Волжская метель

      ...В коридоре топот, дверь каюты распахивается. На пороге врач и начальник госпиталя. Позади несколько человек в штатском, но выправка и хватка у них воинская. У некоторых в руках револьверы. Хромой подъесаул Губанов держит обнаженную шашку так, будто готовится срубить голову любому, кто попытается сопротивляться начальству.
      - Слушать мою команду! Встать!
      Шаров, Чабуев и Надеждин с усилием поднялись и встали босые у своих коек. Начальник сделал шаг назад, как бы освобождая дорогу тем, кто подобру-поздорову пожелает отсюда выйти.
      Начальник стал к двери боком, позволяя больным получше рассмотреть свиту в дверях, явно не расположенную шутить со строптивыми. Выдержав паузу, офицер договорил:
      - Здесь, на пароходе, оказалось несколько большевистских агентов. Все они разоблачены и обезврежены. В этой каюте с сего часа будет помещение для арестованных, временная тюрьма. Кто из вас, солдаты и граждане, желает выйти и ударить по врагу, бери вещи и... марш отсюда!
      Заколебался Шаров. На растерянном лице его читались сомнения: как поступить? Ведь приказывают выйти? Куда же против силы?
      В этот миг резко скрипнула койка. Надеждин, не устояв на ногах, навзничь рухнул в припадке. Чабуев подскочил, обхватил контуженного, не дал тому удариться в судорогах головой об стену. Старец Савватий торопливо, в страхе крестился и бормотал молитву - едва ли он хорошенько уразумел речь начальника. Шаров опомнился и стал помогать чувашу уложить Михея Надеждина. Припадочный уже бился на койке. На помощь ему поспешила и сиделка. К двери никто не двинулся.
      - Видали притворщиков? - начальник мотнул головой, показывая свите строптивых больных. - Значит, выйти никто не желает? Вы правы, подъесаул: тут свили себе гнездо большевистские агенты. Осудим военно-полевым как дезертиров и лазутчиков врага. Окно забить досками. Дверь на запор! При попытке к бегству - расстрел на месте!
      В каюту втолкнули троих новых арестованных. Снаружи на дверь навесили солидный замок, окно заколотили толстыми досками - заготовками для пароходных плиц. Выставили часовых на палубе, под окном, и в коридоре, у двери. Но во всей этой сумятице Антонина не потеряла духа, стала распоряжаться. Двоим новым больным с кровоподтеками от побоев она велела лечь на койку Губанова, а третьего положила вместе с Шаровым. Запретила пить из бачка без позволения - воды могут больше не дать.
      Наступила ночь. "Минин", дробно молотя воду плицами, шел вверх мимо темных берегов. Горели сигнальные огни, звучали приглушенные разговоры, команды. Кого-то куда-то назначали, распределяли оружие.
      ...Так подошел пароход "Минин" на рассвете 6 июля к пригородам Ярославля, миновал зеленую пойму реки Которосли, знаменитую Стрелку с Демидовским лицеем и собором и без гудка причалил к Самолетскому дебаркадеру, под самым Флотским спуском.
      3
      Арестованные с трудом улавливали обрывки фраз за стенками своей тюрьмы. Но стало ясно, что пароход встречен на пристани местными белогвардейцами. Голос начальника "госпиталя" выделялся среди остальных. По обыкновению он и здесь с кем-то заспорил, доказывая, что его пароходу еще в Казани было приказано прибыть к восьмому июля в Рыбинск.
      Вдруг раздраженный, начальственного оттенка бас:
      - Поймите же наконец, полковник, пока вы находились в пути, ситуация изменилась. В Рыбинске нашими силами командует капитан Смирнов, а для руководства там Савинков. Вы не поспеете, срок везде перенесен с восьмого на шестое, на двое суток раньше. Выгружайтесь! Это приказ Перхурова.
      - Где он сам?
      - Уже у Всполья, перед артиллерийскими складами. Приказано сосредоточиться на Леонтьевском кладбище с ночи.
      - Простите... но с кем имею честь?
      - Генерал Карпов, с вашего позволения.
      - Очень рад, ваше превосходительство!.. Господин подъесаул, скомандуйте высадку!
      - Позволю себе доложить вашему превосходительству, - прозвучал голос Губанова, - на борту есть арестованные агенты красных. Полагал бы разумным... без промедления...
      Чей-то петушиный дискант подсказал:
      - Военно-полевым судом...
      Бас рассыпался смешком:
      - Помилуйте, каким там судом... До того ли. Просто, не поднимая пока лишнего шума... Спешите с высадкой, господа, пока все спокойно! Ого! Ну, благослови господи!
      Откуда-то донесло выстрел, другой, третий. Застучал пулемет. Где-то пронзительно вскрикнула женщина... В предрассветный час 6 июля 1918 года в Ярославле начался белый мятеж.
      - Сестрица! - шепотом позвал один из новых больных. - Что здесь за народ в арестантской? Коммунисты есть?
      Во тьме Антонина перекрестилась. Слово показалось ей таким же страшным, как "безбожник".
      Где-то ухнула пушка. В отдалении грянул разрыв.
      - Граната, - сказал Чабуев. - Дивизионное, трехдюймовое. - Он был артиллеристом из огневого взвода.
      Неподалеку ударил пулемет тремя короткими очередями.
      - По кирпичной стене и по булыжнику, похоже, хлещет. Из броневиков, должно быть, - шепотом проговорил Надеждин. - Сам-то ты кто? Коммунист?
      - Кандидат еще. Зовут Иван Бугров. Костромич. В Юрьевце был, у тещи, угодил вот, на беду, сюда. Главное, брать меня не хотели, вижу, военфельдшер-то вроде из бывших, я и вверни ему тихонько "ваше благородие". Мигом принял. Вот она куда заводит, угодливость-то, чуешь?
      - А с тобой кто, остальные двое?
      - Эти из пароходной команды. Как смекнули, что это за госпиталь, задумали сбежать. Офицеры изловили.
      Часовой в коридоре услышал голос Бугрова. Грянул винтовочный выстрел.
      - Смерти захотели, зашевелились? Получай, сволота красная!
      Пуля пробила стенку каюты, прошла на палец от головы Антонины, оставила аккуратную дырочку в стенке. Через эту ровную дырочку ворвался розовый утренний луч. Второй часовой тоже щелкнул затвором, но с мостика прозвучало повелительно:
      - Отставить стрельбу на борту! Чего попусту палить, когда город уже наш. Броневики по улицам за красными гоняются.
      Перестрелка отдалялась, откатывалась к окраинам. Стреляли и на другом, левом берегу. Антонина помнила, что там находится поселок Тверицы. Рядом железнодорожная станция Урочь. Оттуда слышались гудки паровозов, винтовочные выстрелы и пулеметные очереди.
      В каюте стали видны все предметы - золотые лучи тянулись из каждой щели. Сделалось душно, время шло к полудню.
      Голос капитана, что утром велел прекратить стрельбу на борту, провозгласил с мостика:
      - Внимание, часовые! Пленных к берегу ведут, сюда, под откос, Приготовиться! Сейчас, верно, и за нашими придут.
      - Эх, сестрица, - с сожалением проговорил костромич Бугров. - Даже ножки от кровати оторвать не успел, все ж накостылял бы напоследок какому-нибудь благородию... Ну, ребята, чтобы под "Интернационал" у стенки, слышь? Недолго им царствовать, а нас народ не забудет, помянет...
      Дверь отлетела в сторону. Крик из коридора: "Выходи!"
      Шаров поднялся и шагнул было к выходу, но Бугров спокойно остановил его:
      - Постой, постой, не больно спеши! Негоже больных на произвол бросать, парень! Их тут моментом штыками к койкам... Бери лежачих, клади на одеяла, берись за концы. Пошли, ребята, и... без паники!
      Так, таща всемером Савватия и Овчинникова, арестанты по трапу сошли на берег. Им помогали ударами револьверов и прикладов. По береговой гальке повели к паромной переправе. С парома перед узниками открывалась панорама Ярославля. Выходя к Волге руслами стародавних оврагов, превращенных в плавные спуски, улицы Ярославля как бы ныряли под каменные арки мостов, протянутых вдоль набережных выше береговых откосов.
      Линию этих верхних набережных оттеняла липовая аллея, уходившая вдаль сколько глаз хватал. Торжественно белело на Стрелке здание Демидовского юридического лицея рядом с мощным пятиглавием кафедрального собора. Из густой парковой зелени уютно выглядывали шатры колоколен и главы знаменитых церквей. Вдоль набережной красовались фасады особняков с балконами, резными перилами, итальянскими окнами...
      Но шла здесь сейчас кровопролитная, беспощадная война.
      За поймой Которосли, слева, отстреливались красные дружины, отступившие к Коровникам. Бой шел за городской мост, прозванный Американским.
      Справа, где четко рисовались в небе огромные дуги металлических ферм железнодорожного моста через Волгу, бой кипел с особым ожесточением. Запах пороха и гари достигал парома с узниками.
      Кое-где с балконов свисали прежние флаги, бело-сине-красные. Антонина приметила каких-то людей на колокольне затейливой церкви Благовещения с фигурными куполами-"чернильницами". Люди наклонялись к чему-то приземистому, осевшему на задние лапы. Одна из фигурок приставила к глазам бинокль и вытянула руку. Тотчас кургузый зверь у ног фигурки затарахтел, забился и снова смолк. Это действовала пулеметная точка.
      Паром с узниками приближался к дровяной барже, поставленной на якорях посреди Волги, против Арсенальной башни. Перевозчики еще не успели подвести паром к барже, как над головами узников с воем прошел пушечный снаряд. Антонина, державшая угол одеяла с неподвижным Сашей Овчинниковым, невольно пригнулась, чуть не выронила ноши. А ее напарник, костромич Бугров, державший одеяло за другой конец, говорил ободряюще:
      - Не бойсь, сестричка! Если слышно, как летит, - значит, мимо! Который сюда, того услышать не успеешь.
      Пока паром неуклюже маневрировал у баржи, еще один снаряд почти накрыл суденышко, рядом поднялся шумный фонтан, что-то ухнуло глухо, конвойные заругались... Как только паром стукнулся о дерево баржи, охрана - кто прикладом, кто сапогом, кто кулаком - погнала пленников на борт через один из прямоугольных проемов, зачем-то устроенных в борту этого судна.
      Паром оказался много ниже баржи, и даже с пароходного трапа трудно было взобраться к проему. Удар прикладом пришелся Антонине между лопатками, она споткнулась и упала лицом вниз на палубу баржи. Бугров же успел один подхватить тяжелого Сашку за талию и подать наверх. Следом таким же порядком забросили вверх старца Савватия. С узкого палубного настила узников согнали вниз, на грязное, залитое водой дно плавучей тюрьмы. Баржа была загружена березовыми дровами на треть или четверть. Среди поленьев и стали располагаться пленники.
      Конвойные тотчас отплыли восвояси. Охраны оставлять не требовалось, потому что у Арсенала установили пулемет Расположился за ним опытнейший стрелок, в прошлом подъесаул, хромой пациент Антонины Иван Губанов. Его отлично смазанный, сегодня добытый с бою "максим" надежно обеспечивал охрану баржи с заложниками...
      4
      Над темно-синими хвойными лесами дальнего северного Подмосковья полосою прошел веселый грозовой ливень.
      У летчиков Военного учебно-опытного авиаотряда шли к концу занятия по тактике. Слушатели все чаще отрывались от учебных карт и поглядывали то на полотняный, потемневший от сырости потолок палатки, то на часовые стрелки. Как известно всем слушателям всех учебных занятий в мире, эти стрелки имеют удивительное свойство - застывать на месте минут за десять до конца последнего урока!
      Именно в эти мучительные минуты пилоты первой эскадрильи уловили шум штабной "индианы" - кроваво-красного мотоциклета, на котором разъезжал адъютант командира.
      С пулеметным треском мотоциклет промчался от зеленого летного поля к палатке, поднял из свежих голубых лужиц два буруна брызг и затормозил перед пологом. Водитель приподнялся в седле, удерживая машину промеж длинных ног, обутых в высокие, зашнурованные от подъема до колена коричневые летные сапоги. Он сдвинул на лоб большие очки-консервы в кожаной оправе и скомандовал дневальному:
      - Комэска-один, Петрова, на выход! Срочно!
      Петров протянул было руку за штабным пакетом, но адъютант выразительно указал на багажник с засаленной подушечкой.
      Водить мотоциклет Петров любил, но притуляться по-женски за спиной водителя терпеть не мог. За адским треском невозможно было говорить. По торопливости адъютанта комэск догадывался, что в штабе ждут его нерадостные новости.
      В бревенчатом домике штаба к собравшимся командирам вышел комиссар отряда. Украдкой он взглянул на часы - проверил, сколько времени понадобилось, чтобы собрать весь летный комсостав. Адъютант повесил на школьной доске карту-десятиверстку.
      - Обстановка осложнилась, товарищи красные летчики, - начал комиссар. - Здешний глубокий тыл перестает быть тылом. Нашему учебно-опытному отряду предстоит новая, чисто боевая задача... Выделим группу... Начальник штаба, читайте приказ Высшего военного совета республики.
      В приказе говорилось, что в нескольких городах Верхнего Поволжья вспыхнули контрреволюционные мятежи.
      Слушатели молча глядели на высокого плечистого комиссара. Он был чисто выбрит, подтянут, никогда не перебивал собеседников и не делал замечаний, пока говорили другие. В отряде знали, что еще до войны Сергей Капитонович Шанин выполнял партийные задания, пользуясь командировками во Францию и Италию. Перед началом мировой войны находился в ярославской тюрьме, потерял связь с женой и дочерью, ждет отпуска, чтобы продолжить розыски семьи. Говорили, что он отказался от крупного поста в Петрограде, чтобы не порывать с летным делом и не отвыкать от штурвала. Несмотря на проседь, глядел комиссар еще довольно молодо.
      - Насчет общей обстановки много толковать не стану, - сказал он после того, как приказ был оглашен. - Сами знаете: в Мурманске англо-французы ждут подкрепления и пытаются продвинуться на Архангельск, Вологду, Котлас. На Дальнем Востоке японцы высадились недавно. На Украине и на Западе немцы. На Кавказе белые националисты. На Дону генералы Краснов и Мамонтов. На Средней Волге чехословаки, глядя на которых в Сибири и на Урале оживились претенденты на власть. Все они разных оттенков, но преимущественно одной масти - белой.
      Покамест лишь у нас, под Москвой, и на Верхней Волге было тихо. Вот господа генералы и решили перекинуть с севера, от интервентов англо-французских, стратегический мостик через Верхнюю Волгу на Среднюю, к чехословакам, то есть связать в один фронт англо-французов и чехословацкий легион К этому приурочен и мятеж левых эсеров в Москве. Теперь вспыхнуло дело в Ярославле. Словом, наша Москва должна свалиться в руки генералов Антанты, как спелая груша...
      Комиссар помолчал, обводя взглядом командиров. И хотя он лишь вкратце повторил то, что было нанесено на карту, слушатели потупились: уж очень невеселая складывалась картина! Ведь теперь, внутри сплошного кольца фронтов, появился новый синий флажок: Ярославль!
      - Однако, товарищи, поднятые в нашем тылу мятежи не дали противнику желаемых результатов. Показательно, что нигде рабочие и крестьяне не поддержали восставших. В Рыбинске, Костроме, Муроме, Кинешме события не приняли широких масштабов, и в Москве левоэсеровский мятеж угасает. Только в Ярославле контрреволюционерам удалось хорошо подготовить удар, захватить массу оружия, казнить советских руководителей. В городе идут аресты, пытки, убийства наших людей. Заправляют там кадеты, эсеры, меньшевики.
      Снова возникла пауза - совсем близко от окон штаба механики отряда завели мотор, пробуя его на малых оборотах. Комиссар закрыл оконную створку и вернулся к карте.
      - Товарищи красные летчики! Недаром в старину ярославцы говаривали: Ярославль-городок - Москвы уголок! Эта формула ко многому обязывает. Будем драться за этот уголок Москвы. Пошлем в бой сводную эскадрилью.
      Летчики переглянулись. Кто назначен? Кому лететь? Стояла полная тишина, умолк даже мотор за окном.
      - Командование сводной эскадрильей доверено мне, - закончил комиссар. - Пойду на "сопвиче" с летнабом Ильиным. Пилотировать "фарман-тридцатку" будет комэск-один Петров, наблюдателем и фотограмметристом слетает с ним замкомэска-два Крылов ввиду особой важности задания. Для связи прибавим еще "Ньюпор-24", пилот Шатунов. Итак, к 18 часам перегнать машины в расположение первой эскадрильи для проверки готовности к вылету. Предварительно получить на складе динамитные бомбы по шести пудов на машину. Действуйте, товарищи!
      На следующий вечер в штабе авиаотряда пилоты и летнабы сводной эскадрильи рассматривали при свете керосиновой лампы влажные отпечатки фотографий, снятых с воздуха в районе Ярославля. Летчики сфотографировали город с небольшой высоты ручными камерами. На снимках отчетливо рисовались линии окопов вдоль волжской набережной, огневые точки на подступах к мосту через Волгу и сильные укрепления противника близ станций Филино и Урочь в Заволжье.
      В центральной части города чернели на снимках зияющие провалы в жилых кварталах. Улицы с деревянной застройкой выгорели почти наполовину. Дым пожаров скрадывал многое на снимках. Но было установлено, что колокольни служат противнику пулеметными гнездами. Насчитали до 400 пулеметных точек, несколько артиллерийских огневых позиций. Здания духовной семинарии, Вахрамеевской мельницы и в особенности бастионы древнего Спасского монастыря служили противнику крепостями.
      Взявши лупу, можно было разглядеть на улицах фигурки в шляпах - это выползли из нор "бывшие". Видны были извозчики. два-три легковых автомобиля, взвод самокатчиков и до эскадрона конницы. Два бронеавтомобиля замечены были около церковного строения; по справочнику установили, что название церкви - Никола Мокрый.
      Батарея дивизионных орудий стояла на огневых позициях у Демидовского лицея. Небольшое скопление народа наблюдалось на Некрасовском бульваре около какой-то повозки с плакатом над нею. Лишь позднее перебежчики помогли расшифровать эту часть снимка: оказалось, новые городские власти возили по улицам для устрашения и вразумления граждан тело расстрелянного военного комиссара Семена Нахимсона, брошенное на возок.
      На рябоватом просторе Волги было почти пусто. Действовала переправа буксирный пароходик волок плоскодонный паром в заволжский район Тверицы. Какой-то остроносый пароход притулился у Самолетской пристани. И еще одно судно сиротливо чернело на стрежне, против башни Арсенала, между паромной переправой и стрелкой Которосли.
      Это была забытая баржа-гусяна, походившая сверху на глубокую лохань. На дне ее валялись дрова, спали вповалку какие-то люди и чуть отсвечивала вода. На снимках баржа вышла плохо - ее заволокло дымом пожаров, полыхавших на обоих берегах Волги.
      Рассматривая фотоснимки реки в районе боев, командир сводной эскадрильи Сергей Капитонович Шанин особого внимания на эту баржу не обратил...
      Глава вторая. БЕГЛЕЦ
      1
      Военный врач с парохода "Минин", доктор Пантелеев, в первый же день белого ярославского мятежа был назначен старшим ординатором полевого лазарета. Развернули его наспех, в нижнем этаже школьного здания, недалеко от Ильинской площади. Персонал лазарета - старший и младший врачи-ординаторы, фельдшер, сестра милосердия и две сиделки из офицерских жен - сбился.с ног.
      Утром 10 июля доктор Пантелеев устало глядел, как неумелая хирургическая сестра тратит лишние аршины бинта на перевязку пожилого офицера, раненного в бедро. Вспомнился недавний пациент на "Минине" с такой же раной и сиделка-послушница из Яшмы. Вот бы кого сюда в помощницы! Опытная, быстрая, толковая. Красавица к тому же... Надо ли было отсылать ее к смертникам на барже? Подумаешь, красный агент! Впрочем, действительно, за красными своими пациентами в каюте она ухаживала самоотверженно, а к Губанову, да и к самому доктору Пантелееву отнеслась весьма холодно. К белым явно не расположена. Видимо, и в самом деле неспроста!..
      - Внимание! Боевая тревога! - орет дневальный по лазарету. Значит, какое-то начальство пожаловало. По всем временным палатам забегали легкораненые. - Всему персоналу, всем ходячим больным немедленно обуться, одеться по форме и выходить во двор на построение!
      Явился в лазарет с этим приказом некто поручик Фалалеев, шеф перхуровской полиции. Лучше не спорить! Нашли время для построения, черт побери!
      Доктор Пантелеев снял халат, ополоснул под рукомойником руки, подтянул пояс и вышел во двор, внутренне негодуя. Фельдшер, старый служака, уже выстраивал легкораненых. Вид у обеих шеренг был далек от воинского идеала. Поручик Фалалеев верхом на гнедой лошади, нетерпеливо поигрывал шашкой. Как только он убедился, что лазарет строем выходит на улицу, Фалалеев взял лошадь в шенкеля и поскакал на площадь. Сопровождал его вестовой из бывших унтеров.
      За углом колонна чуть задержалась, пропуская громыхающие машины бронедивизиона, кое-как державшие равнение. Следом за дивизионом двинулись на площадь конники числом до эскадрона. Пантелеев видел, как эти кавалеристы лихо выскочили на простор, изрядно на ходу растянулись по всей площади и следом за броневиками свернули за ограду Ильинской церкви. Однако вместо того чтобы скакать за машинами, конники по команде эскадронного снова завернули вправо и опять очутились на площади. Они вторично прогарцевали перед зрителями, будто участвовал в параде не один, а два эскадрона. За конниками с тихим лепетом блестящих спиц и шелестом резиновых шин промелькнули велосипедисты-самокатчики. Эти завернули на площадь не дважды, а даже трижды, всякий раз искоса посматривая на начальство: ладно ли делают?
      "Кому и кто втирает очки этим парадом? - сердито думал доктор Пантелеев, присматриваясь к этим нехитрым военным уловкам. - Парламентеры красные, что ли, явились для переговоров?" Но тут прозвучала команда, и на площадь вступили "войсковые тылы". В том числе и сам военврач Пантелеев.
      Он увидел на тротуаре наспех уложенный дощатый настил, а на этом слабом подобии трибуны группу генералов и полковников. В центре группы важно стояли два иностранных офицера. Их форма была незнакома доктору.
      Видимо, ради них и учинен парад перхуровских частей...
      Показывать тылы вторично не понадобилось - вид их был слишком невзрачен. Строи повернул налево, к лазарету.
      Воротясь в операционную, Пантелеев узнал от сестры, что юнкер, ожидавший операции в паху, тем временем успел истечь кровью прямо на носилках, в коридоре...
      Уютный балкон двухэтажного особняка на Волжской набережной завален мешками с песком. Они защищают от шальных пуль зеркальные стекла нижней квартиры. На втором этаже половина стекол выбита. Жильцам пришлось покинуть верхний этаж дома. Это вызывает у хозяев даже чувство злорадства: там разместились зимой по ордерам Ярославского совдепа четыре большевистских рабочих семейства, переселенные из полуразрушенных бараков. Хозяин особняка, польский инженер Здислав Зборович, понимает, что этим людям неважно жилось в ветхих бараках, но... он-то тут при чем? Он-то покупал особняк у полковника Зурова для себя!
      Покупку совершили весной 1917 года, и немало приятных гостей перевидал особняк на Волжской набережной за быстротечное лето. Приезжали деловые люди из Москвы, Парижа и Манчестера. Перед ними играли пианисты, танцевали прелестные балерины, читали пророческие стихи поэты Бальмонт и Северянин, пел знаменитый тенор Смирнов. А как шли коммерческие дела, связанные с поставками на союзную армию!.. Потом - переворот в октябре. Чека. Очереди. Уплотнение. А теперь?
      В доме не горит электричество, припахивает керосиновым перегаром от ламп, и дамы с тревогой прислушиваются к стрельбе на городских окраинах.
      Впрочем, трагические июльские события не были неожиданными для семейства Зборович. Уже с зимы 1917/18 года стали появляться в уплотненном особняке новые приезжие. Они тоже выступали в задних комнатах особняка перед избранным кругом слушателей. Собрания шли, правда, без сверкающих люстр и криков "браво!", но с каким вниманием слушатели ловили каждое слово!
      Был среди этих приезжих эсер Борис Викторович Савинков. В недавнем прошлом, при Керенском, Борис Савинков, будучи помощником военного министра, ввел смертную казнь за воинские преступления. Совещались с ним в особняке Зборовичей генералы Гоппер и Карпов, бывали посланцы французских и британских дипломатов.
      Хозяйка дома, пани Элеонора, завязала дружеские отношения с артисткой ярославского "Интимного театра" Эльгой Барковской, у которой был поклонник, сыгравший немаловажную роль в подготовке событий, - поручик Фалалеев.
      Поручик имел такой простоватый вид и так подчеркивал свой демократизм, что ярославские партийные руководители принимали его за выходца из низов, заслуживающего доверия. Давнишний завсегдатай чайных, бильярдных и трактиров, Фалалеев хвалился особой осведомленностью о делах уголовного мира и предложил уездным властям свои услуги в качестве надежного блюстителя порядка. Ярославские власти поручили ему пост комиссара уездной милиции. Поэтому Перхуров знал обо всех переменах в дислокации частей, обо всех разногласиях в губкоме и губисполкоме, имел адреса руководителей, план караульной службы, сведения обо всех запасах на городских складах.
      Самый же младший отпрыск семьи Зборовичей лично участвовал в нанесении первого удара, в захвате артиллерийского склада у Леонтьевского кладбища, на Всполье. Правда, офицерам захват склада удалось произвести почти бескровно, а первыми, кто прискакал из города на рассвете 6 июля по сигналу тревоги, были конные милиционеры поручика Фалалеева. Семнадцатилетний Владек Зборович вернулся домой героем, в офицерской форме с погонами прапорщика, которые будто бы собственноручно укрепил на плечах молодого воителя сам Главноначальствующий!
      В уютном особняке Зборовичей приготовили после воинского парада званый ужин, где полковник Перхуров обещал поделиться с почетными ярославскими гражданами радостными новостями о ходе патриотического дела.
      2
      Главноначальствующий прикатил на Волжскую набережную в потрепанном, но не потерявшем изящества автомобиле "непир". Сопровождали его штабист полковник Зуров и бывший адъютант Зурова подпоручик Михаил Стельцов.
      По знаку главы нового городского управления меньшевика Ивана Савинова оркестр сыграл туш. Музыкантов набралось мало, и приветственный туш по случаю прибытия Главноначальствующего получился жидковат. Сидевшие в зале поднялись с мест и наконец увидели главного героя ярославских событий,
      Выше среднего роста, смуглый, резкий в движениях, плотно влитый в защитный мундир, Александр Петрович Перхуров пересек зал и поднялся на возвышение, некогда служившее сценой артистам. Чуть сутулясь и ни на ком не останавливая надолго взгляда черных острых глаз, Главноначальствующий поднял руку, как бы протестуя против туша. Кивнул ближайшим знакомым, поклонился артистке Барковской, но вовсе не заметил поручика Фалалеева, державшего артистку под руку. Заговорил отчетливо и резко:
      - Господа! Рад возможности известить вас о важном событии на нашем участке борьбы за освобождение России.
      Зал замер. Лишь за обоями осыпалась штукатурка от сильных разрывов. Это бил по городу красный бронепоезд.
      - Сутки назад отбыли за Волгу квартирьеры французской армии, присланные от главного штаба союзного командования на русском Севере. В ближайшие часы в Архангельском порту высаживается десант экспедиционных англо-французских войск. Мы переживаем исторические минуты.
      Как бы подтверждая слова Перхурова, начали бить большие угловые часы в зале. Звон был мягкий, густой и показался всем таким многозначительным, что Перхуров пережидал все восемь ударов. Когда "часы истории" отзвучали, он продолжал:
      - Мне сообщили, что после высадки в Архангельске войска союзного десанта проследуют прямо в Вологду, Рыбинск, Ярославль и Муром. Во всех этих городах восстание против большевиков развивается успешно. Через несколько суток по захваченному нами железнодорожному волжскому мосту союзники соединятся с нашей группировкой, и мы вместе двинемся для завершающего удара к Москве.
      Публика захлопала в ладоши. Перхуров поманил к себе пана Владека.
      - Прапорщик Зборович! За храбрость, проявленную вами при захвате артиллерийских складов, награждаю вас орденом святого Георгия III степени и назначаю адъютантом моего штаба.
      Полковник умолчал, правда, о том, что ящик георгиевских крестов был обнаружен на складе, так что новоявленных георгиевских кавалеров в городе заметно прибыло. Присутствующие об этом не ведали и были растроганы. Перхуров закончил так:
      - Вас, господа офицеры Зборович и Стельцов, я не хочу похищать нынче у милых барышень в этом зале. Извольте завтра к восьми утра явиться в штаб для исполнения служебного долга. А нам с полковником Зуровым приходится спешить!
      И старшие офицеры укатили на своем "непире". Повеселевшие гости устремились к накрытым столам. После ужина гостям был преподнесен сюрприз выступление Барковской...
      От выпитого вина, добрых вестей и смелых комплиментов артистка находилась в очаровательном чаду.
      К исполнительнице подлетели два офицера с бокалами.
      - Вы пригубите? Сочтем за счастье!
      - Благодарю вас, господа! Как вас зовут, подпоручик? Михаил Стельцов? Это о вас говорил что-то Главноначальствующий? А вас, пан Владек, я даже не успела поздравить с первым крестом. Уверена, что он не последний. Но здесь так накурено и душно! Хочу на воздух, к реке... Опасно? С такими кавалерами, как Мишель и пан Владек? Разве не за храбрость вам нынче вручен этот крестик? Достаньте лодочку, Владек, мне пришла фантазия покачаться на волнах!
      Тихая ночная Волга отражала столько пожаров, что казалось, будто в темных берегах струится багрово мерцающая лава. Стрельба попритихла в глухую пору. Изредка прокатывалась пулеметная дробь или бухало орудие, на миг озаряя волжский мост или тучу над крышами. Вперемежку с орудийными зарницами мелькали грозовые, бледные и слабые в сравнении с артиллерийскими вспышками. Барковская спускалась с откоса, поддерживаемая Стельцовым. Владек был уже внизу. Грозная ночь и легкое опьянение отнимали ощущение реальности.
      - Какой мистический вечер! И никого, никого вокруг! Вниз, вниз, вниз! Мишель, ведь я сумасбродка! Смотрите, наш пан Владек и в самом деле поймал какую-то лодку! Он прелесть, этот ребенок, я его расцелую за лодку! Боже мой, но там уже кто-то сидит, в этой лодке? Фу, да это, оказывается, мальчишка. Говори сейчас же, кто ты такой и зачем приплыл сюда... А то эти господа тебя живо... Впрочем, Владек, отведите его наверх, пусть-ка поручик Фалалеев, когда вернется, хорошенько поговорит с этим рыбаком. Мы же с мосье Мишелем покараулим лодку и непременно дождемся вас... Оревуар, Владек!.. Мишель, кажется, собирается гроза. Господи, какое зарево! И уж который день. Я мерзну, садитесь ближе... И не кажется ли вам, что мы сейчас любуемся несчастным Ярославлем, как некогда император Нерон пожаром Рима, им самим подожженного?