить служанка. – Я позову твоего сына Кеннета.
– А Оттара ты можешь позвать?
Служанка в ужасе отшатнулась от Сигрид и покосилась на дверь. Младенцы заходились в крике на руках обезумевшей женщины, но она, кажется, не замечала этого.
– Дай мне шубу, я сама поговорю и с Оттаром и с Рагнвальдом.
– Отдайте мне детей, – попыталась остановить Сигрид служанка.
– Хорошо, ты проводишь меня.
– Куда?
– Здесь недалеко, я покажу.
Это была дверь, о существовании которой служанка до сих пор не знала. Растерянно озираясь по сторонам, она шла вслед за Сигрид с единственной надеждой, встретить в этих сумрачных коридорах хоть одну живую душу. Королева шла впереди, безошибочно находя дорогу в полной темноте. Испуганная служанка боялась отстать от нее хотя бы на шаг, чтобы окончательно не раствориться в обступающем ее со всех сторон ужасе и мраке. То, что Сигрид бредит, девушка не сомневалась, не знала она только одного, как остановить эту рослую и сильную женщину. Кричать? Но она и так уже кричит в полный голос. И никто не слышит ее, никто не бежит ей на помощь с факелом в руках. А уж от плача детей и мертвые должны были бы проснуться. Из очередного проема, открывшегося в глухой на вид стене, пахнуло сыростью и плесенью, девушка отпрянула назад и в ужасе уставилась на королеву.
– Дальше я пойду одна, – Сигрид взяла из рук растерявшейся служанки младенцев и решительно шагнула вперед. Камень глухо ударил о камень, стена сомкнулась, и девушка закричала от ужаса. Никто не отозвался на ее крик, и она заметалась в узких переходах, то и дело натыкаясь на глухие преграды, не в силах отыскать выход из этого невесть кем построенного лабиринта.
Бес не внял уговорам Фрэя Ульвинского и не стал останавливаться в его замке. Ульвинский не обиделся, видимо догадался, почему так спешит вернуться домой владетель Ожский. Впрочем, догадались уже, кажется, все, но вслух своего мнения никто не высказывал. В конце концов, благородная Сигрид женщина зрелая и сама способна решить, от кого и когда ей рожать. Все считали Беса Ожского любовником Сигрид Брандомской, но это было не так. Они провели вместе только одну ночь, а на утро у Сигрид был такой вид, словно между ними ничего не было. Даже когда ее беременность стала очевидной для всех, и Бес пытался осторожно заговорить с ней на эту тему, он встретил ледяной прием. Глаза Сигрид вдруг сверкнули такой ненавистью, что Бес умолк, расстроенный и потрясенный. Она приняла его телом, но не захотела простить и принять душой. Если, конечно, преступления Беса Ожского попадают под понятия прощения и не прощения.
С каждым шагом гнедого коня, приближающего Беса к Ожскому замку, беспокойство его не только не уменьшалось, но даже нарастало, словно снежный ком, катящийся с крутого склона. Копыта коня гулко простучали по подъемному мосту, и десятки людей бросились навстречу вернувшемуся в родной замок хозяину. Бес довольно скоро уяснил, что в замки случилось несчастье.
– Сигрид пропала, – сказал ему Тах. – И дети тоже.
– Какие дети? – не сразу понял Бес.
– Ваши, – Тах удивленно посмотрел на отца. – Сигрид родила близнецов.
Кеннет стоял в нескольких шагах позади Таха и в глазах его промелькнуло нечто очень похожее на ненависть. Но Бесу сейчас было не до Кеннета.
– А ты куда смотрел?
– Ну, извини, – возмутился Тах. – Чем я-то мог помочь?
– А куда смотрели ее служанки?
– Она ушла по подземному ходу. Мы пробовали пройти за ней следом, но в этом лабиринте сам черт ногу сломит.
– Подземный ход ведет к оврагу на окраине Ожского бора. Ты отправил туда людей?
– Собираюсь.
– Долго копаешься. Всех на коней, и в Ожский бор. А мне факел. Быстро.
Тах засунул пальцы в рот и пронзительно свистнул. Два десятка всадников поскакали следом за ним к воротам. Бес проводил их глазами и круто развернулся к Кеннету:
– Ты пойдешь со мной.
Кеннет вскинул голову, собираясь резко возразить, но в последний момент передумал – время для ссоры было самым неподходящим.
Бес уверенно двигался вперед, безошибочно выбирая направление. Судя по всему, в хитросплетениях подземных Ожских переходов для него не было тайн.
– Запоминай, – бросил он на ходу Кеннету, – пригодится. По этому подземному ходу мать вынесла меня на руках из Ожского замка, спасая от головорезов Брандомского. И по этому же ходу я вернулся сюда, чтобы отомстить твоему деду Бьерну за ее смерть.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – зло прошипел Кеннет. – Я и без того знаю, что руки у тебя по локоть в крови. И это кровь моих близких.
– Не много же ты знаешь. – Бес даже не обернулся на этот задохнувшийся от ненависти голос.
– Достаточно, чтобы при случае сунуть тебе кинжал под ребра.
В этот раз меченый обернулся и даже поднял факел, чтобы получше рассмотреть лицо Кеннета.
– Зачем же дело стало? – спросил он насмешливо. – Кинжал у пояса, спина в двух шагах.
Кеннет молчал, закусив губу от бешенства и бессилия. Этот человек легко взял над ним верх только потому, что был бессердечнее и подлее. Уж он-то не задумываясь вогнал бы нож в спину своему врагу.
– Я король, а не убийца, – холодно сказал Кеннет. – И должен судить по закону, а не по сердцу. Сердцем я тебя давно уже осудил.
– По крайней мере честно.
Бес круто развернулся и решительно зашагал вперед. Кеннет, хмуря густые брови, несколько долгих мгновений оставался на месте. Шаги меченого гулом отдавались под каменными сводами подземелья, словно колокол звонил в неурочный час, предупреждая о грядущем несчастье. Не будь там впереди матери, Кеннет не задумываясь повернул бы назад, но судьба Сигрид теперь, пожалуй, неразрывно связана с судьбой этого человека, а значит, и Кеннету придется идти за ним следом. Во всяком случае до тех пор, пока он сам не научится выбирать дорогу. И тогда он поговорит с меченым уже по другому.
Сигрид засыпала или уже спала. Силы покинули ее сразу, как только она вырвалась из проклятого замка. Рыхлый снег провалился под ее отяжелевшим вдруг телом, и она обессиленно опустилась у ближайшего дерева, прислонившись к нему спиной. Даже младенцы перестали плакать, а может быть, она просто перестала слышать их голоса. Как не слышала злобного карканья ворон над своей головой и громких криков приближающейся погони.
– Сигрид!
Она не хотела слышать его голос. Другие голоса ее уже не волновали, но этот заставил подняться и рвануться вперед из последних сил. Она упала на самом краю оврага, вернее Бес успел перехватить ее в шаге от бездны, в которую она так жаждала провалиться навсегда. Она вновь услышала жалобный плач своих детей и вздрогнула всем телом в его объятиях. Вырваться, у нее уже не хватило сил. Не было сил бороться, не было сил сопротивляться этому человеку, шептавшему ласковые слова, и она повисла на его руках безвольной куклой, предоставив ему решать и свою, и ее судьбу. Все, что было в человеческих силах, она сделала, но Бог не принял ее жертвы.
Кеннет со страхом заглянул под одеяльца на лица младенцев и вздохнул с облегчением. Оба были живы-здоровы и довольно активно сопели, соревнуясь друг с другом в желании жить и наслаждаться запахами пробуждающегося от зимнего сна Ожского бора. Эти два таких похожих друг на друга человечка вбирали в себя и всю любовь, и всю ненависть Кеннета Нордлэндского. Любовь к матери, к родной земле, к бескрайнему небу над головой, и ненависть ко всему подлому, кровавому и грязному, ко всему тому, что он мог бы назвать именем Беса Ожского. И этот человек без страха шел сейчас впереди Кеннета, словно в насмешку подставляя ему для удара спину, уверенный, что удар никогда не будет нанесен, ибо руки его злейшего врага связаны любовью, пересилившей ненависть.
Глава 5
Рекин
Поездка к гуярам окончательно подорвала силы благородного Рекина. С трудом дотащился он до Ожского замка и здесь занемог, уже, пожалуй, без всякой надежды на выздоровление. Как ни странно, надвигающаяся смерть не испугала Лаудсвильского. Быть может потому, что жизнь не сулила ему ничего хорошего. Почему все обернулось так страшно? Жизнь ушла в пустоту. И кто в этом виноват? Он сам? Бес Ожский? Гарольд? Ярл Гоонский? Владетели, с их жадностью и непомерным самомнением? Наверное, виноваты все понемножку. Каждый защищал свое. Но, защищая свое, одновременно разрушал чужое. Очень может быть, что это и есть жизнь. Рано или поздно рушится все, что человек создает в горделивом самомнении. Храм и тот рухнул. А уж по уму, по знаниям, по умению управлять людьми горданцам не было равных в нынешнем мире. Да и тот, прежний мир, о котором так любил поговорить посвященный Чирс, тоже ведь разрушился под бременем человеческих страстей. И не спасли его ни знания, ни опыт государственных мужей. Так что не стоит, пожалуй, Рекину посыпать голову пеплом, его участь не лучше, но и не хуже, чем у других. Да и вина относительная.
Жизнь прожита. Много было в этой жизни и удач, и поражений, но никогда владетель Лаудсвильский не сдавался на милость обстоятельствам, не плыл как бревно по течению. Он всегда боролся, и сделал все, что от него в этой жизни зависело. Хотя, быть может, не все сделал верно. Но для того, чтобы исправить допущенные ошибки, ему понадобится еще одна жизнь, которой, увы, никогда не будет. Тем не менее, благородный Рекин, хитрая лаудсвильская лиса, как его называют «доброжелатели», должен сделать кое-что чужими руками, обманув при этом смерть. Пусть жизнь этого мальчика станет в какой-то степени его второй жизнью, в которой Рекин Лаудсвильский добьется победы.
– Забудь все, что было, благородный Кеннет. Я не знаю, любит ли твоя мать этого человека или ненавидит, но она сделала правильный выбор и за себя, и за тебя. Прежний мир умрет вместе со мной, Кеннет, и нет смысла копаться в его обломках, отыскивая повод для новой свары. Тебе придется отстроить Лэнд заново, и дай Бог, чтобы он был лучше нашего. Строить будешь ты, Кеннет, но площадку под это здание должен расчистить для тебя Бес Ожский. Такой, каков он есть: жестокий, коварный, безжалостный и беспощадный, повидавший мир во всей его отвратительной наготе.
